Аннотация: Настоящее всегда сложнее переделывать, чем прошлое
Бескаравайный С.С.
Допуск на эпоху
Постмодернизм убивает знание, потому что любое слово, любой знак в нём - лишь сырьё для переделки
Суета цветов, метельшение контуров и вот он сидит за столом. Секунду спустя это уже не стол, а стойка. Предметы плывут, меняются. Дым, туман или просто жар от огня - непонятно. Проще закрыть глаза и просто знать, что сейчас делается вокруг. Знание приходит легко.
Вот и собеседник. Садится напротив. Профессиональная любезность в жестах и улыбке. Спокойное покашливание. Глаза можно не открывать.
--
Принесли? - риторический вопрос. Рукопись появляется на столе.
--
Что можете предложить? - интересуется автор.
--
Стандартный товар: маленькое имя в вечности, - собеседник, хозяин этого место, шуршит листами.
--
Это надежно?
Становится жарко и всё дрожит. Кажется, что еще миг, и вещи вокруг растают. Страха нет, зато наваливается отвращение.
--
Как добиваетесь? Подделаете имя, чтобы я стал знаменит? - автор меняет тему.
--
У нас всё настоящее. Да и как прикажете понимать такое: рукопись прославленного романа вдруг становится вашей? Вы долго молчали и вдруг заговорили? Не поверят. Или выясняется, что в детстве вы были великим художником? Каракули объявляются творениями века... Только посмеются. Просто поменять имя - ничего не даст.
--
Тогда я хочу предсказывать будущее, - торопится автор.
--
Будущего мы тоже никому не открываем.
--
Сами не знаете? - в этот раз в голосе автора звучит правда, и мир вокруг остается неподвижен.
--
Не знаем. Можно, конечно, вторичное пророчество организовать, чтобы вы предсказали события прошлого - там, "Баллада о пепле", "Контуры XX века". Вещи, созданные сейчас, но помеченные датами "до второй мировой". Только это всё низкий класс. Один раз людям будет интересно, потом надоест. Даже подлец Нострадамус, что болтал всякие бредни - говорил о будущем. Стильное предсказание прошлого - всегда на ступеньку ниже.
--
Так как же?
Гость что-то сделал с пространством. Оно вдруг затвердело, перестало угрожать хаосом. Автор смог открыть глаза и осмотреться. Обычный столик из летнего кафе. Чашки, над которыми крутится пар. Напротив - человек, лица которого не запомнить в толпе. А вокруг - кусочек города, только все предметы сделаны из книг. Под ногами коричневая чешуя полного издания основоположников, дома - по виду слеплены из справочников. Даже зонтик, что закрывает столик от солнца - скручен из модных журналов.
А сбоку, чуть в отдалении, будто не желая мешать беседе, холодно блестит экран монитора. Только он пока черный и пустой.
--
Может, послушаете? - собеседник захлопывает рукопись и продолжает, - Любой сюжет идеален для своего времени. Проблема в том, что дата написания может быть самой неподходящей. Живете не в ту эпоху, говорите не о тех проблемах. Своё время надо найти. Перетряхнуть историю, перекопать прошлое.
--
Очень долго? - интересуется автор.
--
Это - первая половина дел, легкая, - собеседник подносит чашку к губам, но не пьет. Хорошо видно, что ему это не нужно, просто жест вежливости, - О чём это я? Точно - находим идеальную оправу для сюжета. Теперь остаются только две вещи. Насытить ваш текст подлинными деталями, привязать к эпохе, и потом запустить его в массы.
--
И где тут вечность?
--
В человеческих умах. Люди станут вспомнить не подлинное прошлое - а ваши творения.
--
Интересно. А поконкретней? - очередь автора тянуться за чашкой. Там крепкий кофе. Запах его сейчас не бодрит, лишь отвлекает.
--
Зюськинд. "Парфюмер". Маньяк с абсолютным обонянием. Злодействовал в декорациях Франции эпохи мадам Помпадур. Создавал духи, которые подчиняли себе людей.
--
?
--
Представьте описания запахов, роскошных, уточенных и сводящих с ума. Только вокруг - автомобильная пробка. Выхлопы разъедают глаза. Не пойдет.
--
Тогда навоз ароматов не добавлял. И не мылись.
--
Кто помнит сейчас этот навоз? Фермеры? Они не читают Зюськинда. Обычный городской человек держит в голове десяток фамилий и пару исторических фильмов. Галантность, декаданс. Кружева всякие. Этого хватает для образа.
--
Круто. Зюськинд, что, тоже был у вас?
Молчание. Холод и сырость вдруг поражают бумажное царство. Автор снова подошел к черте.
--
А с фильмами так можно?
--
Элементарно. "Того самого барона Мюнхгаузена" - помните? Представьте, что его снимают много раньше. Зимой 39-40 годов. Советско-германская группа. Сейчас вы всего лишь находите пленку в архивах. Почти всё остается на своих местах. Диалоги не трогаем. И как звучит фраза: "У нас в пять часов - война с Англией"?
Экран оживает. Знакомые кадры. Барона обвиняют в сумасшествии. Только цвета чуть поблекшие, размытые, как бывает с первыми цветными фильмами. Обстановка на заднем плане чуть богаче и ощутимо достоверней.
--
Точно! На роль стервозной бывшей жены - идеально подходит эта их режиссер, которая "Триумф воли", - автор прищелкнул пальцами, - Риффенштайн!
Еще мигание экрана, и вот вместо Чуриковой баронессу исполняет совсем другое лицо. Очень подходящее.
--
Она как раз будет вторым режиссером в группе. Или вот выражение: "Сначала намечались праздники. После - аресты. Потом решили совместить"! Особенно для советских. Оцените!
--
Класс! - ему интересно, - Только бы еще мою подпись организовать. Я ж не архивариус?
--
Без проблем. Желаете сделать заведомо липовые апокрифы? Не предсказания, лишь версии. Есть, мол, рукопись, дивным путем обретенная, но мной написанная? Отлично. Берем "Мастера и Маргариту", смотрим, и густо покрываем заметками. Отступлениями там всякими, размышлениями. Главное, подпись и стиль выдержать. "Сталин". Читал, дескать, много думал.
--
Солидно.
--
Если так покопаться - к тем же тридцатым сотни вещей привязываем, - в собеседнике будто появилась искра жизни.
--
Ещё!
--
Пожалуйста! Про "Гарри Поттера" - слышали? Представьте, что первая книга цикла выходит - в 1933! Медленно просыпается зло, и медленно готовится мировая бойня.
--
А времена пораньше? Или позже?
--
Акунина читали? Про Фандорина - сыщика, секретника и вообще, агента? Российская империя.
--
Верно. Прилипчивая история - в яблочко! Тоже ваш клиент?!
--
Я этого не говорил. Или вот Спилберг. Его исторические штудии, - экран мелькает в такт словам.
--
У него ведь много разного? В смысле - разные эпохи.
--
Так ведь он мечтами клиентов расплачивается, - ещё шире улыбнулся собеседник, - А вы сейчас вносить будете?
Смех обрезало. Автор оглянулся на бумажные стены, на тысячи и тысячи букв, облизал губы и тихо выговорил.
--
Мне нужно про настоящее. Про нашу эпоху. И только так.
--
Под современность не подгоняем. Для этого свой талант иметь надо. Или думаете, что он у вас есть? - холодеют глаза собеседника.
Тут что-то происходит. Автор понимает, что солгал не он - солгали ему. Типографская краска начинает расплываться, будто начался невидимый дождь. Бумага разрывается, свет гаснет, напротив уже никого нет, и всё летит в пропасть.
Удар сердца, еще удар сердца. Он понимает, что сейчас вокруг - привычная спальня. Но прежде, чем открыть глаза, он успевает удивиться - какие же странные сны приходят к людям.