Линд Гера : другие произведения.

Мужчина в аренду

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  Гера Линд
  'Мужчина в аренду'
  
  Роман (перевод с немецкого языка)
  
  Посвящается Чарльзу, Касперу и Тео.
  Также Диего и Михеле Глос из моего любимого отеля Albergo Losone.
  
  Недалеко от меня стояла толстая дама. Она была практически голой, если не считать телесного цвета грацию, чуть прикрывавшую её выступающую задницу, и штанишки, на которые валиками свисал живот.
  - Разумеется, мы сможем Вам помочь с Вашей небольшой проблемой, - произнес мужской голос.
  - Ах, доктор, я была бы Вам так благодарна, - обрадовалась толстуха. - Не потому, что мой муж считает меня некрасивой. Мне просто хотелось бы быть стройной. Вы же понимаете: чувство личного комфорта! - нервно хихикнула она.
  - Дай-ка мне мелок, - приказал доктор через плечо. В поле зрения появилась рука в белой униформе. Я надеялась, что она не закроет дверь.
  - Пожалуйста, стойте прямо. Не втягивайте живот! - врач склонился над жировыми отложениями. Я не могла видеть, чем он занят, но могла предположить.
  Дама хихикнула: "Мне щекотно!"
  - У Вас комбинированная проблема, находящаяся в зонах: нижняя часть живота-верхняя часть живота-талия-бедра, - заключил врач. - Это не решить за один раз.
  - Ах, господин доктор! У меня полно времени!
  - Вы уже решили вопрос с деньгами?
  - Ах, господин доктор! У меня есть средства!
  - И, ррразумеется, зона галифе! - вмешался женский голос: 'Вилфрррид, я бы предложила здесь комбиниррррованную липосакцию в зонах ягодицы-веррррхняя часть бедеррр-нижняя часть бедеррр-голени-колени. Ты тут из каждого бедррра получишь по шесть литррров!' Насколько я поняла, голос принадлежал супруге маэстро. Во-первых, она обращалась к нему 'Вилфрид', и, во-вторых, она выглядела, как Долли Бастер* вплоть до лица. Даже губы были искусственно увеличены. Её брови затерялись где-то возле корней волос. И она разговаривала, как "Долли Баастр".
  
  *Долли Бастер - чешская порноактриса.
  
  Может, это она и есть?
  Я нервно ёрзала в своем кресле в комнате ожидания. Боже мой, как низко я пала. Я действительно пришла к пластическому хирургу! Я, Карла Штайн, почти сорок, разведена, четверо детей, одна сестра!
  С одной стороны: как оскорбительно!
  С другой стороны: как интересно! Подслушивать, как именно парочка докторов планировала дырявить толстую даму. Дырявить, подумала я, и жалко хихикнула внутри себя. В подлинном смысле слова. Чего только не бывает..
  Продолжая развлекаться, я потянулась к шоколадным конфетам, что лежали на стеклянном столике в компании шоколадных батончиков и ирисок, поджидая сидящих в очереди дам. С набитым ртом я листала глянцевый журнал, который мне дала Долли Бастер перед тем, как уйти в смотровую. Рядом с фотографией женского тела, принадлежащего то ли Наде Ауэрманн, то ли Клаудии Шифер (голова, к сожалению, была отрезана), большими голубыми буквами стояло: 'Контурирование тела методом тумесцентной липосакции под локальной анестезией'. Как же здорово выглядела эта Ауэрманн-Шиффер. И как это было просто! Я взяла себе печенье с орехами и грильяжем. Зачем еще поститься, когда есть такие технологии? Словно убрать пыль пылесосом.
  - Моя подруга сказала, могут остаться впадины, - прервала женщина молчание занятых делом в соседней комнате.
  - Мы в состоянии провести скульптурное, очень точное моделирование фигуры при помощи тончайших канюль, милостивая сударыня! - успокоил Вилфрид толстуху.
  - А это больно? - дрейфила дама.
  - Мы введем Вам под кожу специальный раствор, который в течение нескольких часов смешается с жировыми клетками, и затем высосем его обратно - уже вместе с жиром.
  - Нда, - сказала дама. - Я не знаю...
  Жаль, подумала я. Почему она такая малодушная и нерешительная?
  - Если Вы пожелаете, мы можем дать Вам легкий наркоз, - проворковала Долли. Её брови в этот момент наверняка добрались до линии роста волос. - Но у нас много пациенток, которррые хотят смотррреть.
  Ооойй... Ой-ёёёй... я раскачивалась на своем креслице взад и вперед.
  - Ах, лучше не надо, - чуть слышно оборонялась дама.
  - У нас тут есть телевизорррр и видеопррриставка и стерреопрриставка и всё, что Вы пожелаете.
  Ох, - подумалось мне. Неплохо. Тут можно, пока тебя накачивают, как лягушку, посмотреть шоу с Майзером или Флиге*. И конфеты тут тоже дают.
  
  *Флиге, Юрген - популярный германский телеведущий - проповедник
  Майзер, Ханс - модератор и журнались германского телевидения
  
  - А результат? - поинтересовалась дама. - Как я потом буду выглядеть?
  - Несмотря на порой сенсационную эффективность туменесцентной липосакции под местной анестезией, милостивая сударыня, в Вашем случае вряд ли можно ожидать плотность тканей восемнадцатилетней Твигги.
  - А что с целлюлитом? Моя подруга утверждает, что после операции у неё стало больше вмятин, чем было до!
  - Она попала к шарлатану, - прогнусавил Вилфрид в ответ.
  - Да, она была у пластического хирурга, которого видела в шоу 'Вера в полдень'.
  - Мне подобные выступления ни к чему, - сказал Вилфрид. Я не лезу в телевизор и не размещаю объявлений в журналах.
  - А что вы делаете потом с жиром? - поинтересовалась дама.
  - Да вот.. тут. Вилфрид копался в стенном шкафу.
  Я слышала, как он гремит. - Полтора литра, полтора литра, полтора литра, полтора литра, литр, литр, поллитра, - кряхтел Вилфрид.
  Обеспокоенно, я вытянула шею, чтоб лучше видеть. Бедный Вилфрид. Что он там делает?
  - Все это он извлек из одной единственной пациентки! - гордо произнесла Долли Бастер.
  Я невоспитанно уставилась в дверную щель. На стойке рядом с маэстро действительно стояли шесть ведер с желтоватым содержимым.
  - Вот черт! - изумилась толстая дама в трусах и повернулась ко мне своим задом в рытвинах. Я быстро прикинула, сколько ведер Вилфрид смог бы наполнить с помощью одной только её правой ягодицы.
  - А что вы делаете потом с жиром? - повторно поинтересовалась дама.
  - Вы можете взять его домой на память, - заманивала Долли. - Так многие делают!
  Мне вспомнилась маленькая деревянная коробочка с надписью 'молочные зубы', которую мой маленький Оскар гордо носил в своем школьном ранце. Может, эта дама тоже намеревалась носить ведра со своим жиром с собой повсюду?
  Хихикая, я сползла обратно в кресло. Однако, здесь было по-настоящему увлекательно. Я расслабленно потянулась за шоколадным батончиком.
  
  Прошел год. Ровно год с точностью до одного дня с момента, как Пауль протянул мне факс: посмотри, тут кто-то у тебя спрашивает, не замужем ли ты за своим каналом. Это DER SENDER*.
  
  *название вымышленного телевизионного канала
  
   - Дай сюда, - я выхватила факс из его руки. Что за манера всегда первым читать мои факсы! Таким он был, Пауль. Во всех жизненных вопросах всегда на шаг впереди меня. С момента нашего знакомства. Он был мужчиной и поэтому per se* умнее, опытнее, мудрее.
  
  *per se, само собой (лат.)
  
  - Очень подозрительно, - сказал Пауль. - Кто-то хочет тебя перевербовать.
  - Замужем за каналом, что за чушь, - пробормотала я.
  Катинкаляйн возилась с пластилином, а мальчики были в школе. Обычно в это время я сидела за своим письменным столом и готовилась к своей еженедельной передаче 'Наконец-то одна'. Передача предназначалась для разведенных женщин. С советами и приемами, с разговорами на тему развода, воспитания детей в одиночку, развлечений, карьеры, au-pair*-посредничестве и тому подобное.
  
  *au-pair (Фр.) - гувернантка, нянька по программе au-pair
  
  Самое интересное, что свыше сорока процентов наших зрителей были мужчины. Рейтинг программы непрерывно рос. Это была хорошая передача. Я много работала, но многому и училась.
  Пауль же не считал чем-то стоящим одобрения, что я, будучи женой знаменитого дирижера, кем он являлся, еще и работала. Он видел во мне "Женщину на его стороне" *
  
  *Отсылка к книге о Ханнелоре Коль, Heribert Schwan (Хериберт Шван)
  
  Подчас его злило, что мои рейтинги превышали его. Он управлял международным молодежным оркестром и вел свою передачу на телевидении под названием 'Осторожно: культура'.
  Пауль находил, что женщина, особенно та, у которой много детей, должна сидеть дома. Он ожидал, что я буду заботиться о троих детях и вечером встречать его дома с теплым ужином. Я неоднократно пыталась склонить его к тому, что это он должен сидеть с детьми и встречать меня теплым ужином, но Пауль оставался невосприимчив к подобного рода юмору.
  
  Поскольку я не придерживалась первой модели и так и не испытала на себе вторую, отношения у нас в последнее время не особо клеились.
  
  Пауль обвинил меня в том, что я его больше не любила. Для него 'любить' означало сидеть дома и ждать. Я обвинила Пауля в том, что он больше не любил меня. Для меня 'любить' означало жить и давать жить другим. Когда доброжелательные подруги - кстати, женщины, имевшие профессию 'жена' и располагавшие большим количеством времени, чтоб совать нос в дела, которые их не касались - к тому же донесли, что у Пауля постоянно вспыхивали интрижки с той или иной девицей из оркестра, я уж тем более не захотела сидеть дома и поджидать его с теплым ужином. К тому же, моя передача 'Наконец-то одна' приносила мне все больше удовольствия.
  
  Я погрузилась в чтение факса.
  Уважаемая госпожа Штайн, - начинался факс, пришедший от известной станции DER SENDER в Мюнхене, - я годами с интересом смотрю Вашу программу 'Наконец-то одна'. Теперь же я хочу спросить, замужем ли Вы за вашим телеканалом. Если нет, я с удовольствием сделаю Вам предложение, которое могло бы увести Вас в совсем иное направление. С финансовой стороны я могу предложить Вам по крайней мере вчетверо против того, что Вы сейчас зарабатываете. Мне удалось разбудить Ваше любопытство? Ода-Гезине Мальцан. Редакционная коллегия "Слово флирту".
  - Разумеется, она разбудила мое любопытство, - пробурчала я.
  - Да? Тогда ты будешь проводить с детьми еще меньше времени, чем сейчас, - надулся Пауль, не отрываясь от чтения газеты.
  Первую половину для Пауль всегда проводил дома и при этом никогда не делал что-то по дому или с детьми.
  - Она предлагает мне гонорар вчетверо больше!
  - Это я прочитал. - Пауль хмурился в свою газету. Мужчины с трудом переносят, когда женщины зарабатывают больше. - Ты же не пойдешь на это слабоумное говно!
  - Почему нет?
  - Если ты свяжешься с чем-то убогим, вроде этого 'Слова флирту', тогда это конец наших отношений.
  Ага. Сказано прямым текстом. Пауль не в первый раз угрожал мне концом наших отношений. Я приняла решение, наконец-то воспринять угрозу всерьез.
  - Почему?
  - Тебе нечего делать среди молодежи. Не смеши людей. У тебя трое детей и тебе в следующем году исполнится сорок.
  - Это ТЕБЕ в следующем году пятьдесят лет и у тебя трое детей! - парировала я.
  Конечно, это было совершенно по-идиотски, ведь у мужчин подобное 'нещитово'.
  Тут и понеслось. Я не должна все время сравнивать яблоки с грушами, орал на меня Пауль, я превратилась в какую-то несчастную эмансипе с тех пор, как принялась вести эту жуткую передачу для разведенок и он не в состоянии дальше выносить, находиться в собственном доме в роли нелюбимого гостя, которому приходится самому наливать себе кофе.
  Я съязвила, что ему следовало бы выбрать себе в жены домохозяйку, когда он решил создать семью.
  Он полюбил меня как привлекательную и жизнерадостную женщину, - жаловался Пауль, - он хотел гнездо, дом и семью, он ведь заслуживает все это при такой тяжелой профессии.
  Я возразила, мол, мне бы тоже всего этого хотелось с моей-то сложной профессией.
  Пауль надулся: он никогда не принуждал меня работать.
  Я, в свою очередь, съехидничала, что тоже не заставляла его выбрать именно эту профессию. К тому же я зарабатывала больше - и я не преминула намазать на его бутерброд еще и это.
  В течение дня мы мимоходом помирились, но я не позволила увести себя от мыслей об этом факсе, текст которого я прокручивала в голове раз за разом. Несмотря на риск быть покинутой собственным мужем.
  
  ЗЕНТА?!
  Как только на сердце у меня становилось неспокойно, я призывала Зенту. Зента была для меня как мать. Она стояла в своей снежно-белой блузке с рюшами на кухне, чистила картошку или скоблила морковь, параллельно занимала от одного до трех детей книжками-раскрасками, домашними заданиями или пластилином и оставалась при всем этом очень восприимчивой. У Зенты для всех находилось время. Уж она-то точно всегда была заточена 'под семью', в противоположность мне, её нелегко было вытащить из дома. И именно я рожала одного младенца за другим, в то время как Зента осталась незамужем и без детей.
  Она уже была здесь с кухонным ножом в руке и с вопросом: 'Да, сестренка?'
  - Ты слышал про 'Слово флирту'?
  - Это батончик с нугой?
  - Это передача!
  Зента вытерла руки о кухонный фартук. "Это одно не слишком обремененное интеллектом шоу. Раньше было еще ничего, тогда его годами вела Ода Гезине Мальцан, но это было еще в шестидесятые. Потом она внезапно исчезла с экрана телевизора. Это была очень привлекательная, харизматичная и элегантная дама. Мечта всех мужчин тех лет! Пауль несомненно должен её помнить. Потом шоу вели какие-то молодые ребята. У них у всех был такой.. очаровательный акцент."
  - У меня нет акцента, - сказала я. - А что это за передача? - выпытывала я дальше.
  - Культовая передача для молодежи, - сказала Зента. - Сплошь молодые красивые люди. На одной стороне один, посередине стена, и по другую сторону еще трое. Разделенные стеной, они могут только слышать друг друга.
  - Но тогда не имеет никакого значения, молоды ли они и красивы ли? - спросила я.
  - Ничего подобного! Они все выглядят очень сексуально. И самое удивительное: они все остроумны, эрудированны и не лезут за словом в карман. Тот, что один, задает вопрос и трое на другой стороне тут же выдают оригинальный ответ. Без заминки или раздумий! И никто не повторяет предыдущий ответ! Это сенсационно.
  - А в чем смысл передачи?
  - Ну как, это же шоу знакомств! Для одиночек. В финале они едут в путешествие со 'Словом флирту', - рассмеялась Зента.
  - Куда?
  - Ах, по окрестностям. В следующей передаче они рассказывают, как все прошло. Иногда они влюбляются друг в друга, иногда нет.
  Я молчала обескураженно. - А почему я об этой передаче ничего не знаю?
  - Без понятия! Впрочем, её показывают как раз в то время, когда матери укладывают детей спать. Около восьми.
  Понятно. 'Слово флирту' тоже не предназначено для матерей. Какое дело матерям до 'Слова флирту'?
  Я наморщила лоб. - Для подобных передач я абсолютно не предназначена!
  - Мне тоже так кажется, - сказала Зента.
  - И Пауль прав. С чего бы это ей захотелось именно меня?
  - Ну так спроси её, - сказала Зента.
  
  Опоздав на пристойные семь с половиной минут, я вошла в зал почтенного ресторана Баварского двора, куда меня пригласила госпожа Мальцан. Мой 'номер' представлял собой люкс на третьем этаже и состоял из двух громадных спален, каждая оснащена двуспальной кроватью, гостиной, конференц-залом, двух ванных комнат и трех гардеробных.
  На одну ночь все это было несколько расточительным, с другой стороны это было очень лестно. Госпожа Мальцан раскидывала передо мной красную дорожку! Что же она замышляла?
  Я искала хорошо выглядящую, ухоженную даму пятидесяти с лишним лет, как мне описала её Зента.
  Вот она. И впрямь, она. Господи. Какой шок.
  Госпожа Мальцан была толстой. Если не сказать - жирной.
  Гигантский подрагивающий ком жира с седыми волосами в черной двухместной палатке. Она на удивление хозяйственно разместила свои массы на изогнутом стуле, покрытом красным бархатом. Тут она приветливо улыбнулась мне и это внушило мне доверие.
  Лежите, не вставайте, захотелось мне ей сказать, когда она попыталась встать и поприветствовать меня. Я удержалась от искушения и любезно улыбнулась.
  - Вы выглядите гораздо лучше, чем по телевизору! - сказала госпожа Мальцан, с сопением падая обратно на свой стул. - Гораздо моложе и стройнее и натуральнее и приветливее.
  Я расценила это как удачное вступление. К сожалению, я не могла вернуть ей ни один из этих комплиментов. Я охотно сказала бы: 'Вы выглядите гораздо толще, чем мне описывала моя сестра, много старше, жирнее и седее и неряшливее', но я воздержалась и вместо этого просто поблагодарила.
  - Отчего Вы так приятно и естественно выглядите?
  - Я и ЕСТЬ приятная и естественная. - (Что она имела в виду?)
  - Одной причиной больше, чтобы примкнуть к нам, - сказала госпожа Мальцан. - Я ищу симпатичную и естественную даму среднего возраста. Вы как раз то, что надо. - и она рассмеялась.
  Её шея тряслась. Между её зубами что-то зеленело. Кусочек зеленого лука или шпината, что-то такое. Я уставилась на неё. Я абсолютно осознавала серьёзность происходящего. Настоящая светская дама не должна хихикать или таращиться, когда у её делового партнера что-то торчит из зубов.
  - Вы пришли, значит, Вы не замужем за Вашим каналом? - прогудела госпожа Мальцан.
  - Я невысокого мнения о браке, - рассмеялась я.
  - Мне нравится это слышать, - сказала госпожа Мальцан масляным тембром. - Такой Вы мне нравитесь. - она одарила меня сердечной ухмылкой.
  Кажется, это листовой салат или укроп.
  Госпожа Мальцан махнула официанту, услужливо подскользнувшему в тот же момент, и заказала в качестве аперитива шампанское и икру в качестве закуски.
  - Вы ведь жена этого.. как его..?
  - Да, - сказала я.
  - И? Он Вас отпустит..?
  - В смысле?
  - Сделать это. В смысле, работать. Вы можете поступать так, как Вам хочется?
  - Я в браке или в заключении? - спросила я в ответ.
  Госпожа Мальцан рассмеялась так, что у неё задрожало нёбо.
  - Вы ужасно нравитесь мне, девочка.
  - Взаимно.
  - Надеюсь, Вы не против икры?
  Конечно, кивнула я. Я совсем не против икры. Мы с Зентой регулярно поглощаем вечерами перед телеком по два-три килограмма икры, и дети берут с собой в школу бутерброды с икрой.
  - Кстати, мы не единственные, кто сегодня вечером ведет переговоры о новом контракте, - сказала госпожа Мальцан и указала на один из соседних столиков.
  Там сидел молодой человек в дизайнерском костюме, из которого торчала вихрастая голова с худым лицом, и поедал перепелиные яйца в компании с худой блондинкой. Очень короткие волосы блондинки смотрелись, как иглы. На ней был бело-синий полосатый костюм узника, разорванный на коленях. Оба напоминали заключенных, что только что вышли на свободу после многолетнего заточения в Сибири и еще не успели помыть головы и немного привести себя в порядок, прежде чем усесться поглощать перепелиные яйца. Заключенный мужского пола был еще и небрит.
  - Это Густи Заттхабер и Стелла Потато, - сказала госпожа Мальцан. - Он хочет её в свою новую информационную программу.
  Густи Заттхабер был руководителем программы на одном частном канале, это я знала. Но что ему потребовалось от тощей растрепы?
  - Стелла Потато вела до недавних пор хит-парады у VIVA, - проинформировала госпожа Мальцан. - Но сейчас она хочет заняться чем-то серьезным.
  Чего только не знала толстая госпожа Мальцан. Я ни разу в жизни не смотрела VIVA. Мои дети были еще не в том возрасте. Девушка с иглами на голове была мне абсолютно неизвестна.
  - Кстати, о серьёзном, - сказала я. - Расскажите мне о 'Слове флирту'. Разумеется, за прошедшее время я уже посмотрела это шоу. Моё первое впечатление не совсем совпало с описанием от Зенты, но и согласиться с оценкой Пауля, что это бездарная чушь, я тоже не смогла.
  - Мы абсолютные хэдлайнеры в рейтинге программ раннего вечера, - сказала госпожа Мальцан. - В зимние месяцы мы достигаем планки в семь миллионов зрителей, летом не меньше пяти. Наша публика - молодые люди в тренде, отсюда и перепад: летом они все уезжают лазить по горам и ходить под парусом и летать на парапланах и... вы же знаете, как называются эти штуки с колесиками, не ботинки на колесах, а...
  - Ролики, - сказала я.
  - Точно, - подтвердила толстая госпожа Мальцан.
  - И как Вы вышли именно на меня?
  - Ну это же ВЫ у нас Леди Развод в Германии, разве нет, золотце? У Вас есть собственная публика. Те, что уже налетели мордой об забор. Опрос института социальных исследований и статистического анализа FORSA доказал, что все разведенные снова начинают смотреть 'Слово флирту'. И эту пару миллионов зрителей мы бы с удовольствием заполучили.
  - Кто 'мы'?
  - Спонсор передачи, фирма 'Nesti-Schock', и мы, канал DER SENDER.
  Я пребывала в состоянии крайнего изумления. Не в последнюю очередь благодаря 'золотцу' и 'морде'. И в этом-то священном зале. Госпожа Мальцан, по всей видимости, настолько срослась за долгие годы с молодежной культовой передачей, что непринужденно общалась на этом жаргоне.
  Официант сервировал шампанское. Я боялась, что она скажет ему что-то вроде: "Чувак, отвали".
   - Кроме того, - триумфально вещала госпожа Мальцан, - это PR-гэг: Леди Развод Германии ведет шоу знакомств!
  Мы чокнулись. Госпожа Мальцан снова продемонстрировала мне фрагмент зелени между зубами.
  - За вечер, приносящий успех!
  Мы выпили.
  Госпожа Мальцан повернулась, насколько ей позволяли пышные формы, к директору программы конкурента и прокричала: 'Прост, Густи! Успеха тебе с крутой малышкой!' Затем оглушительно рассмеялась.
  Густи улыбнулся с измученным видом и отсалютовал в ответ стаканом с минералкой. Девушка с иглами на голове закурила. Нам была видна только её полосатая задняя часть.
  - А она не слишком.. чокнутая для информационной программы? - спросила я.
  - Канал несет миллиардные потери каждый год, - довольно ответила госпожа Мальцан. - Им нужно чертовски много работать над имиджем. Сейчас их смотрят только старики и больные. Ну и те, что смотрят классические произведения в исполнении Вашего мужа. Не в обиду будь сказано, золотко. Молодняк же переключает пульт дальше. Согласно опросу FORSA этот канал смотрит только каждый восьмой гражданин моложе тридцати пяти, тогда как в домах престарелых и инвалидов канал Заттхабера включен с утра и до вечера. Ясно, что Густи едва сводит концы с концами. Выглядит очень старым, бедолага. А ему всего лишь тридцать четыре! Она еще раз сердечно взмахнула бокалом в сторону господина Заттхабера и рассмеялась злорадно.
  - Ну надо же, - заметила я удивленно.
  - В чем действительно нуждается этот канал, так это красивая девушка с раскрученным лицом, - произнесла госпожа Мальцан. Жир на её шее покачивался. - С пирсингом в носу, например. Или с кольцом в пупке.
  Она провела по щекам жирными руками, размазав при этом помаду.
  - Ну разумеется, - согласилась я. - Это чрезвычайно важно для новостной передачи.
  Официант принес икру. Скромную кучку черного блестящего обувного крема на гигантской, окаймленной золотом тарелке. На второй половине тарелки обнаружилась половинка болезненно-бледного тоста. В качестве дополнения официант любезно сервировал перед нами еще целый ансамбль из перламутровых ложечек, чашечек, ломтиков лимона в воде и прочий излишний хлам. Машинально я потянулась уж было отодвинуть всю эту хрень подальше - мои дети дома всегда влезают во все, стучат ложкой по тарелке и умудряются насвинячить еще до начала собственно трапезы. Я оставила все, как есть.
  - А ваш канал не нуждается в раскрученном лице? - спросила я, потянувшись за самой крайней из длинной батареи вилок. С аппетитом поковыряла вилкой икру. Мне правда было интересно, какова на вкус эта знаменитая штуковина.
  - Перламутровой ложечкой, золотко! - госпожа Мальцан выдернула вилку из моей руки, умирая со смеху. Боже, какая вы прелесть.
  Господин Заттхабер с измученным видом посмотрел в нашу сторону.
  Я послушно ухватилась за перламутровую ложку и запихнула в рот скользкую субстанцию. Действительно, вкусно. Немножко водянисто, немножко солоно, немножко отдает рыбой, но, с учетом того, что я была голодна, вполне сойдет. Как там пел отец Хензель и Гретель, приплясывая в лохмотьях посреди своей хижины? Тралалала, тралалала, голод - лучший повар! Просто я уже шесть раз подряд смотрела 'Хензель и Гретель'.
  Госпожа Мальцан умело размазала икру на кусочке тоста и откусила. Одно крохотное, скользкое, блестящее черное рыбье яйцо намертво прилипло к ее нижней губе, как бы она ни жевала, тряся щеками. И так вот надо сидеть весь вечер, дружелюбно общаясь, и совершенно нельзя ни засмеяться, ни сказать - Слушьте, у вас там че-то есть, почистите-ка зубы. Хех, ненавижу такое.
  - В общем, у 'Слова флирту' все устроено так, - произнесла госпожа Мальцан, с хрустом вгрызаясь в обмазанный черным тост, - что передача зависит от участников. Да? Вы это усвоили?
  Я кивнула. Ну ясно же. Я вообще бесперебойно усваиваю все, что происходит рядом со мной.
  - Они все молоды и привлекательны и в курсе последних тенденций и остроумны и сексуальны и наглы. Вы эт' уже заметили?
  - Разумеется, постоянно! - соврала я. Мои глаза превращались в знаки доллара тем сильнее, чем дольше я размышляла над тем, что я буду зарабатывать не просто больше, чем Пауль, а вчетверо больше!
  - Участники - самое важное! Для модератора же нам нужен кто-то неброский, даже обывательский - шипела Ода-Гезине, стирая льняной салфеткой крошки с уголков рта. Теперь помада размазалась и на другой стороне.
  - Ах таак, нее, мне все ясно, - отреагировала я.
  - А Вы, - Ода-Гезине жевала, давилась, запивала глотком шампанского, - просто олицетворение обывателя. Мать кучи детей, в счастливом браке и с таким.. стержнем.. не поймите меня неправильно.. абсолютный вызов для культовой молодежной передачи. Короче, я целиком ставлю на риск. Нам просто необходим маленький скандал!
  - Ах так, - произнесла я.
  - Вы, часом, не утаиваете налоги? Или, может, у вас есть интрижка, о которой еще никто не знает?
  - Ни первое, ни второе, - покаялась я.
  - Ну, еще не поздно, - прогудела госпожа Мальцан. - Что мы закажем из главных блюд?
  - Благодарю, я сыта, - оборонялась я.
  - Ну и прекрасно, - порадовалась госпожа Мальцан. - Мне нужен стройный модератор.
  Казалось, ее совершенно не задевал тот факт, что сама она обладала формами гиппопотама. Госпоже Мальцан захотелось рыбы. С шпинатом и чесноком. И с картофельным гратеном*.
  
  *Картофельный гратин - картофель, запеченный ломтиками под соусом из сливок и сыра, с мускатом и пряными травами.
  
  Официант принес винную карту. Госпожа Мальцан сдвинула очки на кончик носа и глубоко погрузилась в том почти на шестьдесят страниц.
  - Fendant 68-го года, - выбрала она.
  Официант удалился, прихватив толстую папку с винами.
  - Смотрите, золотце. Я вам сейчас напишу на салфетке цифру, - она достала шариковую ручку, - а вы мне скажете, да или нет.
  Она нацарапала пятизначное число на льняной салфетке и сунула ее мне. Мне стало жарко.
  - В месяц? - уточнила я осторожно.
  Господин Заттхабер наблюдал за нами со своего места.
  - Или что..? - добавила я, окончательно сбившись с толку.
  - За передачу, - ухмыльнулась госпожа Мальцан.
   Я покосилась в направлении стола со Стеллой Потато и Густи Заттхабером. Действительно. Там тоже лежала салфетка, вся исписанная. Стелла как раз что-то доцарапывала на ней. Может, мне тоже стоило приписать ноль?
  - Ттаа.. нуу.. в общем.., - откашлялась я, - и много требуется усилий для такого... ээ.. формата передачи?
  - Всю работу делаем мы, золотко, - сказала госпожа Мальцан.
  Появилось вино. Ода-Гезине проверила бутылку, разрешила налить себе глоточек, опрокинула в себя и лаконично оценила - ок.
  Официант тут же понял: сейчас к даме не стоит приставать со всякой ерундой. Торопливо наполнил нам бокалы наполовину и откланялся.
  - У нас в команде шестьдесят человек, - произнесла она, как только удалился официант. Компания принадлежит мне.
  - Неплохо.
  - Великолепно организованное производство, - ухмыльнулась владелица компании. - Начиная с кастинга участников и далее - транспорт, организация, обслуживание, авторы, разумеется, создатели шуток, негры*..
  - Негры?
  
  *негры (жарг.) - здесь подразумеваются ассистенты, подготавливающие на больших листах картона тексты для модератора
  
  - Терпеть не могу телесуфлеры. У нас все пишется руками. На больших листах картона.
  - Ах, таак..
  - Потом, у нас, разумеется, есть кто-то, кто сочиняет подводки и финальные фразы. Тексты слово в слово пишутся потом неграми на картоне.
  - Практично. - Удивительным образом изъясняются эти, с телевидения. Довольно безвкусно, по мне так.
  - В моей передаче никто и ничего не придумывает сам. Только я. И мои авторы подстраиваются под меня. Другие авторы сочиняют реплики для участников.
  - Само собой.
  - Еще есть тренеры, которые помогают участникам заучивать свои фразы. Все должно происходить своевременно. У нас всего двадцать четыре минуты на передачу. Нельзя себе позволить ждать, пока участник говорит 'эээ..', или запинается, или, чего доброго, вовсе молчит. Все должно происходить с точностью до секунды согласно нашим ожиданиям. Цак, цак! Они учатся этому. Весь день.
  - Прекрасно организовано, - кивнула я под впечатлением.
  - Да. Это так, - гордо констатировала госпожа Мальцан.
  - Функционирует безупречно. Шестьдесят людей. И я могу положиться на каждого из них.
  Она довольно потерла руки.
  Принесли рыбу. Официант почтительно разместил две пучеглазые мертвые, плоские рыбины на двух тарелках, укутал их в темно-зеленый, плавающий в собственном соку шпинат, увлеченно прилепил рядышком по кусочку картофельного гратена, посыпал все это тертым миндалем и чесноком, заботливо приложил по ломтику лимона и повернул тарелки - Осторожно, горячее! - с помощью льняной салфетки в положение, из которого мертвые рыбины могли наилучшим образом наблюдать своих поедателей.
  - Приятного аппетита.
  - Спасибо, я не могу..
  - Ах, Дитер пришел, - порадовалась Ода-Гезине и помахала загорелому, седеющему красавцу с зелено-голубыми глазами. - Он тоже всегда ведет переговоры здесь.
  И в самом деле! За зелено-голубым следовала полногрудая блондинка в брючном костюме и при галстуке. С характерным нервным выражением лица 'Пожалуйста, ну не узнавайте меня все сразу!' она скучающе смотрела на свою сумочку. Официант катапультировался из своего укрытия и отставил стулья, обтянутые красной замшей, чтоб Зелено-Голубой и плоскогрудая могли на них усесться.
  - Далее идут грим и костюм. - вернулась Ода-Гезине к повествованию, разрывая свою рыбину на два куска. - Им мы придаем максимальное значение. Они должны выглядеть по первому классу, парни и девушки, и не просто по первому, а по высшему! Мега-модно. Это прежде всего!
  Седая волосина, уже довольно долго свисающая с её очков, свалилась прямо в рыбу. Она взяла ломтик лимона, выжала над рыбой, уронила его на край тарелки и набила рот первым куском. Я недоверчиво наблюдала за происходящим. Когда же она вытащит волосину изо рта? Посмотрю-ка лучше на Дитера и красавицу.
  Красавица курила. Дитер царапал что-то на салфетке. Красавица нервно рассматривала скатерть. Дитер перечеркнул предыдущее и снова что-то нацарапал. Красавица посмотрела, но увиденное не вызвало воодушевления и в этот раз. Дитер уговаривал.
  - Разумеется, ты получишь личного гримера и стилиста, золотце, - сказала госпожа Мальцан, продолжая стаскивать куски рыбы с костей. С изумлением я отметила, что она уже обращалась ко мне на 'ты'. Очевидно, она считала, что уже купила меня. - Я работаю исключительно с топ-профи.
  Она запихнула в рот очередной кусок и пыталась нашарить кость. - Хммшш... конефно вше они - педики. - Ей наконец удалось ухватить кость. Она промакнула себе уголки рта салфеткой с нацарапанным пятизначным числом. Теперь на ее лице появились еще и следы от шариковой ручки. - Тебе, я думаю, подойдет молодежная и лаконичная линия одежды, очень естественная, приглушенных тонов, неброская и буржуазная.
  - На контрасте с участниками, - сказала я.
  - Само шобой, - прошмакала госпожа Мальцан, вытаскивая из зубов седой волос. - Жить ты будешь в Баварском дворе или в другом месте, где захочешь, летать бизнес-классом, у тебя будет личный водитель и прочее, что тебе понадобится.
  Мне определенно было хорошо с госпожой Мальцан.
  - Ну, так что?
  - Я подумаю об этом, - пообещала я.
  - Тут не принято медлить. Я предлагаю тебе вчетверо больше капусты, чем ты зарабатывала до этого. А делать тебе придется вчетверо меньше. Use it or loose it.
  - Мне нужно принять решения сейчас?
  - Самое позднее к десерту, - сказала госпожа Мальцан.
  Я подумала о Пауле и о том, как часто он угрожал мне концом наших отношений. Я подумала об идиотском шепотке, касающемся его девиц из оркестра и об его комментарии, что я слишком стара, чтоб вести молодежную культовую передачу.
  - Я согласна.
  Госпожа Мальцан хохотнула маслянисто и надвинулась на меня, нависнув над моей рыбой.
  - Я поспорила с моими людьми, что я тебя заполучу, золотце.
  - И сколько вы поставили? - спросила я осторожно.
  - Пять марок, - сказала госпожа Мальцан. Кстати, ты можешь звать меня Ода - Гезине.
  
  Пауль тут же съехал.
  - Я такого не потерплю, - сказал он. - Не при моей известности.
  - Ты и не должен, - ответила я. - Жить и дать жить другим. Жениться - не значит получить в собственность.
  
  Профессия для Пауля всегда была важнее, чем наша семья. Он ушел. Меня это не расстроило. Мы просто окончательно стали чужими друг другу.
  
  Зента тут же въехала в мой дом. Все равно, еще во времена моей модерации 'Наконец-то одна' она постоянно жила у нас. Раз уж Пауль в нашем доме ни за что не отвечал, она помогала мне с ведением хозяйства и с детьми, как могла. Зента любила детей, как своих собственных. В каком-то смысле они и были - её детьми. Зента заменяла им не только отца, но и меня заодно. Прирожденная домохозяйка, она наслаждалась процессом управления домом и статусом хозяйки. Сама я мало, что не рвусь к этому званию, так и нужными способностями - печь, мастерить, гладить - не обладаю. Подозреваю, в моём характере есть пара мужских черт, которые я теперь уже не воспринимаю как что-то, чего нужно стыдиться. Я - охотник и собиратель и минимум раз в неделю должна садиться в самолет, иначе я становлюсь несчастной. Пауль точно такой же. Но он - мужчина, а для мужчин это норма. Для женщин - нет.
  
  Я рассталась с Паулем, потому что он больше не хотел мириться с моим образом жизни. Он хотел, чтоб я, как моя сестра, проводила время за складыванием салфеток и организацией семейных праздников, размещением букетов по вазам и к полуночи ждала его с теплым ужином. Пауль отстаивал точку зрения, что нельзя иметь все одновременно, это не работает, и поэтому я должна выбрать между карьерой и детьми. Разумеется, это не касалось его собственного образа жизни, ибо выбирать между профессией и детьми обязаны женщины. И я выбрала. Я выбрала карьеру И детей, и тем самым проголосовала против него.
  
  Ну не семейный я человек. В любом случае, мое представление о семье отличается от представления Пауля или Зенты. Меня приводят в ужас семейные торжества. Нет ничего более кошмарного, чем с пятьюдесятью краснощекими родственниками праздновать какую-нибудь круглую дату, не дай бог еще и в каком-нибудь буржуазном погребке, в котором посреди шведского стола красуются кораблик из арбуза и салат из птицы. А стучание по бокалу с покровительственным видом со стороны родственников и последующие деревянные речи (в худшем варианте, еще и в рифму), как и конферансье с фисгармонией, что на каждую шутку играет туш, все это не вызывает у меня никаких эмоций. Даже на пьяную голову. Юбилеи и крестины и первое причастие и серебряные, золотые и прочие свадьбы вызывают у меня озноб на всю спину. Перед такими семейными торжествами на меня всегда наваливается острый приступ желудочно-кишечной инфекции. Думается, речь идет об очень большом количестве мужских составляющих, можно даже говорить об эгоистичном упрямстве. Но я такая. И раз уж мне скоро сорок, я больше не дам себя согнуть. Так я думала. Тут и началась сама история.
  
  - Мадам, Вы идете?
  Долли Бастер пружинным шагом вошла в уютную комнату ожидания и держала для меня открытой дверь в смотровую. Вильфрид в это время сидел за своим стеклянным письменным столом. От оживший проблемной зоны в телесного цвета трусах-слипах не осталось и следа. Возможно, она как раз растворялась в благодати где-нибудь поблизости. Я напружинила уши, на случай, если процедура надувания сопровождалась звуками. Но все было тихо.
  
  Первое, что мне бросилось в глаза, это горшочек с шоколадными батончиками на письменном столе хозяина. Не 'Слово флирту' ли это? Случайно, ага.
  
  - Желаете? - Вилфрид смотрел на меня над полукруглыми стеклами очков с дьявольской усмешкой.
  - Нет, благодарю.
  - Чем я могу Вам помочь, сударыня?
  - Я бы хотела как можно скорее снова стать стройной, как кипарис. Две недели назад я родила четвертого ребенка и собираюсь приступить к модерации молодежной культовой телепрограммы. Я беспомощно пожала плечами.
  - Для нас это не проблема, сударыня. Спустя три часа Вы снова будете выглядеть так же, как девять месяцев назад. Покажите нам фото с Вашей последней передачи, где Вы еще стройная, и мы отскульптурируем Вас в этот облик.
  - Так-таак, то есть это возможно?
  - Для этого сегодня существуют самые современные технологии. Некрасивые жировые подушки, которые упорно остаются, несмотря на диеты и гимнастику для беременных, удаляются без проблем посредством туменесцентной липосакции под местной анестезией... Доктор взглянул на меня поверх очков. - Вы знаете, что это такое?
  - Tumescere переводится с латинского как 'надувать', 'накачивать', 'растягивать'.
  Доктор был впечатлен. Я улыбнулась ему. Мне что, надо было признаться ему в том, что я из соседней комнаты подслушала все его объяснения толстой даме?
  - Пройдите сюда. - Вилфрид указал мне на вход в соседнее помещение. Я надеялась увидеть, как размягчают замачиванием Толстуху, но ее нигде не было видно.
  
  Доктор как раз взял в руку мелок для рисования, как, лучисто улыбаясь, появилась моя горячо любимая сестра Зента - как обычно, сверхэлегантная, в норке и с прекрасным макияжем. С момента появления на свет моей Паулинхен Зента стала и вовсе жизненно необходимой.
  - Девочки спят. Дай посмотреть! Что собирается делать мэтр?
  Доктор посмотрел на мою ухоженную сестру поверх стекол очков.
  Она тут же отреагировала кокетливо:"Меня всегда это интересовало. Вы правда можете срезать прочь лишние фунты?"
  - Мы не срезаем. Мы отсасываем, - произнес Вилфрид.
  - Загляни в шкаф, увидишь ведра, - сказала я.
  Вилфрид прыжком метнулся к шкафу и вытащил ведра. - Полтора литра, полтора литра, полтора литра, полтора литра, литр, литр, поллитра, - хрипел он.
  - Все это Вилфрид извлек из одной единственной пациентки! - промурлыкала Долли Бастер.
  - И что Вы хотите делать с моей сестрой?
  - Помимо Вашей живот-бедра-талия-объем груди - проблемы мы предпримем также комбинированное удаление жира с областей ягодиц - верхней части бедер - нижней части бедер - голеней - коленей! - критически осмотрел меня доктор.
  - Ваши губы мы подправим инъекциями коллагена и собственных жировых тканей, или с помощью Gore-tex имплантов. Тем самым мы сразу расправимся и с плиссированными складками в области верхней губы.
  - Вилфрид, обрати внимание на пигментные пятна и куриные лапки! - вмешалась Долли Бастер.
  - Тта, - сказал Вилфрид, - при близком рассмотрении я вижу также тончайшие морщинки и пигментные пятна в области углов рта!
  - Господи, ну я и развалина, - простонала я.
  - Вы работаете на телевидении, сударыня, - сказал Вилфрид, опускаясь на табурет с колесиками, - Вам почти сорок и у Вас четверо детей. Да Вы просто обязаны что-то предпринять, чтобы противодействовать природе.
  - Точно! - воскликнула Зента с наигранным негодованием. - Да это вообще перебор, видеть по телевизору женщин старше тридцати! То ли дело - мужчины.
  - У них есть право на эстетику, - сказал Вилфрид.
  Мне было не совсем ясно, имел он в виду женщин или зрителей.
  - В Вашем случае я рекомендую подтяжку в комбинации с небольшим имплантатом. Силикон обладает консистенцией, максимально приближенной к тканям груди.
  Он снова нагнулся к шкафу и наколдовал из него влажный мешочек. С наслаждением пожамкал его.
  - Это не обсуждается, - сказала я, - в еду моего ребенка ничего добавляться не будет!
  - Вы ЕЩЕ КОРМИТЕ?
  - Ну конечно! А Вы что думали?
  - И Вы хотите... модерировать молодежную культовую телепрограмму..?
  Вилфрид растерянно перебрасывал из руки в руку подрагивающий мешочек грудного имплантата. - Я могу лишь посоветовать Вам срочно предпринять все эти манипуляции, сударыня. А именно - как можно быстрее. Публику не обманешь. Это все очень, очень строго. Особенно юную публику. Ваша обязанность перед зрителями - работать над собой!
  - Интересная концепция, - сказала я.
  Зента встряхнула меня. - Ты сейчас же отправишься в Мюнхен и прояснишь кое-какие вещи. Здесь не будет ни отрезано, ни отсосано! - Всего хорошего!
  Она выволокла меня из стеклянной клиники и захлопнула за нами дверь.
  
  - Ну, как прошло с госпожой Мальцан?
  Зента стояла с Катинкой перед холодильником и вытаскивала наполовину растаявшие упаковки шпината и прочие замороженные продукты из морозилки. - Катинкаляйн выдернула вилку из розетки. Теперь вам придется три дня питаться шпинатом.
  - Я всего лишь ремонтировала вилку! - важно произнесла Катинка. Она выглядела умопомрачительно. Нежные светло-золотистые волосики, которые ни за что не хотели виться, лежали, подобно шлему, вокруг ее круглой мордашки.
  - Все оказалось неожиданно просто. Когда я сказала, что намерена кормить Паулинхен столь же долго, как и первых трех, Ода-Гезине пришла в полный восторг. Она сказала, это особенно милый пиар-ход. Модератор молодежного культового шоу, которая живет в разводе и кормит грудью четвертого ребенка. В этом что-то есть, сказала она. Таких козырей у Густи Заттхабера точно нет.
  - У тебя хорошее предчувствие от всего этого? - спросила Зента.
  - Нет.
  - Тогда оставь мне Паулинхен. Я спокойно справлюсь со всеми четырьмя.
  - Я знаю, Зента. - Моя сестра самостоятельно справилась бы и с целым домом сирот. В белоснежной шелковой блузке, которая никогда не бывала запачканной. У неё все получилось бы без сучка, без задоринки. А у меня начинались проблемы уже с одним ребенком. Но именно поэтому я не хотела оставлять ей самого юного козленка. - Паулинхен будет выкормлена грудью. - Просто это было единственное, чего Зента НЕ могла.
  Зента закатала Катинке рукава. Катинкины лоснящиеся ручки, которыми она утром еще рисовала, были сейчас липкими от шпината.
  - Я должна прибраться здесь, - произнесла Катинка с нажимом. - Уходите все отсюда!
  - Ага, - мы утащили Паулинхен в гостиную.
  - Налить тебе чаю? - спросила моя старшая сестра. Она была невероятно заботлива и внимательна. Милый боженька запихнул ей это в гены. Я же не вытянула руку, когда раздавали инстинкт заботы о ближнем. У меня его не было начисто, инстинкта беречь и заботиться. При этом матерям же нужно иметь что-то в этом роде!
  - О да, пожалуйста, как раз то, что надо. Но без молока и сахара!
  - Ты сейчас же забудешь всю эту чушь с похудением! - фыркнула Зента из кухни. Ты выкармливаешь ребенка, ты так решила, и ты не худеешь, а кому это не по нраву, тот может отправляться куда угодно!
  Она с любовью сервировала мне свежий фруктовый салат.
  Тысячи мужчин облизывались бы по такой женщине. Как часто я предлагала Паулю жениться лучше на Зенте. Но он всегда очень злился в ответ. Рядовая домохозяйка, ему, великому дирижеру такое было слишком непредставительно.
  При этом Зента была величайшим сокровищем мира. Она приходила, когда в ней возникала нужда, а в остальное время занималась множеством своих дел. У нее была куча друзей, она посещала центр дополнительного образования, любила искусство и антиквариат, пользовалась театральным абонементом и всю свою жизнь охотно ходила в походы. Но всегда, когда у меня рождался ребенок или случался какой-то стресс, она возникала перед дверью.
  
  Зента обняла меня и погладила крошечную щечку Паулинхен.
  Мы с нежностью смотрели на крохотное, нежное личико, доверчиво прижавшееся к моей груди. Представить, что кто-то запихнет силикон в её еду..
  - Короче, прекращайте все эти разговоры о паре лишних кило! - Тон Зенты не терпел возражений.
  - Ода-Гезине говорит, в эпоху женских квот зрители стали толерантнее... - согласилась я.
  - Терпимее! - Зента испустила возмущенное 'пфф!'. Только мужчинам-модераторам телевидения допускается иметь животы, лысины, мешки под глазами и морщины!
  - Ода-Гезине говорит, она не хочет брать одну из этих клонированных недосягаемых манекеноподобных блондинок. Она хочет женщину, по которой видно, что она реальная, что она - живет.
  - И в этом она права. Умная женщина. ТЫ - живешь. Ты в самом центре жизни, пусть попробуют быть такими же!
  - Думаешь, публика того же мнения?
  - Не хватало еще спасовать только потому, что парочка тормознутых никак не может понять, что женщина может и иметь детей и находиться перед камерой!
  - Возможно, не все люди готовы это принять...
  - Если ты сейчас это не осуществишь, пройдут еще целые поколения, пока кто-нибудь на это не решится. Пусть вас красиво затягивают в пластиковые корсеты и публика получит, чего достойна.
  - Может быть, - муркнула я
  - И ты не пойдешь ни к какому пластическому хирургу!
  - Но женщины, работающие в медийном пространстве, делают это! Почитай die Bunte!*
  
  *die Bunte - иллюстрированный еженедельник, выходящий в Германии
  
  - Только женщины поддаются этому давлению. Или ты думаешь, что господин Биолек, господин Бёме или Манфред Круг, как и все прочие симпатичные господа в возрасте, которых ты видишь по телевизору, отправятся отсасывать себе жир за 20 000 марок? Или, может быть, Пауль? Без обид, но и у него хватает проблемных зон.
  - Зента, ты так права.. Головой-то я все понимаю, но примут ли зрители, что я не только четырежды мама, но еще и .. так выгляжу?
  - Ну, тогда иди и обслуживай клише дальше. - Зента поднялась. Для неё разговор был окончен.
  - А если они меня порвут? - воскликнула я ей вслед.
  - Тогда они тебя порвут. Но кто-то должен положить начало. Кстати, насчет порвать, Катинки что-то долго не слышно с кухни.
  
  Левое и правое полушария моего мозга вели этой ночью ожесточенный спор на подушке.
  - Ты не справишься. Это полный идиотизм, откажись, пока не поздно.
  - Ты издеваешься? С какой стати - откажись? Это уникальный шанс. Тебе его практически навязывают, перед тобой раскатали красную дорожку! Зента займется детьми, пока ты будешь в отъезде. Где еще ты найдешь такую сестру? Ода-Гезине делает все, чтоб тебе было комфортно. Где ты найдешь подобную начальницу!?
  - Детям нужна ты! Останься дома. Не ввязывайся. На следующей неделе родительское собрание. У Карла в гимназии новые учителя. У Оскара первое выступление на флейте. А Катинкаляйн мастерит фонарь в малышовой группе! Хорошая мать ходит вместе со своими детьми на все эти мероприятия, год за годом, неутомимо, снова и снова. Она стоит на краю площадки и наблюдает.
  - Мне мало просто наблюдать. Я хочу и сама что-то делать. Я хочу иметь собственный доход.
  - Ну уж нет. Хорошая мать 31 день в месяц находится рядом со своими детьми. 24 часа в сутки.
  - Но я ХОЧУ кусочек собственной жизни. Вот так.
  - Эгоистка. Мать-кукушка. Ты попадешь в ад!
  - Нет, вскричал крошка Хевельман*. Я не пойду! Давай же, старая луна, свети! Крошка Хевельман надул щеки, он был ненасытен, маленький Хевельман, он все дул и дул, и действительно, его кровать отъехала на пару сантиметров.
  
  *Отсылка к тексту сказки 'маленький Хевельман' Теодора Шторма
  
  Чегооо?? Моя кровать отъехала? Я что, заснула? Я прислушалась. Паулинхен. Ну да. Время кормления. Я торопливо спрыгнула с кровати и босиком побежала по коридору. Только быстро, чтоб не проснулись остальные трое.
  В мгновение ока я доставила голодного сосунка в свою кровать. Малышка тут же жадно присосалась. Я погладила ее по трем мягким волосинкам. Паулинхен чмокала. Время продолжить дискуссию.
  - Ты - паршивая мать, - брюзжала та половина мозга, что отвечала за мещанство. Ты тащишь бедного невинного младенца с собой на телевидение. Ты собираешься кормить ребенка в промежутке между гримом и съемкой, еще скажи, на бегу! Малышка этого не заслуживает!
  - С чего вдруг? Во многих странах на этой планете матери сразу после рождения ребенка отправляются обратно в поле. Они привязывают к себе младенца и работают дальше. Ребенок не нуждается в уединении, это все глупая болтовня.
  - Как бы ни так. Ему нужен покой и уединение и постоянная нянька. Раз уж у него нет отца. И ты не можешь поделить Зенту на четыре части.
  - Не могу. Но и не собираюсь. Зента - лучшая сестра на свете. Но мне нужна дополнительная помощь.
  - Да нуу?? Еще больше помощи? Не перебор?
  - Мужчины тоже делегируют ответственность. У мужчин для каждой сферы деятельности есть женщина. Секретарша, жена, домоправительница, кухарка, нянька.
  Внезапно я привстала. Ну конечно. Вот, что мне нужно. Как часто я, во времена модерирования 'Наконец-то одна', посредничала свежеразведенным женщинам, которые собирались выйти на работу, в поисках девушек au-pair. Но мне нужна была не девушка! Это должен быть Au-Pair юноша. У нас и так баб полон дом.
  - Ты с ума сошла? - бранилась конвенциональная, надутая, мещанская часть мозга. С какой стати это должен быть мужчина? Приличная женщина не нанимает мужчин! И уж совсем не нанимает для того, чтоб он нянчил её детей. У них нет этого в генах. Только у женщин гипофиз вырабатывает гормон заботы.
  - Чушь, это не имеет ничего общего с полом.
  - Совершенно аморально и за пределами любых гражданских норм! Пауль окончательно прекратит всякое общение с тобой. Бедолага! Ты требуешь невозможного от его буржуазного мозга.
  - Кто-то должен положить начало, - билась в ярости и брызгала слюной моя раздолбайская половина мозга. - Знаешь, что пишут в Men's Health? - вопила она на буржуазную половину мозга. - Существуют женщины, на которых не нужно жениться, чтоб они у тебя убирались. Они сделают это за деньги! Так что.. почему бы и не наоборот.
  - Потому что женщины рождены для работы по дому, а мужчины - для охоты и собирательства. Это ТАК! И ты не можешь это изменить.
  - Как же! - воскликнула неформальная часть мозга широких взглядов. Я это изменю. Чтобы по крайней мере мои дети не выросли в атмосфере этих слабоумных клише. У нас зарабатывает мама, и она может позволить себе помощника по дому.
  Мне по-настоящему нравилась моя идея. Au-Pair-парень должен в эксклюзивном порядке во время съемки 'Слова флирту' находиться рядом с Паулинхен. А в остальное время у моих старших наконец-то появится гейм-бой для игр. Живой.
  - Но почему непременно парень? - Настырно сверлила мещанская часть мозга. НЕПРЕМЕННО парень?!
  - Во-первых, мне гораздо проще попросить молодого человека помочь мне сложить коляску и убрать в машину. Или нести Паулинхен. Или нести чемодан, а то и два. Во-вторых, мои дети должны вырасти в обстановке, где само собой разумеющимся считается, что мужчина тоже может вынести мусорное ведро, убрать со стола и заполнить стиральную машину. В-третьих, парень кое-чему научится, что пригодится ему в жизни. Много больше чему, чем в армии. Каждому молодому человеку неплохо бы пожить в многодетной семье, прежде чем идти в армию.
  Моя неформальная область мозга торжествовала.
  - Другие матери не берут парней в помощники! - продолжала скандалить буржуазная область мозга. Подожди, это еще и не туда приведет! Люди будут судачить о тебе!
  - Обо мне станут судачить мещане. Что ж, пусть.
  - Ты - хреновая мать! - Нет. Я - не хреновая мать. Я - работающая мать. Некоторые это путают.
  
  - Эй, мама, au-pair - парень прилетает завтра! - Карл пришлепал в гостиную с листком факса, из которого он уже сделал самолетик.
  - Ну наконец-то!
  Возня с документами длилась нереально долго. Нудные чиновники из ведомства по делам иностранцев жаждали знать тысячи вещей. Например, состояние зубов моего гастарбайтера. Можно подумать, я хоть раз смотрела ему в зубы, моему дареному коню! Ужасно. Все эти бюрократические тут и там и 'так не получится' и 'инструкция - это инструкция' и 'шефа нет в офисе' и 'делопроизводитель обедает' и 'если б каждому такое приспичило'. Но Я - не все. Я я ХОТЕЛА так сделать. Хах. Что ж так тяжело.
  Наконец-то этот au-pair - парень получил свою визу и право на въезд. Но не раньше, чем я пригрозила этим тупицам-чиновникам хорошенько ославить их в прессе. Тут же он внезапно обрел визу. Не сегодня-завтра. Сразу обнаружился делопроизводитель, и шеф тоже был на месте.
  - Мама, а почему ты хочешь непременно au-pair-парня?
  Карл скучающе развалился в кресле и смотрел, как я делаю уборку. У меня в руке был младенец, Катинка стояла, прижавшись к ноге.
  - Чтоб вы видели, что существа мужского пола тоже в состоянии убрать чашки и выбросить мусор. Вопрос навыка, и только.
  - Скучно. - сказал Оскар.
  А я подумала о бедных свинках, которые в возрасте 19 или 20 лет в армии первый раз в жизни должны застелить постель или сложить полотенце для рук. А потом им впихивают в руку ведро и воплем приказывают отдраить шкафчик. И что? И вот они стоят, со своими школьными аттестатами и знанием языков программирования, не имея ни малейшего представления, с какой стороны брать тряпку и как намочить ее в воде. Они чувствуют себя лузерами и больше не хотят служить родине. Потом они огребают домашний арест и жирный унтерофицер* с щетиной и двойным подбородком вываливает их барахло из шкафчика, орет на них, подло проверяет наличие пыли за выдвижными ящиками, а потом они должны чистить зубной щеткой нижнюю часть ящиков.
  
  *унтерофицер - офицер низшего ранга
  
  И им хочется домой, и они украдкой плачут ночью на своих нарах, скучая по маме. ТАК быть не должно. От этого их можно защитить. Своевременно.
  - И потом, вам нужен старший брат, который будет запускать с вами воздушных змеев и играть в футбол, и прыгать через садовую ограду, лазить по деревьям и устраивать долгие поездки на велосипедах, и пачкаться от всей души.
  У мальчишек загорелись глаза. - Он будет это делать? Праааавдааа?
  - Ну, мне бы хотелось так думать, - проворчала я.
  Мальчики это заслужили. Как раз пришло время. Карлу одиннадцать, середина пубертата. Оскару семь. Нам нужен мужчина в дом. У Зенты поначалу было полно возражений. - Слушай, парень наверняка не привык помогать вести хозяйство.
  Ну и, черт возьми! Тогда он этому НАУЧИТСЯ!
  - Если кто-то после окончания школы решил поработать как Au-Pair, значит, у него есть мотивация, - упрямо возражала я. Всяко лучше, если он научится таким образом, чем позднее - уже в браке. Как правило, это уже слишком поздно.
  - И тем не менее. Это необычно, тебе снова будут завидовать. Сначала ты разводишься с Паулем, а вслед за этим - нанимаешь мужчину. О тебе станут судачить. Это появится в газетах.
  - Мне это однофигственно, - ответила я. Пусть говорят. Люди, которые говорят о других, просто не знают, чем заняться. Больше ничего.
  
  Конечно, я знала, что начнутся сплетни. И, конечно, мне не было это безразлично. Но я приняла решение. И это было моим делом, что я делала. Юноше, которого я сегодня планировала забрать из аэропорта, только что исполнилось девятнадцать. Я возлагала на него огромные надежды, хоть и ни разу его не видела. Агентство Au-Pair прислало мне четыре анкеты на выбор. Я посмотрела на фото в них, больше ничего. Пусть будет тот, у которого благородное лицо, карие глаза и длинные темно-каштановые волосы до подбородка. Его звали Эмиль и родом он был из Южной Африки.
  
  Очень важный униформированный человек в аэропорту уже знал меня. Случалось, я пробегала мимо него со своими двумя чемоданчиками незадолго до конца регистрации рейса.
  - Куда сегодня? - оценивающе и важно воззрился на меня Униформированный из-за своей стойки контроля. Я волокла за собой троих детей, толкая перед собой детскую коляску, сжимая в свободной руке раздавленные цветочки и никакого билета на самолет.
  - Всего лишь вниз по лестнице, шеф!
  - Он милостиво кивнул. - Но только в виде исключения!
  Вечно это задаваки должны оставлять за собой последнее слово!
  'В виде исключения', или 'если б это каждому приспичило'. Но я - НЕ каждый! А границы существуют для того, чтоб через них перешагивали. Стойки контроля нужны для того, чтоб их обходить. Важные же дядьки с важным взглядом и важной униформой всего лишь олицетворение вызова.
  Мы пригнулись и развернулись под баллюстрадой, чтоб спуститься по эскалатору вместе с пассажирами, прибывшими из Франкфурта.
  - Мама! Это запрещено! - Карлу было ужасно неловко.
  - Но круто же! - Оскар находил крутым все, что запрещено.
  Катинкаляйн хотела, чтоб её несли на руках, её пугало человеческое столпотворение. Я поставила коляску в угол, туда, где никто не курил.
  - Не надо кататься на транспортере!
  Оскар подпрыгивал, держа меня за руку, Карл ворчал что-то в сторону, Катинкаляйн уткнулась мне в шею в поисках защиты. Я высматривала юношу, который отныне должен был разделить с нами нашу жизнь.
  Очередная толпа новоприбывших продавилась через вращающиеся двери. Ожил и поехал по кругу багажный транспортер. Толстые, тяжелые сундуки и громадные сумки медленно и вяло проползали мимо нас. Это были не бизнесмены с One-Night-Samsonite, тут были настоящие путешественники вокруг света. Они прибыли отовсюду. И один из них - из Южной Африки. Кто же из них? Мы рассматривали индианок в сари, американцев в разноцветных рубашках, чернокожих в белых хламидах до самого пола, группу латиноамериканцев, громко и темпераментно разговаривающих друг с другом, семью, которая, очевидно, прибыла из Ирана - мужчина шествовал первым, а четверо или пятеро закутанных силуэтов следовали за ним на подобающем расстоянии. На женских балахонах были вставки из черной сетчатой ткани перед глазами.
  Оскар тут же на них уставился. - Мама, почему их завесили?
  - Заткнись, ты, жопа! - Карл воспринимал все это страшно болезненно. Он вцепился в край моего жилета. - Мама, пойдем отсюда!
  - Потому что никто не должен их видеть, - ответила я Карлу. - Карл, пожалуйста, не тяни так. Иначе я упаду.
  - Мама, я хочу встретить Эмиля! - Катинка запрыгала на моей руке.
  - Да, сокровище. Мы встречаем Эмиля. Карл, пожалуйста, найди тележку для чемоданов, ладно?
  Я спустила на пол Катинку. - Можешь пока подержать цветочки?
  Карлу было обидно искать тележку для чемоданов, но Оскар очень хотел её найти, чтоб тут же начать врезаться всем окружающим в пятки. Катинкаляйн немедленно расплакалась - ей не нравилось стоять на полу и она не хотела держать цветы, потому что она хотела уже наконец встретить Эмиля!
  
  И тут у меня прихлынуло молоко. Кошмар. Всегда, когда я слышу плачущего малыша, у меня приходит молоко. Неважно, какой именно малыш. Симптом стресса, совершенно очевидно. Молоко приходило и в те моменты, когда Оскар учился играть на флейте. Это были самые невыносимые звуки, которые приходилось воспринимать моим материнским молочным железам. Ни один женский организм не смог бы продуцировать такое количество скисшего молока, как мой, когда репетировал Оскар.
  
  Я придавленно оглядывалась в толпе из двухсот людей, обступивших тем временем конвеер для чемоданов.
  - Вон он!
  
  Между группой американских туристов и индийской семьей стол одинокий парень с волосами до подбородка. На нем было по меньше мере три зимних свитера и толстая куртка. Ну ясно. В Южной Африке сейчас зима.
  
  Я подняла мою Катинку, посадила её на край детской коляски и проторила себе путь через толпу. Это удалось исключительно благодаря велосипедному звонку на коляске. Довольный Оскарляйн катил следом тележку для чемоданов. Карл находил все это ужасно неприятным и предпочел бы переждать в своем углу.
  - Мамаа! Тут нельзя звенеть!
  - Ах, мальчик, чего только в этом мире нельзя.. - Я шлепнула своего старшенького по подбородку и подошла к одинокому юнцу.
  - Hello! You are Emil, aren't you?
  
  Как же глупо. Что я только что выдала в эфир? Ты Эмиль, или нет? При этом мне хотелось сказать -Здравствуй, приятель, добро пожаловать, мы страстно тебя ждали, и стяни уже наконец три своих колючих, пропотевших свитера!
  
  Эмиль кивнул ошарашенно, и я без церемоний прижала его к своей распухшей кормящей груди, которая тем временем безостановочно подтекала. - Добро пожаловать в Кёльн! - Я посмотрела сияющими глазами на одинокое, бледное и невыспавшееся существо и протянула ему раздавленные цветы. - This is Oskar, he is seven years old, and this is Katinka, she will be three next months.
  - Hi. - Эмиль слабо улыбнулся в ответ.
  - Дети, поздоровайтесь.
  - Я не хочу с ним здороваться! - Катинка предпочла снова запрятаться в мою шею.
  Оскар хотел тут же продемонстрировать Эмилю тележку для чемоданов с тремя отделениями и тут же врезался этой хренью в икры иранскому шейху. Я извинилась перед злобно глянувшим великим визирем самой очаровательной из своих улыбок. Господи, подумала я, надо быстрее убираться отсюда. Мы взгромоздили тяжелые чемоданы Эмиля на тележку. Потом мы взгромоздили на чемоданы Катинку. Оскар тотчас захотел быть взгроможденным на чемоданы следом, а Катинка захотела вниз, потому что ей больше нравилось сидеть на руке, спрятавшись в мою шею. Карл ужасно страдал от всего этого и терся возле таможенника рядом с ограждением.
  
  Ну наконец-то, Эмиль. Я доброжелательно посмотрела на робкого юношу рядом со мной. Теперь ты будешь носиться с моими детьми по парку, выгружать шмотки из стиральной машины, отскребать от ковра намертво приставшие к нему пустышки, поддерживать настроение у моей очаровательной дочери и укачивать младенца, пока он не уснет. И раз в месяц ты будешь летать со мной в Мюнхен. Ты знаешь 'Слово флирту'? Наверняка не знаешь.
  - Карл! Да где же он. I have another son, his name is Karl, but he is disappeared! He is a little bit shy, you know!
  Эмиль невыразительно кивнул, продолжая бежать рысцой вслед за мной, молитвенно сжимая цветы в обеих руках. Мы пропихнули детей, чемоданы и детскую коляску через коридор и заявили, что нам нечего декларировать.
  - Почему на нем теплые вещи? - спросил Оскар, болтая ногами.
  - Потому что в Южной Африке сейчас зима. Isn't it? You have winter time now? - крикнула я себе за спину, пытаясь завязать общение. И где только торчал Карл! Он же не мог просто свалить.
  Катинка вдруг стала для меня слишком тяжелой. Каждый раз, когда она ко мне прижималась, у меня начинала болеть грудь. Нет, теленочек, мычала корова-мама, ты не подходишь. Подходящий теленочек в коляске и спит. Жара июльского полудня ударила по нам. По моей спине побежал пот.
  
  - Мама, давай играть в американские горки! Давай! Хотя бы по кругу! - У Оскара отсутствовало чутье на правильность момента. Тотально.
  Мы продвигались вдоль автомобильных рядов, пока наконец не достигли парковки. Там, прислонившись к микроавтобусу и лениво поедая лакричные улитки, стоял, подобно Фата-Моргане на изнуряющей жаре, Карл.
  - Ну наконец-то! Я тут уже несколько часов жду!
  - Это Эмиль, - произнесла я, роясь в поисках ключей от машины. - This is my eldest son, Karl.
  - Hi, - скромно сказал Эмиль. - How are you?
  - А он че, не говорит на немецком? - Карл залез на сиденье рядом с водителем и пристегнулся.
  - Эээй! Мог бы ты помочь нам с багажом, пристегнуть Катинку и просто быть немного повежливее?
  - Зачем быть вежливым, если этот ничего не понимает?
  - Ты можешь по крайней мере угостить его лакрицей, это поймут во всем мире.
  Карл посмотрел раздраженно и высунул пакетик Haribo из окна машины. Эмиль потряс головой.
  - No, thanks.
  Мой материнский мозг ненадолго задумался, имелся ли педагогический смысл в том, чтоб немедленно вытрясти моего разбалованного сына из машины и проучить его на глазах у Эмиля, поставить его на место, заставив уложить в машину чемоданы, пристегнуть младших и в качестве наказания ехать на заднем сиденьи. Я не стала этого делать. Я была уверена, что ни для Эмиля, ни для Карла это не стало бы началом хорошей дружбы. И потом, мне было жарко и подтекала грудь.
  
  Мы тронулись в путь. Мы ехали по автобану, мимо страшноватых индустриальных районов и дымящихся труб. Мега-маркеты и автосалоны сменяли друг друга. Я бросила взгляд на заднее сиденье. Катинка в детском кресле болтала ногами. Оскар в своем обыкновении вертелся, как мог, он откинул вниз столик и держатель для бутылки, чтоб привлечь внимание Эмиля. Эмиль сидел тихонько в своих трех свитерах и смотрел перед собой. Младенец спал в люльке.
  
  Я точно знала, как Эмиль себя сейчас чувствовал. Я чувствовала себя так же, когда приезжала куда-нибудь на три недели, чтоб провести каникулы. Это был чистый ужас, приехать на испанский остров и проезжать мимо всех этих быков, рекламирующих сангрию, в обжигающей пустыне, в которой не росло ни деревца, ни кустика, а встречались лишь безобразные, безвкусные индустриальные кварталы, разбитые машины на обочине дороги и выжженная солнцем растительность, и снова бык, и опять бык, пока в конце концов не сворачивали со скоростной магистрали в сторону туристического квартала, где один отель прижимается к другому, где туристы с мускулистыми голенями в белых шортах и с пляжными полотенцами скучающе тащатся по тротуару, мимо магазинов, из которых вываливаются надувные матрасы и маски с трубками, мимо ресторанчиков, перед которыми, вооруженные стаканами с сангрией, расселись пузатые, загоревшие дочерна олл-инклюзив-ные туристы с иллюстрированными газетами перед солнечными очками. О да, я знала это чувство. Только - прочь отсюда, и что я тут забыла, и тут все ненормальные, и я хочу домой.
  Ах, Эмиль. Как же я тебя понимаю. У тебя в Южной Африке все выглядит совсем иначе, все говорят на африкаанс и ездят по левой стороне. И тебя любит мама, а вчера она, конечно, расплакалась на прощанье. И она сама связала все эти три толстых свитера. А сейчас тут стоят враждебные быки с рекламы сангрии посреди мерцающей жары и пожирают, зло глядя, лакричные улитки, и автобан ужасен, а мать семейства - толстая и суетливая и говорит на ужасном английском, один из сыновей манерный, маленькая девочка тебе не доверяет, а младенец тебя и вовсе игнорирует. С каким же страхом должно биться сейчас твое сердце, Эмиль, когда ты думаешь о доме, в котором ты должен прожить год. Может, ты представляешь себе безобразный бункер под красной черепицей на краю четырехполосного запруженного шоссе. Или твое воображение рисует тебе оштукатуренный серым многоквартирный дом, в котором детские коляски и ролики хранятся на лестничной клетке, а домовладелец повесил во дворе на двери гаража табличку 'Играть запрещено'? Или, быть может, ты опасаешься одиноко стоящего старого серого дома со множеством закоулков посреди скошенного поля, и кругом ни одной человеческой души, лишь топи и трясина?
  Нет, Эмиль. Успокойся. Мы живем в дружелюбном светло-желтом доме посреди улицы, предназначенной для игр и пешеходов, а неподалеку живет Зента, самая добрая и милая сестра, которая может существовать, с потребностью заботиться и которая примет тебя близко к сердцу, вот увидишь, скоро она тоже свяжет тебе свитер и приготовит тебе твою любимую еду и проведет за руку по всем чиновникам и организациям и языковым школам, куда тебе только нужно, она сразу запишет тебя в теннисный клуб и организует сборище кумушек за чашкой кофе, у которых есть дочери твоего возраста. Зента, она такая. Она распространяет любовь к ближнему, делает нам всем бутерброды и отвозит детей в школу и в игровую группу и на творческую гимнастику для малышей, а потом готовит еду и мы садимся за стол и делаем 'Виддевиддевитт - хороший аппетит!'. Тебе понравится.
  Ах, да, вот мужчин у нас нет. Теперь ты станешь единственным мужчиной в доме.
  
  'How do you feel for the moment?' - Ах, если бы я могла шутить и болтать с ним.
  - Fine, thank's!
  Эмиль был вежлив, не вопрос, но взгляд в зеркало заднего вида сказал мне о том, что ему совсем не было 'файн'. Мелкие капли пота выступили на его лбу.
  - Why don't you put out your pullover?
  - No, thank you, I am alright!
  - Мама, а он вообще не говорит на немецком?
  - Пока нет.
  - А нафига он мне тогда?
  - Карл, пожалуйста! Представь, что ты отправился на другой конец света, где нет лакричных улиток. Как бы ты себя чувствовал, подумай.
  - Нё. Сам дурак. Он же не обязан.
  - Мама, если он не говорит на немецком, мы его научим, - объявился Оскар с заднего сиденья. - Эмиль, скажи 'говно'!
  Эмиль молчал. Казалось, он точно знал, что это неприличное слово.
  - Гооовнооо! - Я видела брызги слюны, вылетающие из щербатого рта Оскара. - Ну давай! Скажи! ГООВВНОО!
  - Скажи 'говно'! - прокаркала ему вслед Катинка. Она шепелявила совершенно обворожительно. Ее язычок почти наполовину выезжал из-за ее белоснежных молочных зубов, когда она произносила шипящие звуки, 'скаасссыы гаввноо', при этом она строила женские коварные гримаски. Ее редкие светлые волосики летали в воздушном потоке.
  Эмиль застенчиво улыбнулся и вежливо произнес: 'Говно.'
  Оскар грязно расхохотался, - Хахаха! Мама, он сказал!
  - Он что, идиот, - презрительно пробурчал Карл.
  - Ну, пожалуйста. Эмиль быстро учится, вот увидите. - Я включила поворотник и перестроилась вправо.
  - Скажи 'мудак'! - с детской жестокостью продолжил наседать Оскар. Автобус покачивался, настолько оживленно прыгал богатый на идеи ребенок в своем кресле, одобренном всеми стандартами TÜV.
  - Мудааа! - вторила Катинка.
  Эмиль кашлянул смущенно. - Is it a bad word?
  - No, - ответила я в сторону заднего сиденья. - It's a normal word. It means friend, brother, neighbor, guy.
  - Мудддак, - произнес Эмиль. У него был очаровательный бурский акцент.
  - Хахаха. - Микроавтобус вновь закачался. - Мама, он сказал 'мудак!"
  - Он сказал мудааа! - пришла в восторг и Катинка. Даже у Карла выползла злорадная ухмылка. Когда мы припарковались возле нашего светло-желтого дома, Эмиль знал уже семь слов. Естественно, самых важных.
  
  В методичке для родителей семьи, в которой живет Au-Pair, я вычитала, что первым делом Au-Pair должен быть препровожден в свою комнату для отдыха после утомительного путешествия. Ни за что бы сама не догадалась! Без методички я бы его тотчас связала, поколотила и зачитала вслух его обязанности.
  
  В общем, я считаю, что с помощниками нужно вести себя по-человечески, с той же степенью доброжелательности, с какой мы относимся к членам собственной семьи. Зента поставила ему рядом с кроватью чашку со свежими фруктами, добавила несколько книг о Германии, собственный радиобудильник и телевизор. Несомненно, она бы в дополнение к этому еще свернула ему лебедя из салфетки и подложила бы под чашу с фруктами ажурную самодельную скатерку из детсадовской группы Катинки по рукоделию, если б я ей в этом не помешала. Разумеется, помимо этого присутствовали полотенца и аккуратно сложенные варежки для душа, как и все остальное, что может потребоваться гостю после дальней поездки. И еще божья коровка из шоколада. Такова Зента.
  
  Я спросила у Эмиля, все ли у него было, или я могу быть еще чем-то полезной, и попросила его спуститься к ужину через короткое время.
  Дети с любопытством ворвались в его королевство, но быстро сочли это неинтересным и до поры отстали от него. Мы напряженно ждали внизу. Я утонула в кресле гостиной и приложила к груди голодно поскрипывающую Паулинхен.
  - Мама, когда он уже наконец придет!
  - Я хочу, чтоб он со мной поиграл!
  - Для начала мы оставим Эмиля в покое, - напомнила я недовольному выводку. Паулинхен вцепилась своими маленькими теплыми ручками в мою грудь и жадно присосалась, не сводя с меня своих серо-голубых глаз.
  - Я тоже хочу на ручки! - запищала Катинка.
  Я посадила ее на мое второе колено и дала ей пустышку. Как подписчица 'Счастливой матери' я очень хорошо информирована о том, что в педагогических целях ребенок, который уже отлучен от груди, должен иметь что-то для сосания, особенно если он периодически наблюдает свою мать в процессе кормления грудью другого ребенка. Даже если заменой является всего лишь кусок изжеванной резины. Впрочем, Катинка никогда не рвалась сосать пустышку. Она хотела её нюхать.
  Катинка прижалась ко мне, поглаживая голову Паулинхен и счастливо вдыхая запах пустышки. Её ногти были черными - то ли от пластилина, то ли от грязи, то ли от старого шпината.
  - Когда Эмиль наконец спустится! - Карл скучающе развалился на ковре.
  
  Здесь нужно срочно пропылесосить, пронеслось в моей голове. В 'Счастливой матери' писали, что кормить грудью важнее, чем пылесосить, и что домашнее хозяйство не так уж и важно. Что нужно уметь закрывать глаза и не переносить стресс на младенца. И уж совсем не переносить на ревнивого младшего ребенка. Не стоить давить даже на пубертатных мальчишек. Забавно, что эта одиннадцатилетняя оглобля не ощущает естественной потребности пропылесосить ковер, подумалось мне. Вместо этого он с удовольствием нежится в грязи, цепляя на себя остатки молочных ломтиков, обрезки от изготовления поделок и крошки пластилина, парочку мятых бумажных самолетиков и требует развлечений, потому что ему так скучно. До службы в армии осталось от восьми до десяти лет.
  Я предприняла педагогически ценную попытку: 'Карл, пойди к шкафу и достань пылесос.'
  - А че сразу яяяааа, еееуу!
  - Потому что Я так сказала. Давай. Пожалуйста.
  - Нёёёёёёё! Это все Оскар тут накрошил! Я не соглаасен, еееу!
  - Иногда нужно убирать и за другими. Как ты думаешь, чем я занимаюсь весь славный долгий день.
  - Мне все равно! Проехали, еуу.
  Яснее ясного. Ранний пубертат. Я от души пожелала ему вопящего и небритого унтерофицера. Но, может, тут еще есть что спасать? Любовью и терпением. И хорошим примером. Начиная с сегодняшнего дня.
  - Мама! Пусть Эмиль спустится!
  - Дайте же ему для начала прийти в себя! Для него сейчас все чуждое и новое. Кроме того, он всю ночь провел в самолете. Может, он хочет сначала помыться.
  - Он не моется, он плачет! - Оскар был тут как тут.
  - Этот плачет? - у Карла появился тот самый ужасный огонек в глазах, который во всей красе можно увидеть только у детей, потому что они еще не научились маскировать злорадство.
  - Он плачет! Круто, еу!
  - Чего, он плачет? - я вскочила с кресла, ссадила Катинку в кресло и оторвала от груди Паулинхен. - На, подержи! - Бедный Карл. Теперь ему пришлось держать свою сестру, хотел он этого или нет.
  На бегу я в привела в порядок свой бюстгальтер для кормящих и постучала в дверь Эмиля.
  - Эмиль?
  - Йоу?
  - Are you OK?
  Дверь открылась и передо мной показался совершенно зареванный Эмиль, на голову выше меня, небритый и с последними подростковыми прыщами на лице.
  - Ну, парень, что с тобой? What's the matter?
  - I miss my mom!
  И он со всхлипом упал ко мне на грудь.
  В совершеннейшем ошеломлении я гладила его по колючему свитеру, пахнущему потом и самолетом. Мы стояли в коридоре между детской машинкой и теннисными ракетками, и чужой мальчик ревел в три ручья у меня на шее. Да, святые небеса, и че мне с этим делать? Вот Зента знала, что с таким делают. У нее всегда находилось правильное слово к любому случаю. Она не подводила и быстро ориентировалась. У Зенты не похнычешь. Но Зента была в отъезде до конца недели.
  - I am now your mom! - произнесла я решительно. По крайней мере, пока не вернется Зента. Чтоб это было понятно. Я рылась в поисках носового платка.
  Он взял его, высморкался и посмотрел на меня с благодарностью.
  Внизу орал младенец.
  - And now you come downstairs and have lunch with us, - сказала я.
  - I am not hungry, thanks.
  - Please come downstairs, just for a few minutes!
   Но сперва умойся, парень, и стяни с себя уже наконец этот колючий свитер. - Do you need anything? - Кто знает, в чем может нуждаться этот мальчишка. Может, ему нужно сигарету, или косяк, или что там еще. Откуда мне было знать? Ах, если бы Зента была здесь. У нее все было бы под контролем. Она бы почистила ему нос и встряхнула бы ему подушку, а заодно и его, и все бы сразу улеглось.
  
  - Мама! Паулина орет! Ты оглохла?
  - Я иду! - Я скатилась вниз по лестнице и подхватила Паулинхен, которую Карл просто положил на ковер. Катинка с усталым видом прижалась к фортепиано, нюхая пустышку. Оскар грозно молотил по воздушному шарику. Хорошо, что не играл на флейте. Господи, дай сил.
  - Эмиль все еще плачет?
  - Трус! Наверняка он еще и болеет за Вердер из Бремена.
  'Вердер-Бремен-фан' было у нас на сегодня самым ругательным словом, которым называли неудачника. Почему, я сама не знала.
  - Ну, может, он за него не болеет, - сказала я, вновь приготавливаясь к кормлению. Мне очень хотелось плакать. Просто реветь, часами, взахлеб, и слушать при этом симфонию 'Воскресение' Малера. Вот чего мне хотелось.
  Катинкаляйн подошла ко мне, пошатываясь, и полезла на шею, нюхая свою пустышку.
  - И что нам теперь делать? - кисло осведомился Оскар.
  От скуки ему пришлось валяться по ковру, бедолаге.
  Карл разочарованно ковырялся в остатках молочного ломтика на ковре. Вечно так скучно, и никто не говорит на немецком, и вокруг одни придурки.
  - Тогда я пойду играть на компьютере, - сказал Карл своенравно и встал.
  Тта, Эмиль, подумалось мне. Однако, сейчас самое время тебе появиться.
  Но сцена осталась пустой.
  Следующие шесть часов Эмиль не выходил из своей комнаты.
  - Он наверняка спит, - сказала я.
  В первый день южноафриканским рабам еще дозволено все. Но более никогда. Ясно же.
  - Он не спит, он пишет письмо, - возник Оскар.
  - Тогда не мешай ему писать.
  - А когда он наконец с нами поиграет?
  - Потом.
  -Тогда я пошел к госпоже Прис.
  И Оскар исчез.
  
  Чтобы попасть к госпоже Прис, нужно было всего лишь промчаться по террасе, на худой конец - пройти, потом еще немного по гравию, мимо ухоженной клумбы с цветами, и ты уже был на террасе госпожи Прис, и если достаточно долго барабанить кулачками в дверь террасы, тогда словно по мановению духов поднималась гардина и появлялось улыбающееся лицо госпожи Прис.
  У госпожи Прис всегда имелось время для детей, она с удовольствием их выслушивала, готовила им в любое время дня и ночи бутерброды из цельнозернового хлеба и экологически чистого джема, находила для них пластилин или карандаши для рисования, она доставала из подвала лестницу и разрешала прыгать со своего письменного стола, располагала упорядоченной коллекцией хоккейных клюшек, бадминтонных и теннисных ракеток и поварешек, которыми можно было бить по хорошо защищенным мячам и шарикам, которые никогда не терялись, а если вдруг терялись, то госпожа Прис в свои семьдесят карабкалась в кусты и извлекала утраченные предметы.
  - Я старая женщина и мне необходимо движение! - смеялась она потом, прежде чем уйти в подвал, чтобы сперва помыть мячи. Я боялась, что ее манера поведения вызовет в моих мальчишках женоненавистничество на постоянной основе. Страшные картины вставали перед моим материнским взором, пока я ночами валялась без сна:
  Карл, середина тридцатника, толстый, поглощает перед телевизором лакричную улитку и машет своей двадцатипятилетней жене, занятой глажкой: "Сбегай-ка за пивом в подвал, да возьми похолоднее! И помой сначала бутылку!'
  Женушка, робко протестуя: 'Я бы хотела сначала покормить тройняшек, они уже час, как орут!"
  - Ты старая женщина, тебе необходимо движение!
  Или: Оскар, тридцать два, в кровати с Джолли Джампер, телефонисткой, восемнадцати лет: 'А ну встань и поищи за ночным столиком, там еще должны быть презики! И раз уж ты все равно встала, сделай мне тост из цельнозернового хлеба с экологически чистым джемом!"
  Наташа, с чувством собственного достоинства, как никак спустя пару поколений от нас: 'Вставай ты, старик, и сам достань резинки!"
  Оскар, закуривая сигарету: 'Ты старая женщина, тебе необходимо движение!"
  Ох-ох-оох, страшно. МОИ мальчики. Мачос. И это - у меня? Которым я постоянно проповедовала равноправие, что бы я ни делала. Но какой смысл в голых проповедях.. Равноправие необходимо впитать на живом примере.
  Я решительно сорвалась с места. Так. Эмиль. Как думаешь, для чего ты сюда прилетел. Не для того, чтоб дуться в своем углу и писать письма. Этим можно заниматься и у себя дома.
  В первую очередь мальчишкам сейчас будет продемонстрировано партнерское поведение с женщинами. Накрыть стол, стаканы, яблочный сок, вода. Приборы, салфетки, хлеб, нарезки, и так далее. Я инвестировала в тебя комиссионные агентству, страховку, языковую школу, месячный проездной, карманные деньги, еду, питье, электроэнергию и воду. В течение шести последних часов я сомневаюсь, оправданны ли эти инвестиции.
  С меня хватит.
  С младенцем на одной руке и с Катинкой в другой руке я решительно отправилась наверх. Мы прислушались к двери Эмиля. Внутри: тишина. Я осторожно поскребла по двери.
  - Эмиль?
  - Йоу?
  - May I entry?
  - Come in!
  Эмиль сидел на кровати все в том же толстом свитере, в лыжных носках и спортивных штанах, в наушниках от уокмена, и молитвенно смотрел на изображение белокурой красавицы в серебряной рамке. Слезы капали на эту-охренеть-какую-чудесную-картинку.
  - Who is it? Your girlfriend?
  - My mother!
  Так дальше не пойдет, подумала я. Харош.
  - Emil, why don't you come downstairs now? Please eat with us! - сказать "Lunch ready' означало бы наврать.
  - I am not hungry, thanks!
  - Нет, you ARE hungry! - Черт побери, как принято разговаривать с такими дылдами, если они отказываются подчиняться моим распоряжениям? С Карлом и Оскаром все еще пока функционировало, но совершенно не работало с ним!
  Эмиль встал на ноги и зарылся в свой гигантский чемодан. 'Some gifts for you!'
  Ага. Подарки. Прекрасная возможность стащить пацана вниз.
  - Дети! Эмиль идет вниз! И у него есть что-то прекрасное для всех нас!
  Мы потащились вниз по лестнице, включая подарки и девочек. Словно ведомый провидением, тут же, полон ожиданий, нарисовался и Оскар.
  - Умираю от нетерпения! - Карл прислонился к лестничным перилам в ожидании.
  - Нинтендо, нинтендо, нинтендо?! - выпрыгивал из штанов Оскар прямо передо мной.
  - Дети, я понятия не имею. Сядьте и подождите.
  Хах. Вечно это страшное нетерпение.
  Эмиль долго и задумчиво копался в громадном пластиковом пакете. Наконец он выловил маленький белый пакет из древесной ваты.
  - For you! - неуверенным жестом протянул он пакет Карлу. Карл стремительно разорвал бумагу. На обозрении оказалась зеленая шапка с помпоном.
  - Он издевается надо мной, этот придурок? - отшвырнул Карл шапку.
  - Карл! Поблагодари! Немедленно! - Я изо всех сил сохраняла серьезное выражение лица.
  - А нахрена мне эта гребаная шапка? Во-первых, на улице плюс тридцать пять, а во-вторых я никогда и ни за что не одену эту хрень с помпоном!
  - He says thank you, - любезно обратилась я к Эмилю.
  - He likes the Mütz very much.
  Эмиль был в этом совсем не уверен. Пакет, который он передал Оскару, к сожалению, весьма напоминал предыдущий.
  - Если этот привез мне такую же говношапку, я больше никогда не буду с ним разговаривать, - пригрозил Оскар. - НИКОГДА!
  - Возможно, что там действительно такая же говношапка, - предупредила я. - Ты распакуешь ее, улыбнешься и поблагодаришь.
  - Никогда в жизни!
  Это БЫЛА такая же зеленая шапка с помпоном. Должна признаться, мне стоило титанических усилий, сохранять спокойствие. Я едва сдерживала смех. Но и, немного, слезы - тоже.
  Оскар презрительным жестом отшвырнул шапку через плечо за софу. Ясень пень, для госпожи Прис. Она бы, радостно смеясь, закарабкалась бы за софу с объяснениями, что ей необходимо движение. А затем она первым делом вымыла бы шапку. При тридцати градусах. В щадящем режиме.
  - Он ненормальный, - уязвленно произнес Оскар.
  - Это ТЫ ненормальный! - прорычала я в попытке изобразить один из если-бы-взгляды-могли-убивать. Иногда мне это удавалось, иногда нет. Сегодня ничего не вышло.
  Мы расползлись в гримасах, Оскар, Карл и я.
  - А теперь я, теперь я, теперь я! - взволнованно прыгала передо мной Катинка.
  - Есть вероятность, что тебе достанется такая же шапка, - предупредил Оскар.
  - Я тоже хочу шапку, шапку, зеленую шапку!
  Эмиль долго и вдумчиво возился в пакете. Потом он извлек наружу еще один пакет, который оказался таким большим и тяжелым, что у Эмиля выступили жилки на висках.
  - Attention! It' heavy!
  - Боо! Тяжелое. Катинка, тебе нельзя поднимать это самой. - По крайней мере, это не шапка.
  Без разницы, чем бы это ни было, думала я, парень, если ты тащил это сюда из самой Южной Африки, сам виноват. Если бы это был хотя бы добрый ящик вина.
  Шесть усердных маленьких толстых ручек сорвали упаковку и наружу вывалилось изрядное количество стружек с опилками, наконец они до конца удалили упаковку и обнаружилась статуэтка носорога из массивного дерева. Размером со среднюю жесткошерстную таксу.
  - Боо! Какой большой! Круто! Тяжелый! Лошадь-качалка! Чушь! Верблюд! Нет, носорог, ты дебил! Носорог! Из камня!
  - Оригинальный подарок для трехлетки, - дружелюбно поблагодарила я Эмиля. Господи. Как же хочется заржать в голос.
  Со слабой улыбкой на губах я взгромоздила носорога на шкаф в гостиной. Мои бедные, слабые, почти несуществующие мышцы плеч едва справились с этим.
  - А теперь подарок для мамы! - заранее обрадовались мальчишки. Может, для меня он притащил камень размером с мою голову, подумалось мне и я подумала о 'Гансе в счастье'.*
  
  *отсылка к одноименной сказке братьев Гримм, в которой главный герой получил от хозяина за службу золотник размером с голову.
  
  Эмиль порылся в остатках своих стружек и вытащил в итоге пару карликовых, с короткими плечами, вешалок для одежды, обшитых рюшами и ленточками. В точности, как я люблю. Все мои плечики для одежды обтянуты рюшами и ленточками. Вечерами, когда мне нечем заняться, а случается это часто, я часами обшиваю плечики рюшами и ленточками. Ха-ха-ха. Мама шутит.
  - О! Спасибо, Эмиль! Они великолепны! - я нежно прижала вспотевшего южноафриканского теленка в свитере грубой вязки к своей материнской груди.
  - Мама, ты сейчас врешь. - Карл, неприятно задетый, валялся на софе. - И ты вовсе не обязана сразу тискать его!
  - Ну и? Самое главное, он больше не плачет. Для этого все средства хороши.
  - А сейчас мы наконец поедим. О.К.?
  
  На следующий день во время завтрака Эмиль носил все тот же свитер, что и днем ранее. Но он больше не плакал. Он даже накрыл на стол.
  Я листала субботнюю газету.
  - Боо, еуу, мама, там можно спрыгнуть с крана!
  Толстый пальчик Оскара, которым он только что ковырялся в яйце, мешал мне листать дальше.
  - Великолепно, - механически отреагировала я.
  - Ах, я слышал об этом в школе. - Карл с интересом покосился на газету. - Они поднимают людей высоко, метров на сто или где-то так, а потом роняют.
  - НА землю? А разве это не смертееельноо?
  - Не мели ерунды, ты, дубина. Там сетка.
  Теперь Эмиль тоже смотрел на газету.
  -Oh, I've seen it in Johannesburg! It's very exciting!
  
  Парень заговорил! Он ПОКАЗАЛ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТЬ!
  
  - Would you like to jump? - Собственно, я шутила.
  Но Эмиль, к моему изумлению, согласился.
  Ну и ладно, подумала я. Тогда у детей по крайней мере появится уважение перед ним, плюс мы все развлечемся.
  Вскоре я уже вела микроавтобус по пыльной местности между садовыми участками и заброшенными железнодорожными путями. Громадный кран был виден издалека.
  - И оттуда будет прыгать Эмиль?
  - Да он никогда в жизни не решится на это, болван! Он захнычет, как только окажется наверху.
  - Спорим, что он прыгнет?
  Как бы то ни было, Эмиль больше не плакал. Он сидел с напряженным лицом на заднем сиденье и наблюдал за происходящим. И на нем больше не было толстого свитера. Только футболка. И шорты.
  Оживленная молодежь собиралась вокруг. Студенты, спортсмены, любители приключений, зеваки.
  Я припарковала машину, мы с Эмилем вытащили младших и потащились с коляской и детской машинкой туда, где толпились любопытствующие. В десяти метрах над землей была натянута огромная сеть. Кран как раз поднимал кого-то наверх. Человек был в шлеме и защитном костюме, дрыгал ногами и орал 'круто!' в сторону боязливо смотрящей снизу толпы зевак.
  Как раз то, что нужно для Эмиля, - подумала я. Когда он спрыгнет, он преодолеет.
  
  Мы наблюдали за прыжком мужчины. В общем-то, 'прыжок' - это не совсем верно. Кран поднимал человека на нужную высоту и тогда просто отпускал его. Без страховки. С животным воплем упоения и страха человеческий ком обрушился в сеть. Он приземлился прямо перед нашими глазами, у парня прорезался голос, он заржал, подобно лошади, подпрыгнул вверх, перевернулся, снова приземлился, опять подлетел вверх, попытался, будучи в полном восторге, сделать сальто, приземлился в очередной раз, в прыжке встал на ноги и еще несколько раз подпрыгнул, триумфируя, на сетке, прежде чем руки помощников не освободили его от шлема и защитного костюма и он вдосталь насладился овацией и восхищением стоящей вокруг толпы. Кто-то снимал все происходящее на видео.
  Мы захлопали. Карл и Оскар пялились с открытыми ртами, прямо посреди мерцающего зноя. Ну, что я говорила. Совершенно очевидно, они под впечатлением.
  Давай, Эмиль. Теперь ты. Будь мужиком.
  - Do you want?
  - Jou.
  - Sure?
  -Yes, Mam.
  
  Я была уверена - после прыжка Эмиль перестанет плакать по своей маме. В каком-то смысле это был абсолютно символический поступок. И хотя его не упоминали в методичке для родителей, в чьих семьях был Au-Pair, я чувствовала это. Мы пробрались через толпу зевак к типам, которые руководили тут всем происходящим. Несколько фитнесс-маньяков болтались около импровизированных стоек с бутылками колы-лайт, витаминных напитков и здорового питания в порошках и блестели мышцами на солнце. Большинство из них стриглись очень коротко и укладывали волосы чем-то маслянистым в нужный образ. Один из них обвязал голову женской косынкой. Весь из себя такой крутой, чуть фриковатый прыгун с тарзанки.
  - Дайте пройти мамаше!
  Нам великодушно дозволили приблизиться к небожителям. Сплошь кандидаты на участие в 'Слове флирту', подумалось мне.
  Я тащила детскую коляску, детскую машинку и испуганного ребенка, уткнувшегося мне в шею в поисках утешения, не считая двух сыновей и робеющего Эмиля вдоль по узкому коридору. Один сын умирал от неловкости, другой едва не писался от жажды сенсации.
  - Почем удовольствие? - спросила я тоном попроще.
  Карл расстроился. - Мама! Ты же не собираешься платить за это говно! - Он только сейчас заметил, что мы не шутили, Эмиль и я.
  - Сто пятьдесят марок, девушка!
  - Мааамммааа!!! - Карл потянул меня за руку, которая и без того болела - Катинка не собиралась слезать вниз.
  К счастью, младенец спал. Я припарковала машинку и коляску в уголке и полезла в рюкзак.
  - Да это дорого!
  - О.К., для тебя мы можем сделать скидку, но беременным по-любому прыгать запрещено.
  - Я не беременна!
  - Нет? Ну да, просто так выглядит. Я не очень в этом разбираюсь, сорри.
  Загляни в коляску, ты, болван, в ней лежит трехмесячный младенец. Как я могу снова быть беременной?
  - He thinks I'm pregnant, - прокричала я через плечо бедному Эмилю, чтоб он понимал, что здесь происходит. Мне снова хотелось плакать. Эмиль робко кивнул.
  - Это послеродовые осложнения, - разъяснила я голове-в-платке. - И вообще, доживи сначала до моих лет. Как бы то ни было, я все равно не собираюсь прыгать. Прыгать будет вот он.
  Я вытащила Эмиля с заднего плана.
  - Ах таак, нее, теперь понятно. Тогда ты должен заполнить вот это, - сказал голова-в-платке Эмилю и протянул ему формуляр формата DIN А4 розового цвета в трех копиях.
  - Он не умеет читать, - произнесла я и по диагонали пробежала текст формуляра. Катинка к этому времени начала казаться невыносимо тяжелой. Я попыталась её ссадить вниз, но она заплакала и мне пришлось снова взять ее на руки.
  
  В формуляре утверждалось, что подписавший сие прыгает на собственный страх и риск, в здравом уме и твердой памяти, и что владелец крана, равно как и владелец страхующей сетки не несут ни малейшей ответственности за возможные вследствие прыжка, такие как поперечный миелит, перелом носовой кости или откушенный язык. Те еще пройдохи, эти парни.
  - Я не буду это подписывать, - решительно сказала я.
  - Тебе и не нужно. Подписать должен он!
  Блондинистый задавака, просвечивающий кожей головы сквозь слипшийся ёршик волос, протянул Эмилю ручку. - Или он и имя свое писать не умеет?
  Эмиль нерешительно принял ручку и левой рукой поставил свою подпись внизу бланка.
  - Все, что там перечислено, действительно может случиться? - растерянно спросила я у парней, все еще пытаясь отобрать формуляр.
  - Да ерунда. Это сто процентов безопасно. Формуляр - чистой воды формальность. Фрик забрал бумажку и подшил ее в одну из толстых папок. - Любой нормальный, здоровый человек в возрасте от восемнадцати и до восьмидесяти может спрыгнуть. Еще ни разу ничего не случилось. Честно, слышь, еу. Поверь. Итак, для тебя лично и потому что вы - многодетная семья - ровно сто марок! Так дешево нигде больше не встретишь.
  Тут Карл утратил остатки выдержки.
  - Маамаааа! Давай убираться отсюда! Ты снова делаешь какую-то хрень!
  - Нет! Пусть Эмиль прыгнет! Дааваай! - Оскар в своей стихии. - Если не прыгнет он, прыгну я!
  - А сколько тебе? - развлекаясь, уточнил голова-в-платке.
  - Семь!
  - Тогда тебе к сожалению придется еще пару лет подождать. Но твой старший брат может прыгнуть.
  - Даже и не подумаю, - заорал на меня Карл.
  - Он имеет в виду не тебя, а Эмиля, - удрученно сказала я.
  
  Понятно. Эмиля посчитали моим старшим сыном. Ужасно. Тоскливо ссутулившись я объяснила фрику, что Эмиль - это мой Au-Pair. И что он застрахован, но я не уверена, включает ли в себя его страховка подобные прыжки. И что дать ему прыгнуть было моей спонтанной идеей, дабы отвлечь молодого человека от тоски по матери и дать ему толчок в новое направление. Но даже лучше, что он не прыгнет, можно ведь и просто наблюдать, это тоже позволит ему отвлечься.
  Голова-в-платке сказал, что Au-Pair-парень это круто. И чтоб я не переживала. То, что у них тут, это не прыжок с тарзанки, это просто падение в сеть. Конечно, без сети было бы гораздо круче. И что он считает очень милым с моей стороны подарить Au-Pair этот прыжок.
  
  Карл тянул меня за руку и хотел немедленно домой.
  Оскар прыгал туда-сюда и хотел, чтоб Эмиль прыгнул.
  Пока мы дискутировали о том, о сем, я внезапно уловила краем глаза, что кран уже поднимает Эмиля наверх. На нем был шлем и защитный костюм.
  - Он уже висит! - С восторгом заорал Оскар.
  - Он сейчас погибнет! - ругался Карл. - Я не собираюсь смотреть на то, как они будут отскребать его от сетки.
  Катинка расплакалась. - Он не должен погибнуть!
  - Да нет же, теленочек, он скоро спустится, вот увидишь, он спустится быстрее, чем ты думаешь. И он будет смеяться.
  - Он никогда больше не рассмеется, когда погибнет, - надулся Карл и полез за лакричными улитками.
  Катинка всхлипывала душераздирающе.
  - А ну-ка расступитесь, другие тоже хотят подойти поближе, - прикрикнул поблескивающий темнокожий с розовой кожей головы под торчащими волосами и согнал нас с нашего места.
  У меня прихлынуло молоко. Эуу, ччерт. Почему я вечно веду себя, как ребенок! Зента страшно бы ругалась, узнай она о происходящем.
  Мы запрокинули головы, зажмурившись под солнцем.
  - Вон он висит!
  Действительно. Эмиль был уже на самом верху. Он неподвижно болтался под матовым кёльнским небом и оцепенело смотрел вниз. Шестьдесят метров.
  - Are you O.K.? - крикнула я в духоту.
  Никакого ответа. Эмиль не двигался.
  - Немедленно скажи ему на английском, чтоб он спускался! - прошипел мне Карл. При этом он изо всех своих подростковых силенок ущипнул меня за руку.
  - Нет! Скажи ему, пусть прыгает! - Оскар в нетерпении прыгал вокруг меня.
  Катинка плакала и прижималась к моей шее. Тем временем проснулся и захныкал младенец, коляска закачалась от возмущения. Я была совершенно обессилена и не способна на принятие решения в тот момент. Больше всего мне хотелось домой и поспать. Как можно дольше. До следующего года или где-то так.
  - О.К., как хочешь, но у нас будут проблемы со страховкой, - уязвленный Карл сел на пивной ящик. - Ради бога. На здоровье.
  - Отпустите его вниз! - безжизненно обратилась я к голове-в-платке.
  - Сейчас сделаем.
  В этот момент они его отпустили. Клещи на самом верху крана раскрылись без особого изящества и выпустили из зубов веревку, за которую был подвешен Эмиль. Эмиль упал, как камень, брошенный в пропасть. Он не издал ни звука.
  
  Я с открытым ртом смотрела на упакованный в белое человеческий сверток, который мне доверили и который упал на землю, подобно снежному кому. Знала бы об этом его мама в Южной Африке! Господи! Как безответственно, пронеслось вдруг в моей голове. Она в полном неведении стряхивает сейчас снег, думая, что её сын нежится сейчас на солнышке. Вместо этого я делаю с ним тут такие вещи. Эмиль упал спиной в сетку, его отпружинило вверх, он перевернулся, не сопротивляясь, снова упал, отскочил от сетки, подобно резиновому мячику второй, третий, четвертый раз. Наконец он приземлился.
  - На? - спросил Карл со своего ящика. - Он еще жив?
  - Без понятия, - потерянно ответила я.
  Эмиль не двигался. Он лежал в сетке как рыба, которая больше не трепещет.
  - Эу, круто, эу! - сказал Оскар. - Он мертв, этот придурок.
  - Я не хочу, чтоб придурок был мертв, - рыдала Катинка.
  - Я хочу, чтоб придурок поиграл со мной!
  - Ах, ну даже если и мертв, что такого. Мама добудет тебе нового, - съязвил Карл, не покидая свой ящик с пивом. - Тут она долго ждать не будет.
  В этот момент Эмиль поднялся, ползком добрался до края сетки, сделал настоящее спортивное сальто и приземлился ногами на землю. Люди захлопали.
  Два ассистента с розовой кожей под ёжиками волос приплелись и забрали шлем. Они обменялись с Эмилем парой слов на английском и подвели его ко мне.
  У него в глазах было странное выражение. Там не было восторга, который я ожидала. Но не было и ужаса. Он был безмятежен. Так, словно он наконец постиг, что это такое, падение. Так, словно он давно стремился это узнать.
  - Are you O.K.? - у меня дрожали руки.
  - Jou. - Эмиль вылез из защитного костюма. Его руки тоже дрожали, а губы побелели.
  - Мама, придурок сейчас не мертв? - Катинка потянула меня за руку.
  - Нет. Ты же видишь, что он жив, - разочарованно произнес Оскар.
  - Мужик, тебе повезло, - зло бросил Карл, запихивая в рот лакричную улитку.
  - Он хотя бы язык прикусил? - поинтересовался Оскар.
  Эмиль сдал костюм и пожал мне руку.
  - Thank's, - просто сказал он.
  - Он еще в состоянии лепетать чего-то, - пробормотал Оскар.
  - You are welcome, - ответила я. - It was a pleasure. - По сути, это было ложью.
  - Сто марок! - сказал голова-в-платке.
  Я заново зарылась в свой рюкзак в поисках бумажника и тут же с изумлением заметила, что Оскар и Катинка каждый взяли Эмиля за руку и пошли с ним прочь.
  - Раскидываешь деньги куда ни попадя, - кисло проворчал Карл.
  - Отстань, - попросила я, вытаскивая зареванную докрасна Паулинхен из коляски и усаживаясь для кормления на пивной ящик.
  
  На обложке 'Счастливой матери' красовался пупок. Женский пупок. И немножко живота вокруг. Но это не был обычный женский живот. Он был плоский, как доска. Никакого жира, никаких неровностей, никаких растяжек от беременности. И заголовок гласил: 'Липосакция в моде у родивших женщин!"
  Черт подери, подумала я. Ты совершенно выпала из контекста. Ты просто не хочешь позволить кому-то отсосать у тебя жир, хоть ты и родила. И это при моде на липосакцию, а ты собираешься вести молодежное шоу!
  Чувствуя себя фрустрированной, я открыла журнал. 'Даниэла,' - стояло в нем, - "домохозяйка и мать трех детей, изрядно настрадалась от лишнего веса. 'Я занималась спортом и сидела на диете,' - цитировали Даниэлу, двадцать восемь лет, - 'ничего не помогло. Мой живот просто не желал становиться плоским. И я решилась на липосакцию. Доктор Раабш вернул мне мою молодость.'"
  
  Доктор Раабш вернул ей молодость не просто так, а за 28 000 марок, это тоже упоминалось. Ну да, подумала я. По штуке за каждый год. Это же естественно. Зачем мне пенсионные накопления? Плоский живот важнее. Зато я смогу наконец сделать пупочный пирсинг и вести передачу для молодежи. Наверняка, как телеведущая, я смогу списать это с налогов.
  
  Даниэла готова ответить на вопросы по телефону, говорилось далее в статье, сопровождаемой фотографией Даниэлы в минималистическом желтом бикини. Ниже - номер телефона.
  Идиотская тема не оставляла меня в покое. В Америке уже давно стало обыденностью возвращать себе молодость за деньги, в течение одного дня получая новое лицо, новую фигуру, новую грудь. Почему эта тема табуирована у нас? При этом никто не считает позорным приобрести за деньги у парикмахера новый цвет волос.
  
  Вечером, когда дети уже были в своих кроватях, а Эмиль исчез в своей комнате, я позвонила Даниэле. Просто так. Мне хотелось знать, что происходит в этой женщине. Домохозяйке, которая идет на операцию по липосакции за 28 000 марок. Естественно, я не стала представляться как Карла Штайн.
  
  - Беате Ланге, - назвалась я в телефонную трубку. - Надеюсь, я не помешала вам. Просто я прочитала сегодня в 'Счастливой матери' вашу статью. Это действительно ваш живот, на фото с обложки?
  - Нет, - сказала Даниэла. - Конечно, нет. Это живот модели живота. А как вы думали? Но мой тоже неплох. Я очень довольна.
  - А что именно делал с вами доктор Раабш? - полюбопытствовала я.
  - Ну, он отсосал из меня шесть литров жира, - поделилась Даниэла.
  Я вспомнила Вилфрида и Долли Бастер. Ну очень похоже.
  - Это болезненно?
  - Нет, но это скучно, - сказала Даниэла. - Это продолжалось несколько часов, но они включают видео для развлечения.
  - Ага, - сказала я.
  Но я и теперь не понимала, привлекает ли меня эта процедура. - А что представляет из себя сам доктор Раабш? - с интересом спросила я.
  - Ох, он милый. Но мы особо не разговаривали с ним. Я смотрела видео, а он отсасывал жир. Но ассистенты у него очень приятные и у них там хорошая видеотека. Я бы не отказалась повторить.
  - Да, и.. вы сейчас действительно лучше себя чувствуете?
  - Ну как бы да. Я снова хожу за покупками в коротких майках с голым животом, это само по себе приятно. И в фитнес-студии я теперь внешне не отличаюсь от других, это приятнее, чем то, что было раньше.
  - Ах, вы по-прежнему ходите на фитнес?
  - Ну конечно. Я потому и сделала эту операцию, чтоб не выделяться от остальных в фитнес-студии. А иначе зачем?
  - Я обдумывала пирсинг в пупке, - сказала я. Логично было бы перед этим сделать липосакцию.
  - Пирсинг пупка больнее, чем отсасывание жира, - призналась Даниэла. - После него тебя сажают на диван со стаканом воды и следят, чтоб ты не потеряла сознание. Но гораздо дешевле. Стоит порядка ста марок.
  - Вы и пирсинг сделали?
  - Ну конечно. Логично же, если ты привела в порядок живот, ты делаешь пирсинг. Это приятнее, когда ты не просто идешь за покупками с голым животом, а еще и с пирсингом в пупке.
  - А что приятного в пирсинге пупка?
  - Ох. Само чувство.
  - А почему вы согласились дать свой номер? - спросила я. - Вы получаете за это скидку при отсасывании жира?
  - Нее, - ответила Даниэла, - и я услышала, как она закурила.
  - Но теперь мне хоть есть, с кем поговорить. Это тоже как-то приятно.
  
  Ночью, ворочаясь без сна, я размышляла, хочу ли я иметь проблемы, как у Даниэлы. Нет, решила я.
  Уж лучше мои собственные проблемы. Это как-то приятнее.
  
  С момента прыжка Эмиль очень изменился. Он немного оттаял. Иногда он робко мне улыбался. Порой, когда он не мог этого заметить, я за ним наблюдала. Он сидел с отсутствующим видом где-нибудь на краю песочницы. Физически он был тут, но дух его блуждал далеко. Погруженный в свои мысли, он играл с малышкой. Очень спокойно, непоказушно. О чем он думал? Иногда мне казалось, он вел тихие разговоры сам с собой. Или напевал? Временами, казалось, он спит наяву, но я чувствовала, что он полностью в сознании. Если я его о чем-нибудь просила, он вставал и делал. Вечерами, когда дети уже спали, я предлагала ему найти себе компанию среди ровесников, сходить в кино или выпить пива в городе. Он послушно уходил, но через два часа уже был дома, вежливо прощался и уходил к себе.
  
  День за днем он вел себя образцово-показательно. Он всегда был под рукой и всегда - бесшумно. У него обнаружилась собственная приятная, тихая манера обращения с детьми. Часто он сидел на земле рядом с Катинкой и играл с ней. Часто он пел с ней южноафриканские детские песни и тоже - очень тихо. Willie-Willie Waaley. Tjof, tjof, fall he aff, Willie Willie Waaley.
  На 'tjof, tjof' он всегда падал, и Катинка восторженно наваливалась на него. Она никак не могла насытиться этой песней.
  Со старшими Эмиль мог шуметь и устраивать кучу-малу так, что я начинала побаиваться за сохранность мебели в гостиной. Стаканы звенели в шкафу, когда орущие мальчишки скакали в носках по столам и лавкам, сплетались под столом в живой клубок, чтобы вырваться оттуда на волю мокрыми от пота и задыхаясь. Госпожа Прис, частенько заходившая на шум детской возни, была со мной согласна: в доме наконец-то появилась жизнь. И что за жизнь. Спустя короткое время мой CD-проигрыватель, в котором традиционно звучали только Россини, Верди и Штраус, превратился в тинейджерскую дискотеку. Каждый вечер в нем рыдали Backstreet Boys и Wise Guys, а мы танцевали по комнатам. Эмиль с Катинкой на руке, я - с Паулинхен.
  
  Днями напролет Эмиль приносил пользу по всем углам и закоулкам. Он мчался с макулатурой к контейнеру для бумаги, чинил детские велосипеды, сооружал прицепную тележку, складывал в штабель ящики из-зпод напитков, затаскивал покупки в дом всем на радость. Я доверила ему ключи от микроавтобуса и теперь он привозил мальчишек со школы и довозил до дома их друзей. Он невероятно разгрузил меня. С Паулинхен у него тоже получалось обходиться. Получив на руки это маленькое млекопитающее, он заботливо относил его наверх, купал, пеленал, играл и нежил, сидя на полу и качая кроху на коленях. Все это было очень тихо, очень ненавязчиво, никогда под вывеской 'посмотрите, какой я крутой'. Спустя очень короткое время я была уверена, что сделала правильный выбор, выбрав его. Каждое утро в первой половине дня мне пришлось буквально выпихивать его на курсы языка. Ему больше хотелось находиться с нами дома, он не искал контакта с ровесниками, хоть я и гнала его каждый вечер за дверь: 'Выйди на улицу, Эмиль, Кёльн - очень хороший город, он полон театров и кинозалов, в студенческих кварталах полно твоих ровесников, там полно ресторанчиков и дискотек!' Но Эмиль лишь пару раз уходил в город, а потом предпочел оставаться дома.
  
  Передача приближалась. Осталось несколько дней.
  Как раз в то время, когда я, вся в поту, под звуки кассеты Беба для родивших женщин* кувыркалась на коврике, зазвонил телефон.
  
  *"Beba Gymnastik für junge Mütter' - аудиокассета с упражнениями для восстановления формы после родов.
  
   Зента, с младенцем на на одной руке и поварешкой в другой, взяла трубку.
  - Да, секунду, госпожа Мальцан, она здесь. Только она на совещании.
  - Хахаха, - пробормотала я, отдуваясь и поднимаясь со своего коврика из шерсти.
  - Ну, как дела, золотце? - спросила меня Ода-Гезине.
  - Великолепно, - заверила я.
  - Осталось несколько дней.
  - Да, - закашлялась я, - я знаю.
  - Я хочу обговорить с тобой пару практических деталей. У тебя есть время сейчас?
  - Разумеется. - Я опустилась в кресло. Зента тотчас подошла и накрыла пледом мои насквозь пропотевшие плечи. Она принесла блокнот, карандаш и поставила рядом с телефоном большой стакан витаминизированного сока. Такова Зента.
  - Ты хочешь номер-люкс в 'Баварском дворе'? - спросила Ода-Гезине. Я слышала, как она жует что-то. - Но тогда тебе придется каждый раз со всем твоим хозяйством полчаса добираться на машине до студии, она находится за пределами Мюнхена.
  Я решила обойтись без прелестей городского трафика.
  - Деревенский отель 'Виллашек' рядом со студией вполне приемлем. Не люкс, но сойдет.
  - Да, О.К., два номера по соседству, пожалуйста.
  - Хорошо. Твой самолет в понедельник рано утром, зарезервированы два места в бизнес-классе. Вас встретит наша стажерка, Мелани. Тебе понадобится бутылочка или что-нибудь еще, для ребенка?
  - Нет, нет, я же кормлю. Но неплохо бы детское кресло.
  - Хм, не проблема. Я свяжу тебя сейчас с нашим реквизитором, Сильвией. Она позаботится обо всем, что тебе нужно, золотце.
  Я задумалась, по душе ли мне то, что она так, словно это само собой разумеется, называет меня 'золотце'. А когда вообще наступает тот момент, когда можно сказать 'называй меня золотце'? Может, Ода-Гезине всех подряд звала 'золотце'. Я решила не переоценивать для себя это обстоятельство.
  - А этот.. бебиситтер.. мальчик, как его зовут?
  - Эмиль.
  - Нужна ли Эмилю собственная комната на студии?
  - Было бы прекрасно, - сказала я.
  - Ясно. Я передам, это не проблема. Мы оборудуем детскую.
  - Это очень внимательно и мило с вашей стороны.
  - Что ты собираешься есть, пока идут съемки?
  - Простите?
  - Ну, кейтеринг. Мы закажем тебе еду в гримерку, то, что ты скажешь, золотце. Ты можешь заказать икру или суп из чечевицы, свежие бублики или суши, если они тебе нравятся.
  - Нет, нет, - сказала я. - Ничего. Я худею.
  - Так что, свежие фрукты?
  - Да, спасибо.
  Господи, какие они все милые, думала я. Разбиваются в лепешку из-за меня. Я все больше радовалась перспективе работы со 'Словом флирту'. Похоже, это будет прекрасное время.
  - Давай поговорим о гардеробе, - сказала Ода-Гезине.
  Я сглотнула.
  - Без паники, золотце. Мы все уладим. Для чего мне иначе мои стилисты. Какого дизайнера ты предпочитаешь?
  - Дизайнера..? Никакого. Правда, никакого.
  - А что ты носишь в обычной жизни, золотце?
  - Прямо сейчас? Эластичные штаны.
  - Какой у тебя размер?
  У меня забилось сердце. Я знала, что этот страшный вопрос однажды прозвучит. Я глубоко вздохнула, закрыла глаза и храбро произнесла: 'Сорок второй'.*
  
  *соответствует размеру 50-52 по российскому стандарту.
  
  Боже, думала я, она сейчас отругает меня. Мол, и ты хочешь в таком виде под камеры? Почему ты не была у пластического хирурга? Год назад при подписании контракта у тебя был размер тридцать восемь!
  Но она спокойно восприняла эту страшную информацию.
  - С тобой свяжется Франк. Я выдала ему 40 000 марок, чтоб он одел тебя на первое время. Мы думали о линейке дизайнеров 'Britta B.', 'Pleasure' и 'Linda M.', примерно в этом духе, это в твоем вкусе?
  Я никогда не слышала об этих дамах. Имена как Линды, как и Бритты ни о чем мне не говорили. Но сейчас имело смысл блефовать.
  - Конечно, - сказала я. - Вполне в моем вкусе.
  На родительские собрания я хожу исключительно в одежде от Линды М., а одетая у Бритты Б. забираю ребенка с уроков игры на флейте. Из той же серии, что я даю детям в школу бутерброды с икрой. Я записала названия в блокнот и протянула его Зенте.
  Зента энергично кивнула. Она знала эти марки.
  - Через пару недель дополним. Может, к тому времени ты уже будешь размером меньше.
  - Да. - Боже, какая она милая. Какая великодушная и спокойная. Ни слова неодобрения не вышло из ее рта. Бог свидетель, она мне нравилась.
  - Наш гример, Саша, хотел бы заранее приобрести косметику, которой ты обычно пользуешься. Какого производителя ты предпочитаешь?
  И это происходит со мной, подумалось мне. Как много женщин тут же выпалили бы на моем месте, какую тушь для ресниц, какую помаду, какие тени и какой карандаш для век они хотят.
  - Диор, - произнесла я наконец, чтоб сказать хоть что-то. Название этого бренда я по крайней мере могла выговорить.
  - Все подряд?
  - Ага. Все подряд. 'Соседка, Ваш флакон!' *
  
  *Цитата из 'Фауста', Гете. Имеется в виду флакон с нюхательной солью для предупреждения обморока.
  
  - Какой оттенок тонального крема?
  - Средний, - неопределенно ответила я.
  Зента заметила мою интонацию. Она тут же кинулась в ванную наверху и притащила мне те жалкие баночки и тюбики, которыми я пользовалась. Я благодарно считала с них названия и номера оттенков. Ах, Зента! Что бы я без тебя делала.
  - Ну вот, - сказала Ода-Гезине. Я передам это Саше. Если у него останутся вопросы, он тебе позвонит. Давай теперь перейдем к редакционной части. Майку нужно знать, какой толщины должен быть маркер для написания текстов на картоне и как тебе будет удобнее - печатными буквами или прописью? И еще, писать фразы целиком или только основные слова?
  - Основных слов хватит, - сказала я. - Маркеры номер восемь.
  - Далее, к тебе обратится Рольф на тему подводок, - сказала Ода-Гезине, которая, по всей видимости, прилежно все записывала. - Он сочинил для тебя шестьдесят подводок на дискете, вышлет их тебе на электронную почту, посмотришь, в твоем ли это примерно стиле, а потом Рольф отредактирует подводки так, как ты скажешь.
  - Очень предусмотрительно, - сказала я. Тут я могла бы справиться и сама. Но мне не хотелось вмешиваться.
  - Тогда бы бронируем билет для Рольфа. Послезавтра - тебе подходит?
  - Конечно. Послезавтра. Никаких проблем.
  - Тогда мы бронируем Рольфу отель в Кёльне, чтоб у вас было достаточно времени. Какой отель для Рольфа ты хочешь?
  Да мне без разницы, где будет кемарить Рольф, хотелось мне сказать. Я посоветовала взять Dom-Hotel, он первым пришел мне в голову и был достаточно дорогим, чтоб соответствовать привычкам господ из 'Слова флирту'.
  - Франк с удовольствием приехал бы завтра. Для него мы тоже зарезервируем Dom-Hotel. Тебя устраивает?
  - Франк? Конечно, - сказала я. Интересно, им заказывали люксы? А кто у нас Франк, еще раз? Я беспомощно смотрела на Зенту. Она указала на 'Бритту Б.' и 'Линду М.' в моем блокноте. Ах, да. Стилист по костюмам. Конечно. 40 000 марок.
  В эту сумму наверняка входила оплата люкса.
  - Есть еще вопросы?
  - Да. Гример тоже приедет?
  - Если хочешь.
  - Нет, нет, не сейчас. - Я испытывала огромный страх перед первой встречей с этим Сашей. Наверняка он сцепит руки у себя над головой и начнет вопить на Оду-Гезине, о чем она думала, ангажируя меня на эту роль. На этой неделе с меня пока хватит встречи с Франком, с которым предстоит закупить дизайнерского шмотья сорок второго размера на сумму сорок тысяч марок. Ужас несказанный.
  - В целом все хорошо? Ребенок в полном здравии?
  - Все в лучшем виде, - сказала я.
  - А этот.. парень.. как его звать?
  - Эмиль. Спасибо. У нас у всех все в порядке.
  - Хорошо. Тогда займись собой. Нам нужна выспавшаяся и расслабленная ведущая программы.
  - Нет ничего, проще этого, - произнесла я и положила трубку. - Пуу! - сказала я Зенте. - Все-таки у меня мандраж.
  Зента ухмыльнулась: 'Кто не хочет держать задницу в теплом доме, должен лезть на холодные горы.'
  Я знала, что она имеет в виду.
  - Поначалу мне придется попотеть, - пробормотала я.
  - Главное, чтоб ты не замерзла, оказавшись наверху, - ответила Зента. Такова уж она. Последнее слово всегда остается за ней.
  
  Мне больше не хотелось тренироваться. Пот стал холодным. Я отправилась в ванную. Там я посмотрела на себя в зеркало.
  - Вперед, в бой, - произнесла я безжизненно и попыталась улыбнуться. Но мое отражение не улыбнулось мне в ответ.
  
  На следующий день я натянула мои лучшие эластичные штаны и пристойный пиджак цвета мяты, одолженный у Зенты специально на этот случай, и отправилась в город на встречу с Франком. Он предложил встретиться у магазина Маргарете Якоби. Никогда прежде моя нога не переступала порога этого дорогого магазина.
  Я благоговейно вошла вовнутрь.
  - Чем Вам помочь? - немедленно осведомилась стройная, как кипарис, дама примерно тридцати девяти лет с точеной стрижкой, в костюме и на высоких каблуках, в удивительных узорчатых шелковых чулках. Несомненно, это и была сама Маргарете Якоби.
  - Я ищу одного консультанта по костюмам, его зовут Франк, - сказала я.
  - Ах, так это Вы! Конечно. Меня предупредили. - Мне лишь показалось, или взгляд её был полон презрения?
  Маргарете показала мне, где находится лифт, и добавила: 'Третий этаж. Молодой человек в секции нестандартных размеров."
  Нестандартных! Это прозвучало как 'трудновоспитуемые дети. Третий этаж. Внизу место лишь одаренным.'
  Пока я ехала в лифте, пыталась справиться с сердцебиением. Я закрыла глаза и делала глубокие вдохи и выдохи. Покажи им, что шарм и обаяние идут изнутри. Давай. Выше голову. Тебе нечего стыдиться. У тебя четверо детей и ты, черт возьми, можешь этим гордиться.
  Дада, сказала я вяло. Моя самооценка лежала, скрючившись, на полу, и даже головы больше не поднимала. Даже Маргарете Якоби сочла это унизительным, что я собираюсь модерировать 'Слово флирту'! Даже она! Или мне это только показалось?
  
  Двери лифта разъехались. Вперед. Выходи. Ну давай же. Не трусь. Ты мастерски справлялась с другими сложными ситуациями. Ты четырежды входила в родзал. Значит, можешь зайти и в зал одежды нестандартного размера!
  В задней части зала, где-то между костюмами и брючными костюмами 'для полных дам' стоял Франк и сортировал вещи на вешалке. Три продавщицы порхали вокруг него и подносили туфли, блузки, шали и другие аксессуары.
  Франк был весь в черном, брюки из лаковой кожи, ботинки тоже, а на голове у него был красный платок, завязанный узлом на затылке. В свободное время он наверняка прыгал с тарзанки. Его плечи, покрытые невероятными татуировками, чуть не лопались от тугих мускулов. Его футболка больше напоминала шаль с тремя отверстиями и заканчивались сильно выше пупка, украшенного пирсингом. Симпатичный юноша, этот Франк. Ему было от силы двадцать два.
  Я поприветствовала его крепким рукопожатием. Его ладонь оказалась на удивление вялой и мягкой.
  - Халло, Карла, - сказал он, и я тотчас поняла по его голосу, что он гей. - Я уже отобрал кое-что предварительно, ты можешь сразу сказать, если тебе тут что-то не нравится, но для первых шестнадцати передач у нас тут не такой большой выбор вещей твоего размера.. Он оценивающе осмотрел мои семьдесят килограммов.
  - Да ладно, - сказала я. Проклятый внешний вид.
  Продавщицы стояли тут же и пялились.
  - Привет, - сказала я и пожала руку каждой из них.
  Они сдержанно улыбнулись.
  - Кабинка свободна.
  Мы двинулись. Франк толкал вешалку с двадцатью туалетами.
  Кабинка оказалась громадной, с большими зеркалами по всем стенам и с освещением, способным вызвать символы доллара в глазах любого косметического хирурга.
  - Ну, вперед, - сказал Франк. - Если тебе что-то не нравится, говори прямо.
  Мне все не нравится, думала я. Такое я в жизни ни за что добровольно не одену. Маргарете Якоби и я, у нас не было ничего общего.
  Мучительным, ненатуральным жестом я задвинула занавеску. Как глупо. Как зажато. Тупая индюшка.
  
  Первый комплект представлял из себя черно-серый брючный костюм со светло-голубой водолазкой. Брюки я смогла застегнуть, хоть и еле-еле, пуговицы над грудью тоже. На остальное мне было наплевать. Пока я переодевалась, я старалась не смотреть в зеркало. Когда я надела пиджак, на меня взглянула из безжалостно освещенных зеркал уставшая учительница по труду в сером брючном костюме, которой срочно требовался парикмахер. Остальные молча смотрели на меня. Мне хотелось провалиться.
  - Круто! - сказала я и беспомощно хихикнула.
  Одна из продавщиц подлетела ко мне и повязала на мои плечи черный шелковый платок с крупным рисунком из золотых такс.
  - Это оживляет.
  Я переводила взгляд с одного на другого.
  - Это стильно, - заявил Франк.
  Он что, издевается?
  - Вам действительно к лицу, - сказали продавщицы и кивнули в такт.
  Франк наверняка их подмазал. Наверняка. Бюджет, который ему предоставили, не заметит потери пары тысяч.
  - Разве это не уныло? - спросила я неуверенно. Сама я находила это шмотье до крика мещанским.
  - Добавится прическа, - сказал Франк. - Не переживай, Карла. Мы создадим тебе клевый стиль, вот увидишь.
   Потом мы примерили остальные 19 костюмов. У коричневато-бежевого брючного костюма я не могла застегнуть брюки, как бы ни старалась. Я собралась уже выбраться из них, но Франк не позволил.
  - Костюмеры исправят это, - сказал он. - Не переживай. У нас есть булавки и так далее. Это будет круто.
  Он сел на корточки и потянул за штанины. Я тем временем рассматривала его платок. Такой же был у Катинки, на случай дождливой погоды во время прогулки.
  - Вот так сидит нормально. Смотри, так и должно.
  Что, так и должно? Открытая ширинка и вываливающийся жирный живот? Растяжки от беременности и жир на бедрах!
  Так НЕ должно быть. Загляни в 'Счастливую мать', парень. Там встречаются такие чудные платья-балахончики.
  Продавщицы кивали синхронно. - Это новый фасон, - журчали они, словно проглотив магнитофон.
  У лилового блестящего замшевого костюма я не смогла натянуть брюки на бедра. Это не может быть сорок второй размер!
  - Это французский дизайнер, - произнесла Маргарете Якоби, дама Снизу, тем временем присоединившаяся к нам. - Поэтому брюки бывают несколько меньшего размера.
  Мне хотелось исчезнуть от стыда.
  - Мы возьмем это для второй серии передач, - рассудительно сказал Франк.
  По крайней мере он не настаивал на том, чтоб я вела передачу с голым задом, в то время как брюки свисают над моими коленями. Никто не сказал 'Так и должно быть' и никто не обматывал мои бедра шелковым платком с таксами и я сочла это очень любезным. Так что и я не отказывалась от сотрудничества. С сопением я исчезла в кабинке. Тем временем мой роликовый дезодорант окончательно испустил дух, но я надеялась, что окружавшие меня персоны этого не заметят.
  Следующие двое брюк имели застежку не на талии, а где-то ниже пупка. Они своенравно оставались расстегнутыми и нагло пялились на зрителя.
  - Пожалуйста, - зло произнесла я. - Это тоже должно быть так?
  - Конечно, - сказал Франк. - С такими носят топы, оставляющие живот голым.
  - Но не Я! - закричала я. Пристыженно я вспомнила Даниэлу, домохозяйку, которая ходит за покупками в коротком топе, просто потому что так - приятнее.
  Но я не желала это слышать. Доктор Раабш и доктор Вилфрид предлагали мне. Но я была слишком ленивой, чтоб дать убрать у себя жир. Слишком труслива и нерешительна. Таких неумных девиц боженька наказывает ужасными ударами судьбы навроде незастегнутых ниже пупка замшевых штанов.
  - В твоем случае мы скроем это при помощи элегантной блузы, - сказал Франк и щелкнул пальцами одной из помощниц.
  
  Блузы оранжевого и блестящего лилового цветов с идиотскими острыми воротниками были на редкость крикливы. Они на пару ладоней выступали из-под пиджака и выглядели так, словно я получила их в наследство. Это просто была не я! Я не ношу такие воротники, я ненавижу такое, мне это не идет, я не для этой мишуры. Я люблю, когда просто и законченно. Чувак, еу!
  - Эти нет, - решила я.
  - Но это сейчас в моде, - сказал Франк. - И, кроме того, они скрывают твои проблемные зоны.
  - Выглядит мило! - врали продавщицы в такт.
  - Очень изящно и дерзко.
  - Это подчеркивает ваш цвет лица.
  - Вытягивает, выравнивает, приподнимает и делит.
  - Я считаю, мне это не идет. Я не подхожу для такого.
  - Зато отвлекает от неровностей кожи, - подкинули продавщицы почву для размышлений.
  - Будет хорошо смотреться в свете прожекторов. Хорошо подходит к кулисе. Декорации тоже в мягких тонах, сделаны специально под тебя, - сказал Франк.
  - Но это просто не мой стиль...
  - Стиль нужно развивать, - произнесла Маргарете Снизу. Вы же собираетесь вести шоу для молодежи, так что вам придется ориентироваться на вкус молодых людей.
  - Потом тебе еще и прическу сделают по моде, - сказал Франк.
  - Тогда будет совсем другое дело, - синхронно кивали все продавщицы.
  - И мы можем оживить все сумасшедшим платком, - сказал Франк.
  Продавщицы протянули ему один за другим такс, ансамбль с серо-зелеными куропатками, платок с колосьями и стерней в бежевых тонах, композицию из золотых пряжек и целую вереницу флажков и флагов в синих тонах. С ума сойти.
  Дада, думала я. Оживите меня. Я это заслужила.
  
  Вечером я сидела в компании тридцати четырех других матерей и отцов на родительском собрании. Это был информационный вечер, знакомящий с гимназией, куда теперь будет ходить Карл. Первое, что бросилось мне в глаза, это что почти все матери будущих гимназистов носили шейные платки. Завязанные узлом простенькие платочки, - это были непринужденные мамаши в свитерах и джинсах. Или шелковые платки на блузе - элитные, элегантные матери из серии 'МОЙ ребенок ходит в гимназию'. Или фасон с кистями, в образах, приближенных к природе - охотничий или лесничий стиль. Эти матери носили пуговицы из оленьих рогов или, как минимум, жилеты грубой вязки в деревенском стиле. И эти матери утро за утром выжимали своим детям свежий апельсиновый сок и клали им половинки сырого сладкого перца в контейнер для завтрака.
  Коренастая учительница с исконно немецкой фамилией Лангевеллпот-Бирман в костюме грубошерстного сукна в крупную клетку с юбкой в складку до середины лодыжки задрапировала плечи ПЛАТКОМ С ТАКСАМИ! Она, как де жа вю, напомнила мне себя, стоящую сегодня утром в магазине Маргарете Якоби в пронзительно освещенной кабинке для одиночного заключения. Это были сине-серые таксы на серебряном фоне. Я попыталась сосчитать такс. Минимум две дюжины такс находились на плечах учительницы и смотрели на на наблюдателя мертвыми глазами.
  Ни слова из сказанного учительницей не проникло в мой мозг. Неужто я действительно была уже в том возрасте, в котором, будучи дамой, возят с собой шелковый платок? Некоторые из присутствующих дам даже привязали свой незаменимый платок к сумке. Зачем? Это что, модно? Сейчас так носят? Это что, сумасшедше оживляет сумку, когда к ручке привязывают платок?
  Для чего вообще нужен этот шейный платок, спросила я себя. Сморкаться в него нельзя, машут им редко, орехи и ягоды в него собирают еще реже. Может, горькая правда в том, что им прикрывают шейные морщины? Но зачем тогда привязывать платок к сумке? Может, платок служит символом женственности, размышляла я, пока матери дискутировали, какой язык их детям учить первым - английский или латынь. Может статься, платок для дамы примерно то же, что для мужчины мобильный телефон или планировщик? Посмотрите, я дама! Я не выхожу из дома без платка! Мой сын изучает латынь и/или английский язык, так что я ношу шейный платок. Только обычные тетки, чьи дети не говорят на иностранном языке, не владеют никаким инструментом и не посещают гимназию, выходят из дома без платка. Жены академиков даже спать ложатся в платке. Наверное, они обвязывают им волосы в бигудях. Или душат им ночью своего супруга насмерть. Ах, ах, ах. Карла Штайн. Сейчас же вернись в окружающий мир. Ты тут присутствуешь не ради удовольствия.
  - По каким критериям я должна дать Кевину решать, английский ему учить или латынь? - вопрошала дама, чей шейный платок с ягодами и листьями в колючках носил имя 'Отто Керн'.
  - Это зависит от того, относится ваш Кевин к спокойному типу, что охотно решает каверзные задачки и мастерит что-то, или же он экстравертированный, креативный и общительный тип, который охотно артикулирует, - сказала учительница с таксами на плечах. - Спокойные пусть учат латынь, а экстраверты - английский.
  Тогда моему сыну лучше вовсе ничего не учить, подумала я мрачно. Его как мастерить не заставишь, так и слова из него не вытянешь. Ни на каком языке. Жалко, однако, что в школе нельзя выбрать предмет, в котором нужно молча поглощать лакричные улитки.
  Некий Максимилиан, принадлежащий даме с розовым ансамблем 'Лора Эшли' вокруг шеи, беспокоил свою мать, потому что он сутками напролет слушал оперы и постоянно пел партии сопрано из 'Тоски' и 'Богемы'. Она постоянно ходит вместе с ним в оперный театр, уже забрали себе абонемент бабушки с дедушкой, но Максимилиан, друг оперы, все не мог насытиться. Позволено ли будет в этой школе столь одаренным друзьям оперы отсутствовать на первых двух уроках, дабы невыспавшиеся дети могли отдохнуть?
  Учительница с таксами радостно донесла до присутствующих, что в школе есть свой оперный курс и что детям разумеется дозволено петь в детском оперном хоре, при условии, что они получали по всем предметам лишь единицы и двойки.*
  
  *в Германии обратная система оценкок. Единица и двойка соответствуют пятерке и четверке в российских стандартах.
  
  Многострадальная мать Максимилиана простонала, что это не проблема, Максимилиан учится только на единицы. Правда. Она годами надеется, что он хотя бы однажды принесет два балла. ОДНАЖДЫ. Остальные матери-в-платках смущенно кивнули. И их Аннабели, Виктории и Джессики были столь же честолюбивы и ориентированы на результат, что едва ли были полностью загружены балетом, верховой ездой, детским хором, водным балетом и гольфом. Возможно, эта школа предлагала игровые какие-нибудь игровые альтернативы. Я растерянно смотрела на присутствующих. Мой сын Карл хотел смотреть телевизор и играть на компьютере. Больше ничего. И я тоже мечтала о том, чтобы он иногда приносил домой 'два'. Взаправду.
  
  Тем временем разговор пошел о том, имеет ли смысл записывать ребенка в школьный хор и/или оркестр. Бело-синий полосатый платочек с узлом над пуговицей блузы сказал, её Сандро уже в восемь лет взял поощрительный приз на конкурсе 'Музицирующая юность' за игру на трубе. Самого же его, несмотря на угрозу наказания, никак не получалось отучить играть на трубе уже лежа в постели в девять вечера. Предоставит ли хор или оркестр достаточно альтернатив для столь страстной игры на трубе? Я раздумывала, утратив остатки собственного достоинства, о том, что мой молчаливый Карл открывал рот исключительно с целью поглощать лакричные улитки, и что ни с помощью хора, ни с помощью игры на трубе и/или на скрипке в оркестре отучить его от этого не получится. Учительница считала, что Сандро-трубач должен принять во внимание и то, и другое, раз уж у него такая жажда деятельности.
  Я робко подняла руку и спросила, есть ли какие-нибудь альтернативы для тех детей, которые не хотят играть ни Шопена, ни Бетховена, а охотнее всего молча проводят время за компьютером. Для таких детей, сказала коренастая учительница, в школе есть ориентированный на импровизацию ритмический кружок Орффа, ориентированный на менее одаренных мальчиков и девочек в качестве стимула к музыкальному развитию. Если мой сын окажется немузыкальным, он сможет попробовать себя в театральном кружке и/или в креативном кружке по рисованию, рукоделию, гончарному делу.
  Но и здесь я не видела ни единого шанса воодушевить моего флегматичного Карла. Он не хочет лупить по инструментам в кружке Орффа, не хочет в театральную группу. Единственный раз он еще в начальной школе поучаствовал в музыкальной постановке, а именно в роли дома. Точнее, как часть фронтона крыши. Много минут он должен был стоять на сцене с поднятыми руками, хоть и на заднем плане, и пока его соученики танцевали, пели, прыгали, смеялись и в полной мере демонстрировали аплодирующим матерям и снимающим видео отцам свой актерский талант и дар самопрезентации, мой сын кисло ворчал что-то сам себе, потому что так вытягивать руки было просто трудновыполнимой задачей. И ему так было не добраться до лакричных улиток.
  
  Изготовление поделок, лепка горшков и выпечка были ему так же далеки. Написание картин он считал ненужным и идиотским, особенно если в процессе приходилось прилагать усилия, чтоб вымыть кисть или оточить карандаш. Наивысшим издевательством он считал задачу по склеиванию пасхального зайца из множества пестрых фрагментов, которые нужно было лизнуть. Милый ребенок не желал играть с конструктором, не хотел мастерить вертолет из фрагментов лего и в гробу видал превращение тысячи кусочков пазла в замок Шванштайн, равно как и эксперименты с химической лабораторией. В нем не было потребности посмотреть на какашки от мухи в микроскоп и он не хотел написать ни слова для школьной газеты. Все это - "полный кретинизм и никому не нужно'. Единственная вещь, вызывающая его из летаргического сна, это компьютер и пакет лакричных улиток поблизости.
  Со вздохом я огляделась, сидя в кругу других, высокомотивированных и одаренных матерей. Наверняка это была моя вина, что мой мальчик так отстал в душевном развитии. Я просто недостаточно ему предлагала. В нем наверняка дремала тысяча талантов. А я была слишком глупой, чтоб заставить их проснуться. Кроме того, я никогда не носила шейные платки.
  
  Две недели до первых съемок 'Слова флирту'. Каждую свободную минуту я делала упражнения на своем красном коврике в гостиной. К счастью, у меня была уже упомянутая аудиокассета с упражнениями от фирмы Беба, которую я получила в качестве рекламного подарка в первые дни после родов, обнаружив ее в джутовой сумке, подвешенной на краю кровати. Упражнения были подобраны специально для только что родивших женщин с учетом их специфических проблемных зон и я знала еще со времен моих первых трех родов: Беба. Это помогает. Если полгода каждый день тренироваться пару часов по их методике, выглядишь, как новенький.
  
  В общем, я отослала Эмиля с малышами в парк, а ленивых старших выставила с футбольным мячом за дверь. Убедившись, что я дома одна, я содрала с себя безразмерный свитер и эластичные штаны, распахнула дверь террасы и окно в гостиной, и нажала на кассетном магнитофоне на кнопку 'старт'.
  - Мы начинаем с разогревающего упражнения для улучшения осанки, - произнес милый женский голос, который я за это время знала лучше, чем свой собственный. Поставьте ноги врозь и напрягите мышцы живота и ягодиц, - что я и сделала, и как сделала! - 'Ии рууки вверх, спину вытянуть, наклонить верхнюю половину туловища, руки к полу, снова распрямиться...'. Я стояла, лицом к шерстяному коврику и пыталась как можно точнее выполнять указания, не забывая при этом про растяжку и дыхание. Дама была невероятно милой и любезной. 'Второе упражнение', сказала она, в то время как где-то на заднем фоне журчало пианино. 'Теперь ставим ноги чуть шире и поднимаем сперва правую ногу и левую руку.' Снова заиграло в такт пианино, пока она чрезвычайно дружелюбно повторяла: 'И правую ногу поднять, ногу ааатставить, круг торсом в правую сторону, через левую сторону выпрямиться, поднять, держать, ногу аатставить, круг верхней половиной туловища в правую сторону, через левую сторону выпрямиться...' Я делала, что мне говорили. Эти упражнения уже вросли в мою плоть и кровь. У меня давно уже не болели мышцы. Я старалась делать все, что она мне говорила, чтобы через две недели превратиться в модную, в стиле последних молодежных веяний, мега-модную ведущую. Никто из моих от пяти до семи миллионов зрителей даже не подозревает, как ужасно я выматывала себя на шерстяном коврике. 'Сядьте на корточки и вытяните обе руки вперед. И: колени открыть, закрыть, открыть, закрыть, оба колена, правое, левое, правое, левое...'. Я напоминала себе кенгуру. Это надо бы проделать с Бёме, подумала я. Или с Биолеком. Или с Манфредом Кругом. Подвести этих господ к необходимости подобной унизительной деятельности, только для того, чтобы спустя три недели они смогли застегнуть штаны с низкой талией, которые до этого маскировали золотыми таксами. Хорошо, что меня в этом состоянии никто не видел.
  Как раз в то мгновение, когда я вниз лицом стояла на коленях на темно-красном коврике, пытаясь делать махи руками и ногами, передо мной внезапно возник Эмиль.
  Наверное, он беспрепятственно вошел через дверь террасы. Я испуганно приподнялась.
  - Что случилось? Что-то с Паулинхен?
  - Нет. Сспит. Катинка тоже.
  - Зачем ты пришел?
  - Поссудомойку разобрать, - сказал Эмиль. Только сейчас я осознала, что у него были стаканы в руке. Он элегантно перешагнул через меня и загремел стаканами в шкафу гостиной.
  - Эмиль! Это не обязательно делать сейчас! - я едва переводила дух и очень хотела провалиться сквозь землю.
  Кажется, он заметил, как болезненно я все это восприняла и как мне было перед ним стыдно.
  - Не бери в голову, - сказал Эмиль. - Ты сскоро сснова будешь очень сстройной.
  Он подарил мне очаровательную ухмылку на озорной мальчишеской физиономии. Потом он убрал стаканы и снова ушел.
  Я знала, что он соврал.
  Но этот сорванец мне нравился, правда.
  
  А потом мы сидели в самолете на Мюнхен, Эмиль, Паулинхен и я.
  Эмиль вел себя как тихий, предусмотрительный и постоянно присутствующий ассистент. При регистрации на рейс он держал Паулинхен - очень профессионально, очень естественно, очень нежно. Он никогда не был мыслями где-то еще, когда в нем была нужда. Только когда считал, что его не видят. Тогда он грезил наяву. Но сейчас он присутствовал на сто процентов. Он не только успевал за моими действиями, он меня даже опережал. Всегда был на шаг быстрее меня, забирая у меня вещи из рук, снимая чемодан с транспортера, пропуская меня первой при досмотре сумок, всегда вежлив, всегда внимателен.
  Перед тем, как подняться в самолет, Эмиль молча и ловко сложил детскую коляску и передал ее носильщику. В самолете я покормила Паулинхен. Как само собой разумеющееся, Эмиль высыпал мне в томатный сок соль и перец, так как у меня не оказалось свободной руки, а когда я переложила Паулинхен на другую сторону, он помог мне поправить свитер. Я посмотрела на него со стороны: ну что за парень!
  Кстати, он не носил джинсов с низкой посадкой. И у него не было тату. Его пупок, насколько мне известен, не был пирсингован, а в волосах не было геля. Он всегда носил джинсы, футболку или толстовку и кроссовки. Никакой остромодной фигни. Мне больше всего нравились его волосы до подбородка и неизменная бейсболка.
  Когда мы приземлились в Мюнхене, Эмиль быстро достал детскую коляску, разложил ее, уложил в нее спящую Паулинхен, потом протянул мне мой рюкзак и не забыл мою куртку. Иначе я бы все забыла.. за исключением ребенка, конечно. Я была страшно взволнована. Завтра я буду первый раз модерировать 'Слово флирту!' Вся на нервах, я ждала чемодан у ленты. Затем, ощущая сжавшееся сердце, я вышла через вращающуюся дверь.
  
  - Халло, Карла! - красивая, как картинка, девушка подбежала из толпы встречающих и вырвала у меня из руки чемодан.
  - Я Мелани, стажер. - Для просто стажера она была слишком потрясающей и крутой, эта Мелани.
  Мы поздоровались. Она носила одни из этих брюк с низкой посадкой, которые застегивались сразу над лобковой костью, и короткий топ с животом наружу. Пупок, разумеется, с пирсингом. Ее волосы были очень светлыми и сильно тупированными.
  Она бросила взгляд в коляску и произнесла: 'Мило.' Потом она посмотрела на Эмиля и снова произнесла: 'Мило.'
  Я незаметно взглянула на Эмиля. Показалась ли ему Мелани тоже 'милой'? Но по Эмилю ничего не было заметно. Мы проторили себе дорогу в толпе.
  - Я с утра заехала в Toys и купила детское сиденье, сказала Мелани, открывая дверь автомобиля.
  Эмиль добросовестно пристегнул спящую Паулинхен и подтянул ремни, как требовалось.
  Затем он сел рядом с Паулинхен и со мной на заднее сиденье, а Мелани села рядом с водителем. Как только повернулся ключ, завопило автомобильное радио. Бушующая музыка в стиле техно обрушилась на нас.
  - Пожалуйста, не так громко, - попросила я. - Ребенок спит.
  Водитель мастерски вывел элегантный черный мерседес с парковочного места и изящно выехал на автобан. Мелани взяла свой мобильный, набрала короткий номер и произнесла: 'Мы в пути.' Я рассматривала ее узкие загорелые запястья, на которых поблескивали изящные серебряные браслеты, ее длинные, красивые пальцы и ее стройные ноги в узких брюках. Почему бы ей не модерировать 'Слово флирту'? Она гораздо больше для этого подходит, чем я. Наверняка сама она считала так же.
  - Хорошо долетели? - поинтересовалась Мелани.
  Ну и вопрос. Я считаю подобные вопросы излишними. Видно же, что долетели мы нормально. Или интерес Мелани был искренним? Мне что, ответить во всех подробностях? Нет, капитан как обычно прервал мой сон ненужными подробностями о том, сколько тысяч футов сейчас между нами и Швайнфуртом, над которым мы как раз пролетаем и через скрипящие помехи громкоговорителя громогласно донес до нас всех, что за бортом минус сорок градусов, хотя никто не собирался выходить из самолета, и лысый перед нами без предупреждения откинул назад спинку своего кресла. В остальном перелет был нормальным.
  
  Мы долго ехали по пустынному серому автобану. Сейчас я чувствовала себя так, как, наверное, ранее чувствовал себя Эмиль. Неизвестные края. Страшноватые ожидания. Поля со жнивьем и просто поля. Индустриальные районы. Фабрики. Печные трубы. Мне не хотелось поддерживать small talk c Мелани, поэтому мы молчали. Эмиль в любом случае всегда помалкивал. Спустя еще полчаса мы свернули в безлюдный и серый район новостроек. Вокруг стояли контейнеры, на строительной изгороди висели раздрызганные плакаты, дети пригорода играли в лужах. И мне бы стоило лучше играть дома с моими собственными детьми пригорода, пронеслось в моей голове.
  - Мы почти на месте, - улыбнулась Мелани. Конечно же, у нее были красивые, как на картинке, безупречно белые зубы. Она же, яснее ясного, хотела стать телеведущей! Поэтому и работала здесь на стажировке. Наверняка она только и ждала моего провала, чтоб получить это шоу!
  За злые мысли боженька наказывает сразу. При повороте в район, где находились телестудии, меня настиг средний по величине шок: на стене одного высотного дома красовалось - в пятидесятикратном увеличении - мое изображение! Оно было предельно отвратительным, искаженным, складчатым и бугристым. Это какой-то художник-любитель попытался срисовать моё лицо с автограф-карты. Он снабдил его морщинами и складками, и теперь оно выглядело, как страшная карикатура или как привидение в аттракционе ужасов для нагнетания ужаса на людей. 'Наша 'Слово-флирту' - сводница!' - стояло гордыми буквами на стене дома. 'С 8 сентября смотрите на DER SENDER! Не пропустите!'
  
  Лучше бы я умерла. Я так выглядела? Кто это нарисовал? Как же он должен был меня ненавидеть. Что я ему сделала? Сколько ему за это заплатил мой злейший враг?
  
  - Выглядит мило, - утверждала Ода-Гезине, рядом с которой я сидела в комнате спустя короткое время. - По-настоящему модно, в девичьем стиле!
  У нее опять что-то застряло между зубами. И, помимо этого, ее нос украшал расчесанный до крови прыщ. Мать честная, подумала я, как безобразна может быть женщина. И это в такой профессии. Даже не верится. Ее волосы свисали с головы жирными сосульками. Толстые ноги засунуты в плоские башмаки, на серой юбке в складку красовалось пятно.
  - Как дела дома? - спросила она.
  - Благодарю, все в лучшем виде.
  - Дети?
  - Спасибо, хорошо.
  - Младенец в добром здравии?
  - Да. Ну правда. Все великолепно.
  - А этот.. мальчик?
  - Стоит поблизости. Вон, с коляской.
  - Ах, да. Халло. Он говорит на немецком?
  - Да. Его зовут Эмиль.
  - Короче, что касается изображения на стене дома: это ты. Ты так выглядишь, и в таком виде мы тебя берем. Если тебе это настолько неприятно, я охотно оплачу тебе семинар по самопринятию. Или сначала попробуешь так?
  - Да. Конечно. Разумеется. - Я кашлянула смущенно.
  - Натуральная, свежая и не приукрашенная, - сказала Ода-Гезине. - Мы все считаем, что это супер. Неправда ли, дети?
  'Дети', все, как на подбор, красивые, стройные молодые люди с гелем в волосах и в брюках с низкой посадкой, радостно закивали. Все эти Франки, Саши, Майки и Мелани и как они там еще звались, кивали и улыбались и были в прекрасном настроении и были такими модными и крутыми, что у меня подкосились колени.
  Никто не был задрапирован платком с таксами. Никто. Даже Ода-Гезине.
  Наша великая начальница мучительно поднялась со своего руководящего кресла. На ее чулке побежала дорожка.
  - Итак, дети, сейчас мы покажем Карле студию, затем покажем гардеробную, потом она на два-три часа идет в гримерную, а Саша пробует мейк-ап, в это время Таня проверит работу камер, а костюмеры подержат костюмы перед камерой, а потом нам понадобится парочка чучел для генерального прогона. Перед этим Рольф принесет двадцать подводок, которые вы подобрали, а Майк напишет их толстым маркером, и вы можете проверить в гримерной, сможет ли Карла это прочесть. Сильвия принесет фрукты и - что тебе еще нужно, Карла?
  - Ничего, спасибо.
  - Бутылочку, пустышку, в этом духе?
  - Благодарю, у нас все с собой.
  - Можем мы как-то сделать тебя счастливой?
  
  Боже, как они все обо мне заботились, как они старались. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить их?
  - Мне нужен коврик и кассетный магнитофон. - Я решила во время пауз прилежно делать гимнастику в своей гардеробной. Надеюсь, что она запирается, гардеробная. Чтобы не случилось так, что кто-то из местных голопузых ворвется внутрь и погибнет от смеха, увидев меня.
  - Точно. Ты же говорила. - Ода-Гезине хлопнула ладонями. - Все ясно, дети?
  Все дети кивнули и улыбнулись, они знали, что им делать и быстро удалились. Эмиль развернул коляску и в ожидании остался стоять возле дверей.
  
  Только я не знала ничего. Я знала, что изображение на стене дома отвратительно, и что я боялась Сашу, и что я не хотела одевать эти костюмы, и что я не хотела интервьюировать чучела, и что мне не нравилась идея с картонками, с которых я должна зачитывать тексты. Все это казалось мне каким-то искусственным миром из розового пластика. Большой магазин игрушек с кучей Барби, которые все выглядели одинаково. Но пути назад не было.
  
  Меня провели по зданию канала. Гремели железные двери, открываясь и закрываясь, горели объявления 'Тихо, идет съемка', в режиссерской было полно людей, которые кивнули мне и продолжили манипулировать рукоятками на пульте, бесчисленное количество людей пожали мне руку и представились, а я думала о тренерах, которые обучают способам запоминания такого количества имен, и мне понадобились титанические усилия, чтобы не запутаться во всех этих Майках, Сашах, Танях, Сарах, Джилл и Дженнифер и Люциферах и с первого раза и правильно запомнить их имена. Все они выглядели одинаково, в этом была проблема.
  В студии были осветители и операторы, они суетились с проводами и перекрикивались и переставляли дальше и ближе, и я снова пожимала руки и запоминала лица и заучивала имена. Манни и Тони и Пракси и Польди и Мичи. Это были операторы. Ферди и Пеппи и Трауди и Сеппи - это осветители, выходцы из Баварии.
  - Никогда не пытайся понравиться баварцу, - пыталась привить мне Ода-Гезине во время нашего последнего разговора в Баварском дворе. - Никогда не напяливай дирндль или куртку с пуговицами из оленьих рогов. И никогда не пытайся говорить на баварском диалекте. Иначе ты потеряешь лицо среди них.
  Пыталась ли Ода-Гезине сама когда-нибудь понравиться баварцам? Наверняка не какой-нибудь внешней ерундой. Во всяком случае, я была далека от того, чтобы пришивать к своей одежде пуговицы из оленьих рогов или втискиваться в дирндль или говорить, как баварцы. Но я поблагодарила за совет, данный мне с добрым умыслом.
  - Настоящие баварцы принципиально не подпускают к себе северян, - сказала Ода-Гезине. - Но если они пустят тебя в свое сердце, в свое тирольское, то уже по-настоящему.
  Я запомнила это, как и многое другое, и сохранила в своей долговременной памяти.
  
  Мелани, обложечно красивая практикантка, отвела меня в гримерную. Там уже находился в ожидании Саша над тысячью кисточек и кистей и баночек и карандашей и многих, многих бигудей. О боже, думала я. Когда я собираюсь куда-то выйти, мне требуется ровно три минуты на все сборы. Три. С сушкой волос феном - десять. Но этот парень не выглядел торопыгой. Саша выглядел скорее болезненным: худой, бледный, волосы ежиком, причем как на голове, так и на лице, обладал сутулой спиной - вероятно, от частых наклонов, и весь в черном. Его жилетка в местных традициях заканчивалась ненамного ниже сосков. В этих кругах было просто обязанностью бегать в подобном стиле. Разумеется, кроме Оды-Гезине. Она так не бегала. Она могла себе это позволить исходя из иерархических привилегий.
  Саша протянул мне вялую лапку: 'Привет, Карла, я Саша.' Он пах холодным сигаретным дымом.
  Я уселась в черное кожаное кресло и предоставила Саше священнодействовать.
  Кисти для пудры и кремы и тени для век и какой тон для скул и глаза мы оставим в натуральном виде и лишь закапаем в них капли, это дает сумасшедший эффект и один штрих розового подходит к декорациям, а шею мы затонируем очень мягко, а волосы уложим в девичьем стиле. Я подавила зевок.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"