Память рождает мысль, мысль рождает чудо. И потому я так часто и так настойчиво впадаю в бездну событий, которые для меня уже невозвратные.
Рассказать обо всём: вымышленном и реальном, как об одном целом; о тех, кого я любил и кого люблю сейчас - такова моя задача. Только сейчас я могу систематизировать то, что было со мной до Плея Алея. Впрочем, это было не так уж давно, и я иду по свежим следам.
В комнате полумрак. Где-то в уголке дивана сижу я. Греюсь в узком солнечном луче и слежу за отражающейся в стекле серванта мамой. Она копошится на кухне и видна мне лишь со спины. Странно, но мои первые впечатления как данного человека не связаны с ней. От окружающего мира к маме я повернулся лет с пяти.
Мама казалось мне красавицей, да она и была красавицей. По-своему необычная женщина.
Весь вечер в детском саду я проводил у калитки, вызывая маму:
- Ну, иди же. Я жду...
И мама очень быстро появлялась...Намного позже она, смеясь, рассказывала:
- Я не могла дождатыся кинця роботы. Зразу же зрываюсь и бижу за Андреем. Дивчата кажуть: "Чи ты дурна! Та пишла бы домой, приготовила бы всё, повбирала!" Ни, я бижу за Андреем.
Я был благодарен маме за такое внимание. Я любил её, как только мог. И без неё мог спокойно жить лишь дома.
На маленьком квадратике пола, возле окна я жил самой бурной жизнью. Пластилин, игрушечные солдатики и бочечки лото были опорой этой жизни.
Изредка в неё входил отец. Это был грузный, большой и очень симпатичный человек с запахом папиросного дыма.
В ссорах матери и отца я всегда был на стороне отца и обижался на мать за то, что она кричит на этого человека. Но первые впечатления об отце довольно странны:
...Я чувствую непреодолимое желание бежать куда-то, бегу со всей силы, сворачиваю за угол дома. Но за собой слышу топот, оглядываюсь, вижу большого человека в голубой рубашке, бегу уже на пределе, кажется, что вот-вот взлечу, но всё напрасно. Человек догоняет меня, хватает за руку. Я в отчаянии, кричу, отбиваюсь - но впервые за свою жизнь подчиняюсь и покорно плетусь за ним...
Ко мне позвонили вечером, в четыре часа. Мать была на работе, и я остался дома один. Я открыл дверь. В коридор вошла тётя Мотя, немного знакомая мне женщина. Она пронесла авоськи на кухню, вытащила из них три мороженные общипанные курицы, положила их в холодильник и повернулась ко мне. Челюсть у неё дрожала.
- Крепись, Андрей. Папа в больнице. У него очень плохо с сердцем. Может не выдержать, - и, съежившись, выбежала за дверь.
Я ошарашено смотрел вслед. Но даже тогда у меня не было мысли, что я лишусь отца. Я кинулся на кровать и стал лихорадочно думать:
"Он никогда не был в больнице. Если это инфаркт, то первый. Теперь он наверняка останется дома, во всяком случае, первое время. Но я буду за ним ухаживать... Бедная мама".
Потом привели мать. Из-за шума, воя и визга плакальщиц, истерик матери я ничего не мог понять. Только ночью я получил покой, и сиделка рассказала мне всё.
Отец попал под поезд. Он погиб сразу. Это была нелепая смерть, и сиделка говорила про отца с укором. Папу не могли принести на прощание в дом, как на этом ни настаивала мать, из-за того что его переехали громадные железные колёса. Все эти дни я мучился потерей отца. По ночам мне снился один и тот же сон:
Я, ещё маленький, вхожу в спальню. Он лежит на тахте, спит, сложив руки на груди. Я представляю его таким в гробу, подхожу и разнимаю его ладони. Он просыпается и убирает их за спину. Я ухожу, но что-то в конце комнаты заставляет меня оглянуться. Я оборачиваюсь и вижу, что отец спит со сложенными на груди руками...
Ноябрьский день похорон был яркий как весной. Природа отдавала последний привет близкому мне человеку. На похороны собралось необычайно много людей. Среди любопытных зевак были действительно сострадающие. Честные люди маленького городка уважали этого доброго человека. Рядом с собой я чувствовал локоть брата, впереди видел мать и думал:
"Как мало у меня осталось любимых людей. К сожалению, только смерть отца помогла мне это понять. Я не могу и не имею права так глупо их терять. Я буду их беречь, как только смогу".
Вот и всё, что я здесь напишу об отце.
...Теперь я сделаю небольшое отступление. Я должен предупредить, что эта книга ассоциативная. На этих листах события даются так, как они казались с трёх до семнадцати лет...
...Жёлтые скамейки, тёмное помещение. Я первый раз в вагоне электрички. Напротив меня сидит старушка. Голова у неё повязана тёмным платком. Это был первый человек, который мне запомнился. Странно, но и второе моё восприятие связано со старушкой.
Сейчас я думаю, что это отец меня привёз на свою родину. Уже наступал вечер, всё вокруг было коричневым. Я бежал по лугу. Лёгкий ветерок ласкал всё вокруг меня. Звуков не было. За лугом я увидел избушку. Какая-то сила (возможно, это был отец) подняла меня и понесла к ней. У избушки стояла старая женщина. Она дала мне вареник с капустой. Я откусил немножко, а сам смотрел на неё.
Потом мне очень многие напоминали эту старушку.
Таковы две маленькие сценки - мои первые впечатления на этом свете как человека. Я не берусь их анализировать и символизировать. Они просто мне дороги и я бережно храню их в своей памяти.
...Когда меня приводили из детского сада домой, брат обычно сидел на диване, сложив по турецкому ноги, и что-то читал. Я его долго не замечал. Но однажды он взял меня на колени и стал мне бережно читать "Мцыри". Читал он наизусть, и я, боясь его сбить, затаил дыхание и молча смотрел ему в глаза. Меня не столько поразили стихи, сколько его труд и его внимание. Только тогда я рассмотрел его трепетное лицо и добрые, умные глаза. Не шевелясь, я дослушал "Мцыри" до конца. С тех пор я ревниво полюбил этого человека и "лишь одному ему я доверялся". На многие годы он станет моим учителем...
Но это будет потом. А пока мне семь лет и я впервые прочитал "Незнайку". Я устраиваюсь у своих игрушек, но играть не могу. Моё внимание привлекает пол, весь в трещинах, куда можно долго и бессмысленно смотреть...
Я не люблю описания пейзажей, но это было и впрямь прекрасно.
Огромные, все в узорах трещин, деревья. Похожие на гигантский веер кусты. Подобные сплетённым шарам пылинки, исчезающие в огромных, полных мягкой могучей воды реках, бережно огибающих островки с красивыми домиками, прячущимися за крепкие зелёные травы. К Цветочному городу вела дорога - очень широкая и очень пыльная. До города я не встретил ни одного коротышки.
Город через туман пыли я увидел издали. Увидел я его по белым, причудливой формы крышам.
...Я немного прогадал. Коротышки были чуть пониже меня.
Расспросив трёх коротышек, я к концу дня нашёл дом Незнайки. Сам Незнайка сидел во дворе на скамеечке. Я подошёл к нему и сел рядом.
- Я к тебе пришёл, - сказал я, краснея от смущения.
Незнайка повернулся ко мне.
- Ты что, хочешь со мной дружить?
- Да....И я хочу немного пожить с тобой.
- А как тебя зовут?
- Андрей.
- А меня - Незнайка, - он взял меня за руку. - Идём.
Незнайка жил на втором этаже. Он подвёл меня к своей двери.
- А это, братец, моя комната. Вот, - он показал на дверь, - это самая лучшая дверь в доме. Послушай.
Незнайка надавил на дверь плечом. Она с трудом поддалась, извергая такой кошмарной силы визг и скрипение, что мне пришлось заткнуть уши. Незнайка повернул ко мне сияющее лицо. Я тоже улыбнулся.
- Открой ухи! - закричал он - Всё уже!
Я опустил руки.
- Когда я открываю утром дверь, все просыпаются, - он засмеялся. - Действует у нас как петух.
- Ты сейчас будешь закрывать её?
- Зачем? Я закрываю окно и дверь на ночь, чтобы не залетел дракон Сири.
- А что это за дракон?
- Сири? Ты, что, не слыхал? Он ищет коротышек и уничтожает их! Он пожирает их ночью. Чтобы дракон не залетал, надо закрыть окна и дверь на ночь и прошептать заклинание, - Незнайка посмотрел на меня круглыми глазами. - Только говорить его днём нельзя, а то оно не подействует, - он немного помолчал. - У нас даже есть пустой дом. Там Сири съел всех коротышек. А у нас пропал Зевайка.
Я застыл от неожиданности.
- А что, этот дракон действует только в Цветочном городе?
- Конечно, нет, - Незнайка удивлённо взглянул на меня. - Он бывает у всех коротышек. А что, у вас его нет?
- Где это - у нас?
- Ну, в вашем городе, где ты живёшь.
- А, в Купянске. Нет. Там его нет.
- Купянск, там все купаются, - уважительно произнёс он. - Это, наверное, далеко.
- Далеко, - протянул я - тыща километров отсюда.
- Тыща чего? - не понял Незнайка.
- Ну, тыща километров. Километр - это около миллиона шагов.
- А-а. Ты как Знайка.
- Нет, что ты, - я махнул рукой. - Совсем нет.
Незнайка воспользовался паузой и обвёл жестом комнату.
- Вот. Смотри. Здесь я живу.
Комната не представляла собой ничего особенного. Из мебели были только кровать, стол и стул. Кровать была аккуратно прибрана. На столе лежала кипа бумажных голубей. Стул был приставлен к окну. В дальнем углу разместилась огромная куча из гвоздей, винтиков, проволоки и прочей рухляди. Но в остальном в комнате было относительно чисто.
- Ну, вот, - он вздохнул. - А теперь, братец, пошли, возьмём Зевайкину кровать. Она во дворе стоит.
- А подушка и постель?
- Зайдём в Зевайкину комнату и возьмём.
Через полчаса теперь уже моя кровать стояла в комнате Незнайки.
- А где остальные коротышки?
- Та, - он махнул рукой и скорчил недовольную гримасу, - пошли на речку купаться.
- А ты?
- Не захотел - буркнул Незнайка.
- Ты что, с ними не дружишь?
- Дружу, но они всё время меня перевоспитывают.
- От чего?
Незнайка молча пожал плечами. Настроение у него подпортилось, и он некоторое время молча ковырял носком ботинка в полу. А в это время в коридоре послышался весёлый шум.
- А-а, пришли, - недовольно сказал Незнайка.
- В восемь часов ужин. Не забывайте. Тюбик и Гусля дежурные, - послышался чей-то строгий голос.
Раздались на лестнице шаги и скоро я увидел целую юрбу коротышек. Они разбежались по комнатам. В коридоре появился степенный коротышка в очках и в чёрном костюме. Незнайка кашлянул.
- Это Знайка, - тихо сказал он, - самый главный коротышка.
Знайка обернулся на голос. Он внимательно, чуть свысока осмотрел меня, мою кровать, хмыкнул, отвернулся и скрылся в своей комнате.
- Он, что, самый плохой?
- У нас нет плохих коротышек.
- Во всём городе?
- Во всём городе, - удивлённо подтвердил Незнайка.
Я немного помолчал.
- Ты очень хочешь есть? - спросил я.
- Не, не очень.
- Тогда, может, прогуляемся по городу?
- Можно. Только я не хочу по городу ходить. Пойдём лучше к реке.
- Давай к реке. Я сейчас загляну на минутку к Знайке и пойдём.
Знайка сидел на кровати и возился с толстой книгой. Когда я вошёл, он хмуро посмотрел на меня.
- Извини, Знайка, что я без стука, - Я придвинул стул и сел. - Мне нужно с тобой поговорить.
- Ну.
- Кто этот дракон Сири, поедающий коротышек и как давно он появился?
- Это всё глупости. Никакого дракона нет. Просто коротышки умирают. А дурачки, вроде Незнайки, думают, что это дракон.
Слова Знайки меня ошарашили.
- Как это умирают? Разве здесь может быть смерть?
- Может, конечно. Коротышки - живые существа.
- И многие знают об этом?
- Не знаю. Я об этом ни с кем не говорил.
В комнату заглянул Незнайка.
- Андрей, ты идёшь?
- Иду. До свидания, Знайка. Пошли.
...Незнайка привёл меня на своё потайное место. Потайным местом был холмик под огромным деревом. Можно было сесть на холмик и опустить ноги прямо в воду - что мы и сделали. Солнце зашло. Сделалось темно и тихо.
- Ты на воздушном шаре ещё не летал? - спросил я.
Незнайка отрицательно помотал головой.
...Наконец я сидел рядом с Незнайкой и даже болтал ногами в такт с ним. Мне ему хотелось сказать очень многое. И то, что я наконец нашёл близкую душу, и то, что я хотел бежать сюда от смерти, привести сюда всех своих близких людей: маму, отца, брата; что я хотел бы каждый день вот так сидеть с Незнайкой...
Незнайка задрал голову вверх.
- Нет, сегодня листья не будут падать.
- А что, лист может больно ударить?
- Нет, просто это очень красиво...
Домой мы пришли в полночь.
- Подожди, Андрей не ложись, надо ещё дверь закрыть, - прошептал Незнайка.
- А может, сегодня не будем закрывать дверь? Покажем дракону, что мы его не боимся!
- Давай, - неуверенно согласился Незнайка.
...Ночью я думал о детском городе. Как всё-таки этот детский рай относителен. Здесь бродит мрачный дракон Сири, который угрожает коротышкам смертью, и я вдруг с отчётливой ясностью понял, что каждый, кому не лень, может наступить на Цветочный город ногой, раздавить Незнайку. От таких мыслей меня мороз продрал по коже. А что же делать? Сделать коротышек невидимыми, убрать с Земли, где им угрожает смерть. Я вдруг увидел туманную панораму и ощутил, что спасти коротышек в моей власти. Всю ночь я шептал и колдовал. Изредка моё колдовство прерывал Незнайка, который чмокал и переворачивался во сне.
...Утром я проснулся от громкого разговора. Незнайка сидел на корточках с бумажным голубем на подоконнике. Его знаменитая шляпа висела на гвозде над кроватью...
- Не хочу! - кричал он.
- Почему? - слышалось со двора.
- Потому.
- Ты, что, со мной не дружишь?
- Нет. Сейчас у меня есть новый друг.
- Тогда я с тобой тоже не дружу!
Незнайка спрыгнул с окна.
- Кто это? - спросил я.
- Та. Это Гунька. Там тебе, братец, завтрак оставили. Иди, кушай.
- Спасибо, - я внимательно посмотрел на Незнайку. - Ну что, дракон Сири не залетал?
- Какой дракон? - удивился он.
- Сири.
Незнайка молча пожал плечами.
Я пробыл в Цветочном городе шесть дней. И каждый вечер мы с Незнайкой ходили на его потайной холмик и ждали, когда начнут опадать листья. Так мы просидели и в шестой вечер с полчаса, как вдруг Незнайка дёрнул меня за рукав.
- Смотри.
Сверху, мерно раскачиваясь, играя красными и чёрными тонами, закрывая дерево, прямо на нас опускался широкий лист. Он проскользнул по нашим головам и опустился прямо у наших ног. Сверху появилось ещё два листа. Незнайка, приоткрыв рот, смотрел на них. При закате рот его казался огненно-красным, щёки поалели и большие глаза отдавали лиловым огнём. Незнайка дотрагивался до листьев руками и направлял их в разные стороны. Мне почему-то стало скучно.
- Незнайка. Я, пожалуй, пойду домой.
- Подожди, братец. Скоро пойдём вместе.
- Да нет. Я уйду в Купянск.
Он оторвался от своего занятия.
- Тыщу этих километров, - уважительно сказал он. - Давай, пока.
- Я ещё вернусь к тебе. Ты только не забывай меня. Хорошо, братец?
- Хорошо. Купайся там.
- Я иду, - я посмотрел на него.
- Ладно, - он зевнул и уставился на воду.
Солнце как раз было над Купянском. И я пошёл прямо к солнцу...
Брат приехал с учёбы домой. На один день. И это вдохнуло свежую струю в давно заведённую на один лад жизнь нашей семьи.
Мать радостно копошилась на кухне, отец сидел возле нас, уткнувшись в свои бумаги, и внимательно прислушивался к нашему разговору.
- Ведь ты знаешь Окуджаву и Никитина? - спрашивал брат.
Я поспешно кивал головой.
- Так вот, я привёз кассету с записью Суханова. Он считается третьим бардом, лучше даже Кукина.
Я смотрел на него и молча кивал.
- Сейчас я поставлю кассету. Па, послушай и ты. Тебе должно понравиться. Ма! - звал брат - Иди сюда, будет хорошая музыка.
И я впервые услышал мелодию. Прослушал всю кассету я на одном дыхании. Покрывая одно другим, у меня вальсировало в голове:
"Аист улетает в облака...
...Но вальс ожидания закружится снова...
...Не потому, чтоб я её любил, я потому...
...Апрель, апрель, апрель...
Аметистовых ягод услышал я звон..."
Качество было плохое, иногда я даже не разбирал слов, но губы мои шевелились, стараясь подобрать слова к песне, пело всё моё естество. Я представил себе Суханова - в тёмном зале, освещённый юпитером, стоял высокий, стройный человек. Он играл на гитаре, маленькой и лёгкой. Голова его была вскинута кверху, как бы освобождая путь хлынувшей песне. Глаза его полузакрыты, длинные волосы спадают на плечи. Моментами казалось, что это не Суханов, а я; и что песни мои.
Брат уезжал и забирал с собой кассету. Я грустил, проходили дни, но я не забывал мелодии и Суханов, человек с гитарой в тёмном зале, вальс, чувство вальса оставалось со мною.
...Брат уезжает. Всю жизнь уезжает. В иное, где есть что-то новое, интересное...
-Апре-ель, апре-ель, апре-ель...м-мм-м, - я прыгал через лужи и щурился под ярким солнцем.
Каждый год я нетерпеливо ждал весну. Внимательно всматриваясь в проталины, я старался найти в них следы отступления снега. Я даже в конце зимы объявлял войну снегу. По пути в школу я замечал все проталины. Это была свободная земля, и я был призван защищать её. И был призван освободить территорию, захваченную белыми воздушными десантниками. Я с мудрым видом смотрел себе под ноги и даже расчищал носком ботинка землю от снега. В период снегопадов, заносов я снимал с себя командование, отчуждённо смотрел, как снег покрывает голую землю...
Но весною всё это казалось далёким и смешным. Я бродил возле ручейков, пролагал им путь в застойных местах. До десяти лет весна у меня ассоциировалась со словом "люди". Весной их как бы становилось больше, они были веселее и живее; и мужчины, и женщины надевали яркие одежды; появлялось на улицах очень много беременных женщин и женщин с колясками. Солнце охватывало всё вокруг. И люди, и деревья, и здания, и земля - всё как бы сжалось в объятиях солнца. И меня оно заставляло прикрывать глаза. Так сквозь радужную сетку я видел всё вокруг...
Позже такого ликования не было. Я по-прежнему все дни проводил на улицах, но теперь я выбирал места потемнее и поуединённее. Теперь весна у меня ассоциировалась с Сухановым. Сидя на скамейке или гуляя по тёмным аллеям, я напевал его песни и уже отворачивался от людей.
Странное было моё детство. Как бы кто-то прикрыл меня колпаком, защищая от всевозможных бед, но в то же время отдаляя меня всё дальше и дальше от людей, их забот, хлопот и радостей.
В детстве я перенёс очень тяжёлую обиду. Впервые меня оскорбили, и притом оскорбили близкие мне люди. Это было страшно. Потянуться за рукой дорогого человека, а получить ей же пощёчину; улыбнуться ему и выслушать в свой адрес насмешки.
Я ушёл из дому. Куда? Не знаю. Я пешком пройду по Купянску, выйду из этого злосчастного города и пойду по дороге в Харьков.
С бутылкой ситра и с буханкой хлеба идёт маленький человек по тёмной дороге. Сквозь туман всматривается в далёкие дома с освещёнными окнами, представляет везде такой же уют, как у себя дома.
"Больным меня привозят домой. Я умираю, окружённый ими. И вот я уже мёртвый, с последним оскалом на лице, слушаю пропадающий в ушах плач матери и всхлипы остальных людей..."
На этом я прерываю думу и утираю слезу. Дальше фантазировать мне не хотелось.
Однако наступал вечер и становилось всё холоднее. Кутаясь в туман, я ощущал, как мокнет моя одежда, как влагой покрывается моё лицо и руки. Вблизи меня что-то зашевелилось и, вглядевшись, я увидел человека. Он стоял, нахлобучив на лоб смешную кепку с очень длинным козырьком, засунув руки в карманы и выставив вперёд довольно большой животик. В тумане и кепка, и рубашка, и брюки, и смешные башмаки - всё казалось на нём серым.
- Зигмунд, - произнёс он и поклонился.
- Что? - не понял я.
- Я - Зигмунд, - он засмеялся. - Это имя такое. А теперь, если хочешь, идём ко мне.
- А вы далеко живёте?
- Нет, здесь рядом, - Зигмунд повёл меня вглубь тумана. Шагов через десять я вошёл в какую-то дверь и оказался в полном мраке.
- Андрей, я не люблю света. Поэтому, если ты не против, я зажгу лишь одну свечу.
Меня почему-то не удивило, что он знал меня. Огонёк у свечи был очень маленький. Рассмотреть что-то при нём невозможно. Он только вежливо отстранил мрак, но давая понять, что он здесь лишь гость. Зигмунд сел против меня.
- А ты рыжий, - он удивился, - и глаза у тебя голубые....Куда же ты собрался? Со съестными припасами, - он кивнул на бутылку ситра и буханку хлеба. - Убегаешь от людей? Так ты это ещё успеешь. А пока погости у меня с полчасика.
Я удивился, что так мало.
- Тебе этого будет достаточно, - засмеялся Зигмунд. - Кроме того, мне уже с тобой рядом тяжело, хотя ты ещё никто. Впрочем, к Незнайке ты уже ходишь.
Я молча уставился на него.
- У тебя всё ещё впереди, - продолжал он, - а у меня в прошлом, - Зигмунд внимательно посмотрел на меня и вдруг рассмеялся. - Да ты ешь! Кушай свой хлеб, пей ситро. Не тащить же всё это обратно, - он открыл мне бутылку, и я сделал глоток, наполнив рот шипучей сладкой жидкостью. - Кушай и слушай меня. Сначала пару слов обо мне. Я живу здесь, рядом с тобой уже десять лет. Тебе сколько лет?
- Десять.
- Вот. Значит, о себе. Существовать я могу только в тумане или в такой вот тьме. Ты любишь темноту, неизвестность?
- Нет. А туман мне нравится, - сказал я и покраснел. - Есть даже песня такая хорошая - "Туман, туман - седая пелена".
- М-гм. Всё ясно. Так. Значит, я волшебник. Правда, по мелочам. Это мой дом. Прийти сюда ты сможешь потом ещё один лишь раз. И сейчас, и тогда я окажу тебе ту помощь, которая необходима. Понял?
- Понял. А какая мне нужна помощь?
- Подумай. Впрочем, я тебе помогу. Вот. Значит, ты читал и любишь "Незнайку". Так?
- Так.
- Что у Незнайки было во второй книге?
- Волшебная палочка? - спросил я. - Я об этом думал. Неплохо было бы её иметь.
- Так ищи её. Многие искали, так может тебе повезёт.
- И это всё?
- Всё....Ну, Андрей, иди домой. Там ждёт тебя сюрприз...
Когда я постучался домой, мне ответил звонкий голос брата:
- А у нас все дома.
Я очень обрадовался ему. Брат приехал не один, а со своим сокурсником. Тот скромно сидел на диване и смотрел на меня.
- А это мой брат Андрей, - представил меня брат.
- Который буханку хлеба сегодня зйив, - вставил отец.
- Да, обжора страшный, - брат захихикал и начал рассказывать очередную побасёнку про меня. - Кушать он очень любит, а раньше вообще ел всё без разбора. Лет семь назад меня оставили за ним следить. А мама купила банку подсолнечного масла и поставила её на кухню, на подоконнике. Должно быть, оно красиво отсвечивало на солнце и Андрей на своих кривеньких ножках всё время рвался на кухню. Я его удерживал как мог, но потом зачитался и вдруг слышу на кухне звон разбитого стекла. Вываливает карапуз, - он посмотрел на меня и снова рассмеялся.
- Пузыри изо рта лезут уже на штаны, рожица сморщенная. Плюётся во все стороны, суёт кулачки в рот, наверное закушать хотел...
- А ты мыло ел, - отреагировал я. - Мне мать рассказывала.
- Ты ему палец в рот не клади, - шутливо прокомментировал студент.
- Идидьте кушать, - высунулась из кухни мать. - А ты, Андреечка, пойишь потом. Ладно?
Я отвернулся от неё. Слишком ещё велика была обида. Я взял "Незнайку" с намерением просмотреть книгу перед сном и подошёл к окну. На улице уже полностью потемнело, не было ни луны, ни звёзд. Я видел лишь собственное отражение и огоньки света вдали. Сзади подошёл брат и взял меня за плечи.
- Ну, - он взял у меня книгу - "Незнайку" читаешь? А я привёз тебе хорошую книгу - "Шёл по городу волшебник". Не читал?
- Нет.
- Там один мальчик нашёл волшебные спички.
- Кругом одно волшебство, - с восторгом сказал я.
- Да. Переломишь одну и загадывай лишь одно желание. Признаться, после этой книги в детстве я неделями искал такие спички. Слушай, Андрей. Если бы тебе попалась лишь одна спичка...
- А волшебная палочка?
- Пусть, но чтобы можно было загадать одно лишь желание. Какое бы ты выбрал?
- Не знаю. Наверное, чтобы все жили.
- Подумай, Андрей. Я думал об этом всё моё детство.
Я озадаченно посмотрел на него и вспомнил Зигмунда.
- Хорошо, - пожал я плечами.
"Мне и вправду везло, только этого мало"
Трудно продолжать начатое после долгого перерыва. Замотанному и усталому, используя маленькую передышку, брать ручку и, напрягая свою память и внимание, выдумывать, размышлять, вспоминать...
Нет, я искал волшебство не неделю, а годы. В то время вы могли бы видеть мальчика, который, озираясь по сторонам, поднимал с земли хворостинку или палку и незаметно махал ею. С любой спичечной коробки, попадающейся мне, я пробовал на волшебство и спички.
...Я хотел, чтобы вечно жил я, вечно жили отец, мать и брат, чтобы все хорошие люди были здоровы, а плохие сгинули. Брат сказал, что он загадал бы вечно быть молодым. Но загадывать можно было лишь одно желание, да и всё это было не то. Я нашёл одно, но всеохватывающее желание. Тогда бы я смог осуществить всё это и сделать многое другое, только одно хорошее, думал я. И вопросительно глядя вверх, я шептал:
- Хочу быть волшебником.
Как видите, скромностью я не страдал. Но я и вправду хотел взять под защиту беспомощного Незнайку, вернуть всё калекам, о которых я болел с детства; я не хотел терять близких, просто хороших людей; хотел вернуть в жизнь бабушек и дедушек, которых я так и не видел. Я жалел всех, кто, по-моему, нуждался в жалости и не считаю это пороком. Да и сейчас я верю, что всё-таки мне встретилась та волшебная палочка или спичка. И полностью могу положиться на свои силы...
Перечитывая книгу, уходишь из рук времени. Ты, хотя бы и подневольно, сравниваешь себя с тем, читавшим её раньше. Вновь входишь в те же события и осматриваешь их с других, неведомых ранее сторон.
С некоторых пор я перестал перечитывать "Незнайку". Мне начало казаться что он взрослеет. Он, кумир моего детства, голубоглазый коротышка с чуть приоткрытым ротиком, теряет себя, приспосабливается, обнашивается, ровняя себя по людям. Мне тяжко было сознавать, что он в "Незнайке на Луне" начинает мудрствовать и приобретать опыт. Я уже не хотел идти к нему, боясь, что он, обременённый памятью, вопьётся в меня уже серым взглядом, как бы проснувшись, пытаясь узнать, кто я и что мне от него надо...
Мы подходим к празднику. Нельзя сказать, что это самая весёлая глава, но я ждал её с начала записок. Не знаю, как получится...
...-На концертах я её ни разу ещё не пел,
не знаю как получится...
Суханов о "Новогодней песенке"
Я никогда не рассказывал здесь о дворе, где практически провёл всё своё детство. Нельзя сказать, что он мне не впал в память. До сих пор я с удовольствием хожу туда, смотрю на берёзку, которую назвал своей, лишь бы малыши не резали её на сок, вспоминаю кучи песка, где в детстве валялся целыми днями, гаражи, за которыми шла вечная игра в пятнашки...и прочее, прочее, прочее...
Собирались тучи, ветер уже игрался верхушками деревьев, но внизу, во дворе было необычайно тепло и тихо. И вдруг всё всколыхнулось. На двор высыпало всё население дома. Женщины ремонтировали старый дворовой стол и приносили свои столы из квартир, шушукались и смеялись. Мужчины стояли невдалеке, курили, с довольными лицами тыкали друг в друга пальцами, пыхтели и перемигивались. И вдруг, как по команде, разбежались...
Мужчины носили стулья, а женщины в фартуках - тарелки с мочеными помидорами и огурцами, квашеной капустой и копчёной колбасой. Все малыши, в том числе и я, стояли под моей берёзкой. Самые маленькие подпрыгивали от нетерпения и дёргали за руки старших. Те старались держаться сдержаннее и смущённо усмехались, видя своих матерей и отцов такими взволнованными и радостными.
И взрослые, и старые люди сели за столы. Поднялся шум. И вдруг все стихли. Они обернулись к нам. Возгласами с радостным смехом, жестами они звали нас к столу. И малыши с визгами побежали, увлекая за собой старших. Я сел между старыми людьми, а мать и отец улыбались мне, чтобы я не обижался, что они далеко от меня...
- У нас огиркы лучше, - улыбалась старушка.
- К-гм. Да, - оторвался от тарелки сидевший напротив грузный мужчина, оглушительно цыкнул и закричал:
- Леночка, родименькая, когда же!..
- Сейчас, сейчас, минутку.
- И зачем вы йийи тилькы пьетэ, - заискивающе улыбнулась старушка.
Мужчина благодушно посмотрел на неё...
Меня поразила в этих людях нарочитая беспечность и нарочитая раскованность. Сегодня праздник, сегодня всё можно. Забудьте, что вам предстоит работа, забота, старость и смерть. Сегодня вы никому ничего не должны, на этом празднике нет хозяина. А впрочем? Может хозяевами на этом человеческом празднике были мы - дети, которые жили так, как хотели бы они.
Люди собрали на этот праздник всё, что они имели. Между деревьев разместились их дети - символ надежды и старики - символ сострадания и человечности. Нас окружали только деревья и мягкий туман, скрывший грозные серые тучи. Старушки не выдержали буйного веселья - тихонько ушли...Старики, любимый мой народ.
А праздник шёл своим чередом. Аромат веселья наполнил всё вокруг. Приходили гости. Рассказывали смешные анекдоты и пели песни. Пришёл и Зигмунд. Я его сначала не узнал. Он долго сидел за нашим столиком, смеялся со всеми, мигал мне. Зигмунд отпустил бороду и стал непохожим сам на себя. И только когда он надел свою кепку, я его узнал. Зигмунд подвинулся ко мне.