Аннотация: В которой шевалье Александр попадает в Чистилище и Рай
Юлия Белова, Екатерина Александрова
"Бог, король и дамы!"
ГЛАВА 46
В которой шевалье Александр попадает в Чистилище и Рай
Утро веселит сердце человеческое. Даже удивительно, что никто из древних не сказал об этом ни слова. А еще утро просветляет голову и позволяет видеть вещи в их истинном свете, о чем шевалье Жорж-Мишель убедился, как только открыл глаза. Умывшись и со вкусом позавтракав, его сиятельство сообразил, что нечего и думать об учебе королевского любимчика вместе с его пажами. Прежде всего его пажи были отпрысками благородных семей и потому вряд ли заслуживали тесного общения с подобным... хм-хм... шевалье. К тому же дела службы и не позволяли мальчишкам учиться вместе. Однако в чем был смысл данного пажу обещания, спрашивал себя Жорж-Мишель -- в обеспечении его изысканным обществом или же в возможности учиться? Рассеянно перелистав "Диалоги о воспитании" покойного шевалье де Броссара и вспомнив собственное обучение в колледже святого Людовика, граф де Лош составил план действий.
Господин де Ла Раме, более известный под именем Рамус, не знал, что и сказать, когда в сопровождении королевского пажа в его дом вихрем ворвался друг и родственник дофина. Наскоро поздоровавшись и не подумав даже извиниться за то, что оторвал почтенного профессора от научных трудов, Жорж-Мишель сообщил, что во-первых, хотел бы, чтобы мэтр Рамус занялся обучением шевалье Александра, во-вторых, учел бы, что королевский паж ленив и невежественен словно осленок, в третьих, не скупился бы на наказания, если щенок будет недостаточно усидчив, а в четвертых, нанял бы для пажа столько учителей, сколько потребуется. При этих словах на столе перед философом появился увесистый кошелек, а граф де Лош и де Бар принялся объяснять, что именно следует преподать мальчишке: логику, философию, математику, богословие, историю и право, латынь, древнегреческий, испанский, итальянский и немецкий языки, а также все то, что мэтр сочтет необходимым, дабы из осла сделать человека.
Королевский философ и логик даже глазом не успел моргнуть, как шевалье Жорж-Мишель покинул его обитель. Только юный паж и кошелек с золотом убеждали мэтра, что случившееся не сон и не видение, о которых так любил рассуждать Платон. Рамус сокрушенно покачал головой. Последний раз он виделся с его сиятельством лет шесть назад, когда заканчивал обучение тогда еще юного графа логике, но сейчас вынужден был признать, что молодой человек сильно изменился. Прежде мэтру и в голову не приходило, чтобы его сиятельство мог говорить о ком-либо с таким пренебрежением. Однако по зрелым размышлениям Рамус счел возможным оправдать бывшего ученика. По всей видимости, рассуждал философ, мальчишка изрядно напроказил, причем красота королевского пажа не оставляла сомнений, в чем именно проказы юнца заключались. А раз так, стоило ли удивляться, что граф де Лош и де Бар решил проучить сорванца, засадив красавчика за книжки, и тем самым спасти невинных девиц от соблазнителя?
Впрочем через час общения с юным шевалье Рамус вынужден был отказаться от первоначальной теории. Как показалось мэтру, мальчишка ничуть не страдал от необходимости оставить привычные забавы и даже мечтал приступить к занятиям как можно скорей. Более того, философ выяснил, что паж был не так невежественен, как пытался уверить его граф. Мальчишка довольно бегло разговаривал на древних и новых языках, имел некоторые представления о римской и французской истории, правах сеньоров и их вассалов, знал имена Платона и Аристотеля, а также умел складно и последовательно выражать мысли на родном языке. Эти познания, а также природная живость ума и рассудительность юноши приятно удивили философа, и он нашел лишь один зияющий пробел в образовании пажа -- математика. Впрочем придворные вовсе не увидели бы здесь какого-либо изъяна. Шевалье Александр умел складывать и вычитать, умножать и делить, причем делал это в уме и с такой скоростью, что мог порадовать любого счетовода. Рамус знал, что подавляющее большинство дворян не могли похвастаться подобными же познаниями в любимой им науке, но, очарованный умом мальчишки и его любознательностью, не мог допустить, чтобы в образовании юного шевалье оставался хотя бы малейший изъян. Если бы у мэтра было на то время, он бы лично занялся обучением пажа, однако верный долгу перед наукой и нанимателем Рамус обратился за помощью к другому математику -- еще молодому, но уже знаменитому Франсуа Виету.
Шевалье Жорж-Мишель не вмешивался в труды мэтра. Утвердив список учителей королевского пажа и пообещав профессору дополнительную награду, если прежняя покажется философу недостаточной, граф небрежно сообщил мальчишке, что его библиотека находится в полном распоряжении юнца, после чего отдался новой забаве. Жорж-Мишель вспомнил, что уже давно обещал Анриетте де Невер посчитаться с шевалье де Рабоданжем, но увлекшись бесконечным соперничеством с капитаном де Нанси, об обещании забыл. С некоторым раскаянием его сиятельство вспомнил взгляды кузины, с каждым днем становящиеся все более и более недовольными, поведение Рабоданжа, преисполнявшегося все большим и большим самодовольством, и понял, что пора действовать. К счастью, уличная девчонка, выбранная графом на роль Немезиды, успела освоиться с предписанными этикетом платьями, затвердить принятые при дворе обычаи и запомнить свое новое имя. Большего Жорж-Мишель не требовал, справедливо возлагая надежды на внешность, сообразительность и мифическое богатство самозваной вдовы.
Таким образом шевалье Александр оказался предоставленным самому себе. Занятия и книги так увлекли пажа, что он позабыл обо всем на свете. Если бы не уроки и дежурства при короле Александр мог бы вовсе не вылезать из библиотеки. Юному шевалье казалось, будто перед ним открылась волшебная страна, даже и не страна, а целая Вселенная. Если бы это зависело только от него, Александр немедленно вскочил бы в седло или же поднялся на палубу первого попавшегося корабля и отправился куда глаза глядят открывать неизведанные земли. Пока же шевалье де Бретей с жадностью зарывался в книги, прячась от опостылевшей действительности в иллюзорном мире наук и искусств, и прерывался лишь на уроки, дежурства, сон или еду. Впрочем, о еде паж частенько забывал. Видя, как юный шевалье худеет и бледнеет, забывает краситься, завиваться и наряжаться, все больше теряя вид искушенного царедворца и все чаще напоминая обычного мальчишку, Нанси хмурился, но молчал. Если бы придворные, устрашенные дуэлью графа и капитана, не оставили юнца в покое, королевский паж мог бы оказаться в весьма затруднительном положении, говорил себе Нанси. И все-таки тучи над головой шевалье сгущались, ибо король все чаще раздражался, замечая рассеянность любимца, а надзиратель за пажами лишь из почтения к его сиятельству удерживался от наказания, заставая во время дежурств спящего в королевской прихожей Александра. Если же вспомнить еще и Анриетту де Невер, в отчаянии готовую по пятам бегать за возлюбленным, то необходимо было признать, что королевский паж рисковал вызвать гнев весьма важных персон.
Граф де Лош был слишком занят подготовкой розыгрыша, чтобы замечать подобные мелочи. Лишь на исходе второй недели, когда Жорж-Мишель наткнулся на спящего в библиотеке пажа, ему пришлось спуститься с небес на землю и заняться делами невольного подопечного.
Шевалье Александр спал на полу в обнимку с томом "Сравнительных жизнеописаний" Плутарха. Господин де Бретей не первый раз засыпал в подобном положении, однако слуги, помня приказ графа предоставить библиотеку в полное распоряжение юного шевалье, ни разу не пеняли на это пажу и не жаловались господину. Граф де Лош и де Бар в недоумении склонился над мальчишкой и неожиданно заметил темные круги под глазами юнца, его осунувшееся лицо и источившуюся фигуру. Прежде Жорж-Мишель не давал себе труда задуматься, где живет и чем питается шевалье Александр, искренне полагая, что в Париже достаточно спален, а получаемых пажом кошельков хватит на любую прихоть мальчишки. И вот теперь, глядя на спящего юнца, граф неожиданно догадался, что после дуэли с Нанси, а главное, после дурацких сплетен, распускаемых Гизом, все эти спальни закрылись для пажа, а кошельков не стало вовсе.
Неожиданно ярко его сиятельство представил, как юнец умирает от истощения в каком-нибудь жалком монастырском приюте, словно наяву услышал шушуканье придворных за спиной, представил ехидную ухмылку Нанси, и всех этих картин оказалось достаточно, чтобы Жорж-Мишель разозлился. Разозлился на пажа, в глупой гордыне не подумавшего обратиться к нему со своими нуждами. Весьма неласково растолкав мальчишку, граф де Лош раздражено сообщил юному шевалье, что его библиотека не предназначена для сна, и коль скоро шевалье Александр живет в его отеле, так ему надлежит спать там, где спят все нормальные люди -- иными словами, в спальне. На робкую попытку пажа возразить, будто он вовсе не живет в отеле Лошей, его сиятельство не счел нужным отвечать. Он только схватил свисток и призвал лакеев, распорядившись немедленно позаботиться о юнце.
Первые дни проживания на новом месте Александр вздрагивал от любого шороха, однако дни шли за днями, а в жизни королевского пажа ничего не менялось. Наконец, шевалье уверился, будто графу вовсе не было до него дела. Подобный вывод успокоил пажа, и он перестал путаться в самых простых задачах, вызывая тем самым недоумение и неудовольствие мэтра Виета.
Его сиятельство и паж одинаково заблуждались касательно намерений друг друга. Шевалье Жорж-Мишель напрасно сетовал, что не успевает заниматься двумя делами одновременно -- просмеянием Рабоданжа и обаянием шевалье Александра. И уж совсем напрасно спрашивал себя, не означает ли это приближение старости. Предоставленный самому себе и учителям шевалье Александр преисполнился такой благодарности к графу, что его сиятельству уже не требовалось что-либо делать, дабы мальчишка согласился признать его даже Богом. В самом деле, видя, что граф де Лош не пытается ластиться к нему или просто касаться, видя, что он не дает себе труда даже разговаривать с ним, королевский паж уверился, будто его сиятельство заботится о нем совершенно бескорыстно и понял, что он -- само совершенство. В этом шевалье де Бретей ошибался. Жорж-Мишель вовсе не забыл о заключенном пари, а похвалы Виета и других нанятых Рамусом учителей возбуждали любопытство графа, побуждая к действию. К несчастью его сиятельство не знал, с чего начать завоевательную компанию. Если бы ему требовалось обаять и сделать другом ровесника, шевалье Жорж-Мишель знал бы как взяться за дело. Не составляло для графа труда очаровать женщину и даже маленького ребенка -- у Жоржа-Мишеля было четверо воспитанников и он успел понять, как дети любят подарки. Но что делать с юнцом в странном возрасте шестнадцати лет?
В ожидании того момента, когда его посетит дельная мысль, Жорж-Мишель решил внести некоторую систему в беспорядочное чтение пажа, запретил ему проводить все свободное время в библиотеке, ввел в распорядок дня мальчишки обязательные верховые прогулки, игры в мяч, уроки танцев и музыки, а также возобновившиеся уроки фехтования. Другу и родственнику дофина не составляло труда склонить любого фехтмейстера к тому, в чем они отказывали шевалье Александру -- так что к услугам мальчишки вскоре оказался лучший в Париже учитель фехтования, а потом, к удивлению его сиятельства, уроки юнцу вызвался преподать даже верный Карл.
Впервые за последние два года Александр ощутил себя тем, кем и был по праву рождения -- отпрыском древнего и знатного рода, защищенным богатым и влиятельным покровителем. Впервые осознал, что королевский двор может быть Раем, а не местом безжалостной войны всех против всех. Впервые являлся в Лувр не хищником, готовым зубами и когтями отстаивать место под солнцем, а веселым и беззаботным шевалье. Впервые смотрел на придворных дам так, как смотрят на них все прочие молодые люди; непринужденно, как с равными, раскланивался с придворными кавалерами; шутил и смеялся, и так трогательно ухаживал за Анриеттой де Невер, что в конце концов убедил завсегдатаев двора, что шевалье Александр -- образцовый дворянин.
Надзиратель за пажами раньше всех понял, что означают подобные перемены, и потому постарался не загружать юного шевалье службой и уж вовсе перестал ставить на тяжкие часы ночных дежурств. Таким образом служба не изнуряла пажа, светские обязанности были легки и приятны, занятия не утомляли. Даже его величество Карл IX, первое время дувшийся из-за "измены" любимца, обнаружил немало положительных качеств в новом Александре. Юный шевалье более не веселил короля историями из жизни Шатле, зато с интересом слушал рассказы Карла об охоте, и его величество, придя в восторг от подобного внимания, принялся наставлять пажа в тонкостях травли, выращивании и обучении охотничьих собак и птиц, а потом, окончательно разоткровенничавшись, даже признался, что начал писать книгу о привычках оленей, в доказательство чего прочитал пажу несколько глав. Осчастливленный доверием короля Александр не мог не ответить Карлу подобным же доверием и в свою очередь поведал его величеству, что видел в библиотеке графа де Лош целую поэму о времяпровождении собак и птиц. Его сиятельство немедленно был призван в кабинет короля, и после полуторачасовой беседы о книгах, охоте, оленях, собаках и кабанах кузены с удивлением обнаружили, что их собеседник не так плох, как им казалось. А еще через пару дней после нежданно обнаружившегося понимания шевалье Александр поразил Карла IX и графа де Лош очаровательным сонетом собственного сочинения о достоинствах охотников.
Ее величество королева-мать была в восторге от этого тройственного союза. Занятия охотой и поэзией в компании с графом де Лош и шевалье Александром настолько умиротворили короля, что он перестал следить за дофином ненавидящим взглядом, перестал хмуриться и несколько раз сказал брату пару милостивых слов. Даже приступы ярости Карла, наводившие ужас на окружающих, почти исчезли. Радость Екатерины была столь велика, что придворные во все голоса принялись восхвалять государственную мудрость графа де Лош, так ловко сумевшего подобрать ключик к сердцу короля и тем самым внести мир в королевский дом.
Только три человека в Лувре были недовольны воцарившейся при дворе идиллией. Генрих де Валуа досадовал из-за внезапно вспыхнувшей дружбы кузена и старшего брата. Генрих де Гиз злился из-за того, как коварно шевалье Александр смог втереться в доверие к Жоржу. А барон де Нанси готов был рвать волосы от отчаяния, видя, с какой легкостью граф де Лош морочит голову глупому юнцу. Попытка капитана предупредить мальчишку закончилась неудачей. Со смущенном видом выслушав барона, шевалье Александр заявил, будто его милость заблуждается, а граф де Лош и де Бар человек добрый и великодушный. При этом взгляд пажа напоминал взгляд ребенка, на глазах которого взрослые делают что-то не то. Нанси побагровел.
-- Да поймите же, шевалье, -- принялся втолковывать он мальчишке, -- граф де Лош просто развлекается за ваш счет!
-- Что вы, господин капитан, -- с еще большим смущением проговорил юный шевалье и покраснел. -- О развлечениях я знаю все. Так не развлекаются...
Капитан на мгновение застыл, а затем молча пошел прочь. В голове барона промелькнула мысль, что он сделал все, что мог, и если теперь из-за глупой прихоти граф отправится на тот свет, а королевский паж на эшафот, он, капитан де Нанси, может только умыть руки.
Александр не думал о предостережении Нанси, он был слишком счастлив. Если бы граф де Лош видел, какими глазами смотрит на него мальчишка, возможно, даже он, привычный ко всеобщему преклонению и обожанию, был бы смущен этой безграничной преданностью. Королевского пажа не мучили ночные кошмары, но временами, проезжая вместе с графом по парижским улицам, юноша с ужасом вспоминал, какой образ жизни вел совсем недавно и кого считал своими друзьями. Александр надеялся, что у Жерома и Смиральды хватит ума не бросаться ему в объятия, если случай столкнет их на улице. Однако предосторожность никогда не помешает и юный шевалье не раз и не два репетировал перед зеркалом, что и как будет говорить при подобной встрече. И все же сколько бы паж не думал о пугающей возможности, к встрече со Смиральдой Александр оказался не готов.