Аннотация: Здесь буду выкладывать прологи к частям. Добавил "иконоборческий". База канонерок на Принцевых островах готовится отражать возможную провокацию иконопочитателей Константинополя.
0. Пролог.
149 г. до нашей эры, Рим.
- Многое мешало мне прийти сюда - мои возраст, голос, силы, старость, но поистине, когда я думал, что должно обсуждаться такое важное дело... Кхе-кхе! - закашлявшийся Катон был вынужден прерваться на середине своей вступительной фразы, скомкав тем самым уже самое начало задуманной и наверняка эффектной речи.
- Поделом тебе, старый ворон, - едва слышно пробормотал себе под нос одетый весьма убого для своего рода и карьеры, не говоря уже о богатстве, обвиняемый, - Мало тебе моего унижения? Ещё и сам приковылял, чтобы клюнуть меня побольнее!
Марк Порций Катон, бывший цензор, прославившийся своим радением за старинные римские добродетели и беспощадными нападками на знать, даже в глубокой старости оставался опаснейшим противником. Хоть и сдал он, сильно сдал, и в последние годы нередко уже пропускал заседания сената из-за старческой немощи, и другие уже люди верховодили в сенате, но слишком уж велик его авторитет и слишком уж искусен он в ораторском мастерстве. В том самом ораторском мастерстве, которым так славится он сам, Сервий Сульпиций Гальба. Конечно, и роскошных подарков он роздал тайком немало, как и откровенных взяток в полновесной звонкой монете, но все эти немалые даже для него, богатейшего человека в Риме, траты были бы напрасны, если бы не его собственная блестящая защита от нападок всех этих многочисленных правдолюбцев. И ведь из-за кого на него набросилась вся эта свора "дорогих сограждан" - из-за каких-то испанских варваров! Вот и радей после этого об интересах сената и народа Рима! Ну, о собственной мошне он, конечно, тоже при этом порадел на славу, если говорить совсем уж начистоту, и пожалуй - чересчур на славу. Надо было всё-таки не всё себе в одно горло пихать, а и с подчинёнными делиться. Ведь шутка ли - ни одного испанского жалобщика на него в Риме нет, а обвинение исходит от его же собственных людей! Как будто бы и не грабили сами этих испанцев тайком от него, набивая свои тощие солдатские кошельки!
А сенат - мало того, что отказал во вполне заслуженном по числу разбитых и уничтоженных варваров триумфе и даже в куда более скромной овации, так ещё и пошёл на поводу у этой подлой неблагодарной солдатни, посмевшей жаловаться на облечённого империумом начальника! Или это боги карают его за подобное же прегрешение против Луция Эмилия Павла восемнадцать лет назад, когда он сам, будучи военным трибуном Второго легиона, подбивал обиженных суровой дисциплиной и мизерной наградой солдат отказать прославленному полководцу в триумфе за Третью Македонскую? Но не странно ли для всемогущих богов откладывать кару на долгие восемнадцать лет? В Испании в прошлом году, а затем и уже совсем недавно здесь, он уже имел случаи убедиться, что когда боги действительно разгневаны, то долготерпения за ними не водится, а гнев их выражается весьма наглядно. И если бы не эта последняя вспышка гнева взъевшихся на него за что-то всерьёз небожителей - что значила бы эта неумелая мальчишеская нападка Цетега? Половина сената смеялась, когда он легко и непринуждённо отразил все наскоки обвинителя, и если бы только не этот гнев богов и не приковылявший на сегодняшнее заседание Катон! У старика, надо отдать ему должное, даже ему есть чему поучиться, и он с удовольствием послушал бы его речь и сам, не будь она направлена на его осуждение. Ведь он, Сервий Сульпиций Гальба, бывший претор Дальней Испании, стоит сейчас перед разбирающим его деяния судом сената как какой-то преступник!
Сорок с небольшим лет назад, сразу же после отражения пропретором Сципионом Назикой большого лузитанского набега на Бетику, союзный турдетанский вождь Миликон вторгся на подвластные лузитанам сопредельные с римской Дальней Испанией земли кониев и кельтиков, да так на них и остался, сумев не только завоевать, но и удержать в своих руках это разбойничье гнездо. На руках у турдетанского вождя оказалась подписанная пропретором грамота, дающая ему санкцию на ответный набег и сформулированная так, что трактовать полученные от по ней от Назики полномочия можно было при желании весьма широко. Во всяком случае, запрета завоёвывать южную Лузитанию там не было, и Марк Фульвий Нобилиор, преемник Назики, приняв у него бразды правления провинцией, оказался поставленным перед весьма двусмысленным фактом. Ведь у хитрого Миликона нашлась и ещё одна грамота - уже утверждённый сенатом договор вождя с предшественником Назики - Аппием Клавдием Нероном, по которому вождь со своими людьми занимал пограничные с Лузитанией земли провинции на правах союзника, обязанного за это защищать границу римских владений, и эта граница указана в договоре чётко и недвусмысленно! Получалось, что по букве и духу заключённого с союзником договора Рим не вправе претендовать на завоёванную им территорию, с которой Миликон волен поступить так, как ему заблагорассудится. А заблагорассудилось вождю учредить в южной Лузитании собственное турдетанское государство под своим собственным мудрым и полностью суверенным правлением, о чём и уведомило Нобилиора официальное посольство свежеиспечённого царька, заявившееся в Кордубу с предложением дружбы и союза. И выходило, что по букве имеющихся законов и договоров теперь существует как бы два Миликона. Один - просто "союзник", занимающий подвластную Риму территорию и обязанный за неё установленными по договору податями и службой. А второй - абсолютно суверенный царёк-сосед, ни в чём Риму не подвластный и ничего Риму не обязанный, но набивающийся в "друзья и союзники римского народа". И принять его предложение - это значит признать его независимость от Рима и законность его власти, да ещё и гарантировать ему поддержку всей силой и авторитетом Рима, буде тому таковая понадобится. Случай был беспрецедентным, и разумеется, такой ответственности Нобилиор взять на себя не решился и запросил сенат, а там договор с новым соседом одобрили, да ещё и попеняли ему за его нерешительность в упрочении мира и стабильности во вверенной ему провинции. Ведь Сципион Назика, только что справивший за победу над лузитанами свой триумф, до которого как раз благодаря испанским союзникам и добрал численности побеждённых лузитан, в долгу перед ними не остался и представил дело в сенате в выгодном для турдетан свете. Сказалась, конечно же, и поддержка самого Сципиона Африканского, давнего патрона дружественных Риму испанцев...
Так и образовалось тогда у границ римской Дальней Испании дружественное и союзное Риму царство турдетан, в последнее время всё чаще называющих себя тартессиями. Римскими планами оно, конечно, не предусматривалось, но разве до турдетан тогда было Вечному Городу? С года на год ожидалась Сирийская война с Антиохом, для которой требовалось как можно больше сухопутных войск и флота, никак не удавалось замирить цизальпинских галлов и лигуров, и на это тоже требовались войска, а турдетаны надёжно прикрыли римскую Бетику от лузитанских набегов, приняв их все на себя. Признание турдетанского царства позволяло высвободить силы для Сирийской войны, которую предполагалось закончить, пока лузитаны будут разделываться с этим неожиданным "другом и союзником", а там... Кто же мог предположить, что вчерашние неумелые ополченцы Миликона справятся с матёрыми лузитанскими головорезами? Но они справились и турдетанское царство удержали, а верность Миликона союзу с Римом не давала повода для разрыва договора. Да и соблазна особого не было - ну что там тогда было хорошего в той южной Лузитании? Это сейчас, спустя почти полвека, она развила хозяйство и стала едва ли хуже Бетики, а тогда она была нищей разорённой разбойниками землёй, совершенно Риму не интересной. Набеги только лузитанские оттуда беспокоили, но эту проблему как раз и решило буферное турдетанское государство - ни одного лузитанского бандита не проникло больше в римскую Бетику через его территорию. Вот в обход её - это случалось.
Почти сразу же после победы над Антиохом вторгшиеся через земли веттонов лузитаны дошли до бастетанских земель, где в сражении у Ликона перебили шесть тысяч римлян. И хотя на следующий год Луций Эмилий Павел сумел - не без турдетанской помощи - взять реванш, именно веттонское направление стало главной головной болью наместников Дальней Испании. И уже этот наместник, вернувшись в Рим, впервые поднял в сенате вопрос о передаче прав на земли веттонов турдетанским союзникам. Сенат, конечно, не пожелал столь стремительного расширения независимого соседа, но уже несколько лет спустя вопрос обсуждался вновь, когда в новом столкновении с этими разбойниками погиб пропретор Гай Атиний. А на следующий год преторы обеих провинций были разбиты карпетанами, веттонами и теми же лузитанами, и опять потребовалась помощь испанских союзников, в том числе и турдетан Миликона, чтобы выправить положение и примерно наказать варваров. Наказали так, что оба получили триумф, но снова и снова поговаривали тогда, что лучше бы отдать эти беспокойные земли так хорошо показавшим себя турдетанским союзникам и забыть раз и навсегда о набегах оттуда. Ведь рядом, в Ближней Испании, уже не первый год разгоралась большая война с кельтиберами!
Тридцать лет назад лузитаны, казалось бы, утихомирились. Время от времени турдетаны докладывали об очередной отражённой ими попытке небольшого набега, после чего на невольничий рынок Гадеса поступало немного лузитанских рабов. Несколько чаще жаловались на лузитан веттоны, и совсем уж изредка - гадесские купцы на лузитанских пиратов. Потом, впрочем, их жалобы участились, а турдетаны попросили помощи в обзаведении полноценным военным флотом. Во флоте сенат, конечно, отказал, да ещё и довольно строго предупредил о неприемлемости для римского народа сильных союзных флотилий, Риму непосредственно не подчинённых. Правда, дал дозволение на помощь соседям со стороны небольшой гадесской эскадры, но много ли толку от пятнадцати бирем? И шесть лет назад римлянам довелось убедиться в этом, когда, обойдя стороной турдетанское побережье, огромная флотилия лузитан, в том числе и с довольно приличными финикийскими гаулами, десантировала полчища разбойников в устье Бетиса. За год до того вождь лузитан Пуник устроил грандиозный набег на земли римских союзников карпетан, в котором разгромил войска обоих испанских преторов, после чего его отряды опустошили значительную часть Ближней Испании, а затем по долине Бетиса вторглись в Дальнюю, нацеливаясь на богатые города его низовий. Погибшего во время одной из осад Пуника сменил Кайсар, и смена оказалась достойной. Луций Муммий, новый претор Дальней Испании, был разбит им сходу, и не его заслуга в том, что награбившийся вволю Кайсар увёл в конце концов свои банды домой. Пока Муммий отсиживался в укреплённом лагере, да пополнял поредевшую на две трети армию вспомогательными войсками союзников-испанцев, случился и этот морской набег вождя Кавкена, разграбившего всё побережье, а затем переправившегося даже на африканский берег. Туда-то и отправился вслед за ним восполнивший потери претор. Трудно сказать, чем бы кончилось дело, если бы лузитаны в Африке не разделились - одна их часть занялась грабежами деревень, другая осадила запершегося в городке Окиле одного из сыновей Масиниссы, так что Муммий громил их по частям. Разгромил показательно, даже триумф заслужить сумел, невзирая на прежнее поражение, но разве это отменяло беспрецедентный конфуз? Какие-то дикари дерзнули оспорить МОРСКОЕ могущество общепризнанного во всём Средиземноморье гегемона! Но римский флот был занят борьбой с финикийскими, иллирийскими, греческими и киликийскими пиратами и не мог оторваться на лузитан, да и не был приспособлен к бурным волнам открытой Атлантики. И снова турдетанские послы напомнили о СВОЁМ флоте - дескать, если бы он был, так перетопили бы пиратов ещё у лузитанских берегов, не допустив до Бетики, как вот уже более трёх десятилетий не допускают через свою территорию посуху. А так, без флота - не обессудьте. Впрочем, турдетанская армия уже форсировала Таг и осадила расположенный у его устья финикийский городок Олисипо, жители которого как раз и дали лузитанам Кавкена свои гаулы. Больше не дадут, турдетанский друг и союзник гарантирует - так и сообщили с самым серьёзным видом послы, уведомляя сенат и народ Рима об аннексии их царством низовий Тага. Уж очень утомили тамошние разбойники, сил больше нет их терпеть. Но вот беда - севернее на море любят пошалить и кантабры, и васконы, и аквитаны - как всё-таки насчёт флота? Скрепя сердце, сенат одобрил и турдетанскую территориальную аннексию, и вербовку - в который уже раз - добровольцев в подвластной Риму Бетике, и турдетанский военный флот - при условии, что он будет состоять из бирем и не будет заходить во Внутреннее море...
Одновременно шла вторая большая война с кельтиберами, замиренными было ранее Гракхом, но теперь снова взявшимися за оружие. Против них три года назад пришлось направить даже консульскую армию Марцелла, помогшую заодно и претору Дальней Испании Марку Атилию Серрану отразить очередной лузитанско-веттонский набег. Предпочтение лузитанами веттонского направления обозначилось чётко, и это создавало опасность их союза с кельтиберами. А два года назад на смену Атилию в Дальнюю Испанию прибыл он, Сервий Сульпиций Гальба - с войском, панически боящимся противника и набранным чуть ли не насильно. Не оправдались надежды и на консульскую армию Лукулла, прибывшего на смену Марцеллу, который перед самой передачей полномочий успел всё-же замирить кельтиберов. Хоть и набранные так же и из такого же трусливого сброда, но всё-таки два легиона, и Гальба крепко надеялся на их помощь. Но Лукулл неожиданно затеял войну с нейтральными вакцеями, обвинив их в нападениях на союзных Риму карпетан, и война оказалась тяжёлой, так что новый лузитанско-веттонский набег Гальбе пришлось отражать уже в самой Бетике, к югу от реки, да ещё и с одним только преторским Пятым легионом. Ну и солдатня же ему досталась! Устали они, видите ли, после суточного марша! Нет, варваров-то в сражении опрокинули, а вот на преследовании разбитого противника эти горе-легионеры выдохлись, да так, что дали разбойникам смять себя бестолковейшей варварской контратакой! И это - прославленный при предшественниках Пятый легион?! Из-за этого не умеющего сражаться сброда заморышей ему пришлось бежать от варваров аж в Кармону! Вот тогда-то, уже после его поражения и позорного бегства, как раз и подоспел со своей запоздалой помощью Лукулл. Как нарочно дождался момента, когда он, Гальба, разбит, не собрал ещё подкреплений от местных союзников и воевать пока не в состоянии. А может, в самом деле нарочно? Не очень-то удачно, а главное - самовольно повоевал с вакцеями, так зато вот спас Дальнюю Испанию, едва не потерянную по вине её бестолкового претора - вот как это выглядело! А что там не спасти - с двумя-то консульскими легионами, да ещё и с подошедшими с севера турдетанскими союзниками! Консулы с недавних пор вступали в свои полномочия с января, и Лукулл после зимовки отправился в Новый Карфаген сменяться, может быть, и триумф даже получит, а что ждало его? К счастью, время ещё было, ведь преторы по прежнему вступали в должность с марта, а тут как раз лузитаны с веттонами в новый набег нагрянули. Но тут-то уж он был готов! Климат Дальней Испании помягче, чем на кельтиберском плоскогорье, местами можно воевать и зимой, а уж по весне - тем более. Ещё с конца зимы Гальба мобилизовал вспомогательные войска испанцев, куда более подходящие для местных условий, чем тяжеловооружённые легионеры. Договорился и с турдетанами - заранее договорился, и к весне к его Пятому легиону половинной после разгрома численности добавился полностью укомплектованный Второй Турдетанский северных союзников, вооружённый несколько легче римлян, но организованный не хуже, а обученный, пожалуй, и получше. Варварам устроили засаду, выгнали их силами ауксилариев на открытую равнину, где и смяли сплочёнными рядами легионных когорт. Резню разбойникам устроили показательную, да ещё и на самой границе, не допустив на сей раз грабежа провинции. Одна только беда - не хватало числа побеждённых для притязаний на триумф. Ведь получил же свой триумф плебей Луций Муммий, реабилитировавший себя выдающейся победой после ничуть не меньшего разгрома? А чем он, Сервий Сульпиций Гальба, хуже какого-то Муммия? Отпустив без возражений турдетанских союзников, дабы не делить с ними ни будущей добычи, ни будущей славы, он с оставшимися войсками сам вторгся на земли веттонов. Те, потеряв собранное войско в неудачном набеге, новое собрали наспех, кого успели, и исход боя, как и дальнейшую судьбу их селений, предугадать было нетрудно. Веттоны запросили мира, оправдывая участие в лузитанском набеге своей бедностью из-за скудости своих земель. А разве мир ему требовался? Требовалась победоносная война, в которой можно было бы добрать недостающее до законных притязаний на триумф. Ну и добычей заодно разжиться...
Гальба напомнл веттонам и находящимся среди них лузитанам о нарушении ими мирного договора, заключённого ещё с Атилием, те снова посетовали на бедность и попросились на плодородные земли Бетики на правах подвластных союзников. Случай представлялся удобнейший, и как было им не воспользоваться? Он объявил варварам, что прощает им их прежние прегрешения ввиду их бедности и готов предоставить им земли, но как быть с их привычкой нарушать договоры? Вот если они разделятся на три группы, прибудут в указанные им места и сдадут оружие, тогда - другое дело. Те согласились, и Гальба без труда уничтожил их, предварительно разоружённых, с лихвой добрав недостающие для права на триумф пять тысяч убитых врагов. А что тут такого? Разве Лукулл не так же обошёлся со сдавшейся ему вакцеевской Каукой? Потом, пройдясь по оставшимся без защитников веттонским селениям, он набрал множество пленных, за которых выручил весьма кругленькую сумму. А чем ещё кроме рабов можно было разжиться на этой нищей земле? И у Лукулла самой ценной частью добычи был живой товар. Вот только Лукулл не пожадничал и щедро поделился выручкой с войском, а он, Гальба - пожадничал. Хоть и понимал, что не следовало бы, но пересилить своей натуры не мог. И вот они, последствия!
- Однако говорят, что они хотели отложиться, - продолжал свою скрипучую речь Катон, - Вот, представим себе, я хочу наилучшим образом знать понтификальное право, разве уже поэтому меня возьмут в понтифики? Если я желаю наилучшим образом выполнять авгурию, разве возьмет кто-либо меня авгуром ради этого? Так же и эти варвары - как сумели бы они восстать и отложиться, лишённые оружия и расселённые в разных местах вдали друг от друга?
Проклятие! Старый крючкотвор нащупал то, до чего не додумались ни Либон, ни Цетег! И теперь всё висит на волоске - это же сам Марк Порций Катон, добродетельнейший и справедливейший! О несправедливо обиженных варварах он теперь печётся! Что ж он не пёкся о них, когда плебейский трибун Луций Скрибоний Либон в самом начале потребовал их освобождения - подобно тому, как двадцать два года назад были освобождены лигуры, незаслуженно пленённые и проданные в рабство консулом Марком Попилием Ленатом? Но тогда Катон о справедливости не пёкся, тогда он пёкся об интересах нуждающегося в рабах римского народа, а теперь вот, когда решается уже не судьба тех веттонов и лузитан, а судьба самого Гальбы - теперь он и о справедливости к варварам вспомнил!
Неумелое обвинение со стороны Цетега Гальба отмёл доводом о жертвоприношении коня и человека, которое совершили находившиеся среди веттонов лузитаны, когда вожди разбойников обдумывали его предложение. Это известное из обычаев лузитан жертвоприношение видели многие в его войске, и оспорить его свидетели обвинения не могли. И именно на этом жертвоприношении основывал он свою защиту, доказывая, что миролюбие варваров было притворным, а на деле они замышляли нападение на его войско и задабривали своих богов, дабы те послали им удачу в столь опасном деле. И ведь почти убедил сенат, и уже обвинение скатывалось к малозначащим мелочам - вроде того, что недостойно римлянина карать варваров вероломством за вероломство. Полного оправдания во всём Гальба и не ждал и на подобного типа порицание был вполне согласен, но тут, после этого катоновского довода об изъятом у варваров оружии, уже не лёгким порицанием пахнет, а полновесным осуждением!
- Даже сами боги доказывают нам лживость оправдывающего свою алчность Гальбы! - патетически возвысил голос этот старый въедливый склочник, - Разве не ударила молния в двери его дома в тот вечер, когда он отвечал на речь Луция Цетега обвинением истреблённых им варваров в якобы замышляемом ими предательстве?
Нет, это уже невыносимо! Ведь без ножа режет! И крыть ведь тут совершенно нечем - был случай, был! Никакой грозы, никакого дождя, на небе почти ни облачка, и тут - раскат грома и удар в дверь с таким же грохотом, разворотивший одну из дверных досок и оставивший чёткий огненный след! Все его домочадцы испугались, не говоря уже об уличных зеваках, которые, надо думать, и разнесли слух о разгневавшихся на Гальбу богах по городу. Год с лишним, выходит, терпели его дела, а теперь вдруг разгневались на простые слова? Только бы не просочился слух о подобном же, но более давнем случае там, в Испании!
- Myetkiy glaz, tvyordaya ruka i horoshaya fugasnaya pulya, he-he! - едва слышно донеслось до него на каком-то совершенно незнакомом языке, на котором время от времени комментировали друг другу происходящее сидевшие позади него представители турдетан-тартессиев, знакомые ему по его испанской претуре, оказавшиеся случайно по каким-то своим делам в Риме и приглашённые им в качестве свидетелей защиты. Судя по их смешкам, они сейчас меж собой как раз тот испанский случай и обсуждают...
Случилось это в начале зимы, когда с предыдущим лузитанским вторжением было уже покончено, и Лукулл собирался размещать свою армию на зимние квартиры в Кордубе. Тогда-то жаждавший военной реабилитации и богатой добычи Гальба, как раз собравший внушительные силы местных союзников, предложил консулу вторжение в богатое государство тартессиев. Климат там мягкий, вполне можно воевать и зимой, так зачем же войску прохлаждаться без дела? Что с того, что они друзья и союзники римского народа? Разве трудно вторгнуться туда под предлогом преследования остатков разбитого врага, часть которых действительно бежала туда и сдалась турдетанам? А вторжение есть вторжение, без инцидентов не обошлось бы, и какой-нибудь из них вполне можно было бы раздуть в законный повод для обвинения тартессиев во враждебности. В Риме не любят конфликтов с друзьями и союзниками, но любят победы, роскошную добычу, рабов и зрелища, а у них с Лукуллом - три римских легиона, латинские и италийские союзники, а теперь ещё и достаточное число испанских. Турдетаны Бетики, правда, как заметил Лукулл, едва ли жаждут войны со своими северными соплеменниками, и их надёжность в такой войне сомнительна. Что, если они взбунтуются и перейдут на сторону тартессиев? Да и Пятый легион Гальбы - одно название, что легион, а на деле от него осталась едва половина. Но ведь есть же ещё и многочисленные и воинственные кельтиберы, недавно замирённые Марцеллом на условиях прежнего Гракхова договора, по которому они обязаны дать по первому же римскому требованию вспомогательные войска. А кельтиберы - это кельтиберы, ничем не хуже лузитан, и турдетанской добыче эти нищие варвары будут рады без памяти! Лукулл колебался, опасаясь ответственности перед сенатом за развязанную войну с ценным союзником, которая вся была бы возложена на него как на высшего по должности, Гальба убеждал его, а он ведь умел убеждать, и консул склонялся уже к принятию его предложения, когда случилось ЭТО. Точнее, сначала у консульских гаруспиков получилось неудачное гадание по внутренностям жертвенной овцы, а потом - ЭТО. Точно такой же гром среди ясного неба, только отдалённый, и точно такой же удар молнии в одну из опор его преторской палатки, расщепивший и опаливший крепкий деревянный шест. И Лукулл не решился. Не оттого, что был так суеверен, а оттого, что скрыть этот случай не удалось, и пойди вдруг дело не так, как им хотелось бы, случись неудача - пренебрежения данным богами знаком в Риме не простили бы. Такое прощают только прославленным победителям, а не опозоренным поражением неудачникам. Лукулл ушёл на зимние квартиры, Гальба в отчаянии строил авантюрные планы, которые на следующий день, одумавшись, сам же и отвергал как несбыточные и смертельно опасные, а потом случился этот последний лузитанско-веттонский набег, при отражении которого он увидел в деле Второй Турдетанский легион и понял, от какой катастрофы предостерегли его боги.
- Неуёмная алчность недостойных римлян, подобных Гальбе, отвращает союзников от всего римского народа и множит число его непримиримых врагов! - вещал Катон, - Мне скажут на это, что осуждение человека из столь знатного и уважаемого в Риме рода бросит тень на честь всего Рима и породит распри, которые нелегко будет преодолеть? Но честь Рима будет ещё более запятнана, если мы, осудившие уже многих наших наместников за их преступления против перегринов в провинциях, оставим безнаказанным это преступление Гальбы. А что до распрей и трудностей их преодоления, то я скажу вам на это так, как говорил кельтиберским всадникам в год моего консульства. Рассудите в душах ваших - если вы сделаете что-то хорошее, приложив труд, то работа быстро закончится, а благодеяние ваше, пока вы живете, не исчезнет; но если с удовольствием вы сделаете что-то дурное, то удовольствие быстро пройдет, а дурное деяние останется с вами навсегда. Достойно ли сената и народа Рима отягощать свою честь и совесть дурными деяниями? Ради римской чести и ради блага нашего государства, я настоятельно требую, чтобы с бывшим претором Сервием Сульпицием Гальбой обошлись так же, как и с прежними осуждёнными сенатом алчными стяжателями...
Последний процесс о злоупотреблениях наместников был четыре года назад. Судили бывшего консула Луция Корнелия Лентула Лупа и двух бывших преторов по жалобам на их вымогательства в провинциях. И хотя никто не был ни казнён, ни выдан провинциальным перегринам, судебный процесс их практически разорил. Лентул потом поправил свои дела благодаря помощи влиятельной родни, а вот обоих бывших преторов цензоры на следующий год выгнали даже из всадников, да ещё и с переводом в эрарии, не допускавшиеся ни к военной службе, ни к должностям. Но это ещё что! Они-то хоть римское гражданство сохранили, а вот каково пришлось их предшественникам двадцать два года назад! Тогда судили как раз трёх бывших испанских преторов по жалобам обобранных ими испанцев. Оправдаться из них сумел один только Марк Титиний, а вот Публий Фурий Фил и Марк Матиен избежали осуждения лишь тем, что сами удалились в изгнание в союзные латинские города, дабы получить там местное гражданство, но навсегда потерять римское. Очень мутная была история и с гибелью всех троих, которую молва тоже связывала с карой разгневанных богов. А попав к Харону, уже не восстановишься в сословных правах, дождавшись более снисходительных цензоров! С тех пор никто больше не смел манипулировать ценами на принудительно поставляемое римлянам испанское продовольствие, на чём и наживались в основном прежние наместники - после того, как Катон ещё в своё консульство ликвидировал лазейку для махинаций с металлом испанских рудников. Ну и чем после этого набивать мошну приличному человеку? Только и остаётся, что войны ради наживы устраивать, на чём и погорел теперь он сам...
- Долг каждого честного римлянина перед государством - щедро поощрять добродетельных сограждан и беспощадно карать злодеев! - накалял страсти прямо таки упивавшийся своим красноречием и влиянием на сенат Катон, - Чтобы римляне и впредь пользовались достойным их уважением среди всех окрестных народов, преступный Сервий Сульпиций Гальба должен понести примерное наказание по всей строгости римского правосудия! - на несколько мгновений старый сенатор выдержал многозначительную паузу, а затем добавил ожидаемое, - А ещё я полагаю, что Карфаген... Кхе! Кхе! Ап... Ап... Апчхи! Кхе! Кхе! - старик закашлялся и согнулся пополам так, что с нижних скамей несколько сенаторов помоложе бросились к нему, подхватили под руки и вывели из курии.
- Что Карфаген должен быть разрушен! - закончил за Катона кто-то из верхних рядов, передразнив и его скрипучий старческий голос, отчего добрая четверть сената прыснула в кулаки.
- Hren tebe, a ne Karfagen, - едва слышно проговорили на непонятном языке за спиной у Гальбы и так же едва слышно рассмеялись.
Затем, как и всегда в таких случаях, слово взял Сципион Назика Коркул, великий понтифик и наиболее вероятный кандидат в принцепсы сената.
- Нужно ли мне повторять то, что я всегда говорю вслед за выступлением глубоко уважаемого всеми нами Марка Порция Катона?
- Не нужно! Знаем! Что Карфаген должен быть сохранён! - выкрикнули с верхних рядов, и теперь уже открыто расхохоталась добрая треть сената.
- Не хочу, чтобы мои слова были истолкованы как недостойное злорадство по поводу недуга старейшего из нас, но всё-же скажу их. Сам Катон, обвиняя обсуждаемого нами здесь Гальбу, упомянул о гневе богов. Но как тогда нам сейчас истолковать этот столь внезапный недуг почтеннейшего Марка Порция, помешавший ему закончить свою известную всем нам фразу? Не сами ли боги помешали ему закончить её, чтобы дать нам тем самым знак о своей воле? Теперь же закончим наше отклонение от существа дела и вернёмся...
- К нашим баранам! - выкрикнули сверху под хохот уже половины сената.
- К Сервию Сульпицию Гальбе, выслушавшему вместе со всеми нами обвинительную речь и имеющему по нашим справедливым законам полное право ответить на неё. Мы слушаем тебя, Гальба!
- Я выскажусь позже, - неожиданно заявил славившийся своим красноречием обвиняемый, - А пока я прошу почтеннейшее собрание выслушать моего свидетеля - Волния Марция Максима, римского гражданина из Испании.
- Этрусское имя, - заметили из средних рядов, - Он что, колонист из Италики или чей-то вольноотпущенник, посланный управлять рудником патрона? - в основном именно такие римские граждане проживали постоянно в Испании, и подавший эту реплику сенатор явно не был в восторге от необходимости выслушивать какого-то вольноотпущенника, с которым и плебейский трибун разговаривать не стал бы...
- Да, среди моих предков есть и испанские этруски, и турдетаны Бетики, а сам я - свободнорожденный римский гражданин, сын Гнея Марция Максима, вольноотпущенника Гнея Марция Септима, римского всадника, - ответил вызванный, один из сидевших за спиной Гальбы испанцев, крепко сложенный мужчина лет сорока в тунике с треугольным вырезом испанского типа и накинутой поверх неё римской тоге - на правильной латыни, но несколько замедленно и с заметным акцентом, - Постоянно я живу в Оссонобе...
- Столица дружественного нам турдетанского царства? - уточнил один из сенаторов с нижних рядов.
- Да, столица тартессиев. Как римлянин, ведущий свои дела и живущий у тартессиев, я служу в турдетанской армии...
- Верно, есть у нас такой договор с нашими турдетанскими друзьями, - подтвердил сенатор из средних рядов - тот самый, что и начал выяснение личности выступающего, - Довольно, Марций, мы поняли тебя и рады видеть согражданина из далёкой страны, но говори по существу дела.
- Здесь уже говорилось о гневе богов, - начал испанец, - Почтеннейший Катон считает, что боги разгневаны на бывшего претора Дальней Испании, но так ли это? Я не гаруспик и не авгур, а простой римский гражданин и сын простого римского вольноотпущенника, - сенаторы с нижних скамей прыснули со смеху, кивая друг другу на массивные серебряные браслеты и не менее массивную серебряную пектораль сына простого римского вольноотпущенника, - И не будь речь о молниях, я бы никогда не посмел оспаривать мнение столь мудрого и уважаемого человека, годящегося мне в деды по прожитым годам. Однако же, у нас в Оссонобе любой малый ребёнок знает, что если бог-громовержец разгневан на человека, он не пугает его молниями, а поражает сразу и насмерть. Но разве это произошло с бывшим претором? Будь это так - разве сидел бы он сейчас здесь, перед почтеннейшим собранием? - несколько сенаторов снова рассмеялись.
- Это, конечно, тоже важно, Марций, - заметил с усмешкой Назика, - Но ты ведь и сам признаёшь, что ты не жрец. Так предоставь толковать волю богов тем, кто понимает в божественных знаках побольше твоего, а сам расскажи нам о делах простых смертных.
- Как прикажешь, почтеннейший. Говорилось здесь и о жертвоприношении лузитанами коня и человека. Я мало понимаю в божественных знамениях, но я хорошо знаю лузитан. Этот обычай дикарей не всегда связан именно с войной. Насколько мне известно, так они ублажают своих богов и узнают их волю по любому вопросу, имеющему для них первостепенную важность. Но что для столь воинственного племени важнее войны? Я не говорю, что бывший претор Гальба безошибочно определил их намерения - только боги не совершают ошибок, а мы все - простые смертные и можем иногда ошибаться. Но я говорю с полной ответственностью, что в том положении, в котором находились эти лузитаны и веттоны, пускай и только что разбитые римлянами, но сохранившие оружие и силы сражаться, они не только могли, но и должны были узнать волю своих богов о том, как им поступить дальше и не попытать ли вновь переменчивого военного счастья. И любой хоть немного знающий их человек должен был бы заподозрить их в воинственных намерениях...
- Но ведь они же сдали потом оружие? - напомнил один из сенаторов - обвинителей Гальбы, - Разве это не означает, что их боги не велели им воевать?
- Может быть и так, - невозмутимо ответил испанец, - Если они сдали ВСЁ своё оружие. Но кто мог быть всецело в этом уверенным? Вот, допустим на миг, что идёт война, я в войске, мы побеждены, и кто-то заставляет меня сдать мой меч. Я не в том положении, чтобы отказаться, и сдаю его - тот, что висит на моей перевязи через плечо. Но означает ли это, что я безоружен? Даже вот под этой тогой, а при совсем уж крайней необходимости - даже под туникой - я легко могу припрятать кинжал или просто хороший нож или хотя бы запасной наконечник копья. А имея хотя бы нож и считаясь при этом безоружным и не представляющим опасности, разве не добуду я себе при необходимости новый меч у беспечного зазевавшегося врага? И это я говорю о случае, когда у меня только один меч и нет запасного. Но обычно я беру с собой в поход и запасной, а дома их у меня вообще три, и это только мои. Мой старший сын - ещё несовершеннолетний, но и для него у меня тоже уже припасён меч, который я подарю ему на совершеннолетие. Так вот, запасной меч, конечно, не спрячешь под туникой, но под тогой, - он оттянул край драпирующей его ткани, показывая, сколько там места, - Здесь и длинный галльский меч поместится, а наш испанский, который покороче, я с лёгкостью спрячу под солдатским плащом. Если это могу я, то вполне могут и варвары - хоть прямой гладиус, хоть кривую фалькату...
- Лузитаны и веттоны бедны, а хороший меч недёшев, - заметил тот же сенатор, - Ты же, Марций, хоть и называешь себя сыном простого римского вольноотпущенника, стеснённым в средствах не выглядишь, - несколько сенаторов рядом с ним рассмеялись, - Так зачем же ты равняешь себя с теми, кого только бедность и толкает на разбойничьи набеги?
- Простой кузнец-оружейник тоже беден по сравнению со мной или с тобой, почтеннейший. Но ради дела, которое кормит его и его семью, он откажет себе во всём, но обзаведётся хорошими молотом, наковальней и прочими инструментами. Меньше съест, меньше выпьет, дольше проносит старую одежду, но скопит на хороший инструмент ради лучшего будущего. А лузитан и веттонов кормит разбой, и хорошее оружие - инструмент кормящего их ремесла. Половина их - оборванцы, но почти у каждого неплохой меч или фальката и у любого хотя бы два ножа. Оружие - первое, чем обзаведётся беднейший из них после первого же удачного набега. Но есть и у них люди позажиточнее, да и просто богатые. У таких в доме не по одному мечу, как и у меня. Один сдадут - второй припрячут и снесут им голову беспечному победителю. Вот чего опасался претор Гальба. Может быть, он и ошибся, но с лузитанами и веттонами такая ошибка понятна и простительна. Как можно верить тем, кто ни во что не ставит заключённые ранее договоры?
- Ты не преувеличиваешь, Марций? Они, конечно, варвары, но разве варварам неведома честь?
- Дело не в этом, почтеннейший. Варвар, поклявшийся в чём-то за себя лично, умрёт, но свою клятву сдержит, и такой клятве варвара можно верить так же твёрдо, как и клятве римлянина. Ещё ни один из тех лузитан, с кем мне доводилось иметь дело, ни разу не обманул меня в том, что обещал мне лично от себя. Но нельзя верить тем их клятвам, которые они дают за других своих соплеменников - те не будут считать себя связанными той клятвой, которой не давали лично сами. Чтобы быть уверенным в исполнении ими договора, надо заключать его не только с их главным вождём, но и с подвластными ему вождями и со всеми их людьми. А иначе - всегда найдутся те, кто ни в чём не клялся и считает себя свободным от этого договора. Такова уж натура варваров...
Ввиду преклонных лет многих видных и уважаемых сенаторов-консуляров и связанных с этим возрастных недомоганий, замещающий отсутствующего принцепса Назика объявил перерыв в затянувшемся слушании, дабы страждущие могли облегчиться. Почтенные консуляры гуськом засеменили в отхожее место, заставив прыснуть в кулаки сенаторов помоложе, подобных проблем ещё не наживших. После них, не торопясь, зашли и Гальба со своим свидетелем.
- Ну, Волний Марций Максим, ты меня удивил! - сообщил патриций испанцу, устраиваясь поудобнее на толчке, - Для неотёсанного провинциала, да ещё и варварского происхождения, ты выступил блестяще! Конечно, тебе не хватает школы риторики, а вот будь у тебя хороший учитель - ты вполне мог бы посоперничать в красноречии с Катоном, а после некоторого опыта - так, пожалуй, что даже и со мной. Но - плевать на риторику. Ты и без неё меня спас, и я этого не забуду...
- Прежде всего не забывай о богах, Гальба. Дважды они предостерегали тебя от непоправимых ошибок, на третий - могут уже и разгневаться. Я ведь не шутил и не выдумывал, когда говорил о характере громовержцев, и напрасно ты испытывал их терпение. И пока-что я тебя ещё не спас - окончательно спасёшь ты себя уже сам. Если не наделаешь глупостей. Одеться назавтра ещё проще и скромнее и привести с собой своих малолетних детей ты, конечно, уже додумался?
- Ты читаешь мысли?
- Мыслей я не читаю. Но, зная тебя, догадаться нетрудно. Обвинений в алчности не отвергай - твоя алчность известна всем. Признавай и винись, сама по себе она - не столь уж тяжкое преступление...
- А более тяжкого теперь никто не докажет - ты удачно ввернул довод насчёт простительности ошибки. Сперва я решил было уже, что ты меня топишь, но потом понял, что только так и нужно. Как раз этим ты меня и спас...
- Ты - большая дрянь, Гальба. Ты - ОЧЕНЬ большая дрянь, и не думай, что мне доставило удовольствие избавлять тебя от полностью заслуженной тобой кары. Но ты - не самая худшая дрянь в Риме, и ты - нужная и полезная для нас дрянь.
- Ещё бы! Самых лучших рабов вы купили у меня, считай, за бесценок!
- И спасли их этим от ваших рудников.
- Скажи ещё, что вы об облегчении их участи заботились!
- Мы заботились о наших собственных нуждах, но на наших рудниках - даже на рудниках - рабы не мрут подобно мухам, как на ваших. Кто работает хорошо - зарабатывает свободу.
- Я рад за них и за то, что пристроил их в хорошие руки! - ухмыльнулся бывший претор, - Чем ещё я могу помочь вам?
- Для начала - где вы прячете Рузира?
- Зачем он вам? Обычный беглец, отрёкшийся от турдетанского трона и получивший убежище в Риме как простой римский гражданин...
- И подставивший вместо себя под удар всю свою семью.
- Которую вы с удовольствием пустили на дно вместе с кораблём, думая, что топите и его.
- Без удовольствия, Гальба, да и тебе ли пенять нам этим? Ты сам политик и понимаешь, что так было нужно. Царь, отказавшийся присягнуть своему народу в том, что будет неукоснительно соблюдать законы...
- Законы надо соблюдать, - наставительно подчеркнул Гальба, даже указующий перст воздев к потолку отхожего места, - Закон может быть плох, но это закон. Но чтобы ЦАРЬ присягал в чём-то своим подданным...
- Для тебя царская власть - что-то вроде вашего империума, только пожизненная и наследственная?
- Разумеется! А какой же ещё быть царской власти? Мы и определяем империум, как власть, равную царской, ограниченную только по сроку.
- У нас - не так. У нас - царь для царства, а не царство для царя. Рузир не понял и не принял этого и пожелал власти наподобие вашего империума. Вот за это на него и разгневались наши боги. В отличие от тебя - на него УЖЕ разгневались...
- Хорошо, не будем препятствовать воле бессмертных и всемогущих богов, - хмыкнул патриций, демонстрируя как завидную догадливость, так и не менее завидное самообладание, - Я пришлю к тебе раба, который покажет тебе нужный дом. И я не обижусь, если ваши боги покарают и его за излишние зрение и слух...
- Не суди о нас по себе - мы не убиваем без необходимости. Прикажи ему слушаться нас, и он вернётся к тебе живым и не знающим ничего лишнего.
После перерыва слово в защиту Гальбы взял консуляр Квинт Фульвий Нобилиор, ставший его другом и союзником на почве общей вражды к группировке Катона, но это были уже внутрисенатские дрязги, присутствия испанских свидетелей не требующие и им самим уже не интересные.
- I kak oni tolyko, mlyat, viderzhivayut etu gryobanuyu zharu! - пожаловался Волний Марций Максим соплеменнику, прямо под портиком у входа в сенатскую курию сбрасывая на руки рабу тяжёлую шерстяную тогу и набрасывая с его помощью лёгкую полотняную.
- Ti lovko sdelal Katona! - одобрил его спутник, - Tepery u Karfagena horoshie shansi. I hren kto chego zametil!
- Не хватало ещё, чтобы заметили, - хмыкнул Волний, перейдя на турдетанский - они уже спустились на Форум, и их тут же взяла в "коробочку" их турдетанская охрана.
- И всё-таки зря ты спасаешь эту мразь, досточтимый, - буркнул с сильным лузитанским акцентом один из бойцов, молодой чернобородый крепыш, - За то, что он натворил...
- А что он натворил? Брось, Вириат. Гальба - не самая большая мразь в этом городе и в этом государстве. И эта мразь только что сдала мне со всеми потрохами Рузира. Ты ведь тоже понимаешь, как опасен нам бывший царь, пока он жив? А Гальба... Есть ещё кое-какие причины, по которым он должен жить и продолжать карьеру... А что до твоих соплеменников и веттонов - если совсем уж начистоту, Вириат, то не обижайся, но задницу вам надрали по заслугам. Кто звал вас в Бетику? И так ли вы вели себя там, как подобает приличным гостям в приличном доме? И уж мне-то не рассказывай, как вы собирались мирно и честно трудиться на выделенной вам земле, гы-гы!
- Вириат, ты говоришь с человеком, отец которого создавал наше государство и предвидел грядущее, - наставительно заявил лузитану старший охраны, - Всё, что мы делаем, делается по его замыслам...
- Брось, Турраний, - остановил его Волний, - Мой отец жив и в добром здравии, а вы уже ваяете из него непогрешимого бронзового идола. Он знал только наше тайное ПРОРОЧЕСТВО, в котором не так уж и много предсказано, а все мелочи нам приходится импровизировать на ходу. С детства надоело, ещё со школы - Волний, не выражайся, Волний, не хулигань, Волний, ну как ты можешь так себя вести, у тебя ТАКОЙ отец, а ты... Можно подумать, эти школьные учителя знают моего отца лучше, чем я сам, гы-гы!
- А каков он на самом деле?
- А что, по мне не видно? Такой же циник, похабник и раздолбай, как и я...
Весна 146 г. до нашей эры, Северная Африка, Карфаген.
- Вот это порт! - поражённо воскликнул семнадцатилетний Турмс, вглядываясь в небывалую по его понятиям гавань Карфагена. Нет, он, конечно, многократно слыхал о ней, изучал в школе, сам даже её схему мелом на доске рисовал, отвечая урок, но вот так, собственными глазами - видел впервые.
- Да, это и есть знаменитый карфагенский Котон, - подтвердил его отец, рослый и крепкий мужчина в возрасте слегка за сорок, - Двести двадцать сухих доков для боевых кораблей величиной с квинкерему.
- Не многовато ли для жалкого десятка трирем?
- Ну, так было не всегда. Да и теперь, как видишь, скоро будет уже совсем не так...
В доках круглой военной гавани - как внешнего круга, так и Острова - кипела работа. Стучали топоры и долота, визжали пилы, яростно переругивались на своём финикийском языке плотники-пуны, иногда даже чуть ли не в драку бросаясь на свой финикийский манер - да попади такой бузотёр в нормальную турдетанскую бригаду судостроителей, так в первый же день был бы молча и деловито избит до полусмерти. А на второй раз, если бы не поумнел и не угомонился - так же молча и деловито убили бы. Каждый свободный турдетан к северу от римской Бетики носит меч или фалькату, а среди вооружённых людей наглое поведение чревато. Потому-то, наверное, и не принято ношение оружия среди граждан Карфагена, что иначе эти крикливые стервецы давно перебили бы друг друга. Обезьяны! Ну как есть обезьяны! Безоружные же - ничего, терпят наглость друг друга, да ещё и ухитряются как-то работать споро и слаженно. Как сейчас, например, строя корабли для римского флота...
Наблюдая за работой финикийских судостроителей, отец и сын негромко обсуждали их неприемлемые и смертельно опасные в среде испанских иберов манеры на турдетанском языке, явно наиболее привычном им, но накинутые поверх их лёгких тонких туник тоги выдавали в них римских граждан. Хвала богам, тоже лёгкие, полотняные, да ещё и покороче и поуже официальных. В тех - тяжёлых шерстяных, да ещё и полноразмерных - под здешним африканским солнцем можно было бы вообще изжариться. И как только в них выдерживают эту жару НАСТОЯЩИЕ римляне?
А Котон и в самом деле поражал. Меньше александрийской гавани, гораздо меньше, но та ведь образована самой природой, и лишь слегка доработана людьми, а порт Карфагена - целиком и полностью создан человеческими руками. Отсюда его меньшие размеры, но отсюда же и его величайшее удобство. Уже сейчас в его прямоугольной коммерческой части восстанавливается прерванная было войной торговля, хотя всего несколько дней назад в городе ещё шли бои...
- А вот и наш герой! - раздалось сзади на латыни, - Приветствую тебя, Турмс Марций Максим!
- Это Тиберий Семпроний Гракх, военный трибун, отец, - представил сын своего знакомого тоже по-латыни, заодно давая и тому понять, кто перед ним.
- Приветствую и тебя, почтенный Волний Марций Максим! - сразу же сориентировался молодой римлянин, ровесник Турмса, - Ты вправе гордиться своим сыном - если бы не его помощь, вряд ли мне довелось бы заслужить мой "зубчатый" венок! Жаль, что наши законы не предусматривают специальной награды за тайное проникновение во вражеский город по подземному ходу! Но я доложил обо всём дяде, и подвиг Турмса тоже не останется без достойной его награды!
- Если так - я рад за моего оболтуса, - усмехнулся отец названного, - Раз уж герой Рима и племянник самого Сципиона Эмилиана готов похлопотать за него - он далеко пойдёт.
- И всегда буду готов! - заверил римлянин, - Семпронии Гракхи не забывают сделанного им добра! Благоволения богов и удачи вам обоим!
- И всё-таки я у тебя оболтус! - заметил Турмс снова по-турдетански, когда римский военный трибун, откланявшись, ушёл по своим делам.
- А кто же ты ещё? - хмыкнул его отец, - Храбрый, удачливый, хвала богам, неглупый и осмотрительный в больших и серьёзных делах, но в том, что кажется тебе по молодости и неопытности пустяками - оболтус оболтусом. Мало я тебя в детстве ремнём драл! Но в эти дни - тут твой новый приятель прав - для оболтуса ты отличился очень даже неплохо, и тобой в самом деле есть за что гордиться! - и снова эта его извечная усмешка...
Вот в этом весь его отец! Хоть и видно же прекрасно, что шутит, а на самом деле доволен им, но он ведь и сам любит повторять, что во всякой шутке есть лишь доля шутки. А ведь дело-то сделано немалое и нешуточное! И, судя по отцовской усмешке, гораздо более сложное и таинственное, чем ему представляется. Отец всегда знает гораздо больше, чем говорит вслух. Откуда, например, ему известно о том потайном подземном ходе под крепостной стеной Мегары? Да и вообще, при известии о многих вполне заурядных и естественных, казалось бы, событиях, он таинственно усмехается, будто знает какую-то неведомую другим тайную подоплёку. В последние годы так оно и бывало практически каждый раз, когда приходили очередные новости из Африки.
Война, которую римляне называют Третьей Пунической, оказалась неожиданностью для всех. Престарелый карфагенский суффет Бостар Адонибалид, с которым у их семьи ещё со времён молодости деда были давние дела и связи, вёл продуманную и взвешенную политику. Не горячась и сдерживая железной рукой разнузданную горячность городской черни - вот этой, финикийской, способной довести до белого каления самого уравновешенного человека - он строго соблюдал старинный мирный договор с Римом. Даже восемь лет назад, когда терпение вожаков черни лопнуло, и они потребовали войны против вконец обнаглевших нумидийцев, старый суффет подавил бунт и не дал разразиться войне, на ведение которой город не имел права без согласования с Римом. Вместо этого он направил в Рим посольство с просьбой о защите от жадного до карфагенских земель Масиниссы. Как и следовало ожидать, покровительствующий нумидийцу Рим помощи Карфагену не оказал, послав вместо этого на следующий год сенатскую комиссию во главе с Марком Порцием Катоном, к городу весьма недружелюбным. И хотя даже этот давний недруг Карфагена не сумел обосновать законности очередных территориальных захватов нумидийского царя, вернуть захваченное он его тоже не заставил, заявив, что "уже слишком поздно противостоять" свершившемуся захвату. Более того, вернувшись из Карфагена в Рим, Катон рассказал сенаторам о богатстве города и показал им вывезенные оттуда крупные сочные смоквы, после чего заявил, что богатый Карфаген опасен Риму и потребовал его окончательного уничтожения. После этого на каждом заседании сената любую свою речь по любому из обсуждаемых в сенате вопросов он стал как попугай заканчивать одной и той же фразой: "Кроме того, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен!"
И тогда старик Бостар, подавив очередной бунт рассвирепевшей карфагенской черни, едва не развязавшей войну и успевшей даже собрать ополчение во главе с Гасдрубалом Боэтархом, провёл через Совет Ста Четырёх решение о добровольном переходе города и всех всё ещё принадлежащих ему земель под власть Рима. Нелегко провёл, с большим трудом, ведь ни плодороднейшими угодьями с римлянами делиться, ни в прибыльную торговлю римсих купцов впускать никому не хотелось категорически. Пришлось и олигархов прижать, чтобы продавить всё-таки спасительное для города, но весьма непопулярное решение. Раз чужую землю Рим защищать не хочет, хоть и обещал это при заключении мира, так пусть тогда свою защищает. Тогда Рим отклонил это предложение, сославшись на то, что Карфаген всё ещё не выплатил до конца наложенную на него после войны контрибуцию - послов Бостара даже обвинили в попытке уклониться от оставшихся выплат, ради чего якобы город и просится в римское подданство. Но пять лет назад, выплатив Риму наконец последний взнос, суффет повторил просьбу, мотивируя её страхом горожан перед захватом Масиниссой теперь уже самого Карфагена. Дебаты в сенате по этому вопросу развернулись нешуточные, ведь земли-то были богатейшие, торговля прибыльнейшая, и налоги с новой провинции пошли бы в римскую казну несметные. Если, конечно, не разрушать города, как долдонит авторитетный, но давно уже всех раздражавший старый брюзга Катон, а просто послать туда претора с легионом и занять его и окрестности, как просят и сами пуны. Как ни странно, неожиданно воспротивился и принцепс сената Сципион Назика, считавший, что Карфагену нужно не только оставить независимость, но даже и разрешить ему наконец усилиться, дабы вновь стать для Рима хоть каким-то соперником, способным держать Республику в должном тонусе. В результате вопрос утонул в дискуссиях, а пока, до принятия окончательного решения, ноющим о нумидийской угрозе карфагенским послам кинули кость, дозволив наконец городу вести оборонительные войны и обязав Масиниссу передать Карфагену в качестве компенсации за последний захват два десятка обученных боевых слонов с погонщиками и впредь восполнять карфагенские потери в слонах до этого количества. Правда, превышать эту численность элефантерии городу тоже строго-настрого запретили, как и оснащать эти два десятка бронёй и башенками для лучников, но разве это главное? Никто и не собирался выводить эти жалкие два десятка против многих десятков слонов Масиниссы. Главным было то, что теперь у Карфагена снова есть и будут собственные слоны, которыми можно обкатывать свою кавалерию, приучая лошадей не бояться этих толстокожих хоботных гигантов. По рассказу побывавшего как раз в то время в Риме отца, Катон орал, брызгал слюной, топал ногами и обвинял весь сенат - ну, кроме своих сторонников, конечно - в измене Республике и народу, но его быстро заняли очередным судебным процессом - против бывшего претора Дальней Испании Сервия Сульпиция Гальбы - было за что. Новое посольство Бостара просило позволения увеличить и флот Карфагена - хотя бы до шестидесяти боевых кораблей, стандартной карфагенской эскадры в лучшие для города времена. Но тут уж почти весь римский сенат вскинулся на дыбы, испугавшись даже такого соперничества на море. Мало ли, сколько там боевых кораблей у Нумидии? Это же нумидийцы, всеобщее морское посмешище, а вот пуны - это пуны. Что ж, пришлось удовольствоваться милостиво пожалованными от римских щедрот нумидийскими слонами...
Но конечно же, по настоящему главным достижением были не слоны, а само позволение наконец-то ЗАЩИЩАТЬСЯ! Даже вечно недовольная городская чернь теперь не на шутку зауважала сумевшего таки решить самый злободневный за последние полвека вопрос суффета. Как раз тогда отец, привёзший это известие, сказал, что теперь Карфаген спасён, поскольку у Рима больше нет и не может возникнуть законных поводов для Третьей Пунической войны.
И всё-таки она разразилась, хотя и не такая, как опасались в семье. Известие о переменах в карфагенской политике Рима доконало старика Масиниссу, которому было уже за восемьдесят. Все полвека своего правления Нумидией он мечтал превратить её в великую державу - внедрял хорошо организованное земледельческое хозяйство, формировал обученную по римскому образцу армию, строил флот, и окончательной целью ставил для себя втайне захват и присоединение к своему царству богатого и культурного Карфагена. И тут - ТАКОЕ! Плевать на право финикийцев защищаться, у него уже три легиона тяжёлой линейной пехоты и три тысячи постоянной конницы, не говоря уже о никуда не девшемся ополчении подвластных племён! Но их просьба о римском подданстве, которая теперь ВСЕРЬЁЗ рассматривается в римском сенате! На то, что Рим "подарит" ему Карфаген, нумидийский царь и раньше-то даже не надеялся, весь расчёт был на внезапный наскок, захват города и постановку Большого Брата перед уже свершившимся фактом, но теперь-то на богатейший город уже наверняка пускает слюну сам великий и непобедимый Рим! Это же крах всех надежд! От такого горя не по стариковски здоровый и крепкий Масинисса как-то в одночасье сдал, слёг и вскоре умер. Унаследовавший от него нумидийский трон Миципса тоже как-то поразительно быстро подмял под себя братьев-соправителей Гулуссу и Мастанабала - не иначе, как ещё при жизни Масинисса подготовил всё для единовластия старшего сына, и Рим, всё-же несколько обеспокоенный небывалым усилением Нумидии, опоздал с вмешательством в вопросы нумидийского престолонаследия. И при этом известии отец тоже таинственно усмехался, будто знал заранее, что именно так всё и будет. А может, действительно знал? Все эти многочисленные поездки - его и его друзей - то в Гадес, то к Бохуду, полудикому царьку Мавритании, который и столицы-то постоянной не имел, и его требовалось всё время разыскивать, то в Цирту к Масиниссе, то в Утику к тамошней родне, то в сам Рим - к влиятельнейшему патрицию, принцепсу сената и патрону турдетанского царства Сципиону Назике. И всё якобы по чисто турдетанским делам, да только всякий раз царскому совету в Оссонобе предшествовало тайное совещание в особняке деда Максима, с которого отец возвращался усмехающимся с особой таинственностью. Затем следовали эти поездки, после которых нередко происходило что-то НЕПРАВИЛЬНОЕ - в полезных для турдетан, но малосущественных для средиземноморской Ойкумены мелочах, а в основном и главном всё шло так, как и ДОЛЖНО быть.
Одной из таких НЕПРАВИЛЬНОСТЕЙ стала и ситуация в Нумидии. Едва приняв бразды правления, новый нумидийский царь собрал войско и вторгся на территорию Карфагена. И на сей раз главные силы нумидийцев даже не задерживались на штурм и взятие мелких пунийских городков, а неудержимой лавиной катились к самому Городу. Изгнав четыре десятка родственников и сторонников царского семейства, горожане снова выбрали военачальником Карталона Боэтарха и постановили вновь нанять враждебных царям нумидийцев Аркобарзана, внука Сифакса, чему на сей раз Бостар и не думал препятствовать. Но многочисленная конница Миципсы опрокинула конницу Аркобарзана, а его слоны рассеяли ещё не обкатанную слонами карфагенскую конницу, после чего пехоту, боясь попасть в окружение, Карталон Боэтарх отвёл и сам. Осада Карфагена нумидийцами представлялась теперь неизбежной, и в дело наконец вмешался Рим. Старик Бостар был уже при смерти, но новое посольство к римскому сенату возглавил его сын Малх - всё с той же просьбой о приёме Карфагена в римское подданство. В разгар дебатов сорвал голос, тяжело заболел и слёг - рассказывая об этом, отец снова таинственно усмехался - давно уже всем надоевший своим брюзжанием Катон, и некому - из обладающих достаточным авторитетом, чтобы к ним прислушались - оказалось требовать разрушения Карфагена, так что спор в сенате был лишь об одном - принять город под римскую власть со всеми вытекающими из этого выгодами или просто защитить маленькое и дружественное Риму мирное государство от воинственных варваров. На решение послать в Африку армию эти разногласия никак не влияли, так что и задержки с его принятием не вызвали. Вот так и началась эта Третья Пуническая война - не против Карфагена, но всё равно из-за него...
Три года назад в Утике высадилась римская армия, возглавляемая сразу обоими консулами - Луцием Марцием и Манием Манилием. Четыре легиона, не считая когорт и кавалерийских ал многочисленных италийских и сицилийских союзников! Что могли противопоставить такой силе нумидийские дикари? Увы, сила оказалась дутой. Слишком давно у Рима не осталось по настоящему серьёзных противников, в войнах с которыми его легионы могли бы поддерживать и наращивать свой боевой опыт. Давно вымерли или состарились ветераны Второй Пунической, руками которых одерживались прежние громкие победы, и некому было в набираемых и вскоре распускаемых легионах сохранить и передать молодому пополнению прежнее мастерство. В результате оказалось, что хвалёные римские легионы в настоящем бою почти ничем не превосходят смехотворные горе-легионы нумидийцев, навык борьбы со слонами утрачен полностью, а конница не в состоянии достойно противостоять даже ополченческой, не говоря уже о регулярной. Как ни смешно, но только поддержка выведенного на помощь римлянам карфагенского ополчения того же Карталона Боэтарха, да переход на их сторону двух недовольных царём нумидийских вождей с сильными конными отрядами, спасли консулов от полного разгрома. Это был неслыханный конфуз! Римляне перешли к обороне и оказались прижатыми к морскому берегу. К счастью, римский флот, тоже подрастерявший прежнее боевое мастерство, оказался всё-же получше нумидийского, да и помногочисленнее, так что блокировать римскую армию и уморить её голодом варварам не удалось. Консул Луций Марций вскоре отбыл в Рим для проведения новых консульских и преторских выборов, а командовать африканской армией - в ожидании нового консула следующего года - остался Маний Манилий. Без коллеги дела у него пошли ещё хуже прежнего - вылазка на оперативный простор обернулась тяжёлым поражением, и лишь отчаянная атака военного трибуна Сципиона Эмилиана, да поддержка кавалерийского отряда Гимилькона Фамеи из Карфагена спасли изрядную часть армии от окружения и гибели. Даже Катон, незадолго до того, казалось бы, выздоровевший и вновь начавший посещать заседания сената, при всей своей неприязни к Сципионам, отметил, что наследник этого рода - единственный из римлян, кто воюет достойно. Тем не менее, инициатива военных действий оказалась полностью перехваченной командовавшим нумидийскими войсками царским братом Гулуссой, а сам царь Миципса подступил к городу, осадив его с суши. Хвала богам, у нумидийцев не было мощных осадных машин, иначе и на приступ пошли бы! Новый консул Луций Кальпурний Пизон оказался не лучше предшественника, и после отбытия в Рим сменённого и решившего избираться эдилом на следующий год Сципиона Эмилиана дела пошли ещё хуже - сказывались как бездарность командования, так и катастрофическая нехватка лёгкой конницы.
В этот момент консул запросил подкрепления отовсюду, откуда только возможно. Даже Митридат Понтийский прислал несколько боевых кораблей и вспомогательных отрядов - что уж тут говорить о союзниках, живущих поближе к месту событий? По просьбе претора Дальней Испании турдетанский царь Миликон Второй направил в Африку три кавалерийских алы и пять когорт Второго Турдетанского легиона. Союзническим префектом над этими пехотными когортами по требованию Миликона претор утвердил местного римского гражданина Волния Марция Максима, отца Турмса. А одной из кавалерийских ал, Первой Лузитанской, командовал бывший лихой и удачливый вожак лузитанских разбойников Вириат, как раз за год до того переманенный отцом на турдетанскую службу вместе со всей своей бандой, как раз и составившей основной костяк его лузитанской алы. Отец, вернувшийся как раз перед тем из Рима, говорил тогда, что он избавил царя от сильной и долгой головной боли...
В том прошлом году Турмс как раз заканчивал Корпус - ИХ заокеанское высшее учебное заведение - и справлял совершеннолетие, а на этот год прибыл в Африку во главе Третьей турмы Шестой Турдетанской алы в составе присланного их царём дополнительного турдетанского контингента. Испанская кавалерия показала себя в прошлогодней кампании с наилучшей стороны, и новый консул, которым совершенно неожиданно даже для себя самого оказался избранным прославленный Сципион Эмилиан, попросил увеличить её численность в Африканской армии. Разумеется, сразу в бой свежее пополнение никто не бросил - сперва их обкатали десятью переброшенными морем из Карфагена слонами, которые не показались Турмсу такими уж грозными. Здоровенные, конечно, и лошади их боятся, но как раз от этой напасти их и лечили обкаткой. А потом пошли наконец и бои, в которых преимущество в хорошо обученной регулярной коннице оказалось теперь у римлян с союзниками. В ходе этих боёв получил тяжёлое ранение Гулусса, а Миципсе пришлось снять осаду с Карфагена и развернуться против римской армии. Но вскоре и он понёс такие потери, что был вынужден отступить, и ясно было уже, что исполнить полувековую мечту покойного Масиниссы и захватить Город ему не суждено. Ближе к осени отряды нумидийцев были оттеснены почти к тем исходным рубежам, с которых они и начали своё вторжение. Консул уже вынашивал план похода на Цирту, который наверняка вынудил бы нумидийского царя просить мира.
Тут-то и случилась неожиданность - самая настоящая, надо полагать, судя по тому, что вечно усмехающийся при подобных новостях отец на сей раз не был весел. Пока лояльные и дружественные Риму пуны сражались в чистом поле вместе с римлянами против нумидийцев, вдруг произошёл переворот в самом Карфагене. Пробравшийся тайком в город настроенный пронумидийски и изгнанный за это олигарх Ганнибал Скворец подбил на измену Гамилькара Самнита и двух Гасдрубалов - Нумидийца, служащего Карфагену племянника Миципсы, и Боэтарха, популярного среди городской черни и руководившего ополчением в несостоявшейся войне против Масиниссы шесть лет назад. С его помощью заговорщики, к которым примкнуло немало потерявших свои земли латифундистов, взбунтовали чернь и захватили власть в городе, после чего объявили о союзе Карфагена с Нумидией и о священной войне с римскими захватчиками. Отец, узнав об этом, долго и заковыристо ругался по-ИХНЕМУ, чего раньше при посторонних никогда на памяти Турмса себе не позволял...
Вот как раз при осаде и штурме захваченного бунтовщиками города Турмс и отличился. Что такое крепостные стены Карфагена - это надо было видеть собственными глазами. Во всей средиземноморской Ойкумене едва ли найдётся ещё один город, столь же хорошо укреплённый. Три ряда крепостных стен защищают Карфаген со стороны перешейка, и каждая последующая выше и мощнее предыдущей!
Хвала богам, захватившая власть в городе чернь в первую очередь устремилась грабить олигархические особняки Мегары, и это дело оказалось для неё поважнее, чем охрана каких-то городских стен. Опомнились мятежники лишь тогда, когда римляне и их карфагенские союзники, оправившись от изумления и досады, стремительным наскоком захватили низкую внешнюю, а затем, на плечах у бегущего противника, и среднюю стену. Увы, внутренняя стена, самая мощная, оказалась готовой к обороне, и попытка взять нахрапом и её имела вподне закономерный и предсказуемый результат. Вовсе не обязательно быть матёрым профессиональным воином, чтобы отразить штурм ТАКОЙ стены. Готовясь защищать Карфаген от нумидийцев, а не штурмовать его, Сципион Эмилиан не привёз с собой тяжёлых осадных машин, и защитники города имели куда лучшую артиллерию, чем осаждающие. Ещё один приступ, хоть и был подготовлен получше первого, тоже окончился неудачей, а потери были таковы, что консул запросил тяжёлые баллисты из Сиракуз и перешёл к правильной осаде в ожидании их прибытия. Но и в Сиракузах готовых орудий такой величины не оказалось, да и более полувека уже прошло после смерти гораздого на их конструирование и постройку Архимеда. Пока разыскивали старые чертежи и расчёты великого сиракузца, пока строили чудовищные машины - остаток осени и зима прошли практически в бездействии. Ну, построили разок таран и попытались высадить им ворота, потом пару осадных башен соорудили, дабы с них ворваться на стены - в обоих случаях мятежники размочалили осадную технику каменными ядрами из баллист и сожгли её остатки зажигательными. А попытку сделать подкоп римляне и сами бросили, едва начав - долбить кайлами скальное основание мыса, на котором стоял Карфаген, было всё равно, что прямо на земле нарисовать яркой краской специально для противника место и направление подкопа. Наступила весна, в Риме выбрали новых консулов, а машины из Сиракуз всё не прибывали, и Сципион Эмилиан уже всерьёз опасался, что плоды его трудов могут достаться прибывшему из Рима на готовенькое сменщику...
Вот при этих-то крайне невесёлых для римского командования обстоятельствах отец и раздобыл где-то карту с обозначенным на ней потайным подземным ходом в город. Осторожная разведка показала правильность карты и незатопленность хода грунтовыми водами, а аккуратные расспросы среди "своих" карфагенян - полную неосведомлённость о нём жителей города. Это был шанс, представлявшийся подарком Фортуны, от которого немыслимо было отказаться. Утопающий хватается за соломинку, и отцовское условие - в Карфаген по этому ходу проникают турдетаны, а римляне и их прочие союзники штурмуют стены с фронта - не показалось римскому консулу, а точнее - уже проконсулу, чрезмерным. Два дня к исходному рубежу будущего приступа стягивались намеченные для участия в нём римские и союзные отряды, подвозились все мало-мальски мощные баллисты, готовились штурмовые лестницы и спешно достраивались три новых осадных башни, и всё внимание защитников города было приковано к этой явно штурмовой группировке, намерения которой понял бы и малый ребёнок. На непонятную суету бесполезной в предстоящем приступе конницы никто не обращални малейшего внимания, и исчезновение спешенного сводного отряда отборных бойцов из всех турдетанских кавалерийских ал осталось не замеченным.
Уже ранним вечером дня, предшествовавшего приступу, первые группы отряда, в числе которых были и Турмс с его однокашниками, соблюдая максимально возможную тишину, скрытно проникли подземным ходом во двор разведанного ранее заброшенного мегарского особняка, давно уже пустовавшего и внимания грабившей Мегару черни не привлёкшего. В нём и накапливались, принимая ночью пополнение - оставшуюся часть пяти турм его алы при трёх пулевых полиболах на носилках и пять турм лузитанских лучников Вириата. Ближе к полуночи к крепостной стене Мегары двинулись с фронта, стараясь не шуметь, передовые отряды римлян. Их заметили, началась яростная перестрелка, нападающие бросились к стене уже открыто, приставили лестницы, полезли, их встретили копьями и камнями, лестницы опрокинули - мало кто уцелел из участников той первой ночной атаки. Ничуть не обескураженный этой неудачей Сципион Эмилиан отдал приказ о начале общего приступа. К стенам двинулись прикрывшиеся скутумами "черепахи" легионеров, а вся камнемётная артиллерия осаждающих принялась осыпать стены маломощным, но густым градом ядер. Мятежники отбивали одну атаку за другой, и к утру подступы к штурмуемому участку мегарской стены были уже усеяны убитыми и тяжелоранеными атакующими...
Тут-то и проявил себя тайно проникший в город отряд спешенной турдетанской кавалерии. Проконсул как раз послал в очередную атаку свежие силы и все три осадных башни, а на помощь оборонявшим стену хорошо экипированным, но немногочисленным ополченцам мятежников устремилась толпа поддерживавшей их карфагенской черни. Ей-то и ударили в бок все три пронесённых в Мегару пулевых полибола. Против тяжёлой линейной пехоты, со щитами и в доспехах, они были бы малоэффективны, отчего и не получили широкого распространения, но легковооружённых, да ещё и с близкого расстояния, они разили наповал. А кроме них ведь не оставались без дела и луки - составные лузитанские и цельнороговые турдетанские, а затем в дело вступили и клинки - знаменитые испанские клинки, способные отсечь при удачном ударе голову вместе с плечом и рукой. Захлебнувшаяся собственной кровью толпа разбежалась, вместо ожидаемого сильного подкрепления защитники стены получили лишь малочисленных насмерть перепуганных паникёров, вопящих, что половина Мегары уже в руках врага, и умоляющих помочь и спасти их самих. А к турдетанам уже спешило их собственное подкрепление - во двор особняка выбирались из подземного хода легионеры Первой когорты Второго Турдетанского легиона, а снаружи в галерею уже начинала втягиваться и Вторая когорта. Обезопасив свой собственный тыл, спешенная испанская кавалерия сама атаковала с тыла карфагенских мятежников. У каждого из командиров турдетанских турм была схема расположенных в толще стены помещений. Ворвавшись в них, турдетаны быстро очистили их от противника, а затем командиры турм - в большинстве своём однокашники Турмса - взяв с собой лишь самых лучших солдат и поручив остальных декурионам, пробились в ближайшую крепостную башню. Там пришлось пострелять - благо, ИМ - было из чего. На верхнюю площадку захваченной башни, с которой прекрасно простреливался длинный участок стены до соседней башни, втащили полибол и обстреляли из него и луков защищающих стену мятежников, проредив их при этом на добрую половину. К стене тем временем как раз подкатилась первая из римских осадных башен, и из неё по переброшенному на зубчатый парапет мостику с торжествующим рёвом хлынули римляне. Турмс едва не сорвал голос, пока докричался до увлёкшегося своим делом расчёта полибола, дабы угомонились и не зацепили ненароком уже спрыгнувшего на стену римского военного трибуна - некоего Тиберия Семпрония Гракха.
Дальше всё пошло так, как и ДОЛЖНО было. Римляне и их карфагенские союзники ворвались наконец в Мегару, мятежников выбили из неё в Старый город, а высаженные флотом десанты, пользуясь паникой, захватили стену Котона и заняли гавань, от которой подошедшие им на помощь легионеры вырвались на оперативный простор рыночной площади. На несколько дней затянулась зачистка узких улиц и многоэтажных инсул Старого города, в которых мятежники, зная об ожидающей их участи, оборонялись до последнего. Мирные жители сгонялись на площадь, где их сортировали представители восстановленной законной карфагенской власти, отделяя случайно застигнутых мятежом добропорядочных граждан от закоренелых смутьянов. Первых потом распустили по домам, вторых ожидала - в лучшем случае - поголовная продажа в рабство. Стон и плач доносились и из кварталов поддержавшей мятежников черни, и из роскошных особняков возглавлявших этот мятеж олигархов, и всего лишь несколько человек - все из командного состава турдетанского контингента - ЗНАЛИ, какой судьбы избежал весь полумиллионный город ...
- Так всё-таки, папа, откуда ты взял эту карту подземного хода?
- Откуда, откуда... Не догадываешься? Сам же и нарисовал - по памяти.
- Сам? Так ты, значит, знал о нём?!
- Ещё бы мне не знать! Я родился в этом городе и часто бывал в нём позже, когда мы переселились в Испанию. Мне было столько же лет, сколько и тебе сейчас, когда мой отец - дед Максим - показал его мне.
- А дед Максим откуда о нём знал?
- Его выдолбили в скале по приказу твоего прадеда Арунтия, отца бабушки Велии, моей матери. Мы уже знали ПРОРОЧЕСТВО и претворяли в жизнь наш ПЛАН, но заранее готовились и на случай его неудачи. Как видишь - не зря готовились...
- И это того стоило! ТАКОЙ город...
- Да, это - Карфаген! Порт ты уже видел, а теперь - посмотри, какие дома в этих кварталах! - они с отцом, беседуя на ходу, успели уже миновать рыночную площадь и шли теперь мимо "ганнибаловых" кварталов у склона Бирсы.
- Как у нас в Оссонобе! Только у нас крыши наклонные и из черепицы, как у греков, а у финикийцев, я вижу, почему-то плоские...
- Здесь такие удобнее. Зимние дожди не так часты и сильны, как у нас, и наклонный сток для дождевой воды здесь не так нужен. А на плоских крышах отдыхают в вечерние часы жильцы верхних этажей.
- Но если не обращать внимания на крыши - эти дома очень похожи на наши.
- Ещё бы им не быть похожими! Наши дома в Оссонобе как раз и строили карфагенские зодчие, взяв за образец эти. Мы только объсняли им, чем они должны отличаться от карфагенских.
- Вот этими крышами?
- Не только. Здесь нет ни водопровода, ни отхожих мест на верхних этажах, и даже ванны только на первом этаже, да и то, не во всех квартирах. А в наших инсулах всё это есть - на всех этажах и во всех квартирах. Наша Оссоноба невелика, но ты можешь гордиться ей - по удобству проживания в её инсулах далеко до неё даже самому Карфагену. А каким будет Тартесс, когда его достроят!
- Но Карфаген тоже неплох! Тень старика Катона, наверное, беснуется в римском Царстве Мёртвых. Вовремя он тогда, получается, заболел... Так постой, папа, это же... НЕПРАВИЛЬНО! По ПРОРОЧЕСТВУ он должен был... Ты ведь был там в это время?
- Был и сделал то, что нужно было сделать. Посадил его в энергетическую трубу.
- С ТАКИМ результатом? Это же детский приём! И я других в неё частенько сажал, и меня в неё сажали не меньше - пустяки это.
- Пустяки для НАШИХ, а Катон - обыкновенный римлянин, да ещё и старый энергетический вампир. Он и в лучшие-то годы был склочником и скандалистом, каких ещё поискать, а в старости и вовсе жить без этого не мог. То, что пустяк для человека с замкнутой энергетикой как у НАШИХ, для старого больного энергетического вампира может оказаться даже смертельным. Катон был ещё поздоровее многих - мне даже пришлось тогда на короткое время перекрыть ему и главные энергетические потоки...
- Как я Аргантонию, когда он вздумал корчить из себя самого главного?
- Ты ещё и хвастаешься этим! Когда ж ты наконец повзрослеешь, оболтус? И ладно бы ещё по серьёзному поводу, а то - из-за какой-то пленницы!
- Ну, не из-за какой-то, папа, а очень даже из-за достойной...
- Тебе мало рабыни, которую я подарил тебе на совершеннолетие? Сколько тебе их ещё подарить, чтобы ты наконец успокоился и поумнел?
- Да ведь и не в девчонке даже дело, папа! Что я тебе, совсем уж обезьяна? Дело в принципе! Аргантоний не имел права! Кто он такой?!
- Он сын царя. И не какой-нибудь побочный царёныш от наложницы, а законный, да ещё и старший, наследник. Он - будущий царь, а ты ссоришься с ним по пустякам.
- Царём он будет, когда унаследует отцовский трон, и это будет не здесь, а там, у нас. А кто он такой здесь? Даже не мой начальник, а такой же командир турмы, как и я сам. Он не имел права, папа!
- И всё равно это нехорошо, Турмс. Даже если он и заслуживал урока хороших манер, надо было ставить его на место с глазу на глаз, а ты унизил его не только на глазах у НАШИХ, а в присутствии всех, включая и простых солдат.
- Мы были "вне строя", и всем было ясно, что по справедливости он неправ. Да и напрасно ты придаёшь этому такое значение - всё нормально. Ну, подулся он на меня денёк, а на следующий день уже смеялся вместе с нами и сам. Не такая уж Аргантоний и обезьяна, чтобы не понимать, когда сам виноват...
- Есть ещё его отец.
- Да не станет он жаловаться на меня отцу. Что я, не знаю его? Повздорили, бывает - ну так помирились и замяли.
- Два года назад, когда ты подрался с ним и набил ему морду в школе, он тоже не жаловался на тебя отцу-царю. И что с того? Нашлось кому донести. Не так-то легко мне было тогда уладить этот скандал. Вместе с дедом Максимом к нему ходили...
- Ну так ты и ремня мне тогда всыпал за это неслабенько! За дело, не спорю, но ведь как мелкому сопляку!
- Тебе и сейчас следовало бы всыпать ремня, не будь ты уже совершеннолетним и воином, побывавшим в настоящем деле.
- Сейчас-то за что? Я же его только по-НАШЕМУ, а так - пальцем не тронул.
- Не за это. Тогу на плече оправь, орясина! Виден кончик чехла МАШИНКИ. А этот ваш дурацкий петушиный бой - уладим. Надеюсь, твоя новая рабыня того стоила?
- Стоила, папа! Такие - большая редкость, особенно среди финикиянок. Ноги...
- Не утруждай себя описанием - мне уже рассказали и без тебя. Я понимаю, что преувеличили раза в полтора, не меньше, но вкус у нас в роду - наследственный.
- Да пойдём, я тебе её просто покажу - мы ведь уже почти пришли, - они уже успели миновать ворота Мегары и приближались к бывшему особняку их предка.
- Потом покажешь - времени у нас достаточно. А сейчас - похвастайся-ка лучше той башней, что вы захватили.
До захваченного турдетанами участка мегарской стены было недалеко. В расположенных прямо в её толще просторных казармах уже успели разместиться турдетанские отряды, а на соседнем участке южнее - римские. Кто-то из легионеров, поднятый товарищами на щитах повыше, писал мелом на стене имена всей компании, уведомляя всю цивилизованную Ойкумену о том, что здесь были они, отважные герои Марк, Авл, Луций, Гней и Секст, бравые солдаты Первой центурии Второго манипула принципов прославленного Второго легиона. Но на башне, с которой турдетанские союзники поддерживали стрельбой штурмовавших стену гордых квиритов, несколько выше - явно конные своего товарища наверх подсаживали - красовалась крупными буквами лишь одна короткая, но красноречивая для ПОНИМАЮЩИХ надпись...
- Взрослые люди, а как малые дети! - проворчал отец сквозь ухмылку, - Ну и зачем вы ЭТО здесь написали?
- Так ведь забор же, папа! - хохотнул Турмс, - И очень хороший забор! НАШИ хотели отметиться коротко, но весело и ёмко, не так, как эти напыщенные хвастуны римляне, ну я и решил, что вот ТАК - будет удачнее всего...
- Он решил... Как малые дети! - повторил отец, - Римляне видят и читают - об этом подумали?
И точно, в их озорную надпись уже вглядывался тоже пришедший к месту недавнего подвига уже знакомый им римский трибун Тиберий Гракх.
- Не пойму, что за слово, - озадаченно проговорил он, - Вроде бы, буквы наши - икс, игрек, а вот третью не могу прочитать...
Пока смущённый Турмс морщил лоб, придумывая, как выкрутиться из щекотливой ситуации, за него это сделал отец:
- Это имелась в виду буква "зет". Три последних буквы алфавита - мы, турдетанские римляне, обозначаем так конец долгого и тяжёлого дела, когда проблема решена окончательно и никогда больше не возникнет вновь.
- А почему буква "зет" так странно написана? - не понял римлянин.
- У моего оболтуса дрогнула рука, и буква получилась "опрокинутой". Потом он попытался исправить - вон чёрточка сверху, но понял, что уже не удастся, и оставил всё как есть.
- Дрогнула рука? Вот уж чего никогда не подумал бы о Турмсе и вообще о ваших бойцах! Дядя ставит их в пример нашим солдатам, как надо сражаться...
- Одно другому не мешает. У меня в его годы тоже иногда дрожала рука - у нас это наследственное, гы-гы!
- Ну, в этом мире совершенны только боги, а мы - простые смертные, - кивнул с умным и понимающим видом Тиберий Гракх.
- Теперь понял, оболтус? - съязвил отец снова по-турдетански, когда римлянин ушёл к своим, - Ну-ка, позови своих друзей и найди мне хороший жирный мел!
Ловко взобравшись, невзирая на мало приспособленную к подобным действиям тогу, на поднятые севшими для этой цели на коней однокашниками сына щиты - как раз на уровень надписи, Волний обратился к нему на известном лишь в их узком кругу языке:
- Po spravedlivosti za eto rebyachestvo po tebe plachet horoshaya rozga. No, raz uzh ti eto sdelal, i rimlyane eto uzhe videli - day-ka, i ya tryahnu starinoy, gi-gi! - и под смех всей компании почтенный римский гражданин и префект турдетанских союзников старательно обвёл надпись сына пожирнее.
После, спустившись обратно на твёрдую землю, он добавил на том же языке:
- Znal bi ti, oryasina, KAKOGO remnya ya shlopotal ot deda Maksima v shkole, kogda napisal ETO na doske pered urokom latini! Ne za to, chto ETO napisal, a za to, GDE i KOGDA napisal. No eto bilo uzhe doma, a v shkole on otmazal menya pered rimlyaninom tak zhe, kak i ya tebya seychas...
Потом отец снова перешёл на турдетанский:
- Война с Нумидией теперь вряд ли затянется надолго. Миципса понял, что его замысел провалился, и Карфагеном ему не овладеть. Какой для него теперь смысл продолжать войну? Скорее всего, вашу алу Сципион Эмилиан скоро отпустит домой. Помнишь ли ты о том, что твоё поколение - уже третье поколение римских граждан в нашем роду? Все последние годы дед Максим мечтает дожить до того дня, когда твой ЗАКОННЫЙ старший сын наденет на палец перстень римского всадника и облачится в тунику с узкой пурпурной полосой. Твой дед крепок не по годам, как и вся наша порода, но стоит ли заставлять его ждать слишком долго? Думал ли ты о женитьбе?
- Папа, разве нельзя подождать ещё год? Куда ты так торопишься?
- Арсиноя уже полгода, как вошла в возраст невесты, и брак с царской дочерью - немалая честь даже для нас. Прилично ли заставлять самого царя и его дочь ждать целый год?
- А нельзя ли нам не заставлять их ждать и обойтись немножко меньшей честью?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Пусть лучше Арсиноя осчастливит великой честью кого-нибудь другого, а через год в возраст невесты войдёт Навия.
- Это ещё кто такая?
- Тоже дочь Миликона, только...
- От наложницы? И что ты в ней нашёл? Чем тебе плоха ЗАКОННАЯ дочь нашего царя и полнородная сестра его наследника?
- Эта Арсиноя - спесивая и капризная дурочка. По-НАШЕМУ едва говорит, кроме тряпок с побрякушками, светских сплетен и Цирка ничем больше не интересуется, в школе всегда списывала у других, как зима - вечно простуживается. В седле едва держится, нашу МАШИНКУ даже в руки взять боится, плавает как курица. А вдобавок, у неё ещё и волосы жидковаты, и ноги коротковаты.
- Ну, ты уж преувеличиваешь.
- По сравнению с Навией - не сильно. Да ты ведь видел её и сам - на детских скачках в Цирке - третьей пришла к финишу из всей сотни. А в Бассейне - первой. И учится...
- Всё, дальше можешь и не продолжать - вспомнил. Может быть, ты и прав... Нелегко будет убедить царя сделать такой кульбит, но деду Максиму он не откажет...
- Да что там сложного? Всего-то год подождать...
- Всего-то год подождать? - передразнил его отец, - Действовать надо, а не ждать! Твои дети должны стать римскими всадниками! Надо, чтобы Миликон её узаконил, а по римским законам дочь от наложницы - вообще не дочь. Чтобы ваш брак признали законным и римляне - надо, чтобы царь удочерил её официально, а слыханное ли это дело в нашей стране? Сама-то девчонка, кстати, как к твоему сватовству отнесётся?
- Отлично отнесётся, папа! Мы с ней последний год ОЧЕНЬ дружны...
- Ну, хоть в этом ты облегчил нам с дедом Максимом задачу. Хлопот с тобой...
- Так ты одобряешь мой выбор? А дед Максим одобрит?
- Одобрит, не беспокойся. Чего тут не одобрить-то? У нас это наследственное...
Лето 144 г. до нашей эры, Азорские острова.
- Максимов! И это - ты, внук своего великого деда?! Ты что, прямо с утра ко дню рождения готовиться начал, а?! - язвительно окликнул Велтура центурион-инструктор, - Чтобы так талантливо промазать, мне пришлось бы выжрать, наверное, добрую половину той амфоры карфагенского, которой ты хвастался! И это - не закусывая! Что за хрень с тобой происходит?! Я бы ещё понял тебя, если бы ты был в натуре пьян!
- Иди ты на хрен! - пробормотал Велтур себе под нос, борясь с ноющей головой - так бывало всякий раз, когда он чересчур увлекался глубокой проработкой эфирки с захватом и поля клеток тушки, забыв о поддержании энергобаланса.
- Чего-чего? - вкрадчиво переспросил мучитель, выразительно поигрывая узловатым виноградным витисом. В качестве орудия наказания он в их элитной учебке не применялся и служил просто традиционным начальственным жезлом, но ведь и "губа" - удовольствие ниже среднего. Ведь хрен посмотрят же и на отца с дедом, и на день рождения, да ещё и совершеннолетия! Вот возьмёт сейчас Клещ, да объявит трое суток ареста, и это ещё гуманно будет - если префекту всей учебной когорты стуканёт, так тот своей властью и на неделю в кутузку упечёт! Но хоть трое суток, хоть вся неделя - один хрен звиздец долгожданному празднику! Потом-то, конечно, не хуже отметят, но потом - это ж уже совсем не то. Млять, до чего ж не вовремя накатило!
- Да колбасит его не по детски! Не видишь, что ли?! - вступился за Велтура приятель-однокашник, - Перемедитировал он вчера! Тебя от такого вообще скукожило бы на хрен!
- Разговорчики в строю, Валодов! Ладно, если так - будем считать, что мне послышалось. А ты, Максимов, перезаряжайся и иди в конец очереди, да потрудись привести себя в порядок. Пока - незачёт! Да твой брат покраснел бы сейчас от стыда за тебя! Весь барабан мимо - это ж суметь ещё надо!
- Не весь - двумя задел...
- ЧЕГО?!
- Есть незачёт! - вымучил он положенный ответ, направляясь в конец шеренги. Нет, в целом-то Клещ, как прозвали они инструктора на младшем курсе, когда он в натуре лютовал - мужик нормальный и справедливый, но когда крупно облажаешься - вот как сейчас, например - так вполне своё прозвище оправдывает. А колбасит ведь нехило, даже защита с эфирки слетела на хрен - вон и походка-то тяжёлой стала, а не такой "летящей", как обычно у них в роду на зависть всем прочим...
- Акобалов! К барьеру! - Гискон Акобалов, сосед по комнате в казарме, вышел и отстрелялся на "отлично" - все шесть пуль в "яблочко" мишени влепил. Один за другим выходили к барьеру юнкера, и даже всегдашние отъявленные мазилы хоть пару пуль, да всаживали в "яблочко". Вот это переколбасило его, млять!
Шесть выстрелов - дело недолгое, и очередь двигалась быстро. Велтур сосредоточился, прокачивая эфирку и спешно латая прорехи в защите, а затем и соединяя эти свеженаложенные заплатки прочной энергетической связью с прежними. Это ведь только новичку, едва начавшему сталкиваться с откатами, кажется, что наработки при этом пропадают, а на самом деле никуда они не пропадают - вглубь уходят, в поле клеток тушки, а может быть, если там уже накопилось достаточно, уже и в саму тушку. Судя по лёгкому ознобу, как раз очередная порция наработанных энергоструктур в генетику тушки переходит, улучшая породу на светлое будущее, но вот конкретно сейчас, в данный момент - выпихивая вместо себя в эфирку прежнюю генетическую бяку. Ну, не такую уж и бяку, если объективно разобраться, кто-нибудь иной ещё и позавидовал бы такой бяке, но для него - теперь - это уже самая натуральная бяка, полностью себя исчерпавшая и подлежащая замене. Благо, это уже не так трудно, как в первые разы - теперь-то уж и сама генетика помогает латать дыры. Да и исходная наследственность сказывается - новички свои главные энергопотоки дыханием раскачивают, а ему достаточно просто сконцентрировать внимание на крайних чакрах, и лишь небольшую часть внимания - основная в формировании и наложении заплат задействована. Так, порядок - антиграв восстановился, походка снова прежняя, родовая максимовская. Нытьё в башке тоже проходит, и уже практически исчез этот омерзительный металлический привкус во рту, от которого больше всего предостерегали отец и дед. Теперь только убрать ещё на хрен эти позывы к кашлю, без которых не обходится ни один откат, и подавление которых вынуждает напрягаться, отвлекая от текущей задачи. Ведь он будет стрелять последним, а значит - на глазах у баб, учебная центурия которых стреляет после них и уже идёт к стрельбищу. Вот срамотища-то будет, если он опять - уже при них - облажается! Он, Максимов, внук самого основателя их "магической" науки! На хрен, на хрен!
Порода есть порода. Он справился ещё за три человека до выхода к барьеру, но решил подстраховаться. Нащупал заплаты послабее, укрепил, протестировал энергобаланс эфирки, подправил небольшие остаточные перекосы. Они его уже не подведут, но надо ведь показать класс! Плевать ему с высокой башни на мнение баб вот из этой выпускной центурии, но у них ведь языки без костей, а в младшей центурии практически у каждой родственницы и хорошие знакомые. Здесь вообще все знают всех - если не лично, то через кого-то из своей компании, а в младшей бабьей центурии обучается Нерия Акобалова, младшая сестра Гискона. Факта лажи уже не скроешь - бабы знают, что его очередь в первом десятке, и раз последним стреляет - значит, в свою очередь облажался, но это со всяким бывает, да и откаты энергетические, опять же, но второй раз, да ещё и прямо на глазах у сплетниц - это явный перебор будет...
- Подопри второй рукой! - милостиво разрешил Клещ, когда Велтур наконец вышел к барьеру. Охренел он, что ли?! На глазах у баб - и по-бабьи стрелять?! Зыркнув на явно издевающегося центуриона так, что тому даже слегка не по себе стало, он демонстративно переложил револьвер из правой руки в левую и принял стрелковую позу левшей.
- Перед девушками рисуешься? Ну-ну! - съязвил инструктор, - Смотри, третьей попытки не дам! - настоящих левшей среди юнкеров едва набиралось десятка полтора, и ни одного из Максимовых среди них не было.
- Ага, понял, - прицеливаясь - с полусогнутой руки, как отец учил, Велтур уже погрузился в транс, сливаясь с револьвером, пулей и мишенью в единое целое...
- Ну, ты даёшь! - услыхал он краем уха, уже выходя из транса.
- Я никому не даю. Это мне дают, - схохмил он машинально, даже не вникая, кому, собственно, отвечает, - А я не извращенец, чтобы кому-то давать.
Предложенной ему трубы для разглядывания результата он даже не взял. Чего её разглядывать, эту большую рваную дыру? Не в центре "яблочка", правда, ближе к правому верхнему сектору, но один хрен на "отлично" - ага, с левой руки и с малораспространённой манерой стрельбы. Типа, вот что можно сделать из обыкновенного стандартного РУС-3 "Удав" с нормальным стволом средней длины - на два или три стандартных просвета вентилируемой надствольной планки - и без дульного тормоза.
- Смотри-ка! Ну, везунчик! - снова съязвил инструктор, - Кхе-кхе! Эээээ! Прекрати! Кхе-кхе! - поймав кураж, Велтур разом оторвал и впендюрил ему все его вампирьи присоски в его же эфирку, отчего тот закашлялся, а затем телекинезом задрал ему подол туники так, что ещё немного, и стали бы видны трусы - ага, на глазах у всей бабьей центурии!
- Ну, прохвост, это я тебе припомню! Фехтовать завтра со МНОЙ будешь! Все слыхали? Завтра Максимов фехтует со мной!- это было уже серьёзно. Центурион-инструктор Куик Тархов, прозванный ими Клещом - не просто язвительный трепач, а отменнейший фехтовальщик, против которого из всей их учебной центурии один только Гервас Бенатов и мог более-менее достойно выстоять. Ну, если сражаться честно, без биоэнергетических приёмов. Младший сын того самого гладиатора Тарха, что гонял на фехтовальной площадке самого деда Максима! Вот это вляпался! Судя по сочувственным взглядам остальных, их мнение было тем же...
- Так точно, центурион Куик! - раздался вдруг знакомый голос, - Завтра Максимов славненько тряхнёт стариной и разомнётся аж с самим тобой!
- Турмс?! Всё-таки успел! - Велтур опасался, что старший брат задержится с отплытием из Оссонобы из-за неожиданного для этого времени шторма, но Турмс есть Турмс - изыскал способ прибыть в срок.
- Ещё один Максимов! - прокомментировал центурион, - Замаксимили нам тут всю учебку! - полцентурии сложилось пополам от хохота, поскольку в параллельной центурии обучались ещё два Максимова - двоюродные братья, а в центуриях младшего курса - ещё один родной брат, хоть и неполнородный, и двоюродная сестра. Так это ведь только носители фамилии, а были же ещё и родственники по другим линиям!
- Это ещё не замаксимили, - отбрил его Турмс, - Это наши предки пока только примерились, а замаксимим уже мы! Я правильно говорю, Навия?
- Навия! Миликонова! Какими судьбами? - тут же окликнули её из бабьей центурии, и юнкера-парни прыснули в кулаки, увидев, как подобрался их грозный центурион, когда услыхал фамилию названной. Здесь не было просто однофамильцев, да и быть не могло, многие из весьма непростых семей, а Миликоновы - семейка особенно непростая...
- Привет, Астурда! - отзвалась Навия, - Только я уже год, как Максимова!
Тут уж юнкера грохнули со смеху открыто - уж очень ошарашен был их инструктор.
- Вольно! Разойдись! - рявкнул тот, опомнившись, и центурия с удовольствием расселась по скамьям, закуривая сигариллы, а несколько человек, у которых имелись складные подзорные трубы, достали их. Ведь зрелище предстояло занимательное - бабы вышли на огневой рубеж. Ещё интереснее было бы, конечно, понаблюдать за их борьбой, которую девки, как поговаривали, устраивали зачастую вообще голышом - то ли подобно спартанкам, то ли типа такие аккуратистки, чтоб одёжки не пачкать. Но такие тренировки здесь, в отличие от Спарты, проводились раздельно, так чтогубы юнкерам-парням пришлось закатать, довольствуясь лишь шутками на данную тему. Тем более, что и пытавшихся подглядывать эти бабьи турниры нещадно гоняли, и многие даже и не знали точно, правду ли вообще говорят об этих тренировках в "спартанском" стиле.
- Кстати, это хоть правда или выдумывают? - поинтересовался Велтур.
- Бывает, но не всегда, - ухмыльнулся Турмс, подмигивая Навии.
- Только когда жарко или очень пыльно, - пояснила та, улыбаясь, - Или когда с женихом тайком договоришься, чтоб показаться ему в лучшем виде...
- А разве пускают? Наших всех, кто пытался подглядеть, гоняли взашей.
- Так то ж - сблизи, из-за самых дверей. Труба на что? У меня же отличная труба. Помнишь, Навия, как мы с тобой встречались и договаривались? Ох и показала же ты мне тогда класс! С кем ты тогда так лихо за городом боролась? Не с Ликутовой? Нет, у неё, вроде, ляжки не такие мясистые...
- Так ты на кого тогда пялился - на меня или на неё?
- На обеих, естественно! Так кто это за такая роскошная блондинка была?
- Которая именно? Там две были, и я с обеими боролась...
- Ну эта, которая всё подножку тебе сделать пыталась, а ты ловко вывернулась и её опрокинула, да так, что она вверх тормашками, а груди так колыхнулись...
- Турмс, не учи подрастающее поколение разврату, хи-хи!
- Да разве ж это разврат? Развратом мы с тобой позже - уже в Оссонобе - занялись, когда я отучился, а ты на каникулы домой прибыла. А это - настоящий культурный досуг - ага, для страдающего сухостоем юнкера, гы-гы! Наводишь трубу и наблюдаешь это изумительнейшее зрелище - клянусь ляжками Венеры! Классные девчонки в костюме этой самой Венеры, но формами добрую половину тех хвалёных греческих венер превосходящие...
- Римских. У греков она - Афродита. Хотя - тебе, сластолюбцу, без разницы...
- Точно! Главное - формы и прочие натуральные достоинства, - подтвердил брат, усаживая жену на колени и хорошенько облапливая, - Короче, Велтур, делаешь так - договариваешься с зазнобой, занимаешь отдалённую, но удобную для обзора позицию и пялишься на её прекрасные формы и движения в хорошую подзорную трубу.
- Так я ж свою раскокал, - сокрушённо признался младший.
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-01.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-02.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-03.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-04.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-05.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-06.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/rim-07.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-01.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-02.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-03.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-04.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-05.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-06.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-07.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-08.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/karfagen-09.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/azor-01.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/azor-02.jpg)
![[]](/img/b/bezbashennyj/antnarc00/azor-03.jpg)