То ли от скуки, то ли от праздности мужчина купил себе певчую птичку. Он посадил её в ажурную позолоченную клетку и стал каждодневно наслаждаться её дивным пением.
Западала ли в его обремененное пустыми одинокими буднями сердце печаль, расстраивался ли мужчина на работе или же просто наступали неблагоприятные для его жизненных биоритмов дни - всегда певчая птичка успокаивала его, доставляя удовольствие.
Так прошла зима. За ударами первых капелей сошел снег, журчаньем прохладных ручьев убежал в долину, мир окутался зеленью и жаркими лучами солнца.
Мужчина заметил, что с приближением тепла птичка не окрылялась радостью, а напротив, угасала, теряя прежний чудный голос.
Мужчина не понимал. Он думал, что каждая душа возрождается с приходом весны, а в птицах он тоже чувствовал душу.
С птичьим горем и в его сердце закралась кручина.
Знакомый ветеринар однозначно определил причину: "Всемирная тоска. Она бывает раз в году у всех зверей, рыб, птиц и растений одновременно. Тяга к единению и невозможность последнего рождают то состояние, в которое впала твоя любимица".
Ветеринар еще долго разглагольствовал о смысле жизни, о разумных началах, якобы присущих всем живым организмам, но мужчина больше его не слушал, осознав то ужасное положение, в котором находилась птичка.
- Тоскуешь, голубушка, тоскуешь, - говорил он ей, по-своему определив причину её болезни, но как её вылечить, он не знал.
- Да ты свези её на природу, в родную стихию, - посоветовали соседи, с которыми он поделился своим горем.
"На природу! - обрадовался он. - Конечно же на природу, в родную стихию! Как же я сразу-то не догадался!"- радовался он, как дитя.
Возбужденный предстоящей поездкой, он не мог дождаться выходных, чтобы выехать, наконец, за пределы пыльной и душной атмосферы города.
В электричке он занял самое удобное место у окна. Всякий, кто случайно обращал на него внимание, не мог не заметить его счастливую улыбку и сверкающие радостью глаза. Клетку мужчина поставил на колени и нежно обнимал её позолоченные прутья. Он выпячивал грудь и высоко держал голову, улавливая взгляды пассажиров, будто давая понять: "Вот я какой! Птичку на природу везу. В родную стихию!" Только мало кто подолгу задерживал на нем взгляд. И всё же то ли от дальности пути, то ли от дорожной тяги к разговорам соседи по лавке вступили с ним в беседу.
Они долго расспрашивали хозяина о птичке, её голосе, причине его поездки. Восхищались формой клетки и избытком пищи в блюдце.
- Отпущу, братцы! Ей-ей, отпущу! - взорвался восторгом хозяин, умиленный своею мыслью. До самого конца поездки его ни на секунду не покидало воодушевление.
Мужчина осторожно, словно боясь раздавить кого-нибудь ногой, примять цветок или сломать ветку куста, шел по тропинке в лес. Весь путь птичка громко заливалась. Она забыла о пище и воде, тянула высокую ноту, радуя взволнованную душу хозяина.
Мужчина выбрал самую солнечную поляну, поставил клетку в самую середину её и растянулся рядом на траве, в восторге не отрывая взгляда от птички.
А птичка пела, казалось, еще краше, еще задорнее, словно предчувствуя долгожданный миг обретения свободы. И в чистом, свежем воздухе песня её звучала как никогда звонко и радостно.
Совсем очарованный, хозяин лежал рядом, вдыхая острый запах травы и здорового воздуха. Вокруг стрекотали сороки, свистел соловей, выбивал дробь красноголовый дятел, но мужчина из всех прочих мелодий различал лишь одну песню - песню своей любимицы. Ему она казалась самой лучшей, самой красивой, ведь птичка пела только для него, старалась, выгнув спинку и закинув кверху короткий клюв.
Мужчина слушал её, слушал, и неожиданно ему сделалось тоскливо и муторно на душе.
"Ну вот, отпущу её, - с грустью подумал он, - и что же: лишусь единственной радости в жизни. Опять буду один. Опять в глухой тишине, в пустоте. Четыре угла, звучащие безмолвием. Тоска. Жуть. Страх".
Подумал он так, вспомнил свои унылые, тусклые вечера до того дня, как у него появилась канарейка, и ему стало действительно страшно. Он вдруг понял, что ничего в его жизни светлого, кроме этой пестрой канарейки, не осталось. Жену он год назад похоронил, детей у них так и не было, работа не принесла того духовного удовлетворения, которое хоть как-то подпитывает в жизни. Он не имел никаких увлечений, которые бы захватили его целиком и позволили бы отвлечься от темноты за окном поздними вечерами и пустой, осиротевшей без жены квартиры; книги, поначалу захватившие его, постепенно стали превращаться в единообразную малопривлекательную массу; домино он не любил, и, несколько раз выйдя во двор после смерти жены, посидел, посидел с мужиками за столиком и понял: не его это, не его. Видно, привычка после работы сразу же возвращаться домой возымела своё. И лишь птичка, эта маленькая, крохотная птичка, не умеющая по-человечьи, как-то преобразила его жизнь. Сделала красочней, ярче, богаче. И он решается всё в миг нарушить. Вернуться к прежнему. Темному и мрачному. Разрушить то малое, что еще питает его в жизни, что не дает разувериться во всем окончательно, очерстветь. Почему?
Мужчина не знал, что ответить. В сущности, реки, горы, каждый камень, каждый цветок, зверь, птица - всё для нас, людей. Так создано. Так было извечно. Почему же я должен лишаться всего этого именно теперь, когда я так одинок и несчастен? Отпущу её - лишусь единственной радости в жизни. Справедливо ли?
Мужчина, казалось, успокоился, казалось, нашел в себе силы подняться. Пришедшая ему в голову мысль оправдывала его поступок. Оправдание сохраняло его мир. И он решился, наконец, поступить так, как подсказывал ему его рассудок. Мир не может быть разрушен.
Мужчина накрыл платком клетку, отряхнул от пыли брюки и тронулся в обратный путь. Теперь он боялся только опоздать на электричку.
А в поезде птичка молчала. Затихла как-то сразу, как только они приблизились к полустанку. И никто не обращал на них внимания. Ни на полустанке, ни в вагоне.
Мужчина сел на первое попавшееся место, прислонился головой к окну и быстро заснул: свежий воздух и перевозбуждение давали о себе знать.
Ему снился лес, солнечная поляна и его птичка, но не в клетке, а высоко под небесами. Она радостно порхала в воздухе, звенела до боли в ушах, и звонкая песня её разносилась далеко по округе.
Вечером он как обычно, подсыпал птичке в кормушку корма, долил воды, и спокойно лег спать.
Утром его, однако, не разбудила привычная трель. Он собирался на работу и поначалу не обратил внимания на тишину. Лишь меняя воду, заметил, что птичка странным образом расположилась в клетке. Она лежала на боку и не подавала никаких признаков жизни. Крошки, насыпанные вчера, так и остались нетронутыми.