Аннотация: Как проклятие полуталанта может сопровождать человека
Бескаравайный С.С.
Притча о пёстрых трудоднях
--
Ему никогда не надоедают пряности?
--
Он давно не чувствует их вкуса.
Разговор на кухне
Вот стоит молодой человек, которому едва стукнуло семнадцать лет. У него глаза с прищуром, гибкие цепкие пальцы и пегие разметавшиеся волосы. Сжатые губы выдают упорство, а коренастая, приземистая фигура - усидчивость и трудолюбие. Зовут его Артём.
Он беден - на нем застиранная рубашка и старые башмаки. По случаю выпускного он разжился хорошим пиджаком, однако его сверстники, что строятся перед фотографом на набережной - все пришли с сотовыми телефонами. Артём притерпелся к шуточкам о себе и научился не обращать внимания на чужие игрушки. От этого, когда он думает что один - брови сдвигаются, а пальцы могут раздавить грецкий орех. Но в бедности чувствуется забота. Башмаки начищены, а про многолетнюю службу рубашку может догадаться только самый внимательный наблюдатель. Мать и две сестры, что живут вместе с Артемом в крохотной квартирке, не превращают жизнь в ад. Он ладит со своей семьей.
Семья же требует от него почти невозможного - зарабатывать деньги и остаться интеллигентом. Мать, окружив детей книгами, и отчаянно пытается сделать из них приличных людей. Не пустить их к станку, не дать разменять поколения предков и воспитание на вечеринки и дешевую выпивку. Она мало понимает в жизни, и пролетарий в её глазах - почти всегда будущий уголовник.
Потому Артему придется учиться и подрабатывать. Может быть сторожем. Если повезет - найдет чистое место. Он не боится этого. Работа уборщиком, столяром, официантом - для него не новость. Еще юноша умеет отлично учиться. Сидеть с книгами после полуночи, чтобы успеть вызубрить материал для контрольной. Найти ответ на заковыристый вопрос. Аккуратно написать сочинение на самую сложную тему. В кармане у него лежит золотая медаль. Заслуженная. И пусть даже она латунная - лишь трое в классе могут похвастаться такой. Его наполняет гордость и нетерпеливое желание штурмовать новые вершины. Но есть в этих чувствах что-то странное. Они будто с гнильцой внутри. С привкусом легкого, смутно ощущаемого недовольства.
Артем уже научился бороться с судьбой, но еще не умеет освобождать себя от воли матери.
--
Ещё улыбочку! - кричит фотограф.
И класс, весь одиннадцатый А, последний раз позирует на гранитных блоках набережной, согретых вечерним солнцем.
Завтра им во взрослую жизнь.
Вот сидит тот же человек. Он уже не юноша. Приземистая фигура превратилось в мускулистую. Отвердело его лицо, чуть пригладились буйные волосы. Прищур глаз стал жестким, резким, почти грубым - взгляд будто раздирает, разламывает любую вещь, добираясь до её естества. Но сами глаза - спрятались за очки. Пока легкие, несильные, они больше придают лицу солидности, чем кажутся помощниками зрения.
Его уже нельзя назвать бедным. Его коричневые кожаные туфли и пояс, и даже портфель - из одного набора, и продаются такие наборы в модных бутиках. В кармане белейшей шелковой сорочки - ручка с золотым пером. К поясу пристегнут мобильник. И то, что сидит он в такси, не умаляет его достоинства, точно так же люди сидят в роскошных иномарках.
Артем едет устраиваться на работу.
Вся та каторжная, ежедневная рутина, которую он тянул с самого первого курса - дала результат. Бесконечная гонка за знаниями, за информацией, за перечнями прецедентов, законов, исключений, параграфов и особых обстоятельств - отлилась в свое необходимое воплощение. Артема пригласили на собеседование в известную фирму. Юридическую. По его специальности. Маленькое, но солидное предприятие, которое занимается обеспечением крупных сделок. Куда обращаются, желая перепроверить условия миллионных контрактов и сохранить себя от тонких подвохов. Молодому человеку обещали место, доходы с которого позволят, наконец, содержать родственников.
Во внешности Артема уже не чувствуется той ежеминутной материнской опеки, что позволяет выглядеть аккуратным в самом бедном костюме. Здесь многое изменилось. Ему порой проще договорить с друзьями из общаги или снять на пару дней комнату - отдохнуть. Он разучился быть послушным мальчиком, и радости жизни требуют своего. Но другой семьи у него нет, и дома другого тоже нет. Надо покупать лекарства матери, нужно давать сестрам на развлечения и учебу, необходимо покупать новые вещи в ту крошечную квартирку, где он чувствует себя абсолютно спокойно.
Чтобы не говорила ему мать.
Но самое причудливое в его судьбе - другое. Первоклассному юристу, мастеру запудрить клиенту мозги, стала медленно надоедать работа.
Истовое желание учебы начало покидать Артема на втором курсе. Он больше не жаждал запомнить материал, впихнуть себе в голову больше цифр и фамилий. Стремление соседей по партам вывернуться из-под зачетов, схалтурить на контрольных, неформально поощрить лектора - перестало казаться ему глупостью. И он начал экономить свои усилия. Репутация, которую он так старался заработать в первый год студенчества, чтобы потом стричь с неё проценты - пошла в немедленное употребление. Артем перестал учить всё подряд, наловчился писать шпаргалки, начал с разбором прогуливать ленты.
Некоторое время ему казалось, что деньги будут смыслом жизни и главное - это снять побольше сливок с тех приработков, что открывались перед студентами-юристами. Артем приобрел черты, ранее совершенно для него лишние - подлость, коварство, изворотливость, страсть к интриге. Но деньги всегда кончались слишком быстро. Он не мог копить их, совесть не позволяла расшвыривать купюры, но покупать дорогие вещи не в семью, не для матери и сестер - казалось глупость. Заначку Артём себе сделал, но в ней никогда не хранилось больше половины его месячных доходов.
Курсе на четвертом у него была мечта - хапок. Тугие пачки банкнот в небольшом чемоданчике, круглый счет в офшорной зоне. Может быть даже доля в фирме, которая будет приносить ему хороший чек каждый месяц. Видение это было столь ослепительным, что Артем начал даже продумывать, на что он эти деньги потратит.
И тут произошёл крах. Тщательно, во всех подробностях представив себе будущий дом, нарисовав его на клочке бумаги, он понял, что там ему абсолютно нечего делать. Гулянки опостылят через месяц. Семья? Пока Артем не любил ни одну девушку, которая могла бы стать смыслом его жизни.
Вот так. Работая больше по привычке, он все рисовал и перерисовывал будущее своё обиталище, хотя и не видел в этом смысла. Выдумывал дизайн камина и сорта вишен в саду, подбирал библиотеку и набрасывал контуры обязательной башенки.
--
Приехали. С вас девять пятнадцать, - таксист показывает ему на счетчик.
Артем протянул водителю кредитку, увидел, как тот проводит ей по терминалу и, выходя из машины, понял, что не желает себе юридической жизни. Не хочет быть автоматом по изъятию денег.
Вот, прислонившись к стенке, стоит всё тот же человек. Ему еще нет тридцати. Спортивная фигура, гладкое лицо - всё остается при нем, только нет в этом пышущего здоровья. Чувствуется, что он очень помногу сидит за рабочим столом. Очки стали сильнее, теперь они в черепаховой оправе. Но пальцы, крепкие, ловкие пальцы, стали ещё выразительней. Такими могут похвастаться хирурги и пианисты. Это уже не просто часть тела, применяемая от случая к случаю - это рабочий инструмент.
Под мышкой у человека - ноутбук. Мощный и дорогой. Таким могут разместить у себя в памяти сотню фильмов, и мощностей там хватает, чтобы рассчитать полет с Земли на Луну. Прочая одежда не выглядит такой престижной. Это скорее удачно купленные по случаю вещи. Стильные, но на год отстающие от моды.
Артем подпирает стенку рядом с дверью в кабинет начальника редакторского отдела. Он в издательстве, которое выпускает полтысячи новых книг за месяц.
Странна его жизнь. Сестры повыходили замуж - и разъехались по собственным гнездышкам. Он, как и раньше, живет с матерью в старой крохотной квартирке. Он любит и любим, но мать всё никак не становиться свекровью. Анжела то переезжает на неделю к ним, то приходиться отвозить её вещи на месяц. Ссоры между женщинами, неустроенность, постоянная нехватка денег на ту вроде как приличную жизнь, к которой начали привыкать. Иногда Артему кажется, что появись у неё внук - дела в семье пошли бы на лад.
А денег пока больше не становиться.
Бухгалтерия, адвокатура, юриспруденция вообще - опротивели ему. Он может просмотреть сложнейшее дело, разложить платежку, составить контракт, однако же всё это стоит поперек горла. Потому - работа на полставки. Обыкновенная фирмочка, где никогда не бывает больших денег, зарплату платят без конвертов и про премии за удачные комбинации никто и не слышал. Зато у Артема теперь много времени. Все бумаги и файлы проходят мимо его глаз меньше чем за час, и он свободен. Это слишком бы напоминало синекуру, не будь жалование таким крошечным.
Рисунки стали смыслом его жизни. Живописи он не обучился, хватало и графики. Шаржи, карикатуры, небольшие зарисовки, этюды. Бывали неплохие портреты. Рисовал Артем по-прежнему только на бумаге, но работы приходилось сканировать и загонять на жесткий диск. Когда карандаш скользил по листу, что Артем держал на планшетке, а его мысли, чувства, эмоции выплескивались наружу - он чувствовал себя счастливым. Наверное, это было вдохновение. Ничто не могло сравниться с ним. Потому любая свободная минута тратилась на рисунки. Он пачками закупал на рынке белую копировальную бумагу, и полтысячи листов расходились меньше чем за месяц.
По углам комнаты Андрея стояли натуральные колонны из тысяч готовых работ. Он завалил набросками всех своих друзей, черновики выкидывал не глядя, а лучшие вещи - выставлял на собственный сайт.
Скоро он понял, что художества - не бухгалтерия. Не было точных ссылок, перечня законов, кодексов или, на крайний случай, понятий. Но художества - это почти судебно-уголовная ипостась юриспруденции. Здесь охотно идут на сделки, рискую, лгут, подкладывают свиней и проходят мимо остывающих трупов. Только опираться надо не на законы и улики, а на похвалы, рецензии и славу.
Старая установка на добывание, на карьеру - снова повела его в бой. Это не было внушением матери, ни тщеславием, ни жаждой новых денег. Просто эти мысли стали составляющей его сущности. Надо идти вперед. Артём начал рассылать образцы своих работ. Предлагать услуги. Обещать и делать пробники. Набиваться в компании. Требовать гонораров.
Вчера ему предложили. Намкнули, что ответят согласием. Практически пообещали. Большая серия иллюстраций к бесконечному детективному повествованию. Храбрая команда сыщиков будет давить преступность на пространстве полусотни томов. Маленьких книг в мягкой обложке, которые в этот раз решили оснастить картинками. Если повезет, и читатель станет покупать этот словесный мусор, - то еще полсотни томов увидят свет.
Секретарша прислушалась к бормотанию микрофона у себя в ухе и посмотрела на Артёма.
--
Прошу. Вас жду, - её улыбка была практически натуральной.
Художник взялся за ручку двери, думая, что теперь уж он точно обретет счастье. Бухгалтерия останется в прошлом. Только разгонные заказы надо сделать быстро, не превращая жизнь в кабалу. Известность окончательно даст ему свободу.
Вот к перекрестку идет человек, которого по случаю выпускного вечера семнадцать лет назад сфотографировали на набережной. Теперь не всякий, увидев старую фотографию, с первого взгляда опознает его в толпе.
Длинные пегие волосы обернулись короткой прической. Лицо стало жестким, прорезались на нем первые морщины. Он небрит. Но очки уже давно исчезли. Контактные линзы, а потом и операция избавили его от проблем и дали легкую иллюзию юности. Фигура его уже не такая спортивная, приземистость кажется уже не столько мускулистой, сколько полноватой.
Видно, что сегодня не лучший день в его жизни. И вообще, время не лучшее. Болеет мать. Тяжело и долго. Она страдает тем сортом хвороб, из-за которых врачи превращаются в палачей, причиняющих лишнюю боль и требующих за это деньги. Ему помогают сёстры, но они могут вырваться раз в несколько дней, а ему приходится каждую ночь дежурить у постели. По выходным его сменяют, но легче не становится. Ушла его любовь. Еще до болезни матери. Просто ей надоела неустроенность и бесконечные свары с несостоявшейся родственницей. Выгодная партия на стороне, собственный дом и приличная иномарка - она поставила его перед фактом, и он смог только изобразить вежливость при расставании.
Бороться не было сил уже тогда. В душе во второй раз завелась пустота. Рисунки не надоели ему, они исправно дарили вдохновение, уносили в свой, собственный мир, из которого не хотелось возвращаться. Но заказы шли чередой, а денег от них ощутимо больше на становилось. План по валу, вал по плану. Работа была не такой престижной - наброски дело хорошее, но сказать, что ценят их до чрезвычайности, уже нельзя.
Имени Артем пока себе не сделал. Таких как он были десятки, и нового художника всего лишь занесли в списки под неизвестным ему номером. А ещё завелись умные программы, которые превращали обычные фотографии в графику умеренного качества. Так что для детективных книжиц могли прямо брать кадры из уголовной хроники, переводить в формат "дешевой гравюры" и гнать на распечатку. Артему пришлось научиться пользоваться этими программами, и еще много чем другим. Браться за любую работу, халтурить и жульничать. Не спать ночами, чтобы успеть к сроку и превратить очередную домашнюю фотографию в действительно художественную вещь - с нормальной перспективной и светотенью. Он выработал свои стандартные приемы, отточил стиль, но с каждым днем совершенствоваться в мастерстве было всё трудней.
Когда бывали достойные заказы - ему приходилось тянуть до последнего, чтобы настроиться, поймать в себе нужную струну. А лучшие вещи, которые он успевал набросать для себя в перерывах этой гонки - Артем уже никому не показывал. Установил дома сейф, натуральный бронированный ящик, наглухо вбитый в стену, и держал их там. Боялся, что попадись они на глаза очередному заказчику - он продаст их за первую сказанную цену.
Почему?
Еще год назад Артем начал присматриваться к поэзии. Просто внимательно читать. Ловить созвучия, искать гармонию. И в голове почти что против его воли завелись рифмы. В первый день он испугался. Так нельзя, его сердце принадлежит рисунку, а не рифмоплетству. Дисциплина приказала ему не распыляться. Он позволял себе только трехстишья, японские хайку, которые сами складывались в голове, и на которые можно было почти не отвлекаться. Завел зеленый блокнотик, куда мог записать самые удачные. Блокнотик старался открывать пореже и дал сам себе слово, что так и не заполнит его до конца. Но в сердце уже жила еще одна мечта. Дикая, нелюбимая, запрещенная. Стать поэтом.
Машины на перекрестке тронулись - он не успел и теперь надо ждать, когда снова загорится зеленый. Вокруг люди, толпа, а за машинами, не стенах универмага - сплетение громадных афиш, объявлений, растяжек.
--
А вы не были на Таити? - спрашивает Артема попугай с рекламного дисплея.
Было бы неплохо, думает про себя художник. Только туда, в свой так и недорисованный домик, в собственный маленький мирок, надо уходить навсегда. И не вспоминать о работе.
Не прошло и года, как тот же человек спокойно сидит перед компьютером и наблюдает за электронными торгами. В облике его чувствует довольство, вальяжность. Жизнь удалась, карманы полны, а дома тепло и просторно.
Фигура стала откровенно полной. Лицо разгладилось, и с него исчезли многие морщины. Прическа оснастилась пробором и кажется, что её обладатель бывает в парикмахерской каждую неделю. Глаза скользят по строчкам на экране так легко, будто не видят тех сумм, что там мелькают. И если посмотреть в их глубину, погрузиться без остатка, то там виден человек, временно похоронивший мечту.
Когда он остался один в пустой квартире, когда почти кончились деньги, и жизнь стала казаться бессмысленной, выручила старая жажда к обеспеченному существованию. Так бывает, что родственники воплощают нелюбимые мысли, надоедливые обязанности, но стоит им уйти в другой мир - хулиган становиться педантом, а бунтарь ортодоксом. Артём вдруг проникся духом обывательского стяжательства.
Поначалу он в этом себе не признавался и решил сотворить нечто грандиозное - большой проект, после которого можно будет уйти на покой с чистой совестью. Выбирал Артем недолго. Серия поэзии, которую готовилось выпускать родное издательство, была прекрасным объектом. За десять дней он создал три сотни полноценных, прекрасных рисунков. Бешеный темп работы, невозможный без компьютера. Он пришел на конкурс в полной уверенности, что его возьмут - связей было достаточно, а работы казались Артему верхом совершенства.
А на соседнем экране он увидел лучшие творения. Цветы почти пахли, солнце едва не слепило, и люди были теми самыми персонажами стихов. Его работы казались помечены биркой "второй сорт". Они стали казаться Артему стилистическим ширпотребом. В первые минуты он до конца не поверил себе, не согласился с собственным вердиктом. Спорил и ругался до последнего - выручила юридическая привычка ко лжи в суде. Когда объявляли результаты, молчал. В основной сборник он не попал, однако выбил себе место на периферийных изданиях - журнальных публикациях, вариантах сайта.
Но удар, что разбил бы его за месяц до того - в тот день прошел мимо сознания. В Артеме умер коммерческий художник, однако агент этого художника остался жив. Были ведь тысячи страниц, испачканных грифелем, сотни первоклассных работ, за которые можно было получить очень много. И в запасе была известность, статус участника тусовки. Он пустил их в оборот.
Выяснилось, что торговать собственной душой легко и даже приятно. Артем расставался с оригиналами так легко, будто они были чужими. Приноровился торговаться, стряхнул пыль с делового кодекса. Лучшие вещи оказались извлечены из сейфа - и получили должную раскрутку.
Артем не надеялся стать миллионером, но денег должно было хватить на спокойную, независимую жизнь. Чтобы можно было ходить в любимый магазин за книгами, смотреть любимые фильмы, обедать в хорошем ресторане. Не шиковать - просто отдыхать. Зачем ехать на Таити, если рай можно сделать у себя под боком?
Лишь покой дает ему возможность работать на себя и вечерами писать приличные сонеты. И еще ему нужен был самый совершенный компьютер. Ибо настоящим, натуральным поэтом он так и не стал, не смог собрать окончания слов в стройные созвучья. Рифму ему подбирает программа: сотни вариантом строчек высвечиваются перед Артемом, и в этом сероватом тумане, пародии на слова, надо чутьем отгадать нужный вариант. Иногда он сам себе напоминает старого боевого робота, решающего, как ответить случайному прохожему.
Стихи получаются весьма неплохие, хотя многие в тусовке не любят подобного.
Но сегодня он продавал очередную пачку хороших работ.
--
Фея страсти, отвергающая домогательства фавна. Набросок. Две тысячи девятьсот. Продано, - шепнули его губы в микрофон.
И, видя своё отражение в мониторе, он испытал вдруг странное желание - чтобы холодный электронный взгляд проник в его череп, рассмотрел душу и сказал, наконец, что заставляет его бежать и бежать вперед.
Вот человек, которого многие считают поэтом, декламирует со сцены стихи. Ему под сорок. Он аккуратен во всем смыслах - выглядит рекламной фотографией с печатью доброкачественности. Приземистая, но не растолстевшая фигура. Хороший костюм, вычищенная обувь, белая улыбка, крепкие пальцы с аккуратно подрезанными ногтями. Короткая бородка клинышком, тоже пегая, придает лицу солидности. Со стороны, если смотреть мельком, кажется, что он сделал для себя собственное Таити. Но чувствуется, что не всё так хорошо в его душе, как в его внешности. Говорит он с внутренним, нервным напряжением в голосе, которое заставляет зрителей прислушаться. Такие истовые нотки в голосе, созвучия в строках, смысл в стихах - не заводятся у тех, кто может похвастаться полным покоем.
Обеспечив себя, Артем не стал штурмовать новых вершин. Он начал планомерно строить канатные дороги, которые бы подняли его к ним. Каждый день он совершенствовался в мастерстве стихосложения. Штудировал классику, смотрел авангард. Но это были его самые нелюбимые часы, еще хуже долгих бессонных ночей, когда темнота давила на глаза и тоска выбиралась из памяти.
Потому в море поэтов он вышел не с гениальными эпическими поэмами, а со скромными переводами. Ту смысловую лапшу, что выдавали программы, он доводил до ума, превращал во вполне приличное чтиво, по духу и букве близкое к оригиналу. Ему помогала привычка выбирать рифму и выкладывать строку, пользуясь вариантами. Порок его вхождения в поэзию обернулся достоинством - таких синтетических виршеплетов больше не наблюдалось. Переводили с одного языка, с двух. Артём переводил всё. Знать исходный язык вообще было ни к чему. Общий стиль, число слогов в строке, звучание - всё это подсказывала машина. И под переливы чужой речи Артем вымешивал из словесного мусора, как из теста, новые стихи.
Собственные сонеты, баллады и поэмы - они тоже были. Здесь уже он обходился без автоматической подборки рифм и то самое вдохновение, которое раньше приходило с рисованием, посещало его и сейчас. Кстати, бумага с карандашом не ушли навсегда. По выходным, с неизменностью завсегдатая, Артем шел в угол своей комнаты, где на специальном столике лежала свежая пачка бумаги. Иногда за два дня он успевал сделать только один, хорошо проработанный рисунок. В другие дни он оставлял под набросками, миниатюрами и полсотни листов - закрытых легкой паутиной штрихов. В сплетениях линий были намеки, тайны, обещания, вот только он не желал их воплощать, тратить огонь своей души.
Артем не стал по второму кругу распространяться о своих компьютерных наклонностях, и поэтическая тусовка приняла его. Очередная конференция, собрание творческих личностей на котором надо решить административные вопросы и вынести пару творческих вердиктов своим коллегам.
Только сейчас, в эту минуту Артема не осуждают, а сравнивают. С программой, которая начала писать стихи две недели назад и теперь воплощает новизну, задор, бурю и натиск. Её сочинения прочитали четверть часа назад - и какие это были строчки! Возвышенные, романтические. Даже тот робот, что озвучивал стихи, стандартный "официант", не мог испортить их своей утилитарной внешностью.
Оттого и нервы в голосе Артема. Призрак собственной полуталантливости восстал перед ним. Кошмар повторяется. От него нельзя убежать. Зато можно укротить, и сейчас он усилием воли заставляет себя сделать это. Смириться.
Короткая тишина после его слов, аплодисменты. Он первый бросил вызов машине, и пусть чувствует, что проиграл - остальные уважают его поступок.
--
Так вы часто пишете собственные поэмы? - слышит он сквозь хлопки немного удивленный женский голос с первого ряда.
А ведь она неплохо выглядит, соображает Артем, присматриваясь к ней сквозь свет софитов.
Вот лежит человек, которому иногда кажется, что он счастлив. Его внешность не особенно изменилась, разве что пегая прическа стала чуть жиже. Он спит, разметавшись по дивану. Кое как стянутый галстук висит на стуле, да ботики лежат поблизости. Слишком устал вчера, чтобы нормально устраиваться спать.
Нет времени, категорически, страшно, чудовищно не хватает времени. Бывший поэт (сейчас - только воскресеньями) и в прошлом художник (ныне - лишь по праздникам), еще два года назад ушел в политику. Полностью, с концами.
Пиар подарил ему то, что не могли дать искусства. Вечное креаторство, творение заготовок, что будут доведены до ума позднее. Андрей прилепился к политической партии. Программа и цели были ему не слишком интересны, зато общий стиль и манеру агитации он изучил досконально. Просто пришел к одному из своих знакомых, что был там активистом, и предложил помощь.
Один проект, другой, третий, и вот он уже получил не слишком ясный, но весьма почетный статус. Общие идеи, что начальство порождало за выпивкой в тесном кругу партийных товарищей - следовало детализировать, обогатить интересными подробностями, прикинуть проблемы, что могут проистечь из них. Немножко логистики, кроха здравого смыла, капля истории и артистизма.
Черную, монотонную работу брал на себя компьютер - "Секретер". Новая программа, что освободила Андрея от массы ненужных действий. Работа теперь напоминала транс, непрерывный творческий сон, в котором находилось место всем чувствам - от обжигающей радости, до черного ужаса.
Это было хорошо. Приятно и денежно. Перспективно - человек, который мог целиком полагаться на машину хотя бы при черновой разработке чужих идей, был много более полезен в смысле секретности. Хотя бы потому, что стоил дешевле команды из пяти или шести модных пиарщиков.
Андрей смог расширить своё маленькое "таити", женившись на той самой зрительнице, что созерцала одно из его последних выступлений. Покой в семейной жизни пришелся ему по душе. Жену он не то чтобы любил. Беззаветных и преданных чувств Андрей старался в себе не допускать. Он был привязан к ней, как к любимому дисплею, привычной клавиатуре или картине на стене. Поэзия и художества - стали его личным делом, куда не мог сунуть нос ни один редактор. Так было куда как приятней. Теперь, просматривая список условий удавшейся жизни, он мог быть доволен.
Однако же он торопился взять всё, что только мог дать ему новый профиль работы. Спешил. Предчувствие подсказывало ему, что год, другой, третий, и его творческий порыв окажется совершенно никому не нужен. Машину научат думать не хуже. Отделывать замыслы начальства или, того хуже, предлагать новые в такой форме, что партийный руководители только их и будут принимать.
Звонок. Другой. Третий. Андрей протягивает руку за аппаратом и смотрит на входящий номер. Больница. Он быстрей нажимает "голос".
--
Алло, вы? - голос врача, - На неделю раньше чем думали. Всё прошло очень быстро. У вас сын.
Поднимаясь и спешно натягивая ботинки, Андрей вдруг подумал, что теперь ему осталось только выбрать дом из трех проектов, что вчера скачал из сети в память машины. И между ним и смертью не будет стоять никакого обязательного дела. Удивляться своим мыслям у него не было времени.
Вот на экран жадно смотрит человек, который достиг своей цели. Ему скоро стукнет полсотни лет. Он откровенно немолод - брюшко, сильные залысины, руки, тронутые первыми симптомами радикулита. Борода стала пышнее, однако не аккуратней - кажется, что он стал редко и с ленцой бриться.
В глазах отражается эта самая секунда жизни. Человек внимателен, насторожен и сосредоточен как бывает взвинчен лыжник, которому сейчас спускаться по горному склону. Еще через миг он тронется вниз и станет некогда думать, но сейчас он бросает последний взгляд на свой будущий путь.
Политика не то чтобы в прошлом, но ею он уже почти не занимается. Иногда консультирует своих старых подчиненных, однако последний раз к нему обращались четыре месяца назад. Почти вечность.
Та жажда, что росла в нем все эти годы, что после каждого провала становилась сильней, наконец, взяла своё. Однажды, выезжая с очередной светской вечеринки, и смотря на огни ночных закрытых поселков, Андрей понял, что творчество умерло и здесь. Кто он такой, мнящий себя творцом? В чем акт творения, если в который раз надо собрать выученные наизусть кубики, сложить их в новом порядке и выдать это за прогресс мышления? Он не открывает америк, не выводит формул, не рождает образы - просто хорошо тасует образы в людских головах.
А даже если бы и открывал? Что в этом такого? Надо просто выполнить алгоритм мысли, построить цепочку выводов и результат получится сам собой. Как у новых программ, которые в который раз наступают ему на пятки.
Поначалу Андрей решил, что это момент слабости. Воля снова пришла к нему на помощь. Но если сомнение закралось один раз, то навсегда отвадить его от рассудка становится очень трудно. На пятый день он, садясь за свой стол, подумал, что в его движениях слишком много от ритуала. От выработанной последовательности действий, которую он исполняет с привкусом сакральности. И в мыслях у него - тот же ритуал. Прийти, подумать, выдать решение и спокойно получить благодарность. То, что от его решения зависят часто судьбы тысяч людей, почему-то перестало его волновать.
С этого дня он больше не стремился к новым вершинам в политике. Андрей стал искать счастья. Просто и доступного. Его не прельщали средства, убаюкивающие разум - выпивка, наркотики, просто круглосуточные развлечения. Кроме того, он прекрасно знал как выглядят такие люди со стороны и совсем не хотел закончить свои дни в канаве или с ножом в спине.
Не хотелось еще разорять семью и делать сына сиротой, которому придется повторять путь отца - и карабкаться к приличной жизни, забыв про всё на свете. А у Дениски неплохие способности к лепке. Пусть будет удачливей отца.
На помощь пришла техника. Полуразумные программы стали такими шустрыми, что ни у кого, кроме как у самых зашореных ретроградов, язык не поворачивался назвать их тупыми. Среди них Андрей мог найти партнера для вечного интеллектуального поединка, который никогда не наскучит, никогда не опротивеет, не опостылет.
Он будет всю жизнь узнавать что-то новое, работать без напряжения и творить без оглядки на рутинные детали. Рисовать и сочинять стихи от чистого сердца. Работа, наконец, станет игрой в полном смысле. Новизна всегда будет улыбаться ему. Он освободиться, раскроет крылья - пусть и будет лететь в абсолютной пустоте. Вернее, до конца жизни.
Так Андрей начал уходить от мира. Он оформил финансовые вопросы, обеспечил себе и семье многолетнюю денежную капельницу из тех накоплений, что образовались после всех его комбинаций. Он превратил рабочий кабинет в один большой электронный ящик, который должен был выискивать для него новые вопросы и обеспечивать розыгрыш все новых партий.
Ещё он стал меньше выходить из дома, смотрел сквозь жену и перестал интересоваться отметками сына. Убирал кабинет небольшой робот, а чистое белье Артем привык находить каждый понедельник на пороге.
--
Начали, - голос компьютера открывает путь в очередной мир, который предстоит разведать.
А у двери кабинета стоит сын. Он молча смотрит на отца и не чувствует, не желает понимать смысла его бесконечных игр. Руки молодого человека испачканы глиной.