Дверь Дусиной квартиры Васильевна отперла своим ключом. После того, как Дуся в одном халате и тапках пошла на базар (не смотри, что февраль на дворе), Васильевна забрала у нее все ключи и стала запирать старушку снаружи: "Все одно езжу к тебе каждый день". "Зачем, мама, ты ездишь к ней каждый день, - укоряла Васильевну дочка. - Приучила ее к такому режиму, теперь сама маешься" - "Ничего я не маюсь". - "Маешься, я же вижу". Но что делать с выжившей из ума старухой? Сладу с нею нет, только и жди, что та что-нибудь да выкинет. Вот как сейчас. Не успела Васильевна отпереть дверь, как Дуся возникла на пороге своей единственной комнаты и тут же гаркнула:
- Закрывай быстрее, быстрее, она меня уже достала!
- Кто тебя достал? Соседка?
- Какая соседка? Такую в соседях иметь - с ума сойдешь.
- Да ты и так давно сошла с ума! Что у тебя в руке? Никак молоток? Заколачивала чего?
- Чего мне заколачивать? Это я от нее. Начнет прорываться, просто так не дамся, рожу ей испоганю.
- Ну, совсем из ума выжила. Кто на тебя покушается? Ишь, выдумала, фантазерка.
- Поживи с мое, поймешь тогда.
- А что тут понимать, и так видно: восемьдесят пять стукнуло, а мозгов, что у ребенка. Что опять придумала? Господи, зачем окна бумагой залепила? Света белого не видно.
- Чтоб она не заглядывала.
- Куда не заглядывала? В окна третьего этажа?
- Она и в окна десятого, если пожелает, заглянет.
- Так. Знаешь что? Прекращай выдумывать всякую хрень, мне твои фантазии уже в печенках сидят. Ты мне лучше скажи: завтракала ли чего? Опять на хлебе и воде?
- Не до завтрака было. Говорю ж тебе: все утро рвалась ко мне треклятая, по душу мою, видно, пришла.
- Опять за свое. Брось, говорю, свои придумки, ты меня скоро ими в могилу сведешь.
- Не переживай, это я уже одной ногой в могиле, ты раньше меня никак не уйдешь, хоть и стонешь больше.
- Постонешь тут, когда тебя каждодневно из себя выводят.
- Я в свои шестьдесят пять нисколько не стонала и не жаловалась никому, а ты все ноешь и ноешь.
- Опять двадцать пять. Ну-ка, дай сюда молоток, уберу от греха подальше.
- Ну уж нет, молотка я тебе не дам, - придет костлявая, чем отбиваться буду?
- Дуся, хватит! Хватит уже. Доведешь меня до белого каления. И так с утра давление скачет, ты еще выводишь. Вон соседка твоя, постарше будет, а дурью, как ты, не мается, спортивные передачи почти каждый день смотрит, и еще переживает, болеет за своих.
- Да мне пусть хоть что смотрит, к ней в дверь еще не стучали.
- Кто стучал? К тебе стучали?
- А ты думаешь, чего я такая заведенная?
- Но кто, кто тебя, как ты говоришь, беспокоит? Хулиганье какое?
- О-о! Это хулиганка известная, не дай бог с ней столкнуться в темном месте.
- Не понимаю, о чем ты, заканчивай. Пошли лучше на кухню, покажу, что я тебе купила и разложу так, чтобы ты все это нашла. И давай больше дурью не майся, ешь все, что есть, а то на прошлой неделе вынуждена была выбросить пропавшие сыр и колбасу. Как тебе еще говорить?
Тут во входную дверь стукнули. Дуся побледнела.
- Слышала?
- Ну.
- Это она.
- Кто?
- Треклятая, говорю же тебе.
Снова стук.
- Два. Куда ты засунула молоток? - Дуся рванула в комнату, бросила, убегая: - Не вздумай открывать!
- Дак, может, это соседка или еще кто? Хватит уже беситься!
Васильевна пошла открывать, но за порогом никого не оказалось, только легкий как будто ветерок скользнул по лицу, и она уже засомневалась, слышала ли вообще стук. Закрыла дверь, вошла в комнату и обомлела: Дуся полулежала в кресле, задрав голову с отвалившейся челюстью и широко раскрытыми стеклянными глазами. Молоток валялся рядом на полу.