Книга оставляет ощущение свежести. Язык живой, иногда даже резкий. В отличии от многих биографий, в этой автор не остаётся в стороне. Ариадна Тыркова-Вильямс (АТВ) даёт свою оценку происходящего (Пушкина не уберегли все, виновата вся Россия; Николай I отвествен за "не арест" декабристов до восстания, не уберёг их государь от самих себя и т.д.). Вместе с Цветаевой, Тыркова-Вильямс могла бы сказать "мой Пушкин". Более того, цветаевский "Пушкин" во многом - о самой Цветаевой. Тырковский - о Пушкине. Насколько она более динамична в своём восприятии Пушкина (вот уж, живее всех живых) чем, например, Биньон в недавно вышедшей сухой биографии Пушкина.
Конечно, книга не без греха. Для АТВ Пушкин кумир, она им восхищается. Пушкин, в её словах, совершенно непорочен. "Богохульную пошлость привили Пушкину". О Байроне: "он любил чёрный цвет. Для русского поэта всё это, по существу, было чуждо". Тыркова говорит "иностранщина", но считает что русский мужик оказал положительное влияние на Пушкина. Для неё пушкинская биография представила почву для утверждения русской самобытности. Может быть, будучи сама вдали от Родины, она таким образом выражала свою тоску? Цветаевский Пушкин чёрный, совсем непохожий на нас, инородное тело, метеорит, вселенский. Пушкин Тырковой - белый, как настоящий русский поэт, воплощение всей Руси великой, плоть от плоти, русский.
Тон книги местами сбивается на высокопарность: "богатырская сила" Пушкина, "таинственная вечная загадка жизни и смерти над которой тысячелетиями мучается человек". "Всему придала его поэзия смысл, блеск, выразительность". "Он наложил на эпоху горящий знак своего гения". К концу первого тома, АТВ звучит всё более и более высокопарно. Даже слёзы у него не простые, а "прозрачные и голубоватые". Не просто едет на дуэль, а "идёт навстречу судьбе"
У Тырковой, очевидно, не было хорошего редактора: книга испещрена повторениями. На с.435 цитируется Вяземская: "ничего не могу тебе сказать хорошего о племянике Л.С." То же 20 страниц спустя. В начале второго тома "его известность уже переходила в славу", то же в конце первого тома. На первой странице второго тома, одно и то же четверостишие приведено дважды: один раз в виде эпиграфа, другой в виде цитаты. Создаётся впечатление что книга была написана впопыхах.
Может быть, обстановка брожения умов в совокупности с относительной свободой тоже значительно повлияла на Пушкина? В пушкинское время, конечно, брожения было с избытком: империализм России, русскость против "иностранщины", зарождение литературного русского языка и использование его в университетах, война 12-го года, а с ней и импортированные идеи демократии и др. Но и некая свобода присутствовала: декабристы расцвели при Александре, который хотел создать оппозицию. К тому же, конечно, и обстановка популярности поэзии очень способствовала расцвету жанра. Пушкин не только находился в окружении друзей высоко ценивших его стихи, не только знал что многие его стихи, в том числе и неопубликованные, расходились в списках, но и пользовался большой популярностью в официальной печати: издатели распродавали его стихи в первые же недели огромными тиражами.
Лицей, наверное, ещё и потому так пришёлся Пушкину по духу что он не был близок с семьёй. Отец не баловал вниманием, да и характером был тяжёлый, и Александр и Лев испытывали к нему физическое отвращение, а мать просто не любила старшего сына. Стихотворец-дядька тоже был хорош: отнял последние деньги когда провожал его в Лицей. Так что Лицей, с замечательными одногодками, великолепными учителями и относительной свободой, должен был быть несравненно привлекательнее семьи. А исключительность первого набора, 30-ти студентов, живших и учившихся под покровительством царя, конечно добавляла к чувству самоуважения. Лицей, может быть, оказал большее влияние на становление Пушкина чем что бы то ни было ещё в его жизни. Ученик он был неважный и приуспел в фехтовании значительно больше чем в арифметике, но был безусловно принят и любим блестящими друзьями-лицеистами.
Нелегко складывались отношения с деньгами. В общем, он получал жалование, но толком никогда не работал за него, так что был практически на содержании казны. Цензура, конечно, не давала ему печататься. Но в целом, царь платил ему больше чем отнимал у него цензурой. Конечно, он был уникален как единственный тогдашний поэт России который мог существенно заработать на жизнь поэзией. Но его стиль жизни, карты и кутежи до женитьбы и колоссальные расходы на жену и поддержание положения в обществе (квартиры, приёмы) после женитьбы намного перевешивали его возможности заработка. Так что в некотором смысле существовал он на казённые деньги.
Книга подкупает, прежде всего, роднением Тырковой с Пушкиным, которое видно на каждой странице. Причастие к великому. Может быть, это и есть то главное чего можно ждать от биографий.