Аннотация: Они захотели поиграть в корриду. За быков. (Опубликовано в журнале "Полдень XXI век" Љ3 2004г)
Бескаравайный С.С.Џ
Жалость к человеку.
Толкая первый камень лавины, убедитесь, что вы находитесь на вершине горы.
Из современной философии.
Та ячейка партии зеленых, что размещалась в одном из обшарпанных микрорайонов пыльного промышленного города, не была чем-то знаменита. Город по чистому недоразумению носил звание мегаполиса - хоть в нем и проживал миллион с хвостиком человек, это была почти провинция. Три старых театра, где знаменитости бывали только на коротких гастролях, несколько красивых кинотеатров, в которых катали стандартный набор фильмов, дискотеки и кабаки. Вот и вся культурная жизнь. С политикой было тоже самое - вечный приют филиалов, место ссылки проигравших и отстойник для неудачников: таким был город для жаждущих власти.
На городе лежало проклятье третьесортности, ступеньки к славе: он никогда не был столицей, в нем не было уникальных соборов и на его улицах никогда не кипели знаменитые сражения прошлых лет. Когда-то он был мускулами страны - промышленный гигант, заслонявший солнце дымами своих заводов. Но и тогда все, кто хоть чуть-чуть поднимался над уровнем соседей и коллег по работе, стремились в столицы - к богатству, известности, почету.
С тех пор мало что изменилось - жители города видели слишком много первосортного искусства и ярких столичных интриг, чтобы искренне восхищаться делами своих земляков, но были слишком скупы, чтобы достойно платить тем немногим из них, кто заслуживал этого.
Так и жила эта партийная ячейка: десяток человек собирались раз в неделю, переписывались по всемирной паутине с киевской штаб-квартирой, раз в месяц ходили на общегородские собрания. Штаб-квартиры, понятно, никакой не было, а собирались по домам у партийцев. Несколько лет квартиры менялись, ни у кого не хватало терпения бесконечно убирать окурки и отмывать со всех стен краску, которой рисовали плакаты, но полгода назад от одной стареющей активистки ушел очередной потенциальный муж и она, махнув на себя рукой, превратила квартиру в стационарный пункт сбора. Громких акций собственно за ячейкой тоже никаких не значилось - пару раз выходили всем составом на пикетирование местной угольной электростанции, да по своему почину изрисовали стену завода, чем-то отравлявшего крохотную городскую речку.
Но в тот день ячейка чрезвычайно оживилась. К ним почти случайно зашел человек, не припорошенный тальком провинциальности. Студент преуспевающих родителей, учившийся за границей, прибыл на каникулы. Вадим Коваль, по большому счету, был скучающим лоботрясом. Он четко знал свою судьбу на несколько лет вперед: учеба, работа под началом родителей, вхождение в благопристойный образ жизни, в конечном итоге женитьба. Не то чтобы он хотел, жаждал вырваться их этой жизненной колеи, она была комфортна, давала возможность развлекаться и не требовала слишком уж большой работы. Не хотел он и другой для себя цели - не было у него желания становиться актером, художником или политиком. Но Вадиму еще несколько лет назад остро надоело то постоянное подчинение, ощущение приспущенного поводка, на котором он бегает. Бунтарством тут и не пахло - ну устроил он пару пьянок, попробовал наркотиков, так ведь родители не то чтобы запретили ему, нет, они очень четко, обоснованно, аргументировано доказали ему, что это плохо кончится. От своего здравого рассудка совершенно некуда убежать - ему надо подчиняться.
Такая борьба с собственным благоразумием и привела Вадима, тогда учившегося на туманном Альбионе, к только формировавшимся гуманистам. Он не стал активным членом партии, не засветился в публичных акциях - это плохо повлияло бы на его репутацию и положение студента, но он был готов сделать многое. Во все времена такие люди считались идеальным сырьем для разведчика - стоит только направить их не оформившееся желание работать над чем-то иным, как они готовы будут годами вести двойную жизнь. Мало того, что Вадим был богат, его специальность была чем-то очень желанным для гуманистов - нейробиология.
Гуманисты заметили его. Вадиму очень повезло - его кандидатура не обсуждалась на собраниях, по ней не велось прений и характеристики личности некоего студента из восточной Европы никогда не пересылались по почте. По этой простой причине его и не заметили компании тех людей, что именуются специальными службами, и которые, по правде говоря, компетентны только в причинении вреда честным гражданам, а с преступниками у них получается не очень. Гуманисты, еще не явившись миру, как партия, уже научились конспирации, работе с агентурой и тому подобным вещам. Сказывалось их происхождение - экстремальная защита окружающей среды вообще и правозащитничество в частности, быстро учат таким приемам. Потому с Вадимом по намечавшейся акции говорил единственный гуманист - один из его хороших знакомых, который решил сделать в партии карьеру на нелегальных операциях. Сын матери-китаянки и отца-негритоса, наголо бритый человек с черными как смоль глазами, отменным произношением и в классическом твидовом костюме. Вадим согласился.
По всем этим причинам заседание ячейки "зеленых" было в высшей степени странным мероприятием: главная звезда вечера, Вадим, с легким пренебрежением рассказывал об английских гуманистах, вяловато отвечал на вопросы, словом, казался человеком, которому уже надоело собственное хобби. Энтузиазм был с другой стороны - его спрашивали, ловили каждое слово, рассматривали фотографии и все время просили рассказать еще. Часа через два такого неравного боя, глава ячейки, носивший кличку Сачок, дал отбой. Неудачливая в личной жизни активистка осталась наводить порядок у себя дома, а остальные вышли в дымчатые летние сумерки. Стороннему наблюдателю могло показаться непонятным и откровенно странным, что такая заинтересованная в продолжении рассказа группа людей мгновенно разошлась по своим делам, а не обсуждала под робкими летними звездами каждую мелочь. Но в действительности Сачку пришлось заранее продумать массу предлогов и раздать кучу поручений, чтобы до автостоянки они могли пройтись без лишних ушей.
--
Вадим, - начал он заготовленную речь, - Мне поручено ввести вас в курс дела.
--
Наконец то...
--
Необходимо внедрить управляющие цепи в нервную систему животного.
--
Насколько развитого?
--
Не перебивайте. Быка. Сумеете?
--
Естественно.
--
Отлично, - Сачок пустился в длинные и тщательные описания подробностей будущей операции.
Зачем превращать такое большое и относительно мирное животное, как бык, в чуткую к малейшим проявлениям человеческой воли машину? В приднепровских степях для этого нет почти никаких политических резонов. Но есть на свете такая страна - Испания. В нее то и направился Вадим через два дня.
Выцыганить у родителей толику денег на поездку оказалось не сложно, чемоданы были собраны и он старался класть их в багажник автобуса с одинаковой осторожностью, хотя только в одном было то оборудование, с которым ему придется работать.
Следующие несколько дней, когда он, в компании двух десятков студентов, старших школьников и нескольких старичков, ехал по новым дорогам и любовался старыми городами, никаких особенных, глубоких, философских мыслей в его голове не мелькало. Вадим наслаждался поездкой, ловил в экран камеры достопримечательности и пытался закадрить симпатичную девчонку с левого ряда сидений.
Автобусы прибыли на место утром за пять дней до начала прогона быков по улицам. Его понемногу стало разбирать то ощущение ожидания, большого дела, к которому он так стремился. Здание гостиницы, претендующее на старинное происхождение, экскурсии по действительно старым улочкам, испанская кухня, которую он уже пробовал раньше, - все эти обязательные для туриста действия он проделывал уже чисто механически, лишь с внешним энтузиастом. Только вечером этого дня, когда вся показуха уже была проделана и репутация стандартизированного туриста не подлежала сомнению, он пошел бродить по городу в одиночестве. Одиночество было достаточно условным - городок уже наполнялся бесконечными толпами туристов в белых рубахах, штанах и с красными платками на шеях.
Классических уличных кафе, со столиками под тентами в городке было немного - узкие улочки строились, когда такие заведения были не в моде. Потому встреча состоялась в одном из полуподвалов, обставленных под старину. Романтика секретности как-то очень быстро, еще до начала общения, ушла из сознания Вадима. Было лестно ощущать себя единственным умным человеком среди веселящихся, жрущих и пьющих туристов, но все эти приемы дешевой конспирации, которые явно не могли защитить от сколько-нибудь толкового сопровождения, утомляли.
--
Чувствую себя, как шпион из плохого детектива, - Вадим пытался сказать эту фразу по-испански, но беседа почти сразу перешла на английский.
--
В наших силах сделать его хорошим, - собеседник, мужчина средних лет и самой заурядной туристической наружности тоже чувствовал себя неловко, но опыт в таких вещах был у него побольше, - Ты еще не засвечен и в этом твое преимущество... Часть быков перевезли к арене раньше времени. Работать будешь послезавтра - тебя проведут в загон, где их держат. Там есть отдельные стойла для ветеринарного осмотра: бык уже будет подготовлен и рядом с тобой ветеринар засуетится. Внимания на него не обращай - наш человек. Но о тебе ничего не знает, так что лучше молчи и шапку перед работой натяни. Маскировкой обзавелся?
--
Да.
--
Инструменты из твоего багажа заберут, а как - тебе знать не надо. В крайнем случае, выдадут тебя за курьера, что в темную работал, - собеседник быстро и четко рассказал, когда и куда надо подходить для работы.
--
Мне рассказали, как меня вытащат, а когда точно?
--
Через день после работы. Ты сам сказал, что в тканях может быть отторжение - выждем. Вряд ли удастся второй раз провести тебя к быку, но лучше быть наготове. Вопросы еще будут?
--
Естественно: по какому каналу лучше смотреть корриду?
--
Это плохой вопрос. Такие слова лучше вообще не говорить - они ключевые. Ты бы еще на трибуны пошел, за быка болеть... Сам выясни, только уже дома и осторожно.
Лучшая маскировка своих действий - дело, которое интересует тебя еще больше. Вадим хотел потратить почти все свободное время на ухаживание за Светкой, той самой девушкой с левого ряда. Но тут он сообразил, что если так пойдет дальше - отделаться от нее в критический момент под правдоподобным, не вызывающим подозрений предлогом, не будет никакой возможности. Пришлось снизить обороты.
В назначенное время Вадим объявился у должного дома, имея в кармане купленные еще дома перчатки и вязанную шапочку у которой он накануне вырезал дырки для глаз. Дверь открылась и его пригласили вовнутрь. Пришлось довольно долго идти по коридорам, переходам между домами, каким-то подвалам. Наконец, впереди запахло стойлом, послышалось тихое мычание и легкий стук копыт. Вадим натянул шапку.
Это действительно было отдельное стойло, такое тесное, что бык почти не мог двигаться. Над его ногой уже колдовал ветеринар, который, не надеясь на свои навыки дрессировщика, вколол быку снотворное. Рядом, в черном полиэтиленовом мешке лежали футляры с имплантантами, эндоскопами и прочей необходимой Вадиму снастью. Работать пришлось быстро, на скорую руку. На занятиях он делал это только четыре раза, причем три из них - в виртуалке, а четвертый - на кролике. Тренировка на виртуальном быке была возможна только дома, а электроника эндоскопов хоть и облегчает, автоматизирует операцию, не делает ее простой процедурой. Но у Вадима получилось, насколько это вообще могло получиться: через полчаса мозжечок, часть спинного мозга и почти весь небогатый головной мозг быка были пронизаны десятками тончайших проводов, под черепом обосновался передатчик. Два небольших разреза Вадим заклеил лейкопластырем. Ветеринар одобрительно кивнул и они почти одновременно отошли от начинавшей подрагивать туши.
Оставшееся время Вадим с чистой совестью потратил на развлечения. Туристический роман был готов вступить в самую приятную для любого отдыхающего стадию, но именно в этот момент из родного города пришла новость о попытке ограбления квартиры, где жил он с родителями. Квартира, однако, не слишком подходящее слово - этот двухуровневый муравейник из множества комнаток, клетушек и лесенок занимал четвертый и пятый этажи в северо-западном углу дома. Неизвестные злоумышленники, проникнув в охраняемое здание и легко открыв первую дверь, оказались в тамбуре, но второй, внутренней двери с железным листом сантиметровой толщины, кодовым замком и дополнительной сигнализацией, вскрыть не сумели. Провозились полчаса, попутно разломав половину тамбура, после чего тихо ушли восвояси. Вадим мог гордиться тем маленьким штрихом в конспирации, что придумал он сам: по плану, набросанному лондонским обладателем хорошего твидового костюма, и утвержденному Сачком, квартиру должны были слегка ограбить - это более чем уважительная причина для возвращения. Но благоразумному студенту было страшно за родителей, - что еще может случиться на этом ограблении, вдруг предки вернуться домой раньше времени, - да и материальная часть, так сказать частная собственность, была небезразлична его сердцу. Ведь человеческая жадность легко может превратить косметическое ограбление в натуральное, и кому после этого жаловаться? Потому он выдал Сачку коды доступа в здание и рассказал, как открыть первую дверь. В коде второй он неправильно указал две цифры.
Как бы там ни было, после разговора с переживавшей матерью, он как камень из пращи помчался к аэропорту и к полудню был дома. На дверях уже стояли новые замки и с потолка на него глядели окуляры трех дополнительных камер. Следователь интересовался, не сообщал ли Вадим кому о своем отъезде? Вадим навскидку пробарабанил список из четырех десятков человек и заявил, что если подумает, вспомнит еще столько же. Следственные мероприятия с его участием на этом закончились.
Вадим, которому возвращение в Испанию уже не светило - в ферии оставалось четыре дня из которых два заняли бы переезды - впал в некую меланхолию и днями пропадал у телевизора. Он смотрел, как гонят быков по улицам города, как бегут перед ними люди, пытаясь доказать свою храбрость. Только в тот день никто особенно не пострадал - все сломанные руки и отбитые почки жаждущие острых ощущений могли отнести только на счет собственной неосторожности.
Коррида началась с обычных своих церемоний, даже протесты защитников животных уже стали частью их. Но вот парад кончился и пошло то главное, торжественное в своей смертельной красоте действо, которое длилось всю эту череду столетий, пережило стольких противников и завоевало столько сердец, что очередной скандал мог только подогреть его славу.
На первые схватки выводили молодых бычков-трехлеток, еще не вошедших полную силу, не набравших тех убойных кондиций, что придают поединку настоящую остроту. Блюда второго сорта кончились через три часа и на арену выпустили первоклассный экземпляр. Вадим сразу узнал быка, которого оперировал: его можно было рассмотреть во всех подробностях, и на увеличенном кадре было видно, что лейкопластыря уже нет, а в холку вонзилась "розочка".
В начала быка надо подразнить - издевательские трюки человека, мелькание капоте, смех публики. Время для демонстрации скорее ловкости, чем храбрости. Старший бандерильеро в третий или четвертый раз ставил перед быком желто-розовую ткань, и в этот момент сознание почти покинуло черную громадину - за три квартала от арены, в небольшом подвальчике, в имитационной сфере человек начал свою работу. Казалось, что он висит в воздухе на четвереньках и те десятки нитей, что тянулись от его костюма к сфере не могли удержать в подвешенном состоянии. Но человеку было удобно, он почти не замечал этого, а видел песок арены, фигуры тореадора и движение материи. Бык пошел на капоте, но почему-то в самый последний момент перешел на иноходь и резко оттолкнулся левыми ногами. Из-за этого наклоненная голова, готовая таранить пустоту, пошла прямо в грудь тореро. Правый рог попал точно в средостение.
Секунды не прошло, как вышколенная квадрилья бросилась на подмогу - вокруг закружился целый хоровод ярких красок, замелькали другие люди и бык позволил себя отвлечь - сбросил тело с рога. Трибуны взорвались криками - часть туристов сочувствовала быку, кто-то бандерильеро, большая же часть публики негодовала - так опростоволоситься редко кому случалось. Раненого унесли и через несколько минут он умер от потери крови. Это была первая смерть.
Но шоу должно продолжаться любой ценой, неудачников и разгильдяев и до этого дня было немало, потому в дело вступил сам матадор. Он был куда более осторожнее и стремился только закончить первую часть: сделать быку соответствующее количество дырок в шкуре, разозлить, а потом должна была прийти смена. У гуманиста, висящего в сфере за три квартала от арены, был ответ и на эту тактику поведения. Бык слегка поглупел, пару раз поддался на обман и бросился на колышущуюся ткань. Он бросился вперед и на третий раз, и рога впустую скользнули по капоте, вот только матадор не успел понять, как бык сумел на полном ходу так красиво лягнуться двумя задними ногами и ударить его копытами. Несколько ребер, кости таза и позвоночник как-то жалобно хрустнули, обеспечив матадору годичное пребывание на больничной койке и передвижение только на коляске следующие пять лет.
Толпа на трибунах взревела - редко когда можно увидеть на арене одного умирающего тореро, двое - это уже уникальное зрелище. В этот момент диспетчеры на двух телеканалах сочли это событие достойным прямой трансляции, и Вадим, доедая бутерброд, почувствовал, что дело может плохо кончиться. Президент корриды, сидя в своей ложе и сохраняя пристойное выражение лица, шепотом ругался в микрофон, и требовал достать того импресарио, что поставил на представление опытное животное, наверняка пережившее португальскую корриду.
Бык больше не глупел - он стоял посреди арены и медленно поворачивался, оглядывая будущих соперников. Квадрилья не то чтобы оробела или утратила боевой дух, трусов там не было, но рогатого пока никто не трогал. Крепко вбитые в сознание этих людей навыки ритуального убийства начали рассыпаться - животное отказывалось умирать по правилам.
Второй матадор, который сам недавно срывал аплодисменты публики и еще не успел снять костюм, был вынужден вернуться. Он вывел на арену свою квадрилью и действовал только под ее прикрытием. Он пытался достать быка, прячась в хороводе ткани, за тем буйством обманных движений, что создавали помощники. Защитнику животных в имитационной сфере пришлось потрудиться: он не мог прямо бросаться на людей, те были достаточно осторожны, и когда бык гнался за одним из них, тот прятался в укрытие. Потому рогатый закрутился на арене еще почище квадрильи - резко бросался в стороны, замирал и неожиданно кидался на людей. Игра в кошки-мышки окончилась двумя переломами ног, одной сломанной рукой и двумя разбитыми загородками, в которых люди прятались от животного. Матадору пришлось звать людей из других квадрилий.
Именно в тот момент, когда бык не боднул эту деревянную загородку, а ударил ее боком, умудрившись проломить доски по всей ее ширине, президенту стало ясно, что он имеет дело с жульничеством. Подозрения в дрессированном характере очередного рогатого возникли у него после первой жертвы, сейчас он был в этом абсолютно уверен. Потому дал отмашку прекращать пустую беготню с тряпками, а за кулисами одеваться в костюмы всем, кто только может. В нем медленно накапливалась черная, слепая ярость от сознания того, что его смогли обмануть, подсунуть такую свинью.
Публика понимала еще меньше - она ревела, бесновалась и была готова броситься на арену, но ее удерживало на местах зрелище. Таков закон любого представления: толпа может бушевать сколько угодно пока ее примитивный разум занят действием, что идет на сцена, эшафоте или стадионе. Оно как дудочка факира, как направленный пистолет или горящий факел удерживает толпу на месте. Надо лишь отталкивать тех немногочисленных личностей, что рвут связи с душой толпы, и хотят вмешаться в ход представления.
Еще три канала начали прямую трансляцию, Вадим покрылся холодным потом, и впал в почти столбнячное состояние, - дело оборачивалось совсем скверно.
В первой трети корриды есть вторая фаза - это пара копьеносцев на лошадях. Она осталась с тех времен, когда коррида была скорее спортом благородных и рыцарь должен был убить быка в одиночку. Лошадь покрывается попоной, такой толстой и обильно затканной металлическими нитями, что она может вполне считаться бронированной. Человек на лошади, пикадор - он много больше значит для корриды, чем финальный удар эстоком. Ведь для ювелирной работы матадора бык должен устать, ему уже должно быть все равно, лишь бы поскорей. И основные силы у рогатого забирает именно всадник и его копье. Наконечник копья - это не шпага, острая, но тонкая, которой можно десяток раз пронзить холку, нет - он разрывает сосуды, режет мышцы и пускает большую кровь.
Защитник животных, метавшийся в имитационной сфере, почти застыл. У быка на арене лишь немного подергивался хвост - имплантанты не контролировали мелкие судорожные движения. Задача его теперь была - убить лошадей и постараться добраться до всадников. Это не так просто, и всадник, и лошадь работали на арене давно, видели не один десяток быков и привыкли действовать как единый организм. Прием у них был стандартный - матадор подманивал быка к лошади, стоявшей у барьера, бык ударял в закрытый попоной бок, и старался опрокинуть лошадь. А в этот момент всадник бил его в шею, надрезая мышцы. Второй пикадор уже действовал смелее и встречал животное посреди арены.
Потому, когда матадор, размахиваю желто-розовой капоте, пытался подманить быка к пикадору, всадник был готов к удару по туловищу лошади - бык почти всегда бьет туда, им руководит привычка боя с себе подобными. Но ведь человек отличается от животного своей подлостью, разум освобождает его от всех инстинктивных ограничений. Черная туша, взяв быстрый разбег, взвилась в воздух и длинные рога, на которых только обсохла кровь человека, ударили в голову и шею лошади. Копье только скользнуло по шкуре - всадник на секунду растерялся, а после этого у него были уже другие проблемы: вытащить придавленную ногу. Еще секунду спустя у него не осталось никаких проблем - копыто ударило его в висок и мир потух, как экран выключенного дисплея. Квадрилья с матадором во главе запоздало бросилась на помощь, и пока вытаскивали тело, бык смог покалечить еще двоих.
А трибуны вдруг замолчали - это были два мгновения тишины перед тем бешеным криком удивления, воплем ярости и восторга. Несколько миллионов зрителей у экранов вторили им. Вадиму стало откровенно нехорошо.
Здесь традиции подверглись первому испытанию на прочность: благоразумней всего было бы объявить антракт, опустить занавес, прервать представление любым возможным путем и обследовать быка, в крайнем случае, воткнуть в него ампулу со снотворным. Можно было дать быку индульгенцию - изредка так поступают с самыми храбрыми из рогатых. Но две причины мешали этому. Весь уклад корриды, весь ее смысл состоит в том, что человек побеждает быка своей волей, хитростью и отвагой, и в этом смертельном ритуале превосходства не может быть перерывов на обед или медицинский осмотр. Тореадоры могли, проявив милосердие, оставить в живых храброе животное, но тут и не пахло милосердием - бык был явно сильнее и подлее. Быка можно не убивать, слишком затянув представление, но скольких он сам убьет за это время? К тому же все явственней пахло обманом, и тореро не могли допустить всего этого хотя бы один раз - это слишком плохой прецедент: завтра от них могут потребовать равного риска в бое только с дрессированными быками. Кому из них такое понравиться?
Во-вторых - зрители, толпа, болельщики. Кто пойдет поперек толпы, тот погибнет. И если от реакции трибун можно спастись, убежав через другую дверь или позвав полицию, то как сохранить свои доходы от гнева телезрителей и презрительного смеха коллег? Репутация города, арены, самых тореро, будет обращена в прах - все скажут, что они боятся быков.
Потому второй всадник откровенно пошел в атаку. Квадрилья попыталась отвлечь быка любыми способами, но люди действовали слишком уж осторожно, капоте мелькали в отдалении. Всадник учел печальную участь сотоварища и решил достать быка издали, пользуясь всей длиной копья и скоростью лошади. Нормальному животному нечего было противопоставить таким маневрам, у "зеленого" был разработан прием и на это случай: бык лег, как ложиться собака, крадущаяся к добычи. Такой маневр на минуту сбил камарилью с толку и это было хорошо - хоть быку и не нанесли серьезных ран, но его холка уже покрылась кровью - даже небольшое ранение требует передышки.
Несколько секунд удивления кончились, розовая и фиолетовая тафта начала мелькать поблизости, а всадник стал сужать спираль, по которой он рассчитывал подобраться к быку. И тут бык стал загребать копытами песок арены и пытался бросать его в лица помощников. Ослепить он никого не ослепил - те прикрывались тканью, да и копыта не ладони, ими песок не побросаешь. Однако он смог поднять такую пылевую завесу, что его почти не было видно. "Зеленый" в имитационной сфере пошевелил пальцами и увидел арену сверху, с той точки, на которой висела одна из камер, повернул немного черную тушу и когда всадник проезжал по линии атаки - послал быка вперед. Человек был настороже, на этот раз успел повернуть копье и приготовился соскочить с седла, но бык на него и не прыгал, он низко, почти до земли наклонил голову и ударил по задним ногам лошади. Копье вонзилось ему в круп, сильно его порезало и это были последние действия всадника - успев вытащить ногу из стремени он не успел убежать от рогов. Человек захрипел и умер, лошадь билась на песке в тщетных попытках встать, а бык сам закрутил спираль вокруг них, не давая тореро подойти ближе.
Вадим поймал себя на том, что у него мелкой дрожью вибрируют все конечности и отчаянно хочется в туалет: попранное благоразумие со всей своей жестокостью отыгрывалось на нем.
В эти секунды решалась судьба дальнейшего представления. За кулисами арены, в тех маленьких комнатках, где матадоры готовятся к выходу, несколько человек спорили, переходя с аргументированн6ых возражений на всплески эмоций и обратно.
--
Это нейрошунты, так невозможно выдрессировать животное!! Вот, вот смотри, - президент, так и не вышедший из своей ложи, присутствовал здесь в обличье придушенного крика, усиленного динамиками - Так что, быки почесываются!? Что он вообще делает!?
Все посмотрели на большой экран, висевший на стенке рядом с распятьем.
--
Он не почесывается, он кровь слизывает, - раньше прославленный матадор, когда одевался, никого не пускал в эту комнату, считал это плохой приметой, но сегодня ему пришлось застегивать последние пуговицы в компании нескольких человек.
--
Где следующая лошадь!!? - пикадор из первой квадрильи, только закрывший другу глаза, попытался задушить конюха.
--
Спокойно! - его оттащили.
--
Не дам лошади, все равно угробите! - по правде говоря, протесты конюха были чистой формальностью, и при желании лошадь из стойла можно было вывести самому.
--
Да успокойся, Рауль! - хозяин комнатки закончил приготовления, поправил манжету и, выхватив из разговора мгновение тишины, начал разъяснять положение, - Лошадь он убьет, это правда, здесь мы проигрываем. А о людях подумал?
--
Вот ты, - матадор указал на бандерильеро, тихо подпиравшего стенку, - Пойдешь на арену?
Тот улыбнулся, зачем-то понюхал бумажный цветок, которыми была увита его бандерилья и потрогал пальцем ее зазубренное острие.
--
Я - выйду. Но я буду бить его в глаза, неохота глупо умирать, - комнатка взорвалась общим криком.
--
Тихо!!! - и прославленный матадор продолжил тихим, но твердым, слышным каждому голосом, - Быка надо убивать, а ждать мы не можем. Через полчаса нам не дадут его и пальцем тронуть. Видите трибуны - эти туристы-идиоты уже поднимают пальцы вверх. Наши тоже хороши.
--
Это чья-то акция, это черный пиар. Если мы остановимся - нас втопчут в грязь, если не остановимся и забьем его не по правилам - тем более. Потому сейчас я выйду и попытаюсь уколоть его или хотя бы попасть в легкое. Квадрилью отозвать, пусть просто стоят на подхвате - этой скотиной управляет человек и тряпки его не отвлекут. Не получиться у меня - пойдет Хуан и дальше по списку. Кончатся тореадоры - новильеро могут считать, что прошли церемонию.
Он на секунду замолчал, хотел что-то говорить дальше, но тут двое втащили за руки импресарио - поставщика быков. Его явно вели на расправу и примеривались серьезно бить.
--
Отпустите вы этого идиота. Все равно никуда не уйдет, - матадор одел шляпу и снял со стены свой любимый эсток.
Президент сорвался на крик.
--
Где полиция!!? Трибуны сейчас пойдут в разнос?!!
Хозяин комнатки пропустил вопль мимо ушей и молча прошел к выходу. Может быть он был недалеким человеком, которому многолетняя слава застилала глаза? Нет, он понимал толпу много лучше других и знал, что только подвигом можно вернуть ее расположение. Бык отказался умирать по правилам, убил нескольких человек и сейчас он герой, кто бы не управлял им по нейрошунтам. А потому надо стать еще большим героем, показать людям, что в сердце корриды всегда есть человеческая храбрость, только на ней держится все. Пусть ритуал убийства животного почти безопасен, но в нем остается частичка удали, риска, подвига. И сейчас надо всего лишь откопать ее в этом кровавом хаосе, что твориться на арене. Вот он и шел не ставший таким грязным песок.
Так раньше времени началась последняя терция - фаена.
Бык стоял в центре арены, квадрилья попряталась в оставшиеся укрытия или втянулась в ворота. Трибуны вопили. Поначалу никто не обратил внимания на одинокого матадора, что вышел из тех же ворот. Он подождал, когда установилось относительное подобие тишины, и медленно пошел к быку. Он не финтил, не приплясывал, а пройдя половину расстояния до быка, бросил на землю мулету, вытянул вперед руку с эстоком и направил его острие именно у ту точку за рогами, попадание в которую гарантировало смерть.
"Зеленый", только активировавший программу реанимационных действий в организме быка (раны были нанесены серьезные и вряд ли черношкурая марионетка еще долго смогла бы оставаться боеспособной), принял вызов. Ах, ему не следовало этого делать: надо было придумать какой-нибудь издевательский, подлый прием, на манер верблюжьего плевка в лицо или удара копытом ниже пояса, но "зеленый" вышел на бой. Бык тоже медленно, слегка поводя головой из стороны в сторону, двинулся навстречу матадору. Все те операторы, что снимали этот миг, понимали, с какими кадрами имеют дело, и очень четко, с отточенным годами мастерством, показали лицо человека, шедшего навстречу своей смерти. Показывали и морду круторогого оппонента, но она явно проигрывала по выразительности.
Бык резко мотнул головой и побежал, матадор замер, вытянув веред руку, и ловил момент. "Зеленый" повторил свой маневр - бык прыгнул, лезвие всего лишь расцарапало ему холку и шесть центнеров мяса и костей превратили прославленного бойца в сломанную куклу.
Трибуны замолчали, но через секунду не стали взрываться криком, тишина держалась дольше, и прервалась каким-то странным ворчанием, громким и гулким одновременно.
Бык не особенно мешал уносить тело и снова утвердился в центре арены. Человек-кукловод начал понимать свою ошибку, но пока еще не сделал выводов.
Из ворот вышел второй смертник. Хуан бросил мулету сразу и пошел вперед с выставленной эстоком. Опять камеры выхватили это лицо идущего на смерть человека, обреченную решимость, тень многолетней славы, надежду на чудо. Хуан все-таки попытался применить хитрость, отпрянуть и ударить приближавшегося быка с левой руки. Копыто выбило эсток из его рук, он бросился к нему, но бык успел первым и наступил на лезвие. Все те миллионы людей, что видели арену на дисплеях, замерли и услышали потрясенный вздох трибун: теперь уже не могло быть никакого сомнения - бык управлялся, слишком уж человеческом жестом он прижимал шпагу к песку и покачивал головой в интернациональном жесте отрицания.
Хуан на секунду растерялся, подался за вторым клинком и показал быку спину. Он не струсил, нет, просто уверившись в человеческом характере бычьего поведения, не думал, что тот не броситься в спину человека. А бык бросился. "Зеленый" дал в кровь максимум адреналина, в этом спринтерском броске он выжал все из обильных еще сил бычьего тела. И Хуан не успел развернуться - рога пробили ему бок.
Ропот на трибунах возник почти сразу - часть толпы уже не получала удовольствия от смерти людей. Рев поздравлений быка с хорошим ударом накатил почти сразу, но оттенок неодобрения, недовольства услышали все. Глаза же одного телезрителя в восточной Европе, вдруг резко сузились.
Из ворот вышел третий тореро: Мануэль был слишком разозлен, чтобы уступить свою очередь кому-нибудь другому и вырвал эсток из рук Карлоса. Кукловод понял, что он почти проиграл - у него не получилось растоптать корриду. Оттенок недовольства на трибунах означал, что тореадоры снова стали героями, настроение толпы качнулось в другую сторону. И сколько бы тореро он не убил - следующий будет выходить из ворот. Самым умным было бы выключить управляющие контуры, вылезти из сферы и тихо раствориться в городских переулках. Тогда бы матадору пришлось приканчивать не изощренную марионетку, машину для убийства, а беззащитное, измотанное донельзя животное. Этого не дал "зеленому" сделать жар схватки, отчасти в нем самом пробудилась та животная ярость, желание убивать своих врагов без остановки. И он двинул быка вперед.
Мануэль не пытался хитрить - он твердо шел вперед и острие будто само искало ту заветную точку в бычьем теле. Не нашло - бык резко оттолкнулся двумя ногами, на этот раз правыми, при этом хитро наклонил голову и его рог проткнул человеческий желудок. Эсток осталась в холке, а бык не стал копытами добивать человека.
Оставалось еще четверо матадоров, бывших в тот день на стадионе, и полтора десятка новильеро, спешно натягивавших костюмы. Они бы все выходили на песок арены, умирали и, в конце концов, убили бы быка. Такой вариант, однако, совершенно не устраивал импресарио. По большому счету вся эта история висела на его совести - чуть больше денег на охрану, парочка внеурочных проверок, приступ бдительности, и неизвестного злоумышленника могли поймать на месте преступления. Потому, когда его отпустили, он пошел в кабинет президента, своего хорошего друга, и вынул из шкафа ружье. Это была старая, чуть не времен гражданской войны вещь, почти музейный экспонат, которым раньше пользовались, чтобы пристрелить негодных к выходу на арену быков. Но уже лет десять покалечившихся во время бега по улицам животных бойня забирала живым весом, используя что-то вроде коневозки. Президент корриды имел вкус к старым, отжившим свое вещам, потому чистил, смазывал винтовку, изредка стреляя из нее по воронам, хоть ему и трудно было доставать патроны.
Импресарио не мог выйти из тех же ворот, что и тореадоры - они не дали бы ему применить оружие. Потому он замотал винтовку и в пиджак и прошел в единственную свободную комментаторскую кабинку. И когда справа и слева от него за полупрозрачными стеклами бесновались тени людей, живописавших каждый жест на арене, он аккуратно проверил затвор, мушку, приоткрыл окно и стал ждать.
Импресарио ждал единого вздоха сожаления трибун, сочувствия к герою-матадору. В те секунды когда Мануэля уносили с арены - он его услышал. Это было как стон, как сдавленный крик раненного человека, записанный на очень плохую пленку. Все скрипы и щелчки, шарканья и хрипы не могут скрыть той неожиданной боли и сожаления, что прорываются в нем.
Следующим матадорам не было смысла умирать. Он узнал выходившего из ворот Карлоса - и поймал в перекрестье прицела голову быка. Его выстрел не был таким уж метким, зато удачным - пуля попала быку в шею, перебив хребет.
Камеры исправно показывали бледное и удивленной лицо человека с эстоком в руках, от которого только что отвернулась смерть. Обида все больше искажала его и матадор уже искал глазами стрелка. А в крике трибун и зрителей по всему миру чувства смешались - радость и облегчение, разочарование и досада не могли единолично овладеть сердцами людей.
Имитационная сфера в подвале вдруг погасла и среди этой темноты высветилась надпись "Конец игры". Кукловод убедился, что его марионетка мертвым грузом упала на песок арены и в ударном темпе начал стягивать с себя костюм. Через три минуты он вышел на тихую улочку, а в оставленной комнатке уже тикал механизм бомбы и несколько канистр с бензином гарантировали полную стерилизацию помещения.
Вадим, неотрывно следивший за ареной, никак не мог понять, что же происходит в его душе. А там умирало главное оружие благоразумия - страх. Это мерзкое чувство бессильного оцепенение, что заставляло его рассчитывать наперед почти все опасные ситуации, выжигало само себя. Вадим понял, как надо жить пред лицом судьбы.
Скандал после корриды получился страшный, с уголовными делами, разгонами "зеленых" отделений и убийствами гринписовцев разъяренными болельщиками. Тореро заплатили свою цену за благосклонность публики и стали подлинными героями, тысячи юных голов считали их кумирами, а в сотнях мест их были готовы угощать за счет заведения. Но репутация корриды пострадала страшно. Она утратила предсказуемость. Был нарушен один из главных законов зрелищ - при всех сюрпризах внутреннего действия, они должны всегда идти по расписанию, как футбольные матчи. Ведь никто точно не знает, сколько и в какие ворота забьют голов, но всем известно, когда начнется и когда приблизительно закончится игра. А такой кровавой мясорубки раньше никогда не было и уже, наверное, не будет. Потому те, кто ходил смотреть на ритуальное убийство быка, страшно обиделись на устроителей за смерть тореро, те, кто хотел увидеть человеческую храбрость, видели теперь только старые безопасные трюки, у матадоров просто не было поводов повторять старые подвиги. А кто жаждал увидеть месть животного людям, напрасно просидев часы на скамьях трибун, расходились смотреть старые записи и бодаться в имитационных сферах.
Следствие по делу велось быстро, четко и местами безжалостно. Вскрытие провели прямо на песке арены и нейрошунты извлекли меньше чем через десять минут после агонии животного. Ветеринар, который был убежден, что нейрошунты нужны для мошенничества со ставками, и бык, проделав несколько эффектных трюков, упадет раньше времени, позвонил адвокату сразу после второй смерти. Заплетающимся от страха языком он заявил о явке с повинной, желании сотрудничать и тут же попросил обеспечить ему хоть какую-нибудь охрану, пусть и в тюремной камере. Субъект, который вел Вадима по переходам и подвалам - это был подсобный рабочий, незаконный эмигрант, - попался на употреблении запрещенного наркотика за сутки до бойни, так что искать его особой необходимости не было: к нему в камеру просто зашли несколько человек и начали задавать вопросы. Все записи видеокамер в городе были извлечены, классифицированы и просмотрены на предмет подозрительных личностей и перемещений каждого отдельного туриста.
Поиск по горячим следам принес не так уж и много. Ветеринар и чернорабочий дали описание молодого человека в фестивальной одежде, но четко определить кто это, не удалось - камер наблюдения в стойлах не было и на пути Вадима, уже после того, как он одел шапку, они не попадались. Лица других людей, что договаривался с двумя первыми арестованными, тоже нигде не фигурировали, а больше ничего существенного из них выжать не удалось.
Деньги были еще одним хорошим следом, вот только эмигрант получил пачку засаленных купюр, которые перед этим прогладили утюгом на предмет уничтожения отпечатков пальцев и капель слюны. А откуда упала сумма на оффшорный счет ветеринара, да и откуда взялся сам счет в банке, зарегистрированном на тропических островах, можно было выяснять не один год.
Сами приборы, все эти проводки и схемы, были либо повреждены, либо совершенно стандартны, либо сделаны непонятным кустарным способом. По этой ниточке тоже шли, рано или поздно она должна была привести к изготовителям, вот только когда?
Впрочем, главный заказчик действа особенно не скрывался: гуманисты в компании с "зелеными" будто ждали этой бойни. Они устроили демонстрацию в другой части города, на которую и отвлекли полицию во время корриды. И не успел зритель переключиться с прямой трансляции зрелища, на выпуски новостей и аналитические программы, как посыпались явно заранее подготовленные заявления, речи, открытые письма и прочие трюки, придуманные для привлечения внимания. "Справедливое возмездие - почувствуй себя быком!" - вот самый популярный лозунг следующих часов. Все эти крикуны, конечно, постными голосами заявляли, что лишь сочувствуют акции неизвестных, но лично с ними не знакомы и даже ничего подозрительного не слышали.
Так что основные силы были брошены не на вытягивание почти начисто отрубленных ниточек, а на поиск компромата в отделениях гринписовцев, партий гуманистов и зеленых. Как близорукий стрелок, надеется с помощью пулемета сбить далекую мишень, так и полиция решила брать количеством обысков и задержаний. Собеседник Вадима, который давал ему последние инструкции, был арестован, правда по другому обвинению - в его офисе нашли заготовки под нейрошунты для человеческого мозга. Он промолчал и отправился отбывать несколько месяцев заключения в цивилизованной европейской тюрьме.
Но постепенно, кусочек за кусочком, штрих за штрихом, картина заговора начала прояснятся. Удалось разговорить несколько секретарш и мелких активистов из отделения зеленых. Они что-то знали о планах с животными, но только это относилось к зоопарку. Кто-то случайно услышал странную, похожую на китайскую фамилию. Это позволило арестовать некоего англичанина, носившего классический твидовый костюм. За превышение скорости даже задержали некоего геймера, увлекавшегося боем быков в имитационной сфере.
И вот здесь, когда почти все фигуранты уже сидели в тюремных камерах, начались проблемы. Следователю мало знать все самому, надо доказать каждое свое слово. А доказательства у них были по большей части косвенные, незаконно добытые или вообще выбитые. С каким-то другим делом это могло сойти за достаточное основание, но ярость болельщиков корриды уравновешивалась негодованием "зеленых" и новоявленных "гуманистов". Первым смог освободиться англичанин: туманный Альбион вообще неохотно выдает своих, да и предъявить испанцы могли только удачно подслушанные сплетни. Потом выпустили почти всех арестованных испанских защитников природы. Дольше всех оставался за решеткой геймер-анималист. Но отпечатков его пальцев и следов ДНК в том подвальчике решительно не наблюдалось и слишком большое число людей во время представления видело его в самых разных частях города.
Нельзя сказать, чтобы все защитники животных отделались непродолжительным сидением за решеткой. Одних штрафов было выписано на полмиллиона евро. Англичанина-гуманиста таскали по суда еще не один месяц. Того же геймера нашли вскорости в одном из переулков Мадрида, проткнутого эстоком и уже совершенно холодного. Нечего было даже и думать об отыскании убийц. С этого случая во вражде "зеленых" и "корредорес" утвердилась мода убивать противником именно эстоком, только вонзали его не в холку - для человека это явно нерационально - а в ямочку между ключицами.
Был, правда, среди этой суеты один человек, который уцелел в глазу тайфуна. Вадим, слегка оправившись от потрясения первых минут, начал действовать. Умершее было чувство страха не могло пройти совсем уж бесследно, да и соображения конспирации никуда не делись, потому бывший турист затеял генеральную уборку, плавно переходящую в ремонт. В самое короткое время из всех тех вещей, что он возил с собой в Испанию, вообще ничего не осталось. Все сгорело на ближайшей свалке. Комната была вымыта, вычищена, продезинфицирована, а один шкаф, тот, где хранились эти самые вещи, вообще оказался порублен на куски и выброшен черт знает куда. В компьютере под предлогом порчи были заменены жесткие диски.
Но на свои кустарные меры предосторожности Вадима особенно не рассчитывал: прижмут Сачка на допросе и все всплывет. Потому уже через две недели, когда ему стало ясно, что именно политика есть лучшая защита от мундирных недоброжелателей, он буквально ворвался в ячейку "зеленых". Несколько месяцев Вадим тащил на себе все дела ячейки, потом ему удалось сагитировать несколько однокашников и у него завелись подчиненные. Провели парочку удачных протестов - любителям-верхолазам удалось заткнуть тканью и пеной две заводские трубы. Потом Сачка оттерли от руководства. Словом, когда через год следствие все-таки вышло на Вадима, арестовать молодого и перспективного политика, который вот-вот должен был стать депутатом, не было никакой возможности.