Ненавижу ходить в кино одна. В тот день в кинотеатре шёл американский боевик с Брюсом Виллисом - ажиотаж вокруг него был дикий. Мы с Юлькой договорились: на мне билеты, встречаемся у касс. Купила, жду, а её нет и нет. Я занервничала. На кассе вывесили табличку 'Билетов на ближайший сеанс нет', и ко мне то и дело обращались: 'Девушка, у вас нет лишнего?' Устала отвечать: 'Нет', а Юлька все не появлялась. Третий звонок. Стало ясно: опять подвела! И всё этот Юра! Стоило моей лучшей подруге влюбиться, она потеряла голову - всё забывает, всех подводит, летает в облаках. И про кино забыла, и про меня.
Сунулась в кассу сдавать билеты. Строгая кассирша скроила неприступную физиономию: 'А чем ты думала, когда покупала? Кино уж началось, куда я их?' Я расстроилась - лучше бы на эти деньги купила колготки. Тетка посмотрела на мое опечаленное лицо и пожалела меня - чуть ли не по пояс вылезла из окошка кассы и закричала высокому парню, изучающему афиши:
- Молодой человек! Молодой человек! Вы спрашивали билетик? У девушки лишний!
Я огорчилась. Вместо подружки рядом будет сидеть чужой человек. Но что делать, хоть за один билет деньги верну. Не поднимая глаз, протянула ему синий узкий листочек, схватила, не пересчитав, деньги и побежала в зрительный зал.
Естественно, мы оказались в соседних креслах. И не пересядешь: зрители теснились даже на приставных стульях. Я вжалась в кресло, стараясь случайно не прикоснуться к его руке, а мой сосед сидел, как барин, развалившись на подлокотниках, так что мне локоть некуда было положить, и изредка бросал на меня заинтересованные взгляды.
Киножурнал закончился, занавес раздвинулся шире. Тусклая подсветка на боковых стенах, предназначенная для опаздывающих зрителей, погасла. Зал окунулся в темноту, горели только маленькие лампочки на ступеньках между рядов. Фильм начался. С первой же минуты сюжет погрузил нас в непростую жизнь главного героя, полную погонь, перестрелок и драк. Мой сосед иногда негромко комментировал происходящее на экране. Его замечания показались мне забавными, я фыркнула раз, другой - и лёдок отчуждения растаял.
По экрану поползли титры, билетерша распахнула ворота зала, и зрители потянулись к выходу. Сосед встал, повернулся ко мне:
- Я Саша. А тебя как зовут?
В полутьме он казался симпатичным, а при свете... Нос картошкой, уши торчком, длинная худая шея с острым кадыком - обычный парень, ничего примечательного. То ли дело Юлькин Юра - красавец с литыми плечами. Или Марк с четвертого курса - орлиный профиль, в глазах светится ум. А у этого даже имя было самое обычное - Саша.
Он увязался меня провожать. Разговор не клеился. Фильм обсудили, а других тем для беседы не нашлось. Шутки моего спутника казались натужными и не смешными, и остроумием он больше не блистал. Его попытки завести беседу начали меня раздражать. Я боялась, что кто-то из знакомых увидит меня рядом с таким невзрачным кавалером, потому на подходе к своему кварталу решительно заявила: 'Ну, вот и всё! Мне сюда'. Саша попытался поцеловать меня, я увернулась.
Первую пару отменили, но выспаться не удалось. В восемь утра меня разбудил звонок. С закрытыми глазами я подбрела к назойливо звонящему телефону и услышала:
- Это Ира?
- Да, - я зевнула, кутаясь в простыню.
- Привет! - обрадовался незнакомый голос в трубке. - Наконец-то я тебя отыскал!
- Угу, - покладисто согласилась я. - Отыскал.
Просыпаться не хотелось, последние сладкие клочки сна еще туманили мой мозг. А голос неумолимо продолжал:
- Пойдем завтра в кино? У меня билетики на Сталлоне.
- Пойду! - обрадовалась я. - Гоша, это ты, что ли? - голос смутно напомнил однокурсника Игоря Скорника. Но зачем ему мне звонить, мы же увидимся через пару часов на второй паре!
- Не узнаёшь? Мы с тобой ходили в кино на Брюса Виллиса!
Саша!
- Откуда у тебя мой номер? - удивилась я.
- А я подрабатываю на полставки Шерлок Холмсом. Пролистал телефонную книгу и обзвонил все квартиры на твоей улице. Смешная у тебя фамилия, Суслик...
- Вот видишь, как тебе повезло, что я не пришла! - попыталась Юлька оправдаться. Мы сидели в пустой аудитории и пытались готовиться к зачету, но все время находились дела поважнее. Например, обсудить вчерашний поход в кино.
- Лопоухий поклонник! - сказала я. - Тоже мне везение!
- Можно подумать, к тебе очередь выстроилась. Одна и одна. Начнёшь с лопоухого, а там и с правильными ушами кто-нибудь появится, - назидательным тоном наставляла меня Юлька.
- Да не нравится он мне! И поговорить с ним не о чем, - отмахнулась я. - Он... ну как тебе сказать... не нашего круга. Простой работяга.
- О-ё-ёй! А мы, значит, белая косточка! Из благородных! - возмутилась Юлька. - Вспомни, кто твои родители - бухгалтер и техник-электрик. Ладно, не обижайся. Ир, пора тебе осваивать науку флирта. Помучаешь его, поманежишь... Приблизишь... оттолкнёшь. Я рядом, подскажу...
- Издеваешься?
- Да я серьёзно! Вчетвером гулять будет веселее! - продолжала убеждать подружка.
- Не хочу я...Мне с ним скучно.
- Тебе больше нравится чувствовать себя третьей лишней?
Она попала в точку. Мы обычно гуляли втроём, Юлька с Юрой и я в виде довеска. Чувствовала я себя неловко - между ними то и дело затевались какие-то разговорчики, летали шутки, понятные только двоим, а я брела рядом, как неприкаянная. Я пыталась отказаться, когда Юлька очередной раз звонила: 'Ир, ну на обычном месте в пять', но подружка не принимала отговорок: 'Что ж, мне с тобой отдельно гулять?'.
И мы начали встречаться вчетвером. Мне даже понравилось - впервые я чувствовала себя в компании Юльки и ее кавалера на равных. Юра непрерывно хохмил, мы с Юлькой покатывались со смеху, и даже Саше иногда удавалось вставить что-то остроумное. Постепенно я к нему привыкла, и даже оттопыренные уши перестали бросаться в глаза. Саша служил мне, как верный паж, осыпая дождём мелких услуг - таскал мои тяжелые сумки, сдавал книги в библиотеку, доставал билеты в театр, приносил нам с Юлькой мороженое. В кармане у него всегда лежал наготове пластиковый складной стаканчик, аккуратно завёрнутый в чистый носовой платок - на случай, если вдруг Ирочке (он только так меня называл) захочется выпить газировки.
Что скрывать, такое внимание всегда приятно. Я начала ценить его преданность, его готовность быть полезным. Но Саша мне не нравился, я всегда была начеку и не давала ему шанса сократить дистанцию. А он то случайно приобнимет меня за талию, то как бы невзначай закинет руку на скамейку за моей спиной. Я опасалась попыток меня поцеловать, но, к счастью, за месяц наших гуляний такой возможности не представилось. После прогулок наша компания всегда направлялась сперва к моему дому под предлогом строгости моих родителей, на балконе поджидавших возвращения дочери. Так что наедине с Сашей я не оставалась.
После окончания первого курса нам предстояло пройти фольклорную практику в сельской местности. На последней лекции по фольклористике выдали указания: ездить по деревням, отыскивать древних стариков и старух и записывать за ними старинные песни. Пусть они расскажут былины прошлых веков, поделятся пословицами и поговорками, в которых спрессована народная мудрость. Задание казалось несложным и интересным, и мы с Юлькой чувствовали себя исследователями, отправляющимися в научную экспедицию. Само собой получилось, что Юра и Саша сопровождали нас во всех поездках. Юра не работал - дожидался призыва в армию, а Саша брал отгулы на заводе. Специально для нашей миссии он купил у соседа-моряка японский кассетный магнитофон стоимостью в целую зарплату. Юра внимательно исследовал новинку и уважительно посмотрел на владельца.
- Ничего себе! Крутой маг! Что это ты так раскошелился?
Саша смущенно потупился.
- Так ведь для практики... девчонкам...
Юля ткнула меня в бок локтем и незаметно показала большой палец.
Нас распределили в село Коломенка. По утрам мы лениво просыпались, не спеша собирались и примерно к полудню, в разгар жары, приезжали на задумчивом, степенном от возраста автобусе в залитое раскаленным солнцем село. Бродили по унылым, застывшим от июньского зноя улицам, заворачивали в пустые пыльные переулки.
Юра стучал могучим кулаком в выкрашенную зеленой масляной краской калитку, собака за забором взрывалась лаем, тюлевая занавеска в окне, тронутая чьей-то рукой, колыхалась. Хлопала входная дверь, шаркали ноги в старых тапках, шумел отодвигаемый засов, скрипели несмазанные петли - и в проёме калитки возникал немолодой хозяин дома с загорелой до черноты шеей. Юлька объясняла, что мы члены фольклорной экспедиции и нас интересуют старинные песни и частушки. Выражение выцветших синих глаз не менялось, старик молчал. Юлька продолжала убеждать, как важно это для науки и развития языка. Ее неуверенный голос дрожал, и, запнувшись, она умолкала на полуслове. 'Нет у нас ничего. Ступайте с Богом...' - говорил очередной старик, и мы снова брели по пыльным улицам к следующей калитке, в которую Юра ударит кулаком.
Собачий лай назойливым аккомпанементом сопровождал наше продвижение. Дальше ворот нас не пускали. В утешение мы обрывали вишни и абрикосы с невысоких деревьев, в изобилии натыканных возле каждого дома, и объедались даровыми фруктами до болей в животе. Под каждым деревом россыпью валялись полусгнившие ненужные плоды, никто их не собирал.
Наконец нам повезло. На пороге аккуратной мазанки появилась приветливая старушка с лицом, сияющем лучиками морщин. Едва Юля завела привычное: 'Мы студенты и собираем...', как она расплылась в улыбке: 'Да вы заходьте, заходьте!'.
В доме вся мебель была устлана кружевными салфетками, на белой плетеной скатерти лежало начатое вязание. Хозяйка усадила нас за стол и оделила каждого стаканом густого ледяного компота. Едва мы заговорили о цели нашего визита, как она с готовностью подхватила: "И-и-и, милые, я багато чого знаю. Зараз, зараз баба Валя вам заспивае! Цю писню ще моя бабуся выгадала!'.
Юлька ликующе шепнула: 'Вот так удача!'
Саша поставил перед бабкой магнитофон и нажал на клавишу записи. Баба Валя посмотрела на нас блестящими глазами и затянула треснутым старческим альтом:
Там вдали за рекой засверкали штыки,
Это белогвардейские цепи...
Мы онемели. Певица с достоинством довела мелодию до конца, встала, поклонилась нам в пояс и - уже стоя - завела на мотив 'Прощания славянки' новое:
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты...
У Юльки на глазах выступили слёзы, она с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться, и я сделала ей страшные глаза: держись! Щеки у Юры надулись, казалось, он вот-вот лопнет. И лишь Саша невозмутимо следил, как крутится кассета магнитофона.
Но когда баба Валя, дав петуха, затянула:
Арлекино! Арлекино!
Юра сорвался с места и пулей вылетел на улицу. Через минуту выскочили и мы с Юлькой. Перила крыльца содрогались от мощных рыданий, едва удерживая лежащего на них Юру. От хохота у меня текли слезы, Юлька задыхалась и попискивала.
- Ребята, вы чего? - из двери высунулась голова Саши. - Она ж не закончила!
От его слов мы зашлись в новом приступе. Из-за спины Саши выглянула взволнованная старушка:
- Детоньки...
И наш смех перешел в полузадушенное бульканье и икоту.
Выступление гостеприимной бабушки оказалось нашей единственной добычей. Юлька задумчиво произнесла:
- А существует ли вообще деревенский фольклор?
- Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе - науке неизвестно, - подхватил Юра, и жизнерадостно загоготал.
Нам с Юлькой было не до смеха. В зажиточном селе Коломенка в каждом доме в красном углу стоял телевизор, и суровые негостеприимные колхозники проводили весь свой досуг, впитывая льющийся из него эфир. Ничем самобытным тут и не пахло, все деревенские казались нам одинаковыми, как спички. Песен и былин мы не раздобыли, и курсовая была в опасности.
Но в конце концов наши старания были вознаграждены. Мы заглянули в сельпо и в очереди разговорились с учительницей местной школы. Услышав, зачем мы в Каменке, она радостно воскликнула:
Так вам надо встретиться с отцом Петром!
С отцом Петром?! - удивились мы.
Это священник нашей церкви, - объяснила наша собеседница. - Удивительный человек! Хоть и служитель культа, а образованный. Кстати, до пострига он учился в вашем педагогическом, филфак закончил. Вот я историю преподаю, всё вроде бы по своему предмету изучила, а когда он начинает рассказывать о каком историческом событии, будто впервые об этом слышу. Изучение местного говора и фольклора - его увлечение. Отец Пётр в переписке с самим академиком Перепадько! Они даже в соавторстве написали научный труд. Наша библиотека эту книжку выписала, один экземпляр с дарственной надписью авторов висит на стенде "Наши знаменитые земляки".
Окрылённые, мы помчались к церкви. Найти ее было легко - верхушка колокольни просматривалась с любого конца села. На обитых железной ковкой створках церковных ворот мы обнаружили громадный амбарный замок. Мы уже знали, что сельский народ живёт по законам итальянской сиесты, и послеобеденный сон для них святое. Скорее всего и батюшка пережидал зной в прохладной тишине усадьбы.
Мы протиснулись в узкий проём схваченных железной цепью ворот и оказались в церковном дворе. Подёргали дверь в храм, она была заперта. Делать нечего - устроились в кружевной тени деревьев на истекающей зеленым соком траве.
Минутная стрелка на башне часов описала полный круг, но никто не появился. Мы заскучали.
Юлька, лежавшая на коленях у Юры, слабо запротестовала:
- Ребят, вы чего? Здесь же церковь, кладбище...
- А что? Пусть и покойники повеселятся! - заржал Юра.
Саша включил музыку. Мы прослушали 'Здесь вам не равнина, здесь климат иной...', 'Он не вернулся из боя...', и еще несколько суровых героических песен. Потом Высоцкий затянул гнусаво: 'Ой, Вань, гляди - какие карлики!..', а мы со смехом на четыре голоса стали подпевать. И надо же: именно в этот момент загремела цепь, освобождённая от замка, левая створка ворот плавно отъехала, и в дверях появился священник - в пенсне, что придавало ему вид интеллигентский и старомодный, словно сошедший с картин художников 19 века. Выглядел он молодо, ненамного старше нас, но казалось, что между нами пропасть. Его голубые, как льдинки, глаза сверлили холодом.
- Отец Пётр! - вскочила на ноги Юля, - Здравствуйте! Мы к вам.
'На нашей пятой швейной фабрике такое вряд ли кто пошьёт', - издевательски прохрипел Высоцкий.
Я зашипела:
- Саша, да выруби ты свою бандуру!
Щёлкнул выключатель. Грянула тишина, неуместная и громкая.
Священник продолжал смотреть на нас. Мне показалось, что во взгляде его проявилась обжигающая брезгливость.
- Отец Пётр! - снова начала Юля. - Мы студенты из фольклорной экспедиции... Нам сказали, что вы...
Отец Петр повернулся к церкви, неторопливо подошёл к крыльцу из щербатого кирпича, три раза перекрестился на икону над входом, в пояс поклонился... Заскрипел ключ в огромном замке. Дверь церкви приоткрылась.
- Отец Пётр... - в голосе Юли отчаяние. - Мы специально ехали...
Священник повернул голову к нам и посмотрела так, что мы все сразу поняли: надо уходить. Разговора не получилось, эту крепость нам было не взять.
Побитыми собаками мы уныло плелись прочь. Тяжесть нашей неудачи давила на плечи, как неудобный рюкзак. Рухнули все надежды. Без курсовой по фольклору второго курса нам не видать.
Мы добрели до остановки. Скамейка под навесом была пуста, только что отошел последний автобус, следующий рейс отправлялся через два часа. Два часа зноя, тоски, безнадёги.
- Ну вот, - сказала я чуть не плача. - Что нам теперь делать?
Все молчали. Юра, посвистывая, ходил вокруг остановки.
Тишину нарушили тихие всхлипывания, и все засуетились вокруг Юльки. Юра подскочил к ней и обнял. Вооружившись пластиковым стаканчиком, Саша сбегал к колонке и принес воды. У меня в кармане нашелся чистый носовой платок. Сделав пару глотков, Юлька вытерла нос и посмотрела на нас мокрыми несчастными глазами.
- Нас исключат, - в её голосе звучала безнадёжность. - Все пропало.
- Не исключат! - уверенно сказал Юра. - Не на тех напали.
Он встал, огляделся. В пыли у столба рыжим ковриком валялся бродячий пес. На привязи у вбитого в землю колышка коза жевала лопух. Дорогу наискосок пересекало стадо гусей, за ними следом плелась коричневая корова, на ее боку зеленкой была нарисована неровная пятиконечная звезда.
- Может, возьмем у них интервью? - спросила я, пытаясь разрядить обстановку.
Никто мне не ответил. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилался безрадостный деревенский пейзаж. Покосившиеся заборы домов тянулись вдоль улицы до самого горизонта. Неопрятная вывеска сельпо, рядом облупившиеся стены клуба с пустой выемкой под афишу, а за ним сиял свежей побелкой кособокий дом, на котором крупными буквами над входной дверью было написано - 'Библиотека'.
- Если не вернусь, считайте меня коммунистом, - вдруг сказал Юра и побежал к библиотеке.
Минут через десять он вернулся, посвистывая. Сел рядом с Юлей, достал сзади из-за пояса тоненькую книжицу, пропел:
Тише, Юленька, не плачь,
Подарю тебе калач...
Не веря глазам, мы смотрели на серую обложку, на которой было написано 'Коломенский фольклор'.
Домой возвращались возбужденные и всю дорогу смаковали добычу. Мы с Юлькой листали брошюру и радостно охали, вырывая ее друг у друга. В этой книжке было все, что мы безуспешно разыскивали на пыльных улицах поселка. Местные жители не жаловали заезжих равнодушных визитеров, но охотно раскрывались перед резидентом, к тому же священником. Нужно было родиться в этом селе и прожить здесь всю жизнь, прежде чем недоверчивые земляки начнут разговаривать с тобой, как с равным. Отец Петр проделал огромную исследовательскую работу, не случайно академик Приходько в предисловии назвал священника коллегой.
На въезде в город Саша случайно задел клавишу кассетника, и автобус заполнил старательный голос пожилой певицы:
Там вдали за рекой засверкали штыки,
Это белогвардейские цепи...
Клевавшая носом тетка в цветастом платье с маками на сиденье впереди нас встрепенулась, повернулась к нам и прокомментировала уважительно:
- Клавдия Шульженко? Обожаю.
Мы взорвались смехом и не могли успокоиться до автостанции. Обиженная тетка пересела вперед, пассажиры косились с опаской, а мы, смеясь, все обсуждали друг с другом подробности нашего путешествия...
В три дня мы накатали курсовую. Угрызений совести, что пользуемся чужим трудом, не испытывали. Фольклор принадлежит всем, всему народу, стало быть, и нам с Юлькой. Отец Пётр только собрал и записал это коллективное творчество, он такой же собиратель, как и мы. Потому мы и не упомянули книжицу в библиографии.
Преподавательница фольклористики, прочитав наш труд, только и сказала: 'Ну, девочки, давно я не испытывала такого удовольствия от курсовой. Отлично! Хвалю!'. Потом из года в год, она ставила нашу работу в пример очередному курсу. Через год благодаря этой курсовой как решающему аргументу нас с Юлькой отобрали из сотни других претендентов и послали в Киев на республиканскую студенческую олимпиаду по филологии.
Вместа с курсовой в качестве рабочих материалов мы сдали новенькую кассету. Она была пустой. Не сдавать же нам было запись с песней 'Там, вдали, за рекой' и лаем собак! На случай, если вдруг кто из преподавателей вздумает прослушать пленку, мы приготовились удивленно развести руками: 'Как пустая кассета?! Не может быть! Наверное, случайно стёрли...' Но на кафедре не было магнитофона, наша кассета затерялась в сотне других, и наш маленький обман никто не раскрыл.
Во время фольклорной экспедиции Саша стал полноценным членом нашей маленькой команды, у него была важная роль - он заведовал магнитофоном, включал и настраивал микрофон, делал запись. В суете поездок мы почти не разговаривали, но его присутствие меня не тяготило - все затмевал вихрь сельских впечатлений. Но по возвращению домой я обнаружила, что говорить нам по-прежнему не о чем. Саша меня раздражал. Самое противное, что я не могла назвать ни одной причины, почему он мне так не нравился. Но всякий раз, как я слышала его голос в телефонной трубке, меня охватывало тоскливое, тягостное чувство. А он все никак не мог понять, что мы чужие, что у нас нет ничего общего, что он мне обуза. Не понимал. Настаивал на встрече. Я уворачивалась, как могла, но и твердого 'нет!', по совету Юльки, не говорила. А он, казалось, решил форсировать наши отношения, каждый вечер являлся на пороге, то и дело заводил разговор о своем скором уходе в армию, и как-то из его слов получалось, что я буду его ждать.
Со стороны кажется, что это очень здорово, когда в тебя кто-то влюблен. Ты можешь играть чувствами этого человека, сделать его несчастным или счастливым по собственному выбору, попытаться ответить взаимностью или отвергнуть. Но любить самому гораздо интереснее, чем принимать чью-то любовь. Вдруг оказывается, что быть объектом безответной любви довольно скучно. Зависимость другого человека быстро надоедает, его общество раздражает, и тебе хочется только одного - чтобы он оставил тебя в покое. Отношения становятся удушливой ловушкой, из которой хочется сбежать, потому что назойливое присутствие нелюбимого человека отпугивает из твоего окружения любые альтернативные возможности. Ничего нового не может появиться на пороге, пока на нем лежит верный пес, который готов драться за право оставаться в твоей жизни единственным.
В конце августа Саша уходил в армию. Призыва занудливого поклонника я ждала с нетерпением, и к этому времени с трудом его выносила. Мне казалось - он уйдет в армию, сядет на поезд и просто исчезнет из моей жизни. Но служить никто не уходит просто так, служить провожают, затевая длинные застолья. Мне предстояло пройти последнее испытание - Саша позвал меня на свои проводы, и от его приглашения я не смогла отвертеться. Я не хотела идти, будто чувствуя, что меня там ожидает. На этот раз Юльки со мной не было, она укатила куда-то вместе с Юрой, и заваренную ею кашу пришлось расхлебывать мне одной.
- В среду проводы, - как о само собой разумеющемся, сказал Саша. - Соберутся друзья, знакомые, родственники... Жду тебя к пяти.
В голове вихрем промчались возможные причины отказа: внезапный грипп! надо ехать к родителям на дачу! жду важного телефонного звонка! Но я понимала глупость и незначительность этих отговорок. Я промямлила что-то невразумительное, на что Саша ответил многозначительно:
- Все будет по высшему разряду.
Он ушёл, и я решила твердо - никуда не пойду. Запрусь дома, скажусь больной, и никому не открою, и будь что будет! Но после обеда я задремала на диване с книжкой и забыла предупредить бабушку, чтобы не пускала ко мне никого и отправляла восвояси всех незваных гостей. Незадолго до назначенного часа на пороге моей комнаты вдруг возник однокурсник Рома. Саша как-то говорил, что они с Ромой учились в одном классе.
- Я за тобой, - улыбнулся Рома.
И он буквально отконвоировал меня на торжество, не слушая моих сбивчивых отговорок. Внизу ждало такси. На нём мы и подкатили к Сашиному дому. Как я не хотела идти! И отказаться было поздно, хоть из машины выпрыгивай. В конце концов, я себя убедила, что напоследок можно еще немного потерпеть. Зато после этого вечера я наконец-то освобожусь от Сашиного общества и не увижу его, по меньшей мере, два года, а если повезет, то и три.
Раньше мне никогда не приходилось присутствовать на проводах в армию, и я даже примерно не могла предположить, что меня ждет. Мы подкатили к дому Саши, у ворот в ожидании толпились нарядно одетые люди, лица напряжённо-застывшие - кого-то ждали. Наше появление вызвало оживление. Впереди всех возник Саша с огромным букетом роз. Когда машина остановилась, он подскочил к ней, распахнул дверцу, подал мне руку. Я вышла из машины и остановилась в нерешительности. Саша вручил мне букет, крепкой рукой взял под локоть и потащил во двор. Там он подвёл меня к женщине с милым лицом, такой же высокой, как и Саша:
- Мама, это Ира.
Она радостно всплеснула руками:
- Ну, здравствуй, доченька!
И потянулась ко мне вытянутыми губами. От неожиданности я отшатнулась, а она поймала мое лицо и поцеловала в обе щёки влажным поцелуем.
Невысокая старушка подскочила с иконой наготове и протянула ее Саше, он поцеловал образ. Икона вдруг возникла прямо перед моими глазами, и я сделала вид, что приложилась к лику какого-то святого, чмокнув губами в воздухе. Целовать икону - негигиенично, у меня на глазах ее уже облобызали несколько человек. Старушка строго посмотрела на меня, но настаивать не стала.
Казалось, мы выполняем какой-то сложный обряд. Перед нами возникли мужчина и женщина с алыми лентами в руках. Мужчина повязал мне через правое плечо ленту, женщина - Саше. Он шепнул: 'Моя крёстная. А это - мой дядя. Дядя Коля'.
- Прошу в дом, гости дорогие, - Сашина мать сделала приглашающий жест в сторону крыльца.
Мы прошли через веранду и очутились в небольшой проходной комнате. За нами потянулись люди. Нас с Сашей поставили под небольшой иконой на стене, и началась церемония приема гостей. В комнату входили люди, оставляли подарки на столике в углу, приветствовали маму и бабушку, подбадривали Сашу, желая ему легкой службы, глазели на меня и проходили в другую дверь, к накрытым столам в соседней комнате, откуда доносились аппетитные запахи. Тягостная процедура продолжалась минут пятнадцать; мне казалось - вечность.
- А теперь прошу к столу! - Сашина мама распахнула створки двери.
Мы с Сашей вошли в большую комнату, все свободное пространство в которой занимал длинный, от окна и до двери, стол, весь уставленный тарелками, блюдами, рюмками и бутылками. Вокруг него не спеша рассаживались люди, некоторые уже ели. Крепко держа за локоть, Саша повел меня на наши места в торце стола у окна. Мать Саши устроилась слева от меня, Саша - справа, как конвоиры.
Как только мы заняли свои места, на лицах людей расплыли улыбки, все заговорили - громко, шумно. Застучали вилки, из бутылок в рюмки зажурчали водка и вино.
- Кушай, доченька, кушай, - подкладывала мать Саши на мою тарелку оливье и селедку под шубой. - Всё своё, домашнее. Как сейчас говорят, экологически чистое.
Я механически жевала, не чувствуя вкуса. Время от времени кто-то вставал и говорил тост. Я не вслушивалась в слова, в голове шумело. Казалось, все присутствующие за столом многозначительно смотрят на нас с Сашей. Когда очередной оратор прекращал говорить, ко мне тянулись рюмки - чокнуться. Я послушно протягивала свой бокал, стекло звенело. Мне было непонятно, что за действо разворачивается передо мной, и какая роль в нём предназначена мне - больше всего эти проводы напоминали небольшую скромную свадьбу. От тоста к тосту крепло ощущение: я в ловушке, и эта ловушка вот-вот окончательно захлопнется. Надо бежать.
Я подняла глаза и осмотрелась. Наткнулась взглядом на ряд акварелей на стенах. Картин было много, все в одном стиле, на каждой в нижнем правом углу выделялась неразборчивая подпись.
- Чьи это картины? - спросила я.
- Мои, - смущенно ответил Саша.
- Ты рисуешь? - удивилась я.
- Закончил художественную школу, - коротко объяснил он. Но это ничего не объясняло. Многие мои знакомые закончили художку, я сама в детстве проучилась там пару лет, но и сама толком рисовать не научилась, и не знала никого, кто мог бы нарисовать что-то стоящее. А на Сашины картины хотелось смотреть еще и еще.
Справа от окна из стены торчал камин - неожиданное сооружение в обыкновенном доме. Настоящий камин я видела впервые - раньше мне все время попадались только печки, но даже мне бросались в глаза замысловатая кладка красных кирпичей и решетка изящного рисунка. В изящной подставке у стены лежали дрова, на крючке висели каминные щипцы и кочерга.
- Это все Сашенька, - вмешалась в разговор мать. - Я ему говорю: ну, зачем нам такая штука, мы ж не баре. А он: 'Мама, это так уютно - сидеть у камина, смотреть на огонь...' И, знаешь, доченька, действительно уютно. Особливо в дождливую погоду...
Саша предстал передо мной в новом свете. Похоже, я очень мало в нем разглядела, занимаясь в основном попытками удержать его на безопасном расстоянии. Надо же - акварели, камин...
- А еще он у меня знатный кулинар! - с гордостью сказала Сашина мама. - Вот увидишь, доченька, как тебе с ним повезло. За ним будешь, как за каменной стеной.
И тут до меня дошло: так вот почему она все время называет меня доченькой! Да ведь я здесь в роли невесты! Невесты жениха, уходящего в армию. Все всерьез, по-взрослому, только фаты не хватает. Просватали меня тихой сапой, да только саму невесту спросить забыли. Саша по-свойски закинул руку на мой стул. Перед глазами пронеслись картинки счастливой супружеской жизни - дом полная чаша, двое детей, хозяйство, машина, любящий муж. Все, о чем мечтала бы любая девушка на моем месте, но не я и не с ним. Ощущение удушливой ловушки мягким комком снова сдавило горло. Из этой действительности нужно было куда-нибудь сбежать.
Подали горячее. Сашина мама хлопотала вокруг стола с тяжелым сотейником, Саша поднялся ей помочь, я осталась сидеть. На столе рядом с миской оливье стояла бутылка водки. Вокруг оживленно переговаривались, накладывая еду, на меня никто не смотрел. Алая лента с какой-то надписью на груди душила меня, и я незаметно стащила ее с себя и бросила под стол. Налила себе рюмку прозрачной жидкости и одним залпом опрокинула ее. Дыхание перехватило, из глаз брызнули слезы, я закашлялась. Схватила литровую бутыль с компотом, наполнила большой фужер и выпила большими глотками. Поперхнулась и почувствовала, что задыхаюсь. В глаза бросилась неровная надпись на наклейке - "Спотыкач". Самогон!
- Алле оп! - услышала я Сашин голос.
В комнату, окруженный облаком заманчивого запаха, вплыл огромный поднос с жареным поросенком. Саша поставил поднос на середину стола, достал из кармана коробок, чиркнул спичкой - и на румяной красноватой корочке заплясали синеватые огоньки. Раздались восхищенные возгласы, гости, как завороженные, не могли оторвать глаз от огня. Языки пламени расплывались перед глазами, и вдруг симпатичная мордочка поросенка подмигнула мне, и снова застыла в гримасе. Саша занес над поросенком нож. Гости издавали нечленораздельные вопли восхищения, со всех сторон к блюду тянулись ощетинившиеся вилками гости. Мне казалось, что я попала на пиршество каннибалов. Голова у меня закружилась, и я закрыла глаза.
На сиденье рядом со мной тяжело плюхнулись, стул заскрипел. По комнате постепенно растекалась тишина, я слышала только глухой стук вилок, негромкое чавканье и треск разгрызаемых костей. Потом хлопок открываемой бутылки, бульканье льющейся жидкости, шаги. Звук ножа, тренькающего по стеклу. И знакомый голос оратора:
- Я хочу поднять тост! Сегодня у нас грустный день! Сегодня мой лучший друг покидает нас и отправляется защищать нашу Родину. Дорогой Саша! Я хочу тебе пожелать легкой службы, верных товарищей и быстрого дембеля. И когда вернешься, мы все встретимся за этим столом, и, как сейчас, Ира будет сидеть рядом с тобой, и я громко крикну 'Горько!'
Мои глаза изумленно распахнулись и уставились на Рому, тянувшегося ко мне с бокалом через весь стол. Гости пьяно подхватили клич, который почти сразу сформировался в скандирование: 'Горько! Горько!'. Саша встал, повернулся ко мне и попытался подтянуть меня к себе вверх под локоток. Я неуверенно поднялась, посмотрела ему в лицо, пошатнулась, икнула, и меня вырвало прямо на его новую белую рубашку, на галстук и на алую ленту с надписью 'Призывник' на груди.
Пока все суетились вокруг Саши, я по стеночке пробралась к двери и вышла из комнаты. Искала туалет, в длинном темном коридорчике открывала одну дверь за другой, и все время попадала в пустые комнаты, пока в одном из помещений не столкнулась с невысокой старушкой в темном платке, которая пару часов назад тыкала мне в лицо иконой. Та вывела меня во двор, показала на тропинку между кустов, и исчезла. Холодный осенний воздух немного отрезвил мою хмельную голову, и я усмехнулась своей наивности - искать туалет в сельском доме! Двинулась по тропинке, но впереди, гремя цепью, залаяла собака, и я остановилась. Представила неудобный уличный сортир, и себя, приседающую в темноте над дыркой, рискуя упасть в вонючую пропасть с экскрементами, и решительно двинулась к кустам сирени у забора. Что может быть лучше естественного удобрения? Говорят, в Китае считается знаком вежливости со стороны гостя облегчиться в огороде хозяина дома...
Распахнулась дверь, двор прорезал яркий луч света. Раздались голоса: 'Ира! Ирочка, ты где?' Мне совсем не хотелось, чтобы меня нашли со спущенными штанами, и я затаилась. На крыльцо вышло несколько человек, старушечий голос оправдывался: 'Она спросила, туалет где? Я показала...' 'Схожу посмотрю в туалете!'. Собака разрывалась от лая, женский голос надрывался: 'Ира, Ира, доченька!' 'Может, на улице? Нет ее в туалете...'. Постепенно гомон стих, голоса удалились. Захлопнулась дверь, и на улице снова стало темно. Только одна мужская фигура осталась на крыльце. Чиркнула спичка, неровный огонек выхватил из темноты Сашино лицо. Он закурил и медленно двинулся по двору в облаке вонючего дыма. Я постаралась не дышать. Глаза привыкали к темноте, и предательский свет луны, казалось, с каждой минутой становился все ярче. Наконец окурок метеоритом прочертил яркую дугу и упал, рассыпав лужицу искр. Дверь заскрипела и хлопнула. Во дворе никого не было. Я выждала несколько минут, выбралась из кустов и двинулась вдоль забора. Нащупала затвор калитки, отодвинула засов, выскользнула на улицу и бросилась бежать, и неслась, не останавливаясь, до самого дома.
Юлька охала и ахала, когда я рассказывала ей, что со мной стряслось. Ее глаза жадно блестели, она требовала подробностей: 'А он?... А она?... А Ромка?...' Снова и снова я рассказывала о своих приключениях, а она едва сдерживалась, и только мой обиженный вид удерживал ее от смеха.
Я со страхом ждала, что Саша позвонит, начнёт упрекать, требовать встречи для объяснений. Предупредила родителей: на любой звонок отвечать, что меня нет и неизвестно, когда будет. Но он так и не позвонил.
Из армии мне пришло от него четыре письма. Обычные письма, лаконичные, немного суховатые. Можно было ответить ему, как ни в чем не бывало, и завести переписку. Я долго раздумывала, но так и не собралась написать. А Юлька на всех лекциях строчила письма в армию, и почти каждый день бегала то на почту покупать новые конверты, то к почтовым ящикам отправлять свои письма. Я смотрела на нее и слегка завидовала.
Прошло два года. Я шла по Пушкинскому бульвару, подставляла лицо теплому весеннему солнцу и радовалась - только что мне автоматом поставили зачет по старославянскому. Еще немного поднажать, не успеешь оглянуться, и очередной учебный год позади. А после сессии - лето, и Юлька выходит замуж! Как пить дать, она пригласит меня в свидетельницы, и к этому моменту нужно как следует подготовиться - сесть на диету, сшить красивое платье...
Вдруг чьи-то пальцы цепко ухватили меня за локоть.
- Попалась!
Я выдёрнула руку, резко обернулась и отшатнулась. Передо мной стоял крепкий парень. В вороте черной куртки тельняшка, камуфляжные штаны с широким ремнём, напряженный взгляд, колючие серые глаза. С первого взгляда он даже показался мне симпатичным, пока я его не узнала. Саша!
- Ну, здравствуй, любимая! - сказал он сердито. - Картина Репина 'Не ждали'?
От неожиданности я опешила и не знала, что сказать. А мой бывший ухажер был настроен решительно и агрессивно. До меня донесся легкий запах спиртного. Как клешней, железной хваткой ухватил он мою руку за локоть и потянул под вывеску какого-то бара, откуда потянуло холодом.
- Пойдем в кафе, посидим, - с фальшивой дружелюбностью предложил Саша. - Вспомним счастливые денёчки, когда мы были счастливы... Всё ж мы не чужие друг другу. Да не бойся, я не кусаюсь.
Я остановилась в нерешительности, не зная, под каким предлогом отказаться. А он продолжал:
- Пойдем, поговорим! Расскажешь мне, как ты меня ждала, как ночей не спала...
Я почувствовала себя в западне. Что я могла ему сказать? Все это время я про него даже не вспоминала.
Саша теснил меня к ступенькам темного подвала кафе, откуда доносилась громкая музыка и клубами вырывался удушливый сигаретный дым. В отчаянии я оглянулась и увидела, как по улице нам навстречу идет Танька Семеняка, моя бывшая одноклассница. В школе мы едва замечали друг друга, а после выпускного наши пути разошлись, и при редких встречах мы с ней только здоровались, не заводя разговоров. Поэтому она очень удивилась, когда я радостно бросилась к ней:
- Танька! Какими судьбами? Как я рада тебя видеть! Ты не спешишь? Пойдем с нами, выпьем кофе, поговорим. Это Саша, мой давний знакомый. А это Таня, моя школьная подруга...
Танька изумленно уставилась на меня. Я боялась, что она откажется, но она посмотрела на Сашу и согласилась. Мы спустились по мраморным ступенькам в полумрак и прохладу самого модного кафе города. Подлетела официантка, Саша заказал всем по чашке кофе, а себе еще и рюмку коньяка. Танька весело щебетала, с интересом поглядывая на Сашу, я пыталась поддерживать непринужденную беседу, то и дело спотыкаясь о его тяжелый взгляд.
- Ты какую школу закончил? - спросила Танька Сашу, и тот, помявшись, неохотно ответил:
- Шестнадцатую...
- А мы с Иркой - седьмую! - радостно воскликнула Танька и захихикала.
Я извинилась и вышла в туалет. Но заходить в узкую дверь не стала, проскользнула мимо нее в кухню, спросила у краснолицего повара, где выход. Тот ткнул длинным ножом в неприметную дверь за холодильником, на ней было написано 'Аварийный выход'. Я толкнула дверь и оказалась в служебном дворе, выходящем на соседнюю улицу. Мне опять удалось сбежать! Я надеялась, что Танька с Сашей не скоро меня хватятся, что Саша ее не обидит, а Танька простит мне мое бегство. Но даже если и не простит, я это переживу, главное, что мне и на этот раз посчастливилось улизнуть. Свобода!
А на днях я встретила Таньку на том же месте, она весело поздоровалась:
- Ирка! Привет, старый штиблет! Как дела?
Дела у меня были не очень. Работа в школе не приносила ни денег, ни удовольствия - труд учительницы русского языка и литературы уныл, неблагодарен и дешево ценится. Из года в год я преподавала одни и те же темы, и мысль о том, что до самой пенсии мне предстоит заниматься разбором романа 'Преступление и наказание' вводила в депрессию. Юлька устроилась воспитательницей в детском садике, подальше от классных журналов и педсоветов. Мне так и не пришлось побывать свидетельницей - ее свадьба расстроилась, Юрка бросил ее ради какой-то стриптизерши за несколько дней до бракосочетания. Подружка моя от горя едва руки на себя не наложила. Но время лечит любые раны, и через год она тихо расписалась с влюбленным в нее Марком. Со временем мы отдалились и почти перестали видеться - она с головой ушла в семейные заботы, а я... я по-прежнему была одна, и всю душу выматывал мучительный роман с женатым коллегой. Я чувствовала себя предательницей, но не могла отказаться от иллюзии счастья. Время шло, я жила от встречи до встречи, и казалось, жизнь проходит мимо. Словом, хвастать мне было нечем.
А Танька выглядела цветущей и счастливой. Она затащила меня в то же самое подвальное кафе: 'Мне столько надо тебе рассказать!'. Сели за столик, официантка принесла меню. Я посмотрела на цены и попросила стакан воды. Танька удивленно вздернула бровь, я объяснила:
- Сегодня у меня разгрузочный день, я ничего не ем и пью только воду.
А Танька попросила принести кофе и пирожное. В ожидании заказа она многозначительно посматривала на меня. Выглядела она прекрасно - модная стрижка, ухоженное лицо, свежий маникюр. На пальце кольцо с бриллиантом. Одежда явно куплена не на рынке. Дорогая кожаная сумочка небрежно брошена на пустой стул. Я видела такую в валютном магазине - она стоила три моих зарплаты.
- Ирка, я тебе так благодарна! - сказала Танька. - Ты устроила мою судьбу.
Я удивлённо посмотрела на неё. Ей удалось меня заинтриговать.
- Я? Твою судьбу? Как?
Она не ответила, полезла в сумочку, достала толстую пачку фотографий.
- Забрала из печати. Глянь.
Я рассматривала яркие глянцевые снимки, как окно в чужую красивую жизнь, и из каждого окна на меня смотрела Танька. То она в новой шубе на крыльце большого двухэтажного дома изогнулась, припав к колонне, а длинная обнаженная нога выглядывает из разреза вечернего платья. То позирует за рулем иномарки, покусывая незажженную сигарету, а сзади виднеются сиденья в целлофане. А вот Танька красуется в обнимку с огромной породистой собакой. Потом пошли бесконечные фотографии двух маленьких детей - мальчика и девочки.
- Узнаешь? - Танька положила передо мной последнее фото.
Снимали на каком-то заграничном курорте - вывески были на итальянском. Ну, что ж, за Таньку можно порадоваться, отдыхает в правильных местах. На фотографии породистый красавец-мужчина нес Таньку на руках из воды.
- Роскошный у тебя муж, - равнодушно сказала я.
Танька засмеялась.
- Ты что, его не узнаешь?
Я присмотрелась. О боже! На фотографии сиял улыбкой и смотрел в объектив уверенным взглядом победителя мой бывший поклонник Саша.
- Теперь ты понимаешь? Ты же нас познакомила! - сказала Танька.
Я отмалчивалась, а она тараторила за двоих. Рассказывала про Сашу, он теперь крутой бизнесмен, а начинал с поездок челноком в Румынию. Раскрутился, и теперь у них магазин 'Classic Collection' на Приморской. И собираются открывать ещё два филиала. Я заходила пару раз в этот магазин, посмотрела на цены и тут же вышла - это не для учительской зарплаты.
- Я бросила работу, сижу дома с детьми, - продолжала Танька рассказывать о своей счастливой жизни. - А Саша минуты свободной не знает. У него грандиозные планы. Сейчас он в Италии, отбирает партию для нового магазина.
Она посмотрела на мою потертую сумку и вдруг сказала:
- Слушай, Ир, а давай к нам? В магазине нужна подменная продавщица. Работа не тяжелая, платить будем нормально.
Я покачала головой, но она продолжала:
- А няней к Арише пойдешь? У тебя же педагогическое образование, считай, работа по специальности. Хочется тебе как-то помочь...
С каждым ее словом у меня портилось настроение. Большой дом, новая машина, дети, муж-бизнесмен - все это могло быть у меня с ним, почему же когда-то я этого не захотела, не разглядела? А сейчас я осталась ни с чем. Я смотрела на Таньку и невольно ставила себя на ее место. И чувствовала себя так, как будто она отняла у меня семейное счастье. Хотелось ее убить - как будто это что-то исправит.
- Приходи в гости! - сказала она.
Я записала ее телефон на обратной стороне квитанции, и мы разошлись в разные стороны.
Увядшие желтые листья падали на тротуар, я поддевала их носком старого сапога и думала, что так больше нельзя, и надо что-то изменить. В кармане нашлись деньги. Закрывшись в будке телефона, я набрала номер моей лучшей подруги. В трубке щелкнуло, автомат глотнул монету, и знакомый, любимый голос произнес: