Аннотация: Статья была написана для фэнзина "Славная подруга"
ЮЛИЯ Р. БЕЛОВА
ДОЛЖНА ЛИ КРИТИКА БЫТЬ ГЛУПОЙ?
И здесь... писатель впал в грех, в творчество.
В. Крупин
Призрак бродит по России... правда, не коммунизма и не оперы, а всего лишь фэнтези. Критики и публицисты, взволнованные изобилием книг, на которых то латинскими, то русскими буквами написано заветное слово, бурно обсуждают оное явление и при этом изо всех сил множат литературоведческие теории.
Например, не так давно в руки мне попались несколько номеров небольшого фэнзинчика "Анизотропное шоссе". В целом, фэнзин как фэнзин, не лучше, но по большей части и не хуже многих. И вряд ли об этом стоило бы упоминать, если бы на обложке одного из номеров (N3 за 1998 г.) мне не попался бы на глаза довольно странный анонс: "Почему фэнтези должна быть глупой".
С чего бы это? -- удивилась я. И как вообще можно назвать глупым целое направление в литературе? Я даже дамские романы не рискнула бы оскорбить подобным образом (впрочем, последние представляют из себя явление не столько литературное сколько коммерческое, ну и Господь с ними).
Впрочем, сам автор статьи -- Сергей Переслегин -- оказался не столь категоричен, однако свою статью, а, точнее, доклад, назвал весьма многозначительно: "Обязана ли "фэнтези" быть глупой?" И опять они за свое...
Пространная и проникновенная аннотация редакции сообщала, что С.Переслегин является одним из "самых ярких наших фантастиковедов и публицистов" и его доклад, прочитанный на "Страннике-97" (медленно все же до любителей доходит информация!) "не утратил своей актуальности и по сей день"...
А раз так, вперед!
Стремясь сразу взять быка за рога, автор постарался ответить на довольно сложный вопрос, а именно, по каким критериям судить литературное произведение. Прежде всего Сергей Переслегин отверг идею, в соответствии с которой достоинства литературного творения определяются его новизной. И правда, требовать от каждой новой книги свежих идей и сюжетов по меньшей мере самонадеянно. Филологи вообще утверждают, что в литературе существует всего 36 ситуаций. Не разгуляешься! Хотя, конечно, это несколько больше, чем семь нот музыкального звукоряда.
Но, конечно же, мало отвергнуть чью-либо теорию, нужно предложить и что-либо взамен. Это вам любой теоретик скажет. И блестящий фантастиковед совершил это великое деяние. Иными словами, сотворил теорию.
Если вы полагаете, что великий теоретик и публицист предложил обсудить такие пустяки, как умение строить сюжет или владеть родным языком, то вы жестоко ошибаетесь. Сергей Переслегин не мелочится. Он, знаете ли, ищет глупости, а тот кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. Тем более, что это, оказывается, очень просто. Ошибка здесь, ошибка там, вот по количеству и качеству объективных ошибок, допущенных автором, блестящий критик и предложил судить об уме или глупости литературных произведений. Каково?
Буду справедлива. На этом многоуважаемый С.Переслегин не остановился. Как и всякий добросовестный теоретик он создал подробную классификацию ошибок: ошибки профессионально устранимые, профессионально неустранимые, ошибки недопустимые (большой набор разного вида логических ошибок, а так же ошибки психологические). Воистину, печальная картина!..
И вот, обдумывая оригинальную идею автора, я невзначай бросила взгляд на свои книжные полки и содрогнулась. Ошибки, говорите? Фактические, сюжетообразующие, логические? Господи, помилуй литературу!
Почему-то в первый миг на память мне пришли вовсе не произведения фэнтези, а исторические романы. Должно быть, сыграло свою роль соответствующее образование. Сами понимаете, кто много знает много скорбит. Впрочем, вскоре дошла очередь и до прочей литературы.
Перед моим взором из ниоткуда возникла фигура свирепого Судии. Ноги его попирали землю, а голова достигала звезд. Грозные очи слепили сиянием самого солнца, брови были сурово нахмурены, а указующий перст неотвратимо приближался к заветным полкам. И не успела я от ужаса даже зажмуриться, как из книжных шкафов стали исчезать целые собрания сочинений, начиная с моего любимого Шекспира.
"Отдайте!" -- закричала я. "Немедленно верните на полку!" Судия продолжал проворно выгребать книги и молчал. В один миг исчезли весь Дюма-отец и Айзек Азимов, Лев Толстой и Роберт Хайнлайн... Промелькнули и растворились вдали "Песнь о Роланде" и прочий эпос, Лион Фейхтвангер и Рей Бредбери...
Я задыхалась. По лицу моему струился пот, а сердце пыталось выскочить из грудной клетки. "За что же так? Что они ему сделали?" -- бормотала я, слепо пытаясь нащупать пузырек корвалола. Тем временем жестокосердный Судия одним точным движением подхватил творения братьев Стругацких.
"Не позволю!" -- захрипела я, и, изловчившись, вцепилась в гигантский мизинец страшного грабителя в отчаянной попытке вернуть себе хоть что-нибудь, хоть один том, хоть страничку.
И тогда Судия на мгновение остановился, в изумлении воззрился на жалкое существо, осмелившееся встать на пути Истины, и заговорил. Это был не гром небесный, не рев водопадов и даже не вопль всех толп планеты, а нечто гораздо более жуткое, от чего сердце мое подскочило к самому горлу. С бесстрастной неумолимостью машины, с навязчивостью компьютерной программы жестокий Судия утверждал, что данные авторы посмели совершить целый ряд профессионально неустранимых ошибок ("Ну и пусть! Ну и пусть!" -- твердила
я), а также дошли до ошибок логических, которые к тому же являются сюжетообразующими.
Я почувствовала, как руки мои слабеют, ибо с ужасом вспомнила такую вопиющую несообразность, как защитник культуры и стабильности Румата Эсторский, зачем то поддерживающий вечного мятежника Арату Горбатого, а так же наивность того же Руматы в отношениях с женщинами, словно ему не тридцать шесть лет, а от силы двадцать, наивность, которую не спишешь ни на эпоху творения повести, ни на могучую цензуру.
Воспользовавшись моим смятением, Судия небрежно стряхнул меня со своего мизинца и вернулся к работе, а произведения братьев Стругацких полетели во всеобщую книжную свалку.
Слезы застилали мне глаза, гулкое эхо пустых библиотек отдавалось в ушах погребальным звоном. Но Судия не унимался. Узрев своими очами припрятанное собрание сочинений Пушкина, свирепый зверь протянул к нему загребущие лапы.
"Не надо! Сжальтесь!" -- молила я, но разве Неотвратимая Истина знакома с милосердием?!
Полки стремительно пустели, и тогда в последний миг я выхватила из под безжалостной хватки крохотный томик великого поэта и судорожно прижала его к груди. Это оказались "Маленькие трагедии".
"Количество фактических ошибок..." -- начал Судия. "Он в это верил!" -- выкрикнула я. "Объективная реальность существует независимо от субъективных представлений..." -- продолжал вещать злодей. -- Вера не является критерием истины..." Я с радостью бы заткнула уши пальцами, но слишком боялась выпустить из рук книгу. "К тому же психологические ошибки такого рода являются мирообразующими и, следовательно, недопустимыми, -- как ни в чем не бывало вещал Судия. -- Гений и злодейство прекрасно совместимы, что подтверждается историческими фактами, однако же автор по собственному произволу..." -- "Довольно! - рыдала я. -- Пусть он ошибался! Он ошибался гениально, вам так вовек не ошибиться!"
Судия невозмутимо шагнул вперед. Оказавшись в его тени, я сжалась от ужаса, но продолжала кричать: "Если бы все изображалось в точности так, как было в действительности, это никто бы не стал ни читать, ни смотреть! Вы мне поверьте -- я историк!" Он сделал еще один шаг. "Вспомните великую Коонен! -- взывала я. -- Однажды она сыграла смерть Эммы Бовари, заглянув предварительно в справочник по медицине, и больше никогда это не делала. Это было невыносимо!"
Мне не удалось его остановить, и "Маленькие трагедии" постигла общая печальная участь.
И расправившись со всеми тысячелетиями ошибок и заблуждений; и с романами, и с поэмами, и с рассказами, и с пьесами, и с повестями; и с фантастикой, и с детективами, и со всей литературой, которая только существовала на свете от сотворения мира, грозный Судия принялся заполнять шкафы многочисленными справочниками и энциклопедиями, однако же и они долго не задержались на книжных полках. Немного поразмыслив и вспомнив все ошибки, которые встречаются в самых уважаемых изданиях, безжалостные Судия оскорбился за попранную Истину и единым махом вымел все энциклопедии на свалку.
Гигантский столб огня поднимался к небесам, затмевая светила. Корчились в пламени неправильные миры и Вселенные. Пеплом рассыпались обреченные на гибель литературные герои. А опустошенные библиотеки заполнялись ровными рядами телефонных справочников.
Не в силах выдержать подобное зрелище, я закрыла лицо руками, а когда, наконец, осмелилась отвести ладони прочь, грозный Судия куда-то сгинул, книги оказались на своих полках, а запах гари рассеялся словно утренний туман. Должно быть, привиделось все или просто приснилось. Да-а-а! Вот она сила убеждения великого критика. И кто после этого посмеет в ней усомниться?
Несколько успокоившись и погладив книги по корешкам, я вернулась к докладу блестящего публициста, желая поскорее узнать, какие же конкретно претензии докладчик предъявляет писателям. И узнала.
Первым, кого Сергей Переслегин упрекает в неграмотности, стал несчастный профессор Толкиен, который -- о ужас! -- "не знал теорию динамики литосферных плит! Между тем, топография Белерианда и Эриадора чрезвычайно важны для сюжета, вследствии чего исправить авторскую ошибку не представляется возможным". Несколько ошарашенная подобным заявлением, я решилась, однако, заметить еще одну "ошибку" нерадивого профессора. Не знаю, как великий критик, а вот лично я помню, что в знаменитой эпопее говорилось о вещах гораздо более удивительных -- о длительном существовании мира без самого солнца и луны. Ну без луны, так и быть, мир не погибнет, но вот как же с солнцем то быть?! Или Сергей Переслегин полагает, что профессор Толкиен не догадывался, что без солнца жизни нет? Да, видимо, догадывался, но, понимаете ли, он создавал волшебный мир, не наш мир, мир, существующий по иным физическим законам, к которому не применимы наши представления, в том числе и теория динамики литосферных плит. Но наш теоретик этого не заметил. Да и то верно, кому нужны все эти пустяки?
Братьям Стругацким вон тоже не шибко повезло. Венера у них какая-то невозможная получилась. Я, конечно, не утверждаю, будто по "Стране багровых туч" можно сдавать зачет по венерианской пленетологии, но в конце-то концов это художественное произведение, а не учебник! И столь "невозможной" Венера стала у авторов вовсе не в следствии какой-то ошибки, а вполне сознательно. Готовились, готовились люди к одному -- в результате получили совсем иное. Чем не блестящая возможность проявить героизм?
Впрочем, один из примеров С.Переслегина вызывает во мне необыкновенное умиление... "Волны перекатывались через мостик и падали вниз стремительным домкратом". Приведя эту бессмертную фразу, Сергей Переслегин уверял, что перед нами грубая школьная ошибка.
Скажите пожалуйста, вы можете представить себе человека, который не знал бы что такое домкрат? Я -- не могу. У меня слабая фантазия! Я вот, по своей ограниченности, была уверена, что это вовсе не фактическая неграмотность автора, а яркий пример невладения родным языком, то самое, о чем великий критик и публицист не счел нужным говорить.
Короче. Дорогие критики! Разберитесь вы, наконец, с терминологией. Ведь, говорят, именно с нее начинается наука. А то читаешь потом: "...автор решительно заявил, что написал он не "фэнтези", а, например, основополагающее произведение жанра турбореализма". Я-то полагала, что всякие критические, социалистические, нео-, турбо-, пост- и прочие реализмы и нереализмы являются не жанром, а методом, но то я...
Конечно, можно понять, что движет в подобных ситуациях авторами. Они ведь знают, что некоторых чересчур нежных критиков от одного слова "фэнтези" начинает корежить так, словно их положили на раскаленную сковородку и полили маслицем. А авторам это надо? Им надо напечататься. Желательно еще гонорар получить. И тут уж чего не придумаешь... Тут собственное детище горшком назовешь, лишь бы только в печку не ставили!..
Но критики-то, критики почему все эти заявления принимают всерьез? Ах да, у них же концепция. А ради концепции можно такое сотворить!.. Да попросту создать новый вид логики. Не верите? Напрасно. Как иначе, если только не появлением новой, неведомой человечеству логики, можно объяснить следующее построение великого теоретика:
Рассуждая о критериях ума или глупости литературных произведений, Сергей Переслегин явно не ограничивал свои изыскания одной фэнтези (его статья просто пестрит следующими словосочетаниями: "современная литература", "литературный мир", "художественные произведения" и т.д. и т.п.), и, однако же, приведя в пример как фантастические, так и не фантастические произведения, оригинальный публицист совершенно неожиданно спрашивает читателей и слушателей: "Насколько именно "фэнтези" должна считаться складом глупых произведений? Согласимся хотя бы с тем, что если этот вопрос возник, на то были основания".
Великолепно, не правда ли?! "Если вопрос возник..." Да мало ли какие вопросы у кого могут возникнуть? Люди вообще говорят: "Один... гм-гм... человек может задать такой вопрос, что сто мудрецов не ответят".
Но даже и не это очаровательное заявление оригинального докладчика восхитило меня больше всего. Вы на другое внимание обратите. Как я уже отмечала, если взять на вооружение теорию нашего замечательного критика, нам уже давно следует пропеть песенку "Прощай, прощай!" все литературе без исключения. И раз так, объясните мне, глупой, почему к позорному столбу должна быть пригвождена только фэнтези? Что за дискриминация такая?
Но создатель блестящих парадоксальных статей не остановился на своем изобретении и сделал литературное открытие: сообщил, что "Мастер и Маргарита" является "едва ли не единственным примером русскоязычной "фэнтези"!
Ну верю я, что Сергей Переслегин блестящий мыслитель, а не читатель, однако ведь и школьная программа имеется!.. Что, спрашивается, писали Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, А.К.Толстой, А.Н.Островский, Ершов, Горький,
А.Грин или Бажов? (Охотно признаю, что данный список далеко не полон, но эти имена первые, пришедшие в голову). Или любитель парадоксов не желает знать всех этих авторов на том основании, что при их жизни словечко "фэнтези" не было известно? А, может быть, дело в другом? Посвятив свои труды изобличению глупости и фэнтези, С.Переслегин попросту не решился поднять руку на родную литературу? Вот это правильно! И достойно похвалы. Рассуждения о "естественном отборе" в применении к нашим поэтам и писателям всегда приобретают какой-то двусмысленный оттенок, вы не находите?
Но, однако, вернемся к фэнтези. Намекнув на непроходимую глупость этого литературного направления и походя отвергнув всю длительную отечественную фэнтезийную традицию, замечательный критик наконец-то решил дать определение данному явлению. "Безумству храбрых поем мы песню..." Сразу вспоминается Роджер Желязны, который, вычитывая каждое новое определение фантастической литературы, срочно садился за письменный стол и сочинял произведение, которое под оное определение не подпадало. Но то Желязны...
Итак, как пояснил выдающийся фантастиковед, фантастика, это абстрактная модель действительности, а "фэнтези" отличается от "сайенс фикшен" степенью абстрактности. Ни больше, ни меньше.
Вынуждена согласиться с Переслегиным. Данное им определение и впрямь красиво, а всякая ли теория может похвастаться хотя бы одним достоинством?
Только вот некстати вспоминается, извиняюсь за выражение, Н.Перумов: "И ты узнаешь, как хрустит плоть, как железо входит пониже лопатки, как содрогается в спазмах боли и ужаса все твое жалкое существо..." Какова сила абстракции, а? Какая мощь! А ежели еще вспомнить 50 тысяч несчастных убиенных орков (но об этом после)...
Однако, на какой-то стадии это прекрасное определение перестало удовлетворять выдающегося специалиста, и свое неудовольствие он выразил в целом абзаце: "Конечно, для рафинированного позитивиста и материалиста появление в произведении бессмертного эльфа или, скажем, господина Воланда сразу же относит текст к жанру "фэнтези", а модель мира -- к абстрактным(к фэнтези, так и быть, скорее всего отнесу, но к абстракции -- увольте!). Но если мыслить в рамках исторического континиума, окажется, что и эльфы, и демоны существуют -- в том же смысле, в котором вообще существует мир наблюдаемый. Во всяком случае, они менее абстрактны, нежели фотонный звездолет".
Оставлю-ка я, пожалуй, тему абстракции, а то окажется, что весь наш наблюдаемый мир, а следовательно и критик Переслегин, не более, чем бред моего разгоряченного сознания, взбудораженного чтением доклада выдающегося фантастиковеда. Есть, знаете ли, такая философская система. Прослежу, лучше, как развивалась мысль С.Переслегина дальше.
Итак, обратившись к собственной интуиции, яркий и оригинальный теоретик обнаружил, что для фэнтези характерна средневековая картина мира, что выражается не только в наличии замков, мечей и соответствующих нарядов героев, но и в разделении мира на своих и чужих, в реальном существовании Абсолютного зла и Абсолютного добра, а также в последовательной эстетике романтизма.
Что и говорить, эта теория столь же прекрасна, как и предыдущая, но, к несчастью, страдает теми же недостатками. Где, интересно, автор разглядел средневековую картину мира в люто обожаемом иными читателями Конане или "Понедельнике..." Стругацких (прошу прощения, что поместила их рядом)? Где он нашел Абсолютное Добро и Зло в том же "Понедельнике..." или, скажем, Эмберском цикле Желязны? Какой романтизм ему привиделся в "Мастере и Маргарите"?..
Я могла бы еще долго задавать аналогичные вопросы, но не хочется. Конечно, бывает в фэнтези и средневековая картина мира, и разделение мира на своих и чужих (что, кстати, характерно не только для средневековья, но и для всей истории человечества и для нашего времени -- увы! -- тоже), и "романтическое восприятие войны, любви, подвига, смерти", но все это является лишь частью, при чем далеко не большей частью того литературного направления, которое принято называть "фэнтези".
Однако же для великого теоретика подобное определение очень удобно, поскольку дает ему еще одно основание объявить фэнтези глупостью. Мол, все, что об этом можно было сказать, давно уже сказано. Ошибка тривиальности. Притом сюжетообразующего уровня. А раз так, то детям, детям всю эту второсортную пакость подбросим. Там ей самое место. А то, не дай Бог, наши пострелы умных произведений начитаются, слишком умными, да разумными станут, что они тогда об иных критиках говорить будут?
А дальше читать стало еще занимательней. Поскольку Сергей Переслегин теоретик на редкость основательный, то в стараниях изобличить фэнтези он не остановился на констатации ее глупости. Всю эту фэнтезийную литературу, предназначенную только для детишек, великий критик обвинил еще и в безнравственности (учитесь, детки, учитесь! Детство -- пора света и радости).
И опять виновной стороной оказался бедный профессор Толкиен. То есть Сергей Переслегин в принципе признает, что профессор человек умный и гуманный, но... "без зазрения совести много раз вырезал поселения этого народа [орков]до последнего человека -- не щадя женщин, стариков и детей. (Толкиен не стал акцентировать на этом внимание, но последователи и критики Профессора пройти мимо этого обстоятельства, конечно, не могли -- смотри "Кольцо тьмы" Н. Перумова.)"
Надеюсь, вы восхититесь этим пассажем вместе со мной. Оказывается Перумов, изничтоживший 50 тысяч орков, всего навсего "не мог пройти мимо", а несчастный профессор, в произведениях которого вы подобной мерзости днем с огнем не сыщите, оказался в этом виновен. Неужели же С.Переслегин не знает, что после чего-либо еще не означает вследствии?
И вот ведь что удивительно, всю эту глупость, безнравственность и романтичность великий критик признает чрезвычайно притягательной. "Некоторое... упрощение мира возвращает читателя в юность, а это -- не самое дурное для человека возвращение". Браво, брависсимо выдающемуся критику! Так бы сразу и говорил. Теперь по крайней мере понятно, что заставляет оригинального мыслителя столь рьяно нападать на литературу фэнтези. Оказывается, взрослая Текущая Реальность насколько неуютна, настолько загружена нагромождением всяческих проблем, что до смерти хочется сбежать от нее куда-нибудь во младенчество. Вот и видит замечательный теоретик в каждом произведении отражение собственных комплексов. В общем, у кого что болит.
И однако же, великий критик признает, что иногда фэнтези бывают очень умными. И даже называет некоторые из них: "Изваяние" Гора, "Ворона" Столярова и, наконец, "Кесаревну Отраду..." Лазарчука. "И сразу же раздаются голоса..." -- говорит он. Точно. Голоса раздаются, только вовсе не те, на которые намекает оригинальный теоретик. Признаюсь, я ничего не могу сказать о первых двух произведениях, названых Сергеем Переслегиным, поскольку не только не читала их, но даже и в руках не держала. Моя вина, моя большая вина! Но вот "Кесаревна Отрада"... Как же, помню-помню, и могу сообщить автору парадоксов и литературных открытий, что воспоминания о данном творении вызывают лично у меня взрыв гомерического хохота.
"На вкус и цвет товарища нет", -- скажете вы? Но, позвольте, при чем же здесь вкус? Блестящий фантастиковед предложил оценивать литературные произведения по количеству и качеству допущенных ошибок, вот пусть и разбирает столь любезное его сердцу творение с этой точки зрения! Только что же от него после этого останется?
Мне очень жаль, что я не могу перечислить все перлы данного романа, но некоторые, ей-же-ей, напомню. Юная дева, которая, к тому же, готовилась стать воспитательницей детского садика, оказавшись кесаревной Отрадой, лихо вскакивает на горячего боевого коня и словно берсерк кидается в битву, вывести из которой ее удается только силой. Скажите пожалуйста, вы хотя бы приблизительно представляете, сколько времени надо терпеливо трястись в седле, чтобы верховая езда перестала казаться пыткой? А как надо уметь держать равновесие, чтобы при этом еще орудовать копьем и мечем? А саму тяжесть доспехов и оружия? В общем, когда читаешь подобные вещи, очень хочется привести автору (да и критику тоже), пусть не боевого коня, но хотя бы крепенькую пузатую кобылу, усадить его в седло, а затем от души вдарить лошадку по крупу и посмотреть, что из этого получится.
Впрочем, любовная линия романа потрясла меня еще больше. Ох уж эти трогательные объяснения в любви, когда благородный герой грозится изничтожить весь мир, если этот мир посмеет встать между ним и любимой!.. При прочтении подобного так и видится автор, который сидя за столом и роняя скупую мужскую слезу, в которой мог бы утонуть "Титаник" (надеюсь, Сергей Переслегин не заподозрит, будто я не знаю, каково водоизмещение "Титаника"?) творит свое бессмертное произведение. Как правило, по прочтении подобных пассажей хочется посоветовать авторам принять холодный душ или просто сунуть голову под кран, а так же напомнить, что в мире и без из "возвышенной" любви зла предостаточно, но боюсь, им это уже не поможет. Если же вспомнить, с какой проникновенностью А.Лазарчук повествовал о своем романе в одном из интервью...
Ну, понимаю я, что для творца родное детище, будь оно хоть хромое, подслеповатое и глухое, все равно дорого, но ведь то свое. Родительские же права Лазарчука на "Кесаревну..." вызывают серьезные нарекания. Трудно поверить, будто блестящий знаток фантастики не заметил, что столь умное творение чуть ли не один в один повторяет Эмберский цикл Роджера Желязны, разве что герой оказался заменен на героиню, да и весь роман соотносится с творением Желязны примерно так же, как единственная реальность Эмбер с отражением. Что поделать, как говаривал Корвин, оригинал всегда лучше тени, и я не могу с ним не согласиться. Но, с другой стороны, разве переписыванием Желязны занимается один Лазарчук?
Что там говорил Сергей Переслегин о произведениях, напоминающих друг друга, словно "эсминцы одной серии"? Смотрим выше: "Ошибка тривиальности. Притом сюжетообразующего уровня". Прощай, прощай, "Кесаревна..."
Но, Бог с ним, с Лазарчуком... Вернемся к теориям. "Критиковать, -- скажете вы, -- может каждый, а вот что вы предложите взамен? Или, может быть, вы станете утверждать, будто в фэнтези вообще не бывает глупостей и пакостей?"
Да полноте. Я только что привела замечательный пример откровенной халтуры, но вовсе не собираюсь бичевать за это всю литературу фэнтези. Посмотрите книжные магазины и развалы, и вы обнаружите огромное количество произведений всех жанров и направлений, в которых авторы с азартом игнорируют правила русской речи, элементарный здравый смысл и чувство порядочности. Что можно добавить к этому, кроме диагноза самого Сергея Переслегина, данного в одной фразе: "Халтура лучше оплачивается, лучше продается и проще в изготовлении"?
Вот мы и подошли к самому главному, на чем благоразумный критик не пожелал акцентировать внимание. В аннотации к его докладу редакторы "АШ" с сожалением писали, что фантастика за последнее время не поумнела, но они очень надеются, что доклад поможет в анализе допущенных авторами ошибок.
Поможет? Кому? Авторам? Но о каких ошибках с их стороны может идти речь, если они просто выполняют заказ?
Итак, перед нами вовсе не литературная проблема, а проблема всего современного книгоиздательства. И бессмысленно говорить авторам о сюжете, о правилах русского языка, о психологии героев и уж тем более бездоказательно утверждать, будто в фэнтези не дано нормального среднего уровня. "Халтура лучше оплачивается!" -- напишите это большими буквами и повесьте на стенку. И халтура -- увы! -- лучше продается.
Все это, конечно, не означает, будто ситуация вовсе безнадежна и тут ничем нельзя помочь. Помочь-то можно, но для этого потребны не литературные теории, а деньги. Деньги, без которых нельзя основать издательство, редакторы которого не требовали бы от авторов переписывать Желязны или насыщать роман сплошной койкой, а также реками крови, проливаемой при явно отягчающих обстоятельствах. Только у несчастных читателей (и у меня между прочим тоже) этих денег нет.
И потому позвольте откланяться. Я бы могла, конечно, разобрать и философскую часть доклада знаменитого теоретика, но к чему? Об уровне его философских воззрений весьма красноречиво говорит заявление, будто философия не может быть ошибочной (пусть скажет это философам и полюбуется, какую они устроят ему филомахию), а оценивать способность автора проводить прямые линии по линейке я и вовсе считаю бесполезным.
Вы скажете мне, что я о чем-то забыла? Ах да, вопрос, вынесенный мною в заглавие статьи... Что там искал многоуважаемый критик? Ошибки фактические, логические, психологические...
"Обязана ли критика быть глупой?" Как говорил Сергей Переслегин, согласимся хотя бы с тем, что если этот вопрос возник, на то были основания.