Сотни Рембо вокруг:
в кафе, галереях, барах, прачечных, 
на каждом перекрёстке;
они требуют немедленного признания
и с телепатической интенсивностью
испрашивают подаяния.

На каждом  гектаре больше Рембо,
чем Бодлеров в богемном  квартале;
но, когда я прибыл на поэтическое чтение,
я отчётливо насчитал 365 Арто -
по одному на каждый день года.

Франция оживлённо торгует Арто.

Каждый Арто обвиняет других  в мошенничестве,
каждый демонстрирует с беззубой, 
высокомерной усмешкой и показным безумием 
шрамы на запястье как раны ветерана.

Когда я начал читать, 
они поднялись, как один человек,
и стали вопить, обличая меня в педерастии, 
чёрной магии и католических чарах;
все Арто произвели дьявольский шум,
так что я с трудом смог продолжить.

Когда всё окончилось, потрясённый, я добрался 
до любимого кафе и оказался в одиночестве,
среди почти дюжины Арто за стойкой,
которые общались друг с другом 
на каком-то кабалистическом жаргоне, 
состоящим из средневекового 
академического кулдыкания 
и еврейского жаргона Бронкса,
замышляя свергнуть Князя Мира,
единственного на их пути.

С громким смехом они славили 
гениальность друг друга,
глядя настойчиво в зеркало,
где они могли видеть себя,
умноженными до бесконечности.