Аннотация: Рассказ написан на "Рваную грелку", осень 2023. Занял 11 место в финале
Конечно, виноваты родители. Если бы мать тогда, много лет назад,отказалась от первой подачки, всё сложилось бы иначе. Вместо того, чтобы стоять в холодном тумане, окутавшем город и проевшем меня насквозь, я мог бы сидеть в теплом кабаке с друзьями и радоваться. У меня могли бы быть друзья. Могла бы быть радость.
Стоял август, повсюду пахло яблоками и полынью. Я глядел в окно на площадку детского сада и чувствовал себя неимоверно взрослым, ведь скоро я пойду в школу и буду сам ездить на троллейбусе.
К школе всё было готово, оставалось только купить ранец. Я хотел чёрный с самолётом, видел такой в "Детском мире", зыкинский.
Чёрт принёс их в этот славный день. "Верочка Ивановна", новая начальница мамы, вплыла к нам "на минуточку", но быстро согласилась остаться на чай. Мне вручили подарок, "почти новый, Лёша очень аккуратно носил" школьный ранец. Жёлтый с зайцем. Я мог бы сказать многое насчёт жёлтого и насчёт зайца, но мама так обрадовалась этому гнусному подарку, так рассыпалась в благодарностях, что я сказал лишь: "Спасибо".
Из-за внушительной спины Верочки Ивановны выглядывал мальчишка чуть старше меня. Смотрел он дружелюбно и с интересом. Мне тут же захотелось огреть его ранцем.
- Мишань, займи гостя, - шепнула мама.
И мы пошли в комнату, пока матери устроились на кухне с чаем.
- Он для пятёрок, - сказал Лёша.
- Ага, конечно. Я с самолётом хотел, - мне было грустно. - А у тебя теперь какой?
- Мне сошьют в ателье с деревяшкой во всю спину. У меня сколиоз.
Я не знал, что такое сколиоз, но кивнул и сказал:
- Понятно.
- Ты открой, там кое-что ещё.
Я специально не спешил, чтоб этот Лёша не думал, что мне слишком уж интересно. Отщёлкнул один замок, почесал за ухом, пнул теннисный мячик под кровать и только потом открыл второй замок.
- Я её шесть раз прочёл, это моя любимая книжка. Но родители подарили мне на день рождения всю серию, там же ещё "Урфин Джюс" и "Семь подземных королей", и... Мама сказала, что надо отдать эту.
- А почему мне? Ты же меня даже не видел ни разу.
- Мама сказала, что ты мальчик такой же как я, только младше.
Я хотел сказать, что не такой же, и зайцев не люблю, но книга была тёплая, и она была МОЯ. Я обожал читать, и "Волшебника" прочёл этим летом, но дома книг было мало, я ходил в библиотеку и всякий раз набирал столько, сколько разрешали взять.
В общем, Лёша меня подкупил. Я почувствовал, что тоже должен ему что-то подарить. Но свои немногочисленные книги мне было жалко даже давать на время. Что бы такое придумать?.. О! Я достал из серванта коробку со всякой всячиной. Олимпийский мишка-брелок сгодится. Он какой-то детский. У меня-то брелок-фонарик, папа подарил.
- Здорово, мишка от Мишки, - засмеялся Лёша.
"Дурачок", - подумал я.
Мы стали дружить. Ну как дружить, скорее, просто часто общаться. Мама и Верочка Ивановна ходили друг к другу в гости, мы с Лёшей шли впридачу. Иногда сидели каждый со своей книжкой, иногда выходили во двор, катались по очереди на Лёшином велосипеде. Он рассказывал о себе, всегда много говорил. Я был в недоумении. Если Лёша спрашивал меня о чём-то, я отвечал, но сам никогда не испытывал потребности откровенничать. Другом я его, положа руку на сердце, не мог назвать. Так, сын маминой подруги.
Лёшин ранец не принёс мне пятёрок, вообще ни одной. Учился я туго и без интереса. Только по внеклассному чтению учительница хвалила меня, но за него не ставили оценок.
Я надеялся, что если с зайцем случится несчастье, то мне купят новый ранец. Я уже придумал, как именно избавлюсь от ушастого, и в хорошем настроении забрёл полюбоваться вожделенным чёрным ранцем с самолётом. Оказалось, самолёты улетели из "Детского мира". Вот тогда я сильно расстроился и разозлился на Лёшу с его Верочкой Ивановной и на маму. Пришёл домой в слезах и швырнул ненавистную жёлтую ношу в угол. "Да радоваться надо, хорошая вещь, и деньги тратить не пришлось", - сказал папа, когда я поведал ему свою печаль.
Лёшина семья жила хорошо, а вскоре стала жить ещё лучше. Завод приватизировали, Лёшин отец стал директором, Верочка Ивановна его замом, а мама осталась рядовым сотрудником планового отдела с зарплатой раз в полгода. Походы в гости теперь стали реже, но Верочка иногда подкидывала нам "гуманитарную помощь". А когда мы бывали у них, поражались изменениям: импортная мебель, видеомагнитофоны, изобилие на столе. Пир во время чумы. Было обидно. За родителей, за себя.
Как-то раз, я тогда был уже в шестом, мы тащились домой с подарками: Верочка Ивановна собрала ненужную одежду. Мама радовалась, особенно вещам для меня: "И перешивать не надо, вы с Лёшей совсем одинаковые". Я знаю, она говорила про размер одежды, но мне так плохо было от этих слов! Не одинаковые мы, никогда не будем. Он весёлый, открытый, учится хорошо, всё у него есть, - и шмотки, и видик, даже мопед. У меня общая с родителями нищета. От этого и страх, и замкнутость, и никакой радости и желания общаться, никаких интересов. А может, я просто был мерзким ребёнком, вот с самого начала, родился таким.
В нашем дворе росло много рябин, и после сильного ветра грозди красных ягод посрывало и разбросало по двору. Мама аккуратно обходила рябиновые пятна, а я со всей мочи наступал на каждую гроздь по пути. Со злостью и удовольствием давил их в кашу, думая о прекрасных добрых людях, которые так нам помогают. Это было приятно, но немного испугало меня.
С того дня я стал избегать походов в гости к "благодетелям", но когда мать приносила что-то, приходилось брать эти вещи и пользоваться ими.
Потом стало полегче, время шло, мать сменила работу, у отца тоже дела пошли на лад, мы сделали ремонт в квартире.
Я заканчивал школу, Лёша уже учился в институте в Москве и к своим приезжал редко. Как-то без него мне было спокойнее. Не давила на душу его удачливость, обеспеченность и неизменная доброжелательность. Ну есть и есть где-то там Лёша, сын Веры Ивановны. А вещи через маму продолжали поступать. Однажды я обнаружил, что новое, своё, у меня лишь нательное бельё да пара рубашек. Всё остальное, добротное и модное, от Лёши. Да и дома часть мебели, телек, посуда, - с барского плеча.
Я спросил родителей, не унижает ли их это.
- Ведь как в комиссионке живём, честное слово.
- Херня! - сказал отец. - Телек он и в Африке телек.
- А по-моему, надо радоваться, что у нас есть такие друзья, - сказала мама. - Подумай, Мишань, ведь вещи несут в себе энергию. Энергия успеха, благополучия дорогого стоит.
Отец хмыкнул, выражая своё отношение к любым энергиям, а я задумался. А вдруг правда? Пусть вещи дадут мне то, что есть у Лёши, и чего сам я добиться не умею.
Настал новый этап в нашей "дружбе". Я стал сам приходить в гости к Лёше, когда он приезжал в городок. Говорить что-то не приходилось, Лёша как всегда сам рассказывал о своих делах, мне достаточно было молча слушать.
Каждый раз я выбирал вещь. Кожаную куртку, плеер, стильную авторучку. Мне не столько нравились эти вещи, сколько хотелось отобрать вместе с ними у "друга" нечто на самом деле ценное. Я представлял себе, что этот предмет даст мне: привлекательность, ум... так или иначе какой-то плюс, какой-то вес.
С интересом и грустью я смотрел на вещь, иногда говорил: "Хорошая. Мне такой никогда не видать", и Лёша тут же подрывался и вручал мне желаемое. Кажется, он был счастлив в эти моменты гораздо больше, чем я.
Я носил новую куртку, писал ручкой, слушал плеер. Красивые вещи обращали на себя внимание одноклассников и соседей. Это приносило удовлетворение, но его хватало ненадолго. В следующую нашу встречу у Лёши была масса новостей об учёбе, друзьях, девушках. Радость жизни у него была, а я пытался отщипнуть кусочек радости с новым подарком.
После школы меня забрали в армию. Это время для меня прошло бесполезно, ведь ни одной новой вещи от Лёши я не получил. Он несколько раз писал мне, я отвечал очень кратко, писать ещё сложнее, чем говорить.
Мы встретились у него вскоре после окончания службы. За два года что-то изменилось в нём. Лёша стал говорить чуть меньше, улыбаться реже. Меня обрадовали эти изменения. Я убедил себя, что часть радости и успеха Лёши перетекла ко мне.
Надо было закрепить эффект. Я присматривал, что бы такое забрать на этот раз, но мук выбора удалось избежать: Лёша предложил больше, чем я мог вообразить.
- Родители навсегда переехали в Испанию, я после ВУЗа остаюсь в Москве. Квартиру решили пока не продавать и не сдавать. Будешь жить, сколько нужно, присмотришь за квартирой. Пользуйся всем здесь. Ну как, согласен?
Ещё бы я был не согласен.
Следующие несколько лет я провёл, ежедневно накачиваясь энергией чужого успеха. Всё,- от кровати до коллекции дисков было моим. Я был доволен, но не совсем понимал, как чужой успех мог изменить мою жизнь. Могла ли начаться какая-то моя отдельная жизнь? Или чужое и есть всё, что должно было быть у меня?
Родители обрадовались моему отселению. "Сын сделал шаг во взрослую жизнь", и ни копейки на это тратить не пришось.
- Может, ты потом тоже в институт поступишь, как Лёша, - мечтала мать.
Но я не думал поступать. Чтобы было, на что покупать еду, я подрабатывал разнорабочим. Остальное было.
В квартиру иногда по старой привычке заходили Лёшины друзья, спрашивали о нём, я неизменно отвечал, что он живёт в Москве и когда приедет, неизвестно. А он и не приезжал. Иногда звонил, спрашивал, всё ли нормально с квартирой, совсем немного говорил о себе, и, не дождавшись ответных новостей от меня, заканчивал разговор.
Однажды пришла Маша. Я вспомнил её, они учились с Лёшей в одном классе. Кажется, у них была любовь. Маша скучала по нему. Вот у меня же всё то же самое, все вещи, квартира. Почему же Маша скучает по этому? Я утешил, как мог. Мстительно трахал её, представляя, как в разговоре с Лёшей оброню какую-нибудь грязную фразу.
Когда Маша ушла, я понял, что нет у меня ничего своего. Ни в душе, ни за душой. Всё, абсолютно всё - бывшее в употреблении. И я несчастлив.
Тогда ещё я не понял, что именно должен забрать, чтобы переломить эту вечную гонку за призрачным счастьем.
Я думал, что же отличает меня от Лёши. Да всё. Я был туп, ленив, молчалив. Но это всё изменить сложно и долго. Надо просто СДЕЛАТЬ нечто, чего я никогда не делал, и что для "друга" было обыденностью. Мне пришла мысль начать отдавать вещи. Они же теперь мои.
Я дал несколько объявлений в газету, расклеил десяток написанных от руки листовок на остановках. И народ пошёл. Я раздал шмотки, журналы, скатерти, отличные лыжи, велосипед.
Кто-то забирал с благодарностью и радостным блеском в глазах, кто-то - скучно и будто по привычке. Я понимал, что первым вещи принесут добро, вторым, как мне, не помогут. Каждому я говорил: "Носите на здоровье" или "Рад помочь", повторял слова Веры Ивановны и Лёши. Но я не был рад помочь, я не был рад, я не был...
Как генерировать радость, если привык к постоянному внутреннему напряжению и ожиданию, что, возможно, в следующий раз, со следующей чужой вещью, станет лучше? С чего начать? Я не знал.
Лёша приехал попрощаться. Он был на удивление тих, печален. Отсутствие вещей в квартире, казалось, не заметил. Сказал, что едет к родителям в Испанию. Лечиться. Я не стал уточнять, что с ним. Мне всё сложнее давалось выныривать во внешний мир. Лёша мешал, он был тут лишним.
- Мишка, Мишка, где твоя улыбка? - грустно спросил Лёша. - Чего тебе не хватает? Что нужно?
Вот так прямо?! Значит, он прекрасно знает об энергии вещей, о том, что я пытался забрать по кусочку всю его лёгкость, радость.
- Мне нужно всё. Просто всё, - ответил я честно.
Лёша долго молчал, но ни укора, ни злости в этой тишине не было. Потом предложил выпить. Я разлил водку по стопкам.
- Пусть всё будет, - сказал Лёша.
Дальше пили не чокаясь. Когда бутылка опустела, друг сказал:
- Я схожу.
Хлопнула дверь, я начал засыпать за столом, перебрался в кровать и отключился.
На рассвете вскочил от непрерывного звона и грохота. Дверь под натиском милиции держалась из последних сил.
Лёша не дошёл до магазина. Да и собирался ли он туда на самом деле, неизвестно. Он вышел на проезжую часть, и ночной гонщик сбил его. Смерть наступила сразу.
Я ответил на вопросы милиционера, нашёл Лёшин паспорт. Всё закончилось быстро. Я остался один.
Из сумки, пока я доставал паспорт, выпали ключи. От этой квартиры и много других, от московской жизни друга. Связку хранил олимпийский мишка, тот самый, которого я подарил ему при первой нашей встрече. Выбрал то, что не жалко было отдать. А Лёша хранил этот подарок, каждый день видел его.
Можно ли дружить односторонне? Вот ты друг для человека, а он для тебя нет.
Я почувствовал, что мне тесно. Что-то мешало, зудело, заставляло уйти. Лёша отдал всё. Что это "всё" - жизнь, душа? Мне вдруг показалось, что я слышу его голос. Такой, каким он был раньше, - весёлый, добрый: "Главное, чтобы тебе впору было".
Я побежал. Его широкая душа никогда не станет мне впору. Я не рад всему. Моя мелкая и ничтожная жизнь под стать моей мелочной душе, и плохо мне от самого себя.
Туман стоял с самого рассвета и не спешил рассеиваться. Птицы и лягушки воспевали белое марево. Я стоял, растворясь в этой сырости, глядел на молочную пену над прудом.
Конечно, виноваты родители, думал прежний я.
Хватит ли у меня сил? - думал кто-то новый.
Неужели всё было зря? - думал я голосом друга.
Я выбрался из вязкого тумана. С каждым шагом становилось светлее.
Пришёл домой к родителям, все были уже в курсе трагедии, меня отпаивали чаем и что-то говорили. Потом родители ушли, я взял с полки книжку в зелёной обложке с коричневым корешком и стал читать. Ни доброго сердца, ни мозгов, ни смелости, - это про меня. Но просить не у кого, да и не хочется. Я вдруг понял, что больше не смогу ничего просить.
Надо идти. По дороге из жёлтого кирпича, вперёд. И по пути найдутся и доброта, и ум, и смелость.
С книгой в руках я вышел из дома. Старательно переступил через сорванные ветром гроздья рябины.
В торговом центре, где раньше был "Детский мир", купил сумку через плечо. Чёрную с пряжкой в виде самолёта.
И пошёл дальше, по жёлтым кленовым листьям, своей дорогой.