И тогда он меня убил. Он затянул концы моего любимого красного шарфика на моём горле. Я немного подрыгала моими чудными точёными ножками и умерла.
Тогда он тяжело сполз с моего тела и за ноги выволок его из фургона. При этом моя голова несколько раз крепко ударилась о металлические мокрые ступеньки. Потом он поволочил меня по траве усыпанной жёлтыми осенними листьями. Моя причёска сбилась на левую сторону, в волосах застряли несколько листьев, изо рта высунулся ужасный синий язык. В общем, выглядела я отвратительно.
Тем не менее, прежде чем закидать меня разным лесным жёлто-зелёным хламом, он минуты две глядел на моё лицо и даже не побрезговал поцеловать меня где-то чуть повыше переносицы.
Стояла чудесная рыжая осень, душисто пахло мокрой травой и мирно стрекотали кузнечики. Ласковый ветерок чуть пошевелил веткой над моёй головой, и тогда моя душа наконец-то решилась выйти из моего тела.
Он уже сидел в машине и никак не мог её завести. Вы не поверите, его щёки были мокрыми от слёз. Всё это, конечно, было весьма мило и говорило о том, что любой человек, даже такой, как он, способен на человеческое чувство. И я чуть было его не пожалела. Тем более что выглядел он не ахти как: бледное лицо, давно не мытые волосы неопределённого серого цвета, покрасневшие глаза с белой слизью в уголках, дурной запах изо рта от нечищеных зубов.
Да, его можно было пожалеть. Но только зачем он не убил меня чуть позже. Осталось то всего лишь подождать шесть или семь месяцев - пока не родится дочка. Я почему-то думаю, что это была бы девочка. Такая маленькая, беленька, тоненькая - вся в меня. Ну, и в него, конечно. Ведь он у меня красавец: высокий, широкоплечий, блондин с синими глазами. Ни дать не взять викинг, да и только. Гнилой викинг с гнилой душонкой.
Он наконец-то завёл машину и медленно выехал на дорогу. Наш семейный фургончик сначала бодро поскакал по гладким и мокрым после недавнего дождя валунам, а потом выехал на влажный асфальт шоссе. Он опустил стекло и закурил сигарету. Я чуть было не попросила его не курить. А впрочем, он всё равно ничего бы не услышал. Ведь он даже и не догадывался, что я сижу рядом и в упор смотрю на него.
Только вот вопрос: а могу ли я что-нибудь сделать? Ну, вот, например, чуть-чуть повернуть руль налево, в сторону этого мчащегося навстречу грузовика. Получилось. Если бы я могла, то захлопала бы в ладоши. А мой сраный викинг таки успел выпрямить руль и стал тереть свои и без того красные глаза.
А может ничего и не надо делать? Сейчас он заснёт за рулём, и моя совесть будет спокойна. Ха, ха! Как бы ни так! А вдруг не заснёт.
Впереди показались красные огни железнодорожного переезда. Ну, вот. Как же всё удачно получилось. Достаточно было изо всех сил надавить на газ и уже на железнодорожной колее мощный локомотив толкает наш весёлый жёлто-красный фургончик прямо в небо.
Только на небо машины на колёсах не попадают. Они остаются ржаветь на бренной и скучной земле. И внутри раздавленной кабины с пробитой остатками руля головой и с вывернутыми на блестящие синие рельсы кишками лежит наш герой с выпученными от боли синими глазами. Он доживает свои последние секунды. Какое великолепное зрелище.
Но почему-то я не радуюсь. Не наслаждаюсь местью, а тихо скулю, глядя на это когда-то любимое, а теперь такое мёртвое лицо. Наверное, если бы могла, я бы заплакала. Но меня нет и слёз тоже нет.
Догорает короткий осенний вечер. Вокруг искореженной машины суетятся людишки. Они укладывают то, что осталось от него на носилки и несут к машине скорой помощи. Смешно. Какая может быть скорая помощь для мёртвых?
Он поднимается над мешком со своим трупом. Садится. Оглядывается. И легко соскакивает на землю. Я подхожу к нему и заглядываю в его глаза. "А это ты всё устроила, - говорит он, и неожиданно улыбается. - Молодец. А то я не знал, что мне делать дальше. Оказывается, я тебя люблю. Выходит, больше жизни".