Аннотация: Вот уже который год жители земного шара тридцать первого декабря встречают 2002 год ровно на несколько минут. И так каждый год подряд. И снова... и снова... и снова...
Юрий Грост
под псевдонимом
Раис Макаев
2001 ПО ПОЛУНОЧИ
(повесть)
Время всё летит,
А о том же гудят провода,
Всё того же ждут самолёты.
"СПЛИН"
"Скоро рассвет"
ПРЕДИСЛОВИЕ
...о том, как всё получилось
Как обычно, я спокойно разговаривал по телефону со своим другом и коллегой Раисом Макаевым о своих делах, как вдруг Раис, хороший он всё-таки человек, сказал:
- Знаешь...
И это "знаешь" он произнёс таким тоном, что я понял - он скажет сейчас нечто серьёзное, может даже, философское. Я себе представил его, задумчиво уставившегося на какой-нибудь прибор домашнего быта, полностью поглощённого тем, чтобы мне рассказать это нечто; и ещё я понял, что это будет не какой-нибудь там случай из его жизни, который мог с ним произойти в этот день, а что-то более серьёзное. Ибо над серьёзными вещами он размышлял с таким видом, что казалось, будто он далеко от этого места, решает глобальную апокалиптическую проблему. И Раис очень радовался, когда его понимали с полуслова; хотя, почему я говорю о нём в прошедшем времени? Быть может потому, что идея повести, которую он мне подал после этого задумчивого "знаешь" напрямую связана со временем.
- ... я хочу тебе подбросить идею для повести, а может даже и для рассказа. Не знаю. Как получится. Но идея интересная, по крайней мере, мне так кажется. Я подумал о ней, когда встречал миллениум, и когда куранты пробили двенадцать, не произошло никакого Армагеддона, не замигало электричество, не взорвались газовые колонки, не посходили с ума компьютеры. Второй раз я подумал об этой идее через несколько дней после миллениума. И вот теперь прошу тебя написать про это, если хочешь.
- А почему бы тебе самому не сделать этого? Пускай без пишущей машинки, но у тебя есть ручка и бумага. Напиши её, отработай, а если хорошо попросишь, я напечатаю её на бумагу.
Я уже знал ответ, но спросил на всякий случай. И естественно Раис ответил.
- Ты же знаешь, мне не хватает усидчивости. Если я сяду, то обязательно не закончу эту повесть. Меня хватило только на "Верь мне".
- Ну ладно, - вздохнул я. - Рассказывай твою идею, и если она мне понравится, то ты получишь эту повесть в скором времени.
- Значит слушай...
Идея оказалась не просто хорошей, а замечательной и оригинальной. Мне она понравилась, поэтому я тут же согласился.
Позже, за ужином, обдумывая все детали этого произведения, я понял одно: это его настоящая тема. Такая, которую не брал ещё ни один писатель. До этого Раис подбрасывал мне идеи, я записывал их в блокнот с пометкой "от Раиса", но все эти идеи были обычными, кем-то уже написанные, кем-то уже рассказанные, на которые просто посмотрели под другим углом. Но этот сюжет меня заинтриговал больше других. Главное, что я пока не читал ничего похожего. И я понял, что писать об этом своим слогом и ставить на этом свою фамилию - это будет просто неблагодарностью и, прежде всего, ложью, а лгать я не люблю. Поэтому я решил сделать кое-что другое.
Поставить его фамилию на обложке рядом с моей - это лишь ничтожный замысел. Более того, я на время написания решил стать самим Раисом.
Как я уже говорил, Раис писал некоторые незаконченные произведения, а также написал рассказ "Верь мне". У каждого человека есть свой слог, какие-то особые фразеологизмы в его сочинениях, разные обороты речи. Именно это и отличает одного писателя о другого, и я решил, во что бы то ни стало, написать эту повесть его рукой, его слогом.
Но это ещё не всё. Я решил домыслить: какой бы характер дал героям Раис, так как это тоже немаловажный факт. И это оказалось сложнее, чем я думал, однако что-то получилось, и я надеюсь - он одобрит.
А то, что я сотворил всё это, пусть будет для него сюрпризом.
Кстати, он ждёт от меня сюрпризов.
И вот...
2001 ПО ПОЛУНОЧИ
Посвящается лучшему другу -
Раису Макаеву, подкинувшему
эту оригинальную идею.
1
Он - единственный из семьи, кто смотрел телевизор за несколько секунд до нового 2002 года. Точнее, который должен был уже наступить двенадцать лет назад.
Люди уже не верили и тупо смотрели на экран с характерным безразличием.
Комнату слабо освещала маленькая искусственная ёлочка в углу - единственная аккуратная, в основном в комнате был беспорядок.
Президент выступил со своей речью, которая в десятый раз давала пустые обещания об учёных, задумывающихся над этой проблемой.
Куранты начали бить...
раз-два-три-четыре...
Пётр вспомнил, как, когда это случилось в пятый раз, у него похолодело сердце. Он приготовился, но результатов не получил. А сейчас у него даже ноги не холодели. Он знал что будет. Надежда ушла из людей по капельке после каждого обречённого года. А если они не встретят две тысячи второй тринадцатый раз, то она вообще улетучится.
...пять-шесть-семь-восемь-девять...
Наверное, его жена в спальне сейчас замерла в ожидании, а единственный сын затаил дыхание в туалете, внимательно оглядывая своё тело.
...десять-одиннадцать-двенадцать!
Заиграл гимн. Экран высветил жёлтыми огнями крупные
2002
Пётр взглянул на электронные часы на тумбочке. Высвечивают 00.00. Значит, правильно идут. Равнодушно он снова обратил свой взгляд к экрану.
Гимн продолжал играть.
Интересно, что сейчас чувствуют люди во всём его часовом поясе? Ждут с замиранием того времени, когда истечёт минута после нового года? Может быть дети, которым по-настоящему двадцать пять лет, следят за этим со страхом, хотя - вряд ли. Душевно они повзрослели.
Последняя двойка в числе замигала, гимн сбился и из цифры "2" она превратилась в "1" и на экране теперь уже светилась надпись:
2001
Пётр посмотрел на часы. Так и есть. Тринадцатый раз подряд. Они показывали ровно 00.01. Он снова обернулся к экрану и тяжело вздохнул, не чувствуя ничего, даже разочарование.
Так уж получилось: теперь они живут в мире, где надежда умирает первой.
2
Жители земного шара не могли встретить две тысячи второй двенадцать лет, уже тринадцать. Точнее - они встречали его, но только на одну минуту. Потом происходило во всём мире что-то такое, что возвращало людей обратно в две тысячи первый осточертевший всем год.
Для Петра это был очередной провал, который он переживёт, но - только он. С остальными в семье, конечно же, были большие проблемы.
Из туалета вышел его сын. На вид - маленький одиннадцатилетний парнишка, ничем не примечательный, кроме, может, родинки на мочке левого уха - как серёжка у рокеров. Но по-настоящему ему было вовсе не одиннадцать, а двадцать три года.
- Ну что? - спросил он. - Снова две тысячи первый?
Пётр медленно кивнул. Он же понимал, что случилось с сыном. Его тело не могло переступить порог полового развития, характерного многим мальчикам его возраста. Это начинало с ним происходить примерно на половине две тысячи первого, но в новогоднюю ночь всё исчезало.
Пётр представил себя в его возрасте. Как бы он отреагировал на то, что, ничего не подозревающий, шёл по улице и вдруг почувствовал, что стал уменьшаться. Причём, не только сам, но и все его мужские достоинства. Да, вот тут уж действительно не повезло.
- Что же это такое? - прошептал мальчик.
- Временная дыра, парадокс времени, провал во времени или что-то ещё доселе непонятное и непостижимое для человеческого разума, - спокойно ответил Пётр.
- В конце концов, мне это надоело, произнёс мальчик дрожащим голосом. Он шагнул к экрану и добавил: - Мне уже двадцать три года, и я хочу иметь собственную жену, собственных детей; я хочу вырасти.
Равнодушный голос мальчика сорвался, и Пётр догадался, что тот плачет, но никакие отцовские чувства в нём не проснулись.
Как странно. Эта неразбериха со временем уничтожила не только вещи, но и людские эмоции, превратив всех на земном шаре в кукол-марионеток. И на улицах Пётр уже ни разу не слышал чей-то детский или просто человеческий смех. Никаких криков и прочих признаков жизни. Просто идущие куда-то люди, которые просто порою льют беззвучные слёзы.
Отсюда Пётр увидел, как его сын вытер рукавом свитера щёки.
- Виктор, а что там намечается с Татьяной? - спросил он.
- Мы решили плюнуть на всё и пожениться в феврале. Нам надоело ждать. Быть может, это не кончится никогда, а любовь, рано или поздно, проходит.
Воцарилось молчание, только на экране телевизора у какого-то военного брали интервью, расспрашивая о потерях в войсках за этот год.
А ведь было такое время, когда по телевизору в это время отмечали миллениум, и никакое военное лицо не могло осквернить интересный концерт поп-звёзд. А сейчас все уже забыли - что такое настоящее веселье нового года.
Виктор обернулся к отцу, глаза его были красными.
- Папа, - проговорил он своим детским голосом, который ещё вчера стоял на грани ломки. - Мне хочется жить, иметь личную жизнь и своих собственных детей. Ведь мне уже двадцать три года.
- Ты уже говорил, кроме того, боюсь, что насчёт детей у тебя ничего не получится, - вздохнул Пётр. Он встал и подошёл к новогоднему столу, на котором были скудные угощения. И не потому, что они жили очень бедно, а потому, что встречать этот новый год никто не хотел. Они будут веселиться, когда наступит две тысячи второй. Пётр взял в руки неоткупоренную бутылку шампанского из ведёрка со льдом и посмотрел на этикетку. - Даже если ты и сможешь оплодотворить Таню через полгода - родиться ребёнок не успеет.
Он проговорил это и тут же забыл. Всё его внимание привлекло шампанское. Он решал: пить или не пить. Шампанское - отмечать новый год, но стоит ли его отмечать? Может выпить просто стакан минеральной воды?
Пётр поставил бутылку обратно в ведро со льдом и подошёл к окну. На улице никто не пускал фейерверки, нигде не было салютов. Да Пётр и сомневался, что у всех дома стоят наряженные ёлки.
- Если это не закончится, то люди будут жить вечно, - как бы невзначай проговорил Пётр. - Многие об этом мечтали.
- Да, - раздался сзади голос Виктора. - Только кому нужна такая вечность.
Пётр обернулся. Его сын сидел на стуле, повернув его спинкой к экрану, и с ярковыраженным безразличием наблюдал за игрой людей перед телекамерой.
Он посмотрел на отца пустым взглядом, который Пётр замечал последний год почти у всех людей.
- Невозможность развиваться, иметь продолжение своего рода морально убивает людей, - проговорил мальчик.
Морально? Да, скорее. Но не только морально. Физически эта путаница со временем поубивала ещё больше. Многие убивали себя: вешались, вскрывали вены, травились, но всё безрезультатно. У Петра у самого под новый год умер от сердечного приступа отец.
Когда никто не подозревал о надвигающейся буре, когда был первый настоящий две тысячи первый год, Пётр...
3
...сидел в морге. Работать там ему ни разу не приходилось, поэтому он не знал, как всё там называлось, кроме разве что морозильников, в которых хранили трупов.
Он сидел в каком-то маленьком коридорчике, яркоосвещённом лампами дневного света, и сонно смотрел на циферблат настенных механических часов.
Пробило полночь и где-то в глубине коридора запело радио, поздравляя всех с новым две тысячи вторым годом.
Пётр думал, что ещё несколько минут, и он заснёт до утра. Позже придёт патологоанатом и ему придётся будить Петра. Правда, он что-то уж долго копался со своими справками о вскрытии. Отца уже "выпотрошили" и засунули обратно в холодильник.
Одному Богу известно, почему Пётр никак не огорчился тем, что встретил новый год в таком неприятном месте. Он знал только, что ему хочется спать.
Секундная стрелка дошла до двенадцати, и вот уже минута, как две тысячи второй вступил в свои права. Музыка из радио сбилась, и Пётр посчитал, что это какие-то непорядки в записи на плёнке.
Он закрыл глаза и уронил голову на грудь. По телу тут же разнеслась блаженная волна наслаждения и покоя. Хотелось домой, к своей жене, которая была на восьмом месяце, к своему сыну, которому тогда теоретически было двенадцать.
Истошный крик в том помещении, где находились морозильники, вывел Петра из состояния сна. Он медленно распахнул глаза и посмотрел в ту сторону. Из-за двери раздался стон.
Пётр медленно поднялся и двинулся туда. Кажется, это так орал патологоанатом. Наверное, нашёл у его отца в кишках какого-то паразита до сих пор неизвестного науке.
Пётр открыл дверь, которая висела на специальных петлях и открывалась внутрь и наружу, и зашёл в просторное помещение морга.
Что же он там увидел?
Испуганного до безумия патологоанатома, жавшегося к стене и своего отца, который стоял возле своей морозильной камеры.
- Пап, что ты здесь делаешь? - спросил Пётр.
- Не знаю, - пожал плечами старик. - Вроде, кажется, я умер, а сейчас я жив.
Пётр подвинул стул к себе и сел на него, задумчиво всматриваясь в лицо отца. Голове надоело мотаться на шее - слишком тяжело было, и Пётр опустил её на руку.
Патологоанатом пришёл в себя, положил руки на стол, но руки всё равно тряслись.
- Кажется, я вас разрезал, - прошептал он тихо.
Предупреждающий о наступающей опасности стук велел Петру прервать раздумья. Стучались покойники в крышки морозильников.
- Наверное - это другие хотят на волю, - сказал старик.
- Давайте их выпустим, - вздохнул Пётр. - А то им там холодно, наверное, жить.
Не дожидаясь ответа, он встал и начал открывать морозильники, выпуская на волю голых людей, которые несколькими минутами назад были совсем мёртвыми.
Патологоанатом посмотрел на это представление несколько секунд и занялся какими-то бумагами и непонятными документами.
Выпустив всех людей на волю, Пётр присел на подоконник и вытер тыльной стороной ладони пот со лба.
Мужчины, женщины и дети, умершие под новый год растерянно оглядывали себя и соседей, пытаясь понимать то, что с ними случилось, и никто из них не стыдился своей нагости. Удивление их сознания было во много раз сильнее чувства страха или стыда.
Да и сам Пётр не мог понять, что случилось. Мысли о происшедшем были очень огромны и не влезали в его голову, поэтому он решил не трудиться над этим и не пытаться засунуть их туда, а просто не думать об этом.
Патологоанатом оторвался от своих бумаг и посмотрел сквозь толстые очки на людей, и увидел только их нагость.
- В конце коридора будет стоять медгардероб, если вы туда пойдёте. Там находится телефон, и вы позвоните к себе домой или домой к своим знакомым, чтобы они приехали за вами, а пока возьмите белые халаты, попросите гардеробщицу, и подождите их.
Комната стала пустеть, как будто она была большим помидором, и кто-то надавил на неё со всей силы, выпуская семена и сок в новогоднюю ночь.
Отец стоял посреди комнаты один, как забытая берёзка на поле. Он познавал глазами все вещи и с непривычки открывал в них что-то новое и давно забытое.
- А нас в гардеробе оденут? - спросил Пётр.
Патологоанатом не ответил. Он внимательно изучал какую-то бумагу.
Пётр не стал загружать человека разными вопросами и посмотрел в окно. Окно было пустым и прошлогодним. Со снегом творилось то же самое, что невольно вспоминалась песня "Падал прошлогодний снег". Всё на улице было старым для две тысячи второго и новым для ушедшего две тысячи первого, только тогда Пётр не осознавал этого.
- А? - спросил патологоанатом, поднимая взгляд с бумаг.
- Что? - спросил Пётр.
- Вы задали мне какой-то вопрос? - уточнил он.
- Я спрашивал: если мы спустимся в гардероб - нас оденут? - повторил Пётр.
- Да, но только в белый халат, которые мы сдаём в утиль каждый год. К сожалению, на нём нет пуговиц, но, я думаю, это неважно.
Пётр спрыгнул с подоконника на пол, покрытый линолеумом, которого час назад не было, и пошёл к своему отцу. Патологоанатом вернулся к бумагам, но сначала вздохнул, понимая, что весь ужас впереди.
- Ой, не знаю, как я буду заполнять документы, - пожал плечами он.
Пётр взял отца за ладонь, ощущая в руке прошлогодние пальцы, и сказал:
- Бумаги нам не помогут. А что за документы?
- Да вот. Документы, которых нет, - снова вздохнул патологоанатом.
Пётр вышел из кабинета, предвкушая будущее, и пошёл с отцом вниз.
Внизу было много прошлогоднего народа, и ещё там была гардеробщица, которая умилённо смотрела на покойников.
- Извините, - проговорил Пётр. - Вы не дадите нам халат.
- Пожалуйста, возьмите, - кивнула она в сторону большой коробки, которая важно выглядывала хмурыми глазами из-под крышки, немного съехавшей в сторону.
Пётр прошёл туда с отцом и посмотрел на его старческую кожу, морщины которой рассказывали о его грехах. Он примерно подобрал глазами размер и открыл коробку.
Там мятым клубком лежало, не думая о жизни, много халатов, которые завтра сдадутся в утиль.
Пётр взял из ящика один такой халат, накинул его на отца, прикрыл всё его нагость, чтобы дети не смогли прочитать на его морщинах о грехах старика. Халат пришёлся впору. Пётр застегнул его на перламутровые пуговицы и подумал, что его отец похож на врача.
Потом Пётр позвонил домой и велел Вике приехать, но та с ноткой ужаса в голосе начала рассказывать что-то о своём ребёнке, который должен был родиться через месяц. Но Пётр её не понял: у него своих ужасов было много.
В общем, закончилось всё тем, что отца отвезли в его дом и оставили там.
А потом последовало осмысление, неразбериха со временем повторялась каждый год, и шесть лет назад Пётр в очередной раз после очередного две тысячи первого года видел своего...
4
...отца, который оживал в своём доме. Пётр сидел возле кровати покойника, откинув голову назад, чтобы все хорошие мысли, успевшие осесть за день на дно, вернулись на своё положенное место.
Очередной печальный бой курантов, и траурный гимн России на экране маленького чёрно-белого телевизора. На столе, медленно растворяясь и сожалея о случившемся, таяла свечка, уже превратившаяся в огарок. Пламя заставляло тени плясать новогодний танец, гордясь тем, что было единственным источником света, потому что электричество отключили за неуплату.
Минута прошла.
Музыка по телевизору сбилась, и как обычно две тысячи второй превратился в две тысячи первый.
На софе зашевелился его отец, кряхтя, опоминаясь от долгого полумесячного сна. Щекочущий ноздри запах мертвечины исчез, осталось только свежее благоухание морозного ветерка.
- С новым годом, папа, - тихо проговорил Пётр, поднимая голову.
- С каким там, на хрен, новым годом, - беспечно махнул рукой отец. - Новый год умер. Он начнётся тогда, когда после двенадцатого удара курантов пройдёт минута, а я буду мёртв.
Пётр вздохнул и приковал свой взгляд к старику. Тот прошёл к столу и посмотрел в окно. Свеча, высоко возвышающаяся над краями банки, отбросила на его лицо лунный оттенок.
- Если мы постоянно так будем скатываться с горы, то ты всегда будешь жить пунктиром, проговорил Пётр.
- Знаю, но зачем мне это нужно? - отец обернулся к нему и прихрамывающей походкой побрёл к стулу. - Мне надоело каждый год в конце декабря заниматься своими делами и внезапно чувствовать острую боль в сердце, нехватку кислорода, и - всё...
Старик чуть нагнулся, и его плечо оказалось напротив лица Петра.
- Вы думаете - там Бог? Нет, там ничего. Чёрная пустота и ужас. Нет никакого рая, и мы теперь не можем искать спасение, которое видели раньше в самый безысходный момент в смерти. Смерть умерла. Это больно, - тихо произнёс он. - Испытывать каждый год смерть - это ужасно. Твоей матери повезло: она умерла задолго до двадцать первого века, а я, видно, остался на этой земле, чтобы муку мучать.
Отец выпрямился, насколько мог, и побрёл на кухню. Там он включил свет и застучал приборами быта.
Со своего стула Пётр видел светлые контуры прямоугольной двери, высвеченные электрической лампой.
Что тогда там делал его отец? Быть может лил беззвучные слёзы, проклиная свою судьбу, а может налил себе стакан холодной воды, чтобы...
5
...смочить горло, которое пересохло от чего-то. Умершие люди в две тысячи первом году были, конечно, проблемой. Они мучались, но ещё больше мучались другие люди. Подземные. Которые спали вечным сном в своих маленьких тесных гробах, которые умерли в начале первого года двадцать первого века. Двенадцать ударов, минута, и они снова живы.
Интересно, как бы Пётр себя почувствовал, если бы очнулся в гробу, со скованными движениями, погребённый под толщей земли.
Некоторые люди, пытаясь не изменять привычной тенденции, не стали эксгумировать своих родных и близких, дабы не погружать себя в муки ада на весь год, а некоторые повыкапывали своих мужей, матерей, детей. Это были скорее те люди, которые пережили неестественную смерть близких.
Второй раз человек не пойдёт по той дороге, на которой ему на голову свалился кирпич. Однако, не смотря на все эти ограничения, он продолжает жить, но его сущность всегда будет сущностью мертвеца, до конца его дней, если таковые наступят.
Дверь соседней комнаты с жалобным прошлогодним стоном открылась, и оттуда из темноты вышла Вика - его жена. Он посмотрел на её живот и увидел то, что ждали увидеть его глаза. Вика снова была стройной и красивой, как в начале две тысячи первого года.
Она прошла с опущенной головой и красными, видимо от слёз, глазами, и села в кресло.
- Где Витя? спросила она.
- Он на кухне сидит вдвоём с темнотой. Скучно ему. Невинен он ещё, хотя парню уже двадцать три года.
- Пока это колесо будет крутиться, он будет для меня всегда одиннадцатилетним мальчиком.
- А знаешь, он хочет жениться.
- Правда? - спросила Вика, но равнодушно. - На Татьяне?
- Да, - ответил Пётр, рассматривая пробку на бутылке шампанского. Он посмотрел на жену, и мысли о пробке, вильнув хвостиком, нырнули в глубь подсознания. Она беспечно, как Витя и как все теперь, смотрела на телеэкран, где серенький шарик микрофона был воткнут в губы какому-то музыканту.
Пётр вспомнил, как это было в первый раз и сознание его не дрогнуло, как ровная линия ассоцилографа.
У них у самих был родственник - его двоюродная сестра и её муж. Первый раз у них появился ребёнок в ноябре. Она тряслась над ним, как будто он был золотым, или, кажется, так и должно было тогда быть. Пётр не помнил. Однако тридцать первого декабря ребёнок лежал в колыбельке в светлой комнате, а родители были в другой. Наступил новый год, и время сбросило цифру "2" на цифру "1", но Олег, её муж, сказал, что это технические неполадки. А потом она зашла в комнату, и обнаружила, что её малыша нет. А колыбелька тоже исчезла. Она упала в обморок, и на шум прибежал Олег. Он тогда ещё не знал, что зашёл в прошлогоднюю комнату...
С тех пор они никогда не имели ребёнка. Как в грустной сказке с плохим концом.
- А у него какие планы? - это Вике надоело ждать в молчании.
- У кого? - спросил Пётр, хотя и не очень интересовался правдой.
- У нашего мальчика и у этой Татьяны? - уточнила Вика.
Пётр подумал, что у них очень маленькие планы, поэтому и ответ должен быть маленьким.
- Наверное, они запишутся, и... Может, будут жить вместе, - так он ответил.
- И всё? - снова без удивления.
- Видимо.
А что? Для данной ситуации - это максимальное чудо, на которое должны рассчитывать люди. Запишет их в церкви какой-нибудь скучный священник, и будут они жить-поживать вместе и добра наживать. Только добра не будет. А может, ещё и священник откажется их записывать. Скажет - ещё дети. Ему ведь не объяснишь, что они взрослые, хоть он и сам знает, только мысль о Боге, которая теперь пуста, зациклилась в его голове, и он сам не знает что делать.
А дети? Дети - это самый сложный вопрос. Ведь детей уже не будет, а через ещё несколько лет такого парадокса, дети исчезнут совсем. Будут только их тела. Может, у Татьяны и каким-то образом появится ребёнок, но только в животе, а на следующее тридцать первое декабря он исчезнет. Совсем как у Вики.
Пётр вспомнил, что...
6
...узнал всё, когда пришёл домой с работы. Дверь ему открыла Вика, и лицо её сияло от невиданного счастья и благоухания её высшего и уже двойного сознания. Пётр понял, что в воздухе разливается аромат секрета и приятного сюрприза, и он преодолел преграду порога.
Вика тут же исчезла в других комнатах, словно стыдилась открывать тайну. Пётр повесил пальто на вешалку в коридоре, вымыл сердечным мылом руки и пошёл за Викой. Витя ещё был в школе, и Пётр радовался, что один сможет разделить своё счастье.
В спальне вечернее солнце стекало по стенам и тоже радовалось сюжету. Вика сидела за столом и красила ногти, чтобы быть красивее.
Она отложила лак и взглянула переполненными счастьем глазами на Петра.
- Петя, а у нас скоро, кроме Вити будет ещё одно чудо. Или мальчик, или девочка.
Вика сказала это с огромной радостью, но терпела и ждала.
Пётр почувствовал, как всё в мире наполняется цветами, так как он любил детей, а своих - тем более. Мысли были слишком тяжёлыми из-за такого сообщения и давили на ноги. И Пётр бухнулся на кровать.
- Вика, - прошептал он, и больше слов не было. Наверное, это тоже мысли виноваты. Он положил руку на лоб, чтобы привести в порядок мечту, и тут в двери появился Витя. Он, видимо, открыл дверь своим ключом.