"Привит, Иванко! Я тоби пирожки напэкла!"- прелестная белокурая девочка с изумительными, просто изумрудными глазами, требовательно дергала очень занятого мальчишку лет девяти за практично-черную футболку, с нарисованным на ней прикольным белым котом, под которым славянским вензелем было напечатано - "Дякую тоби Боже, шо я не кiт!"
Мальчишка в ответ только безуспешно попытался отмахнуться от навязчивой малявки: он был действительно крайне занят! А именно, в данный момент Ваня пытался провернуть крайне выгодную для себя спекуляцию, то есть сменять гильзу весьма расхожего калибра 14.2 мм на такую же, но 12.7 мм, значительно более редкую, а потому и очень ценную.
Его конкурент, обладатель желанного артефакта, а также второй по ценности коллекции в их дворе, был тоже не пальцем деланный, и в принципе поменяться был бы и не прочь, но нагло требовал додачи - либо сверху еще пяти гильз от симоновского карабина, либо только двух, но уже от пистолета. А это было уже форменным грабежом.
"Ну, Иванко, спробуй хучь шматочек! Дывись, яки у мэни вдалися!" - нет, от соседки, четырехлетней Марийки, отвязаться было просто невозможно! Тяжело вздохнув, коллекционер обернулся к девочке, державшей на дощечке вылепленный из мокрого песка куличик.
"Ам-ням-ням..."- честно и добросовестно изобразил наслаждение изысканным блюдом Ваня, от чего на малость замурзанном личике белокурого ангела расцвела совершенно чудесная улыбка. "Вкусно, дякую тоби, дивчинко... А с чем пирожки-то у тэбэ, с картоплей чи с морквою?"
"Чего-о-о?" - грозно проревел Ванин друг и вечный соперник Пашка. "С якими ще колорадами?!" После чего на миг застыл, подыскивая слово побольнее... а потом выругался скверно и грязно, произнеся то слово, за которое в их дворе можно было немедленно получить по морде. "Ты... ты... украинка ты! Вот кто!!"
Изумрудные глаза Марийки мгновенно налились от горькой незаслуженной обиды слезами. Губки девочки задрожали, она уронила на землю свою дощечку с любовно вылепленной паляницей, и выдавила из себя с трудом: "Ни... ни... я не украинка..."
И Ване вдруг так стало её жалко, так вдруг защемило у него сердце, что он, шагнув вперед, неловко обнял за худые лопатки хрупкое тельце, стал нежно гладить другой рукой по спутанным белокурым волосам, приговаривая - "Тш-ш-ш... да заспокойся вже, проста... А ты, Пашка, вже тоже, кажешь! Побачь! Ну яка вона украинка? Дурна ще вона, та й хрець..."
А вокруг них сиял золотом вечернего солнышка и лазурью неба их тихий и уютный дворик. Намывался на гостей на крыше гаража серый сепаратистский котик, который явно был не кит, празднично сверкали хрусталем осколки выбитого утром недалеким взрывом стекла, как черная зернистая икра, масляно чернел асфальт на месте свежей неглубокой воронки от падения 82-мм минометной мины (почему именно 82-мм? Да, более крупный калибр, например, 120 мм, взламывает асфальт до гравийной подложки, а "Василёк" к примеру, только выбоинку делает, от которой словно лучи от звезды, разбегаются в стороны бороздки от осколков...)
Мир был тих и приветлив: гуляли невдалеке Пашкина и Марийкина мамы, степенно разговаривая ("Да я тишину не очень-то и люблю. Потому что вот так ходишь и постоянно всё ждешь, когда же вновь стрелять начнут?"), Ванькин батя возился за гаражом с каким-то нужным железом, выразительно поглядывая на сына (ему с одной рукой, зацепленной украинской пулей на блокпосте, было ковыряться несподручно, а позвать на помощь Ваньку мешала шахтерская гордость. Ванька прекрасно все видел, и готов был немедленно к нему бежать, но дайте же ему в конце-то концов коллекцию пополнить, люди вы или западэнцы?)
Вечер был тих... Но в десятке километров от Города двуногая нелюдь, которая приехала из Киева сюда, на непокорный край, убивать сепаров, уже натягивала шнур, привязанный к стреляющему механизму затвора 152-мм пушки "Мста-К", приплясывая от восторга и сладострастно дрожа, словно в пляске Святого Витта, злобно плюясь погаными словами "Слава Украине!!!"
Когда обрушилось небо, вокруг стало вдруг непроглядно серо... Испуганная до смерти Марийка вдруг крепко-крепко вцепилась Ване в руку, непрерывно визжа от ужаса, а друг Пашка побледнел смертельно, выронив драгоценную гильзу: "Ваня, що за чорт, ми де?"
Ванька хотел ему ответить кратко, по-шахтерски, в рифму, да малой постеснялся.
Поэтому он сначала чисто машинально подхватил с земли блестевший золотом и восхитительно вонявший порохом стаканчик, сунул долгожданное пополнение коллекции в карман и командирским баском твердо, решительно и уверенно произнес: "Спокийно, хлопци... и дивчинки, ага.. Граемо в гру "Ижики в тумани"! Закриваемо вочи, чипляемся до мэне и йдем! До хаты!"
И они вцепились в своего командира, да так сильно, что у Ваньки аж больно на руках стало! И они пошли, доверившись ему. Разве он мог их подвести? И они шли да шли себе... Не останавливаясь. Только один раз тормознули - увидев перед собой серого дворового котика. Он сидел, и молча глядел на них. И плакал. Не мяукал, не орал. А сидел и плакал. Молча.
Взяли и кота. И пощли они дальше... И шли, и шли... И наконец вышли на сияющий солнцем мирный двор. И прибежали им на встречу странно помолодевшие папы и мамы, и Марийка всё не хотела отчиплятися от Ваниной футболки с белым котом, так что пришлось Ване пообещать, что он, когда вырастет, на ней непременно женится. На что Марийка подарила Ване такой взгляд... Что было всм понятно, что - таки да. Парень конкретно попал.
И все кончилось благополучно. Вообще всё.
Потому что отважное маленькое сердце Русского Ивана, ударив третий раз, выплеснуло на его изодранную осколками футболку последние капли Русской крови, затрепетало, и замерло.
Хорошо, что мама и папа Вани о своем сын горевать не будут. Потому как погибли даже чуть ранее его. Всем вместе умирать, не так и страшно...
А рядом с разорванными в клочья телами Русских взрослых и детей лежал на взломанном асфальте мирного двора серенький котик, убитый вместе со своими Людьми за то только, что не хотел быть украиньским китом, и молча плакал, широко открывая розовый рот, из которого не доносилось ни звука, потому как с разорванными легкими не особо и помяукаешь.
Такие дела.