|
Весенний город, устремлённый к сердцу,
твоё дыхание звенит.
Возможно ли, что я уже приехал
и голос мой добавлен в этот хор?
Я здесь,
но не могу сказать зачем.
Увидеть город с птичьего полёта?
Поднять со дна античные напевы,
запомнить гул исчезнувших племён?
Они со мной -- ликующие толпы
людей, что здесь веками отражались
как в зеркалах чистейших драгоценных,
так и в воде. Здесь плавали на вёслах
или гуляли по мостам
и набережным. Я -- среди живущих,
я здесь. Моё смятение со мной.
Вода,
ты успокоишь дух и дашь ответы,
которых внешним ухом не услышать,
которые потом пойму -- не сразу.
Под шум дождя в мерцающем кафе
легко забыть все беды, все интриги,
манеру теребить чужие раны,
способность проникать в чужие мысли,
себя. Я не гожусь на эту роль,
но я её играю дни и годы,
и непонятен мой успех.
Я должен восхищать и восхищаться,
я должен узнавать шаги и лица,
и я из тех, кто долго ждёт ответа
на свой один-единственный вопрос.
Я устаю любить издалека.
Ответа не было в письме --
("ведь ты герой, а я твоя игрушка") --
бумага, впрочем, в сотый раз всё стерпит;
мне лучше убежать, чем видеть это,
мне легче умереть, чем верить в это,
прости.
Мы не умеем умирать,
но мы зато умеем возрождаться,
ещё несмело радуемся жизни,
но среди дам, кормящих голубей,
нет ни одной, кому я интересен.
Я твой --
не в смысле неудобном всем.
Пусть
бред.
Ни ты, ни я -- мы не могли иначе,
и я был так непоправимо занят,
что даже никогда не ревновал.
Теперь
ты будешь принимать свои подарки,
я буду уважать тебя, но это
не повод становиться твоим эхом,
и у меня есть дождь и право вето.
Пришла пора переиграть.
Я здесь, и побледнели вдалеке
твои шуты, конфеты и картины;
я больше не обязан рассуждать
и драться. Я оставил на потом
любые возражения и споры,
сочувственные взгляды -- и затылки,
возможность оправдаться-если-что.
Я не такой, каким кажусь.
Позволь мне быть уставшим и несчастным,
ронять сирень на мраморные плиты,
не замечать насмешливых кивков.
Я друг теням, победам и обидам,
я мастер отличать болезнь от боли,
умею ускользать не только в двери
и видеть свет в зашторенном окне
гостиницы.
Там зреет тишина.
Усну -- мне снятся стаи чёрных лодок,
проснусь -- и заберутся в зеркала
костюмы в лентах, веера и маски,
и важные тяжёлые бумаги,
которые я раньше изучал.
Потом не будет ни имён, ни славы,
придут другие времена и ритмы,
но там,
на той таинственной черте,
где мир застыл, глядясь в поверхность моря,
открыли звёзды
глубину
всех наших современных заблуждений,
беспомощность научных достижений
и меру нашей общей слепоты.
Моё смирение, явись!
Я знаю -- мысли, от которых прячусь,
исчезнут, если в них заглянет месяц,
он всё осветит с новой стороны.
Изменится и то, что мне казалось
опасным, диким или бесполезным.
Теперь
я буду относиться проще
к своим проблемам, буду видеть чудо
во всём. Моё сознание, свернись!
Я сплю. Туман крадётся за стеной.
Ещё вчера я твёрдо был уверен,
что все сюрпризы и соблазны жизни,
как правило, касаются других,
но почему-то не меня.
Рассвет,
и ум рассеян, голос не проснулся.
Порозовели паруса.
Я знаю вечность. Вечностью разбужен,
окно открою; день -- за поворотом;
и понемногу сознаю,
что есть
одна вселенская весна,
и город в ней -- волнующей, волшебной.
Мы были со-поставлены, и вместе
мы пропитались воздухом особым,
и этим знаменитые кварталы
похожи друг на друга и меня.
Зеленоликий город мой,
моя весна -- твоей весны осколок,
и я всей жизнью -- и её восторгом --
обязан утренней прозрачной мгле
и свету, песням, звонам колокольным.
Со мной
твоя пустыня неба вдоль каналов,
твоя родная ветреная сырость
и солнце из-за стен, покрытых мхом.
Меня преследуют лучи.
Они вокруг -- играют в Зазеркалье,
они летят и прячутся внезапно.
Меня пронизывает свет.
И я уже плыву, доверясь маю.
Пускай вода несёт меня, как данность,
навстречу перевёрнутым мостам,
всё вниз, вперёд, под солнцем и туманом,
всё вниз и вдаль -- до полосы прилива,
и я ничем не стану управлять.
Меня волна неслышная заденет,
и так легко проследовать в потоке
духов, дымов и веяний нагретых,
что время поворачивает вспять
и перепутывает сеть
начал, итогов и мотивов действий.
Я избавляюсь наконец
от чётких, точных мыслей и оценок.
Я просто в месте встречи всех стихий --
и очень странно упустить
из виду, что грядут иные смыслы.
Вернусь к себе из пепла поражений,
поскольку жизнь сложнее, чем романс.
Она щедра на чудеса.
Сейчас никто не может быть уверен
ни в чём, и невозможно угадать,
во что играют наши правдолюбы,
куда заводят кукол кукловоды,
и надо ли на это обращать
своё внимание и тратить время.
Моё смирение, вернись!
А море остаётся, каким было:
мечтает, думает о нас -- сердитых,
волнуется за нас, всегда усталых.
Весло поёт, но я не слышу слов.
Их нет.
Вдали седые паруса.
Сияние со всех сторон со мною,
подобно львиным гривам, райским птицам,
теперь сияние звучит.
Лучи поют, как радостные струны --
лучи вразброс, как радужные нервы.
Мелькает отражённый блеск.
Весенний город, лихорадка цвета.
-- Смотри,
вода в высоких берегах.
-- Мой город, что чарует безвозвратно,
я часть истории твоей -- и море
уснёт, обнимет нас и будет спать.
-- Мир умирающих границ.
-- Я сын твоей истории, и море
обнимет нас и будет вместо нас.
-- И наша нежность будет вместо нас.
2010
|