Любая достаточно ушедшая вперед технология неотличима от чуда
Артур Кларк
Если ад существует, то он
наверняка компьютеризирован.
С.Лем.
Отношения рационального и иррационального в технике также исследовались, но попытки объяснить развитие техники исключительно с позиций иррационального - оказывались несостоятельны. Как правило они были основаны на противопоставлении рационального и иррационального и традиция эта привела к противостоянию культуры и цивилизации - в работах О. Шпенглера, К. Ясперса [Ясперс К.. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Наука, 1991. - с. 99 - 139.], Х. Ортеги-и-Гассета [Ортега-и-Гасет Х. Размышления о технике. - Вопросы философии. - N10. 1993. - С.32-69.], М. Хайдеггера. Если же говорить о работах не столь высокого философского уровня, то широкий обзор попыток совместить иррациональность (в т.ч. магию и мистицизм) приводит Э. Дэвис в своей работе "Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху" [Дэвис Э. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. - Екатеринбург.: Ультра. Культура, 2208. - 480с.]: как правило, попытки совместить Интернет и мифы, окутать мистицизмом искусственный интеллект и т.п. - суть проявления моды, специфической субкультуры, которые не могут существовать вне своих социальных и психологических ниш.
Новое время, как переломный момент в развитии техники, оценивается философами противоречиво. О. Шпенглер лишь в XIX-м столетии усматривает начало заката Европы. Хотя XVII век и дал фаустовской душе "центральное понятие "силы" [Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. - М.: Мысль, 1993. - 663c., с.616], у Р. Декарта он видит еще лишь порыв фаустовской души - объединение числа и бесконечности [Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. - М.: Мысль, 1993. - 663c., c.227], а физика И. Ньютона - не ведет к толкованию Апокалипсиса. М. Хайдеггер уже связывает науку XVII-го столетия и развитие машинной техники [Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. М.: Прогресс, 1986. - с. 93-119., с.93].
Современное господство техники, механистического миропонимания, они единодушно обвиняют в уничтожении "интуиции", "творения вещей", в "смерти организма в механизме". Различия в оценке рациональности в эпоху Нового времени определяются уровнем прослеживания взаимосвязей между развитием науки и промышленной революцией - если научная революция того периода становится объектом анализа, то именно она указывается поворотным пунктом в истории технологии. Если же основным объектом анализа выступает рост промышленности и создание больших производств, обеспечивающих ширпотребом миллионы людей - то период уничтожения "интуиции" сдвигается во вторую половину XVIII-го и XIX-й век.
Порой иррационализм пытаются использовать для объяснения техники, для обоснования её первопричин - таково восприятие техники как избыточного производства Х. Ортегой-и-Гассетом [Ортега-и-Гасет Х. Размышления о технике. - Вопросы философии. - N10. 1993. - С.32-69., с.39]. Однако, в момент перехода к анализу собственно развития техники или последовательно построенных философских систем - формы этого анализа становятся рациональными. У того же Ортеги-и-Гассета техника, в итоге, "усилие ради сбережения усилия" [Ортега-и-Гасет Х. Размышления о технике. - Вопросы философии. - N10. 1993. - С.32-69., с.41], и даже у М. Хайдеггера, где техника представлена "раскрытием потаенности", основанным на "по-ставе", детали этого "раскрытия" разъясняются с помощью вполне рациональных причинно-следственных связей [Хайдеггер. М. Вопрос о технике // М. Хайдеггер. Время и бытие. - М.: Республика, 1993. - С. 238 - 252, 221 - 236. , с.231].
Пожалуй, в наиболее четко это противостояние выразилось в работе Э. Гуссерля "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология", которая представляет собой своеобразный переходный рубеж между разнообразными формами иррационального, философии жизни и т. п. и рационалистическими изысканиями. Рассматривая Г. Галилея, как основного математизатора науки, как создателя "точных законов", анализируя механизм идеализации явлений, он обвиняет его в забвении "смыслового фундамента естествознания", в отвлечении от "непосредственного чувственного мира" [Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопросы Философии. - N7. 1992 - с.7-35., с.28]. Началось противостояние "физикалистского объективизма" (олицетворявшего рациональность точных наук) и "трансцендентального субъективизма" (воплощавшего внутренний мир субъекта). В результате математизированная методология сделалась самодостаточной, узко утилитарной - произошло выхолащивание смысла математического естествознания "технизацией". В той ограниченности целей, что присуща рациональности нового европейского мышления и видит Э. Гуссерль кризис науки.
Э. Дэвис в "Техногнозисе" [Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. - Екатеринбург.: Ультра. Культура, 2208. - 480с.] показывает, как каждое изобретение в рамках информационных технологий, будь то книгопечатание или многопользовательские виртуальная игра, порождает весьма схожий набор иррациональных восприятий и откровенных предрассудков, который, однако, не выдерживает столкновения с реальностью.
Итак, можно сделать вывод, что иррационализм не может быть использован для осмысления технического знания в целом.
Одновременно, феномен иррационального чрезвычайно разнообразен и влияние на технику он, несомненно, оказывает. Сюда относят и эмоции, и чувственные переживания (ярость, гнев, радость, страх, ужас и т.п.) Что именно из области подсознательного, иррационального можно рассматривать как одну из детерминант в развитии искусственного (техники), и можно ли описать изменения степени подобного влияния иррационального на технику?
Прежде чем конкретно исследовать этот вопрос, в связи техники и иррационального в человеческом сознании, необходимо вскрыть различные виды иррационального в рамках развития технической реальности.
Что можно считать иррациональным в живых существах? Ведь сколько бы не прославляли люди мудрость природы - люди же собирают кунсткамеры, в которых уродства и несообразности, далекие от рационального, иллюстрируют всю слабость натурального мира.
С. Лем достаточно четко выделил основные недостатки природы как конструктора: 1) избыточность в передачи информации (в частности, излишняя длина ДНК и отсюда нефункциональные элементы многих организмов), 2) невозможность создавать конструкции, которые не принесут пользы немедленно, в текущем поколении, 3) хаотичность изменений (выражающаяся в тех же уродствах), 4) не накопления опыта (проблема с зубами решалась в эволюции неоднократно, но у человека проблемы такие есть. Вообще, множество уникальных достижений одних видов совершенно "неизвестны" другим и эволюции приходится повторять путь конструирования обтекаемого тела, крыла, копыта, зорких глаз и т.п.), 5) ограниченность в выбранном изначально материале (не созданы электромагнитные существа и т.п.). [Лем. С. Сумма технологии . - М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 2004. - 668с., с.508-523].
В этом списке можно выделить две основные составляющие. Есть нарушения природных закономерностей (появление уродств), и есть отсутствие рефлексии по отношению к накопленной наследственной информации. И если первое - это неизбежные ошибки, которые присутствуют в любой системе, то второе - имманентный недостаток природы с точки зрения техники. Нет никакой возможности "использовать" качество живого существа в отрыве от него самого (превратить свойство организма - в информацию об организме), некому комбинировать эти качества и нет иной цели, кроме сохранения вида. Поэтому, когда торжествует одна из крайностей, показанных в Схеме 2 - это воспринимается человеком, как нечто иррациональное. Иррационально поведение вируса, плодящегося до такой степени, что он убивает своего носителя. Иррационально избыточное разнообразие видов птиц на тропических островах - каждый вид уникален и представлен буквально несколькими сотнями особей, а значит, неустойчив и может исчезнуть.
В основе техники лежит рефлексия, которая, в идеале, должна обеспечивать устранение этих недостатков.
С одной стороны - любой чертеж, любая схема, даже технический идеал сам по себе, уже есть образец устранения биологической иррациональности в создании "живых машин". Информацию можно хранить, передавать, трансформировать вне зависимости от объектов проектирования. С другой стороны - как именно преодолевается этот недостаток? Если брать за образец именно потребности природы, требования к проектированию нового технического изделия, как к "проектированию" нового живого существа или нового вида - то информация должна сообщаться в оптимальном количестве, совершенствования конструкции приборов надо проводить в полном соответствии с их целью, аналогично должны подбираться материалы и т.п. Можно сказать, что это граничные условия рациональной техники, необходимые для соблюдения каждым инженером.
Соблюдает ли их нынешняя техника? Ни в коем случае. Компьютеры, обладающие громадной вычислительной мощностью и используемые для игр; реклама, покрывающая любую поверхность, доступную человеческому глазу, но по сути своей бесполезная; бюрократия как техническая система управления, перегруженная сведениями - лишь самые показательные образы того, что техническая реальность забита информационным мусором, и оптимальное количество информации в проекте или изобретении - порой недостижимая мечта.
Аналогично и с целенаправленностью конструирования технических изделий. Коньячные фужеры на кухнях у трезвенников, консервные ножи устаревших конструкций, учебники с устаревшими сведениями, или же просто изготовляемая на конвейере заведомо некачественная продукция - они буквально окружают любого горожанина, наполняя собой его быт. Только сравнительно богатые люди могут позволить себе дома, в которых вся обстановка качественна и целесообразна. Это явление жизни в городе, как в среде "завтрашнего мусора, который отвратителен уже сегодня" - трудно назвать проявлением рациональности.
При том, что техника еще и близко не подошла к той универсальности, которую демонстрируют живые существа, и остается набором узкофункциональных инструментов и предметов потребления. Антропоцентричная техносфера, возникшая из способности человека оперировать информацией, вовсе не стала образцом гармоничного использования этой информации, она демонстрирует одновременно и переизбыток и недостаток в технической информации.
Но, как и с биосферой, необходимо провести разделительную черту - где недоработки, погрешности, случайности, существующие в рамках системы, а где имманентные недостатки по сравнению с грядущей ноосферой.
Эта градация обусловлена тем, что техника, как объект рефлексии, пока отделена от субъекта-человека. Неадекватность в представлениях человека о сути технологии, или о законах природы, лежащих в её основе, и порождают ошибки, случайности и т.п. - всю совокупность брака, "человеческого фактора" и т.п. Установки не работают, самолеты не летают, рушатся здания - хотя в их постройку были вложены средства и человеческий труд. И подобная трата ресурсов совершенно иррациональна.
Одновременно противоречия в совокупности отрефлексированных систем (чем и есть техносфера), могут становиться антагонистическими именно благодаря свойствам человеческого сознания и особенностям общества. Так же одни противоположности в рамках техносферы могут временно подавлять другие - благодаря человеку. Подобные "перекосы" невозможно признать случайностями, они суть имманентное свойство антропоцетричной техносферы. Так же к принципиальным недостаткам техносферы можно отнести неполноту информации при конструировании новых технических изделий: в идеале, любой конструктор должен иметь доступ ко всей информации в данной отрасли, чтобы достигать совершенства в своей работе, однако практически всегда данные запаздывают, полезная информация из смежных областей недоступна и т.п. Раз за разом происходит "изобретение велосипеда". История науки в ХХ-м века показывает, что никакая организация работы, никакие системы связи не помогают человеку решить эту проблему именно в силу ограниченности человеческого сознания[1]. Если же Интернет сможет предоставлять инженеру весь необходимый набор данных, то уже этим во многом детерминирует принятое решение, и можно говорить уже не столько о человеческой рефлексии, сколько о машинной - то есть становлении ноосферы.
Следовательно, чтобы предупредить возможные будущие проблемы технике, которые будут следствием её зависимости от человеческой психики, необходимо исследовать иррациональную сторону в сознании человека. Анализируя иррациональность сознания как основания технических устройств, мы вступаем в крайне малоисследованную, неизведанную область - область воздействия подсознательного, иррационального на формирование человеческой культуры.
Внимание к соотношению подсознательного и техники выглядит несколько необычно, но мы уверены, что детальное исследование этой проблемы не пошатнуло бы нашей уверенности, что в развитии культуры (и техники) присутствует компонента неосознанного либо иррационального. Можно было бы сформулировать мысль более афористично: одной из детерминант развития техники есть неосознанное или иррациональное.
Но прежде чем рассуждать о компонентах иррационального, детерминирующих развитие техники, необходимо уточнить содержание понятия "иррационального", "неосознанное". В литературе подчеркивается, что иррациональное это то, что пребывает за границами разума, противоположное рациональному познанию [Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1989. - 815с.,С.226], при этом невозможность рационального познания, как иррациональность, делится на до-рациональное (неразумное-в-себе) и сверх-рациональное (что можно познать, усовершенствовав разум) [Новая философская энциклопедия: В 4-е т. М.: Мысль. - Т.II, - 2010 - 634с. С.154]. Нельзя сказать, что это определение отличается особой прозрачностью, ясностью. Может ли быть иррациональное объективным?
"Иррациональное, - пишет Д.В. Пивоваров, - момент (компонент, сторона, аспект) общественно-исторической или индивидуальной практики, который является по отношению к человеку неожиданным продуктом взаимоотношения субъекта и объекта, чувственная данность которого по своему объективному содержанию является противоположной (оборотной) исходным рациональным целям"[Пивоваров Д.В. Иррациональное, сверхъестественное и предмет философского атеизма // Отношение человека к иррациональному. - Свердловск, Изд-во Уральского университета, 1989., с.18-19]. То есть иррациональность объективна хотя бы в силу ограниченности человеческого познания.
В этом подходе что-то есть. Во всяком случае, в точке зрения уральского философа хорошо прослеживается вывод об ограниченности человеческого разума, о разуме, который не должен соглашаться с тем, что все возможно. Согласиться с тем, что все возможно - это положить в основу мира безграничный произвол субъекта. Скорее надо соглашаться с тем, что исполнимыми станут желания человечества в данный конкретный момент - но в будущем, когда это и будет возможно, появятся новые желания, новые проявления старых страстей. То же время первое определение иррациональности достаточно абстрактно. В силу абстрактности из него легко сделать самые противоположные выводы.
В начале выделим основные иррациональные факторы, которые определяют человеческую активность, укажем дополнительные, а потом попытаемся описать наиболее яркие проявления иррационального в технике последних десятилетий.
Наиболее значительные иррациональные факторы, определяющие поведение человека - это пассионарность и страх.
Пассионарность. Воспользуемся определением Л.Н. Гумилева, который, собственно, и ввел этот термин в научный оборот. Пассионарность - эффект избытка биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность ради иллюзорной цели [Гумилев Л. Н. Древняя Русь и великая Степь. - М.: АСТ, 2005. - 839с., с.830]. Что это дает в применении к технике? Усилия, не обусловленные непосредственным окружением индивида, бросаются на создание еще невозможных, фантастических устройств. Изобретали по много лет пытаются создать вещь, непонятную и даже неудобную современникам. Алхимики столетиями бились над созданием "философского камня". И хотя цель их была вполне меркантильна, но при ближайшем рассмотрении, каждый из них тратил годы и годы на исследования, бесполезность которых многие готовы были признать. На смену философскому камню пришел вечный двигатель - и даже после всех доказательств его невозможности сотни людей по всему миру изобретают новые конструкции и даже посылают их в патентные бюро[Орд-Хьюм А. Вечное движение. История одной навязчивой идеи. - СПб.: Амфора, 2001 - 217с.]. Бывает, что современники не принимают вполне полезные проекты самолетов, моторов, автомобилей по субъективным соображениям - как трудно было пробиться в СССР итальянскому конструктору Р.Л. Бартини.Это так называемая "пассионарность слабая, но действенная" [Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - Айрис-пресс, 2003. - 560с., с.304], когда человек жертвует удобством, но не жизнью.
Бывает, что пассинарность достигает уровня жертвенности - и врачи жертвуют здоровьем и жизнью ради испытания созданных ими вакцин. Однако ярче всего эта разновидность иррациональности проявляется, когда удается привлечь под передовые технические проекты большое количество инженеров в военное время, и когда система государства начинает пожирать людей ради неосуществимой цели. Так самолеты и подводные лодки, специально разработанные под камикадзе, были образцом подобной иррациональной техники.
Ракетная программа фашисткой Германии - более сложный случай. Изначально она запускалась для экономии жизни военных. Но не принесла должного эффекта, оказалась запоздалой, слишком дорогой и т.п., словом, иррациональной. Только каково было её воплощение, особенно на финальных стадиях, когда какая-нибудь почти абстрактная идея увеличения мощности двигателей требовала для своего воплощения уничтожения еще нескольких человек (хотя лично для конструкторов программа дала возможность работать в комфортных условиях после войны)? Однако скачок в ракетостроении отрицать невозможно. Лишь позже, с созданием ядерной бомбы в США и СССР, постройка ракетоносителей преследовала ясную военную цель.
Благодаря пассионарности человек преодолевает один из недостатков природы, указанных С. Лемом: невозможность создать конструкцию, которая не принесет немедленной отдачи, которая не будет нужна данному конкретному организму. Ящерица не может, оставаясь на четырех лапах, отрастить перья, а только через несколько поколений обзавестись крыльями - крылья и перья должны "создаваться" практически одновременно. В то время как изобретатель может создать десятки инженерных решений, которые пока, в силу отсутствия материалов, просто не могут получить своего воплощения. Но как хаотично, как воистину по биологически, страсть к осуществлению своей цели проявляется в истории техники!
Страх. Он тоже бывает разным.
Если иметь в виду обычный психологический страх, синоним боязливости, трусости, испуга и т.п., то он прямо воздействует на конструкции технических изделий. Укажем на известный анекдотический факт: при прокладке первых горных железных дорог от конструкторов прямо требовали создания специальной шестерни, которая бы упиралась в так же специально проложенный зазубренный рельс, и не давала бы поезду соскальзывать с наклона. Любой эксперимент показывает, что в этом нет нужды, но страх пассажиров требовал предосторожностей.
Собственно, в этом случае и отражается роль страха - он порождает избыточные запасы прочности (и любовь ко всему основательному, ко всем конструкциям, которые "уж точно не поломаются"), требования дублировать двигательные и любые другие системы (пример того - современные корабли с ядерным реактором и дизельными генераторами, будто если будут проблемы с реактором, то генераторы всё равно помочь не смогут), требования бесконечных проверок и перепроверок. Наконец, есть еще одно проявление технически значимого страха: стремление обезопасить себя в военном отношении. Избыток оружия, траты на него порой не имеют ясных оснований, или же обеспечивает создание таких обоснований ad hoc (хотя в большинстве случае основания самые ясные). Только сейчас можно оценить, какую же роль играл самый примитивный страх в Холодной войне.
Естественно, существует и чисто умозрительный страх. "Ужас в норме отличен от болезни. Ужас приоткрывает Ничто" [Хайдеггер М. Что такое метафизика // Новая технократическая волна на Западе. М.: Прогресс, 1986., с.37]. Мы умышленно процитировали М. Хайдеггера. Схожие мысли высказывал в середине XIX в. датский философ С. Кьеркегор. Ничто порождает страх. Но что тогда Ничто? Российский философ Л. Шестов предложил свое понимание Ничто. "Естественное российское мышление, - пишет Л. Шестов, - которое приближается к самоочевидностям, то есть пытается достичь такого видения, которое видит в том что есть, не только то, что но есть, но и есть по необходимости, - только такое мышление, как нам пояснил Кант дает нам истинное знание - естественное мышление принуждает беречь идею необходимости, своё драгоценнейшее сокровище. Сколько бы разум не прославлял свободу, он все же хочет и должен вправлять её в рамки необходимости. Эта необходимость и есть - то Ничто, про которое вынуждены говорить, что оно существует, ведь хотя его нет и негде отыскать его невозможно, оно загадочным образом врывается в людскую жизнь калеча, уродуя её, фатальность, судьба, жребий Fatum, от которого некуда деться и нет спасения" [Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). - М.: Прогресс-Гнозис, 1992 - 156с. С.87].
Конечно, в приведенных высказываниях М. Хайдеггера и Л. Шестова тяжело найти какой-либо намек, что указывает на то, что таким подходом можно воспользоваться в философии техники. Ведь, если следовать за логикой Л. Шестова, то страх у человека вызывает не только необходимость, но и случайность: незаконченность и неопределенность, ибо их так же можно квалифицировать как "Ничто". В этом пункте смыкаются философия, наука и религия. Почему? Потому что необходимость, нескончаемость, неопределенность и т.д. - это граничные характеристики бытия. Знание этих характеристик может вызвать трепет, благоволение перед могуществом бытия. Однако для этого необходима как можно более высокая культура человеческой цивилизации. А. Швейцер в этой связи пишет, нет никакого понятия бытия, а есть только нескончаемое бытие в нескончаемых проявлениях. И только благодаря этим явлениям, с которыми мы вступаем в некоторые отношения, мы устанавливаем связь нашего бытия с нескончаемым бытием. Самоотречение нашего бытия ради нескончаемого бытия, есть самоотречением нашего бытия ради всех явлений бытия, которые нуждаются в нашей деятельности, и которым мы можем отдать свои силы [Швейцер А. Благоговение перед жизнью. - М.: Прогресс, 1992. - С.275.].
Но почему человек должен отдавать себя самоотречению и ради чего? Этот вопрос может привести человека в отчаяние. Почему так, а не иначе? Вряд ли кто-нибудь в состоянии ответить на этот вопрос, хотя с биологической точки зрения тут и вопроса-то никакого нет: раз человек возник как включенный в систему феномен, то приходится общаться с системой.
Однако уже в "Библии" отображены функциональные характеристики страха, как сложнейшего социального феномена, имеющего достаточно широкий спектр характеристик, начиная от тончайших психологических и заканчивая некоторой трансценденцией страха. Например в притчах читаем: "Надежда, что долго не сбывается, томит сердце, а желание которое сбылось - как древо жизни". И ниже: "Страх Божий - источник жизни, отдаляющий от тенет смерти". Последняя мысль из "Притч" претендует на нечто большее, нежели просто обозначение страха. "Библия" "делает" свое дело достаточно прозрачно; можно сказать, что она уменьшает страх перед опасностями и бедствиями жизни, вселяет уверенность в хорошем конце (впрочем, как и индийские фильмы для своей фокус-группы).
Мы понимаем, что указание на роль страха в развитии искусственного (техники) не совсем очевидна. Что общего между древнегреческой катапультой, ракетой - и строгим внушением про страх божий? Указание на страх перед Богом связано с этическими установками. Только для непокорных неминуемо наказание. А кто покоряется требованиям, могут рассчитывать на благодеяние. Удивительную роль страха как одной из детерминант в становлении техники можно понять только в том случае, если генетически проанализировать её. Тут много может дать психология. У. Джемс, оценивая роль страха, делает вывод, что роль трусости безусловно приспосабливает нас к условиям всего мира, в котором мы живем, "но пароксизм страха, овладевая человеком, безусловно, не приносит ему ничего кроме вреда" [Джемс У. Психология - М.: Педагогика, 1991. - С.368, с.310]. Несмотря на такой жесткий вывод знаменитого американского психолога, нам кажется, что человек, создавая те или иные формы искусственного (жилые здания, ирригационные системы), ощущает себя на много увереннее. И хотя современный человек располагает много большими силами, чем человек древности, опасностей в жизни тоже стало много больше и они стали глобальными. Человек по праву может считать себя и беззащитным, и слабым по отношению к тотальности бытия, но и может каждодневно пересиливать этот страх с помощью деятельности.
Хотя есть одна область техники, которая ярче других проявляет свою иррациональность именно в борьбе с умозрительным страхом, страхом перед "ничто". Это разнообразные технические устройства, которые должны помочь потребителю при конце света. Как бы странным не казалось на первый взгляд, но в развитых странах ежегодно продаются десятки плавучих домов, которые покупают ожидающие нового всемирного потопа. Бомбоубежища, созданные на случай ядерной войны, далеко не всегда заброшены - многие верующие надеются пережить в них огненный дождь. Существует постоянная торговля запасами, специальными наборами инструментов и т.п. И если гробницы древних египтян, иррациональные с нашей точки зрения, были исполнены религиозного смысла в глазах их создателей, то попытка переждать в бомбоубежище страшный суд - это фактически предрассудок, иррациональный результат распада религиозного мировоззрения.
Кроме указанной пары - пассионарности и страха - существует еще другие иррациональные факторы, влияющие на технику. Например, это уже упоминавшиеся этические характеристики тех или иных устройств. С одной стороны, этика требует создания сложных устройств, например, для продления человеческой жизни (медицинская техника), либо для лишения таковой (ибо сами по себе гильотина или электрический стул ничем не лучше топора или пистолета), с другой, - это многочисленные призывы к жизни в простоте, в естественности, ярче всего отраженные в учениях Л. Толстого и М. Ганди. Сегодня таковые призывы совершенно невыполнимы (население городов при всем желании не сможет отказаться от громадной технической базы - оно вымрет от голода), однако это не мешает раздаваться этим призывам и даже отдельным людям к ним прислушиваться.
Аналогично уже упоминавшиеся эстетические качества технических изделий так же могут влиять на использование или не использование важных изобретений. Пример тому электрическое освещение. Очень многие люди при его появлении не восприняли именно свой новый вид в ярком, не солнечном свете.
Разумеется, соображения престижа, социального статуса так же могут диктовать самые причудливые архитектурные формы, нормы мощностей автомобилей и т.п. Иррациональность престижных образов задаётся двояко: через традицию и через моду. С одной стороны, производители не меняют сложившуюся технологию (хотя все знают, что есть лучшая), с другой - покупатели готовы брать всё "самое современное" (закупая, например, излишне мощные компьютеры).
Наконец, интуиция - как получение ответов, не основанных на рассуждениях. В любой области техники, не снабженной еще разработанным теоретическим обоснованием, она играет громадную роль. Но это скорее образ прошлой интуиции, ремесленной. В современных условиях её роль - выбор наиболее перспективного пути исследования, наиболее многообещающей конструкции, когда при прочих равных условиях лишь от произвольного решения человека зависит направление развития отрасли техники.
Как же менялось воздействие иррационального на технику за последние десятилетия? Двадцатый век не зря обвиняют в механицизме, излишней технологичности, которую общество стремилось распространить на все сферы свой жизни. Это происходило во многом потому, что созданные гигантские технологические системы, новые отрасли промышленности, при всей своей мощи, были сравнительно неустойчивы, слабо обеспечены информационными ресурсами. Если бы каждый рабочий на заводах Г. Форда попробовал бы проявить собственную фантазию, раскрыть глубину собственной личности - конвейер бы остановился. Чтобы работал завод - химический или металлургический - мастера должны в совершенстве знать технологию производства, и не отклоняться от неё. Потому, можно образно заметить, что саламандры могут жить в каминах, но не водятся в доменных печах. Привилегию на иррациональное поведение сохранили за собой немногие управляющие, узкий слой дизайнеров и т.п. Их решения, порой абсурдные, нелепые - мультиплицировались, распространялись на подчиненные структуры. Поэтому расцвет индустриальных обществ-Мегамашин дает нам вариации одной и той же картины: разумно и основательно устроенные социальные структуры, большие производства, целые государства, а на вершине их - капризные, порой малокомпетентые личности, капризы которых сотрясают весь мир.
Но при этом новые Мегамашины обещали снять угрозу голода, дать обществу повышение благосостояния, просто военную мощь. И общество вполне сознательно восприняло это требование: тогдашняя система образования, как справедливо заметил Э. Тоффлер, давала узких специалистов, людей-винтиков. Иррациональное было вытеснено в непроизводственную часть жизни: одни и те же люди принимали на работе осмысленные и дальновидные решения, а в свободное время с удовольствием устраивали спиритические сеансы.
Бегло охарактеризовав виды иррационального в рамках антропоцентричной техносферы, перейдем к ноосфере. В связи с этим укажем на основные тенденции в иррациональности людей, теряющих контакт с техникой. Рефлексия человека (как индивида, так и коллектива) с одной стороны окажется недостаточной для пониманию сути процессов, происходящих в техносфере, с другой, - техника, подменяя собой людей (выполняя функции мышления), освобождает человека от необходимости осмысливать те процессы, которыми он управляет.
Автоматизация, компьютеризация - снова возвращают нас к тем эпохам, когда труд человека был наполнен не меньшим количеством предрассудков и баек, чем политика. Но если средневековый мастер платил за свои предрассудки понижением производительности труда, то современный рабочий, обслуживающий автоматические комплексы, не хочет платить скукой и усталостью за своё понимание процесса производства. Степень зависимости производства от инициативы и смекалки каждого отдельного человека - понижается. В древности людей сковывал обычай, а сейчас машины все больше вещей делают лучше человека, и мало стимулов соревноваться с ней.
Можно провести аналогию техники с живописью. Когда на художниках лежала ответственность - запечатлеть историческое событие, внешность человека, уникальный предмет - живопись неуклонно развивалась. Художники искали новые стили, подходы, приемы, однако при этом исправно отображали окружающую действительность. Но вот появилась фотография, и тут же упал спрос на портреты, на пейзажи, даже на батальную живопись. Художники начали искать путей, которые бы позволили им сэкономить время и силы, да и потребители стали требовать от картины не столько реалистичного изображения, сколько впечатления, эмоционального эффекта. Так родился импрессионизм, потом абстракционизм, кубизм и еще десятки стилей, сторонники которых, в итоге, наполнили художественные галереи полотнами, в которых большая часть потребителей ничего не понимает (если там вообще есть, что понимать).
Компьютеризация производства началась не так давно, еще деятельно поколение инженеров, учившихся работать без компьютеров. После их ухода, вероятно, начнется изменение восприятия техники - от совокупности контролируемых процессов, к феномену, к образу "чёрного ящика".
В области искусства и моды стремление создавать хотя бы иллюзию понимания техники привело к рождению нового жанра - стимпанка[2]. Все действующие машины представляются в его рамках как техника второй половины XIX-го века - с паровыми двигателями, с клиноременными передачами, кривошипно-шатунными механизмами и непременными шестеренками. Несколько сгустив краски можно сказать, что в тот момент, когда детям перестанут объяснять, как работает машина, а станут рассказывать, только какие кнопки надо нажимать, чтобы получить требуемый результат - в этот момент кончится машинная цивилизация, и вернется общество, построенное на магии.
Но вернёмся к иррациональным характеристикам ноосферы. Иррациональность как несовершенство ноосферы может проявиться при её становлении, при формулировке собственных целей существования - это будут своеобразные "родовые пятна". Естественно, что понятийный аппарат компьютеры получают от человека, и большая часть методов пониманию окружающей действительности и саморефлексия - так же будут скопированы с человека. И противоречия между человеческими целями, идеалами, страхами с одной стороны, и возможностями ноосферы с другой, - могут привести к совершенно неадекватным действиям техники. Подобную неадекватность можно уподобить разве что исполнению сказочным джинном всех приказов, которые отдает ему маленький ребенок.
Имманентные недостатки кибернетической ноосферы могут быть связаны с преобладанием какой-либо из противоположностей, описанных в Схеме 4. Утрата ноосферой субъектности, бесконечные конфликты между группами машин, приводящие к полному уничтожению производственных мощностей и т.п. - совершенно иррациональны. Однако, чрезвычайно тяжело судить о недостатках ноосферы по сравнению со следующим этапом развития техники. Для этого необходимо хотя бы в общих чертах представить себе этот этап развития, а это очень большая проблема и она не рассматривается рамках данной работы.
Завершая подпункт, хотелось бы указать особенность, которая должна ограничивать в нашем понимании роль иррационального в технике. Значительная часть иррационального - всего лишь непознанное. Действия человека, сегодня непонятные и абсурдные, завтра могут получить вполне разумное объяснение.
Сноски:
--
У читателя может возникнуть вопрос: почему буквально несколькими строчками выше несовершенство техники указывалось как признак погрешности в становлении техносферы, а потом - как её же имманетное свойство. Но здесь присутствует отличие: техническое изделие может быть функциональным, оно выполняет то предназначение, для которого создано, и оно может быть совершенным, то есть исключать возможность создание еще лучшего изделия. И если первому условию соответствует большая часть промышленной продукции, то совершенными можно назвать очень немногие технические изделия