Еще год бесполезного топтания на месте пролетел как один миг. Римские легионы вроде и осаждали карфагенские города на Сицилии, противостояли Барке, но он по-прежнему совершал набеги на Италию и не было ему спуску.
Народ на форуме стал негодовать. Подлило масла также одно из заметных в Риме событий: в этот год хоронили Сципиона Азину , в прошлом дважды консула, полководца, который захватил в свое время Панорм и получил за это триумф.
Несмотря на карфагенский плен под Липарами в начале войны и постыдное прозвище , данное ему после этого политическими противниками (истолкованное позже совсем по-другому), Гнея Корнелия в Риме уважали.
Наряду с Атилиями, Клавдиями и Фабиями, Корнелии Сципионы в этот период войны были не менее заметны и влиятельны.
Оттесненные Азиной и Калатином десять лет назад на запад Сицилии, карфагеняне до сих пор не могли оттуда выбраться...
Азину похоронили в выстроенной еще его отцом родовой гробнице на Аппиевой дороге за Сервилиевой стеной. Здесь в монолитном саркофаге из пеперино , лежал и сам отец, Луций Корнелий Сципион Барбат, и не менее знаменитый брат Азины Луций, которого погребли каких-то пять лет назад. Луций изгнал карфагенян из Корсики, в память о погибших на море построил в Риме храм Бурь.
Жители с унынием провожали взглядом похоронную процессию Сципиона Азины, некоторые тянулись вслед.
Как долго Рим будет терять своих лучших сыновей? Как долго будет длиться война с карфагенянами, которая уже унесла десятки тысяч крепких мужей, граждан, земледельцев?..
Карфаген для войны использует наемников. Может, себе позволить их содержать?
Рим не контролирует море и торговые пути в Средиземноморье. Не пришла ли пора всерьез задуматься и над этим?
Гамилькар Барка опустошает побережье Италии, - почему нам нельзя совершать такие же рейды в Африку? Пусть и в Карфагене потрепещут! Казна Рима почти пуста, но корабли еще оставались, - чем бес не шутит, авось новоявленным консулам повезет больше, чем Регулу, а чуть позже Сервилию с Блезом ?
"Думайте, отцы-сенаторы, думайте - именно для этого мы и выбирали вас управлять республикой!" - возмущались на форуме.
Решение было принято после долгих обсуждений. Новоизбранным консулам: Гаю Атилию Бульбу вменено продолжать оппозиционную войну с Гамилькаром Баркой на Сицилии; Марку Фабию Бутеону - искать удачи у берегов Африки. Может, этот поход вынудит Гамилькара оставить свой лагерь под Панормом и покинуть Сицилию...
13
Успехи Ганнона Великого в управлении Ливией превзошли все ожидания. Никто не думал, что подвластные ливийцы после их усмирения, станут такими уступчивыми. Ганнон и поднял-то налоги не так высоко: со всех деревенских жителей половину земных плодов, а на горожан наложили вдвое большую дань против прежней (при этом не было никакой пощады неимущим и никакого снисхождения).
Как напишет позднее один известный римский историк: "Правителей отличали и ценили не тех, которые обращались с народом мягко и человеколюбиво, но тех, которые доставляли им наибольшие сборы и запасы, а с туземцами обращались крайне жестоко".
Наиболее лояльным городам Ганнон вскоре снизил налоги обратно до прежней десятины, чем снова заслужил себе славу мудрого управленца.
Доходы в Карфаген, как в давно забытые времена, потекли рекой. Но некогда благодатная для карфагенян Сицилия больше не казалась рогом изобилия, она перестала кормить Карфаген. Война на острове велась теперь исключительно ради того, чтобы не дать римлянам продвинуться дальше к берегам Африки.
Птолемей III после своего вступления на престол Египта развязал очередную сирийскую войну, поэтому на финикийские города на Востоке тоже было мало надежды (наоборот, жители многих из них, как во времена Александра, опять стали массово перебираться в Карфаген, просили крова и гражданства).
Ганнон оказался прав: юг и юго-запад теперь их основное поле деятельности.
К тому же особых успехов у Барки на Сицилии не наблюдалось.
Никто не спорит, он остановил продвижение римлян, оттянул на себя часть их войск от Лилибея и Дрепан, но вот пошел второй год его командования, а заметных наступлений все же нет, коренных изменений, скорее всего, и не предвидится. Да и кормить Дрепаны и Лилибей с каждым годом становится все сложнее. Может, от них вообще отказаться?
Боеспособных кораблей у римлян, кажется, совсем не осталось, в Африку после разгрома Регула они еще не скоро надумают нагрянуть; Карфаген сможет уберечь свои берега оставшимся флотом - сил для обороны хватит. Не урезать ли финансирование строительства боевых кораблей? Раз Рим почти полностью потерял свой флот и больше не восстанавливает его, какой смысл вкладывать деньги в свой? Заметьте - немалые деньги!
Не пришла ли пора вообще свернуть войну на Сицилии? Не сразу, постепенно, - все и так к этому идет.
К тому же власти затеяли грандиозную реконструкцию города, окончательно было решено перенести плавильни и ремесленные мастерские со склонов Бирсы на окраины города, промышленный район создать у порта, а центр облагородить, поставить новые храмы, возвести доходные кварталы - народу в городе накопилось немерено, беженцев из Сицилии, Сардинии, Корсики (а теперь еще и из Финикии) стало негде селить.
Совету нужно вдумчиво рассмотреть все варианты. И не оттягивать обсуждение по каждому пункту. Решено вынести появившиеся вопросы на ближайшее заседание Совета.
По рекомендации Ганнона-Великого в состав ведомства, которое занимается строительством, ввели Ирхулина, сына Бодмелькарта-тихого. Молод, но уже подает надежды, успешно показал себя в Ливии.
Ганнон, под чьим крылом работал Ирхулин, охарактеризовал его только с лучшей стороны. Такие юноши в дальнейшем будут править государством, такие юноши станут опорой для нас и нашего дела, - Ганнон нисколько не сомневался в этом.
Никто возражать не стал.
На одно из заседаний пригласили глав всех крупных храмов Карфагена. Если вдруг... Ну, допустим, карфагенянам придется покинуть Сицилию. Что будет со сбережениями храмов Лилибея и Дрепан? Что стало с сокровищами храма Астарты на Эриксе, всем известно.
Гербаал отправился на заседание Совета вместе с Белшебеком. Теперь он везде и всюду брал с собой своего протеже - после его смерти именно ему везти лодчонку Баал-Хаммона дальше, пусть дотошно вникает во все тонкости.
Вначале председательствующий на Совете один из суффетов напомнил о строгой секретности сегодняшнего заседания - паника среди населения никому не нужна, все сказанное должно остаться в этих священных замкнутых стенах.
Полностью сворачивать боевые действия на Сицилии безрассудно, но думать о будущем тоже надо. Вряд ли Дрепаны и Лилибей долго продержатся - на сегодняшний день Рим располагает гораздо большими людскими ресурсами, чем они. Поэтому, так или иначе, надо постепенно выводить средства из этих осажденных городов в Карфаген. И в первую очередь, богатые запасы храмов. Иначе будет то же самое, что с Эриксом или с Панормом, который неожиданно для всех был внезапно захвачен римлянами, и все храмовые сокровища оказались в их руках. По сути, пошли в копилку неприятеля.
Главы религиозных пентархий, а также крупных храмов без промедления должны направить на Сицилию своих представителей, чтобы точно определить размеры накопленных богатств и, может быть, даже начать их незамедлительный вывоз.
Решение было поддержано большинством членов Совета.
Белшебек срочно послал нарочного в Бизацену - вот тот удобный случай, когда Батбаал, если захочет, сама сможет встретиться с мужем. Вряд ли они там долго задержатся, но и тех коротких минут хватит, чтобы им пообщаться. К тому же Белшебеку и самому было за радость лишний раз увидеться с Батбаал.
Сообщение Белшебека вызвало в поместье Гамилькара настоящий переполох. Несмотря на боевые действия Сицилии, все в один голос настаивали на поездке Батбаал.
Парфенида ссылалась на последнее письмо Гамилькара, где он утверждал, что опасности никакой нет, что римляне ведут себя, как сонные мухи, боятся лишний раз высунуться из своего лагеря; что стены их лагеря на Герктах, благодаря мужеству и стойкости защитников, ничуть не уступают каменным стенам Лилибея или Дрепан.
- Я даже не знаю, - говорила Батбаал. - А как же девочки? Как Ганнибал?
- Нечего и думать, - стояла на своем Парфенида. - Девочки достаточно взрослые, чтобы перенести недолгую разлуку с матерью, а Ганнибала можно взять с собой. Я еще меньше была, когда мои родители вместе со мной бежали по морю из Самоса в Гелу. Я всё плавание, рассказывали, спала беспробудно. А Ганнибалу, извините, давно перевалило за два года.
- Что думаешь ты, Ахирам?
Батбаал, бесспорно, очень хотелось повидаться с мужем, но не будет ли ее поездка безрассудством?
Ахирам поддержал Парфениду.
- Я думаю, вряд ли вы будете встречаться в лагере. Гамилькар, скорее всего, сам заглянет в Дрепаны - под защитой более крепких стен спокойнее. К тому же ты могла бы взять с собой и Йааэль, наверняка она тоже соскучилась по мужу. А девочки в Карфагене останутся под надежной охраной, за них переживать нужно меньше всего. И потом Белшебек обещал договориться с врачами храма Эшмуна на Бирсе, чтобы те посмотрели Ашерат. Вот и будет оказия.
Батбаал воодушевилась.
- Ладно, убедили. Тогда выезжаем без промедления. Парфенида, Мактаб, девочки, - у Батбаал не хватало слов, - уж вы побудете недельку в Мегаре без нас. Клянусь, мы долго у папы не задержимся!..
Кто мог ее остановить?
Попыталась было закапризничать Нааме, мол, и она вполне может отправиться с ними, но Батбаал и слышать об этом не хотела, вдобавок напомнила ей о том, что им придется добираться на Сицилию по морю. Кто с детства не переносит качку? Будь уже взрослой. Несколько дней пролетит - не заметишь. Тогда Нааме заявила, что в таком случае вообще никуда не поедет, останется вплоть до их возвращения в Бизацене.
- Какая мне разница, где сидеть, - вспыхнула капризница. - Что здесь, что там, - везде одно и тоже...
Батбаал нисколько не удивилась переменчивости настроения средней дочки, - не первый раз она выказывала подобное упрямство. Видно, на самом деле пришла пора отдать ее замуж, отец был прав.
Парфенида тоже попросилась остаться с Нааме - кто-то все-таки должен за ней присмотреть.
- Хорошо, - согласилась со своей кормилицей Батбаал, - оставайтесь, мы попытаемся вернуться обратно как можно скорее.
Вопрос был решен.
Не прошло и двух дней, семейство Гамилькара Барки (кроме Нааме и Парфениды) с десятком слуг и охраной выехало в Карфаген. Дождался бы их только Белшебек.
14
В Мегару прибыли к вечеру третьего дня. Батбаал сразу же послала одного из рабов к Белшебеку. Они в Карфагене и готовы отправиться с ним на Сицилию в любой из ближайших дней.
Белшебек поверить не мог, что Батбаал так легка на подъем. Он был уверен, что они просто передадут для Гамилькара письмо или какую-нибудь безделушку на память, но решиться плыть самой, да еще с семейством, за сотни миль, туда, где до сих пор идет война, - нужно быть поистине отчаянной или безрассудной. Или...
Белшебек побоялся произнести слово "любовь". Не хотел этим словом называть отношения между Батбаал и Гамилькаром. Чем угодно: супружеской привязанностью, привычкой, долгом, обязанностью перед детьми и прочим - только не любовью. Это право он оставлял исключительно за собой.
Если бы сейчас возле него оказалась Батбаал и произнесла вслух: "Знаешь, как сильно я его люблю", - он, наверное, вскрикнул бы, как сумасшедший, и забубнил: "нет, нет, не верю! Как можно любить лед, как можно любить холод... Сколько ты из-за него натерпелась, сколько из-за его равнодушия пролила слез? Может, раньше он тебя и любил, обожал, носил на руках, но ведь потом остыл и чем старше становился, тем больше отдалялся... А сколько боли причинил, когда родилась Ашерат! В тот же день, напившись допьяна, сбежал к жрицам Астарты, - разве так поступил бы человек, который по-настоящему любит? Только не это. Только не любовь..."
Белшебек был в растерянности. Вернул его на землю посыльный:
- Что передать хозяйке?
- Что передать? Скажи, я сам зайду. Скажи, я рад, что она приняла мое предложение. Нет, я это сам скажу. Ступай. Скажи, я иду следом за тобой.
Слуга Батбаал ушел. Белшебек опустился на скамью. Сердце его билось неровно.
"Может, не надо было звать ее с собой, - думал он. - В ее присутствии я уже не могу сдерживать себя. Кажется, все мои чувства к ней проявляются на лице. Раньше такого не было. Я был более сдержан, более спокоен. Сдается, окажись рядом Гамилькар, он сразу все поймет, когда увидит. Разве можно скрывать в себе это пламя?"
Белшебек опустился на колени перед статуэткой Баал-Хаммона, склонился в низком поклоне.
"Направь меня, всемогущий, на путь истинный; подскажи, как правильно поступить, что сделать, как погасить в себе это пламя; как забыть то, что невозможно забыть?"
"Помни, - тут же вспыхнуло в мозгу. - Ты дал обет!"
"Кто это сказал? Ты, всемогущий?"
"Ты дал обет, помни..."
- Я помню, помню, конечно, помню, - забормотал Белшебек, взял с полки жертвенный нож и прочертил им на руке очередную неглубокую полоску. На ране тут же выступила кровь.
- Я помню, мой господин, помню...
И еще одну прорисовал. Немного попустило, но только немного, самую малость...
Если б можно было вынуть сердце и его исчеркать ножом - стало бы легче на душе? Одному Баалу известно...
Чуть погодя, он поднялся на ноги, пошатываясь, как пьяный, подошел к рабочему столу, сел и начеркал письмо, в котором извинялся перед Батбаал, что, к сожалению, ни сегодня, ни завтра навестить их никак не сможет, пусть не обижается, - ему до отплытия нужно успеть решить массу неотложных дел. Но он рад, что они плывут вместе с ним. Они увидятся в порту. Корабль на Сицилию отплывает послезавтра с рассветом. Если они не успели собраться, пусть поторопятся. Корабль, на котором они пойдут, - торговый, стоит в Восточной бухте. Белшебек будет ждать их там.
Белшебек оторвался, еще раз перечитал послание. Вроде, все так. Позвал храмового раба. Когда тот явился, приказал ему немедленно отправляться в Мегару, в имение Гамилькара Барки, и передать письмо хозяйке.
Когда за посланником закрылась дверь, Белшебек с облегчением вздохнул - он все-таки удержал себя от безрассудства, смог не помчаться сломя голову к Батбаал, хотя был готов, но как бы это выглядело со стороны: сошедший с ума прежде невозмутимый жрец - потеха для толпы, персонаж для греческой комедии... Хвала Баалу, который удержал его от безрассудного поступка, остепенил, помог сдержать себя в руках. А любовь... Какое это все-таки всепоглощающее чувство, безжалостное и беспощадное. Лучше бы, наверное, никогда не влюбляться, но если влюбился, не любить до беспамятства, до умопомрачения, иначе душа до конца жизни не обретет покоя...
Семейство Гамилькара не опоздало, прибыло в порт вовремя.
Шумел прибой, волны с шелестом накатывались на берег. Несколько десятков рыбацких барок мерно покачивались на них неподалеку. На их фоне в смутной дымке утреннего тумана стоявшие на якорях купеческие корабли со спущенными парусами казались огромными и призрачными.
Корабли, которые отправлялись на Сицилию, находились чуть в стороне, пришвартованные, с их бортов на каменный причал спускались мостки.
На один корабль уже поднялись наблюдатели от Совета и храмовые ревизоры. На корабль, на котором должны были отплыть Белшебек с семейством Гамилькара, портовые рабы поднимали последние грузы.
Ахирам помог девушкам слезть с повозки, взял маленького Ганнибала на руки, тот полусонно ткнулся ему в плечо, рабы понесли их небольшую поклажу на борт.
На палубе капитан любезной улыбкой сам встречал пассажиров.
Белшебек стоял рядом, горячо обнял Ахирама, кивнул Йааэль, поклонился Батбаал.
- Рада тебе, уважаемый Белшебек, - сказала Батбаал. - Как долго мы не виделись?
- Почти год.
Батбаал покачала головой:
- Как быстро летит время...
Капитан провел гостей к приготовленному для них помещению, но Батбаал не захотела сидеть в неуютной низенькой клетушке - стены, казалось, давили на нее.
Оставив вещи, уложив Ганнибала и заставив Йааэль тоже немного поспать - солнце только всходило, никаких особых дел не было, - Батбаал вернулась обратно на палубу. Заметив у одного из бортов Белшебека, улыбнулась и сразу же направилась к нему.
Как она все-таки очаровательна! Белшебек взгляда от нее не мог оторвать. Сердце его наполнилось нежностью.
- Что новенького в столице? - спросила Батбаал, когда приблизилась. - У вас, наверное, каждый день событие за событием. Не то, что у нас на окраине, "куда и ворон не каждый долетит", - процитировала она "Сон Баала".
Легкий, хоть и немного влажный, ветер приятно обдавал лицо, море почти не волновалось, чайки не утомляли криком, весла мерно ударяли по воде, выводя их трирему из гавани. И все же Белшебек скинул свой плащ, набросил его на хрупкие плечи Батбаал и только потом ответил ей из того же произведения:
- "В моем краю все прежняя печаль. И прежняя забота нас изводит..."
Батбаал снова улыбнулась Белшебеку той самой улыбкой, которая всегда так нравилась ему, и напряжение, которое сковывало его перед встречей, наконец-то спало.
Он тоже улыбнулся Батбаал.
- Я до сих пор люблю эту поэму и подписался бы, наверное, под каждой его строчкой, особенно в том месте, где Баал объясняется в любви к Анат.
- А я в детстве зачитывалась и другими строчками:
"Омыла руки свои девственница Анату,
Пальцы свои "невестка народа",
Взяла лиру в руки свои,
Положила кораллы на грудь свою,
Стала воспевать нежность Силача Балу,
Любовь "Скачущего на облаке" ,
- прочитала наизусть Батбаал. - В детстве все было так ярко...
- Сейчас, наверное, не менее ярко, только мы изменились, а значит, изменилось и наше отношение ко всему.
Батбаал печально улыбнулась, посмотрела вдаль.
- Что говорят в столице про войну? Как долго она продлится, хотелось бы, чтобы все родные поскорее вернулись домой.
- Если бы это зависело только от нас. Римляне давно вошли во вкус завоеваний. Их, кажется, уже и море не может остановить.
- Думаешь, они снова попытаются напасть на нас на материке?
- Уверенности нет, но то, что Совет все меньше и меньше теперь выделяет денег на армию Гамилькара, настораживает.
- Но ты как-то писал, что он сам успешно добывает себе средства.
- Писал, но это крохи, которых недостаточно для полномасштабных действий. А сейчас, я думаю, именно сейчас, римляне так слабы, что мы могли бы их если не поставить на колени, то отбросить к своим прежним границам на Сицилии - точно. Я сказал об этом на Совете, но меня, как и не слышали - всех все устраивает. Вроде, как и войны никакой нет, так, небольшое недоразумение, нечего лишний раз привлекать к этим конфликтам внимание, нечего почем зря будоражить народ, искрой вызывать пламя... Но хватит об этом. Что мы все про войну, да про войну. Как вы там живете в Бизацене? Как Ашерат? Как она, кстати, восприняла гибель Федима?
До Карфагена докатился слух, что Федима затоптал на охоте дикий слон. Проверить было нельзя, но сообщение могло оказаться правдой: все знали, насколько опасна охота на слонов, даже местные бывалые охотники частенько гибнут, охотясь на непредсказуемых гигантов.
При упоминании Федима Батбаал несколько сникла, Белшебек даже пожалел, что спросил об этом. Но вскоре она собралась и ответила:
- Когда весть о его гибели достигла имения, Ашерат чуть с ума не сошла. Никто не знал, что с ней делать. Мы все пережили столько страшных минут. Мало с этими снами, теперь еще Федим... Я думаю, что только наша любовь к ней помогла ей выкарабкаться. Но она, как мне кажется, стала еще угрюмее. И еще больше замкнулась. Теперь не вспомню даже, когда она последний раз улыбалась. И сны ее стали тревожнее. То были просто неясные картины, теперь совсем непонятные. Допытаешься или прорвется иногда - является к ней во снах Астарта, или Тиннит. Приходят, чтобы что-то сказать, но что, - Ашерат не понимает, и от этого очень боится. Мне самой становится жутко, когда она рассказывает об этом. Как будто не своими глазами видит. Ты как-то обещал договориться об ее лечении в храме Эшмуна, может, получится что. Мы приехали почти всем семейством (Нааме только осталась дома). После возращения из Сицилии может все-таки свести Ашерат с лекарями храма?
Белшебек внимательно слушал Батбаал. К сожалению, когда они виделись в прошлый раз, Гамилькар не дал им пообщаться подольше, и тогда речь о тревожных снах его младшей дочери в потоке дел перед предстоящим отъездом как-то затушевалась. Но теперь, собрав всё заново, восстановив обрывки фраз, с помощью которых Батбаал пыталась ему донести свою озабоченность, Белшебек по-новому взглянул на ее тревогу.
На самом деле, как вырвалось у кормилицы Ганнибала, - не каждому во сне являются боги! Это вообще крайне редкое явление. Даже в хрониках упоминания о таких событиях и людях единичны.
Отец говорил, что его прадеда несколько раз посещал в сновидениях Баал-Хаммон, но ни дед, ни отец, ни он сам, Белшебек, даже являясь священниками, такой милости не удосуживались, хотя каждый день говорят с богами, каждый день воскуривают им фимиам.
Почему и для чего боги открываются отдельным людям, наверное, навечно останется загадкой. Хотя иногда "для чего", становится понятным по прошествии времени - чаще всего для предупреждения. Катастроф, катаклизмов, падения нравов - чего угодно! Осмысливалось, как правило, спустя какое-то время, какими-то одиночками, которых никто никогда не слушал, редко когда воспринимал серьезно. А потому человеческая жизнь катилась по склону своего существования дальше, снова переживала катаклизмы, окуналась в катастрофы, стирала грань между правильным и неправильным, разрешенным и запретным.
О чем теперь устами Ашерат хотят поведать боги? Он тогда, к сожалению, не смог подробнее расспросить девочку о ее снах, как не смог и убедиться, на самом ли деле боги являлись к ней во сне. Иногда низшие темные существа напускают пелену на глаза "видящих", выдавая себя за богов. Не случилось ли такое и с дочкой Гамилькара - Белшебек не был уверен. И нужно ли это лечить, чтобы не убить дар вовсе? А в тот факт, что Ашерат обладает даром провидицы, Белшебек перестал сомневаться, когда узнал о решении Совета убрать со склонов Бирсы мастерские и начать сооружать на их месте высотки. Два года назад Батбаал рассказывала об одном сне дочери, где дома горели именно на склонах Бирсы. Два года назад, когда о жилых кварталах на том месте еще и разговора не было...
Когда Белшебек сопоставил эти факты, он чуть дара речи не лишился. В Карфагене объявилась своя пифия? Кто в это поверит? Как об этом поведать? И стоило ли сейчас говорить? Даже с ближайшими родственниками?
Белшебек решил никого не шокировать своим открытием, пусть для окружающих это останется тайной. Дочь Гамилькара немного эмоциональнее других, ее мучает бессонница и пустые страхи, особенно после известия о гибели близкого друга, - дело житейское, вполне излечимое...
- Я думаю, все это реально. Вернемся, я обязательно свяжусь с кем надо, - сказал, чуть погодя, Белшебек.
- Мы были бы только рады, - сказала Батбаал.
"А как я был бы рад, ты себе не представляешь", - подумал он с грустью и тут же поспешил отвести от Батбаал глаза - самые предательские существа на теле.