Аннотация: Она попросила меня достать адрес ее любимого
ПРИХОТЬ
Почему она решилась открыться именно мне, случайному, можно сказать, человеку, для меня до сих пор остается тайной. Мы работали с Ольгой в одном цеху. Я - мастером, она - контролером ОТК. Среднего роста, с открытым взглядом, карими выразительными глазами. В принципе, я знал её еще по школе, но была она старше меня года на три и, естественно, в те времена могла совсем не обратить внимания на худосочного юношу с длинными, чуть ли не до колен, руками, вечно торчавшими из коротких - не по размеру - рукавов серого клетчатого пиджачка. Но я как-то особо выделил Ольгу из той старшеклассной среды, хотя в ту пору у меня и в мыслях не было не то что приударить за ней, но даже познакомиться. И вот мы столкнулись в одном цеху уже будучи взрослыми. Ей - двадцать восемь, мне - двадцать пять с небольшим. И хотя я совсем не знал её по имени, увидев впервые на заводе, так и не решался обратиться к ней первым и спросить, как её зовут. Это было в моем характере и в моих с годами выработанных убеждениях. Никогда не знакомиться первым, никогда никому не навязываться, чтобы не показаться чересчур бесцеремонным и нескромным. И в это раз я дал событиям течь по своему естественному руслу: сталкивался с Ольгой исключительно в процессе работы, не перенося деловых отношений в иные сферы. Но Ольга сочла, что мне вполне можно довериться.
Однажды, работая во вторую смену, мы остались наедине в комнате контроля. В сущности, делать нам совсем было нечего: наряды я роздал, первую деталь проверили, да и народу в то время в цеху работало от силы человек двенадцать, так что, уединившись, мы просто предавались праздной болтовне о том, о сем, чтобы только побыстрее убить время и не умереть от скуки.
На доверительный тон первой перешла она. На её взгляд, я - человек надежный и мне можно смело доверить любую, даже самую интимную тайну.
- Я ещё до конца не поняла,- сказала, немного волнуясь,- почему решила обратиться именно к тебе. Может быть, потому, что мы давно знакомы, может, оттого, что в тебе есть нечто располагающее и я просто уверена, что помочь мне можешь только ты и только тебе я могу без боязни открыться.
Ольга умолкла, перевела дух, потом продолжила, не поднимая глаз:
- Не стану долго ходить вокруг да около, признаюсь сразу и честно: я уже давно и безответно влюблена, и человек, которому принадлежит моё сердце, сейчас находится далеко отсюда, где-то в холодном Мурманске или Норильске. Года четыре назад он выехал туда со своей семьей, и с тех пор я совсем не представляю, как он и что с ним.
Мне странно было это слышать. Во-первых, потому, что Ольга, насколько я знал, замужем уже лет восемь, имела двоих детей и слыла добропорядочной женой и матерью. А во-вторых, я не считал себя человеком, способным на бескорыстие. Но Ольга, очевидно, считала иначе.
- Мне хотелось бы,- добавила она,- чтобы ты добыл его адрес. Ты сможешь это сделать, я чувствую: в тебе есть талант импровизатора.
Я удивился. Подобное предложение, надо сказать, меня несколько озадачило. На что она рассчитывала: на то, что я имею связи в паспортном бюро или смогу разыскать тех, кто знал, куда отправился её сердечный друг? Но Ольга, как оказалось, давно всё продумала.
- Я знаю, где живет его мать. Ты сможешь пойти к ней и, представившись близким другом сына, выведать у неё его нынешний адрес.
- И как ты себе это представляешь?- всё еще не пришедший в себя, спросил я.
- Не знаю, как это будет происходить в деталях, в жизни бывает всякое, но уверена на все сто, что ты справишься.- Ольга посмотрела на меня в упор таким долгим и твердым взглядом, что я на секунду замешкался, но все же согласился.
Что двигало мною в тот момент? Желание помочь хорошему человеку? Вряд ли. Я не настолько был альтруистичен, чтобы вдруг ни с того ни с сего броситься выполнять прихоти каждой сошедшей с ума девицы. Корысть? Тоже сомнительно. Что можно было получить от этой опутанной со всех сторон паутиной проблем наяды: особое расположение, снисхождение при приемке деталей моего участка или часть её женской ласки? Скорее всего, меня заинтересовала в этом предложении необычность. Мне неожиданно захотелось испытать себя в другом амплуа, почувствовать в другой шкуре, другой обстановке. А действительно, подумалось мне, сумею ли я вот так просто перевоплотиться, сменить привычный лик сложившегося человека на маску беспечного авантюриста; переломить себя, переступить через самого себя? Насколько это сложно, насколько трудно?
Соблазнительная мысль не покидала меня потом весь вечер, и даже дома я думал над этим не переставая.
Утром встал, решительно настроенный все-таки испытать себя, желание мое не пропало. Спокойно поднялся, умылся, начисто выбрился и, позавтракав, вышел из дома.
Помню, на подходе к указанному Ольгой адресу у меня не возникало никаких волнений, я шел по незнакомой улице, как по своей собственной.
Это был частный сектор. Улица неширокая и длинная, людей во дворах не видно, что только добавляло мне решимости. Хотя, приближаясь к дому матери Владимира, я себе даже не представлял, с чего буду начинать, что скажу в первую очередь. В принципе, я оставлял за собой право в любой момент пойти на попятную и просто-напросто отказать Ольге: я ей ничем не был обязан. Но в душе моей, повторяю, взыграло какое-то щекотливое чувство испытать себя: сумею ли, способен?
- Здравствуйте,- сказал я вышедшему на крыльцо бесцветному щетинистому мужчине в синей засаленной телогрейке,- а Мария Трофимовна дома?
- Мария Трофимовна?- переспросил мужчина так, будто не слышал.- Она здесь больше не живет, получила квартиру в новом микрорайоне. Крайний от дороги дом. Этаж третий или четвертый, входная дверь направо. Номера, к сожалению, не знаю,- проронил как бы между прочим он и тупо уставился на меня. Решительность моя поугасла. После такого сообщения я уже начал сомневаться не только в своих возможностях, но и в целесообразности всего мероприятия. Зачем только взялся за это мутное дело? В характере моем, насколько я себя знал, не таились ни черты посредника, ни сводника, а об артистизме и вообще говорить не приходилось. И все же я еще шел по дороге к кварталу, еще не думал о возвращении домой. Быть может, был слишком глуп или невообразимо беспечен? У меня ведь даже не возникла мысль, что её сын мог оказаться дома! Как бы я тогда поступил, что сказал? Здрасьте, вам привет от Ольги? А если бы я сказал старушке в дверях, что являюсь лучшим другом её сына, а тот неожиданно вышел из комнаты - сумел бы я тогда выкрутиться? Но всё это мне пришло потом, а пока я шел, ни о чем не размышляя, настроение мое было замечательным.
Я легко выяснил номер её квартиры. Мне просто повезло: люди даже не поинтересовались, для чего мне понадобился адрес одинокой пожилой женщины - доверчивость еще не покинула их.
Поднявшись на третий этаж, позвонил в дверь. Вскоре из-за неё настороженный приглушенный женский голос спросил:
- Кто там?
- Мария Трофимовна?- нарочно сказал громко, чтобы успокоить недоверчивую старушку.- Я - Овчаренко. Сергей Овчаренко. Вы меня не помните?
Я шел напролом. Конечно же, она не то, что даже не помнила этой фамилии, она не могла знать её, ибо это была первая пришедшая мне на ум фамилия.
Моя уловка сработала: Мария Трофимовна приоткрыла дверь и выглянула из-за нее. Я в упор посмотрел в её серые опухшие глаза:
- Я вот недавно приехал сюда, встретил знакомого, а он мне сказал, что Володя уехал, и уехал, возможно, навсегда. Мне очень жаль: мы были с ним такими близкими друзьями, но так вышло, что судьба разбросала нас. Вы не могли бы мне сказать, как он и что с ним?
Мария Трофимовна все еще не сводила с меня своего холодного недоверчивого взгляда. Старания мои могли оказаться напрасными.
- Всё так изменилось,- пошел я окольными путями.- Когда уезжал, в городе стояла одна девятиэтажка, сейчас не перечесть. Да и вы, как оказалось, перебрались с Одесской (это была их прежняя улица. После её упоминания в глазах Марии Трофимовны затеплился огонек). Мне очень жаль: там такие были дома, такие деревья... Сколько раз Володя приносил на работу ваши замечательные груши, мы оторваться от них не могли.
Мария Тимофеевна отмякла, полностью отворила дверь, жестом приглашая меня войти. Я переступил порог квартиры.
- Так вы говорите, что работали с Володей?
- Да, на маш. заводе, вы разве не помните?
Она ничего не ответила. Плотно прикрыла за мной дверь и направилась в гостиную.
- Вы меня, Мария Трофимовна, извините, я совсем не хотел вас тревожить, но так уж вышло: мы очень с Володей дружили, наши станки стояли рядом.
- Так вы недавно приехали?- спросила она, едва мы сели.
- Два дня назад, и завтра уезжаю обратно. К сожалению, на дольше задержаться не могу.
Она поверила. Я как мог старался быть искренним.
- Я даже пару раз был у вас на Одесской. Может быть, вы меня не запомнили?
Как же, она помнила!
- Знаете, я стараюсь не навязываться людям: это в моем характере, поэтому и у вас я так редко бывал.
- Понимаю.- Мария Трофимовна уже совсем отошла от своей подозрительности. Я взбодрился.
- И прежде чем к вам сегодня прийти, я долго колебался: идти - не идти, неудобно всё-таки. Как так: незнакомый человек. Может, авантюрист какой, или мошенник. Сейчас ведь, знаете, всякий народец бывает...
Я выдержал паузу. Мария Трофимовна следила за каждым моим словом, каждым жестом, интонацией, но меня не так-то просто было поймать.
- Вот. А жена говорит: чего ты сомневаешься, так и скажи, что ты Володин друг, разве она не поймет?
Упоминание о жене окончательно растопило её.
- Да, да,- сказала, наконец, она, отведя глаза.- Разные бывают прохиндеи. На прошлой неделе у нас квартиру ограбили.
- В вашем доме!
- Нет, на Макушкина. Пришли двое, позвонили, старушка вышла, они и воспользовались этим.
- Вот-вот, я и говорю: в наше время никому доверять нельзя... Так что Володя, Мария Трофимовна, он так с Людмилой и живет? (Первичной информацией меня полностью снабдила Ольга.)
- Да нет, теперь с другой женщиной, и у них родился сын.
- Вот как! Что значит, давно не виделись! А работает где?
- На фабрике. Работа неплохая, заработок хороший. Он там слесарем, по ремонту.
- Молодец! Я всегда говорил, что Володька не пропадет. С его руками!
Этот пассаж особенно расчуствовал старушку.
- Помню, принес как-то механик безделушку одну. Уж сколько там отверстий было, загогулинок всяких, но он не на программу понес, к Володьке обратился - знал, что парень толковый.
Я замолчал, почувствовал себя вольготнее, утопился в кресле, как в своем собственном, стал даже рассматривать комнату. Мне стало любопытно, чем жила эта одинокая древняя старушонка, если даже родной сын забыл её и уехал за тридевять земель.
- А как он часто пишет?- вдруг ни с того ни с сего вырвалось у меня.
- Как часто? Пишет иногда...- Мария Трофимовна потускнела.
- Помнит, значит.- Я уже был не рад, что коснулся этой чувствительной струнки в её душе.- Мы все такие: как вылетели из гнезда...
Мария Трофимовна согнулась, я тут же сменил тему:
- А зимой тепло у вас?
- Да топят понемногу.
- Ох, а у нас...
Я стал плести какую-то бытовую несуразицу и как-то увел её от приступа хандры. В конце концов она даже повеселела и предложила мне чаю. Я вежливо отказался, поднялся, ссылаясь на срочные дела и подготовку к предстоящему отъезду, напомнил про адрес сына. Мария Трофимовна вышла в кухню. Через несколько минут вернулась и нехотя сунула мне записку с адресом. Я поблагодарил старушку и убрал листок в карман. Она препроводила мой жест разочарованным взглядом и неожиданно спросила:
- А вы ему ничего плохого не сделаете?
Меня этот вопрос поверг в шок, я покрылся испариной.
- Да что вы, дорогая Мария Трофимовна, мы же с ним лучшие друзья!- выдавил я из себя, стараясь скрыть волнение в голосе.
- Да знаете, какие сейчас бывают люди...
- Конечно, конечно.
- Может, я фамилию вашу запишу? Вдруг он спросит, кто был, а я и сказать не скажу?
Она уже приготовила блокнот и ручку.
- Конечно, конечно, запишите. Сергей Ов-ча-рен-ко,- произнес я вымышленную фамилию по слогам; мне уже было всё равно, что она сообщит своему сыну.
- Так вы ничего ему не сделает?- снова спросила старушка и посмотрела на меня с мольбой.
- Да что вы, Марья Трофимовна, не волнуйтесь, как можно!
Я попрощался и вышел из квартиры. Всю дорогу к дому шел сам не свой, представил себе, как вечером увижу Ольгу, выужу из своего кармана измятый клочок бумаги с крупной и четкой надписью и суну ей в руку. Как она расцветет, скажет: "Как я тебе благодарна" и, возможно, поцелует в щеку, на мгновение прижавшись ко мне своим ладным трепетным телом. А я? Буду ли я радоваться этому? Своей удаче, своему успешному перевоплощению? Вряд ли. Передо мной и тогда, я не сомневался, будет еще стоять сгорбленная старушка с опухшими глазами и умоляющим выражением лица просить не делать её сыну ничего плохого. Это было выше меня. Я бы никогда не простил себе этого.
Я подошел к железному ящику мусоропровода на своем этаже, открыл его, скомкал записку Марьи Трофимовны и швырнул её в ненасытное чрево отбросов.