Тепло, конечно тепло, но - по-октябрьски тепло. И слава богу, разумеется, что не снег и не холодная вода с неба на голову моросит, но теплота эта всё равно нерадостная, как социальное пособие - ведь лучшее в этом году промчалось уже, рассчитывать на нежданное счастье не приходится; проводить бы годок, а вот в новом, глядишь, авось и подфартит.
Листочки почти все пооблетели, небо голубенькое, но без интриги, так, ситчик выцветший, солнце и светит, да вроде и не солнце это, а бледная китайская подделка. Из птиц остались вороны, галки да воробьи, на улицах безлюдно, и даже по этой, называемой набережной, редкий теперь пешеход пройдёт. Так что никто почти не видит там, внизу, под горкой, сначала земляной, а ниже покрытой изъеденным годами бетоном - оттого и набережная, а как же-с - не видит рыболова, мужчину средних лет. Он стоит у кромки воды, регулярно перезабрасывая леску, сносимую течением; рыба, кажется, не клюёт, но рыболов наш этим не очень-то и огорчен. Да и вообще, странный он какой-то рыболов... Вроде бы и одет по-рыболовски, и снасти у него рыболовские, и делает всё по-рыболовски - ан нет, если присмотреться - не то тут что-то, не в охотку ему рыбная ловля, стоит, время тянет, ждёт чего-то.... Но некому присматриваться, середина октября, будний тёплый денёчек, недавно закончился обед в учреждениях и по провинциальному пустовато в городке.
А события, меж тем, готовятся нешуточные. Если бы можно было подобраться к рыболову поближе и присмотреться, то в ухе у него легко обнаружился бы наушник с проводком, как у ведущих телешоу. Вот и сейчас, если судить по сосредоточенному выражению, которое появилось на лице у Рыболова (будем так его называть), можно заключить, что получено некое голосовое сообщение. Какое именно: "Бабушка приехала" или " В Сантьяго идёт дождь", или другое что - сказать невозможно, но получивший его понял, что до начала дела, к которому он с коллегами готовился несколько последних месяцев, осталось минут десять, от силы пятнадцать; а ведь если пройдёт оно гладко, то некоторое время заботы материальные не будут их беспокоить вовсе, а если не гладко - не сносить ребятам головы...
Давненько уже, в самом начале февраля, один господин из группы, в которую входит и Рыболов - назовём его, для определённости, К., по первой букве настоящей фамилии, которую он не сразу и вспомнит, если спросить об этом в лоб - проводил время в Египте, в Хургаде. Можно было бы сказать - отдыхал, но люди его профессии - а профессия у всех членов группы была одинакова: бандит - не отдыхают никогда, на стрёме вечно. Там, в Хургаде познакомился К. в отеле с девушкой, обычный девушкой из небольшого российского городка Н, приехавшей с мамой и младшим братом погреться и понаделать экзотических селфи для повышения самооценки. Девушка была почти обыкновенная, а К. - мужчина спортивный, видный и при деньгах, и вот чтобы его заинтриговать и удержать, девушка старалась показать свою значимость и близость к тайнам и капиталам, дав с этой целью понять, что не совсем уж она провинциальная дура, что и ей на работе - а работала девушка в банке - приходится иметь дело с крупными деньгами, очень крупными, и это в их, прямо сказать, небольшом городе.
Город Н стоит на реке, и эта довольно заметная река делит область на две неравные части; в меньшей, где наш городок является главным городом, находится шесть районов, и в Н располагается офис Центробанка, их обслуживающий. Постоянного моста через реку в городе нет, только летний понтонный, а зимой между берегами ходит паром, пробивая, как Серая Шейка, канал во льдах. По одной из многочисленных инструкций Центробанка, деньги нельзя перевозить на речных паромах, а по другой - районы могут получать деньги только из своего регионального - областного, то бишь - отделения; для того же, чтобы привезти необходимые районам деньги по постоянному мосту зимой, пришлось бы делать немалый крюк, больше чем в полтыщи километров, что также не приветствовалось по соображениям безопасности. Говоря короче, в городском офисе Центробанка на зиму создавался денежный резерв, который поступал перед уборкой понтонного моста. Сумма резерва менялась год от года, но в среднем составляла 600 миллионов рублей. Сначала резерв привозили частями, однако, в последние года из-за рационализаций и оптимизаций доставляли весь зараз.
Понятное дело, информация эта была строго для служебного пользования, и девушка - ну конечно! - не должна была ею делиться. Рассказ об этом был должностным преступлением, за которое - узнав - её выгнали бы с работы, а может быть, даже и наказали как-то. Но у девушки была влюблённость, а мужчина скучал в её обществе. И вот она решилась на этот - не самый ещё крайний - но всё же отчаянный шаг.
Но на К., однако, рассказ не произвёл, казалось, никакого впечатления, как будто он его и не слышал: по-прежнему он не воспринимал девушку всерьёз, подкалывал её и чморил, а через пару дней заявил, что срок его путёвки закончился, нежно поцеловал расстроенную девушку в щёчку и отбыл восвояси, окончательно испортив ей так много обещавший отдых.
Через два дня К. встретился в Праге с человеком, которого стоит назвать Боссом - он действительно был в названной выше группе неформальным (ну а каким же ещё - не было ведь у них отдела кадров или штатного расписания!) лидером. Они сидели в пивном саду на высоком берегу Влтавы, вдалеке от туристских троп и не торопясь тянули пиво. Прага была уже вся бесснежная, люди ходили в лёгких куртках, но пивной сад был пуст и никто не мешал нашим переговорщикам, кроме первых проявлений весны, на которые они, как люди весьма эмоциональные, обращали большое внимание.
И вот через пару недель после этого разговора в город Н - который утопал, совершенно утопал в сугробах после очередного, которого уже в эту зиму, снегопада и казался островом на глади сверкающей на солнце белоснежной пустыни, явился их коллега, для - как он сообщал, когда сильно приставали - написания серии статей о древней местной охоте - кошачьих боях, которые издавна устраивались в Н в начале марта, а сейчас приобрели особенный, патриотический характер на фоне повсеместно культивировавшегося возврата к исконным российским ценностям. Он шатался по городу, заглядывал во все дыры, угощал людей пивом и водкой в местных кафе и забегаловках, и неделю прожил на широкую ногу, узнав о котах и о кошках столько, что мог бы читать на эту тему лекции где-нибудь на американском Среднем Западе. Вернувшись к себе в Испанию - где постоянно проживал - он три дня провёл за компом, излагая впечатления о визите в Н. в пространном отчёте, который передал Боссу при личной встрече на футбольном матче Барселона - Реал Мадрид.
Следующим примечательном событием в истории нашего дела явилась встреча в скоростном поезде, идущем по маршруту Гамбург - Мюнхен, пятерых человек: Босса и ещё четырёх фигурантов (в их числе был и Рыболов, замерший сейчас в ожидании), которым предстояло взять на себя организацию хлопотливого мероприятия по изъятию у Российской Федерации 600 миллионов рублей. Места в вагоне были зарезервированы таким образом, что на перегоне Франкфурт - Штутгарт вся компания оказалась в одном купе и полностью его собой заполнила, хотя садились все - а потом и выходили - на разных станциях. Два часа неторопливой беседы в кругу единомышленников оказалось достаточным, чтобы оценить перспективы и наметить этапы предстоящей операции; последние полчаса просто болтали, прикладываясь по очереди к фляжке с Камю, так кстати оказавшейся у одного из участников встречи.
Вследствие этой беседы в мае в городок приехал из Москвы молодой ещё человек, страдавшей аллергией, от которой он намерен был излечиться, прожив месяц в санатории, расположенном в чудесном сосновом лесу, подступающим к Н со стороны реки. Кроме лечебной, у молодого человека была ещё одна цель: на волне пересмотра сюжетов и доминант древнерусской истории, он намеревался, будучи историком-любителем, проверить одну свою гипотезу, а именно что или сам Н был упоминавшемся в старых русских летописях городом Подберезовым, сменившем впоследствии название, либо город этот находился от Н в непосредственной близости. Сразу после приезда Москвич - назовём его так по названию столицы, в которой он действительно проживал - повстречался с местными краеведами, задал им несколько вопросов и высказал пару своих идей, от которых нашла на краеведов оторопь: они-то на вещи смотрели по старинке и сомнение в однажды утвердившейся парадигме склонны были рассматривать как конец света или новую перестройку. Огорчённый таким отношением, Москвич общение с ними прекратил, краеведов впредь избегал и дальше работать начал в одиночку: посещал местный музей и объекты культурного наследия, много ходил по улочкам, оставшимся от средневекового Н и находящимся неподалёку от реки, где теперь было средоточие различных контор и банков. Не забывал он, конечно, и про лечение, пропадая порой от завтрака до ужина в сосновом лесу, раскинувшемся на берегу реки. Москвич был планировщиком и задачей его была разработка трёх детальных реалистичных планов намеченного экса, из которых впоследствии будет выбран один. Если план удавался, Москвич входил в долю, в случае жестокого провала речь могла пойти, напротив, о существенной компенсации - такая вот особенность этой, с позволения сказать, профессии.
План же был выбран в конце июня в Суздале, на Празднике огурца, где отметились Босс, Москвич, Рыболов и ещё двое господ, совещавшихся в купе между Франкфуртом и Штутгартом. Погода была тёплая, но беспрестанно дождливая, вопросы рассматривали в кабинете ресторана, находившегося почему-то в монастыре. Пили медовуху и водку - но мало, конечно - а закусывали разнообразными блюдами из огурцов. Вечером сходили на службу в церковь, поставили свечки, и допоздна бродили по растревоженному праздником городу. В итоге план был выбран, самый простой и очевидный, и, кажется, единственно возможный. Непосредственных исполнителей будет трое, ещё двое будут обеспечивать снабжение, информационную поддержку, связь и прикрытие, срок операции - октябрь, разумеется.
С конца сентября в городок в разное время прибыли трое бандитов, все с поддельными документами: первым - Рыболов, появившийся в самом начале нашего рассказа. Он снял квартиру и выдавал себя за военного пенсионера, получившего жилищный сертификат и собирающегося перевести в Н семью. Второй - справедливо звать его Шумахер за невероятное мастерство в управлении любым транспортным средством - проживал сначала в гостинице, а потом тоже снял квартиру и всё собирался устроиться шофёром в местную организацию, строившую на Севере и в Сибири, но базу имевшую в Н. Всё остальное, кроме того, что был он шофёром, являлось, конечно, враньём, но отметим ещё раз, что шофёром он был феноменальным, от бога, и роль его в намеченном деле была, пожалуй, основной.
А вот третий приезжий снял домик в пригородной деревеньке и изображал из себя московского художника, находящегося в душевном и творческом кризисе. Этот Художник и впрямь неплохо рисовал, на почве злоупотребления алкоголем он сдружился с местными рыбаками-браконьерами, писал их портреты, больше похожие на шаржи, ездил с ними на ночные рыбалки и даже приобрёл старенькую лодку-казанку с мотором Вихрь. Интерес к рыбалке он объяснял благотворным влиянием, оказываемой ею на его расшатанную нервную систему. К Художнику регулярно приезжали гости на больших чёрных джипах, может, из областного центра, а, может быть, и из Москвы; шумные компании, включая очень даже симпатичных и молодых женщин, было весело до полночи, богема, одно слово. Интересно, что когда в домик, где проживал Художник, нагрянули через некоторое время правоохранительные органы, то не нашли никаких следов его пребывания. Было некоторое количество отпечатков пальцев, не криминальных, какие-то безликие предметы, типа мультиварки Скарлетт и электрочайника Филипс, но чего-то особенного, характерного для такой яркой личности найти не удалось. Ни номеров приезжавших машин никто не запомнил, ни номера мобильника Художника, да что там - даже в отношении его имени, цвета глаз и волос у друзей-приятелей оказались разные мнения. Несколько нарисованных им портретов и пейзажей были конфискованы - причём, не без сопротивления - в рыболовной среде, какое-то время они стояли, прислонённые к стене, в кабинете у местного следователя, а затем и они пропали - неведомо куда. Да, в разведке бы человеку работать...
Эти трое гостей Н никогда не встречались - по крайней мере, днём на людях - и на окружающих производили впечатление личностей праздных и, в общем-то, никчёмных, но за месяц они сумели выискать, вынюхать и подсмотреть все (ну почти всё, разумеется), что было необходимо для реализации намеченного экса, а потом и обсудить нарытое многократно и в общем, и в самых мелких частностях. План, разработанный Москвичом, наполнилась реальным живым содержанием, и, начиная с какого-то момента, оставалась только ждать, когда инкассаторы из банка поедут в областную столицу за деньгами. День такой поездки бандиты тоже научились определять почти безошибочно, и вот, наконец, сегодня этот день очень похоже, что настал.
Но вот опять Рыболов напрягся - значит, новое сообщение поступило, и тут же от другого берега отчалила и пошла по направлению к нему лодка с мотором, но мотор у неё совсем не старый советский Вихрь, а новенький японский Ямаха; полминуты не прошло, как она ткнулась в берег у ног Рыболова. А сидит в лодке - вернее, только что сидел, он прям выпрыгнул из неё - ну, конечно, Художник. Почти не произнося слов, они начинают какие-то приготовления, и вслушиваются, и слышат - не слухом даже, а каким-то особенным сверхчувством - как выезжает со двора на дорожку КАМАЗ с кузовом, наполовину наполненным песком, и медленно-медленно катит вниз по улицам и поворачивает ещё там, высоко, на набережную. А навстречу ему бодро летит в горку по пустой дороге бронированный ФИАТ с инкассаторами, он только что переехал реку по мосту и будет здесь, над Рыболовом с Художником минут через семь, нет уже через три, через полторы...Все расстояния проезжены, отхронометрированы, выверены.
Разогнавшийся КАМАЗ страшной силой бьёт ФИАТ и выталкивает его с дороги под гору. Машина уже катится, переворачиваясь, а звук к лодке долетает с задержкой - глухой удар молота по наковальне, и дальше - как будто летит под гору ящик с металлическим ломом внутри. Потом, через минуту, раздаётся ещё один странный растянутый звук-скрежет: это Шумахер положил КАМАЗ на асфальт поперёк дороги, перекрывая подъём на набережную - теперь поднятым по тревоге ментам придётся объезжать по верху, а это даст выигрыш в 10 минут. Но для Рыболова и Художника второй звук остаётся не услышанным, они видят только искореженную инкассаторскую машину, которая не докатилась до идеальной позиции метров 30, заметно увеличивая опасность для грабителей, если сверху начнут палить. Главное сейчас - вскрыть ФИАТ, и Художник быстро и уверено крепит липкую взрывчатку С4 на кузове по заранее разработанной схеме. Готово, отбежали, залегли - взрыв! Огонь и дым - но удачно! отсек с деньгами открыт! Что при этом будет с беднягами-инкассаторами - бандитов волнует меньше всего; они не звери, но вот сейчас не думают даже о собственной судьбе и нацелены только на одно: быстро и эффективно выполнить намеченные планом действия, а также устранить любые препятствия, если они возникнут. С момента столкновения машин прошло минут пять, Рыболов и Художник начинают - бегом, разумеется - переносить мешки с деньгами в лодку, бросая их в большой пластиковый ящик, и в это время появляются первые люди: снизу со стороны съезда к мосту ковыляет Шумахер, а наверху, на тротуарах возникают редкие любопытствующие граждане. Шумахер пострадал: лицо его залито кровью, одна рука просто болтается, кажется, он ею не владеет, и передвигается он медленно и боком, как паралитик. Сейчас он жалок и смешон, но свою роль Шумахер отыграл блестяще, и теперь его сверхзадача - не отвлекая подельников доковылять до лодки и свалиться в неё. Ему это удаётся, и он даже сам делает себе укол через одежду, достав шприц из специальной аптечки, заботливо приготовленной в лодке. А Художник тем временем отпугивает зевак - он даёт одну, другую, третью очередь вверх из автомата Р90, психические, неприцельные. И люди в ужасе убегают от края откоса. Но через некоторое время появляются вновь... Однако, дело уже сделано - мешки брошены в лодку, туда прыгают Художник с Рыболовом, на бетоне разгорается изувеченный инкассаторский автомобиль - и в это время сверху раздаются первые выстрелы. Но это пистолеты - на набережную выскочили полицейские и палят из табельного оружия. На таком расстоянии стрельба из Макарова не опаснее хлопушки, а автоматов пока не слышно. Лодка, мощно стартуя, выходит на середину реки и на глазах зевак, столпившихся на набережной, глиссируя, устремляется против течения к речному повороту и минут через пять совершенно исчезает из глаз. На набережной же собирается толпа, которая протусуется до темноты - такого происшествия со стрельбой и взрывами в городке не было за всю его историю со времён Ивана Калиты.
А бандиты в лодке всерьёз опасаются преследования: это может быть, например, скоростной катер МЧС, который обычно стоит у причала рядом с понтонным мостом или вертолёт службы охраны лесов, иногда пролетающий над городком. Но они очень надеются - и не без оснований - что быстро менты не смогут договориться ни с теми, ни с другими; отчасти с целью затруднить переговоры и запугать МЧСников Художник и устроил стрельбу перед отплытием. В лодке у них две РПГ Муха, чтобы отпугнуть катер, если он всё-таки появится. Но бандитам везёт - катера нет, нет и вертолёта. Через полчаса они пристают к берегу, к заранее обустроенной укромной площадке. Здесь у них много дел: сначала специальными ножницами вскрывают три наугад взятых инкассаторских мешка - везде запечатанные пачки купюр по пять тысяч рублей, всё отлично, так и должно быть. И вот все мешки сложены в большом прочном пластиковом ящике, на него аккуратно устанавливается уплотняемая крышка и тщательно стягивается специальными креплениями по периметру. Затем все переодеваются, помогая Шумахеру, которому по-прежнему и всерьёз нехорошо; кроме перемены одежды, снимают парики, наклеенные усы, бородки и прочие штучки, которые применялись для изменения внешности. Одежду, рыболовные снасти, а также всё-всё-всё, что использовалось сегодня, укладывают в большой мешок. Шумахер получает ещё один самый мощный из имеющихся уколов и через пять минут лодка вновь отплывает, а ещё через десять они на месте, здесь ящик с деньгами будет затоплен. Место это было тщательно отобрано по целому списку показателей: например, глубина здесь восемь метров, дно каменистое с небольшим слоем ила. Сейчас специальной фотокамерой, поднятой на палке, снимается круговая панорама и определяются координаты точки утопления с точностью до 10 метров, немедленно эта информация передаётся через интернет, после чего камера разбивается о край лодки. Затем за борт сбрасывается ящик, быстро идущий ко дну. Ящик оснащён маяком для передачи данных о его местонахождении, маяк включается при получении серии определённых сигналов, поданных с расстояния до километра от ящика. По действующему плану, деньги будет подняты зимой, водолазами.
Лодка опять в движении, и ещё через десять минут высаживают Рыболова - ему необходимо пройти от берега вглубь леса около километра, найти схрон, где дожидается корзина с собранными ранним утром грибами - небольшой шедевр Художника - и, выдавая себя таким образом за грибника, Рыболов должен доехать автобусом до платформы электрички, а затем до областного города, где переодевшись ещё раз, взяв вещи в автоматической камере хранения, на поздней вечерней - почти ночной - электричке добраться до Москвы и там на некоторое время раствориться. Всё это Рыболов проделает без сучка и задоринки и, проведя две недели в Москве, приедет на заранее намеченную встречу с подельниками в Амстердам, но, однако, никакой встречи не состоится, потому как кроме Рыболова, никто на неё не явится.
А лодка вновь летит над рекой, опять замедляется и пристаёт к берегу, Художник помогает выбраться Шумахеру. Укол, кажется, оказал действие - Шумахер плох, но на ногах держится уверенно и на вопросы отвечает внятно и в тему. Вместе они залезают на невысокий здесь правый берег реки и находят тропинку в густой спутанной луговой траве, по которой Шумахеру надо будет пройти километра полтора до дороги, где его должен встретить ещё один бандит, который сегодня вёл инкассаторов от областного банка до моста и дал сигнал к началу операции. Вдвоём они будут ехать вечер, ночь и утро до Самары, а оттуда по уже купленным билетам вылетят в Грецию, на Крит, где проведут вместе две недели отдыхая all inclusive, а затем должны прибыть в Амстердам, на бандитскую сходку. Машина, кстати, уже ждёт, но вот добраться до неё Шумахеру не удастся. Минут через десять после расставания с Художником ему опять станет плохо, ноги начнут заплетаться, и в момент, когда он будет идти по гребню овражка, Шумахер потеряет сознание, упадёт и съедет на несколько метров вниз, в гущу разросшейся травы и кустов, где его только завтра днём отыщет собака двух охотников, без толку шатающихся с ружьями по заливным лугам. Второй бандит будет долго ждать его, потеряет терпение и уже в сумерках пойдёт навстречу, вопреки инструкциям. Идя, он собьётся с пути и выйдет к реке в другом месте, никого, разумеется, не найдя; вернётся, и будет ещё долго ждать, до полной темноты, а потом поедет в Самару и полетит на Крит один. Отсутствие Шумахера окажется для него роковым - оставшись на две недели в одиночку и имея слабость к алкоголю, он начнёт напиваться, сначала вечерами, а потом и днём, пытаясь в таком состоянии переплыть на другую сторону бухты. Когда он станет тонуть в первый раз, его спасут, но уроком это не послужит, и через два дня, уже под вечер, он, опять нагрузившись, вновь отправится покорять водную стихию, и помочь ему уже не смогут. Хватятся его за ужином - он был колоритной фигурой, и отсутствие его будет заметным - а тело найдут на следующий день.
Шумахер же окажется живым, но без сознания, его с превеликими трудами доставят и поместят в местный сосудистый центр. Выяснится, что в мозгу у него обширная гематома, его прооперируют, пару недель он пробудет в коме, но выкарабкается и потихоньку пойдёт на поправку. Событие это не останется без внимания следаков, которые, конечно, почувствуют связь между нападением на инкасаторов и неизвестным, найденным на речном берегу, но доказать ничего не смогут - его отпечатков, как и частиц с его одежды в немного погоревшей кабине КАМАЗа найти не удастся, сам КАМАЗ, кстати, как выяснилось, принадлежал местному Водоканалу и по документам уже неделю находился в ремонте; объяснить его появление в день ограбления на дороге не смогут ни начальник гаража, ни механик, ни диспетчер; всех троих уволят с работы за проявленную халатность. За Шумахером установили наблюдение, на момент выписки у него была диагностирована устойчивая амнезия и потеря личностной идентичности; он был признан недееспособным инвалидом и помещён в психоневрологический интернат. Действительно ли Шумахер настолько болен или успешно косит - оставалось постоянным яблоком раздора между врачами и следователями, врачи - а для консультаций приглашались в качестве экспертов региональные медицинские светила - категорически настаивали на первом, следствие - на втором. Впрочем, динамика его состояния была определённо позитивной и прогноз положительным, но вот сколько потребуется времени для восстановления бедолаги - озвучить не решался никто.
Меж тем лодка под управлением Художника продолжает движение. Минут через двадцать он сбросит в реку мешок с вещами (его этой же осенью поднимут рыбаки с ватаги, когда будут шарить кошками по дну в поисках тела своего приятеля, утонувшего по пьяни, откроют мешок, подивятся содержимому, но никуда не сообщат, а найденные вещи разделят и будут использовать для собственных нужд), а затем, уже под лучами красного, сползающего за край земли Солнца, пристанет к бережку, топориком пробьёт лодочное дно и сильно оттолкнёт лодку. Та будет плыть по течению, постепенно наполняясь водой, и метрах в пятидесяти от берега скроется с глаз. Лодку, кстати, никогда не найдут, и навеки останется на речном дне новенький мотор Ямаха, автомат Р90, две Мухи, немного липучки С4, распотрошённая спецаптечка офицера ГРУ Генштаба и несколько ещё полезных, но не нужных для обычной правильной жизни вещей.
Художник пройдёт пару километров вдоль реки, подымется на береговую кручу и проведёт ночь в заброшенном, но подготовленном для ночёвки доме на краю полупустой вымирающей деревни. Утром он выйдет на трассу, доедет на автобусе до районного городка, затем до другого городка покрупнее, где сядет на скоростную электричку и через несколько часов окажется в Казани. Там он проживёт пару дней, посещая аквапарки и достопримечательности этого оригинального города, в котором перемешались Русь и Орда, успеет познакомиться и сблизиться с местной татаркой, а потом улетит во Франкфурт, а оттуда в Испанию, и приедет на виллу того первого визитёра города Н, знатока кошачьих боёв. Там уже гостят Босс и Москвич, и все вместе они будут весело проводить время, отмечая, как им кажется, удачное завершение первой половины дела. Идиллия, однако, будет вскоре нарушена: испанская полиция в рамках проведения операции по нейтрализации русской мафии окружит виллу и попытается всю компанию арестовать. Разгорится ожесточённая перестрелка, в ходе которой несколько полицейских будут ранены, а Художник застрелен. Троих оставшихся бандитов арестуют, и пути их разойдутся: хозяина виллы осудят в Испании за организацию подпольных казино, сутенёрство и рэкет, а Босса и Москвича депортируют в США по делу об ограблении и нанесении тяжкого вреда здоровью американскому дипломату в Милане, что имело место полтора года назад. Босс действительно принимал в этом участие, а вот Москвич к избиению и ограблению дипломата был категорически непричастен, а оказался лишь внешне похож на одного из нападавших и ошибочно был опознан. Около года, находясь под следствием в США, он будет доказывать свою невиновность, докажет в итоге, будет возвращён в Испанию и там сядет за оказание вооружённого сопротивления полиции.
Рыболов, приехав в назначенное время на сходку в Амстердам и никого не застав, поймёт, что что-то пошло сильно не так и решит пока в Россию не возвращаться. Сначала он прибьётся к местной русскоговорящей шпане, а затем свяжется с наркомафией, где почувствует себя совершенно как рыба в воде. Но при этом, конечно, он снова и снова будет пытаться получить информацию о судьбе участников ограбления инкассаторской машины в городе Н и его исходе, однако долгое время безуспешно, и лишь через год снова в Праге они встретятся с К в рождественскую неделю, и глядя сквозь окна гостиничного номера на беснующуюся в море огней толпу, поделятся собранными сведениями и обсудят, как можно подобраться к деньгам, лежащим в России на речном дне. Но денег к этому времени там уже не будет.
Часть вторая.
Русский жемчуг.
За два месяца надоесть успело всё. Надоела мутная водная поверхность, разрезаемая надвое носом, и вода, взбиваемая в сахарную вату за кормой, надоело валяться на палубе, на песке или на травке под солнцем и без солнца, и даже под луной; наскребла рыба в разных видах и яйца в одном виде - варёные - на обед и ужин, опостылели йогурты на завтрак, опостылели берега: правый высокий и обрывистый, левый низкий и заросший непролазными кустами, бесконечно тянущиеся с обеих сторон - всё, всё, решительно всё! И даже звёзды, поразившие воображение в первые ночи, великолепные, не сравнимые ни с чем звёзды в небесном чертоге не так уже трогают, и утренняя свежесть, простая, но бесценная, не настолько пленительна, и полуденные облака в бездонной голубизне как-то уже...да... Начинаешь скучать по подземному гулу метро, по пресно-неполезному Макдаку и ядовитым автомобильным выхлопам, по очаровательным московским вечерам с таинственными, загадочными сумерками. Из того, что во-вот уже кончится, по настоящему жалко было одного - свободы, которой точно не будет в Москве, жизни без начальников и подчинённых, без проклятой суеты, пустой трепотни и жалких понтов. И может статься, что той жизни, которой они живут сейчас, не будет больше никогда, потому что ведь не было её никогда прежде.
Наполовину съеденный ржавчиной катерок, развозивший в лучшие свои годы бакены по Волге и доставлявший колхозников на рынки, а начальников - на загородные пикники, отыскали в затоне Рыбинского судоремонтного завода, подварили, перебрали дизель, обновили интерьеры и щедро обмазали краской. Сильно лучше от этого он не стал, но хотя бы не возникало теперь необоримого желания ложиться спать в спасжилете. Однако если бы не Игорёк, далеко "Русский Струг" - так горделиво он теперь величался - не уплыл бы, но Игорёк был энтузиастом... Игорёк - это да...
Игорёк и был вся корабельная команда, а в качестве пассажиров на судне находились две очаровательные (а если вправду - совершенно обыкновенные ) девушки-ныряльщицы, то бишь дайвингистки, и биолог (не ботаник) - зоолог Коля. Но это формально, а в действительности все четверо быстро сдружились и превратились в слаженную команду, и их начальники - будь они рядом и видя всё в деталях - назначили бы себе дополнительные бонусы за удачно проведённый кастинг и за несуществующее руководство их замечательной работой. А на работу эту можно было подивиться...работа заключалась в поиске жемчуга!
При слове жемчуг перед глазами возникает следующая банальная картинка: измождённый чернокожий ныряльщик прыгает с утлой лодчонки в чистейшее прозрачное-зеленоватое море и, задерживая дыхание на полчаса, находит на дне, устланном белым песком, раковину с крупной блестящей жемчужиной, а мимо проплывают любопытные разноцветные рыбы и пробиваются сквозь толщу воды лучи полуденного солнца с голубого жаркого безоблачного неба... Примерно так оно и бывает в жизни, когда добывают морской жемчуг. Но есть ещё речной жемчуг, не сильно от морского отличающийся, и изготавливают его пресноводные моллюски, живущие в обычной мутноватой речной водице, и не только в Индии или в Китае, но и в простых северных русских реках: Двине, Онеге, Клязьме, Волге - а всего их при царе Петре насчитывалась более 150 жемчуженосных рек и речушек. По этой причине жемчуг был демократичной драгоценностью - украшения из него не чуралась одеть дворянка и княжна, но могла носить и крепостная крестьянка, если её мужчина не побоялся нырнуть в ближайший речной омут и был удачлив. Однако, как известно, всё хорошее было в далёком прошлом, до исторического материализма, а потом жемчужный промысел захирел, а вскоре и вовсе сошёл на нет. Но промысел промыслом, а моллюски моллюсками - они-то остались. Плодились и размножались, мучились в водах, отравленных индустриализацией, сначала капиталистической, потом социалистической, и вновь капиталистической, но выстояли, прижились и, наконец, обратили на себя внимание каких-то менеджеров среднего звена неугомонных венчурных компаний...
Лена бросила ласты и маску у самой кромки воды, акваланг оставила немного поодаль, попрыгала на одной ножке в направлении лежащих на двуспальном надувном матраце ребят, пытаясь вытрясти воду из уха (ничего не получилось, конечно), прошла последние метры, увязая в белом сухом приятно-тёплом песке, недовольно поглядывая на живот и грудь - купальник был куплен в хорошем магазине за очень хорошие деньги, а за два месяца заметно выцвел и вообще потерял товарный вид, обидно...
- Мальчики, там большой ящик.
Игорёк и Николай, оторвав от матраца головы, недоумённо смотрели на неё какое-то врямя, а потом Колюня наибанальнейше спросил:
- Какой ещё ящик?
- Уж и не знаю какой, вроде не металлический и не деревянный, плассмассовый, наверно, или из инопланетных материалов.
- Почему инопланетных? - мальчики задали этот вопрос почти одновременно, и неуклюже защевелились, поднимаясь с матраца. Биолог-зоолог был крупный, бесформенный, с брюшком, хотя и молоденький - вот как кабинетная работа портит человека. Игорёк, не в пример ему, был стройный, мускулистый, но вот росточком маленько коротковат, и это всякий раз огорчало...
- Странный он какой-то, мне таких раньше видеть не доводилось, его Коса осматривает, сейчас расскажет, а меня послала вас подготовить. Но ящик точно большой и странный.
Коса - это была вторая девушка, а имя - сокращение от Косатка: так она просила себя называть, твердя всем о мистической духовной связи своей с этими рыбами, пардон, морскими млекопитающими.
В ожидании Косы Лена разлеглась на освободившемся матраце и, впав в дрёму на утреннем нежарком солнце, в полусне невпопад отвечала на бестолковые мужские вопросы. С появлением Косы все перебрались на кораблик и занялись приготовлением ко второму - основному - завтраку.
Завтрак затянулся. В итоге, ящик решили поднимать - если позволит лебёдка и общее состояние плавсредства, как уточнил Игорёк. Никто (разве уж совсем в глубине души) не верил в сокровища инопланетян, древнерусский клад или сундук с волшебными лампами Аладина, ждавших их на дне речном, тем более, что довольно свежий вид ящика ставил на всех этих версиях крест. Предположение, что он с проходящего контейнеровоза случайно упал, тоже не лезло ни в какие ворота, но хотя бы позволяло оставаться на почве реальности, точнее сюрреальности: такой маленький-маленький речной контейнеровозик с маленькими-маленькими контейнерочками, один из которых летит за борт во время речной бури.
Все, пожалуй, сознавали, что подлинной причиной возникшего кладоискательского зуда являлось то, что сезон заканчивался - через две недели - а с жемчугом как-то не сбылось... Не в том смысле не сбылось, что его совсем не нашли - нет, нашли, напротив, биолог-зоолог Николай довольно лыбился, перелистывая свой гроссбух с результатами полевых - то бишь подводных речных - изысканий: результаты оказались лучше прогнозов, а девчонки даже сумели тайком наковырять себе на небольшие бусы, о чём ни одна из них, конечно, не распространялась, но знали об этом почему-то все. Не сбылось в смысле таинственных подводных полян, сплошь усеянных зрелыми раковинами с искрящимися жемчужинами, за открытие которых дают деньги, награды, премии и вешают на доску почёта какой-нибудь River pearl research investigation limited. Сказки не получилось, хотя сказки никто и не обящал, и не было в трудовых договорах никаких сказок.
Плавсредство выдержало, хотя это был поединок равных соперников, и ящик после непродолжительной, но упорной - а порой и тревожной - борьбы оказался на палубе. Он действительно был какой-то нездешний, таинственно отливал неброским, но дорогим космическим блеском, и было совершенно непонятно, как же его открывать. Поломав немного голову, ничего лучше болгарки не придумали, но было страшновато: а вдруг там трупы? или чужие? или химическое (бактериологическое, ядерное) оружие?? Пропиливал бок чужеземному артефакту, конечно, Игорёк и все присутствующие выдохнули, или вздрогнули или даже вскрикнули, когда приличный кусок ящичной стенки беззвучно лёг на прогретую полуденным солнцем палубу.
Внутри оказалось то, чего никто не ожидал - мешки, множество маленьких одинаковых мешочков, где-то уже виденных раньше, мельком, в руках.... Почти сразу голос подала Коса, которая в обычной жизни трудилась в бухгалтерии супермаркета:
- Девчонки... ой, ребята.... парни - это инкассаторские мешки!
После сказанного образовалась и долго-долго висела тишина: мешков было много, очень много.
- Мешки-то вроде действительно инкасаторские, а вот что в мешках? Может, и не деньги совсем? - попытался выдать чёрное за белое биолог.
- Ну не знаю, упаковано всё по форме, шнуровка, пломбы... Народ, Это Деньги!! - Коса заметно начинала истерить.
Игорёк аккуратно большим охотничьим ножом вскрыл один, два, три, четыре мешка. Везде плотненько, как шпроты в банке, были уложены пачки пятисотенных.
Трудно сказать, кто заорал первым, Коса, наверное, но несколько минут во весь голос, выводя рулады, орали все, Николай же упал на палубу и покатался по ней, стаскивая при этом с себя одежду и подбрасывая её вверх. Наступившее так же внезапно, как и коллективный ор, коллективное успокоение застало его в наполовину снятой майке и без плавок, все начали неудержимо ржать, а биолог-зоолог, тоже смеясь и прикрывая передний и задний срам руками, бросился в каюту одеваться.
Когда он вернулся, восторг уже поверяли алгеброй. Речь держала Лена, в миру офис-менеджер транспортной компании:
- Чему вы радуетесь, дураки? - хотя минуту назад она орала вместе со всеми - Деньги чужие, а чужое брать нехорошо. За такие бабки и отвечать не по детски придётся.
Ленка передала общее настроение, эйфория быстро проходила, и погода - барометр человеческих душ - портилась: стал накрапывать несильный, но какой-то нелетний холодный дождь. Все переместились на камбуз, тем более что время было обеденное, хотя об обеде никто не думал; взялись за смартфоны и начали копать, копать и копать. В результате изысканий и обсуждения через полчаса сложилась такая картинка: прошлой осенью в городе Н., который находится километрах в двадцати ниже по течению, было нападение на инкасаторскую машину, её то ли взорвали, то ли расстреляли, двое инкасаторов погибли: - один на месте, а другой умер в больнице - а вот третий выжил. Нападавших было тоже трое, и скрылись они на лодке, а одного из нападавших, вроде бы, подстрелила выскочившая на берег полиция. Детали проишествия, впрочем, в разных источниках разнились, проскальзывали фантастические нотки: типа машина с инкассаторами в результате направленного взрыва была выброшена с дороги или с моста на плывущий по реке корабль злоумышленников, но вообще сведений было немного, может быть потому, что дело случилось вдалеке от столиц. Кого-то из нападавших вроде бы поймали, а кто-то был объявлен то ли в федеральный, то ли в международный розыск. О сумме похищенного не сообщалось, но создавалось ощущение, что взяли много, опять же сколько много - понять было невозможно.
Коса в качестве специалиста заметила, что упаковка найденных денег- центробанковская, а, значит, номера купюр могут быть переписаны. На замечание Игорька, что "их же здесь немерено, как же возможно переписать все номера" она авторитетно ответила, что в банках тоже теперь не на счётах считают, и в принципе такое весьма вероятно, хотя в конкретных ситуациях допустимы варианты.
- Ну так и что, что переписаны, что это на практике-то означает? - вступила в разговор Лена.
- Как что: ты их в обменнике на доллары поменяешь, а к вечеру за тобой приедут.
- А воровали их тогда зачем?
Ответить полно и непротиворечиво на этот вопрос никто не смог, но сошлись на том, что у братков, конечно, есть свои схемы и каналы, похожие на сбыт краденного или распространение фальшивых денег. Но Лена снова и снова обеспокоенно интересовалось, что случится, например, с ней, если она эти деньги начнёт тратить. Ответил Николай: - Ну, изведёшь ты две, три, пять пятихаток, и где-то в банках это зафиксируют. Подключатся менты, у них свои методики. Если будешь сидеть на месте, типа в Москве, составят карту, где ты их тратишь, и постепенно, в зависимости от размера твоих расходов, или через пару недель или через пару месяцев тебя вычислят. Ну хуже, наверное, не менты, а бандиты - стоит только всплыть денежкам из этого схрона, они тебя отыщут быстрее ментов и им-то ты всё-всё расскажешь.
- Почему быстрее-то?
- Ну, у них в ключевых местах свои люди и нет всяких заморочек типа презумпции невиновности или санкции прокурора. И за ошибки у них сильно не наказывают - ну грохнут пару невиновных, зато в итоге быстрота и натиск. Бабла здесь ого-го сколько, за ценой они в случае чего не постоят.
- А сколько это ого-го то?
- Ну давай прикинем....
И Николай начал что-то высчитывать, подощёл к ящику, заглянул внутрь, обмерял его шагами, исследовал содержимое пары мешков, и снова считал, и пересчитывал, и что-то проговаривал про себя. Минут через десять он заявил:
- Ну, это конечно, грубая очень прикидка, экспресс-анализ, так сказать, может быть плюс-минус двадцать процентов в обе стороны, но я думаю, что сейчас у нас на палубе в наличии миллионов 500.
- Ёб твою, - не выдержали нервы у Игорька - Так это по 120 миллионов на брата!
Снова раздался крик - но уже в одиночку, это вопила Ленка. Вопила, махала руками, но скоро успокоилась, а потом выпила воды. Капельки воды ползли по иллюминаторам камбуза, вода колыхалась под днищем кораблика, было то пасмурно, то солнечно, но всё равно по-летнему тепло. Обеденное время проходило, но об обеде никто не вспоминал.
- Так мы их не берём? - проглотив воду, спросила Лена.
- Не берём, - эхом отозвался Николай.
- Почему не берём-то? -прокричала Коса - Вы чё, охренели, что ли?
- По многим причинам, Майя. (Майя было имя Косы, данное ей родителями). Ну, например, чужое брать нехорошо, нельзя. Потом пожить ещё немного хочется, и при этом не хочется сидеть.
- Какая я тебе нахер Майя - тусклым усталым голосом ответила Коса. - И чего, вообще брать не будем, даже понемногу?
- А сколько понемногу - по десять тысяч, что ли? Или по миллиону? Ты вообще жизнь свою во сколько оцениваешь - в миллион? Я больше скажу - если кто-то эти деньги тронет, я в Н. с корабля схожу и иду в ментовку сдаваться, обо всём рассказываю. Потому, что они хоть что-то могут предложить взамен, хоть какую-то защиту свидетелей, хоть верёвочку утопающему. А если смолчать и глаза закрыть - это значит ждать месяц за месяцем, когда братки придут душу вынимать.
- Слушай, чего ты перессался-то? - это вступил в беседу Игорёк. -Ну подождать год, два года, забудется дело, и тратить дальше аккуратно, не понтовать. Никто не вычислит.
- Вычислят, Игорёк, вычислят. И не удержишься ты два года, год не удержишься, думать будешь: ну что такое пять тысяч на нужную вещь, потом десять, потом сто... А бандюги, что инкасаторов положили, про эти деньги никогда не забудут, и тебя им кончить - как комара прихлопнуть, не задумаются даже, и терзаться потом не будут, как Раскольников. Но прежде ты им всё про нас расскажешь, а мне расставаться с белым светом как-то несподручно пока, не готов. Даже если тебя менты вначале загребут, бандиты и на зоне отыщут, и там ты отчёт им полный представишь, не денешься никуда.
Наступило молчание. Природа вокруг жила обычной своей скучной жизнью, жары не было, но не было уже и дождя, носились насекомые, небо было голубым, облака серыми и белыми, а берега - зелёными, над водой парили чайки и сновали ласточки; гружёная щебёнкой, прошла самоходка.
- По моему, Коля прав, - прервала молчание Ленка. - Я тоже ничего не беру, мешать никому не буду, но если кто-то решится - просто сообщу в милицию об этом ящике. Я, вообще-то, хочу ребёнка родить и просто жить спокойно, а такого счастья мне чего-то не хочется.
Все опять помолчали, и в молчании стали готовить обед - рыба жареная, рис на пару, яйца варёные. И чай на третье, с молочком на любителя.
- А что с ними делать-то теперь, назад в реку бросить?
- Нельзя, наверное, испортятся денежки, поймут, что вскрывали, искать будут, кто.
- Может, сжечь их?
- Ты чего, такой факел будет - из космоса заметят. И вонь останется. А ящик - он, наверное, и в огне не горит.
- Чего же - с собой что ли возить?
- Есть одна идея.
Последнюю фразу сказала Коса. Её спросили - какая, она рассказала. Сначала показалось - это глупость, но затем, минута за минутой идея стала овладевать массами и в итоге массам понравилась. Поговорили ещё, потолковали, обсудили, рассмотрели. Согласовали и в итоге решили - да будет.
Стало темнеть, холодать, задул несильный ветерок. Все собрались на камбузе, достали бутылочку виски из хранившихся в НЗ, отхлебнули для храбрости и приступили к операции.
Мешки вскрывались, пачки ссыпались в большой алюминиевый бак. Каждый подходил, брал столько, сколько мог унести в руках и щёл к приглянувшемуся местечку на палубе. Там денежные пачки разрывались и купюры выпускали из рук, как бумажных журавликов. Они рассыпались веером, долетали до воды, плыли немного, пропитывались влагой и тонули. Место было безлюднное, корабли по реке почти не ходили, так что не было ни свидетелей, ни зрителей, лишь исполнители. Река несла свои дорогие воды дальше и дальше, и купюры погружались глубже и глубже, и какова будет их судьба - не предскажет никто.
Делали перерывы, снова пили - но чуть-чуть, смеялись, спорили, хохотали, переругивались, иногда - плакали, что-то бормотали себе под нос, и бросали, бросали, бросали эту денежную бумагу в спокойно текущие маслянистые воды, отражавшие звёзды. Ближе к другому берегу проплыл туристский теплоход, яркий, как ёлочная гирлянда, оглашая окрестности ритмами танцпола, прошёл сухогруз, плохо видный в темноте, кажется, с лесом, проносились лодки-казанки с местными браконьерами - но это всё было вдалеке, вне связи, в другом созвездии и иных временах. Те люди жили обычной жизнью, а здесь, на "Русском Струге" возникали и исчезали мечты, амбиции, особняки, дорогие машины и изысканные наряды, элитная мебель, купленные на деньги любовь, уважение, достоинство; всё шуршало в ладонях, ложилось на обманную водную гладь, намокало и падало на дно, на дно, на илистое речное дно.
Денежная оргия длилась несколько часов, наступила ночь, которая принесла темноту и безветрие, луна тонким бледным серпиком зацепилась за землю и всё никак не могла подняться, берега превратились в туманности и появилось ощущение, что "Русский Струг" несётся в межзвездом пространстве в направлении Андромеды или какого-нибудь Магелланова облака. Заметно похолодало, стал пробирать озноб, искатели жемчуга спустились в каюты и надели на себя всё тёплое, что нашлось. Работы оставалось примерно на час, собрались на камбузе и для сугрева стали пить кофе с ванильными баранками.
- Какие же мы всё-таки дураки, - отстранённо сказал Игорёк. - Такую жизнь можно было на эти деньжищи отгрохать.
- Сам дурак, - эхом откликнулась Коса. - Счастье заработать надо, - однако прозвучало это неубедительно. Вообще все слова звучали теперь неубедительно, и поэтому лучше было молчать, обжигаться кофе, хрустеть баранками и смотреть в холодную пустоту за открытой дверью. События дня и ночи отдалили их друг от друга, прежние связи истончились и почти оборвались и едва ли они будут теперь встречаться или созваниваться в новой прежней жизни.
Вода слегка билась о корпус кораблика, раскачивая его, и уплывала дальше, в Н., и ещё дальше, мимо Казани, к Каспию, к раскалённым пустыням. Над лугами белели туманы, изредка чёрное небо прочерчивала огненная линия падающего метеорита и быстро гасла, не давая загадать желание.