Тема конца света всегда впечатляла потребителей. Катастрофа, яркая и зрелищная, после которой остается много красивых развалин. Есть герои, злодеи, обязательная массовка и камни из пенопласта, которые чуть не давят основных персонажей. Однако же любой конец несет в себе начало - и самая большая катастрофа не может быть исключением. На руинах заводится жизнь, откуда-то выползают люди, сызнова делаются изобретения и так до следующего краха цивилизации.
Классический, библейский Апокалипсис - сам по себе политкорректен. Добро побеждает зло, причем не до следующей серии, а уже навсегда. "Дивный новый мир" к полным услугам праведников. Но масс-культура не была бы сама собой, не постарайся она превратить это "новое начало" в такой же штамп, что и сама катастрофа. Не сделай она его простым, доступным и приятным зрителю, одновременно не приправив натуралистичными подробностями.
Если отойти от религиозного представления о конце света на позиции "пост-катастрофы", то что же может быть таким приятным в этом новом начале? Тяжелый многолетний труд, без надежны сходить на премьеру нового фильма, без черной икры и шампанского, даже без радио. Где казино, где неоновая реклама, где рестораны быстрого питания? Отсутствует баночное пиво и шампунь. Все те радости, жажда к которым внушается современному зрителю, они будут недоступны еще несколько тысяч лет. Или сотен лет - это тоже немало. Отчего зрителю или читателю радоваться?
Неплохо выглядят простые деревенские удовольствия. Тут и мед, и сметана, и самогон. Неторопливо течет жизнь, весна сменяется летом. Отсутствуют проценты по кредиту, нет шанса попасть под поезд или автомобиль. Домотканая одежда, деревянная посуда. Мужчины снова становятся воинами, а женщины - заботливыми матерями семейств. Но тут проблема - катастрофа ведь была. И не просто все разом одичали, нет. Разрушились химические фабрики и ядерные реакторы. Ракеты вылетели из шахт. Тут хорошей экологии не дождешься. Водичка активная, земелька светящаяся, животные такие, что не вдруг придумаешь новое название, и не с первого раза как следует приготовишь.
Автор, конечно, может сказать, что прошли тысячи лет, что все ядовитое рассосалось и разложилось. Но к тому времени из остатков и осколков человеческая цивилизация вырастет и возмужает. Возникнут проблемы, читателям совсем непонятные. Это трудно назвать "новым началом", скорее продолжением.
Потому первый жест, который масс-кульутрный апокалипсис делает в сторону политкорректности - это спасение группы основных персонажей в некоем месте, где конец света почему-то не наступил. Так было с динозаврами, которые в нескольких вариантах фильмов и рассказов идут по холодающей пустыне в некое место, где много еды и тепло. Фильм "Водный мир" представляет другой случай. Повышение уровня океана уничтожило цивилизацию. Остались редкие атоллы, где люди исхитряются выращивать пропитание. Уцелели катамараны и лодки торговцев, что курсируют между ними. И тут вдруг выясняется, что есть земля - большая, обильная и никем не занятая. Герои плывут туда наперегонки со злодеями. Спрашивается - почему эти Эдемы не были уже заняты и окружены минными полями? Нет ответа.
Фантасты по-разному пытаются решить это затруднение. С. Лукьяненко в рассказе "Теплый край" дает мрачную картину. Оазис теплоты среди начинающегося оледенения так просто не дается. Поезда, что идут туда - падают в пропасть. Людей, что подходят к границе - расстреливают с вертолета. Однако, рассказ короток. В более подробных вариантах этот выход можно рассмотреть у А. Громова в "Мягкой посадке" и у Дж. Уиндема в "Дне триффидов". Громов занимается все тем же оледенением, но еще отягощенным массовым оглуплением населения. Москва завалена снегами, земля не родит, основная часть населения откатывается к югу, но там постоянные войны. Глупость, как эпидемия, выкашивает людей, превращая их в "адаптантов". Главный герой начинает фактически создавать этот самый городок, что может пережить большую зиму. В "Дне триффидов" ситуация более запутана - почти поголовное ослепление людей полюс размножение агрессивных растений. Жить можно везде, но редкие устоявшиеся общины теряют цивилизованный вид, превращаются в дикарей. Выход не в отдельном городе, а в небольшом острове, где растения выпалываются, и где община в несколько сотен человек может поддержать уровень культуры.
Но эти сценарии как раз настаивают на тяжелой работе. И Громов, и Уиндем пропускают описание ежедневного, ежечасного труда. В "Мягкой посадке" есть только круто заверченная интрига, определившая начало становления городка, и финальные воспоминания главного героя, который оценивает все то, что удалось сделать за десятилетия.
Есть лишь одно свойство, которое в "новом начале" может показаться приятным потребителю - это знакомый конфликт, уже известная движущая сила, раскручивающая сюжет. Причем лучше эту движущую силу оформить в привычные декорации.
И вот тут фантастика, случается, хромает на обе ноги - покидают её живость воображения и логика, остаются штампы. Авторы, чтобы избежать развития проблем, неудобных в настоящем, рассматривают катастрофу просто как способ лучше ответить на заранее известные вопросы. Неудобные проблемы уничтожаются апокалипсисом (люди и техника, понятно, тоже страдают), и можно со свежим пылом доказывать ближним, как хороши свобода, равенство, братство.
Бывает, актуальные политические требования буквально врываются в тот постапокалиптический мир, что так заботливо выстраивал автор. Показательна в этом смысле вещь Н. Романецкого "Прозрение крота", созданная под влиянием романтизма Перестройки. Рисуются последствия третьей мировой. В этом её варианте обошлось без ракетно-ядерных ударов, поработали мощные орбитальные лазеры. В обширном убежище существует община, возникшая из интернационального поселения ученых. Наружу выходят редко - боятся лазерных лучей оставшейся орбитальной военной станции. Уже несколько десятилетий заправляет в общине бывший военный, который может предсказывать появление станции и уводить людей под землю от её ударов. Естественно, заводятся молодые бунтари, жадные до изучения документов. Главные из них носят славянские имена. Слов "демократия" и "гласность" не произносится, но без слова "диалектика" автор обойтись не смог. Финал - истинно демократичен, когда молодой экстрасенс, силой воли разрушивший эту самую станцию, обращается к жителям приюта с патетической речевкой о свободе. Жители, правда, воспринимают её без энтузиазма. Так что в итоге группа "зародышей новой цивилизации", обладающих сверхъестественными возможностями, просто сидит в тюремной камере и думает, как жить дальше.
Аналогичен "Почтальон", достаточно слабый, хоть и крупнобюджетный, фильм, в котором после войны США восставали из дикости и раздробленности благодаря почте. Фильм, по сути, это скрытая реклама журналистики. Герой, преисполнившись благородных порывов, начинает изображать почтальона, работающего на якобы сохранившееся правительство. В результате сумма переданных им посланий достигает критической массы - и вот это правительство, пусть и самозванное, появляется. Разумеется, поблизости вертится главный злодей, бывший коммивояжер, который воображает себя основателем нового порядка и желает устроить то ли новую Спарту, то ли четвертый Рейх. Его благополучной убивают в финальной битве. Но остается вопрос - почему почта? Она до некоторой степени романтична, но её совершенно недостаточно. Торговля и армия воссоздают государства, одинокого почтальона элементарно пристрелили бы.
Более тонко, хотя и не без недостатков, проблему "отцов и детей" обыгрывает Дж. Уиндем в романе "Отклонение от нормы". Ядерная война была "без дураков" - от Нью-Йорка остались обугленные небоскребы. Новая цивилизация возникла на Лабрадоре, в бывшей Канаде. В её основе - суровая протестантская этика, дополненная постоянной борьбой с мутациями. Уровень техники - XVIII век. Основные герои романа - дети, развивающие в себе телепатические способности, так сказать, очередное поколение человечества. В итоге их раскрывают, но из Новой Зеландии на вертолете прибывает подмога от телепатов, уже сколотивших новое общество. Какие тут могут быть вопросы, к чему придраться? Да самые простые. Почему как цивилизованные страны упоминаются только Новая Зеландия и Лабрадор - осколки англосаксонского мира? Почему ни Индия, ни Вьетнам, ни Мадагаскар, ни Аргентина, которые не должны были пострадать так жестоко, как север Канады, и имели много больше возможностей сохранить технические знания? Это уступка автора политической корректности. И невозможно отговориться послевоенной раздробленностью мира - корабли жителей Лабрадора к моменту действия романа уже исследовали всю северную Атлантику. Почему они не столкнулись с кораблями жителей Бразилии или Гвинеи? Или с теми же новозеландскими вертолетами?
Особенно хорошо этот порок проявляется, если сравнить роман Г. Уэллса "Машина времени" и экранизацию этого романа (2005года). В книге герой прибывает в конец времен. Человечество, по сути, кончилось. С выродившимися, изнеженными людьми, живущими во дворцах, герой нормально поговорить так и не смог, с подземными морлоками - тем более. Что же в фильме? Герой отправляется в будущее, думая найти способ спасти нелепо погибшую любимую девушку. По дороге видит падение Луны на Землю и последующее оледенение. Способа помочь своей проблеме не находит, но людей встречает вполне адекватных (политкорректной наружности - европейской с некоторой примесью негритянской крови). Начинается противостояние сил света, наивных и очень сельскохозяйственных, и сил тьмы - подземных, технократических и коварных. С морлоками герой борется и успешно их уничтожает. Находит новую любовь. В итоге на месте Нью-Йорка - очередное новое начало цивилизации.
Но много более пикантно выглядят подобные уступки, когда автор пытается воплотить благодаря мировой катастрофе противоположные идеалы, придать резкость даже не возрастному, но культурному конфликту! В повести Х. Эллисона "Парень и его пес" на развалинах всё того же Нью-Йорка существуют стаи рокеров, панков и прочих контркультурных элементов. Марихуана, перестрелки, боевая помощь собак, которых перед войной успели сделать разумными. Коллективы практически сплошь мужские и женщин катастрофически не хватает. В то же время в прекрасно оборудованных подземных убежищах сохранилось викторианское общество, причем самого ханжеского толка. По очевидному совпадению - там страшно не хватает мужчин. Обывательско-бюргерский и контркультурный образы жизни пожирают сами себя. Как результат, автор фиксирует, что и те, и другие начали отчетливо сталкиваться с демографическими проблемами.
Один из самых, пожалуй, тонко сделанных романов, решающих проблему культурной ситуации после конца света - "Город иллюзий" У. Ле Гуин. Катастрофа была не от войны, а от лжи. Некие человекоподобные пришельцы, обладавшие искусством "лгать мыслью" смогли перессорить землян, к тому времени в общении и судопроизводстве полагавшихся на телепатию. Целиком население уничтожено не было, и остались отдельные полудеревенские общины, частично сохранившие уровень технических знаний. Вот уж, воистину, "народы сменили народы, и лик изменился Земли". Главный герой, потерявший память, воспитывается в такой общине, а потом проходит через несколько других человеческих поселений. Он встречает разный уровень знания, разные этнические группы, разные культуры. Большая часть - это изолянты. Секты, индейские племена из резерваций, отдельные деревни. Они смогли пережить катастрофу за счет внутренней спайки и замкнутости, но их рост ограничен действиями пришельцев. Собственно, "американской мечты" или "американского образа жизни", не остается.
Хотя, если рассуждать объективно - написать постапокалиптическую культуру не такая уж и простая задача. Авторам проще работать с уже известным материалом, и они выбирают вариант с возрождением собственного государства. Пожалуй, самый радикальный выход нашли А. и Б. Стругацкие в романе "Обитаемый остров". Описана постядерная ситуация - но на другой планете. Есть возможность задавать некие усредненные образы, не связанные с конкретными земными оригиналами.
Бывает, что авторы уходят в противоположную крайность, и, спасая некую определенную культуру, строят апокалипсис именно как смерть иной культуры. Сейчас чуть ли не самое модное произведение этого направления - "Мечеть парижской богоматери". Название расшифровывает книгу: мусульманские эмигранты заполони Европу, и западная её часть стала халифатом. Атеизм в начале привел к власти исламистов, но потом же ими и был запрещен. Во Франции христиане живут в гетто, полиция разыскивает последних виноделов. Правда, Россия устояла и даже Польша стала к ней дружелюбна, опасаясь своих новых исламских соседей.
Культуру, конечно, можно разрушить "до основания" и наслаждаться чисто варварским поведением персонажей. Таковы множество голливудских низкобюджетных фильмов. Из наиболее ярких можно назвать - "Безумный Макс. Воин дороги". Вопли, много лохмотьев, погони, заточки и мясницкие топоры, резня. Но подчеркнутый пофигизм как злодеев, так и героев уничтожает саму идею "нового начала". Началом тут не пахнет, еще продолжается конец.
Но просто сохранить некую культуру - это одно. Другое - построить произведение на старой проблеме, которая лишь с помощью катастрофы вновь становится актуальной, и никак иначе сейчас интересной стать не может. Сделать апокалипсис полезным.
В яркости постановки редкий режиссер сможет потягаться с братьями Вачовски. Закончив с "Матрицей" они взялись за тему гражданского общества. И вышел у них фильм "V - как вендетта". Англия - современная и не совсем добрая. Там утвердилась диктатура фашистского типа. Диктатор, партия, репрессии, лагеря - все как полагается в 1984-м году, только немного позднее. Герой, некая жертва биологических экспериментов, одевает маску Гая Фокса и занимается устроением революции по типу тех цветных событий, что имели место в СНГ. Очень много разговоров про свободу, про демократию, про достоинство личности. Все вроде как хорошо, но маленькая подробность - нет мусульман. Введена смертная казнь за хранение Корана. Словом, в этническом смысле ситуация возвращена на 50-60 лет назад. Возникает неполиткорректный вопрос: неужели авторы намекают, что за гражданские права можно бороться, только разделавшись с мусульманами?
Во много большем масштабе схожую идею воплотил К. Бенедиктов в книге "Война за "Асгард". Завелся в Хьюстоне некий пророк, который поднял флаг Белого Возрождения. Англосаксы устроили на Земле новый порядок. Китайцев стало только 300 миллионов. Арабы еле отстояли свои исламский статус. Россия лишилась Сибири, а заодно получила реставрацию феодализма в самых мрачных формах семибоярщины. Множество народов пропололи, как грядки, выискивая генетически неполноценных. В средней Азии вообще устроили что-то вроде концлагеря на сотни миллионов людей - их всех перебрасывают в параллельное то ли пространство, то ли время. Разумеется, есть Сопротивление, которое пытается устраивать диверсии, покушается на Хьюстонского пророка и вообще, заявляет о себе. Дерутся за свободу, понятное дело. Однако, если отбросить лазеры, переброску во времени и компьютеры - то ситуация возвращается к началу ХХ-го века. Колониализм плюс фашизм с поправкой на новые технологии. Как драться против них - понятно.
Но вершиной, настоящим шедевром "полезного апокалипсиса" отметилось содружество И. Андронати и А. Лазарчука. Сериал, открываемый романом "За право летать". Войны не было - всего лишь напали инопланетяне. Причем они еще и дрались между собой. На земле из-за "хроносдвигов", вызванных работой двигателей их кораблей, стала отказывать электроника. Понятно, загнулась вся высокая технология; в кремниевой долине, что в Калифорнии - теперь просто несколько коттеджных поселков. На этом фоне Россия снова вдруг становится супердержавой. Как? А вот так. Посылая в бой подростков, и разрабатывая новую, устойчивую к хроносдвигам электронику. В самом скором времени у землян обнаруживается флот из боеспособных кораблей. Что к этому добавить?
Опять таки, к перечислению этих недостатков в произведениях можно подобрать контрдовод. Ведь если цивилизация делает несколько шагов назад, то откуда взяться новым проблемам? Приходиться заново проходить старое и люди пытаются припомнить уже готовые решения. Весь вопрос в степени этих "припоминаний". Эпоха Возрождения при всем осознанном желании подражать античности - не занималась простым копирование древней Греции, не просто учила латынь. Европа стала уже другой, и невозможно было вернуться в прошлое. Новое начало, даже при полном тождестве идей, не может оказаться тождественным и в предметах. Если кто-то в этом сомневается, пусть вспомнит Робинзона Крузо. Это индивидуальный конец света - ведь человек выпал из культуры и цивилизации. Но разве его техника, за исключением инструментов, была английской техникой XVIII-го века? Нет. Ошибки, неудачи, изобретения - были у него свои. А если припомнить, как жил прототип Робинзона, и в какой дикости встретил он случайный корабль, то становится вообще грустно.
Аналогично, существует множество произведений, где проблемы "нового начала" раскрыты очень подробно, и аккуратно. Новые племена, их язык, обычаи - сконструированы вдохновенно и непротиворечиво. Но пусть читатель сам судит о них.