Аннотация: Тяжелый выбор при продаже лошадей, который может коснуться каждого коневладельца однажды...
К сожалению еще одна грустная история по конной тематике. Но просто счастливые мотивы не так цепляют душу, как грустные и не настолько долго оседают в душе...к тому же с подобной ситуацией может столкнуться каждый. Маленькая девочка (хотя возможно уже и юная девушка) Виргиния столкнулась с ужасной для нее ситуацией: в их семье из-за финансового кризиса наступил период, когда стало невозможным содержать целых три лошади. И вот встал вопрос о том, чтобы продать одну из них...но кого?
Лукреция (ласково ее звали Луковка) - папина любимица, молодая перспективная кобылка с задорным и живым характером, задиристыми ужимками и одним словом самая настоящая егоза.
Полутяж Боря (ласковое от имени Буревестник) - грузный спокойный мерин, никогда не подводивший малышку Виргинию, когда она в первые годы жизни училась ездить верхом. На нем она выросла и любила этого толстенького малыша как своего братика, пока однажды отец не купил ей на день рождения молодого глупого жеребчика Огнестрела, у которого постоянно гулял ветер в глупой маленькой головке.
Огнестрел - семилетний рыжий гановер, у которого не исчезли повадки молодого жеребенка и потому по своим выходкам он зачастую переплевывал даже непоседу Луковку. Однако в конкуре он был великолепен, и потому на нем Виргиния научилась прыгать и завоевала свои первые призы в местных и областных соревнованиях. Однако и Борю она не забывала...девочке и в голову не приходило, что однажды придется делать выбор между этими тремя любимыми с детства лошадьми...и это было слишком жестоко со стороны судьбы, так испытывать юный неокрепший характер тринадцатилетней девочки.
Размышления начались в первую очередь с Буревестника, потому что именно его поначалу предложил на продажу отец. И кстати, следовало бы, наверняка, уточнить, как происходило это непростое обсуждение...
Держать подобную новость в тайне было выше отцовских сил. Он не хотел травмировать дочь столь грустным известием, но и лгать ей про "убежавшую в лес лошадку" считал глупым: как-никак Виргиния была уже далеко не ребенком. Начать разговор издалека было не в его привычке, и потому он однажды после школы просто сообщил об этом ребенку напрямую. Первые пару дней у девочки был откровенный шок, слезы, депрессия...затем Валерий Игоревич снова заговорил с ней на эту тему, и вот пришло время решать вопросы по-взрослому. Девочка очень сильно ощутила этот груз ответственности и потому, наконец, взяла себя в руки и надолго ушла в собственные мысли, взвешивая все "за" и "против".
- Папа, но почему...неужели так не хватает денег...давайте я начну работать, я буду работать, - хваталась за последнюю надежду Виргиния, но отец лишь раздосадовано и отрицательно качал головой.
- Нет, Виргиния, это невозможно. А деньги, финансы...с ними всегда так: сегодня они есть, а завтра ты полный банкрот и готов последнюю рубашку на себе продать. Но в нашем случае все немного лучше: мы должны продать лишь одну лошадь. Пойми, наконец, не всех, а только одну.
- Да-да, я понимаю, не повторяй! И так тяжело...я не могу расстаться даже с одной.
- Эх, а ведь я только-только подковал Буревестника, - со вздохом проговорил Валерий Игоревич и дальше разговор потянулся менее содержательный...
Виргиния сидела под любимым вязом и вспоминала прежние времена, пытаясь при этом сдержаться от слез. Но эмоции уже давно измотали ее, и высушили последние капли...девочке казалось, что на месте всего этого остался один холодный расчет.
"Итак, если продавать Борю...", - как будто мучая саму себя, опробовала мысль Виргиния, - "...но он мне как член семьи уже давно. В отличие от Огнестрела Боря в нашей семье больше пяти лет".
И это были далеко не худшие пять лет. Невольно пришли воспоминания про то, как она, еще маленькая и неопытная наездница впервые увидела этого доброго гиганта. Девочка испугалась его тогда, но отец ласково подталкивал ее ближе, уверяя, что это не страшно. А конь то и делал, что нежно тыкался в руки малышки своей огромной мордой и с наслаждением жамкал губами в ее ладонях. Он делал все это так умилительно и потешно, что девочка невольно прониклась к гиганту и их дружба развилась быстрее, чем предполагалось поначалу.
Не все у них шло гладко: девочка никак не могла освоить сложную рысь Буревестника. Зато его покладистый нрав позволял учиться этому наиболее вкрадчиво и без страхов о падении. Хотя и без этого не обошлось...впервые Виргиния упала с Бори, когда училась галопить. Она долго не могла его выслать в этот аллюр, но после долгих стараний все-таки этого добилась и почти сразу же ухнула вниз на первом повороте, потеряв равновесие.
Однако это было больше потешно, чем грустно, поскольку девочка упала аккурат в свежие опилки, провалившись с головой до самой травы. Отец поначалу испугался от неожиданности, но как только понял, что с дочерью все в порядке - долго не мог остановиться дикий хохот. Сама Виргиния толком не поняла, что произошло, так как падала впервые. По ее словам все было как-то быстро: "Конь-земля-небо". Однако страх от данного падения не появился, а любить Борю меньше девочка не стала. Даже наоборот их чувства друг к другу стали еще сильнее.
Буревестник был ее наставником и учителем во всем...даже в отношениях с ровесниками. Этот мудрый конь всегда готов был принять огорченную малышку в свое святилище, в свой уютный денник и с добрым глубоким взглядом очень внимательно выслушивал все ее жалобы. А после этого громко фыркал, тряс густой гривой и снова прятал свою морду в крохотные девичьи ладошки. От этого настроение Виргинии мигом поднималось.
- Ты тоже пытаешься спрятаться? Какой глупенький конь. Ты же такой большой, чего тебе бояться?
"И ты большая", - мысленно отвечал тогда Боря, - "ты тоже ничего не бойся. Я всегда буду любить и поддерживать тебя". Все это читалось в его жестах, нежных прикосновениях и огромных черных глазах. Так он и стал самым большим другом девочки...
...во всяком случае, так она думала до сих пор. И как же противны стали мысли для Виргинии, что она посмела даже подумать о его продаже. Нет-нет и нет! Этого нельзя допустить. Но кого тогда?
А с Огнестрелом связана вся ее самая насыщенная часть жизни! Этот молодой дурковатый, но отважный жеребец поражал ее своей активностью. Он никогда не унывал, никогда ни на что не жаловался, и каждый раз вселял в своего седока такой безумный поток энергии, что бегать и прыгать хотелось еще долго после того, как закончилось занятие. С этим малышом никогда не соскучишься, а его богатая мимика никого никогда не оставляла равнодушным.
Однажды Виргиния проходила мимо денника Огнестрела с морковкой для заболевшего простудой Буревестника. Так юный жеребец изобразил на своей мосе такое вселенское удивление, что она почувствовала себя последним паразитом, что не додумалась взять вкусняшек для всех. Ничего не попишешь - пришлось возвращаться домой за добавкой.
И вообще Огнестрел, пожалуй, единственный конь, ради которого никогда не ленишься что-нибудь сделать. Потому что ты всегда уверен - он тебе за это отплатит вдвойне и с большим удовольствием. А как он берется за работу! Это одно загляденье. Даже люди так не работают, как юный малыш Огнестрел.
Когда Виргиния чистит его перед занятием, то конь весь взбудораженный, аж дрожит от предвкушения и беспрерывно перебирает ногами, как будто боевой собрат при звуке трубы. Как только он начинает перегибать палку и носиться по деннику, тычась мордой то в хозяйку, то в окно - девочка обиженно хлопает его по плечу и упрекает словами, как человека. И конь все понимает! Все до последнего слова. Он тут же разочарованно опускает голову, поникает на какой-то миг и стоит спокойно...но очень быстро забывает обиду, прощает грубое поведение и снова с приободренным духом начинает вежливо баловаться, толкая головой Виргинию. И взгляд при этом у него настолько детский и искренний, что ни рука, ни язык не поднимаются больше ругать за подобное поведение этого непоседу. Все-таки он не со зла делает какие-то глупости, а чаще даже от добрых побуждений.
Как, например, однажды они вдвоем упали на барьер - ох, это было страшное событие! Огнестрел уже на тот момент был опытным бойцом в плане прыжков, а вот Виргиния не поднималась выше уровня любителей. Она держалась в седле неуверенно, и вообще с таким настроем ее любой другой конь увез бы куда-нибудь прочь с поля. Но Огнестрел все выполнял более чем ответственно. И делал он все так, будто бы специально для девочки. Как будто каждый его жест, каждый темп и каждый взмах головой был специально для нее, чтобы маленькая хозяйка не боялась учиться и поверила, наконец, в своего компаньона.
Огнестрел никогда не разносил на барьерах и почти никогда не обносил их, хотя тормозить порой и приходилось - куда ж без этого. Но в этот раз девочка впервые пробовала барьер выше метра и сразу же стала отрабатывать навык на "стенке". Позже она поняла, что сделала это зря, и лучше бы было ей пригласить отца, как толкового тренера, а не пытаться лезть на рожон самой. Но, тем не менее, юная не умудренная опытом голова дала команду ногам и пустила коня в галоп.
Огнестрел шел хорошо, ровно, не виляя в стороны. И вообще все его прыжки были настолько техничными, будто под седлом скакал уже старый мудрый конь, а не молодой горячий жеребец. Однако в этот раз сама Виргиния почувствовала ужасную неуверенность в своих силах. Вроде бы до барьера скакать надо было всего пару темпов, а она успела помешать себе всякими ненужными мыслями. Примерно за шесть темпов до прыжка ей вспомнилось, что недавно стремена рвались на галопе, и пришлось их пришивать мамиными старыми нитками. За пять темпов она вдруг поняла, что недавний грипп придал излишней слабости ее ногам и рукам. За три темпа она вдруг отчаянно поняла, что, скорее всего, не прыгнет эту стенку...
Каждая ее мысль, каждое неуверенное действие отражалось внешне на посадке, на посыле, на руках...и конь это прекрасно чувствовал. Он тоже знал, что она, скорее всего, не прыгнет этот барьер, но при этом она хотела это сделать. Она хотела обмануть саму себя, перебороть страх напором. И вот, повинуясь неуверенным, но настойчивым порывам хозяйки, он прыгнул, заведомо зная, что этот прыжок будет неудачным для них обоих.
Передние ноги лошади были перегружены, копыта зацепили стенку, девочка съехала на уши, равновесие окончательно потерялось и вот они оба в обнимку летят на землю, перекручиваясь в неизящном сальто по песку поодаль от барьера. Каким только чудом конь не упал прямиком на саму Виргинию, до сих пор оставалось для нее самой загадкой. Одна только мысль никак не уходила у девочки из головы...та мысль, которую она однажды вычитала в книге: "кони всегда при падении стараются изворачиваться так, чтобы не покалечить седока и не упасть на него".
В результате после того прыжка бедный Огнестрел хромал еще почти целый месяц, а девочка отделалась лишь испугом. Она долго корила себя за столь безрассудный поступок и зарубила себе на носу, больше не подставлять под удар ответственного честного Огнестрела, который на все ради нее готов, а она так по-свински себя повела...и как можно его продать? Ведь это точно такое же предательство. О боже, все становится только сложнее.
О кобыле отца и речи не могло идти. Это же его лошадь. И не смотря на то, что он предоставил выбор дочери, Виргиния знала, сколько Луковка значила для него. Это была его вторая дочь...
Лукрецию Валерий Игоревич покупал сам...на распродаже...она шла на бойню. И судьба ее была предопределена не из-за недуга, не из-за финансовых проблем клуба, а из-за сокращения поголовья. Прежний директор заключил договор с кем-то из верхов о соединении конного клуба с туристической развлекательной базой, однако пришлось сокращать площади конюшен, причем за максимально краткие сроки. На это был выделен лишь месяц и вопрос стоял прямо: лошадей в чьи-то руки или на мясо. И по этому списку шло пять великолепных коней: две кобылы и три спортивных жеребца (в том клубе все подопечные были исключительно спортивными по направлению выездки и конкура).
Жеребцов раскупили достаточно быстро, а вот обе кобылы держались на конюшне вплоть до конца месяца и никто не собирался брать себе невзрачных и при этом абсолютно бесперспективных лошадей. Луковка вообще отличалась очень скверным характером и потому по ее поводу директор изначально был уверен, что эта "несносная дура пойдет под нож". Все дело в том, что она однажды зажала его в деннике и чуть не убила там, в силу вспыльчивого и пугливого характера. Но все обошлось, хотя злобу на молодую Лукрецию затаили все, кто занимался в этом клубе. И ее бы еще простили, если бы она хотя бы показывала отличные результаты в выездке или конкуре, но, увы...кроме того, как лягаться на каждом шагу, девочка ничего не делала.
Жалели бедняжку только дети...не смотря ни на что, они искренне переживали за судьбу Луковки. Искренние детские сердца не были пока еще испорчены "взрослыми проблемами" и их умы пока не очернила та вечно надменная взрослая озабоченность завтрашним днем. Им не приходилось думать, на что жить в будущем, как прокармливать эту нахлебницу-лошадь и не приходила мысль о том "зачем конюшне кобыла, не приносящая никакой пользы". Дети просто носили малышке морковку, гладили по мордочке и сочувственно приговаривали "как жаль, как же жаль!".
И именно дети в силу своей наивной веры в справедливость стали еще более активно рекламировать Луковку через интернет и знакомых, пытаясь отыскать того единственного, пускай и сумасшедшего человека, способного на любовь и сочувствие. Способного на то, чтобы приютить у себя это крохотное и бесполезное создание, не умеющее ничего, кроме как лягаться на каждой шагу. И к их удивлению и счастью такой человек нашелся!
Сразу же после слезных сообщений о продаже Лукреции и красочных описаний ее горестной судьбы, Валерий Игоревич явился в тот клуб и попросил взглянуть на кобылу. Поначалу директор не поверил своим ушам и решил, что это деликатный мужчина чего-то недопонял про эту лошадь...однако продать Луковку ему хотелось так сильно, что он пошел на обман. Директор ни слова не рассказал про ее характер и стал расхваливать лошадь, как великолепную перспективную спортсменку.
Тут же перед Валерием Игоревичем вывели Лукрецию и попытались изобразить с нею какие-то элементы работы в руках, но вместо этого кобыла взбесилась пуще прежнего и отчаянно разбросала по сторонам запуганных коноводов. Директор орал матом на эту "безмозглую идиотку", осознавая, что теперь-то ей точно путь один на бойню...но никогда еще прежде Валерий Игоревич так не смеялся. Он долго и громко приговаривал что-то наподобие: "Ай, молодец, кобыла! Вот это характер, ей-богу. Точь-в-точь как моя жена", - и снова с хохотом пошел навстречу малышке.
Но не верьте сказкам, его Лукреция не собиралась даже к себе подпускать, как и всех остальных и потому прежде чем кобылу погрузили в коневоз, за ней пришлось изрядно побегать и помучиться. Зато потом со временем она отблагодарила своего нового хозяина за такое спасение. Через пару лет мучений Валерий Игоревич наконец-то нашел общий язык с этой девочкой и еще больше полюбил ее характер чертовки, хотя таковой она быть перестала. Как только Луковка почувствовала искреннюю любовь, не смотря ни на что, она прониклась нежными чувствами к своему хозяину и наконец-то смягчилась.
Через три года на ней смогла работать даже Виргиния и оценила легкие аллюры и точные выполнения команд папиной любимицы. Кобыла работала четко и безотказно, хотя и не стеснялась периодически показывать свой характер и выбрасывать любимых седоков из седла, но в этот раз все было не со зла и делалось без прежнего старания. И самое смешное, что никого почему-то не любишь так сильно, как подобных маленьких стервочек. Луковка - кобыла, подаренная самой судьбой, спасенная уже однажды из лап мясокомбината...но ее характер точно не сможет стерпеть ни один более менее адекватный всадник и потому судьба малышки после продажи однозначно была предсказуема. И за это беспокоились как Валерий Игоревич, так и его дочь.
Виргиния от бессилия сжалась в комочек, обхватила голову руками и до боли в зубах стиснула челюсти, не способная больше терпеть такие муки. Она не знала что делать, она не знала!
- Жалеешь? - спросил как будто невзначай отец.
- Не спрашивай, - огрызнулась дочь, - никогда себе этого не прощу.
Шли бурные приготовления к продаже. С минуты на минуту должен был приехать коневоз покупателя, который, кстати, нашелся достаточно быстро. Но он припаздывал, попав в какую-то пробку в центре города. И на какое-то мгновение девочка приободрилась по возможному срыву продажи, но очень быстро зазвонил отцовский телефон, и стало ясно: покупатель все равно приедет, не смотря на задержку. Последний лучик надежды погас, мимолетно блеснув в затуманенном сознании Виргинии.
Глядя на пыльную дорогу, девочка думала лишь о том, что обязательно вырастет сильной и умной девушкой, чтобы зарабатывать большие деньги и чтобы больше никогда не пришлось продавать своих друзей. Чтобы быть независимой, чтобы быть счастливой и не лишать счастья других. Вот что крутилось в ее озлобленной голове в этот момент. Но злилась теперь она на себя...на свой выбор. И Виргиния прекрасно понимала, что она ненавидела бы себя точно так же, если бы выбрала любого другого коня из их любимой троицы.
Да, она никогда себя не простит. Она не простит Судьбу и Бога за то, что они так жестоко с ней обошлись, за то, что заставили выбирать в столь неравнозначной ситуации! Теперь-то она будет смотреть на мир совершенно другими глазами, это точно. Ведь кусочек своей души, своей поддержки девочка уже потеряла...и ей не хотелось в этот тяжелый момент стоять сейчас там, в конюшне, в деннике рядом с проданным конем. Она даже не знала, сможет ли посмотреть этой лошади вслед, в ее укоряющие глаза. Ведь тогда сердце девочки еще больнее сожмется невидимым кулаком и будет стонать как подбитая в полете птица. О нет, она никогда не простит себе своего выбора, но и любого другого не простила бы...
- Вон они едут, - наконец оповестил Валерий Игоревич.
И вправду впереди на пыльной дороге показалась легковая машина с прицепом-коневозом. За рулем сидел складный широкоплечий мужчина, рядом с ним - по-видимому, его жена. Они остановились рядом с Валерием Игоревичем, мужчины разговорились между собой, а женщина в это время просто внимательно осматривала просторы. Виргиния в свою очередь очень озлобленно, как на врага, смотрела на нее и недовольно сопела.
- Ну, все, сейчас я приведу вам вашего нового друга, - в конце разговора бросил отец и направился в конюшню.
Виргиния зажмурилась настолько сильно, что глаза стали болеть под таким натиском. Она больше не могла сдерживаться. Слезы покатились по ее щекам, а в это время по полу конюшни застучала четверка подкованных копыт...