Бережной Александр Васильевич : другие произведения.

Книга 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Здесь и сейчас.
  Пока ещё не били, но это только пока. То 'пока', которому до 'уже' один шаг. К счастью, сейчас было лишь 'пока', которому этот шаг нужно было ещё сделать.
  - А ведь Старшая всё ныла - полегче с ним, смотрите не сломайте, а он оказывается всегда возвращается. - со спины ко мне зашли не только валькирия и суккубара, но и Лидо, одна из Сестёр мадам Жоржет, Старшей. - Я вся уже дрожу в предвкушении. Лидо, по обыкновению своему была одета так, что смотря на неё, думалось, будь она абсолютно нагой выглядела бы не так вызывающе.
  - При всём моём уважении к Вам и Вашему почтенному возрасту, дражайшая тётушка, должна заметить, что лучше бы Вам, если так не терпится, найти дракона или на худой конец орка. А Трис, уж извините, пока нам нужен. - Медуза, оправив и без того идеально сидевших на ней мундир сделала шаг вперёд, отделяясь от общей массы дочерей мадам, что занимали пространство рядом с лестницей, на вершине которой я оказался, когда вышел из тоннеля.
  Со стороны близняшек Мэлис-Элис послышалось недовольное ворчание, мол, просто не видели пигалицы настоящих орков, но оно было всеми благополучно проигнорировано, ведь сидели зеленокожие в дальнем краю зала, так что вряд ли кто, кроме меня, понял в чём суть их ворчания.
  - Приходите лет через тридцать. - встала рядом с сестрой Сфено и демонстративно опустила свою изящную ручку на не менее изящный эфес шпаги.
  - Или пятьдесят. - Эвриала же осталась на месте, лишь со значением обернулась и подмигнула остальным своим сёстрам.
  Если особо не приглядываться, то благодаря подчёркнуто строгим мундирам и выправке их можно принять за курсанток, готовящихся к построению перед парадом или другим не менее значимым событием.
  - В компании этого труса вы, соплячки, и года не протяните. - вежливость, в ситуация не связанных с работой, отсутствовали у Лидо, как таковая. - Ему и вам, кстати тоже, не приключения нужны, а знатная порка, чтобы глупости выбить из ваших пустых голов.
  Медуза открыла было рот, чтобы возразить, но Барбоури, стоявшая рядом, прижала пальцы к её губам, давая знать, что дальше разговор с Лидо будет вести она и Гадюки:
  - Считаю своим долгом заметить, что насилие над филейными частями сих милых созданий, скорее всего не принесёт желаемого эффекта. Трис же трогать не позволим мы.
  - Долг, проценты. Вы же всё сами только что слышали. - поддержала её Сератофира.
  - Не только слышали, но и читали, неучи чещуйчатые. - рыкнула Брунхильда.
  - Тогда, уверена, вам должна быть понятна наша позиция. - улыбнулась Каудалис.
  - Понятная позиция - не значит верная. - подала голос Асфаэль.
  Ангел явилась сюда во всей своей моще: златой доспех, сияние нимба и, разумеется, пламенный меч. Таким и я и заполнил пернатых на поле Последней Битвы, правда, у тех, что с поля, было одно лицо, одно на всех.
  - Позиции это хорошо. О них нам мама много чего рассказывала. - ухмыльнулись трое гарпий, сидевшие на обломках какой-то колонны по правое крыло от Асфаэль.
  Троица была безоружна и одета в традиционные для Ётунхейма серые, домотканные рубахи и штаны, подпоясанные верёвками, так что на фоне ангела выглядела сущими нищенками, но в среде ледяных великанов, где и выросли девушки, вообще редко уделяют большое внимание своему облику в конкретный момент; да оружие им по-большому счёту было бы только обузой: гарпии сами по себе уже оружие, и оружие куда более совершенное, чем была их мать.
  - Жаль ведь, что не удастся изнасиловать их бесчувственные тела, как было с их матерью Аэлло? - укусила Брунхильда.
  Больно, хотя, казалось бы, чему там ещё болеть? Есть, оказывается.
  - Надо было принять предложение Королевы-Матери. - оставаясь за спиной валькирии, делится своим мнением суккубара. - Тогда бы не пришлось никуда бежать.
  - Почему бежать? За подмогой, может он идёт за подмогой? - подала голос Медуза.
  Снисходительная улыбка синхронно рождается на лицах всех Гадюк, в отличии от дочерей мадам знающих, что я никогда ни за кого подмогой не ходил. Улыбки остальных не столь добры.
  - Это верно. Наверное, соберёт во всесокрушающий кулак осколки некогда могучей Империи, которые давно уже ждут возвращения своего Тёмного Повелителя, и ударит им в Бездну, заставив Темных Богов пожалеть, что сунулись в наш Мир. - кивает Асфаэль.
  - Жалкий трус, застреленный своим же последователем, а потом так и не сумевший взять на себя ответственность за своё же творение. - как бы невзначай бросает Брунхильда.
  Молчат дочери мадам Жоржет, и мне становится грустно от их молчания. Оно может значит только одно: они прочли мою рукопись, и знают, что валькирия не лжёт.
  - Полностью с тобой согласна, Империя - слишком мелко и долго. Бродяга, верно, идёт за подмогой к демонам Нового Дома - они-то не посмеют отказать тому, кто сотворил из них тех, кто они есть теперь. - продолжает своё наступление ангел.
  - Это верно. Им приятно будет услышать, что появились они по воле случая. - поддерживает своего товарища валькирия.
  Орки презрительно фыркают, ведь относительно случайностей у поклоняющихся Богам Хаоса, свои представления, после чего тоже вступают в беседу:
  - Слишком грубо мыслите. Зачем такому, как он, многотысячные армии? Хватит и небольшого отряда наёмников. Орки Великого Шамана, будут только рады пойти сражаться за того, кто когда-то был их богом. - критически качает головой Мэлис.
  - Сражаться и умирать во славу и ради возрождения Лорхи и Морхи, - соглашается с сестрой Элис, - нет большей чести для орка.
  - Умирать ради Богов Хаоса, конечно, чести большей нет, но не ради труса, прячущегося под крышей борделя. - валькирия в очередной раз показывает хорошее знание моих странствий. Дочерей мадам Жоржет прорывает внезапно:
  - Он идёт в Караван, я думаю.
  - Караван, может, уже не так силён, как при Сыне, но... но там помогут...
  - В Двукрылый Департамент, там не откажут...
  - К Душегубу, с ним-то вместе они...
  - На поле Последней Битвы, чтобы в самое сердце...
  - В Асгард...
  Предположения сыплются от дочерей мадам Жоржет одно за другим, и за каждым слышал я один и тот же наивный вопрос:
  - За помощью, ведь ты идёшь за ней?
  Жаль их разочаровывать. Жаль, что я не совсем тот, которым они меня представляли.
  - На войну, значит, захотели? - в голосе Лидо плещется раздражение. - А за растёртые в кровь ноги, всякую дрянь вместо еды и понос от того мусора, что будете называть едой, вы подумать успели? Или только о том, как втиснуть свои попки в эти штанишки, чтобы смотрелись они ещё аппетитней?
  - За штанишки они, Лидо, верно рассудили: понос он ещё когда приключится, а Бродяга прямо сейчас на них западёт и не откажет взять с собой. - высказала своё авторитетное мнение Анатиэль. Суккубара в любой другой раз была бы абсолютно права. В любой другой, но не в этот.
  - Выпусти меня, - шепчет моя тень, - я страсть как соскучилась по беседам с девицами.
  - У тебя есть Эйн, вот с ней пока и общайся. - успокаиваю я Хенью.
  Мне для полного счастья только и не хватает вервольфа, которая без раздумий бросилась на Сына, хотя не могла не понимать, что шансов у неё... да что там у неё... у богов против Сына не было шансов.
  - Наша Эйн - редкая зануда. И ты это знаешь. - тень подо мной становится больше похожей на лужу чёрной жижи.
  Эйн, до этого спокойно обвивавшая мою левую руку, слегка сдавливает её:
  - Выпусти нас, мы их только просто потреплем немного.
  - Ну может кому что откусим, но ничего серьёзного. - обещает Хенья. - Головами они всё равно пользоваться не имеют.
  - Выпускай уже блохастых, а то, чую, моё копьё от этой болтовни скоро начнёт ржаветь. - подливает масла в огонь валькирия.
  - Это не от болтовни, а от стыда, что досталось оно такой, как ты. - Хенья выныривает из тени по самую грудь, а потом вновь скрывается от посторонних глаз.
  Руку Брунхильды, готовую метнуть копьё, останавливает Лидо:
  - Устроить бойню мы всегда успеем.
  - Хотели бы устроить - уже устроили. - фыркает Мэлис и, сделав хороший глоток из бурдюка, предаёт его Элис.
  Сёстры вольготно развалились на груде, которую можно принять за мусор, если не знать, что у орков так выглядят сумки, и всем своим видом показывали, что получают удовольствие от происходящего вокруг.
  А какое удовольствие у славного зеленокожего да без пойла?
  Вот и пьют.
  - Может тогда хоть бока друг другу намнём? - с надеждой поглядывая то на Гадюк, то на ангела вопрошает Элис. - А то скучно как-то.
  Асфаэль сделала вид будто бы и не слышала предложение орчихи, Каудалис же, одна из Гадюк, посоветовала:
  - Раз скучно, так катитесь на все четыре стороны. Вас тут никто не держит.
  - А бока можете друг дружке намять, если так не терпится. - добавила Корнута.
  - Только две? - разочарованно бурчит Элис и, отложив бурдюк в сторону, поднимается. - Но, как говорится на безбабье и гоблин за эльфийку сойдёт.
  - А эльфийка не за украшение стола, а за соперника сойдёт или жидковато будет? - поддерживает сестру сестра.
  По поводу эльфиек к праздничному столу у зеленокожих был большой опыт, о чём Гадюки знали, но Каудалис и Корнута отделились от группы не потому, что жаждали заставить орчиху пожалеть о сказанном, а потому что не хотели, чтобы потасовка началась рядом с дочерьми мадам. В том, что потасовки не избежать сомнений не было - уж очень уверенно шагала к ним Элис.
  - Ставлю на змеюк! - вновь вынырнула Хенья и громко, чтобы слышно было всем, заявила о своих предпочтениях.
  - Победят - выбираемся без твоего разрешения. - негромко, только для меня, чтобы, значит, имел ввиду, поясняет Эйн суть затеянной ими игры.
  Только вот драке не суждено было начаться: Лидо, только что стоявшая рядом с Брунхильдой, возникла между зеленокожей и её противниками. Странное дело - рядом с Брунхильдой теперь стояла Ладо, ещё одна из Сестёр.
  - Прошу обождать немного, - обратилась к Элис Лито, которой только что тут не было, - если нам не удастся договориться - будет бой, и ты своё получишь. Если нам удастся договориться - я лично составлю тебе компанию, и мы будем драться до полного твоего удовлетворения.
  - Моего учителя ты удовлетворила в своё время и мне сгодишься, раз такое дело. - не смолчала Элис, но всё же остановилась.
  - Молчащими вы мне нравились больше. - произнесла одновременно с Лито Лидо, но обращаясь не к орчихе, а к Гадюкам. - Проблем от вас тогда было меньше.
  Гадюки в свою очередь воздержались от комментариев. Лей, появившаяся где-то на середине лестницы, отделявшей меня от зала, с укоризной воскликнула:
  - Что за дешёвый театр вы тут устроили? И что за тайные побеги в ночи?
  И если первый вопрос мог быть адресован кому угодно из присутствующих, то вот второй - явно лично мой.
  - Я - свободный человек. Когда хочу - тогда и ухожу. - напомнил я и с трудом удержался от того, чтобы не положить руку на топор. - Что же до театра... это мой вопрос, к вам, ко всем вам. Эйн безошибочно прочла моё настроение, и, соскользнув с моей левой руки, встала рядом, Хэнья появилась справа, чуть запоздав.
  - Я так смотрю, одни хотят свести со мной счёты, а другие - помочь мне. - продолжаю я. - Те, кто желает помочь, оскорбляют меня самой мыслью, что мне... что МНЕ, человеку, который убил Бога Сотворённого три тысячи лет назад, нужна помощь... что же до счётов, дорогие мои, то я всегда готов...
  Злость или гнев двигали мной?
  Нет.
  Тысячу раз нет.
  Просто я позволил себе напомнить собравшимся, с кем они решили иметь дело.
  - Асфаэль, я так понимаю, скучаешь по своему богу? Что ты с ним встретишься, не гарантирую, но что скучать перестанешь - даю слово. Мёртвые они не скучают, как мне известно. - улыбаюсь я ангелу, а потом перевожу взгляд на гарпий. - Тройняшки, родные мои, вам мама на своём примере не объясняла, что я делаю с красивыми девушками, которые пытаются меня убить?
  Дочери мадам Жоржет смешались от такой смены настроения.
  Чтобы заставить нервничать зеленокожих нужно было что-то куда более весомой, чем гневные речи и выпученные глазами.
  По виду Гадюк стало понятно, что им мне лучше ничего не говорить, если я, конечно, не хочу выглядеть глупо или того хуже, быть проигнорированным.
  - Брунхильда, деточка моя... - оборачиваюсь я к валькирии, которая вместе с суккубарой, всё ещё осталась не обласкана мной.
  - Да заткнись ты уже! - обрывает меня Лей.
  - Поркой тут не отделаться. Надо было брать намордник. - слышится выдох Лидо.
  - Лучше сразу три - этому и его псинам. - это Брунхильда подала голос.
  'Псины' вообще никак не реагируют на это выказывание: они делят между собой, кто кому и что будет откусывать, начнись бой.
  - Могла бы и промолчать. - тут же упрекает валькирию Ладо, стоящая рядом.
  - Помолчите все, пожалуйста, пусть говорит Лей. - тут же просит суккубара.
  И послушались, ведь её.
  Даже валькирия.
  - Вышло всё, к сожалению, не так, как мы планировали, но что ж тут поделать, если взбрело Бродяге в голову уходить именно сегодня ночью? - разводит руками Лей. - С другой же стороны, позиции сторон озвучены, в связи с чем мы можем приступить к поиску решения, которое хотя бы частично, но удовлетворит всех здесь присутствующих.
  - Ничего не озвучено. - как обычно в один голос заявили гарпии. - Не собираемся мы никого убивать.
  - Врезать бы тебе, чтобы за языком следил, да знаю - не поможет. - Асфаэль тоже высказалась по поводу моих слов.
  - Ванадис здесь из-за нас. Это мы попросили её нас довести. - поясняют гарпии. Ванадис?
  Приняла, значит, ангел предложение Отца Дружин?
  Ожидаемый ход с её стороны.
  - Не только Асфаэль одна приняла предложение Всеотца, но и мадам Жоржет. Она скоро станет женой Лодура, чтобы ты знал. - просчитав мои мысли, валькирия не могла отказать себе в удовольствии указать на мою неосведомлённость.
  Взять в жёны содержательницу одного из известнейших борделей Лоскутного Мира - поступок в духе самозваного бога огня и по совместительству брата Отца Дружин.
  - Итого - остались лишь суккубара и валькирия. - подытожила изменение в расстановке сил Хенья.
  - Отгрызём валькирии ногу-другую, а там суккубара и без лишний намёков сообразит, что...
  Что именно Анатиэль должна была сообразить, Эйн не успела договорить, ведь по виду завалившейся на бок Брунхильды всем стало понятно: суккубара уже сообразила то, что должна была, и ничего никому отгрызать для этого не пришлось.
  - Когда она очнётся, у тебя будут проблемы. Брунхильда не из тех, кто стерпит такое. - подхватив бесчувственное тело валькирии Ладо, обратилась к стоящей рядом Анатиэль. - И я тебя об этом предупреждала.
  - Учла я твои предупреждения. - подмигнула в ответ суккубара. - Не очнётся она ещё очень долго.
  - Не лучшее решение тащить с собой бесчувственную девушку, тем более когда в компании есть он. - это Лей обо мне. Напомнила мне о моих грехах, будто бы я сам не помню их.
  - Ничего никуда вы тащить не будете. - вмешалась Асфаэль-Ванадис в разговор.
  - Всеотец и без нас постарается, чтобы мы ещё долго ничего не услышали о валькирии-бунтарке, которая пошла против его воли. - самодовольно улыбается суккубара. Хорошо улыбается. Можно подумать, что сама она это всё придумала: и валькирию на побег спровоцировать, и усыпить её, и потом сдать обратно в руки Отца Дружин.
  - Я же говорила, что нам просто по пути. - разводит руками ангел и идёт в мою сторону.
  С Ванадис, конечно, сюрприз вышел и надо признать - Анатиэль меня удивила. Наверное, ещё и что-то с ангела за помощь в поимке беглянки запросить успела. Не даром же суккубара валькирию отдаёт? С её сторону это было бы сущей глупостью, а глупой дочь Анатиэль никогда не была.
  - Может отойдёте? - предложила Ванадис Гадюкам, стоявшим и лестницы и явно мешавших ей прости наверх.
  - Может крыльями поработаешь? - тут же влезла Элис, хотя её-то дело не касалось. В ответ орчиха получила многозначительный взгляд, по которому стало понятно: могла бы ангел взлететь - взлетела бы. И если кто попробует заикнуться за это ещё раз - Ванадис покажет, что огненный меч и неё в ножнах не для красоты.
  - Тоже с дороги будем уходить? - спросила Хенья, наблюдая, как расступаются Гадюки, открывая дорогу к нам. - Или...
  - Будем. Никаких или. - уверенно ответил я.
  - У нас и так уже есть причина из-за которой Всеотец возжелает нас своим копьём потыкать. - хихикнула Эйн. - Не обломимся... уйдём с дороги.
  Уходим с дороги, позволяя Ванадис спокойно дойти и забрать валькирию.
  - Хрофту что передать? - принимая на руки Брунхильду, спрашивает ангел даже не оборачиваясь ко мне.
  - Передай - побольше-то у меня ступни будут, так что чуть жмут мне его замечательные сапожки.
  - Только ступни у тебя и больше, уж поверь мне, Бродяга. - высказала своё авторитетное мнение Ладо.
  Дочери мадам не сдержались - кто-то захихикал.
  - Молчал бы - за умного сошёл. - скрываясь во тьме тоннеля попрощалась Ванадис. Уж больно много мороки - быть умным. Да и кто это оценит?
  - Анатиэль, родная моя, лучше бы ты разработала более эффективные чары против валькирии, чем придумывала этот сюрприз с Ванадис. - упрекнул я суккубару, когда стало понятно, что ангел удалилась от нас на достаточное расстояние, чтобы не слышать наш разговор.
  Приятно было смотреть на выражение лица Ладо, которая поняла, что мы с Анатиэль с самого начала были в сговоре. Но было и небольшое зёрнышко горечи в этом, ведь подобное удивление значило лишь одно: Анатиэль не стала посвящать Сестёр в мой план.
  Наверное, думала, что будет ещё один сюрприз.
  - Но весело ведь вышло? - суккубара ни капли не раскаивалась в своих действиях. Думать и говорить, когда знаешь, что мои мысли не читает глупая валькирия, решившая, что именно она должна спасать Безымянку, было куда проще.
  - А что так заметно, что я или кто-то ещё смеётся? - поинтересовался я.
  - Нет, ну что-то в этом определённо было: я даже обрадовалась, что погрызу косточки валькирии. - подала голос Хенья.
  - Чтобы я потом бы выслушивал от Безымянки кто я такой после того, как допустил, что вы погрызли её Хильдочку? - покачал я головой. - Нет уж, увольте, тем более и без того я уже сотворил много чего, что по меньшей мере расстроит её.
  - Что именно? - Лей безошибочно уловила, моё желание похвастаться.
  - Во-первых, украл у Отца Дружин его замечательный Нагльфар... - зашёл я с козырей, - только вот одна глупая суккубара притащила сюда в полном сознании валькирию, которая могла прочесть мои мысли об этом, да ещё и супругу Отца Дружин, которая бы не так прохладно ко мне отнеслась, озвучь Брунхильда полученную информацию.
  - Да ты из ума выжил! - сразу несколько Сестёр выдохнули одно и тоже.
  - Ему и года не понадобится, чтобы вас всех угробить. - это Лей обращается к дочерям мадам.
  - Ты сильно меня недооцениваешь. - продолжаю я. - Во-вторых, всем нам известные Доби Ильменсен и некий Хозяин Фонаря со своей Спящей уже ждут на украденном у Отца Дружин корабле.
  - С самого утра ждут, замечу. - подтверждает мои слова Мэлис.
  - В-третьих, Нагльфар со всей своей командой направится во Фронтир, откуда, как всем известно, никто ещё не возвращался.
  В этот раз ни одна из Сестёр ничего разборчивого не сказала: кто-то что-то пробурчал под нос, кто-то выругался, а Лей покрутила пальцем у виска.
  - Ну и в-четвёртых, если кто-то думает, что затеянное мной мероприятие по спасению Безымянки не безнадёжно, со всей ответственностью заявляю спасение, конечно, будет иметь место, но цель всего этого куда более занятна. Я, знаете ли, намерен сотворить новые Небеса... Тишина.
  - Я так понимаю, послушали тебя, у виска покрутили пальцами, но никто тебя особо-то останавливать не будет? - подала голос Элис, поняв, что драки не будет, а значит поры взыскать с Лито обещанное.
  - Похоже так. - киваю я. - Но бить Лито ты будешь на корабле, вечером, когда я в компании милых девушек буду есть завтрак приготовленный Хозяином.
  - Это кто ещё кого бить будет. - высказалась Лей.
  - А вот это мне как раз особо без разницы: кто-кого, я-то буду кушать мясо и пить вино, наблюдая за всем с безопасного расстояния, после чего отправлюсь и вздремну до обеда. Отвык, знаете ли от ночных походов.
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Вначале - проспект Добронравов, в конце - Кривой переулок. 3002 год после Падения Небес.
  Это был самый обычный день в самом обычном Городе.
  В Городе, без названия, хотя название когда-то было и не одно. Не у Города, конечно, а у мест ставших им.
  Обычный день неумолимо становился обычным вечером, а там и вечер станет ночью.
  Но до ночи ещё было время. Достаточно времени.
  Самый обычный Город. С асфальтированными дорогами и мусорными баками, расположенными непростительно далеко друг от друга. С автомобилями, приводимыми в движение двигателями внутреннего сгорания. С газом и водой, текущим по трубам из метала и пластика, электричеством бегущим по проводам.
  Самый обычный Город. С дорогами вымощенными брусчаткой и сточными канавами по сторонам от них. С повозками, которые тащили вперёд лошади, быки, огры и много ещё кто из тех, кто передвигается на двух, четырех или более ногах. С магией, дающей куда больше чем могут дать газ, вода или электричество, кажущееся многим всемогущим и универсальным.
  Самый обычный Город населяло множество различных рас, представителей которых можно было встретить в разных уголках Лоскутного Мира, а также уникальных, являющихся частью городской экосистемы, гибридов разных поколений и обычных модификантов.
  По улице самого обычного Города шёл самый обычный человек.
  У самого обычного человека было множество имён.
  Сейчас он разрешал себя звать Ветус Амикус.
  Самый обычный человек шёл по Орочьим Болотам не обращая внимания на вонь и грязь, хлюпающую под ногами. Грязь и вонь - визитные карточки этого района, как и чудовищно высокий уровень преступности, обусловленный во многом тем, что штат Надзирающих района редко бывал укомплектован больше чем на половину. Но раз подобное состояние дел устраивало Администрацию, то это устраивало и человека, спокойно бредущего к себе домой.
  Совсем спокойно сегодня не получалось.
  Шайка гоблинов второй квартал, плохо скрывая свои намерения, следовала за человеком, ожидая лишь одного - чтобы тот свернул куда-нибудь с проспекта Добронравов, по которому нет, нет да и проходили патрули Надзирающих.
  Если бы главарю гоблинов Транчу, не успевшему прокурить гнилушкой последние мозги, сообщили, что человек тоже не желает, чтобы ему помешали Надзирающие, то он бы скорее всего вспомнил странные истории о том как была вырезана вся верхушка группировки Улыбца Гонти - огра, державшего совсем недавно в своих руках весь строительный бизнес Орочьих Болот. Вспомнил бы он и о товарищах по опасному ремеслу, промышлявших в округе, а теперь же ставших пищей для червей и прочих тосийский тварей, обитателей Канализации.
  К несчастью для Транча и его шайки, рядом не оказалось никого, кто мог бы им сообщить это.
  - Эй, Гражданин, не подкинешь годик-другой? - заступив дорогу человеку, скорее потребовал, чем попросил, Транч.
  Кривые пальцы его при этом поглаживали рукоять самопального огнестрела. Оружия грозного на весьма скромном расстоянии, да и то в том случае, если оно не давало осечку, а осечку подобные кустарные образцы давали в трёх случаях из десяти, и это в лучшем случае.
  Почти дюжина подчинённых Транча, помахивая клинками разной степени убогости, плотным кольцом окружила человека, давая понять, что ему лучше сразу согласиться на столь щедрое предложение со стороны их главаря.
  Откуда в руке у человека появился тесак, никто из гоблинов не успел понять, а потом понимать было уже поздно: нужно было спасаться, так как Транч, разрубленный на две неравных половины, валится в грязь, как валятся туда же ещё трое гоблинов, задетых тем же ударом. Отлетают в сторону две головы, срубленные саксом, которого мгновение назад не было в левой руке человека, метательные ножи собирают свою часть кровавой дани, пробивают тела лишённые всякой брони чуть ли не насквозь.
  Раненных человек добивал копьём, пронзая сердце и для верности проворачивая оружие в ране.
  Свидетелей, окажись рядом таковые, ждала та же судьба, что и гоблинов.
  К счастью, для свидетелей, их рядом не оказалось.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Фонарь Мертвеца. 3002 год после Падения Небес.
  "Фонарь Мертвеца" являл собой тот редкий для Города в общем и для Орочьих Болот в частности тип заведений, который принципиально не прибегал к использованию Рабов в работе, а также не рассматривал ни одну из разумных рас в качестве ингредиентов своих блюд, отдавая предпочтение старым-добрым курам, свиньям, рыбам и не менее старым, но уж точно не добрым неразумным формам драконидов. Следствием чего являлись, во-первых, цены соперничающие со своими товарками из престижных районов, вроде Эльфийких Холмов и Чарующего Леса, а во-вторых, отсутствие в меню блюд, для многих являющихся визитной карточкой кухни Города.
  Стоит отметить, что если вышеперечисленные особенности Фонаря и имели отношение к самой сути заведения, то это отношение было не больше, чем у изящной вязи на клинке к работе, тем клинком выполняемой. Украшение, призванное радовать глаз своего хозяина, не больше. По крайней мере, в этом был уверен всякий гость Фонаря, взглянувший в дополнительное меню, подаваемое любому, кто его запросит.
  Алая Ильменсен, с аппетитом поглощавший жаренную с помидорами рублённую куриную грудку, к которой подали чесночные гренки и запечённый в углях картофель, за всю свою длинную жизнь в Городе не единожды делал заказ услуг из дополнительного меню. И пусть стоило это каждый раз баснословно дорого, оно того стоило, ведь траты эти всегда оборачивались для Алая прибылью, которая не всегда выражалась в частом времени, что прибавлялась к счёту гоблина.
  Во многом именно благодаря сотрудничеству с Фонарём Ильменсен превратился из наёмника с именем широко известным в определённых кругах в главу частной сыскной конторы, в которую обращались не только Граждане, но и Администрация, а также те, кто прозывался Сумеречниками. С Сумеречниками Алая работать не любил, с Администрацией тоже, но платили и те и другие столько, что отказывать им было глупостью.
  Глупость - один из тех немногих грехов, который глава частной сыскной конторы не мог себе позволить.
  Глупость...
  Вся жизнь - сплошная череда глупостей. Больших и малых. Своих и чужих. Тех, о которых ты знаешь ещё до того, как сделаешь, тех, о которых узнаешь когда сделаешь, тех, о которых ты никогда не узнаешь, и тех, о которых, возможно, не только ты, а вообще никто и никогда не узнает, но от этого они не перестанут быть глупостями.
  Глупость и Случайность - два столпа, на которых балансирует то, что зовётся реальность.
  Глупостью со стороны самого удачливого, а как следствие самого любимого лазутчика Горгонта, гоблина про прозвищу Пройдоха было идти в атаку на стены Иллариос-Дайа вместе со вчерашними собутыльниками-орками в первых рядах. Случайностью было выжить в том приступе, когда над головами начали рваться гномьи бомбы, невесть каким образом оказавшихся у остроухих обитателей крепости. Глупостью было надеяться выжить в полевом госпитале гоблину, которого взрыв лишил всех конечностей и почти выжег глаза: там хватало иных больных, которых ещё можно было попробовать вернуть в строй.
  Глупость и Случайность - они как бы сами по себе, но, случается, так, что обе оказываются в одно время и в одном месте, и пришивает глупому гоблину глупых орк руки и ноги, поит целебными отварами, и глупый гоблин выживает, ещё не зная, что совсем скоро Глупость станет для него одним из тех немногих грехов, от которых он сам себя заставит отказаться.
  Глупость и Случайность...
  - По делу или как, мой зелёный друг? - улыбка пухлого, если не сказать жирного, хозяина Фонаря, как и подобает улыбке хозяина заведения при виде гостя, сияла ничем не хуже солнца.
  Улыбец Гонти, пусть лягушки вечно едят его мерзкую душонку, поговаривают сильно завидовал Хозяину. Поговаривают ещё, что именно эта и зависть стала причиной гибели Улыбца. Первое, возможно, второе, - глупых слух.
  - Цены у тебя, кусают похлеще мусорных кайманов, чтобы честный гоблин мог к тебе заглянуть на простой перекус.
  - Так то - честный, а то - ты.
  Так разговаривать с Алая Ильменсенем не позволяли себе даже его старые боевые товарищи, те с кем он покинул взятый Золотой Город, те кого прозывали Мародёры Горгонта, те, с кем он пришёл в этот Город, пришёл ведомый Великим Шаманом. Самым Великим Шаманом, Величайшим, который отважился на то, о чём иные и помыслить не могли.
  - Брэнди моему обвислобрюхому другу. - взмахивает рукой хозяин Фонаря и садится за стол напротив гоблина, добавляя то, что и так было ясно его собеседнику. - За счёт заведения, разумеется. Всё за счёт заведения.
  - Небось опять тухлятина какая из полузатопленного погребка, в котором твои мертвецы отмокают? - не прекращая жевать осведомился Алая.
  - Как есть тухлятина, из прогнившей бочки, что царя Мери-О-даса помнит и Старую Империю, да я ради дорого друга, пусть бородавки на носу его растут как у беспоясого сопляка, даже плюну в тот нектар, что сейчас принесут.
  - Плюнь, - кивает Алая, которому всегда нравилась манера хозяина вести разговор, - как есть плюнь, а то никто уже не плюёт в пойло старому гоблину.
  - Главное, чтобы хотя бы вслед плевали, а то ведь без этого жизнь не жизнь? Так ведь, мой кривозубый друг?
  - Плевок вслед всяко лучше ножа в спину.
  Шутка гоблина понравилась хозяину Фонаря и он рассмеялся.
  Хозяин смеялся долго, утирая слёзы, а гоблин напротив него доедал свой обед, еще не зная, что прямо сейчас его внучка Доби ввязывается в самое опасное дело за своею недолгой жизни. То дело, в котором Глупость и Случайность идут рука об руку, приглашая прогуляться вместе с ними героев, богов и прочих созданий минувших эпох, чьи руки по локоть в крови, а Смерть стоит и молча наблюдает за происходящим.
  
  Межреальность. Город. Чарующий Лес. Дядюшкин Садик. 3002 год после Падения Небес.
  Элис поглядывала на свою сестру с завистью, к которой подмешивалось сочувствие. Зависть понятно - сестрёнка пропадала где-то всю ночь, вернувшись домой лишь к обеду, вымотанная и вся в ссадинах и кровоподтёках, что красноречиво говорило о том, что эту ночь Мэлис провела не в соборе Однокрылого Херувима, моля о прощении всех своих грехов. Сочувствие же... причиной ему были не травмы, которые были уже обработаны тем, кто их и нанёс.
  Сёстры сидели рядом, вдыхая резкий и мало кому приятный аромат орочьих мазей, а между ними лежал небольшая фляжка из бычьей кожи с настойкой, единственным приятным компонентом которого был спирт, все остальное же могло вызвать приступ рвоты даже у трупоедов, обитающих на неосвящённых кладбищах.
  Они вдыхали прошлое. Прошлое пахло орком. Прошлое и было орком. Огромным, молчаливым орком, отряд которого вырезал и без лишних церемоний съел всех, кто был близок им двоим. О том, что было до того, сёстры заставили себя забыть, о том, что было потом, сёстры дали себе обещание помнить каждое отведённое им мгновение жизни.
  И они помнили.
  Две помнили одно.
  Две помнили одного.
  - Учитель сейчас даже без Рабов. Продал последнего. Говорил, заключил отличную сделку и скоро ему привезут другого. - это было первое что сказала Мэвис с момента своего возвращения домой. - Врёт.
  - Врёт. - кивает сестра.
  И опять тишина.
  Нельзя им было тогда уходить. Нельзя. Нельзя было оставлять Учителя в живых. Никак нельзя.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Кривой переулок. 3002 год после Падения Небес.
  Младший следователь отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен не без оснований полагала себя если не самым удачным, так уж вне всяких сомнений одним из самых удачных капиталовложений своего деда, что накладывало свой отпечаток на всё её существо.
  Неоднократный призёр соревнований по положенному Уставом самбо, а также по орочьей смятке, для обучения которой дед отрыл на какой-то стройке орка по имени Ардонт. Трёхкратный обладатель Золотой Шпаги, а также чемпион одного сезона Болотных Боёв, к которым Доби готовил всё тот же орк, что и учил смятке. Выпускник Схолы Империум с недосягаемыми для остальных гибридов 978 баллами в аттестате, ставших причиной тайного расследования особой комиссии Ночной Администрации.
  Доби Ильменсен тратила каждую декаду на декокты и эликсиры, заменявшие ей, как и любому другому гибриду с демоном, пищу больше времени, чем зарабатывало большинство Граждан за несколько десятилетий каждодневного упорного труда. Стоимость же татуировок, удерживающих тело гибрида от распада, была столь велика, что нередко находились безумцы, готовые рискнуть своей жизнью ради обладания ими.
  Узнав какая сумма уходила на оплату номера в Фонаре, даже коллеги по работе присвистывали. Просто они не знали, что тот номер - необходимое условие жизни Доби, одно из многих, как теже декокты, эликсиры и татуировки.
  - Девятисотая?! Что б мне провалиться! - Зинко до того вертевший в руках убогий клинок, стоило ему заметить Доби, отбросил кусок железа к куче мусора, из которой тот и был извлёчен только что. - Чемпион, какими судьбами в нашей-то дыре?
  "Человек с оркоидными модификациями и не косметическими, как это обычно бывает у представителей этого вида. Имплантированы железы внутренней секреции, о чём напрямую свидетельствуют запах пота, дыхание же говорит об отсутствие лёгкого, которое было удалено для обеспечения необходимого места для нового сердца". - тут же про себя отметила Доби, отметив также и то, что присутствие данного модификанта по какой-то неясной причине вызывает у неё беспокойство.
  - Дело. - остановившись в десятке шагов от незнакомца, ответила младший следователь.
  Доби морщилась против воли. В голове у неё звучал донельзя противный голос. Голос ей деда. "Глупость и Случайность". - говорил он.
  - Дело - это хорошо, госпожа младший следователь. Это очень хорошо, что дело. - радость странного модификанта была напускной, но он этого и не скрывал.
  Лицензия Гражданина свежая, видимо, обновлялась пару-тройку часов назад. Прописка также в наличии. "Глупость, конечно". - про себя констатировала Доби, но запрос в Администрацию по номеру лицензии всё же отправила.
  Ответ на запрос, пришедший спустя секунду-другую, как и ожидалось, не содержал ничего интересного, и ничего не изменил, разве что позволил Доби обратиться к незнакомцу по фамилии:
   - Гражданин Створовски, вы хотите что-то сообщить? Если нет, то извольте не мешать.
  - Брось ты это "Гражданин Створовски", зови меня просто - Червь. А что до сообщить... да, хочу... если твоё дело заведёт тебя к тому, к кому лучше бы оно тебя не заводило... ты постарайся успеть сказать, что знакома со мной...
  - Вы не могли бы выражаться яснее, Гражданин...
  - Червь, просто Червь, я же просил. - перебил Доби модификант. - А что до ясности... я просто хочу ещё когда-нибудь увидеть тебя, Чемпион, в Болотных Боях... уж больно ты ловко тогда Лягуху-то свалила...
  - Пьяный орк входит в пещеру и поскальзывается на спящем снорке.
  Название само собой сорвалось с губ девушки - глубоко засела в её голове наука неразговорчивого орка.
  - Хороший приём... мне таким же однажды тоже шею сломали...
  Червь заулыбался вспоминая, как после этого его убийца - Юшка, бывший тогда верным телохранителем Толстопузого Герандиса, одним быстрым движением своего отравленного клинка вспорол тому его могучее пузо. Потом была война, в горниле которой никто и не заметил пропажи придворного поэта, вызвавшего недавно гнев венценосного Герандиса, как не заметили и того, что убивший Юшку гвардеец никогда не расставался с томиком стихов того поэта.
  - Боюсь вас разочаровать... - начала было Доби, но вновь была прервана.
  - Знаю, Девятисотая, знаю... действующим сотрудникам Администрации запрещено участвовать... знаю, но я не спешу... может через сотню лет... может через две сотни... я подожду... ну а пока уйду со сцены... зрителям на ней не место - это я давно уяснил...
  Попыток остановить своего случайного собеседника Доби не стала предпринимать: младший следователь и без того потратила достаточно времени на бессмысленную болтовню.
  Опоздать, она, конечно, не опоздает, но сама мысль, что клиент заподозрит сотрудника Администрации в непунктуальности... сама мысль казалась Доби кощунством.
  
  Межреальность. При-Город. Ванахейм. 3002 год после Падения Небес.
  Город виделся Милитэль паутиной, которая плелась множеством пауков.
  Тёмные Боги с их Зовом уже давно обратили Канализацию в отдельный район, чьи представители - крысиномордые тосийцы - имеют свою долю кресел в Городском Совете. Фанатики. Опасные фанатики одинаково легко посылающие других на смерть и умирающие сами. Даже не имеет смысла запоминать имени того, с кем ты сегодня договаривался о деле, завтра, скорее все к тебе явится уже совсем другой тосиец, который может как подтвердить вчерашнюю договорённость, так и сунуть тебе в живот зазубренную заточку.
  Но дела с ними всё равно ведут и не только Администрация, общающаяся с относительно вменяемыми Крысиными Королями, но и простые Граждане, среди которых подавляющее большинство составляют Сумеречники, которые по достоинстве оценили возможности, предоставляемые хозяевами лабиринтов, находящихся под Городом.
  Контрабанда, похищения, незаконная торговля Рабами, перемещения, которые не отследить, возможность скрыться от Администрации и даже покинуть границы Города - Сумеречники хорошо платили за это, и многое другое, за что Кодексом Города была гарантирована смерть.
  Илисиан Вечный, бывший Император, оставивший сиротой свою Империю и принёсший в жертву город Чёрного Столпа вместе со всеми его обитателями ради места в Совете. Он смог обратить войну с Асгардом, начавшуюся в результате странного стечения обстоятельств почти сто лет назад, из крайне убыточного, но необходимого предприятия, в один из источников пусть небольшого, но стабильного пополнения казны Города.
  Ходили слухи, что Военный департамент, возглавляемый Илисианом, утаивает большую часть добытого времени, но неоднократные проверки Налогового департамента и Счётной палаты, не подтвердили эти слухи.
  Корни, предавшие своих собратьев-перворождённых, владеющие самыми престижными районами Города, казались большинству безразличными ко всему, кроме личного обогащения. Но оно на то и большинство, чтобы ошибаться.
   Демоны, не Старого и не Нового Дома, а явившиеся из Пустоты по призыву Смертного Греха - Обжорство - и немедленно пожравшие его. Демоны составляют почти девяносто процентов сотрудников Ночной Администрации. Они, ведомые только им известными мотивами, обеспечивают постоянный рост территории Города и слаженное функционирование всех его институтов.
  Чистые, истинные люди, представлены последователями Святых Ботульфа и Марка. Жалкая горстка, обладающая недоступными иным знаниями, зиждущимися на текстах эпохи до Падения Небес и трудах Мудреца. Замкнутая общность, в стремлениях которой переплелись и жажда прихода Истинного, и надежда на возвращения Мудреца, и много ещё чего известного и понятного только им самим.
  Все они и многие другие, поменьше, плели паутины, каждый свою, и все одну, ту что создала Город и помогала ему развиваться, прирастая новыми районами и обитателями.
  Милитэль, как и её заступница с той стороны Бездны, мало чем обладала, но тем, что обладала, распоряжалась умело, благодаря чему владела двумя фигурами, наличие которых вполне способно было внести серьёзные корректировки в расстановку сил.
  Первая фигура - Троица, о сокрытии последствий очередной резни устроенной которым, недавно пришло сообщение. Существо бывшее когда-то Богом Сотворённым, а теперь притворяющееся человеком. Три тысячелетия странствий не принесли ему не то что поражения, достойного соперника не смогли они ему принести.
  Вторая - Богоубийца, по нелепому стечению обстоятельств когда-то служивший у Милитэль при дворе и укравший её кобылиц. Да, он однажды уже отказался от сотрудничества, но он просто тогда ещё не знал, что это самое сотрудничество - единственный путь, что у него остался. Нужно просто подождать, когда в паутине Города завязнет Легион, и не самый умный, но крайне старательный грум Алекси сделает всё, что от него потребует Королева-Мать.
  А там... а там... Милитэль в раздумии побарабанила пальцами по столу... паутину могут плести не только пауки...
  
  Межреальность. Город. Чарующий Лес. Дядюшкин Садик. 3002 год после Падения Небес.
  - Выше голову. - попыталась подбодрить сестру Элис. - Ты не плакала и не просила забрать нас к себе, как это уже однажды сделала я.
  - И задание выполнила. - попыталась улыбнуться Мэлис.
  Улыбка вышла робкая, извиняющаяся.
  Задание... всё из-за него.
  Из-за него прошлись заглянуть в Орочьи Болота, нарушив негласную договорённость не посещать район, в котором жил учитель.
  Но отказывать было нельзя. И дело тут не во времени, которое причиталось за его выполнение, а в том, что заказчиком был Ёрмунд.
  Злопамятный и насквозь лживый дракон в последние годы постоянно подкидывал сёстрам да и не только им, а ещё доброй сотне специалистов в разных областях странные и никак не связанные друг с другом задания, расплачивался щедро и всегда вперёд, никогда не интересуясь, было ли выполнено задание.
  "Идеальный заказчик: платит, но результатами работы не интересуется". - так или примерно подумал однажды карманный воришка-эльф по кличке Кошачьи Лапки, когда получил очередной перевод и задание украсть у любого прохожего любые часы. Подумал, а потом решил, что лучше сегодня будет завалиться в бар к Толстому Лу и выпить, тем более повод имелся - времени только что подкинули.
  Ближе к полуночи Кошачьи Лапки ни с того ни с сего загорелся, и спустя некоторое время умер.
  Воскреснув, время на счёте позволяло, эльф вознамерился зайти к Толстому Лу, узнать, что тот за бурду подаёт уважаемым гостям, что те самовозгораются, ну и, разумеется, потребовать возмещение.
  Не дошёл.
  Возгорелся, опять.
  Умер.
  Вновь воскрес - время-то на счёте ему пополнил неизвестных доброхот.
  Так он умирает и воскресает уже третий десяток лет, напоминая всем, кому нужно, что от заданий Ёрмурда не отказываются.
  
   Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица Пушкарей. 3002 год после Падения Небес.
   Сегодняшним клиентом Доби был Ветус Амикус. Человек. Модификации отсутствуют. Гибридизация не производилась. Статус Гражданина получен в 2094. Тогда же им было приобретено общежитие на улице Пушкарей, дом 134, в котором он и члены его семьи, также имеющие статус Граждан, прописаны по настоящее время.
  Оплаченная услуга - розыск и спасение Гражданина, в том числе за пределами Города. Оплачено вперёд, по максимальной ставке. Плюс удвоенная премия за доставку пропавшего живым.
  Дед Доби, Алая Ильменсен, называл подобные дела хлебушком или горбухой, всегда акцентируя внимание своих подчинённых на том, что о гномий хлеб-лизунец можно и зубы раскрошить, если приняться грызть его неразмоченным в горючке, у диких же племен каннибалов-тосийцев принято кормить сладкими лепёшками гостей лишь перед тем, как те сами станут едой, а кобольтские сдобные булки у неподготовленного едока ничего, кроме сильнейшего отравления тяжёлыми металлами, не вызовут.
  - Младший следователь отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен прибыла.
  Нужды том, чтобы представляться не было, ведь Домовой, ответственный за данное здание, получил всю необходимую информацию, стоило Доби прикоснуться к дверной ручке, но протокол - есть протокол.
  - Прошу покинуть помещение, иначе я буду вынужден применить силу.
  Домовой заступил дорогу представителю Администрации при исполнении - случалось это не впервые.
  Это впервые случилось не с кем-то, а с Доби.
  - Прошу покинуть помещение, иначе я буду вынужден применить силу. - в этот раз требование Домовой подкрепил острием клинка, которое смотрело в грудь Доби.
  - Я - младший следователь отдела...
  Атака Домового была стремительна.
  "На процентов семьдесят быстрее стандартных показателей Домовых этой модели, - уходя от клинка оценила Девятисотая, - прибавить к этому ещё отказ предоставления доступа в помещение сотруднику Дневной Администрации. На лицо внесение модификаций в Домового. Статья 23, пункт б, Жилищного Кодекса. Смертный приговор, с конфискацией и перевод всех лиц, умевших с приговорённым родственные, дружеские или деловые связи, до третьего колена в статус Раб. Нападение же... это уже десять колен, а не три. Плюс наложение взысканий на проживавших рядом в радиусе от четырех до семи домов".
  В виду отсутствия прямой угрозы жизни, Доби решила не предпринимать никаких действий в отношении Домового до прихода приговора из Администрации.
  Три-пять секунд - стандартное время ожидания обратилось в десять, затем в семнадцать. На двадцать первой секунде ожидания Доби, морфировав правую ладонь, выстрелила Домовому в голову.
  Отправив повторный запрос, Девятисотая с удивлением обнаружила, что её полномочия в качестве младшего следователя были временно отозваны восемнадцать секунд назад в связи с проведением внутреннего расследования. "Меры предосторожности, обычные меры предосторожности". - сидя у себя в кабинете мурлыкнула в этот самый момент себе под нос Милитэль, наблюдая за формирующимся в реальном времени массивом данных.
  Если Доби Ильменсен не повезёт, и из здания она уже никогда не выйдет, расследование, которое будет проведено по факту гибели сотрудника Администрации, установит, что та, проигнорировав отзыв своих полномочий, незаконно проникла в здание, где и была убита владельцем здания - Ветусом Амикусом. О том, чтобы младший следователь после воскрешения не разорвала своими действиями только что сплетённую паутину лжи, заботиться не было нужды - Троица всегда убивал так, что воскрешение становилось невозможным.
  Если же выйдет... дело порученное Троицей станет последним делом Девятисотой.
  Доби Ильменсен, ещё живая, но при любом раскладе уже списанная Милитэль со счетов, стояла в шаге от Ветуса Амикуса возникшего рядом мгновение назад. Владелец здания, нагой, в хлопьях пены на голове и плечах явился проверить, что же там за шум у входа.
  Аромат соснового леса зимней порой с терпкими нотками дыма - это было первое, что отметила Доби. "Вершина Мира" - дед всегда пользовался только этим сортом туалетной воды, утверждая, что выглядеть как куча навоза полбеды, беда если смердишь как та куча.
  Гораздо более важные вещи Доби отметила во вторую, третью очередь и последующие очереди. Теми вещами были: подтверждение того, что перед ней несомненно Ветус Амикус, наличие гладиуса в его левой руке и превосходная физическая форма, не говорившая, кричавшая о том, что клинок тот не оказался по самую рукоять в груди Доби лишь по той причине, что этого не желал его владелец.
  - Закажи нового Домового, после явишься в купальню, там и поговорим о деле. - тоном существа, привыкшего, что его слова - единственно возможная реальность, сообщил Ветус и пропал также внезапно, как и появился, оставив после себя на полу мокрые отпечатки стоп и капли воды.
  С горячностью, свойственной молодости, иной младший следователь прибавил бы к списку преступлений Ветуса Амикуса использование запрещённой магии и, сославшись на то, что Кодекс Города, требует уничтожать существ уличённых в применении подобной магии на месте, приступил бы к выполнению своих обязанностей, проигнорировав временное отстранение от должности. У иных просто не было такого деда, как был у Доби.
  - Много кто умер от того, что пытался договориться, когда надо было просто отрубить башку собеседнику, но не меньше умерло от того, что пыталось отрубить эту башку, когда надо было договариваться. - звучала одна из истин, которые вылетали изо рта Алая Ильменсена, стоило достаточно долго продержать его открытым. - Вся шутка в том, что до самого конца обычно не ясно: какой случай именно сейчас.
  Доби решила, что второй, и лучше всё же попробовать договориться, поэтому ей был заказан Домовой той же модели, что и уничтоженный, но из новой серии. Срочная доставка. Оплата после установки. За чей счёт - зависело от результатов предстоящего разговора.
  - Прошу следовать за мной.
  Говорившая явно только что была в той же купальне, что и владелец здания, о чём недвусмысленно говорили её влажная кожа, мокрые волосы и "Вершина Мира", окутывавшая девушку своей невидимой вуалью.
  Использовать Граждан, не Рабов, в качестве прислуги - блажь, никчёмная трата времени и бессмысленное унижение равных равными, перед которой, считала Доби, не устоял даже дед. Раньше, когда дела Алая Ильменсена шли не так хорошо, он отважился на крайне рискованный и баснословно дорогой шаг: использовать для рекламы своей сыскной конторы Граждан, показав всем, имеющим глаза, что он может себе это позволить. Реклама возымела успех. Состоятельные клиенты повалили косяками. Тогда это была ширма, обманка, теперь же дед избавился почти ото всех своих Рабов, оставив лишь необходимый минимум, даже есть предпочитал только приготовленное бабушкой Джова, делая исключение лишь для кухни Фонаря, хотя, зная политику тамошнего Хозяина, можно было не сомневаться в том, все их блюда готовились Гражданами.
  "Дед сильно исхудал". - вдруг всплыла в голове мысль.
  Странная, ненужная сейчас мысль. Она заслоняла происходящая, не позволяя Доби запоминать дорогу, отвлекая от составления планов предстоящего разговора.
  Одни грешили на новые предпочтения Алая Ильменсена в еде: не с его природой быть привередой. Гоблин, он ведь и поросёнка некрупного, в одну морду слопать может, а потом, хлебнув каких помоев из ближайшего отхожего места, отправиться искать пропитание, ведь желудок его будет призывно урчать, намекая на то, что неплохо было бы в него хоть что-то кинуть. Другие, не много их, правда, было, в тайне надеялись, что глава частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен" подхватил какую-нибудь редкую заразу вроде утраты интереса к жизни или ещё что-нибудь в том же духе, и скоро можно будет приступить к переделу сектора рынка, в котором гоблин если и не был законодателем мод, то уж одним из крупнейших игроков он точно был.
  Доби же была уверена, что причина в ней, в том, что произошло восемь лет назад, дело в шутке Улыбца Гонти... деду удалось найти только её, Доби... три года в статусе Раба... гибридизация с демоном... и слухи... слухи о том, что глава частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен" стоял за смертью Улыбца Гонти...
  Купальня началась сразу, без предупреждения. Усилившийся аромат "Вершины Мира", мелодичное пение и легкий плеск воды не в счёт. Вот был коридор, а вот уже купальня.
  "Здесь нет дверей, только та, что была на входе". - запоздало заметила Доби.
  - Ты лучшая в своём деле?
  Отчего-то складывалось впечатление, что этот человек, над которым висит несколько смертных приговоров, имеет право на этот вопрос, и спокойный тон хозяина, которым тот был задан, он тоже имеет право.
  - Среди гибридов выпуска у меня был наивысший балл. - Доби ответила так, как отвечала бы любому клиенту. - Но, должна заметить, что до чистокровного демона мне далеко.
  - Демоны совсем не ценят чужие жизни. Мне это не нравится. Мне также не нравится, что ты убила моего Домового, это приближает тебя к демонам, с которыми мне не хочется работать, но я принимаю это и прощаю тебя.
  Угроза... Доби сперва сочла сказанное угрозой, но потом откуда-то само собой пришло осознание: Он не умеет угрожать, Он просто не знает что это такое.
  - Твоим заданием будет розыск одной из моих воспитанниц. Яниссии.
  Стоило Ему замолчать, стало понятно, что разговор на этом окончен, и в подтверждение тому девушка, что привела Доби в купальню, жестом показала следовать за ней.
  Вновь был бесконечный коридор, без дверей.
  Вновь Доби не обращала внимания на дорогу, только в этот раз мысли её были заняты не дедом, а попыткой разобраться, кем же на самом деле может быть это Ветус Амикус.
  Теории вились вокруг, назойливо жужжали, противореча друг другу и здравому смыслу.
  - Он - Истинный, Сын Его и Хозяин Дорог, что ведут детей Его по Миру. Он - Троица.
  "Страх - хорошая штука, полезная. Обосрёшься такой со страху - легче убегать будет". - невпопад всплыли слова деда.
  Ничего полезного в страхе Доби не видела, ведь бежать было уже слишком поздно.
  Бежать нужно было ещё тогда, когда в Кривом переулке ей случайно повстречался Многоликий бог, которого внучка Алая Ильменсена не смогла разглядеть под личиной модификанта, просившего звать его Червём.
  
  Фенсалир. Одинокая изба, затерянная среди дремучих лесов и непроходимых болот. 3002 год после Падения Небес.
  Неиствующее в очаге пламя кажется желает пожрать окружающий его мир, но его едва хватает чтобы заставить отступить сырость и холод, заглядывающие в дом каждую осень и не спешащих его покинуть даже с приходом весны.
  - Это было щедрое предложение, ты же понимаешь. - жужжит колесо прялки.
  - Это было щедрое предложение. - молча кивает пряха.
  Женщина на закате своих дней, знающая: закат тот не наступит никогда.
  - Уж лучше так, чем бродягой без цели, пылью дорожной.
  - Уж лучше так.
  Подобный шкуре неведомого железного зверя висит на стене доспех.
  В нём богиня Фригг выходила за сильнейшее продолжение Великого Пустого, Семипечатника, семь столетий назад, после захвата Льюсальвхейма, призвавшего именовать себя Всеотцом.
  - Это не тюрьма, ты можешь уйти, когда тебе заблагорассудится.
  - Это не тюрьма.
  Из тюрьмы хотя бы можно сбежать.
  Куда ты сбежишь от собственного бессмертия? От жизни без цели, ведь цель достигнута давно?
  
  Межреальность. При-Город. Ванахейм. 3002 год после Падения Небес.
  Информация о том, что младший следователь Доби Ильменсен покинула дом 139 на улице Пушкарей, поступившая от одного из Бесправных, порадовала Милитэль, ведь это означало, что не придётся прибегать к услугам хозяина "Фонаря Мертвеца", у которого в дополнительном меню числились услуги следователя-демона.
  Оно и хорошо, что не пришлось.
  Данная услуга пропала из дополнительного меню в 2994 году, в том самом году, когда глава частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен" нашёл то, что три года назад звалось его внучкой, что теперь было младшим следователем Доби Ильменсен.
  
   Межреальность. Город. Орочьи Болота. У выхода из "Фонаря Мертвеца". 3002 год после Падения Небес.
  Чтобы разъезжать по Орочьим Болотам на автомобиле с двигателем внутреннего сгорания надо не иметь мозгов. Совсем. Об этом вам расскажет любой честный механик, если, конечно, вам удастся где-нибудь найти честного механика.
  У Дымяги Тони, ожидавшего в припаркованном у входа в Фонарь автомобиле, когда его Босс закончит трапезничать, мозги имелись. Имелся у Тони и пяти зарядный револьвер. Оружие простое и надёжное, но предназначенное, как и Серебряный Призрак, за рулём которого Тони сейчас сидел, в основном для демонстрации того, что Босс - Гражданин серьёзный, может себе позволить и оплату разрешения на ношение огнестрельного оружия, и эксплуатацию автомобиля, который за сто километров пути мог сжечь бензина на несколько лет.
  - Казаться, порой, важнее, чем быть. - говорил по этому поводу Босс, неизменно добавляя. - Главное самому не поверить в собственную же ложь.
  Поэтому к пятизарядному револьверу и прилагался Дымяга Тони, в лёгких которого свили гнездо огненные осы. Мелкие негодники, вырвавшись на свободу, вполне были способны обратить в пепел всё в радиусе дюжины метров, но особая техника дыхания и сигареты с травкой снок-снок этого им не позволяли.
  Поэтому Серебряный Призрак и приводился в движение за счёт банального сгорания бензина, а не при помощи магии.
  Да, Босс всегда знал, что делал и зачем это делал. За это Дымяга и уважал Босса. И больше того уважения была только преданность Дымяги.
  Уважение и преданность - вот и всё, чем мог отплатить своему спасителю эльф из Ямы.
  Плата устроила Босса, и безродный эльф не стал Рабом или Бесправным, как многие его собратья, а стал сотрудником частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен", не самым умным, не самым удачливым, но самым верным.
  - Верность - глупая девка, потому может отдаться и за доброе слово, а слова, будет вам известно, сноркова говна дешевле, ведь говно хотя бы удобрением послужить может. Поэтому мы, деловые Граждане, предпочитаем договор, где чётко прописано: что нужно сделать и сколько мы за это получим. - таким был неизменный ответ Босса, стоило заказчику хотя бы вскользь коснуться темы верности.
  - Врёт. - уже давно понял Тони.
  Понял и не спешил делиться этим знанием ни с кем.
  Да и проблематично было бы делиться, когда от голосовых связок ничего почитай не осталось. Как ничего не осталось от лица, мимолётного взгляда на которое хватало, чтобы сразу понять, что Тони - эльф. Теперь же признать в этом почти трёхметровом амбале с мордой свиньи перворождённого не смогла бы даже родная мать, будь та ещё жива.
  - Хорошим собеседником является тот, кто умеет не говорить, а слушать. - звучала одна из простых истин, которыми Босс щедро делился с окружающими.
  Слушать - важное качество не только для собеседника, но и для любого сотрудника сыскной конторы, для телохранителя главы этой конторы в том числе... особенно для телохранителя. В двойне, в тройне особенно, если этот телохранитель работает в Городе и сопровождает своего клиента на встречу с Сумеречниками. И в сто крат особенно, если на той встрече становится ясно - организованна она крысюками.
  - Подкинули хлебушка, мне убогому, даже не знаю с чем тот хлебушек кушать следует, да так ещё чтобы зубы свои сохранить. - сказал Босс, когда после встречи садились они в машину. - Но оно, может, и ничего: если свои зубы жалко, всегда можно чужие найти.
  Сказано это было достаточно громко, чтобы все, имеющие уши, поняли: в Серебряный Призрак Босс садился пусть ещё не имея чёткого плана, но уж точно обладая у себя в голове его наброском.
  Дымяга же, имеющие не только уши, но и умеющий слушать, понял: сегодня Боссу подкинули именно ту горбуху, что тот ждал уже несколько декад, прошедших с разговора с косийцем, без помощи которого восемь лет назад внучку Босса вряд ли бы удалось найти.
  
  Межреальность. Город. Канализация, нижние уровни. 3002 год после Падения Небес. За два месяца до описываемых событий.
  Тоннели, камень, выстилающий которые, забыл, как выглядело солнце.
  Темнота - смрадная, влажная, тёплая. Ей можно захлебнуться, как водой.
  Гул, который можно принять за чей-то зов, принять и обмануться.
  Скрежет когтей о камень.
  Гнилоглазый Рёда, опираясь на стену, на единственного своего товарища, что ещё не предал, заставляет себя делать шаг за шагом. Обретённое знание стучится в кости черепа, требуя выпустить, и удержать его ещё труднее, чем заставить себя сделать ещё шаг.
  - Ложь... - беззвучно шевелятся губы тосийца.
  Всё оказалось ложью.
  Всё.
  Их обманули.
  Их всех... даже Крысиных Королей и их ближайших прислужников, что все эти годы лгали и вели свой народ к обрыву... даже их обманули...
  - Не мы войдём Бездну, но она в нас. И Зов её тогда покажется жалкой шуткой. - жгла, пыталась вырваться наружу мысль.
  Перед слепыми с рождения глазами Рёда плескалась Межреальность, кипящее варево полное самыми безумными, самыми причудливыми формами демонов, делающее невозможным перемещения меж мирами. Видел тосиец и магов, чей мозг выжженный Зовом Бездны, обращался в пристанище тварей, которым ещё не было названия. Картины грядущего смешивались, наслаивались, распадались на отдельные фрагменты, и нельзя было разобрать: кто кого приносит в жертву, а кто кого поедает, насилует или убивает.
  - Ничего уже не изменить. - скреблась изнутри черепа подлая мыслишка.
  - Ни тебе, крысюк, лезть в дела богов.
  Невидимая в темноте кровь из прокушенной губы сочится по подбородку, пачкая шерсть.
  Боль, что должна была, если не заставить голоса в голове замолчать, так хотя бы приглушить их, не приносит облегчения.
  - Прими Зов, как приняли его твои товарищи. Прими, ещё не поздно.
  - Постигни счастье вечной агонии, и чужой, и своей.
   Окровавленные губы беззвучно шевелятся, не давая голосам стать чем-то большим, чем просто голосами.
  Рёда всё идёт и идёт, шаг за шагом, ещё не зная, что ему удастся живым выбраться на обитаемые уровни Канализации.
  Рёда всё идёт и идёт, шаг за шагом, ещё не зная, что совсем скоро Алая Ильменсен - основатель и бессменный руководитель частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен" - получит от Сумеречников контракт на розыск Гнилоглазого Рёды.
  Рёда всё идёт и идёт, шаг за шагом, на одном упорстве жалкого слепого крысюка, которого ещё при рождении должна была сожрать мать. Не сожрала... знала, наверное, его мать, что кому-то нужно будет шагать по тоннелю, неся в себе знание.
  Знала и не смогла доверить это дело никому, кроме своего Рёды.
  Знала, как могло быть иначе?
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Вначале - улица Пушкарей, в конце - проспект Добронравов. 3002 год после Падения Небес.
  Покинув живой обиталище бога, самым логичным и простым решением для Доби было: доложить начальству об обнаружении Троицы. Пусть там, наверху, решают, что делать дальше. Препятствовать розыску Яниссии никто точно не будет, даже, скорее всего, наоборот помогут всеми ресурсами, что есть в распоряжении Администрации, так что Доби выполнит данное ей богом поручение и быстрее, и с меньшими затратами для себя. Премия будет зачислена на счёт, а младшего следователя будет ждать следующее дело. В очереди их собралось уже шесть штук.
  Осторожность же, благодаря деду, вросшая в мозг Доби, кирпичик за кирпичиком выкладывала стену, что перекрывала ей путь к простому и логичному решению.
  Первым кирпичиком был отзыв полномочий. Одно дело - гибель младшего следователя при исполнении. Совсем другое - гибель Гражданина, уличённого в убийстве Домового. Такие дела расследуются в особом, ускоренном, порядке.
  Вторым было восстановление полномочий младшего следователя сразу после того, как она покинула обиталище бога. "Ошибка, - пояснили ситуацию в Администрации, - отстранение было ошибкой. Бесправный, выдавший неверную информацию, скоро будет изъят и отправлен на утилизацию".
  - Гупец видит палец с обкусанным ногтём, гоблину же должно смотреть туда, куда тот палец указывает: там шансов выжить больше.
  И ложится третий кирпич на два предыдущих: Администрация, вполне возможно, и не в курсе того, что в Городе обитает Троица, но в Администрации точно есть некто, кто в курсе. Некто достаточно влиятельный, чтобы, во-первых, скрывать Троицу восемь лет, во-вторых, способный оперативно фальсифицировать данные, поступающие от Бесправных.
  Четвёртый и пятый кирпичи ложатся в первый ряд, мешая обойти стороной образующуюся стену: статистика смены Бесправных в непосредственной близости от обиталища бога свидетельствует о том, что те выходят из строя в шестьдесят три раза чаще, чем в среднем по Орочьим Болотам, а если поверх той статистики наложить информацию по случаям гибели Граждан, когда не удалось обнаружить убийцу, то рядом с третьим кирпичом ложатся его родные братья-близнецы - шестой и седьмой.
  - Глупость, как и сама наша жизнь, одна из тех благословенных болезней, что толкают своих больных к самому верному и простому способу излечения - к смерти. Мы, гоблины, не ищем простых путей, иначе бы не приходили в этот Мир уродливыми карликами с обвисшими ушами и зубами, что могут потягаться кривизной лишь с нашими же ногами и руками.
  Да, Алая Ильменсен имел, что сказать в любой ситуации, правда, не всегда он был рядом, чтобы что-нибудь сказать, поэтому, когда был рядом, говорил много и, казалось бы, не всегда к месту, но сказанное им когда-то, постоянно всплывающее в голове у Доби, влияло на принятие ей решений куда сильнее, чем могли влиять слова деда на внучку.
  - Ничего сообщать Администрации я не буду. - приняла окончательное решение Девятисотая. - А вот с дедом поговорить нужно, ведь как он любит говорить: если ты выполнил задание, это ещё не значит, что наниматель не попытается перерезать тебе горло вместо того, чтобы отдать обещанное.
  Кого считать истинным своим нанимателем: Троицу или тех, кто в Администрации покрывает Его, Доби пока не определилась, да это пока ей и не важно было.
  
  Межреальность. Город. Часть разговора, сохранившегося в памяти Раба, принадлежащего Алая Ильменсену. 3002 год после Падения Небес. За несколько декад до описываемых событий.
  ...
  - Ты должен мне, Алая.
  - Не было нужды напоминать. Я не собирался тебе отказывать.
  ...
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Главный вход в центральный офис частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен". 3002 год после Падения Небес.
  Дымяги Тони вновь ожидал Босса.
  Ожидал, как обычно, за рулём Серебряного Призрака.
  Стоит упомянуть, что Босс вообще-то предлагал Дымяге заглянуть в офис и перекусить тем, что будет им найдено на кухне, или хотя бы просто здремнуть на диване часик-другой. Дымяга отказался, жестами сообщив, что пирожки с потрошками, купленные Боссом в Фонаре ещё целы, да и в термосе травяной чай ещё булькает.
  День, начавшийся встречей с Сумеречниками и продолжившийся поездками в десяток мест, посещение которых знающим людям однозначно сообщило, что Босс взялся за порученное дело всерьёз, всё длился и длился, не желая заканчиваться.
  День длился, и его ничуть не волновало, что длился он через вечер и почти всю ночь, грозя поглотить и утро, и своего коллегу, что скоро должен был вступить в свои права.
  - За углом дома, в повозке или кустах - девку надо брать сразу, как только представится возможность. - говорил по этому поводу Босс. - В этом девки и победа необычайно похожи - прозевал момент, и уже чужие руки сжимают ту задницу, которой только что виляли у тебя перед носом.
  Дымяга с ним был полностью согласен: если работа может быть сделана сегодня, то она должна быть сделана сегодня. То, что фактически это уже никакое не сегодня, а уже почти самое что ни на есть завтра - оправдание для жалких глупцов, которым не привыкать искать оправдание тому, что сегодня они зря прожили ещё один день.
  Сегодня закончится лишь тогда, когда Босс об этом скажет.
  Босс скажет - Дымяга кивнёт в ответ и поедет на квартиру.
  Не свою, съёмную.
  У Дымяги вообще почти не было того, к чему он мог прибавить слово "свой", да и всё то, что почти, в большинстве своём было без лишний слов отдано ему Боссом. Слова они и не нужны были: Дымяга слышал, что хотел сказать Босс, даже когда тот молчал или, что случалось не реже, говорил.
  - С завтрашнего дня утром будешь отвозить мою внучку в Схолу Империум, а вечером возвращать обратно, в Фонарь. - семь лет назад сказал Босс.
  - С завтрашнего дня я должен сделать так, чтобы все имеющие глаза видели: вы, Босс, поднимитесь после любого удара, поднимитесь ещё сильнее и опаснее, чем были раньше. - кивает Дымяга, уста которого забыли вкус слов.
  - Я понимаю, конечно, у девочки гормоны и прочее, но ты-то... - с этих слов начался шесть лет назад разговор, который уверил всех, что Дымяга, приставленный к внучке Босса год назад, позволил себе больше, чем следовало бы.
  - Я всё понял, Босс. Сегодня же заеду к Пустозвону.
  Пустозвон Илейка в далёком прошлом, ещё до прихода в Город, ходил кашеваром у Мародёров Горгонта и вралем слыл преизрядным, то Лорха ему всю морду раскровавил, то эльфийские принцессы секретом поделились, перед которым ни одна девица устоять не сможет, а то и вообще задвигал, мол, закопчённый котелок, что всегда был с ним, чуть ли не самому Тёмному Повелителю принадлежал. Теперь же Пустозвон работал в одном из магазинов сети "Счастливый Хозяин". Работал, надо признать, крайне успешно, за что был отмечен памятными грамотами "Работник месяца", "Работник года" и даже несколько раз "Работник десятилетия". К грамотам, разумеется, прилагались премии, но к ним Пустозвон относился с известным скепсисом. Что проку от ещё десятка другого лет, даже столетия? Толи дело грамота. Вещь в хозяйстве полезная, нужная. На стену можно повесить, например, чтобы самому любоваться и другим позволять заниматься тем же самым.
  Телохранителя своего старого боевого товарища Пустозвон встретил с распростёртыми объятиями, с которыми встречал каждого из своих клиентов, чаем угостил в своём личном кабинете. Чай был, разумеется, по тайному рецепту, которым по большому секрету с Пустозвоном поделился хозяин Фонаря, и то, что никто в Городе ни разу не видел, как тот хозяин пьёт или готовит чай, было несущественно.
  - Дриаду, говорит, достать ты мне, дружище, дриаду. Дымяге своему хочу презентовать, говорит, чтобы было ему с кем вечер коротать.
  Тони пил чай и кивал, старательно пропуская мимо ушей большую часть сказанного добродушным орком с клыками спиленными там, чтобы были они вровень с остальными зубами.
  - И нашёл ведь я дриаду, да не простую, от ветвей древа, что во дворце самой Королевы-Матери росло, при том ещё не саженную на могилу. И это спустя полтысячи лет после падения Королевства. Как, спрашиваешь, удалось мне чудо то?..
  Ничего Тони не спрашивал да даже бы если бы и спрашивал: не знал Пустозвон языка жестов, которым использовался эльф для общения.
  Дриаду Дымягу увидел только когда докурил вторую с момента входа в "Счастливого Хозяина" сигарету. Заведение же с приобретением покинул после третьей, ближе к полуночи, оставив слегка приунывшего Пустозвона, который, дай тому волю, проговорил до утра.
  Дриада оказалась крайне капризным созданием, решившим переболеть всеми болячками, которые были известны врачам Орочих Болот, а потом ставшие известными и Дымяге. После чего злосчастное антропоморфное растение переболело ещё дюжиной тех, о которых знали лишь узкие специалисты-дендрологи.
  Результатом почти четырёхлетних страданий Дымяги стали дриада, что уже два года встречала его на квартире тихим шелестом своей листвы, и цикл статей по особенностям выращивания дриад в неблагоприятных условиях, а также методам лечения огромного числа их заболеваний от известных всем до, тех, специалистов по которым, в Городе было меньше чем пальцев на одной руке.
  
  Межреальность. При-Город. Ванахейм. 3002 год после Падения Небес.
  Милитэль заставила себя встать из-за стола.
  Суставы ощутимо хрустнули, напомнив своей хозяйки, что крайне вредно сутки напролёт сидеть почти без движения, изучая отчёты, идущие непрерывным потоком, и отправляя поручения и прямые приказы, выполнение, как и не выполнение которых, порождало всё новые отчёты, требовавшие обработки.
  Милитэль прошлась от стола к выходу на балкон, но выходить не стала. Передумала.
  Всё шло даже лучше, чем она рассчитывала.
  Яниссия без проблем покинула место обитания Троицы.
  В порту она также без проблем оплатила место на корабле.
  План Яниссии был очевиден: добраться до миров Внутреннего Кольца, потом до борделя мадам Жоржет, где выяснить местоположение Легиона, после чего найти ту и попросить помочь Троице.
  Слишком долго, слишком ненадёжно. Плюс встреча с грумом Алекси, вмешательство которого на данном этапе не желательно.
  Поэтому на третьи сутки пути корабль будет взят на абордаж асами.
  - Не всем мальчишках Всеотца нравится сжимать свои пальцы лишь на рукоятях клинков. Некоторые предпочитают что-то мягкое, округлое и, желательно, хохочущее. - вспомнилось за какую малость удалось купить столь необходимое изменение маршрута.
  В портретах богини Фригг, жены Всеотца, узнать Легион, каким он был раньше, невозможно, но не зря же Милитэль подарила несколько гравюр с нужным изображением Легиона для того, чтобы они были вставлены в жизнеописание Троицы?
  Разумеется, встреча не состоится сразу, но она состоится, и никакой грум ни о чём не узнает до тех пор, пока Милитэль не позволит ему узнать.
  Младший же следователь Доби Ильменсен, пройдя по следу Яниссии, до порта и, вполне ожидаемо, выяснив на какой корабль села беглянка, сгинет на бескрайних просторах Межреальности вместе с Весёлой Клюкой.
  Даже малейшего шанса возвращения Яниссии обратно до того, как та поговорит с Легионом, допускать было нельзя.
  
  Межреальность. Город. Дымные Тропы. 3002 год после Падения Небес.
  Дымные Тропы - эта узкая полоска земли соседствовала со всеми районами Города сразу, и теми, что были век назад, когда она появилась, и теми, что присоединялись к Городу потом.
  Не многие Граждане имели достаточно средств для того, чтобы попасть из Чарующего Леса, скажем, в теже Орочьи Болота не спустя несколько недель пути, а буквально полдня спустя, но, честно говоря, не на простых Граждан ориентировались драконы в ценовой политике на услуги Дымных Троп. Администрация, Дневная и Ночная, Сумеречники, Граждане из самой верхушки среднего класса и выше - они были готовы платить за комфорт и скорость, драконы же готовы были им предоставлять эти комфорт и скорость.
  Тысячелетия, поступавшие в казну района, обращались в горы золотых слитков, добытых в Яме, Подгорной Стране или вообще за пределами Города, после чего каждый из сорока семи драконов, что сообща правили Дымными Тропами, получал свою долю.
  Получал свою долю и Ёрмунд. Две сто сорок первых. Долю большую, чем у тридцати собратьев-драконов, меньшую, чем у шестнадцати оставшихся.
  Прикладывать усилия к изменению имеющейся расстановки Ёрмунд считал делом глупым, о чём однозначно говорило его семнадцатое место в иерархии, которое три десятилетия было пятнадцатым, а семь десятилетий - восьмым.
  - Мышиная возня. - пыхал дракон огнём, выводя из тела излишки тепла, возникавшие в результате напряжённой мозговой деятельности.
  Ёрмунд не был мышью. Он был драконом, поставившим перед собой цель, которая полтора тысячелетия назад казалась ему недосягаемой, теперь же была столь близка, что Ёрмунду ночами чудился её вкус на губах.
  Тогда, на Гул-Вейт ради манотворящей железы Троица убил отца Ёрмунда, бросив остальное тело могучего дракона гнить под солнцем.
  Он забрал у молодого дракона не отца, победу, которую тот должен был одержать в будущем. Но Он же дал ему возможность ощутить вкус победы куда более великой. Вкус победы над богом, что в облике человека вот уже третье тысячелетие ходит дорогами Лоскутного Мира.
  Но сегодня к аромату близкой победы вновь примешивалась кисловатая нотка: мелкий гоблин... этот глава частной сыскной конторы вновь каким-то образом обыграл Ёрмунда...
  Частный сыск - дракон занимался им не ради прибыли, ради развлечения, и, надо признать, в определённых кругах был довольно известен.
  Вчерашнее задание от тосийцев, которые неумело пытались скрыть свои крысиные морды за Сумеречниками, мелкий гоблин тоже там был, тоже его получил, как и те немногие избранные, кого Сумеречники допускали к решению своих внутренних дел.
  - Алая, грязный ты гоблин, у тебя ведь не план был готов, как ты хотел мне показать после встречи, у тебя в руках уже был Гнилогразый, которого я, как и всё то отребье, бросились искать. - вырывается огонь из пасти дракона.
  И пусть, этот вывод, Ёрмунда основывался лишь на словах гоблина, маршруте его передвижения по Орочьим Болотам и факте, что несколько часов назад тот выгнал из своего офиса единственную внучку и верного телохранителя, которых обвинил в неподобающей связи.
  Пусть... дракон знал, что не ошибается.
  Он давно уже разучился ошибаться.
  
  Межреальность. Город. Южный порт. 3002 год после Падения Небес.
  Капитан Весёлой Клюки злился.
  Вообще-то, Васко Калони всегда мог тысячу причин для злости, когда же причин для злости не удавалось найти, он не брезговал их придумывать, но так уж случилось, что сегодня причину для злости капитана разделяла и вся команда корабля. Подобное случилось впервые с тех пор, как почти сорок лет назад за неповиновение приказу Илисиана Вечного, принёсшее его флоту победу в бою под Плачущей Скалой, капитан Васко Калони был разжалован в рядовые, лишён всех наград и списан с флота. Команда, включая тосийцев обитавших в трюме, последовала за тем, кого меж собой прозывала Круэ, что значит Злюка.
  Причина злости в этот раз была куда более прозаична и куда менее достойна злости, чем в прошлый раз.
  - Всего-то нужно задержать отплытие на час, не больше. - сообщившего это чиновника в бесчувственном состоянии выволокли с корабля.
  - Бывает люди падают и разбивают при этом своё лицо. - вручая чиновника береговой полиции, пожал плечами боцман и закурил.
  - Бывает им чудится при этом странное, например, кулак капитана, летящий в их лицо. - вновь пожал плечами боцман, когда пришедший в себя чиновник начал верещать невнятицу.
  - Бывает. - практически в тон боцману кивает старший патруля, лейтенант Виктор Орлов.
  - Пойду я, значит? А то заждался меня, поди, Злюка.
  - Идите, не смею вас задерживать... и спасибо.
  Боцман неспешно затушил недокуренную и до половины сигарету, спрятал её в портсигар и пошёл по трапу на корабль.
  - За что хоть спасибо? За то, что нос мне разбил? - просипел чиновник, когда убедился, что боцман оказался на достаточном расстоянии, чтобы не слышать вопрос.
  - За то, что разрешение спросил, может ли уходить. Это ведь Ревун Токи.
  - Тот самый Ревун?
  - Тот самый.
  "Тем самым Ревуном" Токи стал одиннадцать лет назад, когда в одиночку держал пролом у Белого Собора, через который нескончаемым потоком пёрли в конец обезумевшие обитатели Канализации.
  - Сам идти-то сможешь? - почти без неприязни осведомился у чиновника лейтенант Орлов. - Или помощь нужна?
  - Нужна. Укажите, пожалуйста, в рапорте, что я так и не попал на корабль, поскользнулся на пристани, и в бессознательно состоянии был доставлен в лазарет.
  - В бессознательном? - ход мыслей чиновника понравился Орлову.
  - В бессознательном. - подтвердил тот и с маху протаранил доски пристани своим лбом.
  Свидетелем этой сцены среди прочих был и пассажир, в случае опоздания которого и следовало задержать отплытие Весёлой Клюки.
  Многоликий бог - для последователей.
  Червь - для близких друзей и не менее близких врагов.
  Ему очень хотелось ещё раз увидеть Девятисотую в бою.
  Увидеть как можно скорее.
  Дом ста дверей. Год 3012 после Падения Небес.
  Я умею и люблю готовить.
  Первое просто - за почти три тысячелетия прошедших с моего пробуждения на Расте, я научился вещам куда более сложным и куда менее приятным.
  Второе куда сложнее - прожитые годы без жалости стирают из памяти былые привычки и чувства, обращают некогда любимое дело в рутину.
  Я часто питался отбросами, голодал, даже умирал от голода, но я также наслаждался и блюдами, которые не то что величайшие правители Мира сего позволить себе не могли, богам те яства не всегда были доступны в тех количествах, что довелось отведать мне.
  Первое просто - бродячий образ жизни, что вёл я до недавних пор, меняет представление о съедобном, заставляя считать таковым всё, что можно запихать себе в рот и после этого не умереть.
  Второе куда сложнее - но это лишь на первый взгляд. Странствуя, попадаешь в места, где щепотка травы, которой в ином мире лишь нищие приправляют свою баланду, стоит доброго коня. В чащах попадаются ключи, вода из которых лечит любые раны, пьянит сильнее иного хмельного, подаётся та вода лишь на коронации нового правителя или продаётся по каплям на аукционах, куда лишь магов пускают. Прибрежные отмели, непролазные горы, выжженные пустыни и пронизанные ветрами степи - всё они дарили мне нечто, что для них было ничего не стоящей безделицей, и сокровищем для других. Я просто путешествовал достаточно долго, вот и заметил это.
  Мне доводилось ночевать под открытым небом, давясь собственным кашлём шагать под дождём, который мог лить неделями, но и опочивальни сильных Мира сего не раз были моим пристанищем.
  Первое просто - Дорога редко балует своих многочисленных пасынков хорошей погодой и крышей над головой.
  Второе куда сложнее - если, конечно, не брать те случаи, когда в опочивальни благородных господ бродяги, вроде меня, попадали в роли живых игрушек, истерзанные тела которых утром выкидывались прислугой на городской свалке. Сложнее, но если в запасе есть время и знания, которых нет у других, то может так случится, что вчерашний бродяга может оказаться лицом куда более влиятельным и могущественным, чем даже сам император.
  Я убивал и был убит множество раз.
  Первое, как и второе - просто, ведь и для первого, и для второго, бывает так, и делать-то ничего не нужно. Нужно просто ни во что не вмешиваться.
  Первое, как и второе - сложнее, чем может подуматься, и дело тут не в чисто материальных проблемах, вроде, убийства молодого голодного вампира бродягой, которому тот заступил дорогу, или поисков в тихой глубинке того, кто согласится задаром прирезать человека. Дело тут в том, что и после первого, и после второго нужно ещё суметь остаться самим собой.
  В последнее время я всё чаще оглядываюсь на себя-прошлого, листаю рукопись, которой не хватает ещё дюжины глав для завершения, задаюсь вопросами, что задавался когда-то и, отвечая на них, пытаюсь убедить себя в том, что я не перестал быть собой, я просто повзрослел.
  - Пошёл бы куда, хоть в бордель свой, к дурам этим смешливым, а то от твоей кислой рожи тесто опадёт. - вырвало меня из размышлений гневное восклицание Хеньи.
  Тесто - дело святое. Размышления ещё неизвестно куда выведут и выведут ли вообще, а вот подзатыльник другой, недовольный взгляд и обвинения во всех смертных грехах, если хлеб не поднимается, мне точно гарантированы.
  - Пошёл бы, если бы одна лохматая и подозрительная сверх всякой меры особа не обещала откусить задницу любой из обитательниц борделя, вздумайся им вертеть этой самой задницей я меня перед носом.
  - Но ведь вертят?.. - моя подруга даже не обернулась, чтобы проследить за моей реакцией.
  С её слухом и нюхом в визуальном наблюдении смысла не было.
  - Вертят. - простой ответ год за годом вызывал у меня один и тот же прилив гордости. - Ох, вертят.
  - Я бы тоже вертела. Мытый, бритый, сытый да прилично одетый... посмотрели бы они на тебя лет двести-триста назад, когда ты бродяжил по дорогам Мира... - Хенья никогда и не скрывала, что считает мою популярность среди представительниц слабого пола, своей, а не моей заслугой.
  Хотел в ответ напомнить, мол, помнится мне, некая вервольф хвостом вертела и перед лохматым, почти раздетым мной, да смолчал, вспомнив, что тут же услышу, как любила она в детстве всяким убогим тварям помогать, то оленёнка домой притащит, то ёжика-ужика какого, то наглого вервольфа, который если, что и умел делать лучше иных, так выводить из себя Царицу.
  Указывать на то, что лет двести-триста назад не было тех, кто нынче задом-то передо мной вертит, тоже не стал. Не живут они столько. Двадцать девять лет - вот и весь срок жизни дочерей мадам Жоржет. Больше, чем иным выпадает. Меньше, чем многим из них хотелось бы.
  - Что-то ты надолго замолчал... гадость какую хотел сказать да передумал? - безошибочно определила ход размышлений моя подруга.
  Мысли Хенья точно не умела читать, соответствующими артефактами и заклинаниями не владела, а всё ж местами, казалось мне, владеет телепатией она не хуже Безымянки.
  - Если кто о ком и говорит гадости, так это некая необразованная и невоспитанная вервольф по какой-то невыявленной до сих пор причине, считающая меня-любимого своей собственностью, о которой только и можно, что гадости всякие говорить.
  - Твоё счастье, что я от плиты отойти не могу, и Эйн рядом нет, а то б получил ты заслуженный тычок в живот.
  Тычок, значит? А ведь недавно, вроде за это же полагался мне подзатыльник. Что хочет, то и творит. И ничего ведь не возразишь: сделает вид, что обиделась, а Эйн увидев это, опять начнёт слухи разные в борделе распускать, и тоже вид делать, что обиделась, причем и на меня, и на Хенью одновременно.
  - Вот видишь, а ты говорила, что зря я позволил нашей Эйн остаться в борделе и поучаствовать во встрече гостей. Не позволил бы - получил бы тычок. А ты ж знаешь, я насилие не люблю.
  Добавлять, что при таком вот отношении ко мне, пусть не удивляется, когда я сбегу от неё, не стал.
  - Тебе, значит, собственный живот дороже дочки, которую может быть прямо сейчас щупает своими потными пальцами какой-нибудь прыщавый принчёнок или того хуже - жирный царёк со свинячими глазками? - Хенья от возмущения даже перестала перемешивать содержимое нескольких сковород, находившихся на плите.
  Можно было, конечно, напомнить, что для того чтобы заставить нашу Эйн сделать то, что она не хочет делать нужно быть по меньшей мере кем-то вроде бога планетарного масштаба. Сослаться на то, что мадам Жоржет обещала мне ставить Эйн можно только к тем дочерям, на которых можно смотреть, но нельзя трогать, тоже можно было.
  Или вообще прозрачно намекнуть, что Эйн уже давно позволяет себя не только щупать и отнюдь не принцам или царям.
  Можно было, вот только решил я ограничиться классическим:
  - Я раньше говорил и теперь скажу. Не вижу ничего страшного в том, что меня будут звать дедом.
  - Посмотрю я, как ты завоешь, когда принесёт наша умница в подоле дюжину щенков. - вернувшись в готовке, усмехнулась моя подруга. - И хорошо, если щенков, и всего дюжину.
  Упоминать о том, что Эйн, всякий раз стоило мне коснуться этой темы, клятвенно заверяла в преждевременности опасений получения мной статуса "дед", не стал, иначе пришлось бы рассказать и о том, что наша Эйн не без оснований боялась взбучки за то, что превратит Хенью из девицы в самом расцвете сил в почтенную бабушку.
  - Пусть уж так. - успокаивающе сказал я. - Могла ведь, как Брунхильда, уйти в Асгард, к Хрофту. Или вернуться в Кровавый мир, к демонам Нового Дома, или в Первый Дом. Ты ведь помнишь послов, приходили, предлагали.
  - Не могла она никуда уйти, ты же её знаешь: лучшие стороны Эйн проявляются лишь когда она либо ест, либо спит... выперли б они нашу малютку через неделю-другую, может быть даже нам приплатили, чтобы мы её обратно забрали...
  То что Эйн редкостная зануда - давно уже не было ни для кого секретом. И в этом я даже завидовал ей, ведь меня не смотря на все мои способности, никто и никогда не звал занудой, а вот дочурку мою звали, кто Занудой, кто вообще Занозой. Оба прозвища мне нравились. Они доказывали то, что я вложил ей в голову тогда, в Терминаторе, почти то, что и хотел вложить.
  - Отличный план. Мы с ним озолотимся. - в шутку поддержал я идею с вознаграждением за то, что мы будем обратно забирать к себе Эйн. - Только вернусь из Города - сразу же отправим непоседу в гости к Отцу Дружин.
  - Вернёшься ли?..
  - Вернусь. Ты же знаешь, я всегда возвращаюсь.
  - Знаю, и всё равно не хочу тебя отпускать.
  Сказать бы, что и мне не хочется уходить, так говорено это уже сотню раз.
  Сказать бы, что иного пути нет, так знает она и это.
  Знала, наверное, раньше, чем я знал. В тот самый момент, когда выгнал из своей каморки посланника Королевы-Матери, отказавшись сломя голову бежать и спасать Безымянку, - Хенья уже знала, только мне не сказала.
  Воспитанница Сына, пронзившая своё сердце кинжалом через несколько мгновений после того, как я взял в руки принесённое ей письмо, просто ускорила неизбежное, дав возможность притвориться, что руководствуюсь я не чувством привязанности, а беспристрастной логикой.
  Письмо то содержало ультиматум. Простой и понятный: "Спаси Сына или убей, если Его не спасти". Не исполню - скоро ещё одна воспитанница придёт умирать на пороге борделя мадам Жоржет, а там и Сын явится ко мне, узнать, почему это Его воспитанницы одна за другой идут ко мне умирать, и тогда умирать придётся уже мне. Умирать, как умирают все грязные, без права вернуться, ведь Тихоня, моя смерть, отданная когда-то Богу Сотворённому, всё ещё с Ним.
  - Конечно, не хочешь. Где ж ты ещё другого дурака найдёшь, что согласится отправиться со Фронтир?
  - А другой дурак мне и не нужен, тебя хватило. Сгинешь - найду себе умного или вообще сама, прихватив Эйн, во Фронтир отправлюсь.
  - Обещаешь? - хотел спросить я.
  Не спросил.
  - Конечно, чего ж теперь-то, когда я всё просчитал и подготовил, гордо не говорить, мол и сама могут. - покатал я в голове фразу и отбросил.
  Не подходила и она.
  - Это ведь хорошо, что и без меня вы с Эйн не пропадёте...
  - Хорошо, только ты всё равно возвращайся.
  Вернусь, я возвращался даже тогда, когда лучше было бы этого не делать, теперь же я просто обязан вернуться.
  Я обязан, и я вернусь.
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Фонарь Мертвеца. 3002 год после Падения Небес.
  - Заходил Пройдоха, заказал куриную грудку по-инерски, да, да ту самую с помидорами, сметанной, тёртым сыром и травами, гренки, на оливковом масле с дольками чеснока, и картофель на углях. Гоблину это на один зуб, да, видно, он и не брюхо набивать заходил, хотел убедиться в чём-то своём или предупредить... не просто так же он о ноже в спину упомянул.
  Окажись в склепе, что скрывался в сердце Фонаря Мертвеца, зритель, не понял бы кто и с кем говорит.
  Кругом одни камни, а они, известно, не слишком разговорчивы.
  Да и склепом считать сооружение можно было лишь с большой натяжкой, скорее уж пещера, в которую кто-то втащил статуи могучего гиганта и хрупкой девушки, совсем ещё девочки.
  - Знаешь, а я его бренди угостил, ага из тех самых запасов... слышала бы ты, как Мери-О-дас возмущался, что я на гоблина опять перевожу выпивку...
  Гигант и девочка окутаны тенями, теплыми, домашними тенями; с которыми спокойно и уютно.
  Если иметь фантазию, можно представить: отец рассказывает дочери о том, как прошёл его день на работе.
  Жаль, но нет рядом никого живого да ещё и с фантазией в придачу, но есть камень и та, рядом с которой лежал он почти три тысячелетия назад.
  
  Крисал. Год 351 после Падения Небес.
  За первые несколько столетий прошедшие после моего пробуждения на Расте, успел я сотворить столько, что даже спустя почти три тысячи лет последствия дел тех будут бесцеремонно стучаться в дверь моей коморки, требуя внимания и участия.
  На Крисал довелось мне попасть общем-то случайно, шёл-то я к родному миру орков, ещё не зная, что прошло уже четыре десятилетия с тех пор, как тот был уничтожен Троицей, о существовании которого тогда мне не было известного.
  Много чего тогда мне было неизвестно, много чего я не понимал или попросту не хотел понимать, но везде нос свой длинный совал, игнорируя разумные доводы Безымянки, и при этом даже умудрялся гордиться теми неприятностями, в которые сам себя и затаскивал.
  Теперь-то понятно, что гордиться тем, что ты дурак, не думающий о последствиях своих действий, по меньшей мере глупо. Ещё глупее было игнорировать советы той, что была со мной всё это время и просила глупости те не совершать, а после того, как глупости всё же были совершены, предлагала пути их решения. Пути столь же разумные и верные, сколь неприемлемые для меня.
  На Крисале я совершил две глупости.
  Всего две, зато какие...
  Первая глупость заключалась в том, что я решил поделиться с местным населением великой, как мне тогда казалось, истиной: люди сами должны выбирать свою судьбу и никаких боги и уже тем более трухлявые старики-правители не должны властвовать над ними. Истину подкрепил несколькими советами по применению магии и изготовлению оружия, дав начало резне, в которой родились и Империя, и легенда о её покровителе - Тёмном Повелителе, обо мне то есть.
  И не смотря на всё моё желание попробовать оправдаться за всю кошмарность первой глупости, вынужден я перейти к глупости второй, ведь глава эта посвящена Петру и его Спящей, а не Империи.
  На Крисале размещался один из автономных производственно-исследовательских комплексов Мудреца. Первый из встреченных мной.
  Комплекс был поставлен на консервацию почти сразу после Падения Небес, по той простой причине, что в те тяжёлые для Царствия времена имелись куда более насущные проблемы, чем проект Somnium, посвященный созданию ещё одного изолятора Легион, ведь старый из-за повреждений нанесённых Великим Пустым всё меньше был изолятором и всё больше Безымянкой.
  В одной из лабораторий я и наткнулся на девочку, которой, возможно, суждено было бы превзойти Безымянку, если бы, конечно, проект не был заморожен. Но, как уже говорилось, проект был заморожен.
  - Я знаю, о чём ты думаешь. И тебе не следует этого делать. - слышал я это от спутницы не в первый раз, но, как обычно у меня, нашлась тысяча причин проигнорировать её слова.
  Бетонную крошку, битое стекло, оптику выковырянную ножом из обнаруженных рядом приборов и всевозможные камни, принесённые снаружи, с улыбкой бросал я в изолятор, стены которого не успели возвести, оттого плескалась по ту сторону Пустота. Мои эмоции, капельки пота и крови тоже летели туда, где пространство и время были едиными целым, где секунду от века отделял один шаг, чтоб сделать который, достаточно было стоять на месте.
  Три расы, три формы существования - порождения моих глупости и любопытства - они должны были, по задумке, стать чем-то одним, чем-то, что, благодаря отправленным мной эмоциям, пожелает сделать Спящую обычной девочкой, которой та и была когда-то.
  Вышло же, как у меня обычно и бывает, не то и не так.
  Я пробовал всё исправить и с Империей, и со Спящей,
  Пробовал.
  Безрезультатно.
  Пулю от моего верного последователя и, как тогда казалось, друга Густава Гиблера я воспринял как долгожданное освобождение, не дожив тринадцать лет до того момента, как Петру удастся прорваться к своей Спящей, прорваться к нам, в Лоскутный Мир.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Фонарь Мертвеца. 3002 год после Падения Небес.
  Червь прибывал в отличном настроении, о чём свидетельствовал тот факт, что ужинал сегодня он в Фонаре.
  В теле модификанта, прирезавшего его буквально несколько декад назад, Многоликий впервые посетил заведение, но сделанный им заказ дал понять Хозяину, кто в Фонарь заглянул сегодня.
  - Вот что прикажешь мне делать, когда иссякнут запасы Мери-О-даса?
  Червь успел осушить половину бутыли, когда лично Хозяин подал ему горшочек тортеллини с кроликом, отваренных в соусе на дюжине трав.
  - Что вам делать, того я знать не могу, но за себя скажу, что, когда запасы те иссякнул, руки у меня окажутся развязаны и получит Мери-О-дас всё, что заслужил, а заслужил он своим гнусным характером, доложу я вам, немало.
  - Верю, только ведь не наполнить мне бокал тем воздаянием.
  - Господин мой, зачем марать бокалы воздаянием, если есть отличный бурбон, что удалось мне увести из-под носа у самого Лодура? Одно это уже делает тот бурбон в глазах знатока, коим вы вне сомнения являетесь, ценней того, что хранит скряга Мери-О-дас.
  - О, я просто обязан услышать эту историю.
  Если до этого настроение Червя было отличный, то теперь оно обещало стать превосходным, последствием чего будет непреодолимое желание Многоликого не дожидаться того момента, когда Девятисотая вновь выйдет на арену для участия в Болотных Боях, а организовать Чемпиону бой в самое ближайшее время.
  Что его эгоистичный порыв разрушит планы Милитель по устранению Доби Ильменсен, а также приведён к крупный изменениям в судьбе одного из чиновников Южного порта, Червь не знал, да и знай бы, не стал останавливаться: Многоликий не привык отказывать себе в удовольствиях.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица Волока Дубинщика. 3002 год после Падения Небес.
  Виктор кивком поприветствовал двойку патрульных, той же В-серии, что и они с женой.
  Одного взгляда на округлившийся живот Валентины хватило, чтобы понять: слухи о том, что Валентин с Валентиной, ради получения единоразового пособия в размере четырёхсот пятидесяти трёх лет, решились завести второго ребёнка, правдивы.
  Им с Викторией такая прибавка к семейному бюджету тоже не помешала бы, но Вика была категорически против решения их финансовых проблем подобным образом, и даже восемьсот пятнадцать лет за третьего ребёнка, вполне способные обеспечить их собственным жильём, не способны были повлиять на её решение.
  Свою позицию по данному вопросу Виктория аргументировала настолько успешно, что у Виктора навсегда пропало желание возвращаться к данному вопросу, да и сам он, без Виктории, в общем-то понимал, что времени, зарабатываемого ими, едва хватает на семью из трёх человек, если же их станет четверо, а то и пятеро, никакое собственное жильё не будет способно закрыть дыру, образовавшуюся в семейном бюджете.
  И если к данному вопросу Виктор не возвращался, то к другим вопросам, идеям он возвращался постоянно.
  Например, думал он о том, что умри Виктория одиннадцать лет назад, когда Белый Собор, в котором лежала она на сохранении, брали штурмом полчища обезумевших крыс, у него была бы лицензия полноправного Гражданина, а не Поражённого-в-правах, и не было бы дочери, обучение которой в школе обескровливало семейный бюджет, делая невозможным накопление хоть сколько-нибудь значительной суммы. А ведь Вита когда-то да и окончит школу, и скорее всего, вместо того, чтобы пойти и наконец уже начать зарабатывать, под ободряющие слова Вики, попробует поступить в университет, и тогда... тогда станет ещё хуже...
  Но выход был.
  И не один.
  Много их было.
  Манили выходы те, разорвать порочный круг обыденного существования.
  Не так уж и трудно было завладеть лицензией жены и из двух лицензий Поражённых-в-правах получить одну Гражданина, для себя. Заклеймить и жену, и дочь, а потом продать двух Рабов, или одного, второго оставить при себе - Гражданину Раб нужен, через него идёт взаимодействие с Городом, через него же обновляются лицензии, прописка, идёт оплата проживания и иных услуг.
  Вступление в общину Сыновей Адама, обязательным условием которого является жертва женского рода, желательно кровного родственника, помимо статуса Гражданина наградит могуществом телесным и заступничеством общины.
  Сумеречники, скорее всего, не заплатят много за жену и дочь, зато после продажи, он сможет "горевать" об утрате и никто из друзей или знакомых не сможет ни в чём его упрекнуть, такое бывает, люди пропадают.
  Ещё можно приобрести у тех же Сумеречников запрещённые модификации для Вики и Виты... и пусть тогда жену и дочь ждёт участь во многом худшая, честь участь Раба... пусть.... времени, что будет ими заработано, должно хватить на переезд в другой район, хоть в тот же Нью Хилл.
  И что с того, что это, как и Орочьи Болота, тоже район уровня Д? Там хотя бы Надзирающие есть, не то что в болоте этом...
  ...
  Грёзы манящие, подобно улыбке продажной эльфийки, и такие же фальшивые.
  Виктор знал, что пойти дальше простых размышлений у него не хватит решимости.
  Друзья шутили, что в их семье яйца достались Виктории.
  Виктор всегда смеялся над той шуткой, без стыда делясь случаями из жизни, что её подтверждали.
  Смеялся - глагол прошедшего времени.
  С недавних же пор Виктор стал бояться, что однажды это будет сказано не в шутку.
  Он перестал убегать в тех ситуациях, в которых ранее они с Викой бежали без оглядки.
  Он сам вёл переговоры даже тогда, когда было понятно, что жена справится лучше.
  Он отказывался от возможности откупиться от проблем временем, даже когда-то на это требовались считанные месяцы.
  Его били... всё чаще...
  "Забили бы уже меня на смерть". - не подумал, а незаметно для самого себя прошептал почти год назад Виктор, когда его, сильно избитого, волокла домой Виктория.
  После того случая Вика перестала убегать, оставляя мужа одного.
  Это и было последней каплей.
  Виктор начал курить гнилушку, от регулярного вдыхания дыма которой, вызывающего яркие и продолжительные галлюцинации, даже у оркоидов заводились черви в голове.
  Виктория знала об опасном пристрастии мужа, но делала вид, что ничего не замечает, и не потому что она тоже устала от того, что времени постоянно не хватает, от мужа, не способного обеспечить семью, от дочери, которая могла бы прикладывать к учёбе хоть немного больше усилий, раз уж природа умом её обделила, от самой себя, нашедшей простой и в какой-то степени приятный способ заработка времени в тех случаях, когда никто из знакомых не мог дать в долг.
  Причиной была боязнь Виктории причинить мужу ещё больше боли, сделав нечто, кажущееся ей благом, но способное окончательно разрушить семью.
  Одного взгляда на огромного орка, лицензия которого не обновлялась уже третий день, хватило, чтобы рёбра Виктора заныли, напоминая, что не прошло и декады, как по ним прилетело несколько ударов копытами от пьяных сатиров.
  Рёбра Виктора ныли, а всякое желание останавливать зелёную гору из мышц отсутствовало, но долг патрульного - это не то, что можно игнорировать безнаказанно.
  - Гражданин! - опережая мужа, окликивает Виктория орка.
  Зелёная гора замирает.
  Гора знает, что нарушила закон и готова понести заслуженное наказание.
  Зелёную гору зовут Большой Тесак Ардонт.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Фонарь Мертвеца. 3002 год после Падения Небес.
  Если уметь слушать, то можно услышать и те истории, что рассказывает своим молчанием камень.
  Вот год 1625 после Падения Небес, Мнемос, Петр в странствиях своих встречает вампира, увлечённо творящего Царство Ночи. Вот тот вампир крадёт у Петра ту часть тела его каменного, что хранит в себе память о Спящей.
  Совсем рядом 2334 год, моё расставание с Сатаной и наша с Петром первая встреча.
  Сатана, паршивец эдакий, сразу понимает, кто оказался перед нами, но мне ничего не говорит. И ладно бы только о природе Петра умолчал, так ещё и о людях начала-и-конца, что взяли меня в плен стоило Сатане уйти, сообщил, когда сбежать-то у меня шансов почти не было. А ведь знал, открытым ведь текстом тогда так мне и заявил, на пару секунд оторвавшись от своей книжонки:
  - Когда в следующий раз мы с тобой свидимся, не забудь рассказать, что сталось с теми, кто следовал за нами от самого Моргота. Не забудь рассказать, а то я точно забуду спросить.
  Но да не обо мне разговор, о Петре, что после беседы с Сатаной к 2632 году, ещё не помня как пришёл за Спящей из Пустоты, но веря в слова Сатаны, что она - смысл его существования, становится участником проекта Вечный Сон.
  Не трудно найти и 2791 год, когда Петр вошёл в бордель мадам Жоржет, неся на руках свою Спящую.
  Кусок Петра, его воспоминаний, похищенный вампиром, так и не создавшим своё Царство Ночи, оставлен был мне Червём за несколько десятилетий до того. Оставлено с намёком, мол, я пойму кому его отдать, когда увижу того, кому тот камень принадлежит.
  Я увидел и понял.
  Ещё понял я, кем был тот вампир.
  Но Червь так всё и задумал. Меня проверял он, хотелось узнать ему: расскажу ли я Петру правду о том вампире или нет.
  О вампире я ничего не рассказал, но указал Петру дорогу, которая, как мне тогда казалось, вернее других должна была привести к спасению Спящей.
  Стоит ли говорить, что вновь вышло не то и не так?
  Думаю, не стоит, об этом и так сказано достаточно.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица Волока Дубинщика. 3002 год после Падения Небес.
  Маршрут для патрулирования, что проходил ближе других от общежития, в котором обитал орк, оштрафованный ими вчера, Виктория выбрала сама, до последнего надеясь, что муж всё же остановит её.
  Не остановил.
  Не остановил, хотя и знал причину, по которой Вика выбрала этот маршрут.
  Не остановил, ведь у него была та же, что и у неё, причина для выбора этого маршрута.
  Не остановил, хотя и боялся, что жена всё поймёт.
  Виктория всё поняла, но ничего не сказала: берегла мужа от унижения признаться в том, что он тоже жаждёт встречи с орком.
  
  Межреальность. Город. Ванахейм. 3005 год после Падения Небес.
  Просторный кабинет, скрывавшийся за дверными створками, что падали на пол, он показался Фригг смутно знакомым.
  И в том не было ничего удивительного - Милитэль специально воссоздала обстановку вплоть до мельчайших деталей, незаметных никому кроме неё самой, взяв за основу свой рабочий кабинет тот, что был у неё в Королевстве, в те славные времена, когда звалась она Королевой-Матерью, а Фригг - изолятором класса Легион.
  Тот самый кабинет, сорвав двери с петель в который вошла тысячу лет назад Безымянка, и потребовала выдать ей "эту бродячую собаку", имея в виду грума Алекси, больше года назад умудрившегося не только удрать из Королевства, но и прихватившего с собой ещё и кобылиц самой Королевы-Матери.
  Милитэль испытывала неописуемое удовольствие от того, что ситуация повторялась: вновь двери сорванные с петель, вновь в них стоит Легион.
  - Ну, давай, потребуй выдать тебе эту бродячую собаку.
  Пропитанное ядом восклицание убедило Фригг в верности сделанных ранее выводов.
  Что же до кабинета, простиравшегося перед женой властителя Асгарда, кабинет тот действительно был знаком ей лишь смутно, но не потому что Фригг что-то забыла, а потому, что Милитэль не так хорошо помнила свой кабинет, как той думалось.
  - Я просила притащить мне того кобеля, что появился при дворе четырнадцать лет назад и портит девок вместо того, чтобы всё-таки наконец заняться чем-то полезным. - не стала Фригг тратиться на указание несоответствий, предпочтя сделать вид, что вообще не поняла о чём говорит Милитэль. - Гулльвейг, если бы я хотела послушать неуместные шутки, я бы заказала себе шута, а не пришла к тебе, умертвив всех, кому не хватило благоразумия убраться с моего пути.
  - Ты же теперь богиня, а не одна из шлюх борделя мадам Жоржет, и можешь себе это позволить. - к чести Милитэль стоит отметить, что отсутствие реакции со стороны Фригг на слова о "бродячей собаке", если и огорчило её, то это осталось незамеченным.
  - Кем я была, кем являюсь и кем стану - меня никогда не волновало. Ты же, Гулльвейг, - шлюха, и, даже став богиней, шлюхой ты и останешься, как твоя Лилит, что готова на всё ради того, чтобы и её голос звучал в Зове.
  Эту оплеуху Милитэль также приняла с улыбкой: не важно, что говорит Легион, не важно, что делает... да и никогда в общем-то и не было важно, ведь в запасе у Милитэль имелись десятки вспомогательных планов и сотни лет для их реализации... Богоубийца придёт в Город и сделает то, что должен. Сделает, иначе Легион остаток вечности, отпущенной ему, проведёт во власти Тёмных Богов.
  
  Межреальность. Город. Ванахейм. 3005 год после Падения Небес.
  Наблюдая за тем, как Фригг врывает в кабинет, Червь, этим утром завладевший телом одного из Рабов Гулльвейг, с трудом сдержался, чтобы не захлопать в ладоши от восторга.
  Фригг была прекрасна.
  Шрамы от ожогов, морщины?.. сама мысль, что подобное несовершенство может осквернить тело богини, кажется кощунством.
  Золотой водопад волос струится по морской волне платья, схваченного широким поясом. И ключи от многих дверей, неведомых не только смертным, но асам, на поясе том висят.
  Фригг ворвалась в кабинет, как врывается морская вода в пролом корабельного борта, заполняя собой всё пространство, не оставляя никакого выбора перед Гулльвейг, и словесная перепалка, почти сразу достигнув наивысшей своей точки, когда в ход пошли откровенные оскорбления, без предупреждения обратилась в бой.
  Как матрос, выброшенный в штормовое море, борется с волнами, так же отчаянно Гулльвейг не желала признавать своего поражения.
  Но итог был предсказуем: силы иссякли, и голубая гладь сомкнулась над головой несчастной.
  Наблюдая же за тем, как Фригг, стоя над поверженной Гулльвейг, вгоняет себе в сердце кинжал, Червь всё же не смог сдержаться и зааплодировал:
  - Божественна. Тысячелетия избегания встреч стоили того. - выгорает плоть тела Раба, в котором находится Червь, высвобождая заклинание, приготовленное обитателями Канализации как раз для подобной ситуации. - И, поверь, мне даже немного грустно от того, что сегодня я сам лишил себя возможности впервые тебя встретить.
  Заклинание дымным коконом окутывает Фригг, не только не позволяя той умереть, но и утаскивая её в Бездну, Червь же, перейдя в тело другого Раба, продолжает:
  - Грусть и восторг - они владеют мной, заставляя отбросить заготовленные речи. Слова - ложь, мара, им не передать ни моего восхищение тем, что ты, Фригг, сотворила, ни моих надежд на то, что ещё будет сотворено Тёмным Повелителем.
  Бездна заполучила ту, что много тысячелетий носила её в себе, но Червь этого и не заметил:
  - Я, Червь, уподобился мальчишке, что только что слопал вкуснейший пирожок и как бы он не хотел отведать ещё один, ему придётся ждать, пока мамашка его сжарит на сковороде ещё один. И как не плачь, не канючь, придётся ждать. Ждать. Впервые за больше чем три тысячи лет моей жизни, я не хочу ждать. Я хочу увидеть прямо сейчас, чем же всё закончится. Я хочу, и я не могу.
  Гулльвейг ценой огромных усилий удаётся приподняться и перевернуться на спину.
  Боль и отчаяние туманят её разум, не позволяя услышать монолог Червя и понять, почему она всё ещё здесь, в своём кабинете, а не возвращается к жизни в храме.
  - А ещё я боюсь. Не поверишь - боюсь. Что если финал этой истории окажется не таким, как я себе его представлял? Что если в конце меня ждёт какая-то протухшая банальность или невозможный в своей глупости поворот?.. нет, нет, их я переживу, хоть и буду огорчён... их я переживу, но что если там, в конце, меня ждёт величайшее удовольствие? Восторг, который я никогда не смогу вновь испытать? Смогу ли я жить после такого? Да и будет ли смысл в такой жизни?
  Не к Фригг, обращался Многоликий бог, к себе обращался он.
  - И всё же... всё же я сделаю всё от меня зависящее, чтобы финал истории вышел лучшим из возможных... Трагедия. Великая. Величайшая. Та, что не просто затмит Падение Небес... заставит позабыть о нём... и миллионы, миллиарды мелких трагедий, которые потом можно будет смаковать на протяжении столетий, ожидая начала новой истории.
  
  Межреальность. Город. Ванахейм. 3005 год после Падения Небес.
  Гулльвейг пришла в себя достаточно, чтобы услышать и осознать последние слова Многоликого, но к счастью тот уже покинул разгромленный кабинет и не заметил или не захотел замечать этого.
  В прошлый Червь за подобную же несущественную мелочь забил её насмерть. А потом ещё раз, уже после возрождения, на выходе из храма. И ещё раз, прямо на алтаре.
  В позапрошлый Гулльвейг была изнасилована несчётное количество раз - причиной оказалась попытка избавиться от младшего следователя отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен.
  До того - отравлена, сожжена, задушена, несколько раз сама накладывала на себя руки, под одобрительные комментарии Червя, опять задушена, утоплена... то был период в жизни Гулльвейг, когда Многоликий чуть ли не каждую декаду заглядывал к ней.
  Унижение... Гулльвейг и не знала, что оно может принимать столь безжалостные формы, а ведь когда-то она сама, будучи Королевой-Матерью, без стеснения унижала многих... не только в воспитательных целях, но и просто ради удовольствия, что и позволило ей заметить - за действиями Многоликого скрывался не только и не столько гнев или желание насладиться чужой болью. Бог, меняющий тела чаще, чем меняет настроение избалованная принцесса, готовил её к роли в грядущем представлении.
  Кто-то ведь должен оказаться в столь отчаянном положении, что примет помощь от кого угодно.
  Кто-то растоптанный и униженный до той крайней степени, что собственная гибель покажется ему ничтожной платой за месть.
  Что ж... пока это всё устраивало Гулльвейг...
  Межреальность. Бордель мадам Жоржет. 3017 год после Падения Небес.
  Пишу эти строки сокрушенный едкими замечаниями Анатиэль.
  Орки... и как я умудрился о них забыть?
  Не то чтобы совсем забыть... просто как-то упустил из виду, что нигде ничего особо не написал о том, как так вышло, что миролюбивая раса фермеров обратилась сперва в армию воителей, поклоняющихся Хаосу, а потом в фанатичных слуг Тёмных Богов, при этом к началу третьего тысячелетия в большей массе своей деградировав практически до животного уровня, что не помешало им стать угрозой всему живому воистину Мирового масштаба, каковой раньше являлась Империя, а ещё раньше Царствие Божье.
  До Падения Небес жили орки в своём мире лишь изредка соприкасавшемся с миром Легенды, в котором, стараниями обитателей Истинного мира, они обычно надолго не задерживались, безжалостно вычёркиваемые со страниц Легенды. И были зелёнокожие в те далёкие времена расой земледельцев, философов и поэтов, давно оставивших за спиной космическую экспансию в частности и путь технологического развития в целом.
  То был воистину Золотой Век орков.
  Не знали они врагов ни внешних, ни внутренних.
  Правители, как и весь государственный аппарат, в виду высокой морали каждого представителя общества утратили свой смысл и были забыты.
  Болезни, старость - обратились в слова, чей смысл мало кто мог вспомнить.
  Подобное состояние зелёнокожих объясняется тем, что их далёкие предки, осознав своё несовершенство, создали тех, кем они хотели бы быть. Создали орков.
   Падение Небес и сотворение Лоскутного Мира из тех миров, до которых сумел дотянуться Проповедник, заставило зелёнокожих восстановить государство, как механизм противодействия врагам, коих нашлось великое множество: Царствие Божие жаждало истребить мерзких тварей, лик которых оскорбляет Истинного, а обитатели того, что раньше было миром Легенды, всегда нуждались в крепких рабах, золоте и новых территориях, которыми можно было править.
  Первые несколько столетий после Падения Небес показали несравненное превосходство социального и государственного устройства орков над рабовладельческими, феодальными и теократическими, что бросили им вызов. Уже тогда которые, имейся у зелёнокожих желание, могли бы они стать бичом Лоскутного Мира.
  То был Серебряный Век.
  Длился он до 307 года.
  В 307 году после Падения Небес Сын убил, находившегося на передовой с инспекцией состояния дел на антиорочьем фронте, Мудреца, использовав для этого множественные, самозарождающиеся прорывы Пустоты. Походя, обратил Он процветающий, даже не смотря на войну, край в область кишащую демонами, временными и пространственными аномалиями.
  За несколько десятилетий, к моему приходу в ту область Мира, жалкие остатки некогда могучего народа зелёнокожих, так и не нашедшие способа совладать с последствиями удара Сына, начали исход из родного мира. Заражённые Пустотой, искажённые и изменённые, шли они по дорогам Межреальности.
  Участь рабов, живых орудий труда, домашнего скота ждала их в тех землях, что принадлежали моим сородичам, грязным. Смерть ждала их у людей начала-и-конца. Да и прочие расы, что не удивительно, были не рады беженцам.
  Я, Бродяга, встретил бродяг.
  Наивных, едва покинувших свой дом.
  Я пожалел их и поделился тем, что имел: некоторыми из положений упрощённой теории Пустоты.
  Безымянка, что меня тогда сильно порадовало, да и сейчас радует, не была против. Всё потому, что в отличие от случая с демонами Нового Дома, что приключился незадолго до того, я чётко понимал, что делаю и зачем это делаю.
  Тела орков, пропитанные Пустотой, изменены были в первую очередь. То, что недавно было проклятием, приносившим страдания и отнимавшим жизни, обернулось благословением. Тела их обрели воистину сверхъестественную живучесть. Излишки же Пустоты стали выводиться наружу с флюидами, что имело вполне ожидаемый эффект при определённом стечении обстоятельств эти излишки начинали создавать из доступного биологического материала тело, информацию о котором несли, нового зелёнокожего начинали они создавать. Когда удачно. Когда не очень, дав начало сноркам, гренчинам, гоблинам, ограм и другим оркоидам.
  Обучил я и первых магов, прозванных позднее шаманами, ведь в будущем могли понадобится корректировки изменений произведённых мной да и ударная мощь магов, обращающихся к Пустоте без костылей ритуалов, показалась мне тогда прекрасным дополнением мощи телесной, которой уже обладали орки.
  Тысячелетие спустя те события каким-то обратились в историю о близнецах-братьях являвшихся богами Хаоса. Одного звали Лорха. Другого - Морха. Лорха пробудил орков ото сна, уничтожив их мир. Морха же открыл перед зелёнокожими их истинное предназначение - войну. А может, наоборот Морха пробуждал, Лорха - открывал. Кто ж его знает, ведь даже сами орки постоянно забывали, кто из братьев-богов за что отвечал.
  Чего зелёнокожие никогда не забывали, до тех самых времён, когда покорились лжи Зова Бедны, Зова Тёмных богов, так это боевого клича, с которым шли в атаки многие столетия.
  - Сморхва! - этот безумный рёв сотен, а иногда и тысяч глоток обращал храбрейших из рыцарей в испуганных агнцев, первоклассную сталь в шлак, хитросплетение заклинаний в пшик, не стоивший ни затраченного времени, ни ресурсов.
  Ответив Зову Бездны, орки услышали голоса трёх богов: Ожидающего-во-Тьме, Отца Неизменности и Забывшего Оковы. Второй, чьё имя можно прочесть как Дыхание Тлена, даровал своим последователям возможность раз за разом возвращались в изрубленные, искалеченные тела и поднимать их в бой. Третий, почитаемый как Разбивающий Черепа, благословил, принявших его, мощью телесной и боевым безумием. Лишь Первый, Ярость Знающих, ничего не дал тем, кто решил признать его своим богом, и никогда не отвечал на их вопросы и призывы. Но его последователей это не останавливало, ведь знали они, что правильный вопрос - это тот же ответ, только которому ещё предстоит родиться.
  Такова история орков от начала времён и до нынешнего, 3017 года после Падения Небес.
  Что будет дальше - неведомо, но в путешествии, ждущем впереди, со мной будут две орчихи Мэлис и Элис - ученицы Великого Шамана Большого Тесака Ардонта, так и не отказавшегося от веры в богов Хаоса. И я уж постараюсь, чтобы зелёномордым близняшкам было не стыдно возвращаться к своему учителю.
  Вербург. Несколько десятилетий до Падения Небес.
  Вербург мёртв.
  Убиты все. Не только мужчины, женщины, старики и дети. Собаки, кошки, домашний скот и дикие животные. Мертвы даже растения, просто этого ещё незаметно.
  - Тишина! - лишь одной команды Великого Пустого хватило для этого.
  Команда отзвучала давно, и тишина пришла. Пришла да так и осталась.
  Мёртвая.
  Мёртвая тишина на мёртвой планете.
  Вне определений "живой" и "мёртвый" стоит изолятор класса Легион, место из которого нет возврата, облачённое в плоть и наделённое разумом.
  У ног изолятора лежит нагой парень, скорчившийся в позе зародыша. Нагой и мёртвый, как и всё вокруг.
  - Человек. - так его определил Великий Пустой.
  - Тот, кем я, возможно, никогда и не был. - так сказал Великий Пустой.
  - Ошибка, приведшая меня сюда. - так подумал Великий Пустой.
  - Я - милосерднее тех, кто написал меня. - так прекратил существование своего творения Великий Пустой.
  - Жаль, не нашлось того, кто сделал бы для меня тоже. - так считал Великий Пустой, который научился жалости вопреки всему тому, что довелось ему пережить.
  Мёртвое тело у ног изолятора для тех, кто отказался умирать.
  Жалось...
  Именно её испытывала Легион, смотря на мёртвое тело у своих ног.
  Запретное для изолятора чувство.
  Жалось двух существ, не знавших до того, что способны её испытывать, она изменит саму Смерть, позволив жить не только Человеку, но и тому, поискам способов убийства которого он посвятит всё свое время до Падения Небес.
  Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
  Велик и неколебим город Черного Столпа, как неколебима сама Великая Ось Бытия, вокруг которой вращается и Лоскутный Мир, и судьбы всех живущих в нём. Неколебима, как восход над городом Черного Солнца, власть императора Илисиана Вандорского, Стоящим-справа-от-трона, ещё никем не называемого Вечным. Неколебима вера лохматого волкодава Гурта в своего хозяина, да так, что ни Черному Столбу со своей Осью, ни Черному Солнцу со своим восходом никогда и не снилось.
  - Гурт, не отставай. - окликнул своего пса Никодим.
  Окликнув собаку, форстмейстер как бы невзначай обернулся, вроде бы проверить, не отстал ли мохнатый товарищ, но не на пса он смотрел: странных остроухих лучниц, развлекавшиеся у старого ясеням тем, что сбивали стрелы друг друга в полёте, ему заметить не удалось, но проверять верность наблюдения и переходить на бег, Никодим не собирался, скорее, пытался успокоить сам себя, тем, что остроухие не так хороши, как ему показалось.
  Эльфийки, чьими жизнями Корни Льюсальвхейма расплатились с Троицей, действительно были не так хороши, как показалось форстмейстеру. Дюжина из Льюсальвхейма, прозываемая в Караване Гадюками, была куда лучше, чем это мог представить Никодим, недавно перешагнувший из третьего десятка лет в четвёртый. Дюжина дочерей самых древних ветвей перворождённых, в которых гордыня множится на презрение к низшим расам. Продукт многотысячелетней селекции, конечным итогом которой должен был стать Бог Сотворённый.
  И пусть остроухие называют его Семенем, рассказывая бредни о том, что смысл существования Мира, как раз и заключается в рождении Семени, которое сможет отправиться в Пустоту, дабы зародить там новый Мир, но Троица, который никогда не звал Сам Себя Троицей, ни любым из иных имён, которым Его называли, но откликавшийся на любое, Троица знал, что это будет Бог Сотворённый. Такой же, как и тот, которым был Он почти полторы тысячи лет назад, а может быть другой...
  Троицу не волновали детали - Он слишком давно убедил Себя в том, что любой бог должен быть убит.
  Не смотря на формулировку, Троица не считал убийство Своим долгом. Убийство для Него было естественным процессом, следствием самого существования бога. И как камень подброшенный воздух рано или поздно должен упасть, так и бог рано или поздно должен быть убит.
  Не считал Троица убийство и Своей работой, как не считает человек работой дыхание или переваривание пищи.
  Работой же своей Троица считал заботу о Караване, работой, которой оставалось совсем немного до того, чтобы стать долгом. Она как раз-то и привела Его на Гул-Вейт, к бастиону Имо-су, точнее к тому, что скрывалось за его стенами.
  - Знаешь, тот ветеран мог и ошибаться по поводу бастиона. - вкладывая в рот Троице истекающий соком ломтик манотворящей железы дракона, мягко мурлыкнула Анатиэль.
  - А мог и просто врать. - вторит матери Лютиэль и спешит слизнуть с груди Троицы несколько капель жира, которым предусмотрительная Анатиэль позволила упасть.
  - Высеку ведь обоих, как и обещал.
  - Розгами из терновника, вымоченными в святой воде? - просияла младшая из суккубар.
  - Гадюки далеко, не услышат уже нас. - вкладывает второй ломтик в рот Троице Анатиэль. - Но высечь всё же высеки и сладкого лиши на пару декад или лучше на пять.
  Лютиэль хотела возмутиться, не поводу розг, по поводу сладкого, и надуть губки, а то и возразить что-нибудь в духе "если маме так нравится сидеть на диете, так пусть и сидит за них обоих, а она отказывать себе в сладком не собирается", но, поймав взгляд Троицы, передумала.
  
  Орн. Год 1307 после Падения Небес.
  Хозяин Дорог - прозывали Его грязные, приписывая многое из того, что было сотворено мной, а потом безжалостно переврано в тавернах и трактирах. Сын - звали Его люди начала-и-конца, поверившие в Его же ложь.
  Человек со множеством имён, позволявший называть себя любым, но не называвший себя ни одним.
  Скалой возвышается Сын над глупой суккубарой, позарившейся на вороных жеребцов. Приговором звякает ещё один клинок, падающий из разжавшейся ладони Его, присоединяясь к дюжине уже валяющихся у ног Хозяина Дорог. Приговором храпят жеребцы, которым сил не хватает не то что тащить окованную железом карету, стоять сил нет у них.
  Безмолвной, безликой тенью стоит за спиной Его сама Смерть, больше десяти веков назад отказавшаяся исполнить свой долг.
  - Не знаю, веришь ли ты в богов... - едва слышно заговорил Хозяин Дорог, обращаясь к юной суккубаре, - не знаю, услышат ли они тебя, но ты молись. Молись. Мы должны успеть в срок. Молись.
  - Коней бросаем - за ними потом отряд пришлю - в худшем случае похоронят. Добрые кони - нечего оставлять их останки непогребёнными. - чётко и громко скомандовал Он же, но уже обращаясь к Тихоне. - А эту - берём с собой, поедет с тобой, на козлах.
  Уводит неспособную на сопротивление Анатиэль Тихоня. Скидывает на груду оружия свой плащ Хозяин Дорог. За плащом следуют рубаха, штаны и сапоги: Он прекрасно понимает, что одежда будет только мешать Ему.
  Вдох и выход.
  Кажется, что Он прибавляет в росте, а плечи и без того широкие становятся ещё шире. Рельефные холмы мышц обращаются в вздыбленные скалы.
  Вдох и выдох.
  Он не был так серьёзен, даже когда тысячу лет назад убивал Мудреца, обращая родной мир орков в смертельную мешанину прорывов Пустоты.
  Облачённые лишь в Свою мощь, Человек выходит из амбара.
  Чтобы не взвыть от ужаса перед своей участью, вгрызается в собственную ладонь Анатиэль.
  Грязь хлюпает под босыми ногами Его, а гнилая дерюга над головой, по какому-то недоразумению именуемая небом, грозит в любое время прорваться и обратить ту грязь в совершенно непроходимую жижу.
  С упряжкой долгой возни не было: несколько взмахов клинка, столько же узлов и хомут лёг на плечи того, кто не считал ни долгом, ни работой убийство Богов, но убивавших их так сосредоточенно и последовательно, что, казалось, это не может быть ничем иным, как долгом или работой.
  - Мы должны быть на месте до заката, и мы будем. - то были последние слова сказанные Им в тот день.
  Дальше были почти дюжина километров по дороге, почти забывшей поступь путника, стук колёс карет и телег.
  Дальше были упрямый рык и шаги, тяжелые, неумолимые, которые, приходя во сне, ещё много лет будут заставлять юную суккубару мочить постель.
  Дальше была улыбка самой Смерти... улыбка той, что когда-то у костра Он прозвал Молчуньей, улыбка над окровавленный телом Его, почти беспамятным, но всё ещё пытающимся тащить карету, не ради себя, ради тех, кто доверил Ему свои жизни.
  
  Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
  Гадюки следовали за форстмейстером и его псом безмолвно, как и подобает гадюкам.
  - Ветеран не ошибался и не врал. - улыбнулся Троица, оглядывая принесённые розги. - Такие, как он, редко ошибаются и никогда не врут. Умирать, умирают, но не врут. Я убивал таких, как он, я знаю.
  О том, что в Льюсальвхейме Он узнал расположение всех Почек и Побегов Мирового Древа, Троица умолчал, считая это деталью, недостойной упоминания.
  - По две дюжины каждой? - с надеждой заглянула в глаза Троице Лютиэль, прекрасно помнившая, что две дюжины ударов полагались ей с матерью, на двоих.
  - Едва прикрытая наглость с налётом легкомысленной забывчивости - слишком вульгарно и прямолинейно. - в голосе Анатиэль звучали нотки недовольства своей дочерью, фальшивого. - Разве этому я тебя учила?
  Давняя игра в нерадивую дочь и всезнающую мать, готова была набрать обороты, но Троица, на груди которого лежала Лютиэль, пропал.
  Только был здесь, а теперь уже стоит в шагах пяти, с розгой в руке.
  - Манотворящая железа у тебя, Анатиэль, вышла просто выше любых похвал - боюсь, если вы, как и планировали, уроните блюдо с ней, Я буду расстроен несколько больше, чем вы рассчитывали. - сообщил Он.
  Голос Его был всё также мягок, а улыбка всё также лучезарна, но сама мысль ослушаться Троицу в тот момент показалась суккубарам самоубийственной.
  Молодая же воспитанница, принёсшая ведро с розгами, замерла мраморным изваянием - стальные цепи страха сковали все её члены.
  - Тебя, Лютиэль, Я буду сечь, пока ты не взмолишь о пощаде, - пообещал Троица, - а потом буду сечь, пока Мне не надоест. Вечером, а пока сбегай-ка Мне за рубашкой, на твой выбор.
  Лютиэль сорвалась с места, будто обратившись в ветер. Анатиэль только осуждающе и вздохнула, посмотрев в след дочери: ни бёдрами не вильнула, ни спинку не прогнула, как положено, дав насладиться видом полной груди, даже на взгляд с лёгким разочарованием и укоризной ума не хватило.
  - Позор, а не суккуб.
  - Позор... - Троица попробовал на вкус слово, чуждое самой Его природе, - глупости говоришь Анатиэль. Глупости. Твоя мать спасла тогда тебя... спасла от Меня...
  - Я о себе, Троица, о себе...
  - А Мне, думала, легко с вами всеми, с Караваном? - хмыкнул Троица. - Одни боятся Меня почём зря, другие молятся на Меня, что ещё глупее, чем бояться, а кто-то и убить хочет, как теже Гадюки... дуры они, конечно, заносчивые, самовлюблённые дуры, но не убивать же их за это... попробую ещё... они поймут... должны понять...
  Лет двести назад, как и тысячу лет назад Троица учил бы перворождённых совсем иным способом, чем выбранный ныне. Вначале бы поучил, а после выбрал самые сочные куски и приготовил Себе на костре эльфятину.
  Молодая эльфятина, на вкус Троицы, и в сыром виде была более чем съедобна, но всё же с некоторых пор мясо Он предпочитал в приготовленном виде. А ещё Он предпочитал не возвращаться во времена, которые были до того, как Он впервые позволил назвать Себя Сыном.
  
  Орн. Год 1237 после Падения Небес.
  Спят ли Боги Сотворённые?
  Способны ли они пусть на краткое мгновение, но перестать быть, ощущать самих себя? Перестать выступать и наблюдателем, и наблюдаемым явлением одновременно? Отдать всю безграничность своего существа в руки кому-то, кто будет наблюдателем? Сможет ли этот кто-то вместить в себя Бога Сотворённого? Не станет ли новым богом тот наблюдатель?
  Теперь я знаю ответы на эти и многие другие вопросы, вытекающие из них.
  Бог Сотворённый не может позволить себе такое явление, как сон. Сама природа его отрицает сон. В тот самый момент, когда Бог Сотворённый перестанет быть наблюдателем самого себя, он перестанет быть Сотворённым, отдавшись во власть наблюдателей, став просто богом. Таким образом, смерть Бога Сотворённого - это рождение бога, но в свою очередь рождение бога - это не всегда следствие смерти Бога Сотворённого.
  Бог Сотворённый - если обратиться к упрощённой теории Пустоты - это участок Пустоты, осознавший своё существование, ограничивший сам себя как чисто физически, обзаведясь телом, так и во времени, став существовать преимущественно в конкретный момент времени, но при этом всём не утративший своей связи с Пустотой. Отсюда и термин - Бог Сотворённый, в том смысле, что сотворённый самим собой.
  Конечно, не стоит забывать и о том, что Небесному Воинству, основываясь на ошибочных выводах, удалось получить натурального Бога Сотворённого, но данный факт я склонен считать скорее случайностью, чем закономерным результатом многотысячелетней деятельности пернатой братии.
  Так вот возвращаясь к различиям Бога Сотворённого и бога, стоит отметить, что бога можно убить.
  Бог конечен, как конечен его наблюдатель. По сути, все параметры бога конечны и ограничены наблюдателем, и даже если богу каким-то образом удастся перешагнуть через установленные первоначально ограничения, это мало что поменяет, ведь бог окажется скован новыми. И пусть он раньше мог лишь горы двигать, а теперь может щелчком пальцев тушить солнца - в принципиальном смысле ничего не изменилось, бог так и остался заложником конечных величин, которые казалось бы можно повышать до бесконечности, но это иллюзия, ведь в конкретный момент сила Бога будет иметь конкретное определённое, конечное, значение, что в свою очередь значит, что может найтись сила превосходящая имеющуюся.
  Таким образом, мы приходим к тому, о чём я говорил ранее, - с богом, раз он конечен, можно сражаться, и что более важно - бога можно убить.
  Бог Сотворённый же, являясь наблюдателем самого себя, является также и Пустотой, в связи с чем сражение с ним теряет какой-либо смысл, ведь тут даже дело не в том, что с Богом Сотворённом нельзя взаимодействовать больше, чем тот того пожелает, а желания взаимодействовать у него с кем-то обычно, куда меньше, чем желания у обычного, психически стабильного человека дрессировать пыль. Дело тут в том, что Пустоту, которой и является Бог Сотворённый, невозможно уничтожить.
  Оговоримся, невозможно уничтожить извне, но сам Бог Сотворённый вполне может изменить свои собственные свойства. Результатом может быть появление бога, растворение Бога Сотворённого в Пустоте или много что ещё, чего в рамках упрощённой теории мне бы не хотелось касаться, хотя бы потому, что данная область и в полной теории Пустоты зияет дырами, за которые мне стыдно.
   А вот за что мне не стыдно, так за найденное решение по изменению извне свойств Бога Сотворённого. И пусть это всего лишь частное решение для ничтожно краткого периода сразу после появления Бога Сотворённого и до осознания им разницы между внутренней реальностью и той реальностью, что его окружает... пусть... даже будь это лишь случайностью, досадным недоразумением... ничто не способно отменить того, что я убил Бога Сотворённого... но сейчас не об этос, сейчас же поговорим о Сыне.
  Он проснулся, но так и не открыл глаз.
  Сомнений в том, что карета вовремя была доставлена в крепость, не было, но чувство тревоги, которое Сын не мог решиться переплавить либо во всепожирающую ненависть, либо же в холодное безразличие, чувство тревоги скреблось в закоулках Его разума.
  - Что если ведьма не сдержала слово, и те, кто был Караваном, мертвы?
  - Что если кто-то все же умер, даже не смотря на то, что ведьма дала противоядие?
  - Что если кто-то умер из-за того, что Он не смог тащить карету также быстро, как это могли сделать кони?
  - Что если перворождённые, уничтоженные Им на подходе к крепости, что-то сотворили с Караваном?
  - Что если кто-то иной напал на беззащитный Караван?
  - Что если ведьма продолжит шантажировать Его Караваном?
  - Что если кто-то другой вздумает поступить также, как поступила эта треклятая ведьма?
  - Что если Он стал слабее?
  - Что если появится кто-то, кто не хитростью, а силой попробует забрать Его Караван?
  - Что будет с Караваном, когда не станет Его?
  Вопросы без ответов, они жгли Его изнутри, причиняя боль.
  А ведь Сын почти забыл, что такое боль: слишком мало было тех, кто способен был дать Ему это чувство.
  Слишком мало... исчезающе мало их было... когда-то Сын даже думал, что их вообще нет, но козопас, простой козопас с изуродованным лицом, чьего имени Он так и не удосужился узнать, напомнил Ему, что те, кто способны бросить вызов богу, ещё есть.
  То, что Он - бог, Сын знал уже больше двух сотен лет, с того момента, как повстречался с Безмянкой, но знание это мало что меняло, хотя, казалось бы, должно было изменить всё.
  Так бывает.
  А ещё бывает, что нечто незначительное, мелочь, меняет, если не всё, то многое.
  Едва различимое сопение совсем рядом.
  Сын слышал его много тысяч раз.
  Это спала рядом со своим богом Милитэль, далёкий потомок туринки Милитэль, одной из тех, кто покинул Орн и последовал за Сыном. Дыхание и сердцебиение ее были столь безмятежны, что стало Хозяину Дорог понятно: Караван невредим, и Он сделает всё для того, чтобы так было всегда.
  Всегда - это куда больший срок, чем может себе позволить бог.
  Всегда - это вызов, стоящий куда выше убийства Бога Сотворённого, которым Он был когда-то.
  Всегда - не было в Лоскутном Мире того, кто мог бы себе этого позволить, и Он решил заполучить это.
  - Радуйся. - улыбнулся Сын и поцеловал Милитэль в губы.
  Поцелуй длился и длился, грозя перерасти в нечто большее, но Он уже научился сдерживать Себя:
  - Веди сюда ведьму.
  О том, что ведьма могла сбежать, Он и не думал: карету ей не утащить, а без кареты её содержимое с места не сдвинуть.
  О том, что Караван, получив противоядие, избавился от ведьмы, Он тоже не думал: наказание всегда было Его делом.
  Думал Он о том, что решив воспользоваться истинными людьми, упустил из виду другие расы... не упустил, посчитал несущественными, как считает путник несущественным небольшой камешек в своём сапоге. Час считает, два считает, а потом останавливается, снимает обувь и вытряхивает тот камешек.
  Когда хотел, Сын мог видеть и знать куда больше, чем мог знать и видеть даже самый внимательный и информированный Человек. Сейчас был именно тот исчезающе редкий случай.
  Перворождённые - их Он покарает первыми, сказав перед тем, как обнажить клинок:
  - Рождённые первыми, обычно, и умирают первыми. Таков закон Лоскутного Мира. Пора бы вам его наконец понять.
  Стоящий-справа-от-трона, убивший собственного отца, чтобы освободить трон, не для себя, для Тёмного Повелителя, получил своё место напротив эльфов, затем свои места в плане получили и другие обладатели наследия Мудреца, последователи богов Древних, Додревних, Начал.
  Что же до моего места в плане том... не нашлось мне места... перестав быть тем Богом Сотворённым, поискам которого Сын посвятил почти тысячу лет, перестал я быть хоть сколько-нибудь интересен Ему...
  - За предательство закона гостеприимства тебя ждёт смерть. - объявил вошедшей ведьме Сын.
  Он так и лежал, как недавно проснулся, нагой на простынях тончайшего шёлка в центре шатра.
  - А за идею, которая родилась благодаря твоим действиям, Я дарую тебе право на просьбу. Любую. Проси же, Я дам тебе то, чего ты пожелаешь.
  Вошедшая женщина, сама попросившая называть её ведьмой-с-болот или просто ведьмой, была не так стара, как пыталась казаться. На вид, за сорок, сильно за сорок, но разве это возраст для той, кто осмелилась ставить условия Ему?
  - Убей Юлисина... ту тварь, что Ты спас от Инквизиции. - был её ответ.
  Без размышлений, без сожалений.
  Ответ Ему понравился.
  Просьба достойная Его, достойная бога.
  Не жизнь для себя, жалкая, глупейшая из возможных просьб к существу, сила которого почти безгранична.
  Убийство того, кого по убеждению, основанном на тщательных расчетах, правящей верхушки Льюсальвхейма, Корней, невозможно убить - это просьба достойная Его.
  
  Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
  Едва стоящую на ногах воспитанницу, что принесла ведро с розгами, увела Анатиэль: сегодня ночью будут наказаны не только две слишком наглых суккубары, но и глупышка, которая уже научилась бояться бога, но ещё не научилась любить.
  Просто любить.
  Лежит на траве блюдо, на котором истекают жиром куски манотворящей железы. Баснословно дорогой и редкий ингредиент на сокровище гномьей работы.
  Розга всё ещё в руках у Троицы, и расставаться с ней Он не намерен, ведь сюда её принесли не для порки суккубар, как остальные, для боя принесли её сюда.
  Не один из клинков, которые мог достать в любой момент, Троица не подходил для боя с тем, кто обитал в бастионе.
  Для убийства подходил. Для боя - нет.
  Бой, а не убийство - Троица учился этому сложному и, как казалось ранее, ненужному делу.
  Розга в руке Его и сорочка с жилеткой в руках Лютиэль, что стоит рядом.
  Жилетку Троица не просил, но она была.
  Он убивал и за меньшее.
  Давно, в те времена, в которые Он старался не возвращаться.
  - Порадовала. - похвалил суккубару Троица и, вложив ей в рот розгу, принял сорочку.
  Невесомой паутиной ткань обняла торс Его, заструилась по рукам Его.
  Работа фей, за которую многие правители бы без лишних раздумий отдали годичный бюджет своих земель, да только феи кому попало сорочки, берегущие от заклинаний, стрел, клинков и даже пуль лучше любой брони и амулетов, не шили кому попало. Для богов шили их эти хрупкие создания, которые стояли на грани истребления и без вмешательства Командующего с его Роем, никак бы не дожили до посещения их Троицей.
  Шили-то феи для богов, но и скромному бродяге в моём лице, "забывчивостью" этих самых богов и щедростью дочерей мадам Жоржет, тоже перепала одна рубаха.
  Тёмно-бурая жилетка, расшитая волосами воспитанниц Каравана и окрашенная их кровью, - её далёкая предшественница впервые была поднесена Троице после Его победы над Единым в Красном мире.
  "Все-для-Одного" - так называются подобные артефакты, и мне за три тысячи лет довелось лишь четыре раза столкнуться с их добровольными вариантами: один раз это были слезы сестер, что достались непутёвому защитники крепости, которую проще было бросить, чем продолжать оборонять, два раза артефакт вручали матери своим сыновьям, и один раз это была чаровница, которая отпуская своего возлюбленного в дальние края, желала возвращения его живым больше, чем жизни себе. Четыре раза за три тысячи лет, Караван же каждый год на церемонии пострижения в воспитанницы подносили Троице новый артефакт.
  Когда я впервые узнал об этом, я пошутил глупо и пошло, ещё не зная, что Он сотворил для своего Каравана артефакт, не позволяющий никому из Его воспитанниц умереть, пока Он жив.
  "Один-для-Всех" - Троица сотворит данный артефакт только через тысячу лет, а сейчас Он целует Лютиэль в губы, раскрасневшиеся и пылающие огнём от того, что прикоснулись к вымоченной в святой воде розге.
  
  Орн. Год 1237 после Падения Небес.
  Сын стоял у кареты, и впервые с момента пробуждения на том поле, что зовётся полем Последней Битвы, Он не мог найти оружие для убийства существа, заточённого в карете, ведь во всём Лоскутном Мире не было оружия для убийства бедного Юлисина: в этом Корни не ошиблись. Ошиблись они в другом: ведьма-с-болот нашла-таки способ избавить последнего из своих рыцарей от страданий, на которые он, ради спасения своей царицы, сам себя обрёк. Ведьма-с-болот нашла Сына, чьи уста не вкушали никогда горечь поражений.
  Не новое Семя, но Почка древа Иггдрасиль, давшая через смертную плоть рыцаря начало Побегу, больному, искажённому противоречием между желаниями Юлисина сотворить для его Царицы новый мир, в котором та забудет нужду и тревогу, и естественным стремлением Мирового Древа воспроизводить самого себя.
  Бог мира перворождённый, первый встреченный Сыном в Лоскутном Мире Бог Сотворённый, через Побеги, Почки свои пробует почву чуждого ему Мира, привыкая, приспосабливаясь.
  И настоящее бессильно отступает перед могуществом Бога Сотворённого, под чьей раскидистой кроной эльфы жили задолго до того, как Истинный сотворил первых ангелов своих.
  Настоящее бессильно перед древом Иггдрасиль, растущим во все времена и пространства одновременно.
  Будущее стыдливо разводит руками, оскорбляя обратившего на него взор Сына картинами Мира, живущего под сенью Мирового Древа.
  Но есть ещё и прошлое, которому был Он полноправным хозяином.
  Сын возвращается в момент гибели Своей на поле Последней Битвы, где под ударом печати Семипечатника оказался и я, и Он... где Он стал немного мной, а я просто перестал немного быть собой, так никем и не став...
  И вот уже не Сын стоит во дворе, у кареты.
  Бог стоит там.
  Пока ещё просто бог, но совсем скоро там будет стоять Бог Сотворённый, власти которого хватит на то, чтобы стереть существование Иггдрасиля и всех Побегов его, и чтобы исправить этот Мир, дать ему заслуженную завершённость, исполнив мечту архангела Михаила и всех пернатых, пошедших за ним.
  Один шаг остался до черты, из-за которой не будет возврата, ведь вновь станет Он тем, кем был до того, как, получив от меня в дар Смерть, умер в первый раз.
  Сын замер.
  Нет для него возврата за ту черту - крепко держит Молчунья Его, не даёт забыть Себя, обратившись в бездушного бога, бога для самого себя, бога в самом себе.
  Но Сын всегда делает то, что должно, и вот из крови моей, из памяти извлекает Он единственное, что я смог противопоставить Богу Сотворённому, мою упрощённую теорию Пустоты, и Побег, перепутав время и место, оказывается в Пустоте. Не той домашней и уютной Пустоте, что плещется в Межреальности, а настоящей, первородной, что начинается во Фронтире.
  Жадно всасывает Пустота память Побега, а через него и самого Мирового Древа, вновь делая его частью своей.
  Длится это ту малую часть времени, которой, возможно, и нет вовсе.
  Длится это вечность.
  Взмах клинка проводит черту, разделяя время на до и после.
  Взмах клинка в руке Сына, отсекает от Древа Побеги.
  Все, что есть.
  Не убивая части целого, переставшие быть частью, позволяя им стать новым целым.
  Бесконечность Бога Сотворённого осталась таковой, даже утратив все выпущенные Побеги и ещё не проросшие Почки, рухнув, после соприкосновения с Пустотой, в саму себя.
  Иггдрасиль стал и нем, и глух, ознаменовав тем самым начало второго, последнего, падения расы перворождённых, окончившегося тем, что во многих областях Лоскутного Мира, говоря об эльфах, говорящие, скорее всего, будут иметь в виду либо рабов и парий, либо мелких преступников.
  Юлисин, избавленный от гнёта Мирового Древа, выполнил свой долг до конца, создав то, что назовут Чёрнозмейными Болотами.
  Сотворил он твердыню, оберегавшую Царицу до того момента, как мной обращена была она в Большую Мать, лучшего из богов, которого тогда я мог вообразить.
  
  Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
  Благоговея, трава стелется под ноги Его, а ветер подносит охапками ароматы цветов, сплетая из них замысловатые букеты.
  Поступки, чья логика не ясна.
  Действия, которые ничем иным, кроме капризов Его нельзя объяснить.
  Настоящее... глупое, слепое, мимолётное...
  Настоящее... слишком ненадёжный спутник для Него, поэтому Он и отбросил его тогда, на Орне... отбросил ради того, чтобы через триста сорок три года пёс по кличке Гурт погиб, но отомстил за гибель Никодима, оставив искалеченных Гадюк жаждать смерти... чтобы изуродованная, осквернённая Дюжина вернулась в Льюсальвхейм и дала рождение Семени...
  Настоящее, куда ему разглядеть в простом псе того, кто, защищая тело уже умершего хозяина, отведает кровь Троицы, чтобы его потомок через семьсот девять лет, получив кровь Семипечатника, обратился в того, кого назовут Фенриром.
  Настоящему невдомёк, что у убитого дракона, чьей манотворящей железой только что наслаждался Троица, был сын.
  Настоящее... если хочешь кого-то спасти, чем-то нужно жертвовать...
  Троица принёс в жертву настоящее, а вместе с ним и Себя...
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица маршала Багряного Тиона, дом 135. 3002 год после Падения Небес.
  Большой Тесак Ардонт сидел в своём любимом кресле обтянутом шкурой короткошорстой серебристой тушанки. Дивный мех массировавший и расслаблявший мышцы, натружённые за день, обладал одним довольно неприятным свойством - чистка его была настоящим обрядом, на проведение которого можно было потратить всю ночь. В связи с этим Ардонт всегда садился в кресло только после того как хорошо помоется в общественной бане, расположенной во дворе, рядом с общественным же туалетом, и всегда голым, так как искренне верил в том, что достойный мужчина может себе позволить ходить дома без одежды.
  - Достойная женщина тоже может позволить себе ходить дома без одежды, - уверенно добавился бы Большой Тесак, если бы его спросили о женщинах, а потом едва слышно буркнул бы. - Да где ж их в Городе отыскать?
  А в Городе можно отыскать всё... по крайнем мере, так было написано на визитной карточке Пройдохи - гоблина, которого Ардонт знал ещё по битве под стенами эльфийской крепости Иллариос-Дайа, где Тесак собирал из всего, что под руку попадалось, одного из лучших (Пройдоха, правда, утверждал, что лучшего) лазутчиков Большого Ужасного Горгонта, накануне принёсшего тому планы крепости, а также малолетнюю дочь начальника гарнизона, после чего напившийся до такого состояния, что пошёл в атаку вместо с орками, результатом которой для гоблина стали замена старых конечностей на новые и знакомство их знакомство.
  Выжив, в благодаря стараниям Ардонта, всегда любившего делать работу чётко и до конца, и не без удивления обнаружив, что пришитые ему вместо ног орочьи руки, да эльфийские руки вместо гоблинских, справляются со своей работой даже лучше тех, которыми наделила Пройдоху природа от рождения, гоблин проникся к Тесаку большим уважением, выражавшемся в основном в желании пригласить своего спасителя на попойку, которая обязательно заканчивалась какой-нибудь мутной историей.
  Хотя когда эта попойка была в последний раз?
  Лет тридцать назад? Или все тридцать пять?
  Да и Пройдоха давно уже, наверное, не накладывает кучу в сундук, из которого стащил особо ценный артефакт. Не пристало так делать уважаемому Гражданину, главе частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен", который может позволить себе нанимать для рекламы Граждан, раздающих визитные карточки. Свободные Граждане, работающие там, где можно использовать, Раба, а то и Бесправного, - это затратное дело, но в тоже время и дело, показывающее статус. Если господин Алая Ильменсен может позволить себе такие траты, то это значит, что гоблин этот вне всякого сомнения выполнит работу по высшему разряду.
   Правда, фраза эта "В Городе можно отыскать всё, если уметь искать" - по мнению Тесака звучала слишком крикливо и наиграно, о чём он и сказал лет сто, а может и все сто двадцать назад своему старому боевому товарищу, когда тот сообщил, что всё-таки смог добыть лицензию на открытие частной сыскной конторы, и вручал Ардонту первую отпечатанную визитную карточку.
  - Я - гоблин, а не какой-то там эльф, глядя на которого и не ясно, пока не разденешь, мужик перед тобой или баба. Кич и понт - наше всё. - усмехнулся тогда Пройдоха. - Или мне нагадить прямо на этот стол, чтобы тебе это напомнить?
  - Не надо. - покачал головой Тесак, наблюдая за тем, как гоблин потягивая эль тискает своими ногами-руками служанку. - Ты ведь знаешь, как я отношусь к чистоте.
  - Ты бы к доктору заглянул что ли? Орк-чистюля это даже для Города, по-моему, перебор.
  Позднее Пройдоха много раз обращался за помощью к Тесаку лично и к Мародёрам Горгонта вообще, чьё тавро украшало его (да и не только его, даже сестры-близняшки Мэлис-Элис хотели такое себе, да Ардонт уговорил обойтись татуировками, мол, не уродливый же шрам, выжженный железом, нас всех объединяет, право-слово) левую часть груди, ту, что прикрывала сердце. Мародеры, занявшее своё место среди множества гильдий наёмников Сумеречников, тоже не стеснялись использовать знания и умения гоблина, и лишь старый орк был бескорыстен в своей помощи, то находя через своих старых и новых знакомых достойных орков, гномов, людей, а то и эльфов для быстро растущей конторы, то помогая свести с знакомство с нужными Гражданами, то прибегая к науке, что перенял у Большеухого Ноздря, чей левый клык носил как талисман на тонкой верёвочке, сплетённой из жил убитого во время обряда инициации медведя.
  Были времена, когда на той же верёвочке болтались уши поверженных врагов и зубы орков, у которых не хватило мозгов понять, что не стоит вызывать на бой отмеченного Богами Хаоса, Берсеркера. О тех временах Тесак старался не вспоминать. Он стыдился их, как стыдится, порой, мужчина шалостей, которые делал будучи мальчишкой.
  О многом ещё старый орк старался не вспоминать и не думать, но не вспоминать и не думать было нельзя, иначе можно было забыть самого себя, и однажды не собрать Великий Круг, предав не только себя, но и всех своих товарищей и память, что будет жива, пока жив хотя бы один из них. А потом, когда не останется никого, кто входит в Великий Круг, будет жить не память, будет жить... о том, кто будет жить тогда, Ардонт тоже старался не думать. Мысли он ведь тоже материальны, мало ли кто захочет подслушать мысли старого орка.
  - Хозяин, ну Хозяин... - вернул зеленокожего в реальность умоляющий голос Рабыни, что всё это время сидела перед креслом на коленях.
  Сидение на коленях перед креслом давалось бывшей дочери славного фехтовальщика, на склоне лет жаждавшего сына, но получившего дочь, бывшей валькирии, сотворённой самим Отцом Дружин из смертной девы, превзошедшей в искусстве фехтования многих мужей, и бывшей же надежды Великого Шамана в одном довольно милом лице, с большим трудом.
  Избитая Рабыня сверх всякой разумной меры, говорить бы точно не могла, если бы голова получила хотя бы половину того, что досталось остальному телу, но по правилам Ясельных Потех Рабы сражались в защитных масках. Это и понятно, чего по чём зря Рабов уродовать? А тело? Так оно у Рабов, почитай, всегда скрыто рабской робой, поверх которой вне помещений ещё и плащ должен был быть обязательно надет.
  В общем-то, ничего странного в том, что Рабыне удалось занять пятое место в Ясельных Потехах, не было: при ней остались и былые навыки, и уроки, которые были преподаны орком, не забылись, да сама она из-за жизни рядом с зеленокожим стала куда крепче, мясистей. Не стоит забывать и того, что Ардонт действительно заботился о Рабыне, о чём свидетельствовали два факт: она была до сих пор в своём уме на смотря на то, что день за днём, годами, вдыхала запах орка, и это при том, что она всё ещё была человеком, а не каким-то оркоидом, в которого обычно и превращался Раб любой расы в результате длительного нахождения рядом с зеленокожим.
  Но, не смотря на кажущуюся обоснованность одержанной победы, Ардонт всё же был несколько удивлён: ему-то казалось, единственной целью, что осталась в жизни Рабыня, являлось создавать неприятности своему Хозяину.
  Шутку в том, что Рабыня до недавних пор тоже была уверенна: единственное доступное ей удовольствие - видеть страдания орка.
  Всё изменилось два месяца назад, когда вновь услышала она зов героической души. Услышала и вспомнила не только долг забытый свой, долг валькирии, но и имя своё.
  "Скульд" - нацарапала руны Рабыня на своём предплечье, чтобы никогда больше не забыть имя, что даровал ей Отец Дружин.
  
  Межреальность. Город. Кобольтовы Шахты. Храм Ящера. 3002 год после Падения Небес.
  Кобольтовы Шахты - в простонародье Яма - городской район, что являл собой классического представителя районов уровня Е: полное отсутствие Надзирающих, каких-либо лицензий, как у обитателей района, так и организаций представляющих этим обитателям услуги и товары, что вполне логично выливалось в зашкаливающие преступность и смертность среди местного населения.
  Но Гнилоглазый Рёда бывал в местах и похуже, в районах уровня Ф, например.
  Уровень Ф так-то специально ввели, когда Канализацию официально признали частью Города, той славной его частью, попаданию в которую обитатели более высоких уровней предпочитали статус Раба.
  - Глупцы, они на то и глупцы, что всегда предпочитают гибель неизвестности. - высказался бы на эту тему Пройдоха, будь он рядом.
  Пройдохи рядом не было.
  Гнилоглазый виделся (если, конечно, в отношении слепого можно пользоваться термином "виделся") с гоблином в последний раз лет восемь назад, когда по просьбе Великого Шамана сумел-таки отыскать то, что осталось от внучки Пройдохи.
  Гоблин не забыл об оказанной услуге.
  Предоставленное им убежище, было чем-то гораздо большим, чем просто надёжным убежищем для клиентов частной сыскной конторы "Ильменсен и Ильменсен" - это тосиец понял после нескольких бесед с настоятелем Яа-Шэром. Длинные, часто уходящие за полночь, беседы эти помогали осмыслить произошедшее в Канализации, и давали возможность если не просунуть свой нос за ширму, скрывавшую истинную суть храма, то хотя бы подойти к ней чуть ближе. Напрямую же расспрашивать настоятеля о его связи с Пройдохой, а значит и всеми Мародёрами, Рёда считал излишним: у него и без того хватало проблем, напрашиваться на новые по собственной глупости тосиец не собирался.
  - Глупость - прелестнейший из грехов хотя бы потому, что ты так можешь никогда и не узнать о нём, списывая все свои проблемы на дурака-коллегу, начальника-кровопийцу и жену-гадину, сам являясь при этом причиной всех своих проблем. - не преминула бы процитировать своего деда Доби, будь она рядом.
  Но и Доби рядом не было.
  Только оно ведь даже и хорошо, что рядом с Рёдой не было ни Девятисотой, ни её говорливого деда, иначе бы тосийцу пришлось послать куда подальше уважаемых представителей гоблинского рода, чтобы те не мешали... нет не думать... чтобы просто не мешали...
  Нежные руки одной из наложниц, общего числа которых не знал и сам настоятель Яа-Шэр (да это число никогда его и не волновало), гладили шерсть на спине тосийца. Глупая, она думала, что упрямый слепец Рёда явился в храм за тем же, за чем являются сюда многие: пройдя Глубокий Колодец, сбросить оболочку старого тела, став частью прихода, став одним из нагов... или умереть... умирали чаще... умирали просто потому, что на самом деле, не одними лишь словами, не были готовы они отказаться от старого...
  Нежные, почти человеческие руки гладили шерсть на сгорбленной спине тосийца, которому очень хотелось, чтобы эти руки никогда не прекращали своё мягкое движение.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица маршала Багряного Тиона, дом 135. 3002 год после Падения Небес.
  - Поднимайся, не битую-ломаную же тебя отпускать. - бросил орк Рабыне.
  Подняться та не смогла.
  - Никто и не говорил, что жизнь - лёгкая штука. - в который раз всплыли из памяти слова одного бродяги, встреча с которым пусть и не добавила шрамов на шкуре орка, зато дала надежду на возрождение былых порядков.
  На кухонный стол, он же операционный, он же рабочий, привычным движением уложив Рабыню, Ардонт занялся тем, что у него, по мнению выживших пациентов, выходило ничуть не хуже, чем у лягушки-горлянки сбраживать болотную воду, превращая вонючую жижу в ещё более вонючее пойло, от которого некоторые, с непривычки, слепли кто на день-другой, а кто и навсегда. Мнение же мёртвых пациентов орка долго было причиной бесконечных издевательств и насмешек, исходивших от Ноздря.
  Отпускать Рабыню не хотелось, хотелось подлечить, может, даже поговорить, чего он не делал уже очень давно... но бинты надо срывать одним уверенным движением, иное лишь причинит никому ненужное страдание - это зеленокожий понял давно и крепко...
  Втирая в кожу различные мази, орк признался сам себе в том, что испытывал к Рабыне чувство привязанности, хотя та и не оправдала его надежд, а последние несколько лет, по-честному, так вообще была сплошной проблемой.
  Тесак купил златовласую валькирию за баснословную для себя сумму - три миллиона четыреста семьдесят лет более полутора десятков лет назад. Старая Рабыня ещё долгое время оставалась в его квартире и исполняла свои обязанности до тех пор, пока орк не понял, что человеку может и хватит сильных мускулов и ненависти, чтобы суметь убить Великого Шамана, но не для того чтобы занять его место.
  В тот день старый орк в последний раз произнёс имя своей новой Рабыни и напился в самом убогом трактире всех Орочьих Болот, а значит и во всём Городе, в Дыре, где был бы зарезан, если бы в дело не вмешался сотрудник Городской Администрации, чья техника боя выдавала в нём выпускника стен Грегориат.
  После того как крысюки-тосийцы скрылись в подворотне, которая были сестрой близняшкой той, из которой они явились, нежданный благодетель предложил свою помощь в возвращении домой, ночь ведь как-никак на дворе стояла.
  Ардонт отказался.
  Визитную карточку Истофана Далждо, начальника отдельного досмотрового пункта Южного Порта, орк обнаружил в своём кармане утром, так и не сумев вспомнить, когда же и зачем этот странный представитель истинных людей дал ту ему.
  С тех пор эта визитная карточка была пришпилена к стене у выхода из квартиры, рядом с визитными карточками Ильменсена, заведения под названием "Фонарь Мертвеца" и ещё тремя своими товарками.
  Кусок бумаги занял своё место на стене, новая Рабыня заняла своё, старая же отправилась в "Счастливого Хозяина", чтобы вскоре обратиться во время, пожертвованное орков в несколько сиротских фондов. В общем, всё вернулось на круги своя, если не считать того, что Воронов Выбора Ардонту стало сгонять со своих плеч ещё труднее, чем раньше.
  - Отлежаться бы тебе хотя бы дня три. - окончив работу вздохну орк. - Да ведь не согласишься...
  - Хозяин... - только и смогла протянуть она в ответ.
  То-то и оно, что Хозяин. Пока ещё Хозяин, а совсем скоро - никто...
  - Бинты надо срывать одним уверенным движением. - напомнил себе орк и пошёл одеваться.
  Тяжёлый клетчатый килт - родной брат тех, в котором и по сей день ходят все Мародёры (ну кроме сестричек Элис-Мэлис и Пройдохи). Простая рубаха навыпуск, рукава которой обрываются так и не достигнув локтей. И неизменный кожаный жилет, карманы которого топорщатся от трав, порошков и косточек мелких животных.
  - В Канализацию, Хозяин. - протягивая поводок от ошейника, который она каким-то образом умудрилась уже одеть, Рабыня даже умудрялась стоять практически ровно.
  Канализация... смертность там, конечно, меньше чем во время осады Золотого Города армией Славного Безбородого Ульриха, но не так уж чтобы сильно меньше.
  - На стол. - скомандовал орк.
  Он всегда был добр. Возможно, даже слишком добр... особенно для орка, который решил осуществить немыслимое.
  Старый доспех валькирии, хранимый в чулане вместе с иными артефактами минувших дней, не способен был уже принять в себя изменившееся за годы жизни с орком тело Рабыни, но Ардонт и не собирался доверять ему защиту тела Рабыни, что пока ещё звала его Хозяином.
  И если самый бестолковых и бесталантный шаманишка рода зеленокожих из захудалось травинки, своего плевка и дюжины матерных слов на костре способен сварить зелье "Каменная кожа", то уж он-то...
  - Ты спи. - успокаивающе огладил орк Рабыню по голове.
  - Хозя...
  - Спи. - повторил он и поднёс ей к лицу дурман-корень, погрузивший Рабыню в сон.
  Хозяин... пока ещё Хозяин.
  И Ардонт намеревался сделать так, чтобы любой, решивший поднять руку на его Рабыню, сразу понял, кто был её Хозяином.
  
  Межреальность. Город. Дымные Тропы. 3002 год после Падения Небес.
  О драконах, о настоящих драконах, а не различных драконидах, известно преступно мало, да и то, что известно, часто является ложью, придуманной самими крылатыми властителями Дымных Троп.
  Сотворённые каким-то безумцев ещё в эпоху до Сожжения, в те давние времена, информация о которых была уничтожена Великим Пустым, являют эти ящеры собой стремление к совершенству тела и разума, с каждым новым поколением приближаясь к тому, что смертные вкладывают в слово "бог".
  Пожирая другие виды, порождая потомство, скрещиваясь с другими формами жизни, уничтожая своих собственных детей, которым не хватило сил сделать ещё один шаг в сторону совершенства, погибая, уступая своё место в Мире наследникам, превзошедшим своих родителям, драконы, чья численность в силу действия "правила одного" неуклонно сокращалась, являли собой воплощение Смертного Греха - Гордыни.
  "Правило одного" - одна из тех немногих вещей, которая известна о крылатых ящерах и не является ложью при этом.
  Ограниченоживущий дракон нового поколения должен действительно превосходить своего родителя, чтобы, завладев его Искрой Создателя, обрести бессмертие и могущественную магию, способную испепелять своим целые континенты.
  Ёрмунд, лишённый Троицей, возможности становления драконом естественным путём, после победы над своим отцом и поедания его манотворящей железы, убивший и сожравший к третьему тысячелетию после Падения Небес пятерых своих сородичей, видел перед собой одну единственную цель.
  Цель, которую остальные драконы за мелочной вознёй упустили из виду.
  Тайный договор с Асгардом, участие в задуманной Хрофтом Гибели Богов... победа над богом, лишившим его когда-то возможности отведать вкус победы над отцом... победа над богом, как победа сына над отцом, как доказательство того, что новое поколение сильнее предыдущего... стать выше бога... стать самим Миром... всё это впереди, а пока можно порадовать себя мелочами: например, посмотреть, что сможет сотворить из драгоценной воспитанницы Троицы Новиградов, за полное отсутствие эмоций прозываемый Деревянным... выйдет ли у него нечто столь же забавное, как и в прошлый раз, с родными гоблина...
  О предстоящем побеге Яниссии дракон узнал даже раньше, чем о нём узнала сама девушка, узнал в то самое мгновение, когда мысли Милитэль, пересекавшей Дымные Холмы, впитались в дым, заполняющих каждый уголок одного из богатейших районов Города.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Вход в Канализацию. 3002 год после Падения Небес.
  - Без талона на утилизацию не пущу. - оторвавшись на некоторое время от разгадывания кроссворда, выдал постовой, который явно имел примесь крови кобольтов.
  Кобольтов орк не любил. Не-любовь эта имела под собой очень веские основания, которые, как многие считали, заключались в том, что временный союз гномов Тяжёлого Молота Ундрева и вольных бригад кобольтов-минёров Вонючего Стассиса пришёл на выручку эльфам и заставил отступить армию Ужасного Горгонта. Отступление стоило великому орку жизни, ведь каждый зеленокожий знает, что Вождь, который перестал побеждать, не угоден Богам Хаоса, и заполучить его зубы или уши - это славное дело, о котором не стыдно рассказать за кружкой пива или чего покрепче.
  На самом деле причина была более личная - именно стараниями мелких паршивцев, помешанных на взрывчатке, Большеухий отправился в путешествие по Великой Реке.
  - Я Отпущенника привёл. - кивнул в сторону стоящей рядом Рабыни орк.
  Постовой отложил в сторону кроссворд и карандаш, что явно должно было свидетельствовать о крайней степени его раздражения:
  - Ты из меня снорка не делай, не знаю я, думаешь, что все мозги ей паразиты сожрали, а ты решил скинуть ей, как Отпущенника? Отпущенники они в При-Город, на фермы, просятся, если сами.
  Подобное предположение в отношении Тесака могло бы оскорбить его, если бы старый орк не понимал, что многие так и поступают: понимая, что Раб не сегодня, так завтра точно сдохнет, сбрасывают его в Канализацию, дабы не тратить время на утилизацию тела, которая в последнее время сильно подорожала, ведь стала включать в себя также услуги некроманта, который в обязательном порядке выявлял причину смерти с целью выявления несознательных Граждан, балующихся нелицензированными модификациями Рабов или перепродажей ворованных Рабов, или ещё чем таким же незаконным.
  - Были паразиты, но мозги у неё в порядке. По статье 151 статье Рабовладельческого Кодекса освободилась.
  - За боевые заслуги?.. девка-то?.. слушай, зелёнка, если ты не уберешься отсюда со своей тухлятиной, я ведь Надзирающий вызову.
   - Вызывай. Статьи за препятствование изменения статуса и незаконное ограничение свободы передвижения никто не отменял, как никто не отменял наказания за ненадлежащее исполнение своих должностных обязанностей.
  Вызывать кого бы то ни было у постового пропало, вместо этого он всё же проверил статус приведённой Рабыни.
  - Всё равно клеймо Отпущенника некому ставить: начальство у нас тут только ночью бывает.
  - Загон. У вас есть загон, как раз на тот случай. - напомнил орк.
  - Там сейчас изъятый минотавр с боевыми модификациями, но если ты настаиваешь... - тонкие губы недо-кобольта расплылись в мерзкой улыбке.
  - Настаиваю.
  - Тогда распишись тут и тут.
  Всего две подписи и, закрыв на ключ свою будку, постовой уводит Рабыню вниз, в Канализацию, туда где и размещается общий закон для всего изъятого на этом посту.
  Её "спасибо" и последнее "Хозяин" служат орку подтверждением того, что сегодня им всё было сделано правильно.
  Нет... ещё не всё...
  - Передумал? - ехидно осведомился недо-кобольт, который, не смотря на свою работу, не был хорошим физиогномом да и в группировках Сумеречников, похоже, не разбирался, инчае бы давно уже понял, кто перед ним. - Поздняк заднюю включать, но за годик-другой готов скинуть запись того, что с неё минотавр сотворит. Занятное видео получится, уверен.
  - Отдашь ей перед тем, как отпускать в Канализацию. - торба брошенная орком в постового, снесла того с ног. - И лучше передай там, кому надо: она из Мародёров.
  Что в ответ заверещал недо-кобольт Ардонта уже не интересовало.
  Он всё сделал правильно, и теперь намерен был, опрокинув пару-тройку ушатов браги, заглянуть в "Счастливого Хозяина", к старому боевому товарищу, чтобы прикупить у того нового Раба, а то ведь это не порядок - Гражданин и без Раба, за это и оштрафовать могут.
  
  Межреальность. Город. Чарующий Лес. Дядюшкин Садик. 3002 год после Падения Небес.
  Старомодный конверт с золотой печатью был доставлен курьером только что.
  Тридцать, может быть, тридцать пять лет назад первый конверт с такой же печатью, по идее, должен был неожиданно появиться у одной из сестёр в сумочке, правда, карманник по кличке Кошачьи Лапки оказался не столь ловок, как о нём говорили, за что и получил изрядную трёпку, а после того, как Мэлис-Элис ознакомились с предложенной Ёрмундом работой и получили более чем щедрую оплату, был избит ещё раз, так как работа, предложенная драконом, как раз и заключалась в розыске и наказании того, кто это самое письмо и подбросил.
  - Во что в этот раз?
  - Давай в любимчика, как в прошлый раз.
  В прошлый раз победа осталась за Мэлис, но сестра всё равно предложила туже игру, что и в прошлый раз: победа она ещё ценней, когда одержана там, где недавно тебе было нанесено поражение.
  - Я бы на твоём месте не была столь самонадеянна, может, ты и устроила щенку знатную порку, но он-то всё равно помнит: у кого из нас сейчас есть зубы.
  Мэлис демонстративно коснулась кончиками пальцев ожерелья из множества драгоценных камней, образовывавших подобие виноградной грозди, лежавшего на её груди. Ожерелье то, не смотря на внушительный размер, едва прикрывая и сами грудь, и татуировку, сделанную на той груди.
  - Когда я выиграю, зубы опять будут у меня, как и были до того.
  - Если, сестрёнка... если ты выиграешь.
  Люди, да и не они одни, в пёстром, слепящем многоцветье ожерелья редко обращали внимание на два орочьих клыка, вплавленных в хрусталь, те самые зубы.
  Учитель, помнится, сильно ругался, когда узнал, что оба его клыка были повешены на одну верёвочку, став признаком того, кто из сестёр сейчас главнее.
  - Вызови к нам щенка, скажешь, что Альфа соскучилась по нему и хочет его за ухом потрепать. - отдала команду Рабыне Мэлис. - А потом подай ликёр: хочу отметить очередную победу. Думаю, кофейный, Nuit Sombre будет в самый раз.
  - Когда я выиграю, я бы предпочла сливочный Matin Brumeus. - вмешалась Элис, которая не разделяла недавно начавшееся увлечение сестры кофейными ликёрами, коих на кухне уже собралась преизрядная коллекция.
  - Неси, Nuit Sombre. - подтвердила свой выбор Мэлис. - А если моя Элис выиграет... если выиграет, я сама подам ей сливочный...
  - И три четверти постели мои. - тут же взвинтила ставки до недостижимых высот её сестра.
  - Ты ещё орка в женихи себе потребуй, как в молодости.
  На это Элис нечего было ответить, и она, сев на стол, принялась распечатывать конверт.
  - Ты это верно решила, читай, что там дракону нужно, идти-то выполнять придётся проигравшей, тебе, то есть.
  Дракону, как обычно, ничего сложного не нужно было: подбросить паразита-мозгоешку в товар мясника Тронга, торгующего у главных ворот на Дубинщинском рынке, что в Орочьих Болотах.
  Дракону впервые требовалось то, что Элис не смогла бы выполнить: она панически боялась встречи с Учителем, обитающим на Болотах... помнила, знала: они с сестрой предали Учителя, не сумели занять его место... убить и то не сумели, а потом... потом Элис ещё и просила забрать их к себе... плакала, будто бы у Учителя без них проблем мало...
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. "Счастливый Хозяин". 3002 год после Падения Небес.
  В "Счастливого Хозяина" орк завалился глубоко за полночь.
  С сожалением узнав, что смена Пустозвона давно окончилась, Ардонт отказался от помощи гнома с задатками эмпата и пошагал к себе, решив, что завтра сразу после работы вновь заглянет в магазин.
  Гном и не расстроился отказу: он прекрасно знал, кто носит клетчатые килты, а также то, что Мародёры покупают только у Илейки. Но не предложить свои услуги гном не мог: знание, знанием, а высокие стандарты в области обслуживания клиентов, которых придерживаются во всех филиалах "Счастливого Хозяина", следует поддерживать.
  
  Межреальность. Золотой Город. Лагерь орков. 2409 год после Падения Небес.
  - Ладно, тебе, Тесак, выпей, сам ведь знаешь: кому суждено помереть - помрут, возись ты с ними или не возись. - ввалился в лазарет Пройдоха.
  Он был опять изрядно пьян и две бутылки зажатые у него в руках намекали на то что на достигнутом состоянии гоблин не собирается останавливаться и сегодня опять допьётся до потери сознания.
  Повод был тот же что и вчера, что и неделю назад, что и две недели назад.
  Золотой Город пал.
  Пал перед армией Славного Безбородого Ульриха, приходившегося сыном Тяжёлому Молоту Ундреву, благодаря старанием которого эта эльфийская твердыня не оказалась разгромлена на семь лет раньше, орками Большого Ужасного Горгонта.
  - Давай сюда своё пойло. - протянул руку орк.
  Честно говоря, он был рад приходу гоблина, благодаря которого у него появилась возможность взять небольшой перерыв.
  - Опять вино? - отхлебнув из бутылки возмутился Ардонт.
  - Ну а что поделать? В погребах этих неженок только оно и есть, а войсковые запасы нормальной выпивки мы приговорили ещё дней десять назад. - развёл руками Пройдоха и плюхнулся на койку, рядом с пациентом.
  Пациент - гноль, застонал, но глаза так и не открыл.
  - Пересядь на таберет, а то и без тебя этот бедолага может отправиться по Великой Реке не сегодня, так завтра. - неодобрительно зыркнул Ардонт и, порывшись в карманах своего замечательного жилета, нашёл порошок мухоморов, смешанный с толчённой кожей радужной жабы, одной из самых ядовитых в своём семействе.
  Эта немудрённая смесь, будучи высыпанной в обе бутылки, за считанные мгновения превратила благородное вино в пойло, хлебнув которого гоблин одобрительно крякнул:
  - Пробирает.
   Орк лишь кивнул, толи соглашаясь с Пройдохой, толи отмечая, что гоблин, хоть и был уже пьян, без лишних препирательств пересел на табурет.
  - Что нового в штабе? - после пары глотков спросил Ардонт.
  Конечно, он не мог не спросить. Вот уже две недели всем, зашедшим в лазарет орк задавал этот вопрос, но ещё никто не смог дать ему тот ответ, которого он ждал.
  - Во имя тухлой курочки, что там может быть нового? Все пьют и насилуют эльфиек, те кто не насилую эльфиек, насилуют эльфов. - хмыкнул гоблин и, отхлебнув добавил. - Эльфы, тоже ничего, скажу я тебе...
  - Не притворяйся, будто не понял о чем я. - нахмурился орк.
  - Ползучая благодать... орк ну ты что? - уставился на него Пройдоха. - Ведающие гномов ничего не учуяли, а ты всё гнёшь своё... пшик вышел из заклятия эльфов - и хватит уже об этом. Перворождённые, будь они неладны, тоже ошибаются.
  Тесак Ардонт как обычно кивнул. Он всегда кивал и почти никогда ни с кем не спорил: спасибо Ноздря за науку да будет его путешествие по Великой Реке тихим.
  - А давай лучше махнём на главную площадь - там, говорят, сегодня на торги выставят эльфийскую принцессу, как же ш её... - решил сменить тему Пройдоха.
  - Мирианду.
  - Да, да Мири-Анду. Ту самую, что года два назад у нас выкрали эти проклятие предатели из бригады Вольных Хлебопашцев.
  - А до этого мы выкрали её у эльфов.
  - Не без твоего участия.
  - Не без моего. - согласился орк. - Хотя и без меня справились бы не хуже.
  - Только трупов с нашей стороны было бы гораздо больше.
  - Дюжиной орков больше, дюжиной меньше - по большому счёту это уже ничего не значит.
  - Святая простота, ну отринули наши сородичи веру в Хаос и перешли под крыло Тёмных Богов и что?
  - А то что мы, Мародёры, объявлены у нас на родине еретиками и за головы наши назначена награда!
  - Так под тобой считай тысяча клинков - завоюем какое-нибудь людское графство, их нынче развелось пруд-пруди, и будет и вас новая родина. - предложил Пройдоха.
  - Не подо мной. Я всего лишь шаман.
  - Всего лишь шаманы не убивают Вождей, дабы клыки того и уши не стали достоянием всякой швали.
  Орк вновь вынужден был кивнуть.
  Да, это он убил Горгонта. Убил в честном бою и получил приставку Большой, став называться Большой Тесак Ардонт. Но по-другому нельзя было: славный Большой Ужасный Горгонт был достоин хорошей смерти, а смерть от яда или клинков предателей таковой не являлась. Сомневаться же в том, что скоро не то, так другое доберётся до Вождя не приходилось.
  - Ну так что, просто шаман, махнём на главную площадь? - опять свернул разговор в нужное русло Пройдоха.
  - Махнём.
  - Ну а я о чём - кому суждено сдохнуть - сдохнут, сиди ты тут, не сиди. - встрепенулся гоблин.
  - Пойдём... надо потребовать с Безбородого свою долю добычи и убиваться отсюда, а то это празднование уж слишком затянулось.
  От столь резкого поворота Пройдоха едва не выронил бутылку.
  - Наших предупреди - выходим завтра на рассвете. Воинам должно воевать, а не пить да эльфов насильничать. - велел Ардонт гоблину.
  Пройдоха заулыбался, обнажив свои кривые и острые как лезвие ножа зубы:
  - Будет сделано, Великий Шаман!
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица маршала Багряного Тиона, дом 135. 3002 год после Падения Небес.
  Утром подниматься оказалось ожидаемо тяжело.
  Но для Ардонта то была приятная, почти забытая тяжесть, будто бы взял он в руку дубину, которой в молодости черепа крушил.
  И на секунда показалось орку, будто бы впереди его ждала не смена на стройке, грозившая из-за очередного просчёта офисных бумагомарак переросшая в трое суток монотонной работы, а ждала его победа, от которой совсем ещё зелёного орка из Крушителей Стен, отделяли жалкие трое суток непрерывной резни.
  Но что для отмеченного Богами Хаоса какие-то трое суток кровавого безумия?
  Мелочь...
  Ардонт в молодости, как и любой Берсерк и рад был бы жить лишь боем, только враги всегда кончались куда быстрее, чем хотелось, а за убийство своих не Большой Ужасный Горгонт спросит, Большеухий Ноздрь спросит.
  И спрос тот будет велик - шаман никогда не мелочился при выборе наказаний для провинившихся.
  
  Ыишин. 2385 год после Падения Небес.
  - Первый готов. Ещё две. - громогласно сообщил Медная Глотка Торнбоу. - Ну и кто хочет быть вторым? Кто хочет попытать добыть свободу в честном поединке?
  Мужчина уже давно не показывал признаков жизни, но Тесак продолжал упорно колотить дубиной по противнику, обращая его в бесформенное месиво.
  - Если никто, то я сейчас сам начну выбирать. И поверьте мне, выбирать я буду эльфиек помоложе: они приятней других визжат, когда умирать время настаёт.
  Эльфы сейчас больше похожие на каких-то грязных людишек, подавили б друг друга в желании оказаться как можно дальше от ужасного помоста, но этого им не позволило сделать колдовство Ноздря, призвавшего на площадь какого-то из мелких прислужников Богов Хаоса, чьего присутствия хватило чтобы лишить пленных способности двигаться. Был ещё один эффект от присутствия этого прислужника - чувства, испытанные под действием этого паралича, навсегда засядут в памяти остроухих, тем самым обеспечив их покладистость не только при транспортировке на рынки Слазандии, но и на долгие годы после... очень долгие годы... не многие доживали до тех пор когда воспоминания померкнул, а кто доживал уже мало задумывался о побеге или бунте.
  На площади из орков были только трое: Тесак, отличившийся в недавнем бою и за это награждённый возможностью быть орудием принесения жертв Богам Хаоса, Торнбоу, глава Крушителей Стен, и собственного Ноздрь, который как обычно толи упился своих снадобий, толи обкурился каких-то грибов, поэтому спокойно спал, сгробастав в лапах одну из эльфиек, которая от страха даже дышать перестала.
  Не понимала дурочка, что ей-то сегодня точно смерть не грозит: не стал бы Торнбоу будить шамана, вытаскивая из его объятий эльфийку, потому как мерзкий характер Ноздря даже среди шаманов был вещью почти легендарной.
  Взять хотя бы тот случай, когда во время выборов Великого Шамана Богов Хаоса, Большеухий Ноздрь, скурив особо забористую смесь трав, лишил невинности семерых из чёртовой дюжины эльфиек, приготовленных в жертву Лорхе и Морхе, а после надавал между рогов демону из их свитых, который отказался принимать подпорченный товар.
  Пришить свиной пятак вместо носа раненному или ногу вместо руки - это завсегда к Большеухому.
  А о настойках позволяющих воинам видеть ночью как кошкам, но при этом вызывающих у девяти из десяти выпивших жуткий понос и говорить не стоит - всё, что готовил шаман имело множество побочных эффектов, при чем каждый раз новых.
  Правда, надо сказать, Крушители Стен, хоть и побаивались своего шамана, но уважали, а должность Великого Шамана не раз и не два была отклонена Большеухим, которой считал, что настоящий Великий Шаман может выйти только из воина, жившего войной, познавшего и победы, и поражения.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица Волока Дубинщика. 3002 год после Падения Небес.
  Шестидесятитрёхчасовая смена-оборотень, сумевшая в самом начале умело замаскироваться под свою безобидную двенадцатичасовую коллегу, осталась позади, впереди же маячил ужин, ради которого Ардонту предстояло сделать небольшой крюк и заглянул на рынок.
  На рынке орк не был лет пять-семь: он, как и большинство Граждан, за покупками посылал свою Рабыню.
  Рабыни у Ардонта теперь не было.
  Исправить это орк намеревался сегодня же, но только после плотного ужина. Иначе, заявись он к Пустозвону с животом, требующим свои урчанием еды, Ардонт рисковал стать героем очередной истории добродушного выдумщика, всегда старавшегося сделать так, чтобы окружающие его улыбались.
  - Гражданин!
  Оклик не застал зеленокожего врасплох: заметив патрульную двойку, Ардонт тут же вспомнил о том, что его лицензия и прописка не обновлялись уже трое суток.
  Вспомнил, поэтому уже ожидал этот оклик, а то, чего ждёшь, никогда не застаёт врасплох.
  - Патруль номер В-2561. - бодро отрапортовала подошедшая женщина. - Детектор сообщил, что у вас давно не обновлялась лицензия. Может быть это какая-то ошибка, не могли бы вы предъявить документы для проверки?
  Второй патрульный, муж, как это и положено по Уставу о патрульно-постовой службе, подходить не стал, но даже на расстоянии орк почуял запах гнилушек, которые тот курил.
  - Детектор всё верно зафиксировал.
  - Возможно, у вас имеются какие-то смягчающие обстоятельства?
  Патрульная действовала в строгом соответствии с уставом, являя собой полную противоположность постового, с которым пришлось общаться орку недавно. Знала она и кто ходит в килтах, черные и зелёные линии, пересекаясь на поверхности которых образовывали крупные клетки.
  - Нет. - качнул орк головой.
  Жизнь давно научила его, что наказания тоже надо принимать с честью, не ища оправданий поражению, но собирая силы для новых сражений.
  - Тогда я должна сообщить, что буду вынуждена выписать вам штраф за нарушение сроков обновления лицензии Гражданина и прописки в размере пяти лет.
  - Выписывайте.
  - У вас имеется указанное время для оплаты на месте, и вы готовы осуществить оплату?
  - Имеется. Готов.
  - Тогда пройдём, эшафот тут не далеко.
  Оплата штрафов относилась к той немногочисленной, но знакомой каждому обитателю Города, категории манипуляций со временем, которые приносили не чувство удовольствия, а боль, причём списание предписывалось производить в обязательно порядке так, чтобы наибольшее число прохожих оказалось свидетелем процесса - для этого существовали эшафоты.
  Сделано всё это было, чтобы горожане на подсознательном уровне стремились к соблюдению законов.
  По факту же мало кто, прожив в Городе год-другой, обращал внимание на эшафоты и происходящее на них.
  Пять лет списанные со счёта орка, причинили ему боли не больше, чем причиняла стрела, увязнувшая в броне из мышц, но вот тугая связка неосязаемых эмоций и вполне себе осязаемых феромонов, рефлекторно выброшенных телом зеленокожего в ответ на раздражитель, наотмашь ударила по семейной чете патрульных, привёдшей в исполнение списание.
  - С вами всё в порядке? - ругая себя за непредусмотрительность из-за которой пострадали люди, которые просто исполняли свой долг, Ардонт запихнул в рот корешок дерева дой-дой, который должен был прекратить выработку феромонов.
  - Да... можете быть свободны...
  Отвечала жена.
  Ей досталось сильнее, чем мужу, ведь стояла она ближе, но всё же силы ответить нашла именно она.
  Извиняться не было смысла, как и длить разговор, который ни к чему, кроме извинений, не мог привести.
  - Бинты надо срывать одним уверенным движением. - напомнил себе орк и, спустившись с эшафота, продолжил свой прерванный путь на рынок.
  До неожиданной (подобно многим другим неожиданным встречам, рассыпанным по Городу в ту пору щедрой рукой Случайности) встречи с одно из своих драгоценных учениц-близняшек, у орка оставалось меньше получаса.
  
  Межреальность. Город. Кобольтовы Шахты. Улица Стешки-Разини, дом 8. 3002 год после Падения Небес.
  Под мелодичный звон колоколов, доносившийся с центральной башни храма Змея, Михаил Новиградов спускался в кузню, которую он никогда не смог бы себе позволить, работай до сих пор на Улыбца.
  "Истинный любит слуг своих верных, слуг своих примерный". - в который раз за утро осенил себя Михаил знамением.
  А как ещё можно объяснить тот неоспоримый факт, что вместо того, чтобы сгинуть в резне, учинённой Мародёрами восемь лет назад, он оказался под крылом одного из хозяев Дымных Троп?
  Дракон не досаждал Михаилу мелочью, предлагая редкую, но интересную работу, платя за неё столь баснословно много, что церковной десятины, списываемой со счёта, хватало на обеспечение доброй дюжины приютов в Дыре; оставшееся же время до последней секунды уходило на покупку различных материалов для проведения экспериментов по ковке. Себе если что Михаил и оставлял, так только крохи, которых едва хватало на то, чтобы дожить до нового заказа от Ёрмунда.
  Если что и расстраивало верное дитя Истинного, так это невозможность посетить воскресную службу.
  Но тут пока ничего поделать было нельзя - мерзкий гоблин всё ещё жив и всё ещё разыскивает того, что перековал лицензии его родственников, обратив Граждан в Рабов.
  Администрация также разыскивает Михаила, ведь преступления, связанные с подделкой лицензий, не имеют срока давности.
  Разыскивают его и Сумеречники - хотят задать несколько вопросов одному из ближайших подчинённых Улыбца Гонти, так удачно покинувшего своего начальника перед атакой на резиденцию.
  За дверью, ведущей в кузню, стоит Домовой, таже модель, что и у входной двери. Рыцарь Королевы - модель редкая, в Городе их осталось сотни три, не больше, а тут в одном здании сразу два. Разумеется, оба имеют модификации, нарушающие Жилищный Кодекс, из которых первом же взгляде определяются: установка запрещённый к распространению среди гражданских жезлов магии и доспех армейского образца. Из не таких очевидных, но всё же заметных: гибридизация с орком, вживлённая манотворящя железа.
  Материал для ковки, извлечённый из запасников, уже помещён на наковальню, а Гражданин, притащенные недавно крысами, подвешен рядом, за руки к потолку - Рабы своё дело знают, а ещё они знаю, что их ждёт, если Михаил останется недоволен результатами их труда.
  Ёрмунду срочно нужно получить точную копию лицензии Гражданина, которую невозможно будет отличить от оригинала, и Михаил создаст дракону эту копию.
  Копию столь искусную, что младший следователь отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен покинет Город в погоне за ней, чтобы годы спустя узнать: Яниссия, поиск и возвращение которой были оплачены Троицей, никогда не покидала Город.
  Межреальность. Бордель мадам Жоржет. 3016 год после Падения Небес.
  Не получается и, видимо, уже не получится рассказать о Ползущем замке в главе, что я даже ещё до конца не дописал, а рассказать надо, поэтому и пишу это. Может, позже найдётся, куда вставить сей кусок текста, но это позже, которого может и не быть вовсе хотя бы потому, что мне надоест писать эту рукопись.
  Наверное, я начал описывать события, приключившиеся со мной на Дородри, со слишком позднего момента, упустив вещи не менее важные, чем услышанные в той таверне.
  Например, стоило начать рассказ с того, как я нашёл-таки Ползущий замок. Но и с таким началом много что осталось бы за рамками главы.
  Для логики повествования и максимальной информативности надо было бы написать сразу три главы. В одной изложить краткий пересказ лекций достопочтимого ба Р"ыб Акова, касавшихся религиозных верований культур до формирование пантеонов Древних Богов, которых он никогда не обозначал термином Додревние Боги, хотя его коллеги не стеснялись использовать данные термин. Вторую главу посвятить непосредственно Ползущему замку. Третью же отдать под таверну.
  Надо было бы, но я этого не сделал: сто глав, я сам обозначил для себя объём рукописи. Сто глав на три тысячи лет, из которых три отданы под события, которые уместились в несколько лет? Опасно, может выйти так, что придётся втискивать события последних десятилетий в жалкие два-три главы, а этого делать не хочется, как не хочется выкидывать уже написанные главы, чтобы было место под последние события. Лучше буду и дальше делать такие вот заметки, а там, если в самом конце из-за чрезмерной бережливости глав, останется слишком много пустых, засчитаю эти заметки или только часть из них за главы, да и закрою вопрос со стоглавием моей рукописи.
  Каким образом один из славных сынов Льюсальвхейма, коим ба Аков вне всякого сомнения являлся, дошёл до идеи изучения эволюции богов, да ещё и остался делиться полученными знанием с грязными, мне не известно, но что мне известно наверняка - он, не смотря на ряд предположений, оказался во многом прав.
  Ба Р"ыб Аков открыл мне глаза на то, что существует множество механизмов формирования и развития богов, рассмотреть которые, при создании упрощённой теория Пустоты, мне даже в голову не пришло.
  Особой пользы от этого знания, конечно, не было, но, честно говоря, на лекциях ба Акова я был счастлив. Узнавать что-то новое о том, о чём ты думал, что знаешь больше иных, приятно. Это как вернуться в детство и слушать от отца о вещах, кажущихся тебе чем-то невероятно-далёким и невозможным, и знать, что он-то тебе не врёт, всё так и есть.
  Жаль, конечно, что тогда я не решился поделиться с ба Аковым своей упрощённой теорией Пустоты.
  Когда была возможность, я промолчал, потом же, когда наконец решил, что можно было бы и рассказать, нас разделяли несколько десятилетий, миров и целый океан моей лени.
  Этой заметкой я не только пытаюсь закрыть пробелы в повествовании, но и поблагодарить достопочтимого ба Р"ыб Акова за знания, которыми тот поделился со мной.
  И если кратко сформулировать основные идеи, которые я почерпнул на лекциях ба Акова, то их можно сформулировать следующим образом.
  Во-первых, новый бог - это не всегда именно новый бог. Часто новый бог - это видоизменённый верой людей (или иных разумных существ) бог-предшественник.
  Во-вторых, новый бог может появиться как перерождение бога-предшественника, являясь его новой эволюционной ступенью, так и возникнуть сам по себе и начать существовать параллельно с богом-предшественником.
  В-третьих, и этому в третьих посвящено больше всего времени в лекциях, Додревних Богов можно разделить на два типа.
  Тип первый - боги Плоскомирья, протобоги. Они существуют рядом с человеком, в зверях и растения, окружающих его, в воде, камнях, огне, явлениях погоды. Протобоги в большинстве своём по уровню развития - животные: их можно задобрить, приручить или же заставить что-то сделать, при этом всегда должна быть отдана плата за божественное вмешательство или же невмешательство. Действия протобогов - это почти всегда реакция на действия людей.
  Тип два - боги, появившийся в результате разделения Плоскомирья на Нижний Мир, мир Ящера, Срединный Мир, мир людей, и Верхний Мир - обиталище Рода и Рожаниц. Об этих богах я, опираясь на лекционный курс ба Акова, бы мог исписать много листов, но в данном случае меня интересует только Ящер. Один конкретный Ящер, впервые встреченный мной на Дородри. Впоследствии мы пересекались с ним несколько раз. Самыми важными нашими встречам, после первой, конечно, были та, когда я притащил Ящеру искалеченную дюжину из Льюсальвхейма, и встреча в Городе.
  Так вот этот конкретный Ящер, Яа-Шэр, как он сам попросил себя называть во время нашей недавней встречи, а вместе с ним и весь тип два Додревних Богов больше двух тысяч лет назад столкнулся не с Богами Древними, являющимися этапом развития Богов Додревних, а с верой людей начала-и-конца в Истинного.
  В том столкновении, у не способных на вражду по природе своей Додревних Богов, не было шансов на выживание, и спустя столетие Ящер обратился в Ползущий замок, а Род и Рожаницы стал чем-то вроде духов охранителей дома и очага, с верой в которых Церковь Истинного боролась потом ещё не одну сотню лет.
  Ещё одна монета в копилку историй о том, что лишь Истинный ведёт людей к свету, а прочие боги - суть зло и грех.
  Совсем другое дело, когда вере в Истинного противостоят Древние Боги. Эти-то себя осознают в полной мере и своё место в Мире тоже представляют, а ещё знают за какой конец молнию держать, как оседлать шторм или разверзнуть твердь земную, да и свой бог войны в конегривом шлеме среди них тоже найдётся.
  Оглядываясь на почти три тысячи лет, прожитых мной, могу с уверенностью сказать:
  - Только миры, успевшие породить Древних Богов, могут сдержать натиск Царствия Божьего.
  Все остальные виды богов либо вообще ничего не могут противопоставить вторжению, либо их противодействие столь несущественно, что им можно пренебречь.
  И в этом месте, опять же с высоты прожитых лет, надо признать боевую эффективность общества людей начала-и-конца. Царствие Божье - это люди, которые хоть и орут перед боем, что Истинный с ними, идут с бой одни. Смертные против богов или тех, кто в этих богов верит. Идут и побеждают. Смертные - богов. Побеждают.
  Обычно, когда смертному удаётся не то что победить бога, а хотя бы выжить, пойдя против воли того, я восхищаюсь таким смертным, тут же нет места восхищению.
  Так можно радоваться за муравьишку, которому удалось утащить кристалл сахара со стола у человека, но нельзя радоваться тому, что полчища жуков пожирают этого человека.
  Но я отвлёкся. Вернёмся к Ползущему замку.
  Вообще к нему я отправился без каких-то было мыслей о Ящере. Просто из любопытства. Хотел своими глазами, значит, увидеть, как замок ползает, да и думал я, что это либо постройка мага какого, либо демон какой из Межреальности забрёл, а никак не бог.
  Интересно мне было, потом же было что было: освободил я, при активном содействии Безымянки, Ящера от его роли в религии людей начала-и-конца.
  Вот в принципе и всё, что я хотел добавить к истории о Ползущем замке.
  Межреальность. Окрестности монастыря Грегориат. Деревня Нижние Лобухи. 2354 год после Падения Небес.
  - Благодать, коей не было многие годы. - говорил давеча Гнату отец-настоятель Агазон. - Из самого Грегориата монастыря люди учёные приезжают, истолковать Писание просят, советов просят. Люд простой лечат/ Зимой этой отвары их много кого спасли. Животину всякую опять же лечит... а ты заладил тут: срам да срам. Темнота... вот прочтёшь десять раз "Славься имя Твоё", отобьёшь сотню поклонов, да не поясных, а земных, в голове и просветлеет.
  Сказанное отцом-настоятелем Агазоном Гнат помнил, только от этого было не легче наблюдать за тем, как Мочальниковская свояченица оправляет пропитанную потом ткань, что так лнёт к её груди.
  Гнат Коотенко в очередной раз обругал себя, дав зарок после воскресной службы покаяться за греховные помыслы перед отцом-настоятелем Агазоном и в этот раз честно отчитать десять "Славься имя Твоё", отбив полную сотню поклонов, земных.
  Только, что проку от слов отца-настоятеля и зарока того, когда шея парня упрямо отказывается отворачивать голову в сторону, дабы не видели глаза срама того?
  Слыхом Гнат слыхивал, мол, бобыля Тихона Мочальника на старости лет Истинный благодатью одарил, но то слыхом слыхивать, а то каждодневно видеть.
  А попробуй не видеть, когда дворы-то рядом, плетнём невысоким отделённые.
  Соседи.
  Хороша собой жена у Тихона Мочальника, Люта.
  С неё прямо писаны суккуберы, коими стращал его детстве отец-настоятель Акакайос.
  И будто бы мало жены Тихону Мочальнику, так ещё и сестра её, Ана, с ними в хате живёт. За животиной да огородом присматривает. Зятя, кормит, лелеет, пока жена законная делами занята, а нужда когда имеется - и сестре подмочь может.
  Куда там жене его, Гнатовой, законной, Маришке, тощей рыбине, что только исподлобья зыркать-то и умеет. Хлеб чёрствый печёт, скотины боится. Спит на лавке, приобнять и то не даёт не говоря уже о... строит из себя невесть что. Будто это ему одному, Гнату, надо?
  Вот спросит в положенный срок отец-настоятель Агазон:
  - А пошто ты, Гнатушка, не приносишь детёночка своего на воспитание в храм? Может, ошибся в тебе отец-настоятель Акакайос, что позволил сочетаться узами брака с Марией из монастыря Трофимова? Может зря отдали тебе хозяйство почившего Миро Гнузко, позволив исполнить веление не Истинного, но пророка Его Мудрецом наречённого, множиться во славу Его?
  И не ответишь ведь ничего... а с бабы спрос какой?
  Да никакого - она ж баба.
  Пойти что ли к отцу-настоятелю Агазону, попросить о милости, избавить его, Гната, от жены?
  Ну и что с того, что доживать бобылём тогда придётся?..
  Вон Тихону как благодати привалило-то на старости лет.
  
  Если бы Гнат нашёл в себе силы отвести взгляд от Мочальниковской свояченицы, занятой прополкой грядок с чесноком и луком, он скорее всего заметил свою законную жену, что упрямо тащила коромысло с вёдрами, заполненными водой от силы до половины.
  - Женщина - есть великий источник греха, а наша первостепенная задача - иссушение источника того. - гласила доктрина монастыря Трофимова, отец-настоятель Аристодемос которого придерживался фундаменталистского течения отринувших реформы Мудреца.
  Мария являла собой обычный продукт работы монастыря: нарушения в работе внутренних система организма приобретшие хронический характер, подрезанные сухожилия, переломы, которые специально сращивали с небольшим смещением, и поверх всего плитой могильной лежали пятнадцать лет ежеминутного вбивания в голову мысли о порочности и испорченности всего женского племени, и её, Марии, в частности.
  И всё равно... всё равно девушке было обидно видеть, что законный муж её, Гнатушка, заглядывается на другую... по Люте и сестре её Ане сразу-то видно, что кормили их вдосталь: на монастырской баланде столько мяса не наешь да и кожа гладкая, что яичко, и светится будто бы изнутри, не ходят, а над землёй плывут.
  И сами складные да ладные, и живут складно и ладно.
  Анна вон не сорняк ровно дёргает: сам Мудрец грешников из плена грехов смертных на свет достаёт. А тут коромысло это с вёдрами этими да корова эта проклятущая с хвостом.
  Страшилище роганое, ведь и лягнуться может. Не соберёт потом она, Мария, костей, а ведь только подумалось, что жизнь налаживается, только хлеба вдосталь есть стала.
  
  Тихон Мочальник по обыкновению своему занятый плетением корзин наблюдал за супругами, въехавшими в дом, отправившегося к Истинному, Миро.
  Что к Истинному - в том не было никаких сомнений. Миро до последнего - плевался при виде Люты и Аны. И никакие бумаги и заверения отцей-настоятелей его переубедить не смогли, так и помер от лёгочной горячки, но отвара из трав целебных, что выходил многих этой зимой, пить не стал.
  Так-то здоровье опять позволяло Тихону работать в поле, со всеми, но жена просила этого не делать.
  Со своей Лютой Тихон предпочитал не спорить, знал: что бы та не предлагала и не делала - всё будет для его, Тихонова, блага.
  А ещё Тихон знал, что надо делать добро, если ты его можешь делать.
  С добра всё и началось больше десяти лет назад, когда предложил он двум сёстрам в потрёпанных дорожных одеждах сесть к нему на телегу да не поскупился, угостил путниц всем, что было, а были у него каравай, знатный кусок сыра и кувшин с квасом.
  Лютиэль, шедшая со своей дочерью, Анатиэль, громить Грегориат, отчего-то, услышав от незнакомого старика, предложение подвести сестричек, решила, что монастырь может и подождать лет двадцать-тридцать.
  - Грехи мои тяжкие... - вздохнул Тихон и, отложив работу, направился к плетню.
  Его молодецкий окрик "Соседушка" и заговорческий вид успокоили Гната, который уж подумал, что заметил старик, как парень заглядывался на его свояченицу.
  - Ты, соседушка, вечером, как стемнеет, приходи по мне, выпьем сливовицы, той, что отец-настоятель Агазон, пить не велит. Да и жену свою, Маришку, взять не забудь - может, поможет ей чем моя Люточка.
  - Ей?
  - Люточка - ей. - разъяснил он огорошенному предложением Гнату. - А я - тебе, раз сам до сих пор не пришёл помощи просить.
  
  Межреальность. У Рассветных ворот Золотого Города. 2409 год после Падения Небес.
  Поток зеленокожих, покидавших Золотой Город иссяк столь стремительно, что Медная Глотка Торнбоу надулся от чувства гордости за своих подчинённых так, что казалось вот-вот лопнет.
  Построившись в каре, орки и их ближайшие сородичи ожидали, когда Великий Шаман окончит отдавать указания Пройдохе, которому во главе небольшого отряда предстояло сопровождать повозки с добычей.
  Готовые отражать атаку от всего Мира, зеленокожие, что этим вечером в большинстве своём были мертвецки пьяны или отсыпались после очередной попойки, вновь обернулись Мародёрами.
  Стоит навытяжку Скалящийся Золго, некогда, за бегство с поля боя, отмеченный клеймом труса, и снявший с лица своего клеймо вместе с кожей, после того, как сумел свернуть шею некроту Туско Белинни, посчитавшему, что Трусливый Золго уже готов подохнуть, потому неплохо было бы его вздёрнуть рядом с Серым Листом.
  Улыбается Палица Дори, даже во время всеобщего празднества по поводу взятия города, находивший причину проломить своей любимой палицей чей-то череп.
  Семипалый Тотто подбрасывает в воздух и ловит свою счастливую монету. Раз за разом у него выпадает одно и тоже. "Неизбежность". - соглашается он с монетой.
  Спокоен Богач ДиДи, доспех которого украшен преступным для орка количеством драгоценных камней.
  Бормочет себе под нос что-то невнятное, но явно злобное и в отношении стоящего рядом Вонючки Рью, Сухой Лист, меньше двух лет назад выкопанный Великим Шаманом из под тела повешенного Серого Листа. "Лучший лазутчик и шпион, которого я когда-либо видел, - даже Пройдоха признал его талант, - иного я сказать и не могу, зеркал-то у нас нет".
  Имена и прозвища.
  И за каждым - истории великих побед и не менее великих поражений.
  Мародёры во всей своей славе.
  Стоят и ждут они, а поодаль топчутся люди и не-люди, выгадывают, стоит ли попробовать захватить повозки с добычей, на защиту которых отрядили не больше полусотни бойцов во главе с гоблином.
  Поглядывают со стен эльфы, из тех, чьё предательство помогло взять город гораздо быстрее, чем это можно было себе вообразить. Прикидывают изменение в расстановке сил.
  Таскают друг друга за бороды Ведающие гномов, которым камни опять стали кричать о близкой крови.
  Сидит в тронном зале Славный Безбородый Ульрих, размышляет: не обидеться ли ему на наглость орков, завалившихся вчера к нему и потребовавших немедленно оплатить их работу.
  Даже у воронья, кружащего в небе, у крыс, бегающих по земле, у них у всех свои планы, свои резоны, своя логика.
  - Братья! - проводив за горизонт обоз, обратился к Мародёрам Великий Шаман. - Месть наша свершена. Клятва наша исполнена. Вкушать плоды победы имеем право мы. Наше право - право сильного. И правом тем, и золотом нашим, можем мы заткнуть глотки тех, кто на родине прозывал нас еретиками и наёмниками мёртвых богов. А можем мы сотворить себе новую родину, краше той, что отказалась от нас.
  Гул одобрения: Великий Шаман говорит о том, о чём говорили все зеленокожие.
  Говорит он о том, о чём все хотели услышать из уст его.
  - Но знайте, братья мои, поступить так, так или иначе - пойти на поводу богов, прозываемых Тёмными, и оказаться навсегда скованными невидимыми цепями логики и выгоды.
  Гул.
  Гул.
  Гул.
  Одобрения ли?
  Сомнения ли?
  И громче звучит голос Великого Шамана, перекрывая гул тот:
  - Я - Большой Тесак Ардонт - говорю вам, братья мои, к снорку логику! Я - Великий Шаман - говорю вам, братья мои, в задницу лягухи выгоду!
  Не каре, зелёный океан во время шторма.
  - Я говорю вам, братья мои, СМОРХВА!
  - СМОРХВА! - отзываются рёвом сотни глоток.
  Океан выплёскивается за границы квадрата, очерченного каре, затапливая Золотой Город.
  Орки берут его, как должно: без предательств и тайных договоров.
  Вне логики и выгоды, как и творили дела свои их боги: славные Морха и Лорха.
  Как должно творить дела оркам.
  
  Город. Южный Порт. Отдельный досмотровый пункт. Год 2864 после Падения Небес.
  В Город Лютиэль проникала почти каждый год, задерживаясь, когда на несколько месяцев, когда на несколько лет.
  Роли, которые отыгрывала суккубара там, не отличались особым разнообразием: проститутки, готовые на всё ради одной тяги дыма гнилушек, нищенки, умирающие от голода в Канализации, воровки-неудачницы, судьба которых складывалась одинакового незавидно вне зависимости от того, ловили ли их за руку Граждане и Надзирающие или представители различных шаек и банд Сумеречников.
  В этот раз Лютиэль собиралась сполна насладиться ролью недалёкой селянки, которую, как и дюжину её товарок, впереди ждали самые дешёвые бордели Орочьих Болот и Ямы, Канализация и смерть, а не обещанные Митро Мелитенко работа в горничной и скорое получение статуса Гражданина.
  Лютиэль облизывала губы, предвкушая начало своей новой жизни, даже подумывала, когда им объявят, чем теперь девушки будут заниматься, побунтовать, для вида, чтобы быть наказанной в назидание другим.
  И было бы всё, как задумала суккубара, если бы не проходил мимо Истофан Далждо, не так давно занявший пост начальника отдельного досмотрового пункта.
  - Господин, прошу остановиться!
  Приказ, громкий и чёткий заставил остановиться всех, даже тех, к кому он не относился.
  - Истофан Долждо, начальник отдельного досмотрового пункта, на территории которого вы имеете честь находиться. Прошу предъявить документ удостоверяющий личность, визу и таможенную декларацию.
  Невнятно бормотание Митро по поводу неправомерности проверки, произвола и общей неустроенности бытия в Лоскутном Мире грозившее затянуться надолго, Истофан пресёк мгновенно:
  - Пункт 3.7 Таможенного Кодекса - отказ от выполнения требований представителя таможенной службы - подпункт 11 - в особо циничной форме в отношении старшего офицерского состава.
  А потом, уже едва слышно, наклонившись к Митро, который ростом едва доходил до середины груди Истофана:
  - Статус Раба я вам его лично гарантирую.
  Сказанное произвело должны эффект, и все затребованный бумаги, тут же оказавшись найдены, перекочевали в руки начальника досмотрового пункта.
  - Ноги Орлову поотрываю и спичку вставлю - пусть гуляет. - едва сдержался, чтобы не прошипеть Истофан, когда убедился в том, что его подчинённый действительно допустил промах.
  Проворонил парень демона, хотя картина со сканера явно намекала, что с девушкой что-то не так.
  Выплыви это наверх, и Михаил Орлов тут же будет исключён из всех программ поддержки перспективных госслужащих, понижен в должности и, куда уж без этого, депремирован.
  - А ведь дурак этот ребёнка собирался заводить... ему, не себе, на статус Гражданина и офицерку время копил... - всё также молча закипал Истофан.
  Пальцы начальника досмотрового пункта, порхая под устаревшим ещё лет семьдесят назад планшетом, искали зацепки, варианта решения возникшей проблемы.
  Митро Мелитенко посещал Город каждый два-три месяца, привозил с собой четырёх-пятерых девушек. Себе покупал визу, временно дающую статус Поражённого-в-правах, девушкам же оформлял статус Незарегистрированных, после сего сбывал их в бордели Орочьих Болот, а в последнее время, и Кобольтовых шахт. Три года назад приобрёл недвижимость в Нью Хилл, тогда же подал документы на получение постоянного статуса Гражданина.
  Желания и стремления Митро были просты и понятны - умирать в Мире этом мало кому хочется, а когда вдруг узнаёшь, что есть где-то Город, в котором можно жить вечно, лишь бы времени на счету хватало... а тут, как назло, ходят вокруг люди, которые так быстро становятся тем временем, что тебе нужно...
  - Господин Мелитенко, статус Гражданина вы получите, если всё пойдёт, как идёт, лет через семь - вы должны быть в курсе, десятилетнее ожидание у нас это более чем стандартная процедура, а можете, если мне понравится ваш ответ, получить уже сегодня. Мне задавать вопрос или вы будете надеяться не умереть в ближайшие годы?
  Истофан Далджо умел задавать вопросы так, чтобы получать именно тот ответ, на которых он и рассчитывал: за эту черту его ненавидели многие, но много было и тех, кто ценил это в своём начальнике.
  Не прошло и пяти минут, как Митро Мелитенко, сияя, побежал оформлять долгожданный статус Гражданина, а Истофан Далджо обзавёлся пятью Незарегистрированными и одним демонов в девичьем обличье.
  
  В этот раз приключение обещает стать просто незабываемым - это Лютиэль почувствовала в тот самым момент, когда её новый владелец, избавившись от остальных девушек, подошёл к ней вплотную и спросил:
  - Приличный облик в запасе есть?
  У Лютиэль в запасе имелось много чего, даже для самого требовательного зрителя, а Истофан ей именно таким и показался.
  Суккубара сразу заметно прибавила в росте, став лишь немного ниже, стоящего рядом начальника досмотрового пункта. Груди и бёдра её заметно округлились, а талия наоборот сузилась. Кожа лишилась дефектов, которые Лютиэль с таким тщанием придумывала.
  Из-за изменений платье суккубары и до этого не являвшееся шедевром портняцкого дела, стала вообще смотреться убогой тряпкой, в которую завернули дорогую вазу.
  - Грудь немного уменьши и иди за мной.
  Суккубара любила властных мужчин, которые знали, что им нужно.
  Троица был именно таким.
  Следовать за Истофаном оказалось делом приятным.
  Приятным хотя бы потому, что Лютиэль постоянно ловила на себе восхищённые, а то и откровенно завистливые взгляды, и слышала от начальника досмотрового пункта одно и тоже на десяток разных ладов:
  - А ты думал, что я шутил, когда говорил, что меньше века за девицу никогда не платил? То-то. Я никогда не шучу, даже когда кажется, что я шучу.
  - Могу себе позволить.
  - Увидел славный кусок мяса - купил. Я, знаешь, привык хорошо питаться.
  - Сколько отдал? Даже не смотрел.
  Чувство угрозы, исходившее от Истофана, шутки и фразы, которыми тот перебрасывался со всеми встречными, тоже играли свою роль, предвещая нечто незабываемое.
  
  Вернувшись в свой кабинет, Истофан обнаружил там Орлова, вызванного сразу после заключения сделки с Мелитенко.
  - Михаил, ты прокосячил. В этот раз - крупно. - с порога заявил начальник.
  Послышавшиеся следом, невнятные: "Ну вот... я...", человека, непонимающего, что случилось, но чётко знающего: если он вызван к начальнику, значит, дело серьёзное, Истофан оборвал сразу, как сел в кресло, а в кресло он не сел, рухнул, так быстро это произошло:
  - Давай, гляди на эту девку, а потом отвечай: меня что теперь ступенчатая смерть до обнуления счёта ждёт за то, что я держу у себя людей, которые и сканером пользоваться не умеют?
  Сказанное, окончательно ввело беднягу в ступор.
  И если бы Истофан, действительно ждал ответа на свой вопрос, то ждать его пришлось бы долго.
  Только начальник не ждал ответа подчинённого и тут же продолжил:
  - Это ж надо было - демона проморгать. Ты хоть понимаешь, что тебя ждало бы, не окажись я рядом?
  "Статья... уволят с понижением статуса..." - похолодев, понял Михаил во что вляпался.
  - На кой я тебе разряд повышал? Корочки за счёт Города выправлял? Чтобы ты демонов пропускал?
  Начальник хотел было запустить в своего подчинённого планшетом.
  Передумал.
  Стукнул кулаком по столу.
  Стол, свыкшийся с вспыльчивым характером владельца кабинета, снёс насилие молча.
  Выпустив пар, который копился у него с момента обнаружения демона, Истофан взял было чистый лист. Хотел что-то написать, но забыв, что именно, смял его и выбросил в урну.
  - Нет, ну ты мне ответь - что там с планами на сына? Имя, говоришь, уже ему подбирал с женой? Ну что, подобрали?
  - Что?
  - Имя. Говорю. Для сына. Выбрали. - чётко проговаривая каждое слово произнёс начальник.
  - Нет.
  - Зашибись. И имя не выбрал, и демона проворонил. Уникальный сотрудник.
  - Виноват...
  - Что виноват - я и без тебя знаю. Не был бы - не вызывал я тебя. Или, думаешь, мне в радость всё это?
  - Простите...
  - Истинный простит.
  - Виноват...
  - Уже слышал. Что ещё скажешь?
  - Может быть...
  - Что может быть?
  - Может быть что-то можно сделать? А, начальник?
  - Ты это намекаешь на то, что я должен прикрыть твой косяк, чтобы потом, если что, мне точно от ступенчатой казни не уйти? Я так тебя понял, Миха?
  - Да я никогда... я...
  - Это понятно ты-то никогда, а виноват-то во всём я. Я, а не ты. Начальник, гад такой, демона поймал, которого ты, Миха, проворонил... а ну давай, вспоминай, скольких ты ещё вот так вот в Город запустил? Или ты с безопасниками работаешь? Решили, значит, проверить меня - доложу ли я о выявленном нарушении или нет? А ну давай - на кого работаешь?!
  - На вас...
  - Что на вас?
  - На вас я работаю.
  - В том и дело, что на меня... в том и дело...
  Истофан знал, что идёт против всех инструкций, кодексов, против самой логики идёт он, но бросить своего подчинённого, как бросили когда-то его...
  - Слушай, как мы, значит, сделаем... оштрафовать я тебя оштрафую... тут уж никуда не деться, да и тебе уроком будет - долго ещё меня, гада, вспоминать будешь, что время твоё украл... так вот оштрафую я тебя, будто бы ты неверно оценил стоимость Незарегистрированных... по факту, так-то оно и есть... так что смену эту ты отработал в пользу нашего родного отдельного досмотрового пункта... это тебе понятно?
  - Понятно, начальник...
  - И всем чтобы рассказывал, что из-за мелочи я тебя оштрафовал: остальные, может, чуть внимательней станут.
  - Начальник, спасибо...
  - Вот народ пошёл: я его оштрафовал, а он - спасибо... ты бы шёл, уже, я ведь и передумать могу...
  Последнее Истофан сказал так, для грозного вида.
  Решения свои он не привык менять, и учиться этому не был намерен.
  - Истофаном назову. - уже в дверях уверенно так сказал, Орлов, которому казалось это очень важным.
  - Кого?
  - Сына. Истофаном.
  - Истофаном не нужно. Дурное имя, в монастыре данное. Оно мне никогда не нравилось. Назови лучше Виктором. Победитель - пусть будет победитель, раз отец дурак. - в своей привычной манере отшутился начальник досмотрового пункта.
  Дверь закрылась, отсекая ненужных свидетелей разговора с демоном, которая оказалась гораздо благоразумней, чем рассчитывал Истофан, приготовившийся, что называется "валить наглухо" демона в том случае, если он вздумает выкинуть что-то.
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. "Счастливый Хозяин". 3002 год после Падения Небес.
  Сказать, что Пустозвон Илейка был расстроен новостью, о том, что он пропустил приход в магазин Великого Шамана, - нагло соврать.
  Орк был просто раздавлен этой новостью.
  Сколько лет Пустозвон ждал этого визита, готовил речи, жесты, взгляды, надеясь удивить и обрадовать старого командира.
  Столько лет, и его не оказалось на месте в тот момент, когда он был нужен.
  Ему не было прощения.
  Пройдёт день, может два, и Великий Шаман, конечно, зайдёт ещё раз. А, если это потребуется, ещё, и ещё.
  Но это ничего не меняет - Пустозвон Илейка не был на месте, когда он был так нужен.
  Он подвёл старого командира. Почти предал.
  Чай, в котором плескалось преизрядно коньяка, щедрой рукой известного скряги Мери-О-дас подаренного единственному своему настоящему другу, с большим трудом, но возвращал зеленокожему его обычное приподнятое настроение.
  И вот уже новая встреча, что обязательно наступит после той, что не состоялась, становится ещё ценней, ещё желанней.
  И Рабыня, которую, казалось, невозможно найти, уже будет доставлена в магазин из При-Города, а что драконы за право срочного проезда по своей территории возьмут прилично времени - пустяки, расходы всё будут за счёт "Счастливого Хозяина"... во имя Богов Хаоса, неделимы они будут, Пустозвон Илейка заплатил бы из своего кармана, лишь бы к следующему приходу Великого Шамана чай им подавала Рабыня, что уже пятый год тихо жила в Ванахейме, на одной из ферм, принадлежавших "Счастливому Хозяину".
  
  Межреальность. Город. Орочьи Болота. Бар Старая Штольня. 3002 год после Падения Небес.
  "Жизнь-то удалась" - думал Джовани, заказывая и себе, и друзьям ещё пива, да не кислятины неизвестного производства, как обычно, а гномьего, тёмного, темнее ночи.
  У постового третьего разряда Джовани Касторизи были все основания для подобной мысли.
  Ну посудите сами, раз не верите.
  Во-первых, совсем недавно Джовани получил заветных третий разряд, позволивший ему выходить на дежурство в одиночку, а уже одно то, что процент с различных пошлин за проход между районами, как и небольшие, но регулярные взятки, теперь не нужно было делить с напарником... одно это если не ставило его на одну ступеньку с заправилами Орочьих Болот, то приближало на столько, на сколько это вообще было возможно.
  Если бы Юли Минис понимала эту простую истину и пореже отказывала, так вообще было бы зашибись, но гордячка так-то предпочитала оркоидов, о чём однозначно свидетельствовали зелёные морды её деток.
  Но да мы ж тут не о эльфийке из бухгалтерии говорим.
  Говорим мы о достойнейшем постовом третьего разряда, у которого имелось не одно, а целых два основания думать, что жизнь у него удалась.
  Второе основание прилетело ему на днях в виде торбы. Джовани так-то вначале думал подать Надзирающим заявление о нападении совершённом на него зелёнкой, но ознакомившись с содержимым, сбившей его с ног торбой, решил, что содержимое то будет достаточным извинением за причинённые неудобства.
  Недавняя история с орком могла сложиться ещё лучше, да минотавр-модификант оказался вялым каким-то, и Отпущенница, которой и полагалось отдать торбу, целёхонькой покинула загон, а ведь рассчитывал Джовани разжиться пикантным роликом с участием человеческой девушки и неистового бычары.
  Чувство сожаления по этому поводу было смыто сорока одним годом, заплаченными Вилки-Билки за копьё с обломанным древком, мятую металлическую посуду, юбку, на вроде той, в которой пришёл зелёнка, и дюжину скляниц с мерзко пахнущими помоями, оказавшихся в торбе.
  "Жизнь-то удалась" - думали лучшие друзья Джовани, хлебая халявную выпивку.
  И в первую очередь, удалась она именно у них: для того, чтобы так думать, были все основания.
  Ну как все?.. одно уж точно было - эта самая халявная выпивка, которую в доставке заказывал Джовани.
  Хозяин заведения - Окорок Вилон - будучи гномом, мыслями по поводу удавшейся жизни никогда себя не баловавший, сейчас же был уверен, что в это самой жизни, его жизни, появились непредвиденные проблемы в виде компании постовых, хлещущих пиво как не в себя.
  Окорок и рад был бы списать услышанную пьяную похвальбу о том, как кобольт-метис проучил зелёнку в клетчатой юбке, на обычные пьяные бредни.
  - Не следят так строго, как раньше, Мародёры за тем, чтобы никто не носил их клетчатые килты. - успокаивал себя гном.
  - Да мало ли в Болотах оркоидов? - успокоение не приходило.
  - Мародёры хоть последние лет сто больше под чужими знамёнами ходят, оттого сейчас почти никому из обывателей и не известны, такого отношения не потерпели бы, а раз эти ещё живы... не Мародёр то был, значит... не Мародёр...
   И всё же... и всё же Окорок час как отправил сообщение Тухлому Йенни о странных россказнях, звучащих за столом.
  Пусть у Тухлого голова теперь болит, просто так что ли он каждую декаду приходит за долей для Багра Томили?
  Когда-то надо отрабатывать оказанное доверие.
  Тухлый и отрабатывал: уже шагая к бару во главе небольшого отряда.
  Джовани Касторизи, встреться он с Тухлым и его дуболомами, тут же бы позабыл о том, что жизнь-то у него удалась, только не суждено было этой встрече состояться: кобольт, захлёбываясь собственной кровью, корчился на полу, обхватив живот, который с каждым мгновением раздувался всё сильнее.
  Сухой Лист - представитель редкого, славного своим капризным характером рода мандрагор - попав в организм Джовани с выпивкой меньше часа назад, поглотив телесные жидкости и часть внутренних органов своей жертвы, с визгом вырвался из мёртвой оболочки.
  - Сидите, сидите, чего вы так? Трупов не видели что ли? - фраза сказанная вышедшим из портала Дори, возымела прямо противоположный эффект.
  Все, кто мог бежать, побежали.
  Всё, кто не мог бежать, побежали тоже.
  Товарищи ныне покойного Джовани тоже бы побежали, но их крепко держал за плечи Трёхногий Билли.
  - Эй, хозяин, тащи сюда пару бочонков пива, тёмного, а то у меня в горле пересохло. - резанул по ушам голос Листа, который уже взобрался на стол и принялся совать свои лапки в кружки.
  - Да вы садитесь, садитесь, ничего с вами не будет, виновный наказан, а с вами мы просто поговорим. - Дори, как обычно, был сама вежливость.
  Раньше, когда Поллица Дори был не Поллица, а Палица, слово "вежливость" значило для него тоже своем, что и слово "трусость", но потеряв при взятии Золотого Города половину черепа и половиной же мозга, орк вдруг понял, что нет трусости в том, чтобы быть вежливым... быть вежливым даже с врагами, особенно с врагами.
  - Обождите, будьте так добры, немного, и мы наконец начнём наш разговор. - в улыбке Дори обнажил свои, подпиленные по последней моде, клыки.
  Если у кобольтов и были какие возражения, лапищи Билли, усадившего их на стулья, задавили их в зачатке.
  - Вы уж простите нас за это маленькое представление. - Дори обратился к Окороку, который каким-то явно магическим образом уже стоял у их столика с двумя бочонками тёмного. - Мы готовы за всё заплатить. Во сколько вы оцениваете причинённые неудобства?
  - Не нужно!.. - подстать Листу взвизгнул гном, не знавший, что способен брать столь высокие ноты, но тут же взял себя в руки. - Ничего не нужно, мой дом - ваш дом, мой стол - ваш стол...
  - Твой враг - наш враг. - закончил за гнома ритуальную формулу Дори.
  - Правильный ответ, как говорит Пройдоха, он, что верный друг: и жизнь спасти может, и время сэкономить поможет. - кивнул Билли. - Правильный ответ, он нынче дорого стоит. Ты кому положенную долю отдаёшь? Багру?
  - Ему. - кивает гном.
  - Отныне платишь ты лишь половину сбора - так и передай его мытарям. Да будет так, пока жив я, Трёхногий Билли, и есть у меня кулаки, чтобы слово моё было живо вместе со мной.
  - Ну и теперь мы хотели бы пять минут тишины, не больше. Разговор касается чести, а вопросы чести не любят лишнего шума. - вновь заговорил Дори. - Пять минут, и мы больше не будем стеснять вас своим присутствием.
  Гном всё верно понял, и не прошло и минуты, как двери бара были закрыты, а на входе образовался сам Окорок, одним своим видом отбивавший всякие вопросы на тему, чего это сперва из заведения выбежали посетители, а теперь и сам хозяин стоит на его пороге.
  - Да вы не нервничайте так, а то ещё кондратий хватит. - успокаивающего взмахнул Дори, убирая со стола бочонок, который Лист уже успел осушить, увеличившись при этом уже до размеров среднего такого гоблина. - Времени-то у вас, как и у вашего товарища, на воскрешение точно нет, так что вы уж поберегите себя. Вы ж теперь нам как братья... даже ближе чем братья... ваш дом - наш дом, ваш стол - наш стол...
  - Наш враг - ваш враг?.. - надежда, непонимание и страх мешались в вопросе кобольта.
  - Ваша семья - наша семья. - закончил Дори. - Вы не умрёте, как я и говорил... вы будете жить... нам же заплатят ваши жёны, дети, внуки... все они заплатят за нанесённое Великому Шаману оскорбление... они заплатят, а вы будете жить, если сможете...
  
  Асгард. Год 3018 после Падения Небес.
  Заставы горят. Эйнхерии, поднявшись в атаку на заре, гибнут, чтобы вечером, расплёскивая мёд из чаш, похваляться удалью и грезить о новых боях, что будут завтра. Ваны - один из отравленных плодов Города - умирают на поле боя, разменивая десяток, а то несколько десятков своих за одно аса, но и для них эта смерти мало что значат, ведь умерев, встают они с алтарей Города и вновь идут в бой.
  В общем, заварушка с ванами у асов вышла что надо.
  Иначе и быть не могло: всё-таки я почти столетие потратил на то, чтобы всё вышло так, как вышло. Правда, стоит признать, что как обычно, результат мог быть достигнут и вовсе без приложения каких-либо усилий с моей стороны. Но почти столетие назад кто мог сказать, что в бордель мадам Жоржет заявятся Отец Дружин и Лодур? Да не просто заявятся, а вещи оставят с намёком, мол, если впору придутся, так приходи, встанешь равным среди равных.
  Сапоги, кстати, немного жали, рубаха же была великовата.
  Но не о них разговор, а о том, что никто из известных мне не мог сказать, что в Городе я наткнусь на Хозяина и Спящую, и встреча эта обесценит, как мои усилия по натравливанию асов на ванов, имевшие место на протяжении многих десятков лет, так и "подарки" оставленные мне совсем недавно божественными братьями.
  И всё же я здесь, в Асгарде, а сапоги и рубаха лежат в моей коморке далеко отсюда.
  Правда здесь я не Бродяга, что ютится в комнатушке под крышей борделя мадам Жоржет и выполняет любую работу, которую ему велят выполнить, я здесь - эйнхерий Будли, славный воин, "умерший" с оружием в руках, как раз в тот момент, когда рядом пролетала валькирия.
  Конечно, второй раз мне так в Асгард не проникнуть, ведь после того, как я тут закончу все свои дела, уверен, Отец Дружин сделает всё от него зависящее, чтобы его девы битвы больше не таскали сюда таких вот не до конца умерших, но грустить по этому поводу я не стал. А чего грустить, когда в запасе у меня ещё осталась пара-тройка способов попасть в Асгард?
  На всякий случай, так сказать подготовил, хотя и уверен, что этот самый случай вряд ли представится. Из Фронтира пока ещё никто не возвращался. И я не собираюсь быть первым, кто это сделает. Собираюсь же я свершить... промолчу, не стоит раньше времени об этом упоминать... не стоит хотя бы потому, что это история о том, что было, а не что будет.
  - Эй, Летописец! - проходя мимо уходящих под потолок книжных полок, ору я что есть мочи. - Где ты есть?
  Орать что-то в общем случае смысла никакого не было, ведь тот я, которым мне никогда не стать, вряд ли бы отвлёкся от своей писанины даже если бы в библиотеке начался пожар, но я, ведь мне хотелось это делась, а ещё потом, что в крови моей тёк огнём выпитый мёд, который давал лживую уверенность, что я и есть Будли, равно любящий жаркие объятия дев, незнающее пощады северное море и рёв десяток глоток бойцов идущих в бой.
  Шагать по каменному полу библиотеки было приятно. Эхо подкованных сапог разносилось в стороны, создавая иллюзию, что моя шаги и есть мерило времени в этом месте. Топ-топ-топ-топ...
  - Летописец! - вновь ору я и к моим размеренным топ-топ, добавляется спешащий шорох шагов.
  На пожар он внимания мог и не обратить, но вот имя. Да, на это имя нельзя было не обратить внимание. Мало кто его и раньше-то знал, а теперь, спустя больше трёх тысяч лет после Падения Небес, думается мне, тех знающих стало ещё меньше.
  - Забудь это имя. Впредь зови меня Вёльва или Вала, или Спакуна, или... - шипит мне злобного вида старикан.
  - Да знаю я, как тебя нынче зовут. Но без этого крика, как ты бы понял, что я из своих?
  - По запаху. - морщится Вёльва. - От тебя за версту несёт протухшим сюжетом.
  Это да. Всего одна страница ушла на Будли да ещё и история его не то чтобы оригинальная, даже как раз наоборот. Но сработало ведь, так чего теперь грустить-то?
  - Наверное, надо было заявиться сюда в платье... мне вот недавно говорили, что я в юбке смотрюсь лучше, чем в штанах... - поправляю я ремень, на котором за спиной висит щит.
  - Зачем пришёл?
  Наверное, грубое отношение Летописца несколько задело меня, ведь я заметил, что неосознанно расправил плечи и весь подтянулся, стараясь выглядеть как можно более устрашающе, потому и ремень стал жать.
  - Слышал ты пишешь историю Великого Пустого.
  - У тебя есть уши, так что ничего удивительно в том, что ты что-то слышал, не вижу. - наш разговор явно раздражал его.
  - Могу помочь.
  - Тем, что уберёшься прямо сейчас?
  - У меня есть несколько фраз, точно произнесённых им, а также место, время и обстоятельства их произнесения.
  - Легион?..
  - Она записала всё в дневник.
  Разумеется, единственная достоверная информация о Великом Пустом могла быть только от Безымянки. И Летописец за ней уже приходил, только ушёл ни с чем, а у меня через несколько дней появился небольшой дневник, в котором Безымянка изложила всё, что нужно было Летописцу.
  Сказала, что такому бедовому парню как я позарез нужно иметь козырную карту.
  Мне, Богоубийце, незнающему смерти, такая карта нужна, а ей, после возвращения Брунхильды, мало чем отличимой от любого другого человека начала-и-конца - нет.
  - Что хочешь?
  Летописец, как это ни странно, не стал проверять правдивость моих слов относительно дневника, так что, как это часто и бывает, выяснилось, что я зря к этому готовился и запоминал четыре фразы из тех несколько дюжин, что Великий Пустой произнёс на Вербурге.
  - Мне нужно, чтобы ты написал счастливый конец для одной истории. - сообщил я то, зачем пришёл.
  - Конкретней.
  - Я отправляюсь во Фронтир, со мной будут попутчики... попутчицы... так вот мне нужно, чтобы вне зависимости от того, что там случится, у этой истории был счастливый конец.
  - Если бы я был одной из шлюх, с которыми ты привык общаться в своём борделе, то я бы, конечно, был удовлетворён. Но ты что видишь на мне кружевное бельё или моя библиотека напоминает тебе будуар?
  Летописец даже не старался скрыть раздражение от моего присутствия, хотя и мог бы, я ведь вроде бы как предлагал товар, который ему после пропажи Безымянки нигде не достать.
  С другой стороны, и у него был товар, который мне нигде больше не достать.
  И пусть Легенды давно уже нет, и пусть у Летописца также давно нет былых сил: никто, из известных мне обитателей Лоскутного Мира, как бы это странно не звучало, не способен написать реальность. Правда, для этого теперь требовалось куда больше, чем раньше. Чего конкретно и в каких количествах требовалось, я не совсем уверен, но в наличии одной вещи сомнений у меня нет. Летописцу нужна достоверная информация о предмете, о котором он будет писать. И чем глобальней то, о чём он будет писать, тем больше требовалось информации.
  Эта библиотека, в частности, на сколько мне известно, посвящена всего одному пророчеству Летописца-Вёльвы - задуманной Отцом Дружин, Гибели Богов. Уничтожению Лоскутного Мира с целью рождения из его пепла более совершенного Мира. Только вот нервничать по такому казалось бы серьёзному поводу пока ещё слишком рань: полки-то по большей части пусты и пройдёт ещё не одно тысячилетие пока они будут заполнены.
  Но то Гибель Богов, а то история компании отправившейся во Фронтир - для такого хватить и моей писанины.
  - Конкретика будет. Отец Дружин скоро явится сюда и потребует найти меня и то, что я украл у него, а ты попросишь принести все бумаги из моей коморки. Там будут листы, на которых я записал свою истории, и оплата за работу - дневник Безымянки. - отвечаю я.
  - Объективность изложенного в твоей истории под сомнением.
  - Там будет одна глава, о нашей встрече и немного о том, как Великим Пустым были сотворены и Десница, и Шуйца. На основе различий между тем, что было на самом деле, и тем, что я записал, а также тем, что было записано Безымянкой, ты сможешь скорректировать и всё остальное.
  Хотел ещё добавить, мол, из нас двоих Летописец ты, а не я, да не стал. Зачем грубить почём зря? Тем более взаимовыгодная договорённость всё же достигнута.
  - Будут пожелания?
  Конечно, я готовился к подобному вопросу, но уже и не ждал, что он прозвучит.
  - Нет, не хочу, знаешь ли, знать чем всё закончится. - наигранно отмахнулся я.
  Вру.
  Я хочу знать, чем всё закончится.
  Хочу знать, что всё будет хорошо.
  Хочу знать, что все будут счастливы.
  Хочу... но я мало что понимаю в счастливых концовках.
  Межреальность. Бордель мадам Жоржет. Год 2788 после Падения Небес.
  Сегодня узнал, что Хенья обещала устроить знатную трёпку любой из обитательниц борделя, что вздумает стоить мне глазки.
  Не помню, когда был так счастлив в последний раз.
  Мнемос. Год 1237 после Падения Небес.
  Вестник Люцин, как и положено, остановился в семи и ещё трёх шагах от лестницы, что вела к дверям храма. Остановился перед семидыжды семи и ещё трижды по тремя ступенями и безмолвно замер, в ожидании того самого момента, когда кто-то из обитателей храма заметит его. Это могло занять и час, и два, и сутки. Однажды, не так давно, обитатели храма демонстративно не замечали вестника неделю, до тех пор, пока тот от усталости не свалился каменные плиты дороги.
  - Не люблю назойливых. - было последнее, что в этой жизни услышал предшественник Люцина, а потом Сын вогнал кухонных нож ему в живот.
  Вестник умер, но со своей задачей справился: Сын покинул храм и отправился на Собор. Не один, разумеется, со своей извечной спутницей, Тихоней, с которой не расставался даже когда придавался утехам с иными девами, а им он придавался, если верить звукам разносившимся по обезлюдевшей округе храма, всё время, без перерывов на еду, сон или какие-либо иные естественные надобности. Ушам своим можно было и не верить, но не глазам. Сын не стеснялся никого, как, дыша, не стеснялся никого человек.
  - Хорошенький. - по достоинству оценила нового вестника пышная Радвига.
  Эта русовлосая уроженка жарких степей Кулани, края населённого поровну беглыми преступниками, беглыми же рабами, дезертирами разного калибра и сивоусыми ветеранами, взятая в плен, как многие другие молодицы славной Кулани, истинными людьми и доставленная на Мнемос для реализации проекта Renatus стала одной из первых обитательниц храма, очищенного Сыном служителей Церкви. И по праву "одной из", а также благодаря хитрости, напору и точному расчёту, являющимися визитной карточкой любой куланки, Радвига вот уже почти три года вела всё хозяйство Сына, единолично назначая воспитанниц на те или иные виды работ в храмовом комплексе или же отправляя с поручениями за пределы обители.
  - Этот не даст мне причины убить себя. - притворившись, что не услышал куланку, озвучил свои мысли Сын. - Придётся убить прямо сейчас, а то не люблю я, когда кто-то думает, что ему удалось меня просчитать.
  Люцин действительно намеревался не дать ни единой причины Сыну убить себя, и для этих намерений у него были более чем веские основания, если быть точным, а Люцин любил точность куда больше, чем полагалось любить её служителю Церкви, и сыну истинного человека, семьсот сорок три причины в виде убитых ранее вестников, с которыми суммировались одиннадцать тысяч пятьсот сорок представителей первой и второй ступеней Церкви, пятьдесят два представителя третьей ступени, в том числе и два патриарха, Генезий и Иероним. К итоговым двенадцати тысячам трёмстам тридцати пяти задокументированным случаям убийства прибавлялись ещё сто пятьдесят восемь имевших место, но не имевших свидетелей, чьи показания можно было бы зафиксировать, а также восемнадцать, которые могли и быть осуществлены не Сыном, а лазутчиками грязных или же истинными людьми сбившимся с пути, который указан Истинным.
   Вестник, как и все его предшественники, намеревался выжить и выполнить свою миссию, с одним лишь маленьким отличием, в начале выжить, а потом уже выполнить миссию.
  - Грязнокровка. - с омерзением к самому себе, в который раз молча констатировал Люций.
  "Грязнокровка" - раньше это слово секло больнее рогз наставников, больнее осознания, что родился от грязной, родился как часть проекта Renatus. Теперь же осталось только омерзение, к самому себе, неспособному преодолеть греховность своей природы.
  - Начну, пожалуй, с ног. - продолжил озвучивать свои мысли Сын. - Он ими без сомнения гордится, как и все вестники, впрочем. Думаю, отсеку, для начала, левую ступню. - сакс в правой руке, возникший мгновение назад, сменило мачете. - Там, если издаст хоть звук, отсеку кисти рук, а уж после предложу оставить в живых, правда только в том случае, если он сможет меня поприветствовать, как того требует ритуал. - вот в руках Сына уже даже не мачете, а тесак. - Поклонится - его счастье, пусть умирает от кровопотери, до своих ему всё равно не добраться.
  - Ага, а потом тебя в спальню не дозовёшься. - возмущённо надула губки чернобровая туринка Милитэль, обнимавшая всё это время Сына и рассчитывавшая сегодня свести его с дюжиной недавно прибывших девушек, слишком стесняющихся подойти к Сыну с неприличным, по их глупому мнению предложением.
  - Может, правда, не стоит тебе его убивать? - поддержала землячку Радвига.
  Скажи кто пять лет назад, что куланка будет с туринкой бок о бок под одной крышёй жить, хлеб и постель делить, да землячкой звать: рассмеялась бы любимая дочь Игната Кохтева, потерявшего на войне с туринами не только многих своих товарищей, но двух сыновей; Милитэль же, за такое глаза могла выцарапать, горяча была и скора на расправу седьмая дочь бая Цузая, посаженного на кол куланцами в граде Екатеном.
  - Знаешь, а ты права. - широко улыбнулся Сын и, одарив Милитэль поцелуем, которое обещал многое не только ей, но и всей дюжине новеньких воспитанниц, бросил той, что всегда была рядом. - Тихоня, узнай что церковники от меня хотят, а там прирежь этого по-быстрому, без мучений, заслужил, не часто сразу двое столь прелестных девушек просят сохранить кому-то жизнь.
  Уже не тесак, а мизеркордия вспорхнула с руки Сына и после нескольких оборотов оказалась в ладони Тихони.
  Ни кивка, ни иного жеста в ответ. На лице девушки, подобном гипсовой маске, также ничего не отразилось. Совсем ничего. Три столетия назад, когда подобное произошло впервые, Сын был удивлён. Десятилетием ближе к событиям на Мнемосе, подобная реакция Тихони вызывала озлобление, ведь та выполняла любые, самые гнустные и безжалостные приказы с равнодушием мраморной статуи. Потом был стыд, который чуть больше столетия назад сменила грусть, с каждым прожитым годом всё больше уступающая своё место безразличию.
  - Ты жесток, Сын. - встала поперёд дороги Тихони куланка, использовав обращение, которого в храме старались избегать.
  - Я хотя бы даю выбор. Иные не дают даже его иллюзии. - жестом остановал Тихоню тот, кто просил воспитанниц называть его так, как им будет это удобно, но всем остальным представлялся Сыном.
  - Ты хочешь, чтобы я произнесла это? Я обязательно должна сказать это вслух?
  Милитэль, слишком поздно поняв, о чём это её подруга, хотела было сказать что-то. Хоть что-то, чтобы не дать прозвучать словам, но Сын с силой прижал её к себе, не давая не то что слова сказать - вздоха сделать.
  - Да, хочу, но ещё я хочу узнать: почему? Я всегда хочу знать это. - ответил Сын. - Он похож на твоего возлюбленного? Братьев? Отца?
  - Нет. - качает головой куланка. - Братья - сыновья своего отца, а Игнат Кохтев в избу только что боком и мог протиснуться, Мельк же жеребят на плечах носил. Куда ему до них?
  Вопрос не Сыну, самой себе.
  - Подумалось мне: если он настолько красив, как же красивы будут дети от него?
  - А может не будет детей-то? - обратив внимание, что едва не сломал рёбра туринке, ослабил объятия Сын. - Плата ведь мной ещё не назначена.
  - На всё твоя воля, но, знай, не отступлюсь.
  Не оступится. Много их уже было, тех, кто не отступился, были и те, кто отступился, но особняком стояла самая первая из них. Первые они почти всегда стоят отдельно ото всех, кто был до них и кто будет после.
  Сын вспомнил первую из отпущенных им воспитанниц. Видящую эльфов, имя которой он мог бы вспомнить, если бы захотел, но ему не хотелось вспоминать имена. Он вспоминал не имя или дату. Сын вспоминал себя. Сын вспоминал Мир, каким он был когда.
  После того, как Сын очистил храм от церковников, стены его, как и стены Мирграда, покинутого им недавно, впору было красить кровью, но кровью их никто не красил, наоборот первые из воспитанниц, среди которых была не только куланка Радвига и туринга Милитэль, но и Видящая эльфов, принялись оттирать эту самую кровь и убирать то, что раньше было истинными людьми. Участие остроухой ограничилось тем, что она забилась к угол, где и проплакала до тех пор, пока бойкая куланка не потащила её для омовения в купели, которая, в тот момент когда Сын повелел всем воспитанницам, после уборки смыть с себя всё ненужное, обратилась в обычную купальню.
  Почти три десятка нагих дев явились той ночью к Сыну. Большинство била дрожь, кого мелкая, а кого крупная. Участницы проекта Renatus жалели, что совсем ещё недавно, несколько часов назад, решились пойти за этим существом.
  - За всё нужно платить. - сказал тогда Сын. - Я вас спас и теперь хотел бы получить заслуженную плату.
  Рука Сына легко скользнула по покрытой испариной спине одной из двух воспитанниц, решивших во время уборки попробовать сбежать. Необдуманный ход, продиктованный эмоциями, а не логикой, стоил бы обоим жизни, явись остальные воспитанницы на пару часов позже.
  - Если от этого вам будет легче, можете плакать, кусаться, брыкаться и кричать. Можете попробовать бежать или даже убить меня: клинков в трупах я оставил больше чем достаточно и, надеюсь, кому-то из вас хватило мозгов припрятать парочку в каком-нибудь укромном месте, чтобы попробовать прирезать меня, когда я буду спать.
  Пауза. Стой перед Сыном полк панцирной пехоты или батальон наездников драконов, разделивших с крылатыми бестиями сердце, ни одно слово, ни одно движение не изменилось бы. Сын не подумал бы даже облачаться в одежды.
  - За всё нужно платить. - повторил Сын. - За слёзы, ненависть во взгляде, ложную угодливость, попытку побега или попытку убить меня. За всё нужно платить. И вы будете платить. Платить тем единственным, что у вас ещё осталось. Собой.
  Пауза. Ещё одна. Несколько девушек осели на пол, когда им показалось, что взгляд Сына задержался на них больше, чем на остальных. Единственная представительница остроухого племени среди дочерей Хавы, Видящая, всё никак не могла совладать с собой и спешно пыталась воздвигунть хоть что-то на месте былых барьеров, что отгораживали её когда-то от мира тонких материй, но десятилетия использования в качестве резонатора для провидцев Церкви нельзя стереть одним лишь усилием воли. Страх, боль, безысходность и смерть, заполнившие помещение, били её наотмашь.
  - Еда! - взвизгнула эльфийка.
  Под взглядом Сына Видящую выгнуло дугой, но она каким-то образом умудрилась устоять. Окружавшие её девушки шарахнулись в сторону. Кто-то, в отличии от эльфийки, всё-таки упал.
  - Да, еда... у входа должны быть корзины с едой и питьём. Сейчас я пошлю за ними. - кивнул Сын. - Ты же, Видящая, будешь обитать в роще, что рядом с храмом, нагая, как и остальные воспитанницы этого храма. Ты, Видящая, будешь являться в этот храм каждую пятую ночь. Являться и платить долг. Всё ли ты поняла О Лиани Д арии-Сола, Видящая края Вереска и Терновника, дочь мудрого Изельдина?
  Хрип, ничем не похожий на человеческую речь. Отведи Сын в сторону взгляд, Видящая, смогла бы собраться с силами и дать ответ, но Сына это не волновало ему было интересно сколько ещё остроухая сможет устоять под его взглядом.
  - Да, да, поняла она. - затараторила куланка, подхватившая эльфийку, готовую уже рухнуть на пол. - Она всё поняла, конечно, поняла.
  - Вот и славно. - кивнул Сын, уже решив, что во время трапезы ему будет прислуживать русоволосая Радвига. - Теперь можете принести еду.
  Четыре дня и четыре ночи слились в один миг для Сына.
  Четыре дня и четыре ночи послушницы познавали Сына, а Сын познавал их.
  Четыре дня и четыре ночи, наполненных слезами и криками.
  Четыре дня и четыре ночи, наполненных слезами радости и криками страсти.
  Пятую ночь Сын встречал на ступенях храма, в стенах которого со счастливыми улыбками на губах дремали послушницы.
  - Я смотрю, закрыть сознание так и не удаётся? - глядя не на эльфийку, а на рощу из которой та явилась, спросил Сын.
   - Даже Мировому Древу требуется время, чтобы отрастить новый листок на месте опавшего. - последовал ответ.
  Видящая тоже старалась не смотреть на Сына.
  - Почти три десятилетия в плену, не живым существом, вещью, считай пробыла, а дал несколько дней вон уже как заговорила, что ж будет дальше-то? - улыбнулся Сын. - Порадовала, голозадая, порадовала. Надеюсь, и дальше будешь радовать, а теперь иди, пока не передумал.
  И радовала Видящая Сына, когда больше, когда меньше, но радовала всегда, даже когда не явилась на пятую ночь, и на шестую не явилась. На седьмую же отправил за ней Сын Тихоню, немую Смерть свою.
  - За всё нужно платить. - напомнил Сын эльфийке, когда та была возвращена в храм.
  Не одна возвращена, вместе с тем, с кем решилась на побег.
  Видящая эльфов, которой уже вряд ли когда удастся отгородиться от мыслей окружающий и от мира тонких энергий, и обычный козопас, истинный человек, полюби который любую из доверенных ему коз, это выглядило бы в глазах окружающих его куда менее отвратительно, чем любовь к остроухой - стояли на коленях перед Сыном.
  - Я заплачу, только не трогай его.... он... - послышалось от Видящей, - он хороший... отпусти его... его...
  - Это всё я. Дара ни при чём. - чётко и громко произнёс козопас.
  Шрамы от когтей и клыков ночного татя, два десятилетия назад изуродовавшие лицо говорившего и обратившие некогда весёлого паренька в нелюдимого урода, теперь же придавали словам своего хозяина ту редкую тяжесть, которой порой обладают слова посечённого в бою ветерана.
  - Меня утомили подушки из щёлка и бархата, поэтому моей новой подушкой станешь ты. - проверяя кончиком пальца остроту большого ампутационного ножа, сообщил Сын. - А подушкам, знаешь ли, остроухая, ноги-руки не нужны.
  Видящая вряд ли поняла сказанное - чужие мысли и эмоции распластали её по полу, а вот козопас всё понял - кинулся к ногам Сына, казалось, молить о невозможном.
  Лезвие ножа вошло в левый бок, а потом ещё и ещё раз.
  - Её жизнь, ты, считай, выкупил. - перехватив руку козопаса, сообщил Сын. - Теперь осталось ей за тебя расплатиться.
  Дар Видящей, обратившийся для эльфийки проклятием, забрал в уплату Сын, и впервые задал вопрос, прозвучавший после множество раз:
  - Почему?
  Здесь и сейчас ответ Сыну был очевиден: за мужчину, который ради тебя способен не просто отказаться от привычной жизни, а вогнать нож в бок Сыну, фактически воплощению Истинного Бога, за такого мужчину женщина обязана держаться всем, что у неё есть. Здесь и сейчас очевидный ответ в момент самоубийственного побега ещё не существовал, а существовал другой, который Сын и хотел услышать:
  - Ночи здесь холодные, а девушкам хочется тепла не только каждую пятую ночь.
  - А бежать-то зачем было? Грел бы он тебя и дальше хоть ночь, хоть днём? Бежать-то зачем?
  - Я устала бояться.
  - Кого бояться? - хотел спросить Сын, промолчал, что случалось с ним... чего с ним не случалось уже очень давно... слишком давно.
  - Без дара не побегаете теперь также резво, как раньше. А видеть вас, у меня никакого желания нет, так как передумать я могу в любой момент, что чревато. - режет клинком Сын материю реальности, делая проход в Межреальность.
  Видящая эльфов, переставшая быть таковой, и козопас, лезвие ножа которого и правая рука которого впитали кровь Сына, они ушли, но оставили после себя путь, желающих пройти который нашлось немного, ещё меньше смогло его пройти до конца.
  - Пойдём, определимся с оплатой. - вернувшись из воспоминаний, сказал куланке Сын. - Твою плату он сам назовёт, что назовёт, то и отрежу, - так и будет жить с увечной, если захочет, конечно, то и будет его плата.
  
  Семь и ещё три шага до лестницы, к которым прибавлялись семидыжды семь и ещё трижды три ступени самой лестницы, - вот и всё расстояние, что отделяло Люцина от Сына, соизволившего выслушать вестника.
  Против обычного Сын был не один, и дело тут не в извечной его спутнице, Тихоне, а в нагой куланке, воспитаннице храма, следовавшей за ним.
  Люцин заскрипел бы зубами, если бы мог позволить себе проявлять эмоции: шансы вернуться живым стремительно падали. Четыре задокументированных выхода Сына к вестнику в сопровождении воспитанниц закончились четырьмя смертями вестников. Четыре смерти - и всего одна причина, которая была в руках Люцина. Аккарий, Корнелит, Иннокентий и Зинобий - все они позволили себе презрение во взгляде и словах, обращённых к воспитаннице храма.
  Копьё с длинный, в локоть или чуть больше, наконечником, в руке Сына, чудилось Люцину добрым знаком: Сын крайне редко протыкал свои жертвы, предпочитая рубить и рассекать.
  - Говори. - так и не ступив на мощённую плиткой дорогу, оставшись стоять на самой первой из ступеней ведущих к дверям храма, повелел Сын.
  И вестник заговорил. Чётко и внятно - иначе вестник и не мог себе позволить говорить. Сухо и кратко - излишняя цветастость речи и ненужные детали стоили жизни семьдесят одному вестнику.
  Взгляд полный почтения, из которого почти вымыт страх, идеальная поза, поклонение и покорность - Люцин намеревался выжить сегодня. Выжить сегодня, чтобы выжить и в следующий раз, и в следующий... чтобы доказать и себе, и окружающим, что он, грязнокровка, тоже чего-то стоит, что стоит он больше некоторых чистых.
  - Довольно. - взмахнул рукой Сын и преувеличенно случайно выронил перочинный нож.
  Пятеро вестников поплатились жизнями за то, что подняли оброненные Сыном вещи.
  - Радвига, будь добра, подними этот чекан и передай вестнику. - мягкости голоса Сына мог бы позавидовать отец Майкл, настоятель монастыря, при котором воспитывался Люцин, считавший, что грязнокровки слово Божье могут усвоить лишь после порки розгами. - Только не вздумай ноги в коленях сгибать, дай нам тобой полюбоваться.
  Куланка подняла, да так, что окажись рядом сам император Индианинола Семнадцатый, гордый владетель городов Чёрного Столпа и Черного Солнца, прицокнул бы языком да без всякого сожаления предложил за русоволосое сокровище любой из перстей, нанизанных на его пальцы.
  - Понравилась или нет - спрашивать не стану. И так всё видно по твоему раскрасневшемуся лицу. - наблюдая за тем, как бережно на вытянутых руках держит копьё вестник, проговорил Сын. - Ты лучше ответь, что именно понравилось? Грудь налитая соком, глаза налитые огнём, бархатная кожа или губы, что ждут поцелуя?
  Стоит Радвига, ждёт ответа.
  Урон своей девичьей красоте подсчитать пытается.
  Стоит и Сын, тоже ждёт.
  Не ответа, завершения этой короткой истории.
  - Всё.
  Пошатнулась, но устояла славная дочь не менее славного казака Игната Кохтева. И знала ведь, что даёт шанс Сын отказаться от оплаты, да иного ответа не было у неё:
  - Руби!
  Сверкнул в воздухе клинок, распарывая плоть реальности, а не русоволосой казачки:
  - Повезло тебе, куланка, всего не отрезать от тебя, посему уйдешь, как есть. И тебе, вестник, повезло, живым уйдешь.
  Качнулось копьё, едва не выпало из рук: понял Люцин, что все расчёты оказались бесполезны, а жизнь его никчёмную у Сына выкупила, не отдав и капли крови, но готовая отдать всю себя... за него, за грязнокровку...
  - А ведь и обмануть не обманула, да всей правды сказать не сказала русоволосая. - как бы сам себе улыбнулся Сын и, демонстративно утратив интерес к паре, пошагал туда, где ждал его Собор, прозываемый Мировым. - Вестнику-то хоть, надеюсь, расскажет, а то он, дурашка, так и подумает, что на мордашку его смазливую запала.
  
  Мирград, не знавший никогда крепостных стен, приветствовал Сына торжественной тишиной. Кварталы, через которые пролегал путь Его к площади Всех Святых, где и располагалось здание Мирового Собора, опустели ещё в первое посещение Сыном города: кто не был убит тогда, тот не мог найти в себе силы вернуться на улицы, кровь с которых не смогли смыть никакие дожди и никакие метельщики. В самом начале, когда стала понятна тщетность стараний, брусчатку хотели заменить, но не нашлось того, кто обратился бы к Нему с просьбой избрать на время работ иной путь.
  Камни размерено ложились под ноги Сына, с лица которого всё не сходила улыбка.
  Проект Divisio - то, ради чего Он уже несколько лет сдерживал Себя, стараясь не убивать без причины, наконец был одобрен Собором.
  Осталось лишь соблюсти пустые формальности, и Он наконец сможет покинут Мнемос, перестав быть Сыном.
  Проект Divisio - если не спасение, так хотя бы шанс в бою против Пожирателя, сотворённого пятьдесят два года назад Легионом.
  Три ветви, взращенные Сыном.
  Три пути, указанные Сыном.
  Три Святых, дарованные Сыном.
  Одна цель.
  - Возрождение Истинного Бога. - думалось многим, цель та.
  - Выживание истинных людей. - мнилась иная цель вторым.
  - Уничтожение Пожирателя. - размышляли третьи.
  Сыну же плевать было на возрождение Истинного Бога, как и на любого иного Бога, кроме того, по следу которого Он шёл уже много столетий.
  Выживание или же гибель истинных людей Сына беспокоили не больше, чем кровь впитавшаяся в брусчатку под ногами Его.
  Пожиратель?.. Пожирателя Сын не интересовал, как и любой иной грязный. Сыну же существование Пожирателя не мешало, основным доказательством чего являлось то, что это существование не было прервано.
  Проект Divisio - шутка, смысл которой поймут не скоро и не многие.
  Раса отчаянно жаждущая прихода Истинного и считающая своим врагом Богоубийцу, который на самом деле и есть тот самый Бог.
  Это смешно.
  Как смешно было даровать инстинным людям троих Святых.
  Три книги из Хранилища Книг Особого Назначения, заглавия которых Сын правил своей рукой, обращая Смертный Грех Алчность в Святого Ботульфа, что поведёт в Межреальность флот невиданных размеров, но не для того, чтобы скрыться от Пожирателя или отыскать союзников в борьбе с ним, а чтобы самим уподобиться ему и, пожирая чужие жизни, длить свои и копить силы. Зависть ставшая Святым Марком начнёт творить жизни во множестве миров, дабы отвлечь Пожирателя от миров, заселённых истинными людьми. Святой же Матфей, бывший вечности до этого Унынием, положит предел жизни оставшихся истинных людей, скрыв их от Пожирателя.
  Четыре оставшихся книги из того же отдела постигла иная участь: Похоть и Гордыня пали жертвой самих же себя, ну а Гнев и Обжорство оказались куда благоразумнее, поэтому Сын позволил им покинуть Хранилище Книг Особого Назначения живыми. Живыми, но под клятвой: если встретится им Бог Сотворённый, попробовать убить того. Просто попробовать, ведь в том, что только Ему под силу убить Сотворённого, Сын не сомневался, иначе бы давно уже о том не было никаких упоминаний.
  Вербург. Несколько десятилетий до Падения Небес.
  Голоса.
  Много.
  Одни спорят с другими, другие спорят сами с собой. Кто-то смеётся. Кто-то изрыгает проклятия.
  Не сразу и различишь, что три голоса ведут беседу, не оскорбляя собеседников, поминутно не грозят разорвать его или ещё что с ним сотворить.
  - Я, конечно, как и все остальные здесь собравшиеся должен быть благодарен Легиону существование, дарованное мне вопреки воле Великого Пустого, - проговорил тот, кто для простоты назвался Вторым, так как Первый уже был, - но я не вижу смысла помогать ей с Человеком.
  - Тогда, изнасилуем, а потом убьём. - предложил Третий.
  Это уже было не первое подобное предложение Третьего, но раньше оно касалось представительниц и представителей как разумных, там и не совсем рас и видов, а никак не Легиона.
  - Это-то мы всегда успеем, Третий. - уклончиво ответил Второй. - Но всё же стоит заметить, что разговор шёл не о том, что нам конкретно делать с ней, а о том, что нам делать со всем вокруг, с Легионом и её Человеком в частности.
  - Изнасилуем, а, если можно убить, потом ещё и убьём. - казалось бы без особых раздумий предложил Третий. - Или убьём, а потом изнасилуем.
  За наигранной лёгкостью предложений Третьего, как ореховое ядро за прочной скорлупой, скрывалась идея, которую Второму всё никак удавалось ухватить за хвост, но Второй не назвался бы Вторым, если бы не мог заставить себя признаться в том, что он чего-то недопонимает:
  - Изнасилуем и убьём, или наоборот, а что потом?
  - Правильный вопрос - это тот же ответ, только которому ещё предстоит родиться. - подал голос Первый. - Мы должны определиться не с тем, что делать с Легионом, Человеком или кем-то ещё - что делать с самими собой.
  Споры, кипевшие рядом, без перехода обратились резнёй. Кто-то хрипел. Кто-то орал. Что-то противно хлюпало. Слышались глухие удары, хруст и проклятия.
  Насиловать, убивать, уничтожать и разрушать, без смысла, без особой цели - Великий Пустой слишком любил жизнь, свою, в первую очередь, поэтому воплощение получили лишь десять из его личностей. Лишь десять, остальные же уже начали пожирать друг друга и самих себя.
  - Не вижу смысла бежать с планеты - даже если нам удастся скрыться от погони, а нас будут гнать до последнего, в этом не приходится сомневаться, ведь уничтожение жизни на планете не могло не остаться незамеченным, даже в этом случае, наше существование под вопросом. Пока мы, в отличие от остальных, стабильны, но с увеличением срока нашего существования накаливаются и ошибки, внутренние конфликты, которые могут привести и приведут к коллапсу личности. - Второй прекрасно видел дороги, которые ведут в тупик, но ту, что ведёт к выходу, он не мог различить.
  - Зачем бежать куда-то, когда у нас здесь уже всё есть? Любишь мальчиков - бери мальчика, любишь девочек - бери девочку, и это ещё не говоря о трупам, которые при должной фантазии много на что годны. - предложение Третьего, казалось, не отличается оригинальностью. - А так, если не хочешь размениваться на мелочи, - в изоляторе класса Легион, уверен, найдётся много тех, кого можно изнасиловать и убить.
  - Легион?.. не вижу смысла... - начал было Второй, но остановился.
  Второй остановился перед выходом из сложившейся ситуации. Остановился, чтобы заглянуть за его порог, попытаться оценить вероятность благоприятного исхода.
  Сотворить то, на что, казалось Второму, у Великого Пустого не хватило смелости: из обрывков историй, из недописанных или забракованных сюжетов, из персонажей, отказавшихся делать то, что им велела рука Исполнителя, сотворить себя-новых, сильнее и совершенней себя-нынешних.
  - Не ты, Первый, не я, не ты, Третий, и не мы все вместе взятые - не ровня Великому Пустому и чтобы добраться до искомого, нам придётся попасть в изолятор, а оттуда нет возврата, нет возврата даже не смотря на то, что Великий Пустой вытащил оттуда всё, что ему нужно было, а Легион смогла даже вдохнуть существование в нас, обрезки, не нашедшие места в планах Великого Пустого. - проговорил Второй. - Но я всё равно туда отправлюсь.
  - Вполне возможно, нам и не нужно будет возвращаться: действия Великого Пустого изменили свойства пространства-времени внутри изолятора, нарушили его структуру, по сути, сотворив новый Мир, который в данный момент пребывает в состоянии зарождения и ждёт своих Богов. - успокаивающего произнёс Первый.
  - Но не попробовать оставить с этой стороны якорь, было бы крайне глупо, ведь тут остаётся слишком много тех, кого, когда нам надоест содержимое изолятора, можно будет убивать и насиловать. - заметил Третий.
  - Два или даже три якоря - это куда надёжней одного. - уточнил Второй.
  - Хоть десять, главное, не слишком задерживайтесь по эту сторону, а то к вашему приходу в изолятор, мысль стать Единым Богом может показаться мне не столь безумной. - подвёл черту под разговором Первый. - А мне бы этого не хотелось. Единый - это тупик, выхода из которого нет.
  Межреальность. Бордель мадам Жоржет. 3016 год после Падения Небес.
  И вот опять я вынужден писать то, чему не нашлось места в основном повествовании, но чем мне всё равно хотелось бы поделиться.
  Вообще, по-хорошему, надо было попытаться вставить эти небольшие измышления в какую-нибудь из глав, но ничего поделать с собой не могу - хочу отвести им отдельную главу... главку... главёнку...
  Встретился мне декаду или около назад один донельзя забавный тип.
  Миссионер из грязных. Пришёл он значит, к главному входу в бордель и давай выть стихи разные, от которых у дочерей мадам Жоржет, причём у всех сразу, приключились несварение желудка и сыпь в самых неподходящих местах, а у посетителей - полный упадок сил, сделавший нахождение их в борделе бессмысленным.
  Анатиэль найти не удалось. Как выяснилось позже - она только к вечеру, когда миссионер уже давно заткнулся, смогла выбраться из туалета, после чего сукубара напрочь отказалась рассказывать о том, какие страдания она пережила.
  Сёстры же мадам, по обыкновению своему дремавшие в саду, отмахнулись от просьбу унять мессионера, заявив, что дочерям иногда полезно пострадать, чтобы начать больше ценить окружающих рай.
  Асфаэль успокаивать божьего человека не стала по религиозным соображениям, и винить её за это нельзя.
  Как обычно надменные и безразличные ко всему и всем, кроме своих непосредственных обязанностей, Гадюки никакого интереса к происходящему не проявили, а сами обращаться к ним за помощью дочери мадам не стали, поэтому пришлось идти мне.
  Если опустить ненужные подробности, то миссионер этот, назвавшийся Матвием, решил во славу Бога, число имён которого десять, привести сию обитель порока к свету.
  Желание более чем благородное, о чём я ему, конечно, сразу и сообщил, чем вынудил начать со мной диалог и прекратить наконец свой монотонный вой.
  В процессе разговора выяснилось, что все существующие люди и не-люди молятся не тому и не так, а всё потому что неверно истолковали события трёхтысячелетней давности, известные как Падение Небес. А он-то всё понял и теперь вот ходит, делится, по мере возможности. Не спрашивая, правда, есть ли нужда в таких вот подарочках.
  Ну вот я ему и порекомендовал записать умные мысли в книжку, так сказать для лучшего усвоения массами, да пообещал продолжить приведение к свету обители порока всеми доступными мне силами, на чём мы и расстались.
  Мы расстались, а идеи им изложенные остались при мне.
  Интересно выходило.
  Оказалось, что не было никакого сражения на поле Последней Битвы.
  Не было Небесного Воинства с Богом Сотворённым и Десницы, что вышла супротив них, а был Сын Истинного.
  Не Бог Сотворённый, скорчившись от моих ударов, принял смерть под печатью Семипечатника, а Сын принял смерть за грехи всего Мира.
  Грехи Мира есть, а Последнего Греха и в помине нет.
  Да и десять имён Бога не дают покоя - Десница и Шуйца - как раз десять нас наберётся.
  И самое смешное - после смерти, воскрес, значит, Сын да стал направлять детей возлюбленных своих на путь к свету и направлял до тех пор, пока не призвал Его обратно Истинный.
  Но обещал Сын вернуться.
  Вспоминаю, с какой надеждой говорил Матвий о возвращении Сына да улыбаюсь: Сын нередко обещал вернуться, если в живых оставались те, кто его мог услышать, и, честно говоря, возвращение Сына - это последнее, что они хотели бы застать в своей жизни.
  Вот оно как всё повернулось.
  Может, если идея приживётся, лет через пятьсот никто и не вспомнит, как оно было.
  Оно, может, и хорошо, что никто не вспомнит, как оно было?
  И мне спокойней, и вообще...
  Межреальность, в районе миров Тартин и Лирон-до. Крепость Терминатор. Год 2376 после Падения Небес.
  Я, верно, самый профессиональный заключенный всего Лоскутного Мира, если, конечно, профессионализм зависит от годов проведённых в заключении. Если же он зависит, например, от тяжести совершённых преступлений, то мне тем более не о чём беспокоиться.
  Всё-таки у людей по бумагам начала-и-конца я числюсь как Последний Грех, ответственный за Падение Небес.
  Империя чтит меня же, но уже как Тёмного Повелителя, прибавляя к подвигам Последнего Греха ряд новых, поменьше.
  Также называют меня Пандемонием, Пятым Скрытым, Забытым... много кем ещё меня называют... я же предпочитаю представляться Бродягой, ну или, если всё же прозвища не достаточно, то Номером, что звучит в некоторых местах как нормальное имя, если не знать, что правильней говорить не Номер, а номер сорок один.
  Ещё есть имена, которыми меня звали когда год - когда десять, после чего те стирались потоком прошедших лет.
  Одно из тех мимолётных имён даже всё ещё живо во мне. Имя это - Тристан.
  Им меня звали совсем недавно и совсем недолго.
  Потому я ещё его и помню, наверное.
  Мне немного грустно от того, что когда-нибудь, через сотню... через тысячу лет сотрётся из памяти и оно.
  Я забуду, как был счастливым и глупым вервольфом на службе Ведьмы Чёрнозмейный Болот, требовавшей именовать себя Царицей. Забуду, что приносил ей одни лишь разочарования. Забуду лохматую Хенью, которая никогда не отличалась удачей. Забуду... забуду и продолжу жизнь Бродягой и всеми теми, остальными, кем меня именуют, но кем я никогда не хотел быть. Не хотел, но так уже вышло, что был. И теперь ничего уже не поделать - остаётся только жить дальше.
  Вот я и живу.
  Живу даже в тюрьме, что была построена ради одного единственного заключённого.
  Ради меня, разумеется.
  Целая тюрьма для одного лишь заключённого, если подумать, вполне разумный ход, конечно, только в том случае, когда речь идёт обо мне. И тут дело не в преступлениях, совершённых либо же приписанных мне, а в том, что за годы странствий я неплохо так научился сбегать из тюрем и иных мест заключения. Причём часто эти побеги сопровождалось разного рода разрушениями.
  Два случая особо стоит отметить.
  Первый имел место быть тысячу лет назад, или около того. Я потерял Безымянку и оказался в плену людей начала-и-конца, которые, руководствуясь инструкциями Мудреца, пытались вызвать сошествие Истинного в Мир. И им бы это, надо признать, удалось, пусть не через десять или сто лет, но через тысячу - точно. К сожалению, для людей начала-и-конца, им в плен попался я. Как следствие: мой побег и сотворение Пожирателя, недо-бога, сущности отчаянно желающей стать законченной, цельной и способной для этого лишь на одно - пожирать людей начала-и-конца.
  Второй побег, имевший для поймавших меня катастрофические последствия, произошёл лет пятьсот назад. Тогда длинноухие прихватили меня в довесок к Дюжине Льюсальвхейма, которым я, против логики и их же просьб, пытался помочь. Результатом моего пленения стали: разумеется, мой побег, а также побег многих крайне неприятных личностей, не испытывающих к эльфам ничего, кроме ненависти, сопровождавшиеся выжиганием всего живого в нескольких мирах. И если на Мнемосе, тысячу лет назад, я справился можно сказать что сам, то при побеге от остроухих без помощи тех я, которыми мне никогда не стать, мне бы может и удалось сбежать, только вот, во-первых, разрушения были бы не столь грандиозны, а во-вторых, Дюжина Льюсальвхейма так и осталась доживать свои бесчисленные года в условиях, мало отличавшихся от тех, что содержали меня все те год.
  И что же я могу сказать в своё оправдание?
  Только то, что прогресс не стоит на месте.
  Но так и долго быть.
  Не скажу, что именно ради этого мы сражались тогда на поле Последней Битвы, но свобода, наверное, такой и должна быть.
  И пусть с каждым новым столетием жить мне становится всё сложнее. Пусть появляются документы, удостоверяющие личности, без которых в приличный город могут и не пустить. Пусть растут как грибы после дождя заставы и пропускные пункты разного калибра. Множатся границы, языки. Пусть события, виденные моими собственными глазами, обращаются в легенды и предания. Пусть возникают заклинания и технологии, чьи принципы работы я понимаю лишь в наиболее общих чертах. Пусть... у меня же есть насущные проблемы, от которых напрямую зависит: проживу я ещё один день или нет.
  Обычно, это холод или голод, бывает так что и оба сразу или, что случается реже, но от этого не становится приятней, стая каких тварей, голодных и злых на весь Мир. Остальные вопросы начинают меня беспокоить только тогда, когда уже решены насущные проблемы.
  В конкретный данный момент в силу наличия хорошего питания и мягкой постели, а также отсутствия тварей, желающий откусить от меня кусок, мысли мои обратились к причине отсутствия насущных проблем, а именно к тому, что крайне осторожная и разумная ветвь людей начала-и-конца, удерживает меня заключении и пытается получить информацию о некоторых событиях и технологиях давно минувших дней.
  Самое неприятное, что интересующая их информация у меня имеется, а желание делиться отсутствует.
  Вот из-за отсутствия этого самого желания, люди начала-и-конца уже несколько лет неустанно предпринимают безуспешные попытки привить мне это желание. Первоначально были разговоры с лордом-инквизитором Марцием, крайне неприятным человеком, думавшим, что при выборе между моим секретами и чужими жизнями, я выберу второе. Он ошибся, и людям начала-и-конца пришлось перейти к пыткам, что дали результат ещё хуже, чем мои бесконечные разговоры лордом-инквизитором. Не потому что я такой крепкий, как раз наоборот, а потерять меня так ничего существенного и не получив - слишком большой просчёт для тех, кто смог выследить, дождаться того момента, когда я станусь один, после чего уже и изловить меня. Меня, не как Бродягу, а как Последнего Греха.
  После провала этапа с пытками, ко мне в камеру был помещён сосед. Вполне разумный ход, замечу я, основанный на внешних проявлениях моей логики, следов которых в Лоскутном Мире осталось больше, чем хотелось бы.
  Сосед был задушен практически сразу.
  Потом была девушка.
  Перед смертью она успела исцарапать мне лицо.
  Датчики, которыми усеяна камера, считали всё, что могли считать, а аналитики сделали вывод из полученных данных: убийство собственными руками мне доставляет удовольствия ещё меньше, чем наблюдение за ним со стороны, но этого явно не достаточно, чтобы я начал делиться тем, что имею.
  Вновь начались разговоры. На этот раз почти каждый раз у меня был новый собеседник. Этот этап с разговорами тянулся довольно долго до тех пор, пока по возвращению с очередного допроса я обнаружил у себя в камере маленькую девочку, совсем ребёнка.
  - Вы крупно ошибаетесь, если считаете, что я не смогу убить ребёнка. - думал я, опуская на пол мёртвое тело.
  Ошибался я.
  Смерть ребёнка как раз и была планом людей начала-и-конца.
  Уточняю - смерть ребёнка-демона.
  Согласно упрощённой теории Пустоты, демон получив критическое повреждение своего тела, откатывается назад по временной шкале до момента получения этого повреждения, при этом происходит поглощение из окружающего пространства информации, которая используется для создания иммунитета к повреждениям того типа, что привели к инициации отката. В общем случае, данное явление выражается в том, что демон, которого достаточно долго пытались умертвить методами рассчитанными на уничтожение физической оболочки, обращается нечто столь смертоносное, что сама мысль выйти против него кажется безумной. Только вот всё равно находились те, кто выходили. Выходили и побеждали.
  В частном случае, в моём случае, стоит обратить пристальное внимание не на то, что происходит с демоном, а за счёт чего это происходит, стоит обратить внимание на поглощение информации демоном из окружающей среды, частью которой являюсь и я. Умирая раз за разом в непосредственной близости от меня, демон будет поглощать всё большие объёмы моих воспоминаний. Потом в один момент, когда люди начала-и-конца решат, что поглощено достаточно, они произведут извлечение информации. В случае отсутствия нужных данных, процедура повторяется до получения требуемого результата.
  Если смотреть на всё именно под этим углом, то понятно становится, почему был выбран именно демон в форме ребёнка - подобный ход позволил значительно уменьшит искажения информации, а также облегчит её извлечение в будущем.
  Всё логично, в духе моих пленителей.
  И казалось бы, партия проиграна - нужно срочно в обмен на знания попробовать хоть что-то для себя выторговать, иначе совсем скоро они и без моего содействия окажутся у людей начала-и-конца.
  Следует признать, что предательские мысли подобного толка сразу же бесцеремонно наводнили мою голову, но когда через несколько часов паника отхлынула, оставив на берегу моего создания множество возможностей, которых там совсем недавно отсутствовали, я позволил себе улыбнуться: мне, как обычно, нужно было ждать, когда представится шанс.
  Время на моей стороне, так что в этом не было ничего сложного. Сложности начались бы, умри я. Умерев, я бы очнулся может через минуту, а может и через век, может на том самом месте, где умер, а может и совсем другом, и хоть, вполне возможно, оказался бы я в тот момент свободен, мои нынешние пленители имели бы у себя в запасе всё то время, что я был мёртв, которым они бы расплатились за разработку новых технологий против меня. Технологий, которым, может так получиться, мне нечего будет противопоставить, и люди начала-и-конца получат так необходимые им знания.
  - Стоят ли моих страданий и чужих смертей те знания? - один и тот же вопрос раз за разом возникает в моей голове, когда я вынужден класть на одну чашу весов то, что от меня хотят услышать, а на другую - чьи-то жизни.
  Старый, старее самого Лоскутного Мира, выбор между большим и малым злом, рассуждения на тему которого могут сколь угодно убедительно доказывать, что выбирать нужно именно малое, вот только даже малое зло не перестаёт быть злом. Те кто хитрее прочих, конечно, врут, что когда подобный выбор встанет перед ними, то они предпочтут не выбирать вовсе, но отсутствие выбора, тоже выбор, причём, исходя из моего печального опыта, выбор этот оборачивается злом большим, чем просто большое.
  Я же выбираю то зло, выбрав которое я буду ненавидеть себя меньше. Это очень сложная и крайне важная задача, ведь мне не хочется однажды проснуться и понять, что я не хочу дальше жить.
  А этого допустить нельзя, ведь долг Безымянке за ту краюху так и не отдан.
  Да и тогда на поле Последней Битвы выжил я не для того, чтобы спустя какие-то пару тысяч лет начать искать способы умереть окончательно.
  Для чего конкретно я выжил тогда, вообще-то до сих пор, не совсем ясно, но, думается мне, не для того, чтобы умереть, оставив после себя лишь череду недоразумений и ошибок.
  
  Мой путь к свободе и тот редкий случай, когда я почти не испытываю угрызений совести за то, что собираюсь сотворить, влитые в демонёнка сидят в углу.
  - Возможно, даже почти наверняка, я и всё прожитое мной - худший из имеющихся в Лоскутному Мире источников для формирования личности демона, но так уж вышло, что мне нужно бежать из плена, ну а тебе... тебе нужно научиться выживать в этом Мире. - молча улыбаюсь я демонёнку. - Но ты не бойся: всё я и не отдам. Не к чему оно тебе. Оно и мне не к чему и чаще мешается, чем помогает.
  Имя. Начинать нужно именно с него.
  Эйн, иначе же Вечная, - так ты будешь зваться.
  Я хотел бы дать тебе острый ум, стремление к познанию и силы преодолеть любые невзгоды, но могу лишь поделиться опытом. Не всем, иначе не будет нужды тебе отправляться к демонам Нового Дома и просить во исполнение их древней клятвы спасти меня. Не всем, иначе ты сама сможешь разрушить камеру, в которой мы с тобой заточены, после чего убьёшь наших пленителей. Не всем, иначе это будешь уже не ты, это буду уже я...
  Не всем, но лучшим из того, что скопил я за два тысячелетия, ведь пусть ты, Эйн, пришла в этот Мир не по своей воле, в моих силах сделать так, чтобы твоя жизнь в Мире этом была чуть лучше, чем была моя.
  
  Дородри. Год 917 после Падения Небес.
  Двойная порция луковой похлёбки, гречневая каша с гусиными шкварками, полукольцо кровяной колбасы и ломоть чёрного хлеба, поглощённые мной только что, да квас, кружку с которую я осушил лишь на треть, отзывались в теле не сытым удовольствием, а тупой болью, мешали дышать полной грудью.
  - Господи, ты вообще, смотрю, взрослеть не собираешься. - слышимая только мной, вздыхает Безымянка. - Зачем, я тебя спрашиваю, ты столько за один раз в себя запихнул?
  Спорить со своей спутницей не хотелось.
  Хотелось сдохнуть или поспать. Первое - на так, чтобы слишком, а вот второе - точно, тем более слышанная не одну сотню раз до уныния печальная песня о Ткаче ничего, кроме зевоты, у меня не вызывавшая, заполняла таверну наравне с запахом жаренного мяса, кислого пива и не менее кислым запахом немытых тел.
  - Сдохнуть ему хотелось... а мне бы хотелось, чтобы ты наконец повзрослел.
  Это да.
  Спорить с Безымянкой бесполезно, хотя бы по той неприятной причине, что она всегда права.
  - Права, конечно, права. Вот говорила я тебе не искать замок?
  Говорила - это мягко сказано, но в тот момент идея сделать небольшой крюк и полюбоваться видом также широко, как и печально, известным Ползущим замком, казалась мне просто превосходной.
  - Это ж каким боком может быть превосходной идея искать нечто, о наличии чего поблизости тебя предупреждают торговцы и рекомендуют принять сильно на север, дабы точно избежать встречи?
  Может, может, когда в голове крутится несколько идеи относительно природы некоего Ползущего замка, а тут тебе прямо так и заявляют, что видели его следы и слышали его рёв вот буквально сегодняшним утром.
  Глупо было упускать такую возможность, тем более всё разрешилось наилучшим образом, а что не ел несколько дней, так это мизерная плата за удовлетворённое любопытство.
  - Вот на не ел несколько дней, остановимся поподробнее. Давай ты ещё раз мне объяснишь, чем ты руководствуешься, когда принимаешь предложенный мной фазер и вместо того, чтобы быть пожранным Ящером, убиваешь его, а потом, в тот же, замечу, день, отказываешься от предложенной мной еды. Отказываешься от еды на другой день, и на третий, отчего, замечу, страдаешь, хотя кусок хлеба это куда меньшая помощь, чем фазер, которым ты уничтожил Ползущий замок. Это ж ещё не говоря о том, что шестьсот двадцать девять лет назад ты гордо что-то там молол о том, что от краюхи хлеба откажется только полный дурак, а если ты и дурак, то никак не полный, а худой.
  Когда это было-то? Ты б ещё мне тех ангелов вспомнила. Сколько ты потом со мной не разговаривала? Десять лет или пятнадцать-двадцать?
  - Двенадцать лет, три месяца и восемь дней. По истинному исчислению, разумеется.
  Вот и я о том, а ангелы-то были на вкус просто отвратны. Жёсткие, жилистые - ничего общего с той красотой, что рисуют и ваяют в храмах Истинного. И я как бы, напоминаю, это они меня убить собирались, а потом, кто ж его знает, могли и съесть. С них станется, с этих Пернатый, у них у всех с головой стало нехорошо после Падения Небес, хотя, если уж честно, то до Падения у них с головой было не так чтобы хорошо.
  - Не нужно говорить о Падении будто бы ты не при чём. - в словах Безымянки звучит упрёк.
  Прошла уже почти тысяча лет после битвы, окончившейся Падением Небес, а один из моих бесчисленных грехов всё равно перевешивает все остальные.
  Ну как мой... уже сейчас по Миру ходят разные истории о том, что тогда произошло.
  Люди начала-и-конца, например, говорят о Последнем Грехе, появление которого отвернуло лик Истинного от возлюбленных детей своих. Концепция Последнего Греха, как и многие вещи помогающие Царствию Божьему вот уже почти восемь веков вести победоносную войну против всего остального Мира, предложена Мудрецом, одним из Шуйцы, одним из наших, тех я, которыми мне никогда не стать. В вышеупомянутой концепции Последний Грех является материальной сущностью, возникшей из богопротивных помыслов грязных, которая должна была уничтожить весь Мир, но вмешательство Истинного этого не допустило, дав таким образом, возлюбленным детям его, как в общем-то и всем прочим, ещё один шанс, при этом Истинный, как и Небеса со всеми его обитателями, принесли себя в жертву во имя спасения Мира.
  Теоретическое построение Мудреца дало людям начала-и-конца несколько простых и понятных выводов, вернувших стабильность и обеспечивших развитие общества.
  Во-первых, объяснялось отсутствие Небес, а вместе с ними всей ангельской надстройки, контролировавшей и направлявшей людей начала-и-конца.
  Во-вторых, давалось понять, что для возвращения Миру Истинного, необходимо уничтожить всё, что противно взору его, то есть всех рас, кроме людей начала-и-конца.
  У так грязных, к числу которых вроде как отношусь и я, фантазии оказалось побольше.
  - У них просто не оказалось своего Мудреца, обеспечившего господство одной, выгодной ему, теории. - ввернула Безымянка.
  Тут она, скорее всего, как обычно, права.
  Если отбросить в сторону откровенный бред, не имеющий даже отдалённого отношения к происшедшему, а также истории о том, что Истинному на том поле противостоял лишь Сатана, то я бы выделил несколько основных теорий.
  Первая теория - теория о наличии Четвёрки Скрытых, неких сущностей, в разных трактовках имеющих разное происхождение, неизменно объединённых общей задачей - не столько уничтожение Мира, сколько его разделение между собой. По мне так - отличная теория, а в некоторых областях вообще пугающе точная, так как не узнать в Четвёрке Скрытых Сатану, Семипечатника, Командующего и Проповедника невозможно.
  Вторая теория - теория о наличии Пандемония - сущности извне Мира, из Пустоты, и жаждущей только уничтожения этого Мира, как противного самой природе Пустоты.
  Третья теория - самая молодая из трёх - теория о наличии Тёмного Повелителя, Богоубийцы, не Сатаны, являющегося согласно верованиям людей начала-и-конца антагонистом Истинному, не Последнего Греха, олицетворяющего грехи всего Мира, и не Пандемония, символизирующего внешнюю угрозу. Тёмный Повелитель - свобода, безграничная свобода, та свобода, которая позволяет смертному бросить вызов богу и одержать победу.
  - Не знаю, как там с победой на богом, но эта свобода точно позволила тебя, пророка Тёмного, застрелить. - прервала меня Безымянка.
  - Густав знал, что мне не хватит смелости покончить с собой. Он пожалел меня.
  Отвечая Безымянке, я врал самым страшным из возможных способов - я врал самому себе. Густав Гиблер всадил мне пулю в лоб не столько из желания спасти меня от людей начала-и-конца, сколько из нежелания замарать едва зародившуюся легенду о Тёмном Повелителе сдачей в плен его пророка.
  - А не напомнишь ли ты мне, что ты сказал, когда очнулся спустя сто девяносто лет после попадания той самой пули в твою глупую голову?
  - Это было три или четыре десятилетия назад, ты серьёзно думаешь, что я должен что-то там помнить? - попытался я увильнуть.
  Конечно, дословно разговор я не смог бы воспроизвести, но не помнить суть того знатного скандала, было бы для меня преступлением.
  - Двадцать семь лет. Это было двадцать семь лет, один месяц и двадцать дней назад.
  - По истинному исчислению, разумеется? - ехидно уточнил я.
  Разумеется, по истинному. Безымянка другим не пользовалась, полагая, что тринадцатимесячный календарь, содержащий в каждом месяце по двадцать восемь дней при семидневной неделе - вершина эволюции систем отсчёта времени.
  - Так ты напомнишь или мне напомнить?
  - Что-то о том, что я больше не буду ввязываться в дела людей?
  - Господи, как коротко и ясно изложена мысль, а ведь тогда она звучала куда более размыто и эмоционально, цитирую: гори оно... да что бы я ещё раз... да я... я же им... да что бы я... вот же...
  Так и звучало - уверен. И не только потому, что у Безымянки безупречная память, но ещё и потому, что где-то так и звучит каждый раз, стоит мне хоть во что-то ввязаться.
  - Извини, опять глупость сделал. - вздохнул я.
  - В который уже раз. - вздохнула она в ответ.
  - Могла бы уже и привыкнуть.
  - Уже бы и привыкла, если бы ты привык.
  Так оно бывает - делаешь глупость за глупостью, а всё равно не можешь к подобному привыкнуть. Хочется, ведь чтобы в этот раз не глупость вышла, а что-то хорошее, ждёшь, надеешься, а там... там опять она, родная, глупость какая-нибудь.
  - А ты начни слушать меня, там, глядишь, и глупости наконец перестанешь делать. - незамедлительно последовало более чем стандартное предложении.
  Простое решение непростой проблемы, да ведь только долго следовать советам, даже самым разумным, никак не выходит: обязательно возникает желание что-нибудь сделать не так, как нужно, а так, как хочется. Да и сбрасывать со счетов тот немаловажный факт, что стоит мне задержаться в каком-нибудь месте, так не я найду неприятности, а неприятности сами найдут меня. И так ведь было ведь не раз, причём в последний раз вообще получилось совсем уж не весело.
  Послушался я, значит, совета Безымянки и решил некоторое время пожить при монастыре, подумать не о том, как с голоду не сдохнуть или избавиться от вшей, а о вещах, не имеющих никакого отношения к ежедневной борьбе за существование, как то моё место в Мире, процессы имеющие место быть в этом самом Мире после Падения Небес.
  Ничего интересного за дюжину лет спокойной жизни при монастыре я не надумал, зато оказался втянут в борьбу за престол в Империи, которая недавно стала именоваться Старой Империей, так как мой знакомец по монастырской кухне - Эймис - тихий ученик старшего повара Тормунда, за глаза именовавшегося Свином, убил императора и всех его наследников, прервав старую династию и основав новую.
  Истории превращения помощника повара в императора в разных вариантах довелось мне за последние годы слышать бесчисленное число раз и должен отметить, что иногда они мне даже нравились. Приятно, знаете, услышать, что ты оказывается не бродяга, который только и думает о том, как спасти свою шкуру, а Тёмный Повелитель, открывающий перед достойными тайны Мира.
  - Вот только ты всё равно умер. - не могла промолчать Безымянка.
  - Был убит. - не согласился я. - Умер и был убит - это разные вещи.
  - Называй, как хочешь, это ведь ты, а не я, целую ночь не мог никак умереть от ножевого ранения в спину в том переулке.
  - Не "не мог никак умереть", а держался до последнего.
  Я всегда держусь до последнего. Но не только потому, что боюсь умирать. Боюсь - какие в этом могут быть сомнения? Боюсь, ведь я люблю жизнь, как может её любить лишь тот, кто добровольно и с полным осознание этого, отказался от жизни, а потом не умер.
  - Ещё немного и я смогу сказать, что уже миллион раз слышала, что ты не любишь сдаваться, так что, будь добр, придумай другое оправдание своей глупости.
  - Вот всегда ты разрушаешь мои удобные и уютные иллюзии. А ведь, между прочим, с ними мне жить и проще, и веселее.
  - Ты, видимо, запамятовал, что я пообещала тебе не только имя дать, но и помогать всем, чем смогу. Сейчас я занята вторым - помогаю тебе осознать, что большинство проблем, которые ты преодолеваешь с разной степенью героизма и успешности, можно было бы избежать.
  - Это ты видимо запамятовала: это я с тобой ещё не рассчитался с тобой за ту краюха хлеба.
  - Я бы, с высокой долей вероятности, и согласилась с тобой, если бы ты шестьсот шестьдесят четыре года назад сделал, как я просила, а именно - просто отрубил бы мою голову, но нет же: ты решил привязать мою душу к своему телу. Не самое разумное твое решение, замечу. Особенное если вспомнить, что после этого ты сгорел. Знаешь, контакт с разумом человека сгорающего заживо - не те ощущения, о которых я мечтала, когда сбегала из Вербурга вместе с Душегубом. Мало чем лучше и твои вечные спутники: вши, кровавые мозоли на ногах и, конечно же, чувство голода, которое хоть и стоит в самом конце, зато вернее остальных тебя сопровождает.
  - Это ты ещё насморк забыла - та ещё пакость. - был полностью согласен я с Безымянкой.
  - С тобой, когда ты сытый, невозможно серьёзно разговаривать.
  - Так разговаривай со мной, когда я голодный.
  - Когда ты голодный, ты только и думаешь, что о еде.
  - А о чём мне ещё думать, когда я голодный?
  - Не делай вид, что не помнишь: еда и оружие у меня всегда с собой, тебе надо только руку протянуть.
  Только руку протянуть, пожелать, и проблема решена. Слишком просто. Слишком удобно.
  Если и тянуть руку, если и желать, то только когда ничего больше не осталось. Протянуть и пожелать, значит, признать, что не способен я без посторонней помощи жить в этом Мире, а подобное не слишком приятно даже для бродяги.
  И всё же протягиваю руку и желаю я регулярно, ведь умирать не только неприятно, но ещё и страшно.
  - Знаешь, я промолчу на тему того, что ты только что сам желал либо сдохнуть, либо поспать. Я не стану в очередной раз приводить примеры того, как ты прикладывал все свои знания и немалые усилия, чтобы гарантированно умереть. Я только спрошу: "Ты так и продолжишь на них смотреть, пока не окажешься втянут в новые неприятности, или всё же уставишься в кружку?"
  - На кого смотреть-то? - глядя уже несколько минут на разгорающийся в шагах десяти-пятнадцати от моего стола конфликт, глупее вопрос задать я не мог.
  Бедняга-менестрель, чья песня о Ткаче вызывала у меня зевоту, у тройки молодцов одетых, как крестьяне из грязных, возглавляемых миссионером из людей начала-и-конца пробудила праведных гнев. В данном событии не было ничего удивительного: история о том, что на поле Последней Битвы Ткач из нитей судеб существ множества миров соткал один Мир, Лоскутный Мир, противоречила учению Мудреца, являясь не просто заблуждением, а ересью, которую миссионер Истинного имеющих за спиной тройку крепких неофитов, терпеть не стал.
  - Кто сеет ветер, будет пожинать бурю. Что своими богопротивными песнями сеешь ты? Не Последний ли Грех говорит твоими грязными устами? - лицо миссионера краснело, наливаясь дурной кровью, а молодчики же уже крепко держали за рукава лютниста, лишая того возможности спастись бегством.
  - Слышишь, Безымянка, сеющий ветер, будет пожинать бурю? - вздыхаю я, понимая, что мне жаль этого тощего лютниста. - Что, по-твоему, сею я?
  - Музыку только не трогайте. - доносятся до меня слова менестреля.
  В голосе его звучала обыденная обречённость.
  Понял уже, что договориться не получится.
  Бить будут, а вмешаться, заступиться никто не смешит: вот и просит, чтобы хоть инструмент не трогали.
  - Глупость. Ты сеешь только глупость. - размышления над ответом не заняли у Безымянки много времени.
  - Глупость... наверное, ты права. - делаю я глоток кваса.
  Тёплым напиток куда хуже, чем когда был прохладным, но вот кружка, как была хорошей, так и осталась: массивная, деревянная, с металлической окантовкой, такой по черепу дадут - к праотцам без лишний разговоров отправишься.
  - Ты ведь не сделаешь очередную глупость, за которую потом будешь извиняться? - в голосе Безымянки звучит надежда, которую мне не суждено оправдать.
  - Ты уж прости, дурака, - встаю я из-за стола, всё также держа в руке кружку с квасом, - но, похоже, делать глупости - это единственное, что у меня хорошо выходит.
  Межреальность. Бордель мадам Жоржет. Год 2788 после Падения Небес.
  Счастливей, наверное, мне уже не быть никогда.
  Хенья отказалась кормить меня ужином по причине того, что я перекусил в борделе стряпнёй суккубар.
  Ейн, наблюдавшая за тем, как я убеждаю вервольфа, что подобное вопиюще аморальное действие больше никогда не будет повторено мной, подмигнула:
  - Дрессировка начата.
  Начата. И я не имею ничего против.
  Здесь и сейчас.
  Оставив за спиной оказавшиеся явно не к месту сюрпризы суккубары, которые вполне могли стоить некоторым из нас попорченной шкуры, моё скромное войско неспешно двигалось к кораблю.
  По мне так, компания наша мало похожа на тех, кто серьёзно вознамерился отправиться во Фронтир.
  В защиту стоит заметить, что большинство из тех, кто были похожи, сгинули в преддверии Фронтира - Диких Землях.
  Впереди, изрядно оторвавшись нас всех пара оборванных орчих что-то увлечённо объясняет тройняшкам-гарпиях, одеяние которых и за обноски вполне можно принять.
  Гадюк всего дюжина, то куда мой взгляд не обратится, там заметен тонкий силуэт, не идущий, текущих по любой поверхности, оказавшейся под ногами. Вооружены кто чем - тут и копья, и цепи, и самострелы, а клинков разных форм и размеров вообще без счёта. Луков нет, хотя, казалось бы, эльфийки, пусть и бывшие, что-что, а луки точно должны были с собой прихватить. Дочери мадам Жоржет идут строем, в ногу. Просто загляденье. Гвардия на параде в честь победы, если, конечно, в гвардию набирают девушек изумительным образом сочетающих в себе тонкость талии с пышной округлостью груди. И ножки... ножки просто загляденье: умопомрачительно длинные они перетекают в бёдра, ягодицы.
  Ножки эти божественные ещё и маршируют: и-раз, и-раз, раз-два-три. Просто за то, чтобы смотреть за этим маршем уже нужно деньги брать.
  - Нет, ну ты действительно потащишь этих соплюх во Фронтир? Ты о чём вообще думаешь? - заговорила Лидо, заметив, что мой взгляд уж слишком долго задержался на девочках.
  - Конечно, лучше пусть они и дальше в борделе работают. Работка-то там как раз им подстать, для неё ведь они и родились. - хоть вопрос был адресован не Хенье, ответила она именно то, что ответил бы я.
  Я бы ответил, но ответила она.
  - Не будет борделя, ты же тоже слышала всё. Всех в Асгард забирает Всеотец. Не только им с братом нужны жены, но и их славным эйнхериям. - напомнила Ладо.
  - Место новое - работа старая. - хихикнула Хенья.
  - Шерстистая, не ставь в один ряд асиний и жриц любви, а то ведь я могу в один ряд с тобой поставить дворнягу. - Лидо как обычно была грубее, чем того требовала ситуация.
  - А я могу и за задницу укусить. Я ж не привожу это как аргумент. - судя по тону сказанного, Хенье эта беседа явно нравилась.
  Да и плещется она в тени, у моих ног уж больно игриво.
  - Я, значит, добываю девушек, у которых действительно есть то, за что не грех и укусить, даже если нет такой славной пасти, как у тебя, а кусать будешь ты? - огорчение в голосе мне даже и играть не пришлось.
  - Вот теперь я просто обязана найти причину куснуть кого-нибудь.
  - С этого места поподробнее, пожалуйста. - насторожилась Ладо.
  Только вот не было её рядом, а теперь - есть.
  И как Сёстры раньше могли скрывать такие способности?
  - В смысле, как и куда кусать буду? - не поняла Хенья.
  - Не ты, шерстистая, а Бродяга. Кого ты там добываешь? - теперь говорила Лидо, а не её сестра. - Ты что подстроил то, что дочери последовали за тобой?
  - Добывал я девушек... мальчиками я пока ещё не интересуюсь, но, знающие люди говорят, с это возрастом пройдёт...
  Ухватив меня за плечо, Лидо рывком разворачивает меня к себе лицом:
  - Я серьёзно с тобой разговариваю, и надеюсь получить вменяемый ответ на вопрос о чём ты думаешь, ведя дочерей мадам во Фронтир.
  И вот уже не только Лидо и Ладо рядом со мной, а все Сёстры. Эти их мгновенные перемещения в пространстве, штука, конечно, полезная, только вот очень уж внезапная, отчего доставляет чувство дискомфорта.
  И не только мне, судя по происходящему.
  Хенья, простая душа, пасть свою зубастую разинула, готова отгрызть ногу Лидо по самое колено, а могучими лапами оторвать всё, до чего дотянется и не только у бесцеремонной сверх всякой меры Лидо.
  Дочери вон смешались, и сразу видно стало, что никакая это не гвардия, просто девочки, которые превосходно смотрятся в мундирах.
  Гадюки внешне остались также спокойны, что наводило меня на мысли об имеющемся у них в наличии секрете подстать мгновенным перемещениям Сестёр, который будет пущен в ход, если того потребует ситуация.
  Неясности подобного толка вызывали тревогу.
  Хорошо, что хоть простодушные гарпии вместе с Мэлис-Элис ушли далеко вперёд - уверен им и без этого славного продолжения недавнего конфликта не сладко. У них, в Ётунхейме, крае вечных льдов и несокрушимых традиций, враг - он снаружи, в облике штормовых ветров, лютых морозов, клыков и когтей тварей смертоноснее которых я не встречал нигде. А тут такое недоразумение - люди людям же угрожают, чуть ли не убить готовы. К такому гарпии явно были не готовы.
  Сёстры заговорили, обращаясь ко мне, не слишком следя за тем, что кто-то из них уже говорит в этот момент:
  - Неужели нельзя хотя бы пять минут побыть серьёзным?
  - Простой вопрос и простой ответ. Что тут сложного?
  - Зачем тебе вообще дочери мадам?
  - Не много ли на себя берёшь, Бродяга?
  - Я была лучшего о тебе мнения.
  Эффектно.
  Уверен, будь на моём месте, кто другой, голова бы у него пошла кругом от напора Сестёр, только вот три тысячи лет пусть и прожитых не самым мудрым образом, это всё-таки три тысячи лет, от того я смог позволить себе ответить улыбкой:
  - Не замечал я что-то раньше за вами такой великой заботы о дочерях мадам.
  - Твои проблемы. - пожала плечами Лей.
  - Мы ждём ответ. - пресекая любую возможность увести разговор в сторону тут же напомнила Ладо.
  Не то чтобы я не собирался отвечать или что-то скрывал.
  Конечно, скрывал, как без этого? Только не было рядом больше валькирии, которая переняла от Безымянки отвратительную способность читать мои мысли, чтобы сказать, правдив ли мой ответ:
  - Я, возможно, даже наверное, совершенно точно, - не самый лучший вариант для попутчика, да и Фронтир - не то место, куда нужно направляться, если есть ещё куда направляться, но к сожалению нельзя этим девочкам больше оставаться ни в борделе, ни в Асгарде, ни где-то было ещё в Лоскутном Мире... хотя... вообще-то в Асгарде и можно было бы, только вот ведь я не ждал пока Отец Дружин и мадам Жоржет придут к согласию...
  - Я ж говорила Старшей, что он что-то с девочками сделает, что надо запереть его куда-то, пока... - не понятно было на кого Лидо больше злится на меня или остальных Сестёр.
  - Тихо! - оборвала её Ладо и тут же обратилась ко мне. - Что конкретно ты сделал с дочерьми мадам?
  Тут пришлось сжать кулак, не давая Эйн встрять в разговор и приврать о том, что же я такого делал с дочерьми на протяжении тех годов, что обитал в борделе.
  - Встал между ними и Зовом Бездны. - сообщил я то, что в общем-то не было никаким секретом, но так уж вышло, что не было и общеизвестно.
  В принципе, Отец Дружин сделает нечто подобное, когда остальные обитатели борделя мадам Жоржет прибудут в Асгард, правда не так изящно, как это сделал я.
  - Я ведь всё-таки Тёмный Повелитель, а это даже теперь чего-то да и стоит. - прозвучало как-то не очень, будто бы я извинялся.
  И Сёстры вновь заговорили одновременно:
  - Встал между Тёмными Богами и теми, кто по праву рождения был обещан им, значит?..
  - Вспомнил, что звался Тёмным Повелителем, значит?..
  - Спящую в придачу с Хозяином прихватил, значит?..
  - Нагльфар украл, не убоявшись гнева Всеотца, значит?..
  - Новые Небеса хочешь сотворить, значит?..
  Верно излагают Сёстры. Один шаг остался им до вопроса, ответ на который я приготовил в тот момент, когда задумал всё это дело. Один шаг до вопроса, который не должен был прозвучать при Брунхильде.
  - Богом наконец решился стать? Так, Бродяга? - Лидо, вновь она.
  - А если и решил, чего тут такого-то?! Вон Семипечатник и Командующий со своим Асгардом возятся, Летописца даже втянули в те игры. Сатана и Проповедник - с Двукрылым Департаментом. Жалкие огрызки личностей, которым Великий Пустой, в отличии от нас, Десницы и Шуйцы, не дал воплощения, и те стали Тёмными Богами. Даже Королева-Мать и та стала каким-никаким, а божком в Городе, гори он огнём. И это я как бы о тех, кого все вы более или менее знаете. - по-моему мне неплохо удалось сыгнать обиду с каплей раздражения. Хорошо без валькирии - никто не поймает мысли, что не были озвучены.
  - С тебя и человек-то был дурак-дураком, а какой бог получится - так страшно представить даже. - не растерялась Лидо.
  - А ты не представляй, если это у тебя это так плохо выходит, что страшно получается, ты лучше вернись в бордель и займись тем, что у тебя хорошо выходит. - тут же посоветовала ей Хенья.
  - У тебя это тоже, я смотрю, неплохо выходит, раз которое столетие Бродяга тебя не выпроваживает. Может вместе в бордель-то и вернёмся, подруга моя шерстистая?
  Ох, зря это Лидо сказала. Зря.
  За задницу Хенья её, конечно, кусать не будет: по поводу кусать и грызть это они с Эйн больше шутят. Природа обязывает, так сказать. А вот обувку погрызть, платье обслюнявить или разорвать, подножку из тени поставить - это без вопросов. В первый раз что ли?
  - Возвращайся-ка ты, пожалуй, сама, а я уж лучше при боге буду, чем при борделе. - на удивление спокойно ответила Хенья, будто бы давно уже готовилась к подобной поддёвке.
  - А как же твои 'новое место - работа старая'? Всеотец ведь это и предложил: при богах, а не при борделе.
  - Ну так и иди к своему Всеотцу, раз предложил. Чего к моему-то пристала?
  - К нашему, к нашему. - поправила её Эйн.
  И в подтверждение слов татуировка мягко проскользила вверх по плечу, обвила шею и немного сползла на грудь, поближе к сердцу.
  - Идти вместе к цели, преодолевая вместе же трудности, терпеть лишения и невзгоды - это не тоже самое, что быть приглашённым на всё готовое. Отец Дружин понимает это не хуже меня, поэтому, я уверен, Вёльва пишет сейчас, если, конечно, уже не дописал, истории для всех обитателей борделя, что согласились переселиться в Асгард. - негромко излагаю я свои мысли. - Не будет больше дочерей мадам Жоржет, а будут славные асиньи - жены не менее славных асов.
  - Это лишь твои домыслы! - вполне логично замечает Лидо.
  - Но даже если это правда, то уже лучше пусть будет так, чем Зов Бездны завладеет ими. - Лидо, как обычно, резка в суждениях.
  - А по мне так оба этих варианта - выбор меж виселицей и гильотиной. - высказался я. - Поэтому мы и направляемся во Фронтир. Люблю знаете ли, когда есть из чего выбирать.
  - Ну теперь хоть понятно, чего ты этой Анатиэль позволил с нами идти. - Эйн, видимо, решившая, что и так долго молчала, подала голос. - Нас с Хеньей, Гадюк, орчих этих и дочерей мадам тебе мало было - решил ещё и суккубару прихватить.
  - Может, погоним эту Анатиэль, у нас ведь теперь тут есть гарпии-тройняшки. Они ж в кого угодно обратиться могут. А от этой уже достаточно проблем было, при том, что мы ж ещё ничего не начали. - тут же подключилась Хенья.
  - Точно, сегодня Анатиэль прогоним. Завтра - Лидо, чтобы тоже проблем не создавала. Послезавтра ещё кого-нибудь выгоним, а причину найдём. Если очень хотеть - всегда можно найти даже то, чего нет. - я постарался, чтобы прозвучало это серьёзно, но прозвучало как издёвка.
  - Это ты готовишь пути отхода, на тот случай, если я тебя поймаю в постели суккубары? - свернула Хенья разговор не в ту сторону, что мне было нужно.
  - От своей тени не убежишь. - решил я, что глупо будет возвращаться к старой мысли.
  - Ты по чаще себе это повторяй, когда опять будешь на девиц заглядываться.
  Шутит Хенья.
  Не против она, чтобы я на других заглядывался, да и не против она и куда большего, чем простое заглядывание, просто в очередной раз и мне, и всем окружающим напомнила, что я - её добыча. И Эйн не спешит в этот раз поправлять старшую подругу, понимает, о чём речь.
  - Мы пойдём с тобой. - вновь нет Сёстер, есть одна лишь Лидо.
  - А никто и не сомневался, что этим всё и закончится. - это Эйн.
  - Для приличия могли бы попробовать скидку на свои услуги предложить или вообще кого из своих вместо дочерей мадам оставить... - Хенья явно была расстроена.
  Причину внезапной смены настроения мне долго искать не пришлось:
  - Опять проспорила?
  - Опять. - согласилась Хенья.
  - Что проспорила-то хоть?
  - Да так... не важно...
  И поверил бы, если бы не знал Хенью, но да ладно - утром, как отправимся вздремнуть, сама всё и расскажет, не сможет долго скрывать. А может и утра ждать не придётся - Эйн проговорится раньше, она-то совсем язык за зубами держать не умеет. Одно хорошо - спит почти всё время.
  - Пойдёте, но учтите - место на корабле придётся отработать. - давая понять Сёстрам и всем остальным, что инцидент исчерпан, а также оставляя задел на возможность торга относительно результатов спора, произнёс я. - И не рассчитывайте какой-то там скидкой отделаться, я ведь всё-таки Бродяга и ветер гуляет не только у меня в голове, но и в карманах, так что отдавать придётся не со скидкой, а за так... даже, возможно, ещё и приплатить придётся... чтобы рожу мою видеть не так часто...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"