Бесчастная Лариса Николаевна. Девичье поле

Д Е В И Ч Ь Е П О Л Е

(Коломна, 1380 год)

Историческая поэма

ПРОЛОГ

Если б небо могло нам показывать,

Если б солнце умело высвечивать

Старины заревой недосказанность -

Дней суровых, что были далече.

Если б время вернуть мы сумели,

Если б слушать умели мы ветер,

Мы б узнали, о чем прежде пели,

И как жили в ушедших столетьях.

Как державность Россия крепила

Верой, правдой и кровью народа,

Да на косточках русских растила

Во святой земле древо свободы.

О народе, отечеству преданном -

Об ушедших навек поколениях,

Нам не летопись правду поведает,

Что написана княжьим велением.

Только ветры из времени дальнего

Помнят путь их от вехи до вехи,

Только сердце и память сакральная

Сфер небесных хранить могут эхо.

Там навечно рассыпаны горести

Бесконечной и праведной битвы,

И горят неизбывной глаголицей

Русских жертв имена и молитвы.

Воспоем же, друзья, в этой повести

Жизнь и жертвы простого народа,

Тех, кто сердцем был русского воинства,

Не войдя в летописные своды.

Кто боярам, князьям, воеводам,

Был надежной и крепкой опорой:

Русь Святая жива лишь народом,

Что за веру и Русь встал собором.

СКАЗ О ГРАДЕ КОЛОМНЕ

Было ль это? Свидетелей нету.

Нет давно тех, кто быль эту помнит,

Шесть веков с лишком кануло в Лету

С этих сказов о древней Коломне.

Много люду когда-то живало

Во полях с облаками лебяжьими,

Много разного с ними бывало

И с Коломной на вотчине княжьей.

Жгли тумены её Бату-хановы,

Разоряли татары Тудановы,

И не только враги басурманские -

Разоряли дружины Рязанские.

Ей прельщались литовские вои,

Ей грозили чумой моровою,

Но с годами Коломна лишь крепла,

Поднимаясь из струпьев и пепла.

Красовалась стенами кремлевскими,

Да церквями с мольбой колокольною,

Похвалялась князьями московскими,

Да округой цветущей раздольною.

Где Коломенка с речкой Москвой слилась

Разрасталась Коломна посадами,

И торговлей, и воинством славилась

Между многими русскими градами.

Во посадах народ немудрёно жил,

Был он горд и доволен Коломною,

Ни в трудах, ни в боях он себя не щадил,

Жил по божьи - с отдачею полною.

В воскресение каждое к службе ходил -

На Соборную площадь вели все дороги,

Там седую главу свою к гуслям клонил,

Старину вспоминая и славя, Доброга:

"Как на Калке-то бились русичи -

Да татары там рати сгубили,

Как на Воже-то бились русичи -

Басурманов тумены разбили -

Не пустили поганых в родные края -

Слава вечная павшим за друзи своя!

Но в замятьнях кровавых всегда и везде -

И на праведных войнах, и в княжьих раздорах

Вечно ходит победа по горькой беде,

И со славой людское обручено горе.

Много косточек русских покоится

В реках-реченьках, в зеленых полях,

Кровью русской обильно-то поится

Уж который век Мать - Сыра земля...

И кружатся над Русью-то вороны,

И горюют, кручинятся люди-то,

И летит над землей во все стороны

Плач по воинам, лихом погубленным:

Плачут, сетуют горько боярские жёны,

Во салопы шелковы они разряжёны,

С ними сетуют скорбно посадские жёны

Во поневах простых и повойниках,

И холопские плачут несчастные жёны

По кормильцам своим, по покойникам.

Соловьи воям - русичам славу поют,

Во церквах люди русские молятся,

Дети русичей в праведной вере растут -

На Руси Святой крепкое воинство.

Ой, вы, гусли мои переливчатые,

Гусли-гусельки, струнушки тонкие,

Пойте славу за подвиги звонкую

Страстотерпцам святым - нашим воинам,

Постоявшим за Веру, за Отчину,

Да за честь её, за достоинство!"

Между частыми битвами, морами,

Неспокойными зимами, вёснами,

Меж кровавыми княжьими спорами

Богатела Коломна ремёслами.

Как и ныне там люди страдали, любили,

Строго следуя отчим суровым наказам,

И творились народом насущные были,

И хранились в сердцах и в устах эти сказы.

СКАЗ О КУПЦЕ ДАНИЛЕ ГОЛОТЕ

Дед Данилы - ушкуйник Путила-голота

С голытьбой на Москве хороводил когда-то,

Прячась с ними в приокских дремучих болотах,

Захорон невзначай обнаружил богатый.

Чтобы злато сберечь от ордынских баскаков,

Его спрятал купец, иль несчастный боярин,

Да никто не вернулся за кладом, однако -

Знать, настиг, погубил их Батыев татарин.

Соблюдая негласный меж ними обычай -

Коль пришло им от Бога везенье такое,

Поделил на лихую ватагу добычу -

Сам решил распрощаться навечно с разбоем.

Взял Путила товару на долю свою -

То, что в каждом дому было надо,

Прикупил поначалу худую ладью,

Починил - и поплыл к Ново-граду.

Был удачлив Путила, разумен и смел,

Не гнушался любой, даже грязной, работой,

И в торговых делах скоро он преуспел,

Став купцом именитым в округе - Голотой.

Сын Илья приумножил богатства отца,

Научил всему внука - любимца Путилы,

Дом просторный и дело Голоты-купца

Унаследовал вскоре от деда Данила.

Был Данила, как дед, предприимчив и смел,

Вел торговлю с купцами ордынскими

И расшиву, и паузок в деле имел,

И ходил аж до моря Хвалынского.

Уважаем он был у простого народа,

У друзей-мастеров и коломенской знати,

Стал он другом семьи самого воеводы,

Снаряжая на бой Вельяминовы рати.

Невысок был Данила, но крепок зело,

Чернобров и в движениях очень живой,

Над внимательным взором большое чело,

Крупный рот над широкой густой бородой.

Нрав Данилы был строг, а порою суров,

От домашних он требовал повиновенья,

Не любил бабьих слёз и пустых лишних слов,

Скуп на ласку бывал он, на откровенья.

Но другою была у Данилы жена -

Всех сердечно жалела Авдотья Чеславна,

Гнев Данилы частенько смягчала она,

Была очень приветлива и добронравна.

Отличалась Авдотья спокойной красой,

Что не тронули будто замужества годы:

Круглолицая, с пышною русой косой

И с очами без дна, как Ока в половодье.

Этих глаз глубина её сыну досталась,

Её солнцу - души мать не чаяла в нём,

Был он добр, как она, поначалу казалось,

Но отцовская твердость сквозила во всём.

Богатырская, крепкая юная стать -

Златокудр и высок был Голота Иван,

Молчалив, как отец, и неспешен, как мать,

Обожаем сестрой черноокой Миланой.

А Милана была своенравна за всех,

Говорлива ни в мать, ни в отца и смешлива,

Днями целыми в доме звенел её смех,

И гудело подворье от шуток игривых.

Ей под стать куролесил Голота меньшой -

Отрок Гриня энергии полон огромной,

Находили в семье, что и то хорошо,

Что он носится днями порой по Коломне.

В доме часто крутились чужие ребята -

Сына Грини отрочья дружина иль братство,

Брат Авдотьи - вдовец одинокий Климята

Обучал их письму и науке сражаться.

Среди них молчаливый, задумчивый Фрол,

Что на выучку взят из холопской семьи,

Он работал в посылках за кров и за стол

И в семействе Голоты считался своим.

А ещё полон двор у Данилы Голоты

Суетливого, пестрого люда работного:

То холопы и конюхи, девки дворовые -

Работящие, честные, в деле толковые.

Там и конюх Стехно - приведён был Климятой

Ещё в юных летах он к Даниле когда-то -

Сирота из соседних рязанских краёв,

Жертва княжьих лихих межусобных боёв.

После частых отъездов, с делами управясь,

Наслаждался недолгим покоем Данила,

В эти редкие дни ему с другом Куявой

Толковать за медами особенно мило.

Дружба эта крепка, много лет она длится,

Хоть не сродники, дружат они с детских дней,

И давно сговорились мужи породниться,

Поженив своих взрослых и малых детей.

СКАЗ О КУЗНЕЦЕ ДОБРЫНЕ КУЯВЕ

Далеко за Коломной разносится слава

Кузнеца удалого Добрыни Куявы -

Он из рода известных в миру кузнецов,

Где секрет мастерства шёл к сынам от отцов.

Да познания дела литейного новые

К ремеслу родовому кузнец добавлял,

По всему, по тому в те годины суровые

Оружейников братчину он возглавлял.

Был Добрыня Федулыч высок и силён,

И добротно, для сечи, был торс его сложен,

Но два года уже как Добрыня был хром -

Это память о битве победной на Воже.

Хоть на вид добродушным казался он всем,

С нерадивых он спрашивал очень сурово,

И снискал уваженье в кругу своём тем,

Что всегда и во всем исполнял свое слово.

Дом Добрыня поставил просторный тесовый -

Основательным был он всегда и во всём,

Чтобы дом уберечь от влияния злого,

Крышу медным украсил летящим коньком.

Потому ль, по другой ли какой-то причине -

Обходили семейство Куявы напасти,

И с женой, и с детьми жил он мирно и чинно,

Дом был полон покоя, заботы и счастья.

Был он мягок с супругою Марфой Петровной,

Взял невесту когда-то он в землях зарецких -

Смуглолица, крута, чёрны косы и брови -

Говорили, что Марфа кровей половецких.

Сын Микула пошел ликом в мать, не в отца,

Он и нравом горячим был с матерью схож,

Но сквозила в нём мощная стать кузнеца,

Да и силой мужской был он очень хорош.

Дочь Любава - красы величавой девица,

Златокоса, с глазами - озёрами синими,

Да Забава - подвижная отроковица,

Не по летам смышлёна - отцова любимица.

Были дети Куявы дружны меж собою,

Хоть разнились характеры их, как и лица,

Сёстры слушались брата, и тайной любою

Могли с ним и друг с другом они поделиться.

Для Микулы кузнец прочил в жены Милану,

Что с пелёнок в супруги ему предназначена,

А Любава сосватана уж за Ивана -

На Покров обе свадьбы отцами назначены.

Пуще всех ждали праздника Гриня с Забавой:

Знали - та же причуда и их скоро ждёт,

Потому как решили Голота с Куявой

Что и младших поженят - лишь срок подойдет.

Кроме друга Голоты к Добрыне Куяве

В гости хаживал плотник искусный и славный,

Уважаемый мастер по древу - Неждан -

Побратала их некогда ратная брань:

Пал Добрыня, израненный весь, среди боя

Там, на Воже, когда с басурманами бились,

Плотник спас его, вынеся с бранного поля -

С той поры с кузнецом они крепко сдружились.

СКАЗ О ПЛОТНИКЕ НЕЖДАНЕ ФЕДОРОВЕ

Сын Фёдоров - Неждан был мастер знаменитый,

Владел он топором изрядно и прилепо.

Когда-то в новый дом привел жену Улиту,

Которая всю жизнь любила его слепо.

Перечить никогда, ни в чем ему не смела,

И в помыслах её - всегда лишь он один,

И даже, когда дочка родилась - Омела,

С ним вместе огорчалась, что не сын.

Всё ж сын Надей родился - пусть не скоро,

Неждан был горд и счастлив несказанно,

Но от родов Улита стала очень хворой,

И на Омелу хлопоты по дому пали рано.

Неждан любил жену, всегда её жалея,

Любил и дочь, оберегал и холил тоже,

А сына долгожданного, хоть и лелеял,

Он с детства к делу приучал и часто строжил.

Неждан был смелым, верным братчине и слову,

Готов всегда обиженным и слабым помогать,

Отпор крутой мог дать безбожнику любому,

Умел работать лепо, лепо воевать.

Считал любовь и веру жизненной основой,

Учил детей жить сердцем и умом,

Несуетлив он был, весьма немногословен,

И знал - Русь столь крепка, сколь крепок дом.

В дому его царит порядок образцовый:

Сияют все, Омелой мытые, оконца,

Резные лавки ждут гостей у стен сосновых,

Просушенных печным теплом и солнцем.

В тесовый пол упёрся крепко стол дубовый,

Как стражник, стерегущий угол красный,

Где над божницею висел украс холщовый,

Венчая вышивкой иконы образ ясный.

Жена прославилась в посаде пирогами

Вполне искусством этим овладела дочка,

И все в округе говорили - с женихами

Никак не будет у Омелы проволочки.

К тому ж собой была девица хороша:

Большие серые глаза, стройна, в ходу легка,

Но, главное богатство в ней - душа,

Что так отзывчива, светла и глубока.

Семья жила в трудах и в ритме строгом,

Омела дом вела, где праздники не часты,

И все же время находила, хоть немного,

Бывать на игрищах, с подругами встречаться.

Подружек мало было - девиц славных:

Любава - дочь Добрыни, да Милана -

Купеческая дочка - с пор недавних -

Подруга давняя - знахарки дочка Звана.

Со Званой дружат они с детских дней:

Когда Улита захворала, и знахарка

Возилась днями и ночами с ней,

Спасая взварами и заговором жарким.

С Любавой и Миланой покумились

На Троицких обрядах, в прошлом годе,

Когда на поле Девичьем резвились,

Венки плели, толкались в хороводе.

Была компания немного странной -

Быть вчетвером подруги не хотели -

Дружила трепетно с Любавою Милана

Но Звана им не нравилась обеим.

Была на то у них серьёзная причина,

О чём девицы не могли признаться:

Уж слишком Звана нравилась мужчинам,

И в том числе - Любавы милой братцу...

СКАЗ О МОЛОДОЙ ВДОВЕ ЩИТНИКА УСВЯТА

Сколь много языков у жён и дев посадских,

Где имя Званы острою занозою сидит -

То, что недавно было самым сладким

В устах у щитника, что ворогом убит.

Той Званы, что оставшись сиротою,

Сама смогла судьбой распорядиться,

И позже, став безвременно вдовою,

Не стала жалостно в чужие двери биться.

Когда-то мать, ушла за зельем в чащу

Рассветом ранним - лишь зардел восток,

Чтобы помочь убогим и болящим,

Да сгинула - нашли лишь кузовок.

А Зване было-то годков пятнадцать,

И поначалу, ой, несладко ей пришлось -

Боялись с дочкою колдуньи люди знаться,

Покуда молодца средь всех них не нашлось.

Так вышла замуж за Усвята удалого,

Не сразу, в благодарность полюбила,

Но мало радовалась Звана жизни новой -

Три года счастье её лишь продлилось.

Два года минуло, с тех пор, как воевать

Ушел супруг, да был убит в Рязани,

Вся высохла, слегла от горя мать,

Год с нею плакала вдова младая Звана.

Свекровь её - добрейший человек,

Любила Звану, как свою родную дочь,

И с ней надеялась дожить недолгий век,

Детишек вырастить, коль будут, ей помочь.

Платила Звана ей заслуженной заботой,

Хозяйство их несложное вела,

Могла и с бисером, и с кожами работать,

Освоив мужнина начала ремесла.

Дом был уютен - не велик, но и не плох,

Резной на крыше красовался петушок,

В сенях от нечисти висел чертополох,

В печи всегда стоял с едой горшок.

Стол - Божия ладонь, чист, как престол,

Стоит легко, не прогибая половицы,

Дорожкой пестрою затейливо крыт пол,

В углу, в накутнике, нарядная божница.

Проплакав год, весною этой, с Пасхи,

Как будто пробудясь от горестного сна,

Гуляла Звана дни и ночи без опаски,

На игрищах натешилась сполна.

С тревогой наблюдая бурную столь жизнь,

Говаривала с грустью ей свекровь Федора:

- Ой, дочка, дело молодое - веселись,

Да только строже будь, и не имай позора...

Не знала названная её мать о том,

Что сердце Званы жжёт любовь и страсть,

Что думы все её о нём - о нём одном -

Том, кому вся она бесстыдно отдалась.

На Семик в ночь на игрищах слюбились,

С тех пор сердца их друг друга бились,

Голубкой называл её в сени ночей,

Желанной, ладой, медуницею своей...

СКАЗ О МОЛОДЫХ ВЛЮБЛЕННЫХ

И встарь везде, как в нынешнее время,

Любило всей душою молодое племя,

И странные порой любви сплетенья

Являли вспышки чувств, интриги отношений.

Бывали слёзы, радость, роковые встречи.

Иные Богом иль судьбой отмечены

Любовью преданной со свадьбой скорой,

Другие страстью роковою, да с судьбою спором.

Как две реки несут спокойно свои воды

В тот океан, что им определён природой,

Так и любовь росла Любавы и Ивана -

К ним всё пришло в свой срок и без обмана:

И дружба детская - её сердечное приятье,

И рденье щёк, и первые объятья,

И поцелуй украдкой под сияющей луной,

И обещанья: "Я твоя", "А я навеки твой".

Любя и истомясь, мечтали лишь друг друга

С благословенья старших взять скорей в супруги,

Пока ж спешили наслаждаться безмятежно

Любовью пылкой, искренней и нежной.

Их мало трогало, что с кем вокруг творится.

Лишь потому родных безрадостные лица

Заметили не сразу: что-то не сложилось

С Микулой у Миланы? Что ж случилось?

Милана с детства грезила Микулой, только им.

Давно и пламенно он ею был любим,

И он привязан был к Милане всей душой,

Всем видно было, что им вместе хорошо.

Но этим летом, а точней - с Купалы

С Микулой странное твориться что-то стало:

Он приходил так ненадолго, и всё реже,

Не так был весел, хотя как прежде нежен.

Милана извелась вопросом: почему?

Ну, почему Микула так переменился к ней?

Стеснялась этот же вопрос задать ему,

Томясь в неведенье немало горьких дней.

Но у кого всю правду разузнать о нём?!

Пыталась с братом говорить она о том -

Иван с Любавою, как сговорясь, молчали,

Но чуяла Милана - что-то оба знали.

Омела! Вот кто многое умеет подмечать!

Она-то точно может о Микуле все прознать!

Да уж не Звана ли, вдова, - Омелина подруга

Виной всему? - догадка обдала испугом.

Омела словно чуяла - пришла сама незваной,

Чтобы взглянуть лишь на мечту свою - Ивана.

Милана встретила её, весёлой притворясь,

Приветливо заговорила, явно льстясь:

- Заметила я нынче, посмотрев в окно,

Как любовался тобой конюх наш Стехно,

Лишь ты в воротах показалась и вошла,

Он обо всём забыл - о лошадях, делах.

Взгляни, как он сложён, как обликом хорош!

А ты надежды ему даже не даёшь...

Омела, покраснев, ей только улыбнулась,

Но на Стехно в окно украдкою взглянула.

И тут Милана, не стерпев, Омеле выпалила сразу:

- Я знаю всё! Твоя подружка, лютая зараза,

Бесстыдно встала мне с Микулой на пути!

- Так ты всё знаешь? Я тут ни при чем, прости...

Милана побледнела, на рундук в слезах упала,

Омела, вскрикнув, кинулась подругу утешать,

"А ведь она, похоже, о любовниках не знала..."

Но поздно! И негоже больше правду укрывать.

Тем временем Микула, совестясь, метался:

Забылся в страсти он, как будто потерялся!

Стал лгать и прятаться от друга и сестры,

Любовь скрыть можно до какой поры?

И чувствовал: близка как никогда беда,

Отец и мать не примут Звану. Никогда!

Но вечер летний неизбежно наступал,

И он опять в объятьях Званы пропадал:

- Дурман мой... дикий мёд... шальное счастье, -

Шептал он в приступах безумной страсти,

- Люблю тебя... Твоё божественное тело...

Люблю очей зелёных колдовские стрелы,

И хмель пьянящий твоих сладких уст...

От ласк твоих я рьян, блажен и пуст...

А сердце Званы билось, словно птица:

"О, Боже! Пусть сей миг всю жизнь продлится!"

С неких пор замечать стала Марфа Петровна:

Что-то с сыном не так, он потерянный словно,

По ночам пропадает, ведёт себя странно,

Когда мать вопрошает о встречах с Миланой.

Допыталась таки мать у скрытной Любавы,

Каковы у Микулы ночные забавы -

Ужаснулась - верны все её опасенья!

И на сына плеснула своё возмущенье:

- Она старше тебя и вдовица к тому же,

И в посаде о ней много бредней досужих:

Говорят, всякий молодец будет ей люб,

Пожалел бы, Микула, невесту свою!

Она любит тебя ведь с младенческих лет,

И достойнее пары не будет и нет,

Она сердцем, душою и телом чиста,

Ну, зачем тебе жёнка распутная та?!

Её слушая, сын то бледнел, то краснел -

Ведь не мог ей ответить он так, как хотел.

Ощутил, как пульсирует в бешенстве кровь:

- Не игра это, матушка, это любовь!

И ушел за ворота, тряхнув черной гривой:

"Как погано в душе, и на сердце тоскливо!

Что ж я это с собою и с ними творю?

Боже правый! Ведь я их обеих люблю?!"

А Милана то плачет, то гневом исходит,

Ни покоя, ни места себе не находит:

"Неужели я хуже? Или мало люблю!?

Ненавижу! Убью, задушу, отравлю!.."

Как-то встретились вечером обе нежданно -

Две соперницы ярые - Звана с Миланой -

Две зазнобы шального Куявы Микулы -

И с пути ни одна не сошла, не свернула.

- Никогда, нипочём он не будет с тобою,

Уходи поскорей лучше с нашей дороги,

Мне одной лишь Микула назначен судьбою!

- Ах, назначен судьбою! А мне дан он Богом!

Вспыхнув, в бешенстве губы кусала Милана,

Взгляд горячий и острый сверлил молодицу -

Подбоченясь, с усмешкою дерзкою Звана,

Как твердыня, стояла пред грозной девицей.

Тут меж ними решительно встала Омела:

- Да остыньте вы обе тотчас, ради Бога!

Как вы только прилюдно ругаться посмели,

Средь посада, на самой приметной дороге?

Вы хотите себя и родню опозорить?

Знайте, пуще всего разозлится Микула!

Разошлись, опустили горящие взоры,

Только косы, как змеи, у них всколыхнулись...

Ох, не знали, не ведали девицы милые,

Что судьба разберётся с их распрей по-своему:

Уж скликает на сечу с Мамаем постылым

Князь великий со всей Руси доблестных воинов.

Хан поганый Мамай хочет Русь нашу зорить,

За отказ дань платить ему очень лютует,

И Москву, и Коломну пожечь может вскоре,

Осквернить православную веру святую...

СКАЗ О ЗАБОТАХ МУЖЕЙ КОЛОМЕНСКИХ И ПОЛКАХ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИХ

Лето солнечным было, обильным дождями,

Принеся радость просом богатым, хлебами,

Были соты заломаны к Спасу медовому,

И уложены фрукты в корзины садовые.

И малина насушена, и черемуха щипана,

И скотина обряды прошла водосвятия,

Маковей миновал, добрым маком просыпанный,

И дожинки с полей с песней жницами сняты.

Уж собрались на юг отлетать журавли,

На столах и в сенях лежат яблоки спелые,

Рос холодных слезинки коснулись земли,

Где озимая рожь разбросалась посевами.

Наполнялись амбары и клети припасами -

Урожаем своим, да товарами новыми,

И менок у ворот, у кремлевских, у Пятницких,

Полон людом посадским, гостями торговыми.

Но тревога как ворон зловещий кружит,

О татарском набеге Руси ворожит.

Был Данила купец на пиру воеводы,

Где узнал неизбежность военных походов.

В дом созвал он друзей за известьями новыми -

Собрались у Голоты на яблочный спас:

На столе пироги, да заедки медовые,

Запотевший кувшин с вкусным липовым квасом.

Рассказал о боярских и княжьих заботах

Озадаченный думой Данила Голота.

- Я поведаю новость - да вести плохи:

Попущением Божьим, за наши грехи,

Хан безбожный Мамай князем адовой тьмы

Собирается нынче же Русь воевать,

Посылает на нас он безбожников тьмы,

Но сумеем мы твёрдо за веру стоять.

Уж стоит он у устья Воронеж- реки

Его дикие рати смелы и легки,

Но и князь наш Димитрий Иванович

Собирает со всей Руси воев полки.

Не допустим сюда, а пойдем, помолясь,

Мы в Донские пределы просторные,

Уповает на Господа батюшка-князь -

Он спасёт нас от ига позорного...

Тут Добрыня сказал: "Но ведь жили в покое

Много лет мы с Мамаем, дань платили ему,

Почему же случилось смятенье такое,

Что на брань князь зовёт нас теперь, почему?"

- Потому князь затеял великую брань,

Что не хочет Орде платить рабскую дань,

Отвозить ей с мехами возы, с серебром,

С мёдом, житом и прочим народным добром.

Слово вставил Неждан, угнетённый вестями:

- Нам посадским то мыто, те дани привычные,

Разве кто-то когда-то держал совет с нами?

Все мы даньщики были и будем владычные...

Мир то лучше войны! Но поставим на том:

То судьба, и таков Богом путь нам избран,

Коли князь призовёт, бросим жён мы и дом,

И свои препояшем мы чресла на брань.

- Да, - добавил Голота, нам выбора нет,

- И к тому ж за Мамая Ягайло Литовский,

Да ещё окаянный Рязанский Олег -

За Коломну, что отнял Димитрий Московский,

Хочет мстить - будто Русь вся тому виновата,

Уж и так в межусобьях шли брат мы на брата...

- Что, Добрыня, друг верный, ты вдруг приуныл?

Иль на бой с басурманом идти нету сил?

- Не берёт меня в полк свой Микула Васильич,

Говорит, сечи бранной хромой не осилит,

И живой оружейник нужней, наконец, -

Сотоварищам молвил печально кузнец.

- Вот и ладно, - серьезно заметил Голота, -

Будем знать, что поддержит жён наших хоть кто-то,

Коли жизнь за Отчизну и веру положим,

И сынам, дочерям нашим в горе поможет...

- Но пойду все же я, пусть не с ратию бранной -

А с походною кузней - подковы менять,

Быть в походе смогу и с полком я охранным,

Чтоб заставы к полкам по ночам расставлять...

- Это важно, война ведь - не все брань и рать,

Дел немало мужичьих в военном походе:

С провиантом обозы и сон охранять,

Ладить нужно мосты наплавные и броды.

Коломна полнилась тревожным ожиданьем

И колокол всполошный звал на сборы,

Народ томился в разговорах и топтании,

И крестный ход ждал встречи у собора.

Но вот как пред грозой земля дрожит

И сполохи под солнцем там и тут,

И гул, как вал, растёт от тысяч ног, копыт,

И вскрики катятся: "Смотри, идут! Идут!"

Ведёт полки великий князь Московский

К добротным стенам крепостным, кремлёвским,

А здесь, у главных Пятницких ворот

Встречает князя песнопеньем крестный ход.

Народ коломенский как будто заворожен

Мерцаньем золотым доспехов в шлейфе пыли.

И звон стоит - призывен и тревожен,

И колоколен звонких шпили в небо впились.

От княжьих мантий облик рати красен,

Вот сходит с белого коня великий князь,

К нему епископ близится - отец Герасим,

Событьем важным сим и строжась, и светясь.

Вокруг кресты, хоругви, древние иконы,

Святых отцов сияет ярко облаченье,

Князь, осенив себя крестом, с поклоном

Владыки получил благословенье.

В Успенском помолился князь соборе -

Храм переполнен был молящимся народом,

И каждый будто бы другому вторил -

И небо приняло молитву ту над сводом.

Под звон согласный храмов и церквей,

Пошел со свитою на государев двор он,

Чтоб с Думой воевод, бояр, князей

Держать советы о сраженьи и дозорах.

А рати у Коломны встали шумным станом,

Раскинув пёстрые просторные шатры,

И сбрую чистили, и холили коней буланых,

В реке купались, жгли походные костры.

Врезались клином в небо, улетая, журавли,

Прощаясь с городом и летом скорбным плачем,

А рати новые к Коломне шли и шли:

Наутро смотр на поле Девичьем назначен.

СКАЗ О ДЕВИЧЬЕМ ПОЛЕ

У Коломны, на юге, где Оки мчались воды,

Поле Девичье мягкой травою стелилось,

Здесь плелись испокон, как венки, хороводы,

Игрищ бурных народных обрядье творилось.

Русых девичьих кос налитые колосья

Колыхались под песни в ажурных уборах,

И несли ветры вешние разноголосье,

В заповедье девичье - на Девичью гору.

Там хранится зола древних капищ языческих,

Где богине любви - славной солнечной Ладе

Сотворялись послания гимнов ведических

И любви, и весны, и зачатья обряды.

Были жрицами Лады только девы прекрасные,

Они травы там жгли и резвились на воле,

И молитвы, и песни, как очи их, ясные,

Опускались покровом на Девичье поле.

Много видело небо над полем беды:

Здесь когда-то баскаки из ханской орды

Отбирали в гаремы свои на потребу

Русских дев златокосых с очами, как небо.

Своей каждой былинкой помнит Девичье поле

Их стенанья и слёзы о горестной доле.

Не могли ни они, ни враги знать такого,

Что на поле отмщенье придёт Куликовом.

Не знавало того поле Девичье сроду,

Чтоб пришло на него столько много народу.

Боевым распорядком поставлены рати,

Чтобы каждый в бою место смог свое знать.

Много тысяч в полках, не охватит их взгляд,

И доспехи как медные бубны звенят.

Князь великий с дозором все рати обходит,

Ставит в каждом полку своего воеводу.

Белый конь у него, строг, торжественен князь,

Окропляют полки русской церкви отцы:

Русь Святая на праведный бой собралась.

Рати блещут бронями, пестреют щиты,

В свете дня, словно злато, сияют шеломы,

Реют в небе, светясь, полковые знамёёна,

С чёрным знаменем князь, на нём лик золотой

И сияет над войском Христос всеблагой.

А на всхолмьях коломничей толпы стоят

И с восторгом, и с болью на войско глядят:

Да неужто вся Русь собралась здесь на бой,

Чтоб покончить навек с Золотою Ордой?!

"Кто за смертью идет? Кто домой возвернется?" --

Кто то шепчет в толпе, раздираемый страхом,

А блаженный, что был там, упал, оземь бьётся,

И от слов его скорбных весь люд так и ахнул:

- Вижу клонятся травы, становятся ржавыми,

От несметныя ратей поле кажется узким,

Будет битва с врагами жестокой, кровавой,

Будет много посечено воинов русских.

Как стога будут выситься горы убитых,

Будут устья у рек как уста окровавлены,

Будут лютые волки и вороны сыты,

И нескоро Русь будет от горя избавлена...

От пророчества кровь у стоящих застыла,

Но молитва зловещую тишь перекрыла:

- Пресвятая Богородица! Заступница!

Ты покрой всех нас ризой нетленною,

Враг поганый от нас пусть отступится,

Одари Русь удачей военною.

Не отдай на разор землю русскую, верную,

И церквей наших святость не выдай на скверну!...

СКАЗ ОБ ОТРОКАХ КОЛОМЕНСКИХ И НАСТАВНИКЕ ИХ КЛИМЯТЕ

Взирали с завистью и восхищением на рати,

Открыв сердца, глаза, ну, и, конечно, рот,

Четыре мальчика посадской смелой братии,

До слёз жалея, что их не берут в поход.

То отроки купца - сын вездесущий Гринька,

Да Фрол премудрый - ученик послушный,

И кузнеца Добрыни подмастерье Зинька,

Да и Надей - Неждана отрок простодушный.

Никто не знал вокруг, не ведал, что умели

Они сидеть в седле, скакать ловчей отцов,

И метким выстрелом разить любые цели,

Одним крутым ударом с ног валить врагов.

Они как соколы свободные по городу летали -

В посадских улочках им было явно тесно,

Отвагу доказать свою они отцам мечтали,

И распевали часто во все горло песню:

На Москве, да на реке,

Да на Пьяной-то луке,

Там гулял Бобреня-хват,

Враг купцам, а черту брат.

Эх, ма! Кутерьма!

Был Бобреня вечно пьян,

Да на драки слишком рьян.

Он с ватагой молодцов

Грабил лодьи всех купцов.

Эх, ма! Кутерьма!

Все Бобрене нипочем,

Раззудись, раздайсь плечо,

Натянитесь круче луки,

Да в борта упритесь крюки.

Эх, ма! Кутерьма!

Но призрел Бобреню Бог,

Больше грабить он не смог,

И построил богатырь

Да Бобренев монастырь.

Эх, ма! Кутерьма!

Дела бывали у мальчишек и достойнее,

Чем песни петь и прыть свою являть:

Учиться ремеслу, занятьям воина ,

Отцам в делах домашних помогать.

Был в деле ратном у ребят наставник -

Свояк Голоты - доблестный Климята,

Известный людям подвигами славными -

Души не чаяли в учителе ребята.

Когда-то молодой совсем ещё Климята

Влюбился так, что жар пылал в крови,

Мечтал с женою молодой Гостятой

Весь век прожить в довольстве и любви.

Но наградил его Господь судьбой иною,

Что счастьем мирным насладиться не дала:

Пришла беда в семью - и язвой моровою

Гостяту в одночасье отняла.

Детишек не было. Жену другую брать не стал -

Единственную позабыть никак не смог,

И в самых страшных бранях смерть искал,

Но сберегал Климяту, видно, Бог.

Он воевал всегда, в походах был везде,

Старался дальше уходить и оставаться дольше,

Был в ненавистной с детства Золотой Орде,

В Литве, враждебной русичам, и в Польше.

И в Кафе был послом. И в Персии однажды

Бывал сей муж коломенский отважный.

Он не любил лишь распри межусобные -

К ним отношенье он имел особое:

В борьбе за власть, за стол удельные князья

Народ губили, распрями объяты -

К разбою побуждать людей нельзя,

И не по Божьи, когда брат идет на брата.

Немало стран он видел, языки познал,

Чужих народов нравы и обычья,

Так много разного Климята разузнал,

Что было грех с детьми не поделиться.

Он и Микулу, и Ивана обучал всему -

Чужому языку, письму, да воинскому делу,

Наставничество нравилось ему и самому -

Весь опыт отрокам отдать хотелось.

Ничего от вниманья ребят не укрыть

Все у них под присмотром разящего ока,

И однажды, примчавшись домой во всю прыть,

Закричали наставнику смелые отроки:

- Дядька! Дядька Климята! Пойдем поскорей!

Там на площади крутится хитрый проныра,

Про полки, да про сечу пытает людей,

Нос рязанский сует во все щели и дыры.

Оказалось то правдой. По свежему следу

Отыскали Довмона - холопа Олега,

Был захвачен немедля рязанский лазутчик

И допрошен, и вервием накрепко скручен,

Да в темницу Застеночной башни кремля

Брошен хитрый рязанин Климятой со стражею.

И вскричали мальчишки, восторгом бурля:

- Не попустим нисколько мы происков вражьих!

И пошли всей четверкой стеною сплетясь,

Распевая себе похвалы, не стыдясь:

- Эх, да мы вскормлены с копья острого,

Эх, да мы вспоены с меча плоского!

И крепки мы, и силы все вместе огромной,

Защитим от врагов и спасем мы Коломну,

Мы, да рвы, да надолбы, да волчии ямы,

Да тесовые стены, да железны капканы!

В день слиянья полков, в праздник светлый Успенья,

Дал владыка Коломенский благословенье,

На далекий поход, на великую сечу -

Победить, иль сподобиться царствия вечного.

Уряжали полки, шли поспешные сборы,

Солнце яркое, множась в доспехах, сверкало,

Наполнялись народом все церкви, соборы,

Пока время на брань выходить не настало.

И мальчишки строжали - дел не мало у них:

Загружали с отцами телеги обозные,

Поддержать и утешить старались своих -

Понимали, грядут испытанья серьёзные.

А Коломна гудит, к сече жаркой готовятся

Все - от отроков малых до старцев седых,

И тревожно в Коломне, и печалями полнятся

В каждом доме сердца жён и дев молодых.

СКАЗ О ПЕЧАЛЯХ ЖЕН И ДЕВ КОЛОМЕНСКИХ

До вечерней зари у окошка томилась -

Наконец-то вернулись Иван и Данила,

Тихо молвил супруг, лишь вошел, от двери:

- Истопи-ка нам баньку, калиту собери...

Молча встала Авдотья, цепенея от страха,

Собрала в сумы хлеб, да простые рубахи,

Лук и соль, и тарель, нож и чашу, и ложку,

Да пирог, да навяленной рыбы немножко...

Три сумы: мужу, брату и старшему сыну,

Что в Коломенский полк завтра встанут - все трое,

И рыдала над каждой в простую холстину,

И молилась: "Господь всемогущий! Укрой их!.."

После бани сидели семьей за столом,

Но недолго, всем было тоскливо, невмочь.

Разошлись почивать, замер тягостно дом.

Жаркой, страстной была их последняя ночь...

Билась в горе в объятьях Неждана Улита,

Он, страшась её слез, как умел утешал:

- Не волнуйся, жена, не бывать мне убитым,

Ведь теперь я не пешец - коня купец дал.

А Добрыня, кузнец, дал шелом мне и латы,

Буду я осторожен, - сказал виновато,

И подумал: "Погибель мою не снесёт...

Помоги им Господь! Что в сиротстве их ждет?"

Еле сдерживал слёзы, нахмурясь, Надей,

А Омела, сжав губы, старалась быть строже,

И не знала, скрывать ли, признаться ли ей,

Что в поход, исхитрившись, идёт она тоже.

"Нет, пред самым уходом Надею скажу,

А не то он помчится вослед, бросив мать".

Сумку тихо сегодня в сенях положу...".

- Хватит плакать. Пора уж на стол накрывать...

Стол после ужина прибрав, Омела мчится к Зване -

Поведать ей о планах и проститься,

Просить заботиться о хворой маме,

И тайной девичьей с подругой поделиться.

- В поход идешь?! Ведь женщинам нельзя...

- А я оденусь парнем, мне Стехно поможет,

Ведь это он переодеться подсказал,

Когда узнал, что я хочу пойти с обозом.

- Но как ты будешь жить средь мужиков, одна?

Ты представляешь, как там будет сложно?

- Стехно могу довериться во всём сполна,

Он понимает всё. И он такой надёжный.

- В тебя влюблён Стехно, всем это видно, -

С улыбкой грустной говорит подруге Звана, -

И удивляюсь я: неужто не обидно

Ему, что любишь всей душою ты Ивана?

- Так ты заметила, - Омела растерялась, -

Мне кажется я хорошо скрывалась...

Таилась мыслью я, не то, что словом, взглядом...

Но я должна быть в это время рядом,

Ивана я должна от смерти уберечь,

Спасти, укрыть, беду предостеречь...

Я знаю, что моим он никогда не будет,

Но разум крепко спит, коль сердце любит.

- И это правда, - Звана с болью усмехнулась,

Мой разум тоже спит, когда с Микулой

Встречаюсь я, всем, всем наперекор...

Давай закончим это грустный разговор.

И я с тобой пойти б на Дон хотела,

Но не могу теперь, поверь, Омела.

Я не одна, на мне Федора. И я брюхата, -

Сказала вдруг, смутившись виновато.

- О, Боже! И Микула ничего не знает?

- Нет. Я смущать его, тревожить не могу,

Мне кажется, меня он в жены не желает,

Я пред семьею всей его и так в долгу...

Ты присмотри там и за ним, я умоляю!

И ты захочешь раненным помочь, я знаю -

Я дам и снадобья тебе, и травы для отваров,

И мазь для излеченья ран кровавых.

Омеле Звана снадобья знахарские вручила,

И, провожая, у двери уж пошутила:

- Сейчас я сон-травою напою свою Федору

И буду ждать. Придёт Микула скоро...

Прислушивалась чутко, сердцем изнывая -

Придёт ли попрощаться милый друг?

И бросилась к окошку, обмирая,

На осторожный, но упорный стук...

Извелась, истерзалась вся Марфа Петровна,

Под глазами круги, скорбным ликом бескровна:

Сын любимый впервые на битву идет,

Дочь тоскует, не ест пятый день и не пьёт.

Дома тихо, тоскливо все, нехорошо,

И Микула тайком на ночь снова ушел...

Озабочен Добрыня, сердце гложет печаль -

Дочерей и жену оставлять ему жаль.

И тревога, как нож, за Микулу шального:

Слишком парень горяч и всегда впереди,

Не случилось бы с сыном чего-то плохого -

От предчувствий дурных защемило в груди.

Все походное собрано, в сумки уложено,

Пред походом на отдых пораньше положено,

Но в постель не зовет его что-то жена,

И никто не уснул - видно, всем не до сна...

Настало утро - время всем прощаться,

У лагеря сошлась коломенская рать,

Там и Добрыни, и Данилы домочадцы -

Стараются в толпе не потеряться.

Все тонет в бряцанье доспехов, в плаче,

Мужчины смотрят уже отстранённо,

Авдотья Марфу обнимает, слёз не пряча,

Чуть в стороне прощаются влюблённые.

Микула втайне смотрит за плечо Миланы -

Он знает, где-то прячется там Звана:

"Я ненавистна, нежеланна для них всех

Но я люблю, люблю! Да разве это грех?"

Стоит как мёртвая, и слёзы застят свет,

Прислушалась: неужто сердце бьётся?

А губы страшный молвили обет:

"Я отступлюсь. Пусть только он вернётся!.."

Все советы прошли, все заветы отмолены,

И походным порядком полки все устроены,

И на запад пошли вдоль великой Оки,

К полю брани на Дон русских воев полки.

А вся Русь и Коломна затаились в волненьи,

Проводил в неизвестность своих каждый дом,

Жёны, матери, дети, невесты в смятеньи

Оставались, в печалях о нём, дорогом...

Стоит Милана пред старинною иконой

Серебряный в ладонях её коник,

То оберег - забыла дать его Микуле...

Она с ланит росинки слёз смахнула

И под икону оберег свой положила.

От дум кружится голова и нету силы...

Но вот к оконцу чистому Милана села

И, глядя в небо, песнь свою запела:

"Я поила голубку слезами,

Я кормила её белым хлебом,

Ты лети над горами долами,

Посмотри, где любимый, разведай,

Осени ты крылом его раны,

Донеси оберег от Миланы..."

И ветер плач девичий бережно понёс

На поле Куликово - поле горьких слез.

Любава, вскрикнув, пробудилась ото сна:

Во сне увидела она лежащего Ивана,

Он бледен был, как мел, на помощь звал, она

В окно с тревогою взглянула: слишком рано.

Искала след Ивана в звёздном серебре,

С венком из незабудок и ромашек белых

К Москве-реке пошла на утренней заре

И, бросив его в воду, страстно пела:

"О, сокол ясный мой, как я тебя люблю!

В жестоком и кровавом том бою

Примчусь к тебе я жертвенною ланью,

Сквозь тьмы врагов пробью к тебе я путь,

Ты приласкаешь меня своей дланью

И меч вонзишь в трепещущую грудь,

И выпьешь животворну кровь мою,

И сменишь смерть свою на жизнь мою!.."

Для Званы тягостные ночи потянулись

Без весточки о нем... Да как же ей прознать,

Как там в походе? Жив, здоров Микула?

В ночь на Семёнов день решила погадать.

Зажгла три тонких трепетных лучины,

Взяла с крещенскою водой братину

И в гладь воды направила свой взгляд,

Творя старинный девичий обряд:

"Покажи мне, мать влюблённых Лада,

Где единственный мой, моя радость?

Что с ним? Так же он здоров, силён?

Будет ворог злой им побеждён?

Крепко ли любимый мой в седле сидит?

Да целы ли латы, да надежен щит?

Жив ли сокол, князь мой ненаглядный,

Там на берегах чужой Непрядвы?"

В гладь воды, как в зеркало, взглянула,

Видит, та, взбурлив, побагровела,

И виденье страшное мелькнуло.

Звана вскрикнула и дико отшатнулась:

У коня в крови лежит ничком Микула,

Нету жизни на его ланитах белых,

Порвана кольчуга, на плече у шеи

Рана страшная победно рдеет.

Вот что мати Лада ты мне нагадала!

Всё в груди у Званы помертвело,

И она в слезах к земле припала,

"Матерь Божья! Ты не досмотрела?!." -

Толь корила, то ли вопрошала,

"Спит любимый вечным сном, не дышит...

Мать - Сыра Земля! Пусть он услышит

Плач мой!", - горько Звана причитала...

СКАЗ О ПОХОДЕ НА ПОЛЕ КУЛИКОВО И ДЕЛАХ РАТНЫХ

Растянувшись змеёй рать по весям идёт,

Нет дороги назад - лишь вперёд и вперёд!

Пот солёный течёт, застит воям глаза,

И стучат, и гремят, скрежеща, железа.

За полками - возы с ратною снедью и срядой,

Люд служилый на них, иль идет с ними рядом,

Средь обозных Омела в отрочьем наряде,

Косы срезаны - в сумке заплечной лежат.

Глаз с неё не спускает влюблённый Стехно,

И хоть знает, что той лишь Иван один нужен,

Об Омеле мечтает сей ратник давно

И уверен, что станет он все же ей мужем.

А пока он, как рыцарь, её стережет

От напастей походных и бед бережет:

Взял он сулицу, щит, острый нож и топор -

Может статься, врагу дать придется отпор.

На бродах, переправах толпились все кучами -

Не бывало на весях тех столько людей,

В гул сливались и висли под сизыми тучами

Скрип телег, стук брони, топот,ржанье коней.

По пути в войско новые рати вливались,

И бронями, и скарбом оно обрастало.

Днями шли, по ночам на привалах стояли -

И вот тут-то обозным работы хватало.

Разжигали костры, доставали припас,

И бурлило в котлах немудрёное варево,

Лился в кубки и чаши забористый квас.

От костров стан охвачен был дымом и заревом.

Топорами стучали ожесточённо,

Для мостов, переправы рубили настил.

И на ложе из лапника, крытым попоной,

Поздно ночью валились устало без сил.

Бесконечными, долгими мнились Омеле

Эти полные ратных трудов две недели,

Но сама приняла их - никто не неволил.

Уж за Доном видать Куликовское поле.

Воеводы полкам велят Дон перейти,

Чтобы не было войску обратно пути,

Коли дрогнет в бою этом русская рать -

Чтоб никто не посмел от победы бежать.

Коротка и тревожна пред сражением ночь

Поле боя покрыто пеленою молочной,

В каждой пяди - в лесах, на полях, на холмах,

Взмыть немедля готовый угнездился страх.

Уж расставлены рати, и читают молитвы

В войске княжеском вои пред праведной битвой,

А на Красном холме хан Мамай - басурман

К бою дудками медными будит свой стан.

И обозный состав был устроен Куявой,

С толком ставлены все с провиантом подводы

В тыл полкам - за высокой густою дубравой,

Где с засадным полком стал Боброк - воевода.

Здесь Омела готовилась к бою по-своему:

Набивала в суму холст и мази, и снадобья,

Чтобы помощь посильную раненым воинам

Оказать прямо в поле смогла, коли надобно.

Кипятила отвары, порошки растирала,

Под деревья из лапника ладила ложе,

И молилась, и втайне со страхом гадала:

Неужели Господь не спасёт, не поможет?..

За Стехно она тоже теперь волновалась:

Он с засадным полком порешил воевать.

До рассвета Омела в волненье металась,

Слышит: к бою зовут трубы медные рать.

Расколол небеса страшный клич боевой,

Русь вступила со злом, с окаянными в бой,

Дико вскрикнул какой-то стервятник пернатый

И на пики упал, страхом смертным объятый.

Рвётся, ширится жуткими звуками бой,

В небе стрел и стервятников алчущий рой,

Стрел каленых нещадное глушит жужжанье,

Лошадей боевых храп и смертное ржанье.

Слышны крики и стоны, и ругань, и громы,

Скрежет жуткий ударов мечей о шеломы,

Хруст костей и дерев, свист арканов и плети,

Рати рубятся час, и другой уж, и третий...

Вот к Боброку бежит вестовой и кричит:

- Вельяминовский полк весь почти уж разбит,

Наши пешцы пехотою фряжскою смяты,

Наступает, калечит Мамай нас проклятый!..

Битва страшно гудела и смертно хрипела,

Сотни раненых уж под опекой Омелы,

Вот один из них с ужасом ей говорит:

- Князь великий пропал! Может тоже убит?!

Но другой успокоил: "Он жив, только ранен,

Видел я, ратник вынес его с поля брани..."

- Боковые полки уже тоже разбиты,

Сколько воинов русских на поле убитых!..

- И Мамаевой рати побито без счета, -

Между стонами, охами вымолвил кто-то,

- Разнолики они, сколь и неисчислимы:

Там есть фряги, и половцы, и караимы,

И касоги, и яссы... А татар - вполовину...

- Это ж надо, охотников сколько на Русь!...

Удивился мужик, смертно раненный в спину, -

И в словах, и в глазах его чёрная грусть.

Понимала Омела - дня ему не прожить -

Попросил её тихо: "Дай, сестрица, попить..."

Она сильно смутилась: "Как сумел ты прознать?"

- Разве можно в порты спрятать девичью стать?

Никому не скажу, не тревожься, иди...

Жаль к нему защемила, заныла в груди.

И отец, и Иван - снова в сердце тревогой,

И она всем защиты молила у Бога.

Вот Стехно объявился, подошел, руку взял:

- Мы сейчас выступаем, вот и мой час настал,

Может больше не свидимся, милая, знай:

Я люблю тебя! Но не тревожься, прощай!...

С ним отправился в бой и Добрыня Куява -

Он давно уж Омелу признал в парне бравом,

Но, её сберегая, о том промолчал,

- Береги себя, парень! - с усмешкой сказал.

Полк Боброка влетел на конях из засады

В самый пик, в самый центр Куликовского ада,

Сокрушал на скаку он Мамаеву рать,

Стал в болота и в реки он ворогов гнать,

С криком бранным ворвался к татарам он в тыл

И колол, и кромсал, и рубил, и топил!

Сам Мамай бросил всё и бесстыдно бежал,

И позор, и бесславье навеки стяжал...

Шесть часов с лишком длились с Ордою бои -

У победы был вкус горький крови и хмели -

Воеводы, считали потери свои,

И глазам, и ушам своим верить не смели.

Уцелевшие вои оглушённо взирали

На следы жуткой сечи под туманом седым,

И живых среди мертвых, рыдая, искали,

И гадали, как в очи посмотрят родным.

Поле словно израненный воин дышало,

Сеткой крытое кромсанных в битве кольчуг,

И дрожало, и тяжко от боли стенало,

Испаряя дух крови и смертный испуг.

Ужас полнил - сколь воев погибло немеренно,

Упокоились, жизни сподобились вечной,

Люди в поисках тщетных бродили потерянно -

Среди них и Омела шла с сумкой заплечной.

Вельяминовский полк первым кинулся в бой

И посечен был первым Мамаем проклятым.

В нём сражался Голота - купец удалой,

И Микула с Иваном, и Неждан, и Климята.

"Боже правый, да есть ли там кто-то живой!"

Вдруг споткнулась и тут же недвижно застыла:

Вот лежит с непокрытой разбитой главой,

С пикой в сердце давно уж остывший Данила...

Пику вынув, воткнула её рядом с телом,

Водрузив, словно купол, нарядный шелом -

Так отметила смертное ложе Омела,

Чтоб вернуться для выноса тела потом.

Целый час она слепо по полю блуждала,

Помогала страдальцам, мазью холила раны

И холщовыми лентами копья вязала,

Пока взгляд не наткнулся на Микулу с Иваном.

Увидала их рядом, догадалась о том,

Что дрались они, спинами слившись, "ежом",

Умирая, щитом прикрыл друга Микула:

Так Иванову смерть, не свою, обманул он.

Стон услышав, Омела метнулась к больному,

И склонилась над мертвенно бледным лицом,

Напоила водой, в изголовье попону

Положила, свернув её мягким узлом.

Обработала страшные рваные раны

На плече его левом, на высокой груди,

Прошептала, склонившись над стихшим Иваном:

- Потерпи, дорогой, полежи, подожди...

"Я должна отыскать еще батю родимого", -

Говорила себе, покидая Ивана,

И пошла, ненадолго покинув любимого,

И нашла среди раненых тяжко Неждана.

Был отец ещё жив, не кричал, не стонал,

И Омелу в парнишке не сразу узнал:

- Дочка, сеча была эта грозной, ужасной,

Но за Русь я стоял и умру не напрасно...

Потерял почти сразу в бою я коня,

И спасла меня друга Куявы броня -

Ради этой минуты, ради встречи с тобой,

Бог отсрочил до вечера час смертный мой...

Застонал, захрипел и затих, наконец,

Горек крик был Омелы: "Родимый! Отец!"

Со Стехно они вынесли с поля отца,

И Микулу с Иваном, и Данилу купца.

А Климяту нашёл и принес к ним Добрыня.

Долго, скорбно согнувшись, сидел он над сыном.

Прошептал: "Спи спокойно, сынок дорогой,

За Отчизну и Веру ты пал как герой..."

За закатом багряным ночь свинцово легла

На кровавые реки и глухие дубравы,

На живых и на мертвых распростерты тела,

На измятые конницей ржавые травы.

Слышен воронов гвалт над поникшей главой,

И унылый, и долгий застыл волчий вой,

Души выживших скорбью, тоскою изводятся -

Так закончился день Рождества Богородицы.

А наутро отправилась скорбная рать

Павших русичей с бранного поля собрать -

За свободу, за Русь и за веру погибших.

И святые отцы отпевали почивших.

У далеких дубрав, у придонских берез

Их оплакивал князь, не стыдясь своих слез,

На колени склоняясь над братской могилой,

Называл он соратников братьями милыми...

Трубы им в тишине пели гимны победные,

Был солёным туман от рыданий земли,

Гуси- лебеди криком места заповедные

Оглашали, покинув гнездовья свои.

Уж исполнено ратями все, что положено:

И прощанья, и почестей скорбный обряд,

И больные, и скарб, и оружье уложено,

И пора подошла возвращаться назад.

Поредевшее войско с добычей военною

Потянулось домой с чередою возов,

Было много добра там, но не было пленных -

На Руси никогда не держали рабов!

Помогали друг другу в походе как братья -

Были тяготы общие их велики,

Шли в поход княжеств разных удельные рати

Возвращались единой Отчизны полки.

СКАЗ О СЛАВЕ И СКОРБЯХ КОЛОМНИЧЕЙ

К речке Северке русское войско идёт,

Его раненый князь спешным ходом ведёт,

На пути их с почетом встречает народ.

Ряд из пеших и конных короче подвод,

Там в них ратников раненных многие тыщи,

Да бояр, коих ждут родовые кладбища,

Да погибших князей - сотоварищей княжьих,

Павших Божьею волей да в происках вражьих.

А по русской земле воям слава звенит

Трубы громко трубят, бубны медные бьют,

И со славой обручно скорбь по весям летит,

Где героев с победой их близкие ждут.

Возле Пятницких, главных, парадных ворот,

И Коломна встречает воителей славных -

Там с надеждой и страхом собрался народ,

Среди них и Голоты семья и Куявы.

Среди пеших и конных своих не найдя,

Не надеясь уже, на телеги глядят -

Видят: ранен Иван, его держит Добрыня -

Нет друзей рядом с ним и любимого сына -

На родных смотрит мрачно и скорбно молчит:

От Микулы, Данилы, Климяты, Неждана

Лишь шеломы остались, с поясами мечи,

Да кольчуги ещё со свидетельством ран их.

Камнем мертвым недвижно Милана стояла,

Не омыла слезами живыми лица,

Не могла осознать она, не понимала:

"Как же так - нет любимого, дяди, отца...

Обещали вернуться домой, уходя..."

А Авдотья Чеславна рыдала, твердя:

"Да почто, Матерь Божья, тобою я клята?!

Мужа нет у меня больше, нету и брата..."

Потерявшая брата Любава молчала

И смотрела с тоской и с испугом на мать:

Та над срядою сына тростинкой качалась,

Ни вздохнуть не могла, ни упасть, ни кричать.

Взял Добрыня жену, как ребенка, на руки

И прижал осторожно к усталой груди,

Сам глядел на неё с неизбывною мукой

И шептал: "Боже правый, направь, помоги..."

А глазами и сердцем Любава с Иваном,

С горем сестринским счастье смешалось: "Живой!",

Расправляла с испугом холстины на ранах:

- Тебе больно, любимый? Теперь я с тобой!...

- Мы рубились с врагом, как два названных брата,

Пал Микула героем, - сказал виновато.

А меня он прикрыл, да Омела нашла,

И от смерти меня неминучей спасла...

Чуть поодаль Любава Стехно увидала,

Рядом отрок, стесняясь, сидел на попоне,

Но не сразу Омелу в парнишке признала,

А узнав, говорит она в низком поклоне:

- Поклонюсь тебе в ноги, Омела, родная,

Что Ивана спасла ты от гибели верной, -

Ты навеки теперь мне сестра дорогая,

Коль помочь будет нужно - приду к тебе первой!

Так в глаза благодарно Омеле смотрела,

Что она отвернулась, тот взгляд не стерпела.

И очнувшись, заметила дева невольно,

Что спокойна она, и не так ранит больно

Мысль о том, что Иван предназначен другой.

И легко примирилась Омела с судьбой:

"Значит скоро Стехно я женой верной буду -

Без хозяина в доме нельзя - будет худо..."

Оглянулась: "Надей где? Где Звана? А, вот..."

В стороне от всех, руки сцепив, нервно ждёт,

Умоляющим взглядом в Омелу уткнулась,

Та глаза опустила: "Нету больше Микулы..."

Помертвела, в лице ни кровинки: "Я знала...

Мне видение было, когда я гадала...",

И пошла, пошатнувшись, немедленно прочь.

"Ох, подруга, беда... Тут никак не помочь..."

Наконец-то, нашла она брата - Надея,

Тот молчал, по-мужски своим горем владея.

"Что-то мать я не вижу...","Слегла, не встаёт,

И боюсь, смерть отца наша мать не снесёт..."

Обняла его нежно, к ней он, сжавшись, припал.

- Будем жить, милый братец, так отец наказал.

Он ведь умер не сразу, попрощаться успел,

Жить нам счастливо, дружно, перед смертью велел.

Зинька, Гриня и Фрол рядом с братом стояли,

Жгли потери глаза и сердца угнетали.

Про отцов, про наставника им рассказала,

Про поход и про битву - всё, что видела, знала,

- И Микуле всегда будет пухом земля:

Отдал жизнь он и душу за друзи своя!

Чутко, скорбно внимали Омеле ребята -

Подрастает достойная смена Климяте!

Куликовская битва - со злом поединок -

Русь Святую сплотила в стоянье едином

И народ православный на святость венчала,

И великой державе положила начало.

Помнит битву земля, помнит русский народ,

Потому с той поры на Руси каждый год

Над Непрядвою лебеди криком заходятся,

В день святой Рождества Богородицы.

ЭПИЛОГ

Над Коломной раскинулся полдень весенний.

В дом Куявы несмелая гостья стучится,

Дверь хозяйка открыла, зовет её в сени,

Видит - с малым дитём на руках молодица.

В этот час в доме Марфа Петровна одна,

Отрешенно на гостью взглянула она:

- Что явилась ты, жёнка, к нам гостьей незваной?

- Вот! Примите сыночка Микулы - Лексана...

- Что сказала ты? Господи, Боже мой! Звана!

Это внук мой?! Сыночек Микулы желанный?

Не придумала всё ты? Не обманула? -

С недоверьем, допытливо Марфа взглянула

Прямо в очи застывшей, потерянной Званы.

- Вот от Бога Куявам подарок нежданный!

Я о счастье таком и мечтать не могла!

В руки с нежностью спящий комочек взяла:

- Ох, кровинушка, семя родного сыночка!

Ты прости меня, бабу сварливую, дочка...

- Я давно всем и всё уж простила, мамаша,

Замолила пред Богом проклятие ваше...

Пусть не так, как хотелось, судьба повернула,

Я и ей благодарна, и вам за Микулу -

На земле не бывало любви моей краше,

Потому Бог приветил её сыном нашим...

В Благовещенье, днями, свекровь померла -

Я теперь во всем свете осталась одна,

Без Микулы невмочь жить мне доле ни дня,

Вам решилась доверить сынка его я -

Воспитайте таким же, каким был отец,

А меня ждёт невесты христовой венец:

В монастырь ухожу я на Девичьем поле,

Чтоб смириться с отпущенной мне вдовьей долей ...

И ушла поскорей, даже в дом не войдя,

Чтобы сердце не рвать, оставляя дитя.

Дом Куявы широким крестом осенила

И к Оке, к новой жизни своей поспешила.

А весна, как невеста христова, цвела,

И к молитве звонили колокола.

И вливалась в их звон быль Доброги - певца,

Светлой скорбью коломничей полня сердца:

"Меж Непрядвою и Доном,

В поле чистом и зеленом,

Да во поле Куликовом

Наказанием суровым

У реки Красивой Мечи

Шла с Мамаем злая сеча.

Там сражались не соромно

Вои города Коломны

И Москвы, и Руси всей,

Жизни не щадя своей.

Силе русской нету равных

И побила Русь бесславных

Всех вояк Мамая хана:

И латин, и басурманов.

Много воев полегло,

Много крови утекло

В реки малые глубоко,

В море Фряжское далеко,

Во леса, да во поля -

А где наша кровь пролита

Там и русская земля.

Меж Непрядвою и Доном,

В поле, кровью окраплёном,

Да во поле Куликовом

В битве праведной, суровой

У реки Красивой Мечи

Русь стяжала славы вечной."

Впереди Тохтамыша, Рязани набеги.

И немало беды землю русскую ждет,

Но растут и цветут молодые побеги,

В храмы русский идет православный народ.

Своих воинов подвиги Русь, прославляя,

Знает, русский народ будет непобедимым,

Коль сумеет, заветы отцов сохраняя,

Быть народом и в вере, и в деле единым.

Оставить комментарий © Copyright Бесчастная Лариса Николаевна (belanico@mail.ru) Размещен: 11/12/2013, изменен: 11/12/2013. 80k. Статистика. Поэма: Поэзия		Ваша оценка:
Аннотация: Поэма о жителях средневековой Коломны, где Дмитрий Донской провёл сбор и смотр рати, отправившейся на битву, названную Куликовской, и собственно об этой исторической битве.

Бесчастная Лариса Николаевна : другие произведения.

Девичье поле