Аннотация: Текст занял второе место на конкурсе "Фанткритик 2012" в своей номинации
Бескаравайный С.С.
Фантастика - как попытка социального бессмертия
Любой автор рано или поздно задает себе вопрос - как остаться в вечности? Как сделать так, чтобы созданные тексты не забывались сразу после прочтения, чтобы и после смерти имя оставалось на слуху? Как достичь "социального бессмертия", отставить отпечаток своей личности на культуре? Ведь процесс общего забывания, так хорошо показанный С. Логиновым в романе "Свет в окошке", он касается всех книг, всех текстов - сегодня автора поминают на каждом углу, а через несколько лет мало кто вспомнит.
Сложность данной проблемы иллюстрирует хотя бы соотношение разнообразных списков и энциклопедий - и реальной известности того или иного автора. С одной стороны, автор, не включенный в такой список, не обнаруживаемый в специфическом каталоге - как бы и не существует для громадного большинства новых читателей. "Не включенность в обойму" это явный признак периферийности, маргинальности, предвестник скорого забытья. Вполне понятный фантастам образ: роман "Жалкие свинцовые божки" Г. Кука во многом посвящен попыткам неких полузабытых божеств просто сохранить свой храм на центральной улице города - если их вытеснят оттуда, они обречены на забвение. С другой стороны, само по себе включение в список еще не означает внимания к творчеству автора. История сохранила подробнейшие списки фараонов древнего Египта, но кому нужен среднестатистический "Рамзес"? Что от них осталось, кроме имени в списках и нескольких полустертых фресок? Куда лучше, чем с наследием фараонов, обстоит дело с творчеством автором, скажем, XIX-го века. Но при включении большого их числа в школьную программу - громадное большинство туда не попадало, и сейчас они известны преимущественно литературоведам. Наконец, животрепещущий для фантастов пример - сайты "Самиздат" и "Фантлаб". Списки участников постоянно растут, и в этом росте пропадают, затираются малоизвестные авторы.
Проблеме этой несколько тысяч лет и чтобы рассмотреть её в полном объеме, потребуется не один том. Попытаемся ограничиться спецификой современных технологий и фантастики, как жанра.
Когда человек пытается сохранить в будущем значимые черты своей личности, своего характера, перед ним открыты три основных пути:
- сохранение себя как такового, своей внешности. Если не брать биологический аспект, а лишь культурный, то получается "бессмертие Антиноя" - некий постоянно воспроизводящийся образ. В фантастическом кинематографе последних десятилетий можно отыскать множество примеров, но человек, внешность которого сохранилась в культуре и после его ухода от первой профессии - А. Шварценеггер (в четвертой серии "Терминатора" играла уже цифровая копия актера). Для прозаика настолько прямолинейный подход невозможен. Но обсуждение биографии автора порой становится не менее увлекательным делом, чем чтение его текстов. Тонны бумаги извели шекспироведы в попытках определить авторство знаменитых пьес, множество монографий написано о жизни Сервантеса. Биографии отечественных фантастов тоже обретают самостоятельную сюжетность, начинают свою жизнь. Тут тяжело пройти мимо братьев Стругацких - попытки литературоведов разобраться с причинами успеха романов, раз за разом приводят к попыткам анализа эпохи 60-х, и создания портрета двух фантастов на её фоне. Но чтобы могла состояться плодотворная, многолетняя дискуссия вокруг биографии фантаста - требуется значительный слой литературного "гумуса", попросту говоря достаточно много людей должны интересоваться той изнанкой произведений, которую составляет жизнь автора;
- сохранения себя через создание группы последователей, некоей социальной структуры. В рамках устоявшихся ритуалов организация воспроизводит отпечаток личности своего создателя. Пример религиозных общин - самоочевиден. Кроме них можно упомянуть государства, большие фирмы и т.п. Собрание фанов, "апостолов на полставки", при известной доле трудолюбия и бойком пере могут позволить себе многие фантасты. Необходима раскрутка в сети, создание собственного сайта. Е. Красницкий, А. Круз, В. Камша - актуальные примеры последних лет. Естественно, требуется серьезная работа с аудиторией. Успешный пример весьма заманчив: толкиенисты существуют уже десятилетия и явно не исчезнут в ближайшей исторической перспективе. Но как перейти от простого комментирования фанатом свежего продолжения на форуме к устойчивому, многократному чтению текстов старых, уже известных?
- создание некоего текста (если шире - информационного пакета), который будет устойчиво воспроизводиться без участия автора. Здесь можно назвать множество имен, однако сказать, творчество кого из современных прозаиков останется - предугадать весьма сложно.
К сожалению или к счастью, для трёх указанных путей в последние десятилетия все более значима тенденция, которую можно назвать "инфляцией образов". Количество информации постоянно увеличивается, доступ к ней упрощается.
Триста лет назад человек мог считать себя запечатленным на века, если его портрет писал выдающийся художник. Удачные фотографии первой половины XX-го века - тоже имели шанс обессмертить свои натуры. Но сейчас каждую неделю в интернете выкладывают миллионы снимков. На великолепные работы порой и внимания не обращают. Даже собственное подробнейшее жизнеописание, оставленное в семейном архиве, а сейчас каждый может легко записать сотни часов видео, оставить десятки тысяч фотографий - совсем не гарантирует внимания потомков к личности предка. Что до авторов, которые пытаются саму свою жизнь превратить в предмет искусства, то даже не поучительный образ Дориана Грея должен показывать тщетность их усилий, а биографии вполне реальных "скандалистов от литературы": пока человек в состоянии превращать свою жизнь в веселый спектакль, он интересен скучающим потребителям, пока его хулиганские и политические выходки на слуху - жива его слава. Но стоит снизить активность, как на смену придет другой фигляр. Интернет необычайно обострил конкуренцию между скандалистами: лишь самые прожженные и остроумные могут оставаться на плаву.
Создание социальных структур в литературе и кинематографе давно поставлено на поток. Под каждый блокбастер создается заготовка своего культа, с "иконами", "талисманами" и обязательной легендой. Организацию клуба фанатов можно провести едва ли не по инструкции. Но сколько в интернете уже "умерших" социальных сетей, опустевших сайтов, где лишь бот-программы соревнуются в хитрости своих алгоритмов? Можно уверенно сказать, что и количество, и качество таких опустевших вселенных со временем будет расти.
Самую значительную инфляцию претерпели тексты - механизм их "ухода в бессмертие" надо рассмотреть подробнее.
Как первый шаг анализа, рассмотрим лишь объем текстов - соответствие между количеством букв и сроком жизни.
Простым глазом видно, что общество пользуется все более значительными информационными пакетами. В древности, еще до создания книг, разнообразные сказители могли оперировать лишь объемом текста в несколько сотен строк. "Драпа" скальда эпохи викингов - это несколько десятков строф. Если учесть, что скальды не должны были лгать и лишь эпитетами выражать своё отношение к событиям, становится ясно, что их бессмертие было особенно эфемерным. А сейчас можно ли обессмертить себя в виде интернет-мэма? Кому вообще есть дело до автора сакраментального "Превед, медвед"?
Появление книги уже позволило зафиксировать некую историю, показать автору себя на фоне сюжета. Книгопечатание положило началу длительному процессу, когда авторы искали новые объекты, стили, формы выражения. В галактике Гуттенберга место нашлось очень многим. Но что же мы видим в последние годы? Буквально вал книг. Любой сколько-нибудь усидчивый обладатель компьютера может набрать текст и опубликовать его на том же "Самиздате". Причем рассказы и прочие малые формы устойчиво вытесняются в область "сиюминутного": ведение блога в социальной сети, фактически, делает автора таким рассказчиком. Но из миллионов блогов с самыми разными описаниями, отчего потребитель должен обратить внимание на данный конкретный "живой журнал" или "профиль в фейсбуке"? Разумеется, блоггеры-тысячники ведут постоянную конкурентную борьбу за читателей, но каков процент перечитанных по третьему разу старых записей в блогах - скажем, записей пятилетней давности? На пространствах бывшего СССР роман стал основной "товарной формой" для фантастики - роман можно продать в виде книги. Проявляется специфика отечественного капитализма, далеко не самая позитивная. Но есть тому и рациональное обоснование: байки, анекдоты, рассказы, новеллы, отрывки будущих мемуаров - сплошным потоком идут с просторов социальных сетей. Объем бродячих "информационных пакетов" увеличился на несколько порядков: если раньше это были анекдоты, сплетни и сюжеты сказок, то теперь фотографии, видеоролики и даже целые телепередачи - всё, что можно "перепостить" - прокатывается по блогам, как огонь по сухому лесу.
Проблема не сводится лишь к объему текстов и их количеству. Кинематограф, компьютерные игры, социальные сети - все они отбирают время, которое человек может потратить на чтение книги. Можно сказать, что информационные технологии лишь до крайности обострили старое противоречие. Если собрать миниатюры ныне покойного Д. Горчева (что делалось еще при его жизни) или здравствующей "Ляли Брынзы" - получаем вполне достойный томик рассказов. Издавались отдельной книгой статьи и заметки множества деятелей. Но насколько известны эти книги? А. Чехов, по современным представлениям, типичный блоггер, при том классик искал выход на более крупную форму, искал путей в театры - и благодаря им, во многом, остался. И Шекспир, и Мольер опять-таки вошли в массовое сознание благодаря театрам.
Но чем дальше, тем сложнее одному человеку одновременно быть автором романов, режиссером, художником и т.п. Его личный вклад в создание информационного пакета легко теряется в усилиях коллектива. Если ориентировать лишь на форму, то непосредственное отражение индивидуальности автора поддерживается, лишь в сравнительно узких, периферийных зонах, доступно лишь первопроходцам. Потом личность либо тонет в белом шуме (ведь точно тем же заняты другие авторы), либо создает структуру, которая неизбежно станет самостоятельной сущностью (контроль над структурой - это совсем другая история).
В формах и объемах фантастических произведений можно выделить "набор типоразмеров", который необходим для устойчивого присутствия автора в информационном пространстве. Сейчас это интервью и выступления, книги, аудиокниги, сайт, экранизации, компьютерные игры и, наконец, фан-клуб, который в идеале должен обеспечивать проведение больших ролевых игр. С новыми витками технического прогресса этот набор будет лишь усложняться. Составляющие набора могут быть неравноценны в художественном отношении. Однако если одна из составляющих - допустим, книга - интересна обществу, то этот набор воспроизводится "сам собой".
Указанный набор - именно форма. Желательное, однако, не обязательное условие. Содержание текстов куда важнее. И что же такого может предложить фантастика, чтобы не исчезнуть в энтропийном шуме?
Можно составить классификацию фантастических допущений. Но сама по себе она мало чем сможет помочь: как произведение с минимальной долей выдумки (альтернативка), так почти абсурдистский текст - может быть поднято на гребень известности, находиться там несколько десятилетий, а потом столь же незаметно отойти в тень. Так "Остров Крым" В. Аксенова был сравнительно популярен, пока альтернативная линия развития, показанная в нём, сохраняла свою притягательность и экзотичность для общества. Сейчас этот роман буквально утонул под валом новых альтернативок, которые часто отвечают другим общественным вкусам. Аналогично, знатоки литературы могут припомнить немало почти хаотических текстов - но лишь немногие из таковых остаются на слуху. Будь то поэма "Охота на снарка" или песня "Хару мамбуру". Разве что можно заметить, что крайности - тексты с ничтожным фантастическим элементом или же почти абсурдистские - сравнительно редко остаются на слуху десятилетиями.
Искать причину, вероятно, следует в "функционале" фантастики.
Если фантастика это мечты и страхи эпохи, нашедшие своё выражения в искусстве, то основным для долговечности произведения становится единство и борьба противоположностей - эскапизма и футурологии. Страх и мечта равно толкают в будущее, образ которого надо показать как можно ярче, а развлечение позволяет не скучать. Фэнтези и НФ выступают воплощенными представлениями эскапизма и прогностики. На первый взгляд это слишком узкий подход. Неужели у фантастики лишь эти два этих начала?
Футурология не существует без желания уйти от окружающей действительности, но и мечты о "неверлэнде" отравлены без хоть какого-нибудь прогнозирования и планирования.
Представим себе мечту, которая внутренне лишена будущего. Все замыслы героев терпят крах, да и сами замысли - мерзки и никчемны, мир вокруг - бесперспективен и обречен, эпоха - мерзопакостна и завтра не наступит никогда. К идеалу подобной антиутопии приближаются некоторые произведения А. Дашкова и главы романов Беркема аль Атоми Но сравнительная известность этих текстов - достаточно большая редкость. Даже в мрачноватом творчестве подобных авторов, случается, мелькнет надежда. Полная реализация страхов невозможна без хотя бы приблизительного указания выхода из ужасного положения. На "безнадегу" тоже будет спрос, но скорее чисто психологический. А надежда живет даже в галактике Кин-дза-дза.
Представим теперь мир, который не требует никакой "проекции" своего внутреннего будущего на нашу реальность. Автор может поставить любые мысленные эксперименты и развивать созданные миры столь долго, сколь позволят ему собственные силы и терпение. Казалось бы, тут разнообразное "попаданчество" и фэнтези максимально воплощает мечты среднестатистического читателя - скажем, в конце марта на вершине посещаемости в "Самиздате" находились романы А. Кулакова "На границе тучи ходят хмуро" и "Оружейник". Это очередной вариант ускоренной индустриализации Российской империи, проведенный, будто по методичке, сравнительно легко и без лишних интеллигентских рефлексий. Но собирательный образ "попаданца", как бы странно это не показалось, в прошлом отвечает на те вопросы, на которые не может ответить в настоящем - без хотя бы минимального представления о том, что делать сейчас, "попаданец" смешон. Если целиком свести такой образ к реваншу за проигранные войны и допущенные смуты, то любая реконструированная автором война обернется игрой в солдатиков. А книга - забудется еще раньше, чем дочитается до финала.
Если же попытаться создать идеальную "страну никогда-никогда", то чем ближе мы будем приближаться к совершенству, то более знакомыми покажутся читателям многие детали, а персонажи там будут, будто выхваченные из жизни. "Песня льда и огня" Дж. Мартина - рисует мир, явно не претендующий на воплощение в нашей реальности - при ближайшем рассмотрении оказывается едва ли не учебником по экономике, психологии, истории военного дела, политологии.
Но вопросы все равно остаются: как можно свести к прогнозированию многолетний успех, скажем, "Янки при дворе короля Артура"? Даже если предположить, что Т. Эдисон вдохновлялся этим романом - что можно разглядеть в тексте М. Твена в эпоху ракетных и компьютерных технологий?
Ответ в многомерности, многоаспектности будущего.
Если сводить все прогностическое содержание фантастического произведения к "победе коммунизма" или "торжеству либерализма", то лучшим ответом послужить фраза О.Шпенглера: "Сейчас уже скучно читать Дидро, а скоро будет скучно читать Маркса". Даже если автор опишет грядущую "общественно-экономическую формацию", но не населит её людьми, не передаст аромата эпохи, то само наступление этой фазы развития общества превратит роман в неинтересное монотонное рассуждение.
Есть будущее личности. Любой детский роман (или, скажем осторожнее, роман-воспитание) содержит образ именно будущего взрослого человека, или хотя бы подводит к тому моменту, когда "завершается история юноши и начинается история мужчины". Достаточно соединить мораль эпохи с психологическими проблемами взросления, украсить магическим антуражем (обеспечив ту долю эскапизма, которая освобождает от слишком ярких и неудобных противоречий современности), и при определенной доле старания и таланта может получиться очередной вариант романов о Гарри Поттере. Если же автору повезет угадать, какие изменения ждут личность среднестатистического человека в будущем - характер, кругозор, отношение к семье и т.п. - книга будет неизменно интересна. Потомки будут пытаться отыскать в ней предпосылки собственного мировоззрения.
Есть будущее государства - вот его-то и "выкликают" (по выражению А. Проханова) авторы бесконечных историй о попаданцах, устраняющих вывихи российской истории. Громадное большинство подобных текстов - это вариации ответа на вопрос "Что делать?". Многие читатели уверены, что описанные в любимых книгах алгоритмы можно применить в реальности - и добиться невиданного державного могущества. Проблема в том, что эти алгоритмы для разных читательских групп, бывают совершенно противоположными по направлению действий и несоизмеримыми по качеству.
Есть будущее отдельно взятой технологии - оно ярче всего воплощается в производственных романах. Однако, здесь много противоречий. Многие мечты тридцатилетней давности о прогрессе в компьютерной технике сейчас кажутся безнадежно устаревшими, но полноценный ИИ до сих пор не создан. Мечты порой консервируются, а порой исполняются слишком детально: то, что было желанно вчера, никому не интересно сегодня. Н. Гейман в "Американских богах" удачно показал плеяду персонажей второго плана - они мистически воплощают железнодорожный бум (пожилой джентльмен, который знавал и лучшие времена) или развитие интернета (одутловатый подросток, который больше всех боялся за своё будущее). Вера в них крепнет или ослабевает в зависимости от моды на технологию.
Есть будущее этноса, социальной прослойки, клана - и про каждое можно написать свою историю. Это может быть отдельная история, но если автор создаст большое историческое полотно, объединит множество уровней предвидения, прогнозирования - то получится мир, в который легко можно будет погрузиться, уйти из настоящего, и одновременно, начать перестраивать окружающий мир.
Кроме того, мечта, поселившаяся в сознании людей один раз, пусть даже и связанная прочно с изменениями в обществе или с победой в войне - вовсе не обязательно умирает, даже если произошли перемены или одержана важнейшая победа. Она может сохраняться во вторичной, игровой форме.
Й. Хейзинга заметил, что хотя игра присутствует в самых разных видах человеческой деятельности, и в архаичный период её проявления легко заметить, но в юриспруденции, которая уже очень давно обрела "серьезность" и стремится не допускать случайных решений - игра присутствует как бы в скрытом, замаскированном виде. Точно так же и в фантастике. То, что несколько десятилетий назад было задумано, как полноценное, многоплановое футурологическое произведение, с течением времени теряет львиную долю своей прогностической ценности. Но созданный автором мир уже пустил корни в культуре, он уже вошел в анекдоты и школьную программу, его расхватили на цитаты и ему подражают в новых образах. Тогда произведение продолжает жить, очень во многом исполняя функции, характерные уже для эскапизма. Из всех разновидностей будущего - там преимущественно сохраняется "будущее личности".
А к прославившему себя миру (или, шире, к стилю эпохи) стремятся другие, порой не менее талантливые, прозаики. Ну и что, что такое будущее уже не состоится? Оно ведь известно читателям, сохраняет свою эстетическую привлекательность. Так появляются заведомо вторичные "жанры" - стимпанк, дизельпанк, таким же скоро станет и киберпанк. Но, главное, так к читателю приходит фэнтези - это всегда попытка уйти в другой мир, в котором так много знакомых мелочей.
Ориентируясь на подобную эволюцию фантастического произведения, можно попытаться сконструировать "биографию" текста-долгожителя.
Это достаточно объемный текст, который создается с явными прогностическими целями - близкое будущее видят, могут желать его наступления или ненавидеть, но каждый читатель находит там своё место. Если тексту удается приобрести некоторую начальную известность, то он воспринимается, как один из образов завтрашнего дня. Но идет время, и то, что ждали вчера - сегодня выглядит просто как неожиданный ракурс современности. Возникает своеобразный кризис - зачем под маркой фантастики читать то, что и так все видят вокруг? И чем более точен, реалистичен прогноз, чем полнее угадал автор эпоху во всех её проявлениях (не только в достижениях, но и в разочарованиях), тем более глубокое забытье может его ожидать. Но кроме фантастического элемента в произведении может быть и приключенческий, и детективных, и лингвистический - многоплановая выдумка в любом случае не сможет идеально соответствовать эпохе. А значит, по прошествии какого-то времени она станет восприниматься как окно в какой-то другой мир. Трансформация, которую пережили романы Жюля Верна - лучший тому пример. Теперь читатели не воспринимают их, как рассуждения о будущем, ведь практически все технические выдумки уже воплощены. Это скорее альтернативное прошлое, населенное благородными офицерами, наивными учеными, хозяйственными инженерами и наглыми злодеями.
И здесь, казалось бы, все просто, однако возникает сложность в восприятии исходного текста читателями. Фэнтези всегда готово обеспечить прямое взаимодействие мира и личности. Добро и зло там не просто понятия морали, но они буквально прописаны в окружающей магической действительности. Обращение к сердцу читателя идет куда более прямым, если так можно сказать, простым, путем. То есть уже постаревшему тексту придется выдерживать конкуренцию с вариациями "стимпанка" - которые будут проще, и понятнее в изложении. В романе У. Гибсона и Б. Стерлинга "Машина различий", среди прочего показан образ стимпанковской кредитной карточки, которая срабатывает в механическом компьютере - для современного читателя он ближе и понятней всех тонкостей подделываний бумажных чеков, которые были распространены в реальной Англии.
Наконец, из-за повторения на новом уровне старых явлений в истории - добротный фэнтезийный текст может показать некие черты будущего, пусть и в искаженной, метафорической форме. Как в цикле мифов о Троянской войне показаны все основные черты крупного вооруженного конфликта - сложности в отношениях между военным и политическим лидерами, уклонисты, дезертиры, постепенное истощение сил обоих сторон и т.п. - так и в "Песнях люда и огня" Дж. Мартина легко узнать описание системного кризиса, когда воля и хитрость отдельных людей оказывается бессильна перед накопившимися в государстве проблемами.
Казалось бы, в битве за бессмертие текста, у фентези все преимущества перед НФ. И к чему создавать прогностическое произведение, и сомневаться, сможет ли оно пережить собственные прогнозы, если можно чуть приправить магией хороший исторический текст, и быть уверенным, что страхи и мечты покажутся близки читателю? Но если НФ не просто сосредотачивается на "заклёпках", а показывает, как эпоха рождает свои мифы - то она затрагивает куда более широкий спектр проблем. Ведь одно дело - рассказать сказку, а другое - еще и показать, как её выдумали. Неважно, будут ли в тексте вставки-мифы (как сделала У. Ле Гуин в "Левой руке тьмы"), или множество свободных продолжений окажутся фэнтезийными, текст обрастет собственной мифологией (как обросло толкования и мифами творчество, к примеру, Г. Уэллса).
"Нейромантик" У. Гибсона - почти образцовое произведение. Частично исполнившийся прогноз, который породил собственный мир, стиль, и своё окно в "неверлэнд".
Содержание текста-долгожителя может быть самым разным, и литературоведы могут назвать удивительные прецеденты, когда неинтересная на первый взгляд повесть, переиздается вновь и вновь. Но какие-то ограничения присутствовать должны: как "линейка типоразмеров" задает количественные характеристики произведения, так же должны присутствовать и граничные условия для чисто качественных показателей. Внятное изложение сюжета, хороший язык, яркие персонажи как бы подразумеваются, он них нет смысла говорить подробно. В качестве граничных условий к линии трансформации текста можно предложить три пары противоречий, три пары крайностей. Оставаясь в пределах, задаваемых ими, произведение сохраняет шансы на "попадание в вечность", выходя за них, почти наверняка обречено на забвение:
- раскрытие единичного, уникального события / описание всей эпохи, совокупность видов будущего. Можно рассказать о падении единственного листа с дерева, можно - дать скрупулезное описание эпохи. Первое делают по три раза на дню графоманы в разных странах, на второе не найдется читателей. Приходится искать золотую середину. Рост информационных, пакетов, на первый взгляд, снимает эту проблему: теперь в громадной многотомной эпопее можно выкроить место почти для всех персонажей в деталях прописать все сюжетные линии. Но как найти читателей для многотомного, утомительного текста? Если сделать его "легким", простым для восприятия, то он превратится в сериал. И, напротив, если показать лишь один срез будущего - оно окажется слишком простым, чтобы долго просуществовать в читательском сознании;
- самосбывающееся предсказание / описание традиции. Идеальное предсказание начинает воплощать само себя в момент произнесения. Понятно, что самый лучший прогноз не обладает такими возможностями, хотя и претендует на "положительную обратную связь". В любом случае такой прогноз будет требовать от человека реальных действий, а потому лишь ограничено сможет претендовать на статус "фантастики". Лучшим современным примером попыток дать подобный прогноз есть работы С.Б. Переслегина. С другой стороны, чтобы мог проявиться эскапизм, потребитель должен разглядеть тот мир, куда собирается уходить. Ему требуется сколько-нибудь устойчивая картина, неизменность обстоятельств, традиционность. Выдуманный мир, где не меняется вообще ничего - окажется лишен внутреннего будущего, потому как время в нём замрет;
- конструирование мира будущего с его чаяниями / ответ на сиюминутные запросы публики. Идеально сформулированный прогноз, который будет описывать общество через пятьсот лет, может запросто отпугнуть практически всех читателей. Представим себе описание темпа современной жизни мегаполиса в восприятии средневекового крестьянина. Без хотя бы "нарядной обертки" точные предсказания становятся сухой футурологией, и могут кануть в безвестность. С другой стороны, идеальное соответствие желаниям публики - это всего лишь экстраполяция её сиюминутных капризов. Можно угадать и выиграть свои четверть часа (а может быть и несколько месяцев) славы. Потом на смену одному капризу придет другой.
Подведем итоги. В ближайшем будущем мы будем наблюдать рост объема "информационных пакетов", которыми представлена фантастика. Потребитель будет постепенно погружаться в виртуальный мир - и тексты будут с электронными вставками-шарадами, и сериалы окажутся растянутыми на полжизни, и в играх можно будет отыскать собственную вселенную. Получится "Шоу Трумэна" навыворот: не единственный актер под объективами камер и взглядами миллионов зрителей, но каждый отдельный зритель как объект индустрии развлечений. Для потребителя отыщут ту самую заветную роль, настоящую маску, которую он захочет носить всем сердцем, а в следующем сезоне будет новая маска. Еще более интересная, объемная, как и любой шлягер - похожая на несколько предыдущих масок одновременно.
И чтобы обессмертить свой образ, автору понадобится выполнить три условия. Во-первых, оставить целостный отпечаток своей личность на информационном пакете. Не обязательно в виде автопортретов на полях рукописей, но сквозь текст внимательный читатель должен видеть характер автора. Во-вторых, сделать так, чтобы этот пакет был зеркалом для потребителя: читатель должен узнавать себя в герое, хоть немного, хоть мельком. В-третьих: тексту необходимо стать линзой, сквозь которую человек будет воспринимать окружающий мир. Если много людей видят мир "глазами автора", то между ними неизбежны расхождения и возникает дискуссия и сама собой образуется та общность, вы которой бесконечно может обсуждаться и комментироваться исходный текст.
Тут не обойтись без искры таланта и все приведенные выше рассуждения - они как очередная попытка вывести математические зависимости для проверки гармонии. Еще Дюрер подмечал, что обилие измерений и старательное вычисление пропорций вовсе не гарантируют художнику создания хорошей картины. Но зная законы перспективы - творить куда легче.
Апрель 2012
На вопрос "Кто виноват?" тоже отвечают охотно: в зависимости от политической позиции автора могут быть убиты или устранены самые разные политические деятели. В 90-х авторы преимущественно уничтожали Берию и Сталина, к началу века приоритеты начали меняться.