Бермас Александр
Красный уголок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - А как с этими, может, вынести? - он кивнул своей шишковатой головой в сторону портретов высших партийных руководителей страны. - Пусть висят, - авторитетно промолвил Владимир Иванович. - Вот что с бюстом делать? - Ленина сюда можно поставить. - Там елка стоять будет. Куда ж его, под елку?!
  рассказ "Красный уголок"
  
  
   -Слышь! А ты бы мог уловить разницу
   между семидесятыми, восьмидесятыми,
   девяностыми?
   -Ну! Еще бы!
  
  
  Разговоры о молодежном новогоднем вечере начались чуть ли не с начала декабря.
  "Инициатива проведения новогоднего вечера, выдвинутая комсомольским комитетом, поддержанная партийным комитетом, администрацией и профсоюзной организацией предприятия...- Юрец оформлял протокол последнего заседания, - ...по вопросу подготовки проведения культурно-развлекательного комсомольско-молодежного мероприятия выступили следующие товарищи...".
  В комнате было жарко, в тишине слышалось легкое шуршание и бульканье, издаваемое радиаторами парового отопления, а в воздухе ощущался запах перегретого металла, и от всего этого клонило в сон.
  Юрцу нравилась комсомольская работа, нравилось быть в центре молодежных событий, нравилось, что в комитете ребята подобрались свои, почти все друзья, да и вмененную ему обязанность заниматься оформлением комитетских бумаг он, хоть и выполнял без особой охоты, но добросовестно, и такие фразы, как "активная комсомольская молодежь" встраивались у него в предложения естественным образом, почти талантливо. Написал три слова - и все знают, что речь идет о восемнадцати-двадцатилетних - те, кому еще предстоит в армию идти или кто сразу после армии вернулся, а также студенты-заочники, молодые специалисты, в общем, попросту говоря, бессемейные заводские ребята и девчата.
  
  
  Как бы там ни было, а к вечеру подготовились неплохо. Получили разрешение провести его в "Красном уголке". Это название осталось в употреблении еще с тех времен, когда это была просто комната, где проводились собрания и совещания партийного и общественного актива. Потом выстроили новый цех, а уголок значительно расширили за счет примыкавших помещений старого цеха, капитально отремонтировали, сделали подмостки, на которых стояли теперь столы президиума, покрытые свисающими до пола кумачевыми скатертями и трибуна. Просторный зал заставили свинченными в ряды стульями, а на входную дверь повесили табличку с пошловатой надписью - "Актовый зал".
  Поговаривали, что действительно по рукам, как эстафета ходил комплект ключей, и эпизодически в ночные смены, за плотно зашторенными окнами Красного уголка под беспристрастными взглядами портретных изображений членов Политбюро происходили скоротечные любовные утехи отдельных представителей и представительниц рабочего класса и даже технической интеллигенции. Поговаривать поговаривали, но особой трагедии никто из этого не делал, так как на заводе и без того было полно укромных мест, что ж теперь на каждом углу посты выставлять?
   - Лишь бы по согласию, без травматизма и членовредительства, а главное, не в ущерб производству, - бурчал обычно себе под нос на поступавшие время от времени "сигналы" состарившийся на этом заводе и привыкший ко всему за многие годы работы начальник смены Михалыч.
  
  Накануне, за пару дней до новогоднего вечера, когда в уголке собрались все, кто имел отношение к организации мероприятия он, стоя на подмостках бухтел, размахивая руками:
  - Чего там раздумывать? Стулья сдвинуть по бокам, столы с президиума - в зал, к стенке. Трибуну убрать в тот угол на ...й! Здесь вот самодеятельность, здесь танцевать, э-ть твою, проблема, понимаешь!
  - Да подожди ты, Михалыч, они ж хотят столики в зале разместить, чтоб сидеть, закуски холодные, десерт, шампанское,- потеснив Михалыча плечом авторитетно выдвинулся вперед коренастый, средних лет зампарторга завода Владимир Иванович, он же ответственный от администрации за проведение вечера.
  Его приятное лицо, белая рубаха, галстук, костюм, сами по себе вызывали у присутствующих готовность согласиться с его мнением.
  - Да мы всё продумали, здесь вот так столики, здесь гирлянды, елка. Микрофон, аппаратура и колонки - сюда. Вот посуда нужна, стаканы, блюдца,- суетились комсомольцы.
  - Сделаем, - кивнул головой Владимир Иванович.- Как считаешь, Геннадий Иванович?
  Вопрос был обращен к председателю завкома профсоюза. Вместо ответа Геннадий Иванович, сухощавый, с раздувшимся, в лиловых прожилках носом и шишковатым с залысинами лбом, лет под пятьдесят мужчина, прокуренно откашлялся в кулак и с отсутствующим видом сказал:
  - Мы пригласили артистов из филармонии. Аккордеонист неплохой, чтецы, певцы. Ну, в общем, небольшой концерт за счет профсоюза.
  Активисты-комсомольцы скривили физиономии:
  - Ну кому нужны эти артисты, да еще из филармонии?! Мы и сами программу подготовили, нам бы пикапчик заводской, чтоб продукты завезти, шампанское, напитки.
  - Сделаем,- авторитетно кивнул головой Владимир Иванович.
  - Значит, порядок чтоб был. Несколько человек от членов заводской дружины. Поручить Валику Думову, - вставил снова Геннадий Иванович. - А как с этими, может, вынести? - он кивнул своей шишковатой головой в сторону портретов высших партийных руководителей страны.
  - Пусть висят, - авторитетно промолвил Владимир Иванович. - Вот что с бюстом делать?
  - Ленина сюда можно поставить.
  - Там елка стоять будет. Куда ж его, под елку?!
  - Разговорчики! Аккуратно вынести в подсобку, от греха, укрыть хорошо.
  Тут же без промедлений решили это и сделать. Четверо человек осторожно приподняли с постамента пустотелую, громоздкую гипсовую голову вождя мирового пролетариата и, пятясь-боченясь, снесли ее вниз по узким ступеням в подсобку в подвальном помещении, вход в которое располагался сразу за бордовыми кулисами подмостков.
  Михалыч сам притащил собранные со столов президиума красные плотные скатерти и ими старательно обернули бюст, установленный для безопасности в углу подсобки.
  - Аккуратно, хлопцы, аккуратнее, скатерки не запачкайте. Чем тогда столы президиума покрывать?
  - А на кой их вообще покрывать?
  - Как, на кой? - искрене удивился Михалыч, - тебе что приятно катькины бикини со сцены рассматривать?
  Катька, о которой зашла речь, была бригадир участка электромонтажа, ударница коммунистического труда, известная на заводе личность, традиционно занимавшая место в президиуме на всех собраниях и активах, здоровенная бабища с громким трибунным голосом и властными повадками.
  - Нет уж, лучше верочкины, - кто-то из молодых попытался сострить.
  - Размечтался!
  - Разговорчики! - На пороге снова возникла фигура авторитетного Владимира Ивановича.- Так, порядок, молодцы!
  
  В день события зал сиял. Уже с порога в Красном уголке чуствовался праздник. Помещение преобразилось, разукрашенное цветными гирляндами, блестящим дождиком, серпантином. На видном месте стояла елка вся в бегущих и перемигивающихся разноцветных огоньках, ребята сделали. Отдельными группками стояли столики, достаточно оставалось места и для танцев. Из аккустических колонок неслись магнитофонные записи эстрады.
  Шли последние приготовления. Уже заканчивали сервировать столы: небольшие закусочные бутерброды с сухой колбасой, нарезаный ломтиками сыр, шпроты, свежие фрукты, конфеты, печенье, пирожные. Почти все деликатесы и шампанское были куплены в местном ресторане, с переплатой, конечно, но зато не стыдно было теперь посмотреть - все выглядело вполне прилично.
  Выдавало себя, как столовский стандарт, только наличие на столах серых алюминиевых вилок и граненых стаканов. Принести из дому что-нибудь поприличнее все наотрез почему-то отказались.
   Напитки, запертые в подсобке, в целях предосторожности решили разносить, когда все рассядутся по местам. Кроме суммы складчины, положенной с каждого участника вечера официально, не афишируя, собрали еще по рублю дополнительно, и теперь под теми же кумачевыми скатертями, укрывавшими гипсовый бюст, стояла пара ящиков водки "Столичная".
  Заглянувший, как бы невзначай, в подсобку Владимир Иванович, с веселым, заговорщическим выражением на лице, бегло окинул взглядом горку из ящиков с ситро и шампанским, ничего подозрительного не заметив, метнул на активистов-организаторов поощрительный взгляд и довольный собой, пружинисто взбежал снова вверх по лестнице в зал.
  - У них там одна шипучка, - краем уха зацепил Юрец брошеную Владимиром Ивановичем Геннадию Ивановичу и начальнику цеха фразу.
  Эти оба стояли на сцене, наблюдая за последними приготовлениями, и приветливо улыбались снующим туда-сюда девчатам.
  - Так, может, тогда ко мне зайдем? - пророкотал вопросительно баритончик начальника цеха.
  - Не сейчас, - прокашлялся в кулак Геннадий Иванович.
  
  Народ прибывал. Появились приглашенные профсоюзом артисты. Здесь же на сцене, за плюшевым занавесом стоял ряд гардеробных вешалок.
  Аккордеонист исчез там на минуту, чтоб повесить пальто и снова появился в черном дорогом костюме, белой рубахе и в бабочке с блестками, выйдя из-за занавеса так, как это могут делать только профессионалы: наработанные движения, особое положение головы и плеч, этакая короткая, выразительная улыбка. Он весь уже был в работе, проигрывая на ходу свое предстоящее появление на сцене перед публикой.
  - Вы чего кашне не сняли, холодно?- учтиво осведомился начальник цеха у артиста.
  - А, э... а... - не нашелся что ответить аккордеонист, непроизвольно погладив свою дорогую рыжую пыжиковую шапку и модный мохеровый шарф,- а... э... знаете, помещение не совсем приспособлено... посторонние люди за кулисами...
  - Давайте, я к себе в кабинет, в сейф, - сразу все понял начальник.
  - Спасибо, - облегченно выдохнул артист, передав свои вещи начальнику цеха, принявшему их с легким поклоном.
  Затем артист произвел изящное движение рукой, приглаживая гладко зачесанные назад волосы, подошел к футляру с инструментом, пробежавшись по нему длинными костлявыми пальцами, клацнул блестящими замками и, распахнув его, явил в лоне красной мягкой обивки, сияющий золотом металлической решетки и перламутра великолепный аккордеон. Следующим движением он накинул ремни инструмента на плечи и выдал первые аккорды, широко растянув веером меха.
  Публика слегка заволновалась и начала занимать места за столиками.
  Над залом разнесся усиленный микрофоном, торжественно оттемброванный голос Владимира Ивановича:
  - Дорогие друзья! Открывая этот молодежный предновогодний вечер, разрешите по поручению партийного комитета, дирекции, профсоюзного и комсомольского комитета нашего предприятия поздравить вас с досрочным выполнением производственного плана!...
  
  Владимир Иванович вдохновенно выступил с длиной праздничной речью перед собравшимися и затем пригласил на сцену ударников труда для вручения поздравительных писем и почетных грамот, которые в особой папке держал и поочередно передавал ему, вышедший на сцену вместе с начальником цеха Геннадий Иванович.
  Еще до начала церемонии вручения, в зале робко, а затем все уверенее начали раздаваться хлопки шампанского, слышался звон стаканов, нарастающий гул застолья, и последние из награждаемых возвращались к своим столикам чуть ли не бегом, не напрасно опасаясь остаться без своей доли "шипучки".
  Выполнившие официальную миссию, оба Ивановича и начальник с достоинством сошли со сцены к накрытому столику, который решили все-таки поставить специально для них после противоречивых дебатов, состоявшихся незадолго до начала вечера среди активистов-комсомольцев.
  - Да чего это я должен их поить за свои бабки!? - кипятился Толян.
  - А и правда! Гена, мало того, что путевки налево продает, еще и здесь хочет на халяву... штопаный!
  - Да ладно, ребята, жалко вам стакана "сухаря"?- с улыбкой возразил Виха. - Иди и скажи тогда: мол, Гена, поди вон, тебя здесь не хватало! Скажи, Серый!
  Сережа Зайцев, к которому обращена была просьба высказаться, интеллигентного вида, застенчивый и немногословный, поправил галстук, помялся с ноги на ногу и, засунув руки в карманы брюк, ответил:
  - Неудобно вроде.
  Зависла тяжелая пауза, и, хотя никто так и не смог определиться, что собственно неудобно - поить, или не поить начальство, становилось ясно, что дело из принципиального, начало принимать сквалыжный оборот. Лилька первая отреагировала:
  - Да что вы, прям, в самом деле!
  Бросив гневно-презрительный взгляд на "жлобов", она изящно развернулась, крутнувшись на хорошеньких ножках и цокая каблучками туфелек, покинула притихших ребят.
  Девчата сами притащили еще один столик, поставили и сервировали его невдалеке от елки, на лучшем месте, и теперь трое администратора, улыбаясь, время от времени приподнимались со своих мест, вытягивая к залу приветственно руки с наполненными шампанским стаканами. Их присутствие, отнюдь, не сковывало атмосферы общего веселья, а даже напротив.
  А тем временем, певица в темном, рассшитом биссером вечернем платье, зажигательно и удивительно чистым голосом пропела несколько популярных песен под аккомпанемент сияющего улыбкой аккордеониста, показавшего действительно высокий класс эстрадного мастерства. Несмотря на предшествующий скепсис, выступление артистов было принято хорошо и гости бурно аплодировали каждому выступлению.
  Девчата были празднично и красиво одеты, прекрасные прически, грим. Парни были все без исключения в костюмах и в светлых рубахах с галстуками.
  Пока готовились к выступлению участники заводской самодеятельности, артистов филармонии окружили довольные зрители, благодаря их за доставленное удовольствие. Геннадий Иванович и Владимир Иванович настойчиво приглашали артистов к своему столику.
  Улучив удобный момент, Виха нырнул за кулисы, направляясь в подсобку за "Столичной", но неожиданно нос к носу столкнулся с непонятно когда там очутившемся Геннадием Ивановичем. Не успел он хоть что-то сообразить, как Геннадий Иванович сунул ему в нагрудный карман пиджака несколько купюр и доверительно, держа его по-товарищески за плечо рукой, сказал прокуренной хрипотцой:
  - Витенька, голубчик, сделай, будь другом, еще шампанского к нам на стол, да еще бутылочку чего покрепче. Лады?
  И, не задерживаясь, вышел из-за кулис, деловито откашливаясь в кулак, даже не заметив, как ошарашенный Виха в знак готовности затряс головой. Таким образом, вопрос со "Столичной" решился сам собой. Один только Владимир Иванович сделал удивленное лицо, когда на столах появилась водка, но немного погодя, сам уже наливал ее "по чуточке" в стаканы товарищам по столику, весь светясь от удовольствия и приятно улыбаясь артистке.
  Отгримасничали на сцене члены драмкружка, отпрыгали под визг и хохот болельщиков добровольные участники аттракционов, продемонстрировали свой интеллект и чуство юмора команды заводского "Клуба веселых и находчивых", и по залу вновь разнеслась мелодия вальса. Аккордеонист со своим инструментом неистовствовал на сцене, и кружились пары, подхваченные музыкой, и мигали огоньки на елке и шарахали хлопушки, рассыпая разноцветное конфетти.
  В этот момент Юрец увидел глаза Любы. Что-то ёкнуло внутри него, он аж покачнулся от неожиданности, а она приближалась к нему улыбаясь, протягивая на ходу свою руку.
  Юрец взглянул на Серого, стоявшего рядом с Лилькой. В отличие от Юрца, Серый не любил, да и не мог танцевать. Это злило Лильку, которая липла к нему, и которой ужасно хотелось быть там, в толпе, держась за плечи Серого, запрокинуться в танцевальном па. Ей хотелось, чтоб все видели его с ней в её темном платье под "летучую мышь", специально сшитого к этому вечеру, ее высокую прическу с вплетенными в волосы узкими серебристыми ленточками, её точенные ножки в черных сетчатых чулках и туфельки на высоком каблуке, которые вместе с прической делали ее, маленькую, как любила говорить Лилька - "в самый раз".
  А Юрцу во время танца ужасно хотелось сказать Любе что-нибудь приятное или веселое, но слова куда-то подевались, вытесненные волнующей близостью ее губ, восхитительным ощущением тепла и нежной упругостью ее тела, осязаемого пальцами через тонкую ткань платья. Они смотрели друг другу в глаза, и казалось странным, что еще недавно они были едва знакомы и виделись изредка, мельком. Почти до самого конца вечера Юрец и Люба не отходили друг от друга, не пропуская ни одного танца и тогда, когда на сцене играл аккордеонист, и тогда, когда он исчез и танцы продолжались под магнитофонные записи. А потом, когда, наконец, к Юрцу вернулось его красноречие, они, перебивая друг друга и хохоча, болтали безумолку о всякой чепухе, вспоминали смешные истории, пока Люба не спохватилась, что уже поздно.
  Действительно, было поздно, само-собой, он проводит Любу до дома, но ему нужно только на минутку сбегать кое-куда.
  - Я к девочкам, - понятливо улыбнулась Люба.
  На короткое время они разлучились. Юрец пулей вылетел на улицу. Бежать в соседний цех не хотелось, у крыльца Красного уголка - тоже вроде нехорошо, вдруг кто-нибудь из девчат выскочит. Семеня короткими шажками по свежему, только что выпавшему снежку, Юрец завернул в торец здания. Там было полно еще таких же как он. Здание с боку хорошо освещалось, но на это он вначале даже не обратил внимания, а когда осмотрелся вокруг, его удивлению не было границ. Весь снег на площадке и белая стена во всю ширину здания была испещрена следами многочисленных струй, расходившихся веерами, подобно пулеметным очередям, местами уходившими просто на непостижимую высоту.
  - Это же уметь надо! - подумал про себя Юрец.
  Он уже повернул было обратно, как вдруг услышал:
  - Юррц! Юрррц! Погоди!
  Обернувшись, он узнал Сему Кривого, на ходу пытавшегося застегнуться. Его качало из стороны в сторону и, неловко переставляя ноги, он поскользнувшись, кулем свалился на расписанный желтыми узорами снежный ковер.
  - С чего это он так ? - подумал Юрец, - Возись тут с ним! Там в Красном уголке его ждет Люба, - и он трусцой побежал назад к крыльцу.
  В помещении было тепло, играла музыка, хотя никто уже не танцевал. Почти все разошлись уже по домам. За столиком начальства тоже никого не было. И только за одним из столов, освобожденном от пустых бутылок и яблочных огрызков, собралась группа ребят. Среди них возвышалась здоровенная фигура Валика Думова. Слышался громкий разговор и смех. Юрец подошел к ним.
  Валик сидел в пальто, с красной повязкой дружинника на рукаве. Между ним и Сережей Зайцевым происходила борьба на руках. Серега раскрасневшийся, со сбившейся прической, явно проигрывал, и все присутствующие откровенно потешались, наблюдая как Валик, в очередной раз, дав Серому попыхтеть в беспомощной попытке сдвинуть с вертикали свою, поставленную на локоть руку, без особых усилий, резким движением завалил и руку, и самого Серёгу на стол. Был отчетливо слышен негромкий стук и все увидели, как по столу покатилось стёклышко. Серёга задрал манжет белой рубахи и тупо посмотрел на циферблат с мертвыми стрелками разбитых часов.
  - Новые купишь. Наливай! - без особых эмоций скомандовал Валик проигравшему Серёге.
  Тот молча достал надпитую бутылку, налил себе и Валику по полстакана и они выпили.
  - Хочешь? - Серега поднял глаза на Юрца.
  - Давай!
  Сделав глоток, он чуть не подавился. Горячая спиртовая волна прокатилась по пищеводу.
  - Что это?
  - Ром.
  Юрец не стал расспрашивать, что да как, рядом появилась Люба.
  Поставив недопитый стакан на стол, который тут же был подхвачен кем-то, Юрец взглянул на нетвердо стоявшего на ногах Серегу, обнимавшего Лильку рукой с зажатой в кулаке бутылкой. Из черных волос Лильки спадала серебряная ленточка.
   - Пока!
  - Пока...
  Быстро одевшись, Юрец и Люба, взяв друг друга за руку, смеясь неизвестно чему, выбежали на улицу. Падал белый снежок. В свете фонарей было светло, как днем. В какую-то минуту они разом остановились и поглядели друг другу в глаза. Поцелуй был коротким, но Юрец испытал незнакомое ему ощущение, совсем не похожее на то, когда он целовался с другими девчатами, и вообще, все было совсем не так, как раньше!
  Вернувшись домой, он завалился усталый и счастливый в постель, вспоминая и вновь переживая ощущение этого короткого поцелуя, движение ее протянутой к нему перед вальсом руки, ее глаза и улыбку.
  Проснулся он только к обеду. Умываясь, услышал звонок во входную дверь. В ванну заглянула мама и сказала, что пришли его друзья.
  Кого это принесло? Он никого не ждал. Вытирая лицо полотенцем, он прошлепал из ванны. Так и есть, в прихожей стояли Виха, Толян и длиный Зайцев.
  - Что стряслось, мы вроде ни о чем на сегодня не договаривались? - Вместо приветствия и без энтузиазма в голосе спросил Юрец.
  На улице, видимо, было холодно и шел снег. Лица у всех были в капельках от растаявших снежинок, а у Серого запотели стекла очков и он протирал их поочередно прямо пальцами, движениями похожими на пересчитывание денег. Вид у него был помятый.
  - Что стряслось?- повторил вопрос Юрец.
  - Да тут такое дело, поговорить надо.
  - Ну, проходите, - недоумевая предложил Юрец.
  Не снимая верхней одежды, пришедшие один за другим молча протиснулись в его комнатку.
  - Слышь, - приглушенно начал Виха, - вобщем, Колю Багрова менты замели, повязали. Я был там, вызывали. Мать его видел, вся в слезах. Такое дело... в общем, может плохо кончиться.
  Все молчали. Серый отстраненно смотрел в стенку, Толян, задрав голову, впялился в потолок.
  - Ну?! - Юрцу начала действовать на нервы вся эта история.
   Он знал Багрова - голубоглазый блондин с девичьим румянцем на щеках, среднего роста, уравновешенный, разговаривает неторопливо, речь чистая и приятная, дружелюбно настроенный и неглупый парень. Недаром к нему не только не прилипла ни одна кликуха, а даже никто не коверкал его имя, так все и звали его просто Коля.
  - Задержали по подозрению в изнасиловании.
  - Ничего себе...
  - Да ни черта пока не ясно... Мать говорит, что он, напротив, пытался защищать потерпевшую от неизвестных. В общем, ребята, если будут из ментовки интересоваться, вы все его видели на вечере, все было нормально, никаких таких чтоб... Ну, был он в компании.
  - Да, ясное дело!
  - А когда же все это произошло?
  - Да не знает никто ничего. С кем он возвращался, когда. Никто не знает и не видел.
  - А что толку тогда говорить?
  - Да и то верно... Просто жалко товарища. Вот черт дернул!
  Потоптавшись еще немного, все направились к выходу. У порога Серый задержался:
  - Вы, в общем, идите, я здесь еще немного побуду. Пока! Увидимся!
  Они сидели на кухне. Юрец уплетал поздний завтрак, а Серый отказался даже от чая. Сидел, не сняв пальто, нахохлившись рядом у стола.
  - Ты знаешь, колотит меня всего после вчерашнего, перебрал маленько, пожаловался другу Серый и просительно обратился, - Не найдется чего-нибудь опохмелиться?
  В семье у Юрца к спиртному относились безразлично, но отец держал бутылку коньяка на случай "если кто зайдет". Вытащив ее из кухонного шкафа, налил по-быстрому рюмку, и Серега махом проглотил ее содержимое.
  - Налей еще.
  - Обойдешся.
  - У, жлоб. Вчера так ром "на халяву" жрал.
  - Да не жрал я твой ром. Им только ракеты заправлять, ромом твоим. Где ты его раздобыл?
  - Валик Думов подвез. Пришлось сложиться еще раз.
  - А почему ром, в детстве пиратом мечтал стать?
  - Да дурак потому что. Все водяру заказывали, а я попросил мне чего-нибудь поблагороднее. Тот с дуру и взял...
  - Как это ? Откуда? Все ж в округе закрыто.
  - Да начальника домой отвозили на дежурной машине. Валик с ним напросился, на обратном пути в ресторане и отоварился. Ты же с Любкой всю дорогу балдел, ничего не видел и не слышал. Чего ты нашел-то в ней?
  - Не твоего ума дело.
  - Да не обижайся. Так она вроде ничего. Только глупенькая какая-то.
  - Лилька твоя умная!
  - Лилька у меня, чтоб ты знал - гений! Вчера такое было, ты себе и представить не сможешь. Ключи у Вихи от подсобки забрала, ну, затащил я ее туда, а она остатки рома допила и ...
  - Ну!
  - Что, ну? Крутились мы там в темноте, не могли пристроиться. Потом она на бюст сверху взобралась, тут уж я совсем озверел.
  - На Ленине, что ли?
  - Ну! Грохот стоял, как в преисподней, думал весь народ сбежится.
  У Юрца из носа полился чай. В кухню заглянул его отец, привлеченный надрывным кашлем.
  - Здравствуй, Сережа! Что случилось?
  - Да Юра подавился вот чаем! Здравствуйте, Анатолий Кириллович!
  - А... Ну, как жизнь молодая, чего пальто не снял?
  - Да я пойду уже. Все в порядке. Все нормально.
  Зайцев стеснительно улыбаясь, боком продвигался к выходу.
  - А то, может, по рюмочке? Все-таки Новый год скоро.
  - Нет, нет, большое спасибо. Пойду.
  - Ну, привет родителям!
  - Спасибо, обязательно передам.
  
   ***
  
  Последствия и некоторые подробности молодежного вечера прояснились только после праздника, и то не сразу. Еще некоторое время эхо произошедших тогда событий доносилось до заводчан, но шум и суета вокруг этого быстро пригасли, и жизнь катилась дальше, занося их слоями серой текучки и заботами трудовых будней.
  Кроме случая с изнасилованием, практически всё оставалось как бы в "избе". Да и этот, вобщем-то непонятный и нелогический случай, не получил своего нормального разъяснения, и точки над i так и не были поставлены. Что показало расследование, никто так и не узнал. Говорили, что Коля Багров за недостатком доказательств его вины был выпущен из милиции, и не появляясь никому на глаза исчез. Поговаривали, что он уехал к тетке в другой город, или поступил куда-то учиться. Так, или иначе, долгие годы никто его не видел и никто о нем ничего не слышал.
  Сема Кривой, сломавший на вечере руку, сам не мог рассказать как это у него произошло, так как абсолютно ничего не помнил, кроме того, что выпил вместе со всеми за своим столиком несколько стаканов принесенного из дому самогона, не дождавшись даже положенной "Столичной". Как они умудрялись незаметно для всех окружающих разливать самогон из трехлитрового бутыля в стаканы, тоже оставалось непонятным.
  В кузнечном цеху кто-то набезобразничал, проникнув туда каким-то образом и, запустив пневматический молот, пытался ковать все попадавшиеся под руку железки, при этом молот, конечно, был разбит. Гадали кто это мог быть, вызывали кое-кого к начальству, но хода делу не дали, а станок списали.
   Тревогу забили в первый день после праздника в поисках исчезнувшего Володи Ильюшина, так и не появившегося дома с того вечера. Его отец и заплаканая мать ходили по цехам и расспрашивали ребят. Несколько человек, вроде, видели, что он уходил, но не через проходную и даже не через проем в заборе, а по шпалам железнодорожного полотна в северные ворота, что со стороны угольного склада. Вызвались добровольцы показать где это, и они же рассказывали потом, что родители Володи долго бродили вокруг угольных куч и даже пытались длиным металлическим прутом прощупывать бассейн с вязким, застывшим на морозе мазутом до тех пор, пока на улице не начало темнеть. К счастью, буквально на следующий день после этого он, наконец, пришел домой. На расспросы о том где он пропадал эти несколько дней, Володя никаких разъяснений никому не давал, но потом, на очередном дежурстве в районной добровольной дружине, перед выходом на маршрут, выпив по традиции в кругу коллег, рассказал, что действительно ушел тогда по железнодорожным шпалам и добрел до грузовой станции, где взобрался на тормозную площадку вагона, уходившего в неизвестном направлении товарного состава. Все остальные дни он без денег, голодный и промерзший до костей, пытался найти возможность вернуться домой, как партизан перескакивая с одного состава на другой, пока на одной из станций добровольно не сдался в руки милиции. Поначалу, не совсем разобравшись в ситуации, стражи порядка, запихав его к себе в караулку, врезали хорошо ему по ребрам и дали несколько раз чем-то тяжелым по голове. Добро хоть шапка надета была, а то и череп проломили бы.
  Всё ничего, прошло, только вот одежда праздничная пришла в полную негодность, невозможно ни очистить, ни отстирать мазутные и маслянные пятна на разодранных в нескольких местах пальто и брюках.
  Когда кто-то из слушавших его историю спросил почему он полез на плошадку вагона, Володя тихо и искрене сказал:
  - А хорошо как-то было на душе. Зима, белый снег, огоньки вдалеке мерцают, спокойно...
  
  Выслушав это обьяснение, дядя Иваницкий, мужичек с маленькими немигающими сорочьими глазками, длиным прямым носом и узкими губами, незаметно от Володи, согнутым крючком указательным пальцем многозначительно постучал себе в висок.
  Некоторое время потом в коллективе, бедолагу Володю за глаза называли "Чокнутый", но это прозвище так и не прилипло к нему, а в последствии его просто звали Люшин, несколько укоротив для удобства произношения его фамилию.
  Все другие случаи не представляли собой ничего уж такого страшного.
  Небольшая неприятность приключилась с аккордеонистом. Во первых, уже где-то во второй половине вечера ему стал надоедать слегка подвыпивший Славик Ляпин. Он, видите ли, вдруг ощутил в себе непреодолимую тягу к игре на аккордеоне. Почему-то ему показалось, что если бы и ему дали такой прекрасный инструмент, он бы смог сыграть не хуже, а может, даже и лучше приглашенного артиста.
  Вначале Славик, стесняясь, попросил дать ему немного поиграть на аккордеоне, но когда аккордеонист ему отказал, приведя, видимо, не совсем убедительные аргументы, тот молча, но настойчиво начал сам стягивать с плеч бедного артиста ремни инструмента, и только своевременное и решительное вмешательство Вихи и Толяна предотвратило незапланированное выступление энтузиаста.
  Этот случай перепугал аккордеониста так, что он, опасаясь дальнейших попыток завладеть его сокровищем, не снимал его больше с себя, даже когда его подзывали к столу, где распивали уже личные запасы начальника цеха и даже, когда ему припекло выскочить проветриться к торцу здания.
  Неудобства создаваемые висящим спереди аккордеоном при растегивании-застегивании костюмных застежек, сыграли в последствии с артистом злую шутку. У взобравшегося в очередной раз на сцену аккордеониста начали медленно сползать брюки, обнажая белое импортное белье. Поднявшийся визг восторга со стороны публики он принял, ничего не подозревая, как проявление высокой оценки его искусства. Вовремя подоспевшие и на этот раз Виха с Толяном помогли ему достойно вернуться за столик.
  Вторая неприятность состояла в том, что когда пришло время прощаться с артистами, для которых Геннадий Иванович специально вызвал такси и лично собирался сопроводить их в поездке, выяснилось, что убывший еще раньше их начальник цеха, забыл вернуть запертые у него в сейфе пыжиковую шапку и мохеровый шарф. Это обстоятельство так расстроило аккордеониста, что он тут же официально заявил, что не сдвинется с места, пока ему не вернут его вещи. В результате, силами комсомольцев его пришлось буквально запихивать в такси вместе с футляром, в ручку которого он вцепился обеими руками, не желая ничего слушать и не поддаваясь на уговоры положить инструмент в багажник.
  Не прошли без последствий и сексуальные развлечения в подсобке. Бюст, который был использован в качестве любовного ложа, или, вернее, подставки, так-таки не выдержал несвойственной ему функциональной нагрузки, и, при попытке вынести его на прежнее место, был обнаружен отколовшийся от него кусок.
  На Виху сразу налетел с обвинениями Владимир Иванович, но тот отпирался как мог, пока неожиданно не получил поддержку от Геннадия Ивановича. Дело было улажено, бюст подремонтировал заводской калякин-малякин, как все здесь называли художника-оформителя, и затем, в прежней своей монументально-гипсовой внушительности, он снова был водружен на постамент.
  Юрец, единственный посвященный в детали события, бывая при случае в Красном уголке, всегда невольно косился на скульптурное изображение вождя, стараясь представить себе, как именно это могло происходить и какую позу могла принять тогда Лилька на темени вдохновителя пролетарской революции.
   Заключительным аккордом во всей этой истории стал обход территории директором завода. Высокий и грузный, он, засунув руки в карманы длинного пальто, свободно облегавшего его представительную фигуру, в окружении малорослой свиты партийно-хозяйственного актива лично побывал на всех "горячих точках". И только его побагровевшие щеки и нервное покусывание черного с проседью уса, выдавали тщательно скрываемую им в присутствии рабочих цепную реакцию назревающего гнева, который всей своей мегатонной тяжестью обрушился, в конце концов, на голову несчастного Владимира Ивановича.
  Раскритикованный также по партийно-общественной линии, лишенный всех должностей и чуть ли даже не партбилета, Владимир Иванович сразу потерял свой авторитетный и респектабельный вид и надолго исчез из поля зрения работников завода за чертежным кульманом в углу конструкторского отдела.
  Старый начальник смены Михалыч тоже был вне себя и бухтел под нос страшные ругательства, глядя на загаженные скатерти со столов президиума.
  - Ну, куррр...ы! Пообтрухали все скатерки. Ну, мерины! Это ж теперь чем столы покрывать-то?! - стонал он, и не ясно было, какая перспектива была ему отвратительнее, то ли видеть из-под непокрытых столов в президиуме нижнее белье ненавистной ему бригадирши Катьки, то ли эти невыразительные белесые пятна на кумачевых полотнищах.
  
  Garbsen
  07. 03. 04
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"