Скрыпник Андрей : другие произведения.

Красивые люди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ISBN 9780359959365

КРАСИВЫЕ ЛЮДИ

почти реалистичный роман

   Там, где ступает сапог, вырастает смерть. И я киваю ночи. Она усыпляет завоевателя. Тогда мягко возникает солнце. Освещает путь трём апостолам. Они поднимают цветы и травы, человечность и доброту. Когда голубое солнце погибнет, апостолы пропадут. Бросится в глаза темнота, а утро разбудит завоевателя.
   ...Надо поддержать солнце.
  

Вступление

   Прошло два года со времени создания "Записок подростка". "Записки", "Сны" и голубая книга "Плея Алея" стали итогом первого творческого периода моей жизни.
   После того кипучего года - болезненно долгий застой. Передо мной маячили постоянно лишь два начала - название книги и её символ - солнце в чёрном пространстве, опирающееся на три мощных луча. Остальное всё менялось и выпадало. Что такое? Почему?
   С меня мой критик требует реализма. Романтизм нынче ругаем и неприемлем. И я решил ему услужить пока что этой книгой. Да, собственно, со своим любимым методом я бы запутался в паутине вопросов к проблемам, которые я хочу здесь решить.
   Вот здесь между карандашом и тетрадным листом возникла стена. Оказалось, что не только хороший реалистический, но и просто реалистический роман написать неизмеримо труднее, а во многих случаях неблагодарнее, чем романтический.
   Это понятно: мысли легче летать по небу или над землёй, чем ходить по ней.
   Бился я не над своим амплуа долго и всё-таки пришёл к компромиссу - романтические герои в реалистичной среде. Не понимайте упрощённо!! Подобное, мне кажется, выгоднее критике, а не читателям...
   Итак, пишу я не за старым, добрым столом. Лежу на диване.
   Ну, ось романа ясна - "Купянск-Харьков". Возраст героев тоже определён, 16-25 лет.
   ...Придумал имена - Сергей, Алексей, Владимир, Владислав...Герои, герои. Страдающие, алчущие, возносящиеся и погибающие, живущие в наши дни и любимые мной. Кто-то должен пронести мою веру, кто-то - показать её слабые стороны...
   Герои, четверо апостолов романтизма, а некоторые - моей мудрёной и сложной веры, сидят в спальне на кроватях и рассматривают старые пластинки. Я на цыпочках подошёл к двери и глянул в щёлочку. Так и есть.
   "Мальчишки, господи, совершенные мальчишки. И я, эгоист, хочу напичкать их своими странными словами и поступками, крайними мерами оценки..."
   Мне надавила на веки жалость и появилось непонятное, почти отеческое чувство.
   "...Довольно того, что они романтики и находятся в начале сознательной жизни. Дети среди людей проверят свою веру на прочность. Но воспитание я им дам своё, семидесятых годов, иначе апостолы будут мне непонятны."
   Гости начали скучать, отложили пластинки и стали посматривать на дверь.
   "А ведь у солнца три луча, - мелькнуло в мыслях. - Мальчишек же четыре. Кто-то чужой...Нет, хватит! Пора начинать"
   Я взял на кухне две бутылки "Пепси-Колы" и зашёл к ним. Меня приветствовали Алексей, Сергей, Владимир, Владислав.
  

1. Представление героев

   Алексей. Апостол-блондин, светлый апостол. Его усталые, ласковые глаза смотрят на меня доброжелательно. Апостол обладает тоненькой, неокрепшей фигурой. Немного сутулится. Но в целом производит приятное впечатление. Алексею неловко, он сначала опирается детской рукой о шкаф, переваливает тяжесть своего тела на хромые ножки моего деревянного старожила. Сверху на него пикирует детский "Хоккей" и, немного погодя, толстая хрестоматия русской классической литературы даёт ему щелчка по носу.
   - Ох, извините, - смеётся в одиночестве Алексей.
   Он небрежным жестом перебрасывает "Хоккей" через шкаф на голову зевающего Владимира. Под нецензурные слова ушибленного гостя я уношу детскую игру подальше от огорчённого мальчика...
   К апостолу иногда приходит рифма. У меня по странной случайности до сих пор лежит где-то между фотографиями его подарок ко дню рождения. Мальчик решил побарахтаться в творчестве. На аккуратно вырезанном куске ватмана с одной стороны изображён гном по штампам мультика - надувная фигура, красный колпак, нос огурцом, жабьи глаза. Над гномом желтым фломастером выведено художественное приветствие, а на обратной стороне ватмана ровным, чуть наклонным почерком написано следующее:

Коротышка, милый гном,

Показалось мне, услышал,

Тот нечаянный привет,

Шёпот лёгких губ надышен.

Будущий старик присел,

Закатив смешные глазки,

Беглой он судьбе-лисе

Спинку гладил...

Ласки, ласки.

   И внизу вензель Алексея.
   Я ценю этот рискованный шаг, отнюдь не смеюсь и желаю ему успеха...
   А сейчас на моих глазах апостол борется с комплексом неполноценности. К тому же ушибленный Владимир стал закидывать его моими брюками и рубашками. Я сажусь к Алексею и открываю на двоих бутылку "Пепси". Губы апостола понемногу распрямляются...
   ...Что ж, прикинем в уме его путь...
   Путь слабых лежит к женщине.
   Владимир. Я бы его назвал чёрным апостолом. И не только из-за коротких, очень тёмных, неблестящих волос, великолепных чёрных глаз. Он абсолютно неулыбчив, скрытен, для своего возраста полностью отрешён. Владимир читается трудно, не сравнить с Алексеем. Что я смог о нём выяснить? Вся его душа держится на реликвиях, приобретённых и усвоенных год-два назад. Усвоению же чего-нибудь качественного нового он сопротивляется, да ещё как! Чтобы Владимира в разговоре переубедить, надо пользоваться понятиями середины, конца семидесятых и только...
   Может статься, что Владимир так и останется в прошлом...
   Во всяком случае, негативные качества апостолов мне надо знать.
   Владик. Рыжий апостол. Однако парень не считает себя загнанным и обладает значительным апломбом.
   Владик сейчас причёсывает у зеркала свои рыжеватые волосы. То, что они у апостола рассечены посередине, а также вздёрнутый нос и уже крепкие усы отличают Владика от остальных апостолов.
   Он закончил причёсываться, спрятал все наши туфли в кладовке, с разбега дал мне чувствительный удар ниже спины и скрылся в туалете. Обычные шуточки рыжего апостола. Но у меня уже выработалось противоядие. Я закрепил дверь в туалет шваброй, выключил там свет и продолжил прерванное Владькой.
   Сергей. Русый апостол. Приятель Владимира. Большой романтик, мечтает о Камчатке, не сомневается в своём высоком предназначении, впрочем, как и другие апостолы. Высокий, стройный, он уверенно держит красивую голову и производит впечатление сильного человека. Не обращая внимания на настойчивые возражения, апостол называет меня "сэр Безымянный". Вообще, между нами прочно укрепились горы иронического уважения, через которые никак не могут пробиться близкие, дружеские отношения. Развился обособленно от меня, по своим канонам. Поразительно, но наши понятия о гармонии оказались идентичными. Романтики стали дальними братьями.
   Так кто же докажет свою правоту? Трое друзей, исповедующих мою веру в жизни и морали, пользующихся поддержкой писателя, но обладающих серьёзными недостатками или сильный, довольный чуждый мне апостол?
  

2. Я отправляю апостолов в путь.

   Вода ещё господствовала на улицах, когда я повёл недовольных апостолов в парк. Наши башмаки и кроссовки тоже возмущались, ворчали и плевались мокрой грязью. Кстати пригодились старый мамин цветной зонтик и чёрный плащ. Я бежал вместе с Алексеем. Сзади слаломом передвигалась троица под чёрным покрытием. Торжественно нас встретили две высокие и толстые колонны.

"Добро пожаловать

в парк культуры и отдыха

имени Ленинского Комсомола"

   Асфальт же избегал встречи с апостолами, темнел, выступал холодным потом и везде ставил на пути заградительные лужи.
   - Плюнем на него, - предложил я ребятам. - Побежали по газонам в детский домик? Крыша там крепкая.
   - Какого чёрта надо было вообще из дому выходить? - Подал голос Владимир.
   - Привыкайте.
   Первым влетел в домик Владик. Когда же мы, дрожа от неприятной сырости, приблизились к дверному проёму, из глубины показалась брезгливая и несчастная рыжая физиономия.
   - Ребята, я вас огорчу, - потрясённо проговорил апостол. - Этот разноцветный теремок не раз использовался под парашу.
   Мы молча повернулись к дождю.
   - Ещё не всё, друзи, - слышался заунывный голос Владика. - Дело в том, что я решил вас испугать. Сел в тёмный уголок. А когда я освоился там, мне не понравился запашок...
   Сергей спортивным шагом покинул детскую площадку. Мы втроём немедленно догнали его.
   - Друзи, будьте у колонн! - Кричал Владик. - Я скоро вернусь к вам!...
  
   Люди уже сидели по тёплым и светлым домам, смотрели "Вечний зов", спали или занимались сексом, бухари уже выползали из парковского гандэлыка и, осторожно обходя нас, возвращались к жёнам, уже занервничали кошки, а я только готовился к прощанию с апостолами.
   - Ну, произнеси ещё зажигательную речь, - опередил мой порыв Сергей. - Обстановка как раз соответствует.
   Я ничего не ответил, только вытащил из-за горизонта луч солнца и осветил им нашу площадку. Дождь отступил на несколько метров.
   - Что же мы будем делать? - Спросил за всех мой друг Лёша.
   - Идите на землю, - я спокойно гулял в центре площадки.
   "А что волноваться, мои шестнадцать уже далеко"
   - Идите, привыкайте, осваивайтесь. И хотелось бы, конечно, чтобы вы отстаивали наши идеи, переубеждали остальных. Однако, это кто как сможет. Главное - закрепиться. На мою помощь не рассчитывайте...
   - Это уже новое! - Возмутился Владимир. - Зачем ты тогда нас вызывал?
   - Целиком и полностью поддерживаю!
   - Я тоже! - Один за другим высказались Сергей и Алексей.
   - И я, - ещё принюхиваясь к своим штанам, вмешался в разговор рыжий апостол.
   - Хорошо, - сдался я. - Небольшой огонёк я в вас всё-таки введу. Только для обеспечения удобств. Больше волшебства не будет. Надейтесь на свои силы.
  
   Наша игра раскрутилась. Юные и гибкие апостолы вытянулись телами вверх. Держась носочками о землю, они набирали обороты и раздвигали руки в стороны, прося света. Русые, белые, рыжие и чёрные волосы стали блестеть от пота. Я влил им в чаши, образованные руками, голубой луч, освещавший наше место. Тела апостолов не стали сопротивляться. Скоро в районе сердца у мальчиков зажглись яркие звёзды и редким прохожим казалось, что на входе парка стоят голые, люминесцирующие люди. Я находился в фантастическом мире.
   - Гоп-п! - Захохотал Владик и с разбега запрыгнул на пятиметровую колонну. - Эгей! Мужики, сюда!
   - Слазь, придурок, - позвал я его.
   Остальные апостолы только успокаивались после операции.
   - Порция чуда строго дозирована. При таком темпе ты скоро станешь нищим.
   Апатия напала и на Владика.
   - Как же я отсюда слезу?
   - Как залез, - посоветовал ему Сергей.
   - У меня сила пропала.
   - Ничего подобного! - Заверил я рыжего апостола.
   - Всё равно я боюсь...разбиться, - всхлипнул тот.
   - А ты падай на траву, - сказал сердобольный Алексей.
   Владик не согласился. Он начал скучно цепляться за ветки тополя. Мы потеряли к апостолу интерес и, сблизившись, обсуждали возможность приключения.
   - В принципе классно прожить можно, - убеждал собеседников Сергей. - Одалживаем лодку...
   - Одалживаем! - Усмехнулся Владимир.
   - Ну, погрузим всякую штуковину в вагоны и купим на заработанное моторку. Это не проблема. По речке поплывём, палатку возьмём, потом море, океан...Разные страны, скидываем тиранов и всё время в пути...
   - Принимается! - Радостно взмахнул руками Алексей.
   - Детская болтовня! - Не раздумывая, ответил я.
   - Болтовня, конечно, - тихо взял слово Владимир. - Пусть Андрей купит нам гитары, мы найдём в каком-то городе подмостки и будем петь наши песни.
   - Вторые "Битлз"? - Отомстил другу Сергей. - Так и останемся их тенью.
   - У нас козырь - волшебство! - Не сдавался Владимир.
   - Ребята! - Утомлённо сказал я. - Вы меня не поняли. Моего подарка вам хватит лишь на устройство жилья, минимальные удобства и всё. Всё! Силы для остального ищите только в себе.
   Апостолы замолчали обиженно. Близкий шелест заставил нас вздрогнуть, раздался громкий шлепок и на наши затылки посыпались крупные капли.
   В луже сидел Владик.
   - Что, снова пойдёшь чиститься? - Спросил его Алексей.
   - Ерунда. Это земля родная, - встал рыжий подросток. - Хватит языками трепать, - он решительно подошёл ко мне, пожал кисть руки и вышел на шоссе. - Идём, уже светает.
   - В самом деле, прощай, - Направился за Владиком Сергей.
   Проделав довольно долгую церемонию трогательного прощания с самыми близкими мне апостолами - Владимиром и Алексеем, я отстал от своих героев.
   - Возвращайтесь ко мне! Я вас всех жду. Когда почувствуете, что без меня худо, не мешкайте!
   Апостолы, не оборачиваясь, коротко помахали руками. Они шли к дачам, дальше по шоссе лежала Двуречная, потом начиналась Россия. Голубые огни в сердцах мальчиков с наступлением туманного, будничного рассвета теряли яркость, принимались за тяжёлую работу.
   Снова стало накрапывать. Я накинул на плечи чёрный плащ, раскрыл зонт. Дорога домой показалась мне воплощённым отдыхом. Я старался его продлить.

"Я вас люблю, мои дожди,

Мои тяжёлые, осенние..."

Сейчас, пожалуй, тёплые, летние.

   Тихонько рассматривая меня, семенили назад, за спину тёмные двери и окна. Родной подъезд поздоровался, улыбнулся своему жителю.
   Защитой от дождя послужил его коридор. Я, считая ступеньки и предсонные замыслы, поднялся на второй этаж. Возле двери меня ждал молодой человек.
  

3. Идиотская неожиданность.

   - Я тебя разглядел, - незнакомец приятно улыбнулся. - Андрюша? Ну, конечно! Колоритная внешность, ничего не скажешь...
   - Оставим ей в покое. Кто вы такой?
   - Андрончик, как тебе не стыдно? Я - Вирьяк, - гость укоризненно покачал головой. - А я думал, ты всех нас держишь в душе.
   - Всех Вирьяков?
   - Нет. Всех своих героев. Литературных.
   "Кто он такой? Провокация какая-то," - я никак не мог ему поверить.
   - Какая провокация? Уж не думал, что ты такой боязливый, - протянул тонкими губами собеседник. - Скажу, как другу, Андрончик, ты не похож на мастера.
   - Ладно, - я начал чувствовать к Вирьяку колоссальное отвращение. - Дверь я всё равно не могу открыть. Мать гантелю с той стороны к ключу в замке подвесила.
   - Это после меня, - с готовностью переменил тему Вирьяк. - Мы с твоей мамой полчаса разговаривали. Я звоню, - начал он говорить сквозь смех, - жду десять минут, потом: "Хто це?", я вежливо: "Лучший друг вашего сына Андрея. Пустите, пожалуйста", а она снова: "Хто це?". И далее в том же духе. Наконец маме надоело, подвесила, значит, гирю и пошла спать. А я стал тебя ждать здесь на ступенях, как сирота.
   Я, наконец, справился с дверью. Как только я ступил на домашний коврик, мне на ногу упала гантеля.
   - Ай! - Было больно, да и нервы не выдержали. - Чёрт, тише! Мать спит.
   - Я ничего. Это ты орёшь, друг любезный, - показал на меня пальцем Вирьяк.
   Мы на носочках прошли по коридору. Темень залепила глаза. Я провёл Вирьяка в свою спальню. Напротив по коридору тихо спала усталая мать.
   - Я тебя слушаю, - прошептал я, усадив Вирьяка на вторую кровать.
   - Направляй меня, Андрончик, по пути апостолов, - просто сказал он. - К утру я должен их догнать.
   - С какой стати! - Меня встревожили его маленькие, блестящие глаза. Я выдержал паузу и достал с полки свой справочник. - В...Видлер, Владик, Владимир, чуть выше - Вирьяк! Анти... - я сомкнул зубы и стал читать про себя, - "Антипод Плея в чёрной части, олицетворение зла и безысходности, очень опасен в общении, мастер мелких пакостей и крупных бед..."
   - Это не твоя книга, - сказал я Вирьяку. - Подожди годик.
   - Ой, Андрон... - захихикал Вирьяк. - Всё тебе надо объяснять по пальцам.
   - Попробуй.
   - Та ты загнёшься с новой книгой без меня, - Вирьяк влез с ногами на кровать. - Андрончик, я - человек добрый, честный и откровенный. Правильно?
   - Не знаю.
   - Правильно, правильно. Ты кто? - Усмехнулся своему вопросу Вирьяк. - Символист с претензиями, хотя уже лысеющий и дёрганый. Ха-Ха! Это, так сказать, дружеский шарж!
   - За следующий шарж ты вылетишь с квартиры, весельчак! - Меня и вправду начало дёргать.
   - Сомневаюсь, дружище. Очень даже, - Вирьяк спокойно укрыл свои грязные ноги пледом.
   - Сейчас я докажу! - Крикнул я и сорвал с него шерстяное покрывало.
   - Да ты пойми, дурашка, - схватил меня за плечо Вирьяк. - Ты же не можешь без символов. Обязательно тебе подавай облик добра, зла, ума и так далее. А здесь что? - Вирьяк противно скривился. - Четыре обычных сопляка ходят, бродят, нюхают цветы? Ты же был умным человеком, Андрончик. В книге ведь нет никакого противостояния! Я - персонаж свежий, оригинальный. Включай меня в списки, а? - В голосе Вирьяка проскочили просительные нотки.
   - Во-первых...- я постепенно успокоился и освободился от Вирьяка. - Здесь есть большое противостояние, правда, рассыпанное по персонажам и времени. Эти герои-сопляки скоро должны стать умными, красивыми апостолами. А стоит мне тебя туда пустить, как ты всё напакостишь, испортишь их период формирования и получится плаксивая трагедия.
   - Нет, Андрончик, - доверительно прошептал Вирьяк. - Я буду действовать осторожно.
   - Не перебивай. Хотя, вообще ты прав. "Красивые люди" - большой эксперимент. Но тебя я откидываю сразу, иди позже к Плею, там у тебя достойный соперник. Нечего дурака валять.
   - А жаль, - Вирьяк нехотя встал с кровати. - Я уже и имя человеческое взял. Леон Ищенко. Нравится?
   - Кошмар.
   - Почему? Леон - имя красивое, как у твоих апостолов. И фамилия реалистическое, намекающее на мою роль. Всё продумано, Андрончик, - Вирьяк остановился у двери. - Ничего у тебя не получится. Ты ведь такие книги не умеешь писать.
   - Сожгу, - отреагировал я. - Не получится, сразу сожгу, как первый вариант "Болота".
   - Дело хозяйское...Ох, - Вирьяк подпёр дверь ногой, - не хочется мне с тобой прощаться, дружок, - он замолчал, затрясся в смехе и влез своими чёрными, призрачными зрачками мне в глаза. - Зато, Андрончик, я визитом себе хорошую рекламу сделал. Помните, читатели, Вирьяк. Вирьяк! До скорой встречи, - с пафосом произнёс он и зашагал прочь по лестнице.
   - Не старайся! - Крикнул я ему. - Эта книга - мой тайный канон, её никто читать не будет!
   - Дурные шутки!! Андрончик, прекрати, я же начну переживать!
   Судя по топоту, он повернул обратно. Я захлопнул дверь и вздохнул. Над моей головой оглушительно завопил звонок.
   - Чтоб ты провалился, чурбан ходячий! - Разозлился я.
   В коридоре стало тихо. Я осторожно открыл дверь.
   - Так тебе и надо, - прошептал я. От Вирьяка не осталось и следа.
   "Пора спать, спать. Остальное будет после сна."

4. Апостолы предпочитают оседлый образ жизни.

   Может быть, так и лучше. Правда, я ожидал другого, более мне близкого...
   Под проливным дождём первыми сдались светлый и рыжий апостолы. Владика и Лёшку, видимо, не радовала возможность свободного странствия по свету. Последовали уговоры и доводы. В конце концов, опустили знамения вечного, славного пути гордые, но чересчур обласканные холодной водой Владимир и Сергей.
   Когда я засыпал, пристыженные апостолы вбегали обратно в злополучный парк. Дерзкие мальчишки решили меня обмануть.
   - А хрен с ним! - Отметал автора самоуверенный Владик. - В крайнем случае, если не отвяжется, нас четверо, а он один.
   - Опасаться его надо, - обнадёжил меня Сергей.
   - Зачеркнёт всех и сожжёт замысел, - высказался Владимир. - Не впервой.
   - Мы Андрея обманем, ребя, - начал мой ближайший апостол Алексей. - Накупим конвертов и будем присылать письма, вроде бы из разных городов.
   - А штампы? - Засомневался Владимир.
   - Сделаем неразборчивыми. Это легко.
   Апостолы бродили по парку, осматривая газоны и закоулки. Активнее всех был Владик. Он первый скатился в обширный, размытый талыми водами ярок.
   - Сюда! Сюда! - Орал во все свои детские лёгкие рыжий апостол. Над ним, на крутой вершине появились трое приятелей. - Здесь, возле мусорки! - Для большего понта Владик снял и бросил в лужу свою тяжёлую, мокрую рубашку. - Здесь будет город, то есть дом!
  
   Засомневался лишь Сергей. В то время, как остальные осматривали площадку, он обдумывал новую ситуацию.
   - Минутку внимания, апостолы, - Сергей выпрямился. - Предположим, сэр Безымянный говорил правду и у нас, действительно, ограниченный запас волшебства...
   Апостолы скривились от возможности нового спора.
   - Подумайте, стоит ли тратить все силы на домашнее хозяйство? Владимир? - Обратился он к своему другу.
   - Всякие там путешествия, явления, новые страны...это, конечно, хорошо, Серж, - Владимир опустил голову. - Но я устал, хочу иметь свой дом, постоянное окружение. Ребята правы.
   - Не дурачься, Серый! - Погрозил пальцем Владик.
   - Главное, что мы устроимся крепко, - продолжал обрабатывать русого апостола Владимир. - А остатками волшебства будем корректировать свой путь среди людей. Крути, не крути, это, Серж, оптимальный вариант.
   Мальчишки сделали первую глупость. Но я же дал слово не вмешиваться.
   - Ваше дело. Будем строить дом, - услышали долгожданную фразу Сергея апостолы.
  
   Разворачивать хрупкое пространство нелегко. Тонкий, нежный листок начал качаться лишь после часовых усилий молодых строителей. Их усердия хватило на то, чтобы светлое поле в движении захватило апостолов с собой. Мальчики суетились, не замечали красоты новорождённой земли.
   Меня бы туда.
  
   С пространства Купянска виден бугорок поля апостолов. Он расположен в ярке, возле мусорной кучи.
   За бугорком начинались влажные, плоские луга и заросший купянский Оскол.
   Взобравшись на апостольскую вершину, мы попадали бы в новый, свежий мир Вселенной.
   Усталые строители легли на траву и стали чертить на кучке песка варианты будущего дома.
   Вариант Владика: Шестиэтажный дом с парадным и чёрным входами, с лепными украшениями по стенам, с плоской крышей, приспособленной для игры в теннис. На первом этаже - восточная закусочная, кинозал, бассейн, гостиная с телевизором, библиотека, веранда. Второй этаж отдан Сергею. Пусть творит с ним, что хочет. Третий - Владимиру, четвёртый - Алексею, пятый - Владику. На шестом этаже громадный балкон. Всё помещение - бар с мягкими стульями и магнитофоном.
   Вариант Сергея (вызвал общее бурное возмущение): Сэкономим на жилище - сбережём последние магические силы. Дом скромный, одноэтажный, двухкомнатный. Одна, поменьше - общая спальня. Другая - всё остальное. Туалет парковский. Возле дома можно соорудить круглую клумбочку и длинную скамейку со столом. Всё.
   Алексей: Не придумал ещё. Но нужно что-то хорошее.
   Вариант Владимира (окончательный): Каждый строит себе домик на бугорке по своему усмотрению.
   Возражение Сергея: Замкнувшись каждый в четырёх стенах, мы отдалимся друг от друга, будем развиваться порознь. Возникнет опасность для высокой миссии и наших братских отношений.
   Решено: Ходить постоянно в гости.
  
   ...Я же тайно от апостолов позаботился о том, чтобы бугор ребят стал обычным явлением в Купянске, чтобы его стороной обходили всякая инспекция, участковые и купянская малина.
  

5. Алексей присылает письма.

   "Дорогой Андрей!
   Вот и первая весточка от нас. За прошедшую неделю мы прошли пешком и проехали на машинах тысячу пятьсот километров (?). Но обо всём по порядку. По дождю мы шлёпали два дня (?), пока, наконец, не попали в город Таганрог. Ты, наверное, там не был. Мы все охкали от красоты. В большинстве своём это город обычный, однако, вот на днях, буквально перед нашим приходом открылся новый район Таганрога. Так вот там мы и охкали. В этом районе нет даже таких домов, как у тебя (я живу в блочном девятиэтажном доме). Все дома до неба. И деревья огромные. И асфальт белый. И колонны в парке намного больше наших (последнее слово Алексей старательно зачеркнул), купянских. В Таганроге мы всех сагитировали в твою веру. Так что приезжай сюда смелей. (Спасибо, Лёшенька) Провожали нас в Хабаровск (?) все таганрогвчане (наверное, это в ассоциации с купянчанами). К Хабаровску мы доехали на машине "Жигули". Потом Сергей подрался с водителем. Хабаровск - город маленький, намного меньше, например, Купянска. И ещё очень холодный (как ни странно, Алексей оказался прав). Здесь я тебя огорчу, Андрей. Побитый водитель бегал по городу, подговаривал хабаровчан против нас. Они напали внезапно. Мы дрались как воины. Но силы были не равны (!). Мы отступили в село Шевченково. Там течёт большая река Северный Донец. В результате боя поломали руки Владимир, Сергей, Владик. Поэтому письма за них буду писать я. (Здесь, видно, у Алексея кончилась фантазия и он завершил просто) Отсюда самолётом мы полетели в Пикен (Пекин - от авт.) к морю.
   Жди писем.
   От всех апостолов.
   Алексей Бесфамильный (и здесь нет фантазии)"
  
   На этот период моей жизни выпали большие хлопоты. Я поступал в Харьковский институт и месяц отсутствовал дома. Когда я приехал в Купянск, встревоженная мать кинула мне на стол солидную пачку писем. Бедная женщина, она потрудилась перечитать всю эту белиберду.
   Алексей же удивил меня. Тихий, скромный апостол с большим пафосом, не взирая на мелочи, морочил голову своему создателю. Во втором письме смелые путешественники красочно сражались со штормом. В третьем апостолы записали на большой диск прекрасные мелодии, посвятив их мне. С каждой весточкой прослеживалось познание Алексеем окружающего мира. Вскоре, как я прочитал, апостолы познакомились с негром Хакаломбросой из африканского государства Джакарты. В пятнадцатом письме Сергей уехал на борьбу с контрреволюцией в Никарагуа. Когда же Владимир, Алексей, Владик тайком направились разоружать ядерные боеприпасы империалистических стран, я сложил все письма обратно в стопку, связал и засунул их в свою папку.
   Необходимо было остановить творческие излияния Алексея. Я взял ручку и тетрадный листок бумаги.
  
   "Привет и слава летописцу великих подвигов новых апостолов. Я со счастливыми слезами на глазах перечитывал каждое твоё произведение, Алексей. Мне радостно за Владимира. Надо же, породнился с "Битлами"! Только описывая их встречу, ты от волнения называешь вашего нового друга и Макарти, и Макартни, и Макартин. Чего уж там, зови его просто, по-свойски, Макароном. Поблёк у тебя Владик. Зато Сергеем я восхищаюсь. Не выходя из своего серого дома, повергать в ужас контрреволюцию Никарагуа.
   Но апофеоз всего это рассказанная тебе "знакомым колумбийцем" история названия венгерской (а не колумбийской!) столицы. Я такое чудо помню наизусть. Проверяй:
   ...Недалеко друг от друга росли два города - Буда и Пешт. Напали как-то ночью враги на Пешт, сожгли его, а жителей выгнали вон. Видят, Андрей, будовцы - горит Пешт, а к ним движется огромная толпа оборванных людей. Засмеялись они и заорали: "О, Пешт идёт! Пешт!" С тех пор и начала называться столица Колумбии Будапешт...
   Здорово! Конечно, стоило бы вам, паршивцам, уши надрать за то, что подвели меня. Но это не к спеху. Да и выгодно мне жить в отрыве от вас. Скажу тебе, самому близкому моему апостолу, я ведь книгу пишу о вас. Мне нужен материал. Есть предложение. Давай, Алексей, втайне ото всех переписываться. Вернее, пиши мне ты. Как вы устроились? Как ваши дела? Какие планы на будущее? Ребят не беспокой. Пусть живут спокойно. Знай, Алексей, я писем жду с нетерпением.
   До скорого.
   Андрей"
  
   И конверт я подписал так:

Харьковская область,

г. Купянск,

Площадь Апостолов,

Розовый дом N3

Алексею Бесфамильному.

Ответное письмо Алексея

   "Конечно, мы свиньи, Андрей. Ты бы знал, как мне стыдно, что я поддался на уговоры интригана Владьки. Но ведь дрогнули даже Володька и Сергей...а они намного меня сильнее. Теперь о твоей просьбе. Письмо почтальонша отдала лично мне, можешь не беспокоиться. Ты классно придумал. Я тебе, Андрей, буду писать, что делают эти дети, а при встрече (я надеюсь, она скоро состоится) мы, как самые умные и взрослые, обсудим все их поступки и проступки.
   Итак, начинаю:
   Первые дни своего пребывания в Купянске безвыходно торчим на бугре. Уйма дел по благоустройству жилищ. Сергей, заметно напрягаясь, творит каждому мебель (кровать, стол, стул, зеркало, входной коврик). Владимир пыхтит над замками и ключами. Мы с Владькой выполняем подсобную работу. Владимир первый раскрашивает свою хату и прибивает на углу табличку: "Площадь Апостолов, N1". Дом у него стал, как ты знаешь, Андрей, светло-голубой. Я покрасил своё жилище в нежно-розовый цвет, Сергей - в серый, а Владька, балдея от хлынувшего таланта, размалевал свои кирпичные стены жёлтыми петухами. Потом мне осточертело горбатить и я стал шляться по городу. Моему примеру последовали остальные апостолы. И тут, Андрей, сказалась разница характеров. Если мы с Владькой бескорыстно осматривали достопримечательности Купянска, как то: универмаг, гастроном, кулинарию, комсомольский и пионерский парки, пляжи на Осколе - Купалку, Солдатский и Скляр, церковь, улицу Ленина; то Сергей и Володька всё время что-то вынюхивали. И донюхались. Две недели назад они пинками и уговорами согнали нас в дом Серого на "конференцию" (слово Сергея). Первым выступил Владимир. Он сказал, что в городе очень много наших ровесников и все они связаны с "так называемыми школами". Там они общаются со взрослыми людьми - учителями, с малышами и между собой. Кроме того, они получают накопленные знания о мире. Владимир с Сергеем заинтересовались. Сергей пошёл к директору ближайшей школы N6 и попросил принять нас (заметь, Андрей, нас, а не его). Ну, а директор попался горячий, наорал на апостола и посоветовал ему обратиться во вспомогательную школу-интернат на Садовой. Сергей уже был знаком со всеми учебными заведениями города. Когда ему дошло, на что намекает директор, он оскорбился, огрызнулся и ушёл. Дальше Володя признался, что у него с Сергеем появились расхождения. Хозяин сказал: "Идти в шестую школу".
   - Пусть, - говорит, - там директор зубатый, но зато молодые, умные, современные учителя, новая обстановка и оформление, городские, эрудированные ребята.
   Владимир агитировал за первую школу. Сидел спокойно, а потом заорал: "Первая сто лет стоит и ещё столько же простоит. А шестая с её классами-клетками - вся на дереве, скоро прогниёт. И ты, Серый - трепло и козёл". Это я дословно. Сергей засмеялся, они пожали друг другу руки и стали приставать к нам. Володька сказал, что они на пляже познакомились с неким пятнадцатилетним Пономарёвым, пошли к нему домой, осмотрели его документы и сотворили идентичные всем нам. Мол, это нужно для школы. Сергей спросил, какое наше мнение насчёт этого. Мы ответили: "Делайте, что хотите, только не лезьте со своими бреднями в чужой огород". Так эти друзья прилипли намертво: "Надо, надо. Нужно, нужно". Поломали нас морально. Сергей взял в шестую за компанию меня, Владька согласился быть с Владимиром в первой. Утром эти комбинаторы пошли на аферу, Владимир - в шестую, Сергей - в первую. Они надули несколько атмосфер (?) голубого тумана в кабинеты директоров, прежде чем решились. Апостолы представились ответственными работниками облоно: Владимир - Амвросием Амвросиевичем Выбегайло, Сергей - Мефодием Исаевичем Тофелем. И прошло. На директоров фокусы ребят подействовали, как наркотик. Серый и Володька наплели о каком-то эксперименте, бережном отношении, сугубо служебной информации и прочей чепухе. По словам Володьки, директор шестой школы переживал, левая нога у него дрожала, в конце визита он даже пообещал извиниться перед Сергеем за невоздержанное поведение. Мы катались от хохота. Потом, правда, начались настоящие мучения. Наши придурки (так мы с Владькой называем Владимира и Сергея) в три захода притащили целую библиотеку учебников и заставили за десять дней (?) выучить весь материал восьмилетней школы, чтобы мы могли учиться в девятом классе. Поверишь, Андрей, уж на что я волшебник, и то от ночных чтений заболели глаза. Боюсь, придётся носить очки.
   Завтра первый день школы и сегодняшнюю ночь мы решили отпраздновать весёлой гулянкой. Сыграли в префа, напились ситра, спели несколько песен Суханова и пошли на речку. Спустились на Скляр, а там трое мужчин раздевают двух пьяных женщин. До того противно, Андрей, передать не могу. Владька, ещё хотел подсмотреть. Но мы ему не дали. Пошлость ведь стирает волшебство, правильно?
   Вот и всё об этих детях. Давай, Андрей, встретимся с тобой пятого сентября в воскресенье в шесть часов вечера возле входа в детский городок в комсомольском парке.
   Я по тебе соскучился.
   Алексей"
  
   Вечер был тёплым и добрым. Молодые люди не шумели возле парка, как обычно в летние воскресные дни. Я принёс Алексею свой магнитофон, кипу кассет с записью любимых бардов, ключ от квартиры, то есть разрешил ребятам пользоваться своей библиотекой.
   Передал привет всем апостолам.
   Как предчувствовал, что предстоит разлука. ХИРЭ, суета, опять ХИРЭ, женитьба, отработка - всё меня закружило, разлучило с новыми героями. Но апостол-блондин, нагруженный моими подарками, стоял в памяти стойко и не давал пустозвонству, взрослым развратным и деловым играм разрушить целое моей юношеской гармонии. Я был далеко, но...близко.
  

6. Заваруха.

   - Река осталась позади,
   А впереди всё ждут нас горы,
   И что же делать, если мы
   Свободные, как юные долы,
   Нет - орлы...Стихи? Идиотизм, извращение ума, - Алексей убрал листок под портфель. - Если так: "Мы закружились в паре буйной...". Голова болит. Ой! Как Андрей может часами марать бумагу? Малахольный, наверное, - Лёшка запрыгнул на кровать. - Возле зеркала прибить две полочки. И перетащить от Безымянного все стишки. Буду каждый день читать, волей-неволей научусь.
   Апостол расслабленно потянулся и стал уже залезать по одеяло, как его дверь задрожала от ударов ногой.
   - Лёшич, открывай, я видел тебя в окно!
   - Я сплю! - Закричал, закрывая глаза, Алексей.
   - Дверь выломаю, ты меня знаешь! - Пообещал гость.
   Алексей вылез с кровати, впустил в комнату Владика и зевнул до судорог в челюсти.
   - Гляди, какой я сонный, - скривился апостол. - Иди в город с Володькой.
   - Они меня уже выгнали, сакатины, - спокойно сказал Владик. - И мы с тобой идём не в город, а на танцы.
   - На "болото"? - Испугался светлый апостол.
   - Ага. Мне Парамоша на день джинсы одолжил.
   - Рискованно ведь? - В Алексее начали прыгать чёртики юности.
   - В круг не будем заходить. Постоим за оградой. На баб посмотрим.
   - На баб можно, - согласился Алексей и побежал к Сергею за расчёской.
  

- ...Мы-ы Себе Давали Сло-ово

Не-е Сходить С Пути Пря-ямого...

   - "Машина", - сообщил Владик Алексею, - "Времени". Лучшая наша рок-группа.
   - Играет? - Спросил приятель.
   - Козёл! - Обиделся Владик. - У вас все в шестой такие?
   - Вряд ли. Ой, Владька, мне неудобно.
   - Чё?
   - Пошли в тёмное местечко, под дерево. Тут пять шагов...
   - Понимаешь, Владик, у меня сейчас состояние, необычное для нас, волшебников. - Успокаивался в темноте Алексей. - Очень много одноклассников и баб школьных. Ты б видел, как они на меня смотрели. Пацаны в ярком все, обязательно с какой-то под ручку и на меня, волшебника, с кривой улыбкой смотрят, почти короли. А баб вообще трудно узнать, изучают меня с головы до ног. Как дефективного. О! Эта и здесь нашла, - Алексей спрятался за Владика.
   - Толстоногая, в красном? - смеясь, спросил рыжий апостол.
   - Угу. Кислуха с параллельного.
   - Ты, и правда, сейчас село, - оглядел друга Владик. - Зря я тебя взял. Сотвори себе хоть джинсы. Ещё силы остались? - Рыжик открыл рот для укоров, но оглушительный поцелуй прервал его.
   Приятели испуганно оглянулись. От чёрного дерева отделилась тень, натолкнулась на апостолов, раздвинула, обматерила их и вышла на свет. Тень оказалась стройной, миленькой девушкой в красно-бело-синем платье-капусте с большим вырезом на спине. Выточенные, гладенькие ножки прекрасной незнакомки, обутые в золотистые туфли, на каждом шагу подворачивались. Русые волосы, собранные в причёску, были изрядно помяты.
   - Пьяная, - первым нарушил сцену Владик. - Готовэлэ.
   - Ой... - сердце у Алексея опять замерло.
   В проём между апостолами, проделанный незнакомкой, всунулась огромная живая масса. Она опёрлась о плечо Алексея. Апостол присмотрелся и увидел отвисшую челюсть, длинные волосы и красные, слезящиеся глаза. Гигант зычно засмеялся.
   - Тамаррра! Я пошутил! Я пошутил! Га-Га-Га! - Последнюю фразу он проорал в лицо Алексею.
   Затем оттолкнулся от апостола, как от буйка, и поплыл за своей подругой.
  
   Постепенно цветастая молодёжь разбредалась по компаниям. Сильно поддатые "старики" ловили в принаряженных кучках молодушек масластых женщин.
   Несовершеннолетние девчата маялись с подружками или со скучными пай-мальчиками-одноклассниками.
   Пришедшие на смену "старикам" "бойцы" сколачивали городскую "гвардию" против сосредоточенно танцующих "цукеров" и "ковшов". Последние месяцы перед призывом они жаждали водки, поломанных рёбер и выбитых зубов противников, но не влажных поцелуев. Их редкие дамы сердца вынуждены были в эти прекрасные тёплые вечера шушукаться с такими же несчастными на скамеечках. А по кустам и под забором шныряли вообще уже непонятные личности, так называемые "карандаши". Сыновья полка "бойцов". "Карандашам" было по двенадцать-четырнадцать лет. Это убогие, искурившиеся и спившиеся с детства создания. Днём они выкорёживали из мусора пустые бутылки, вытряхивали белые денежки из одноклассников и восьмилетних малышей. Вечерами в кустах, у школьного туалета "карандаши" принимали дозу "мухи", купленной им неким подлецом, и выползали в парк. Они мнили себя преемниками "бойцов". Но "бойцы" вырастали из крепких, откормленных, здоровых бутузов, а будущее "карандашей" вырисовывалось невесёлое.
   - Йэ-а! - Чья-то нога с силой пробороздила по спине Владика и поприветствовала зад Алексея.
   - Хи-хи! - Смеялся, глядя на охваченного параличом страха светлого апостола, новый персонаж.
   Юноша в белых джинсах, розовой футболке, тёмных сандалиях помог подняться Владику.
   - Парамоша чёртов! - Дрожащим голосом встретил приятеля рыжий апостол. - Ещё немного и мы бы повырывали твои патли, а потом...Ох, я подвернул ногу.
   - Вы вовремя пришли, козлики, - танцевал Парамоша. - Кури! - Великодушно предложил он "Космос" Владику.
   - Мы не курим, - сказал за друга Алексей.
   - Ваше дело. Фу-у! - Попытался выпустить колечко дыма наподдатый Пономарёв. - Сегодня будет чинка. Сам Малай здесь. Зло-ой, - покачал он головой. - А у "цукеров" - Дубэць-каратист.
   - Кто такие "цукера"? - Спросил Алексей.
   - Сахзаводцы - по ту сторону Оскола. А "ковшы" - Ковшаровка. Нейтральны. Ну что, будем смотреть чинку?
   - Будем, - неуверенно согласились апостолы.
   На площадке ничего не предвещало грозы. Тяжело дышащий певец прошептал в микрофон:
   - Молодожёнам Ане и Пете посвящаем песню "Анастасия".
   - Улю-лю!
   - Гэ-А!
   - Дава-ай!
   - Пэ-тя!
   На площадку группами входили, хитро прижмурив глазки, "бойцы". "Цукера" и "ковшы" уплотнились. Отдыхающие горожане ещё ничего не замечали.

- ...Я Хочу Чтоб Эта Пе-есня,

Эта Песня Не Конча-алась,

И Её-ё Услышав, Ты Спросила

Не Моё Ли Имя Прозвуча-ало...

   - Кхе-кхе, - прокашлялся в микрофон солист. - И-и...

- Мы В Такие Шагали Дали,

Что Не Очень То К Ним Дойдёшь...

   Один из "бойцов", размахивая ногами и издавая истошные крики, прыгнул в лагерь "цукеров".

- ...Мы В Засаде Годами Ждали...

   Смельчака, изрядно потрёпанного, выбросили обратно. Сейчас же поверх него сцепились передовые отряды сторон.
   - Ай!
   - Лена, сюда!
   - Опять эти пьяные придурки!
   Девушки и "нейтральные" ретировались к скамейкам. Парамоша ликовал.

- ...Не Взирая На Снег И Дождь...

   Бойцы бросились выламывать из забора штакеты.
   - Из-за Вашего Безобразного Поведения Ансамбль Прекращает Выступления. Танцы Закрыты.
   Под натиском превосходящих сил "цукера" бросились к воротам. За ними в погоню направились "бойцы".
   - Что значит Малай! - Улыбнулся апостолам Парамон.
   Большинство драчунов на выходе перешло в руки милиции и дружинников. Но некоторым удалось прорваться.
   Парамоша ещё продолжал восторгаться, как в их тёмном уголке появились пять "бойцов" во главе с Малаем. Малай плёлся, угрюмо свесив длинные руки.
   - Хто? - Выдохнул нашим друзьям Малай.
   - Малай! - Умильно улыбнулся Парамон. - Мы свои, не узнаёшь?
   - Цукера! - Полуутвердительно кивнул Малай.
   - Цукера, - согласился знакомый Парамона Фёдор.
   - Ты что, Ф...- удивился, взлетая, Пономарёв. - Ёох! - Закончил он фразу, вновь встречаясь телом с землёй.
   Сразу были сбиты с ног апостолы. "Бойцы" побежали дальше, прихватив вдобавок к Парамоше Владика. Алексей успокоился в две минуты и решил искать друга. Друг, рыжий апостол, в рваной одежде и осинённый подарками "бойцов", сидел с Парамоном на земле возле жёлто-синей машины. Автомобиль был нагружён самыми буйными "бойцами". Малай ещё стоял на земле и кивал Пете Лопатову. Популярный среди купянской молодёжи милиционер поздравлял Малая с успешным завершением условного заключения, предлагал проститься с парком и обещал ему новые эмоции и развлечения по ту сторону решётки.
   Владик, грустно вздохнув, потянулся к Алексею.
   - Лёшич, давай пойдём домой. Мне что-то плохо.
   - Я с вами, - охая, встал на ноги Парамон.
   - Пошёл вон, - предложил приятелю Владик. - Мне на тебя смотреть противно.
   - Тогда снимай джины, рыжая морда, - ещё хромал за апостолами Парамоша.
   - Вот тебе! - Скрутил дулю Владик. - Это плата за нанесённый мне ущерб.
   - Ладно. Завтра поговорим по другому! - Обещал баском на прощание Парамон.
   - Давай, давай. И прихвати дружка Фёдора, - поддержал друга Алексей.
   Смеясь, апостолы взошли на свой холм.
  
   Владимир сидел у Сергея. Разумные апостолы зажгли толстую свечу и предавались прекрасному в мыслях.
   Визит в серый дом Владика и Алексея они восприняли спокойно.
   - Что, детки, насмотрелись зрелищ? - Спросил гостей Сергей. - Разрешите же и нам развлечься.
   - Да, Рыжик, развернись-ка в анфас. Твоё ушко мы уже обозрели, - отвлёкся от чашки чая чёрный апостол.
   Алексей, довольный тем, что остался в стороне, налил себе чая.
   - Почём сливы, дружок? - Спросил Владика Сергей.
   - Парамоша гад, - ответил рыжий апостол.
   - Присоединяйся, - пригласил приятеля к столу Владимир.
   - У меня ваш чай с сахаром уже в горло не лезет. Да и сидеть мне сейчас трудно, - скривился Владик, хромая к зеркалу.
   - Вообще, это, конечно, обычная реакция города, - медленно сказал Сергей.
   - Наше поведение, мягко сказать, не совсем обычно для шпаны, - признал Владимир. - У тебя не было подобных эксцессов в школе, Алёша?
   - Это моё сокровенное! - Обиженно прошептал юноша.
   - Как говорится, здесь мы с тобой расходимся. Так то. Слушайте, - засмеялся Владимир. - Я же вижу в пацанах пацанов, в детях детей. А здесь какие-то банды детские создаются, что ли...Я лично вытерпел два столкновения. Одно как-то замял, так три дня назад новое. Иду я по коридору, голову поднял, плечи распрямил, в общем, обычно. Вдруг чувствую, что-то малое врезалось в меня, да ещё локтями отталкивает. Ну, я его за лобик в сторону легонько, значит, а сам дальше иду. И тут слышу сзади жуткую матюхню в свой адрес. Стоит кривоногий малолетний сморчок и, представляете, плюёт в меня! Нагло так! Я, конечно, по губам ему надавал, ушам массаж сделал для профилактики. Вроде всё в порядке. Тогда, в школе я задержался, стенгазету делал. Выхожу на крыльцо, часов пять было, вечер. А придурок этот меня ждёт, козёл. Рожа перекошенная. Да ещё как ждёт! В правой руке колоритный камешек с нашу сахарницу, в другой - штакетик, остренький с гвоздиком на конце. Матюхня, естественно, его маленький ротик хрипло произносит: "Ну что"...дальше неприятное слово, "поговорим?" Я ушам и глазам своим не верю, топаю к нему, придурок орёт: "Не подходи!", трясётся от гнева, кидает в меня камень, я отбиваю портфелем, он бежит к калитке, я за ним, он бросает через плечо палку, я увёртываюсь, сбиваю его с ног портфелем, но тут моя ярость исчезает. Лежит эта сопля, ревёт, дрожит. Я поднимаю его, держу за локоть, начинаю успокаивать и вразумлять. За забором люди ходят, а из-за угла школы выглядывают курносые рожи его приятелей. Наверное, надеялись на яркое зрелище. Этот придурок вырвался, убежал, а на следующий день я узнаю, что его кличка - Судак, что он пугало для малышей. Судак привёл троих пухлорожих алкашей. Они осматривают меня, иногда воняют вслед. Уже третий день я жду от них подножки, кулака или нечто подобного. Я весь напряжён.
   - Они, что, нигде не работают? - Удивился Алексей.
   - Володька правду говорит, - отозвался из темноты рыжий апостол. - Торчат с десяти и до конца занятий. Володьку ещё ни разу не тронули, а мне уже три раза досталось.
   - Ну, это естественно, - сказал Сергей.
   Апостолы поделились ещё несколькими грустноватыми примерами из своей школьной жизни, перешли к недавнему прошлому и застряли там надолго.
  
   А я заканчиваю на этом своё активное повествование и передаю слово апостолам. Так затаим дыхание и...
  

7. Первое откровение Сергея (от Владимира).

   ...Увидим, как в обычном проявляется необычное. Преуспел здесь мой друг и вечный соперник Сергей Лесоков. Когда меня ещё только начинала тревожить мысль, в будущем переросшая в фатальность, мы с Серым оставались добрыми соседями. После школы и небольших гуляний по городу я заходил в свой тёмный, необжитый домик. Долго сидеть и лежать я не мог. Начинала одолевать скукота. Поэтому я посещал серый дом. Что у нас было темой разговоров? Воспоминания, естественно. Воспоминания, воспоминания. Сначала они трогают за сердце, потом откликаются зевотой и в конце концов трут наждаком мозги. Но альтернативы не было. Владька шнырял по своим новым знакомым. Алексей занимался грабежом культурных ценностей Андрея (книг, слайдов, кассет) и пичкал всех знакомых книжными афоризмами.
   То есть, намечался застой.
   Первая ласточка мысли появилась первой осенью. Застыл в морозном оцепенении ноябрь. Отогреваясь в школах, мы с великой неохотой возвращались в разноцветные холодные дома. Вопреки ожиданиям Андрея наши голубые огоньки не очень-то дарили естественным теплом.
   И вот в один из таких вечеров у меня появился Сергей. Раскручивая свой не в меру длинный шарф, он возбуждённо вскрикивал:
   - Ты только не спеши с выводами!
   - Внешний вид ни о чём не говорит!
   - Главное, настрой!
   Наконец, он успокоился, кинул верхнюю одежду мне на кровать и достал из портфеля запыленный альбом для рисования.
   - Минутку посиди, - вздохнул Сергей. - Успокоимся.
   "Детские выходки", - засмеялся я в душе.
   - Володя, альбом и карандаши - сейчас мои лучшие друзья. Какой, прости меня, идиот сказал, что мастеру нужно заниматься техникой годами? Тебе, как умному и уважаемому мной человеку, я предлагаю эксперимент, - Сергей сел за стол напротив меня, кашлянул, собрался. - Я не учился в художественных школах, мои знания в изобразительном искусстве крайне скудны, но за три дня я создал полный альбом откровений. А ведь я просто окунул эти нехитрые инструменты в свой мир. Владимир! - Торжественно обратился ко мне Сергей. - Хочу тебя предупредить - своими творениями я доволен. Следовательно, если что, молчи, хорошо?
   Утвердительный кивок с моей стороны.
   - Демонстрацию работ сопровождаю рассказом, - по-деловому открыл альбом Сергей...
  

Древо жизни

   Серая, разрезанная глубокими трещинами земля. Трещины черны. Создаётся впечатление, что за серой, тонкой, пыльной плёнкой необъятный чёрный мир. Может даже, там прячется библейский сатана.
   А забирает все соки земли дерево. Оно опирается на разрастающуюся губку. Земляной, монолитный ствол толстой пикой пронзает облаковидную крону. Невесомая крона набухает и на вид заметно тяжелеет. От дерева по мёртвой округе ползёт смрад.
   И всё же зона ядерного взрыва имеет свои границы. Слева она резко сбивается с владениями громадного Иешуа, а ближе к нам и земля, и трещины как-то быстро стираются, довольно переходят в подспорье к старым мощным корням. Дерево жизни. С территории Иешуа Га-Ноцри оно своими отростками тянет светлую, вязкую манну. Но большинство самых жизнеспособных корней врезаются как раз напротив нас вглубь. Всё разыскивают какие-то глубокие идеи и глубочайший разум. Само дерево поражает своей пустотой. Влажный зелёный покров постепенно исчезает, птицы в поисках убежища метаются по огромному пространству и, измождённые, падают на добрые, но чёрствые корни. Живые существа вынуждены уйти из своих уютных, почётных мест в тесные дупла. Уступают ветки новому властелину - человеку. Чтобы покрыть намечающееся убожество, властелин развесил везде свои излюбленные символы - маски. Наиболее мрачные маски висят лицом к дереву взрыва. Среди множества подлецов и отчаявшихся личностей выделяется величиной Злодей. Лаской светятся его маленькие глаза. Они умильно разглядывают свой цветочек - ядерный взрыв. Но, слава богу, Злодей пока ещё маска и может надеяться лишь на силу своих бровей. Большинство масок, конечно, скучились у земли Иешуа. Здесь и слезливые поэты, и образы женщин: пухленькая, в виде исключения слепленная с молодой, не размазанной грудью, полногубая, громадноглазая, то есть вся "какая-то воздушная" Женщина-Жена взлетела довольно высоко; Женщина-Мать тянется к земле.
   В числе прочих и те, чьи лица поражают умом и добротой. Несомненно, они несут в себе запас значительной созидательной энергии. Мне кажется, масками остались эти люди по своей вине. Уж слишком часто они уступали абсолютному большинству, считая его мерилом всех ценностей. Но их индивидуальность не пропала. Такие характеры становятся великолепными учителями и умными друзьями.
   Невероятно раздуты и образы человеческого понимания мира. К Иешуа обращено громадное человеческое ухо - лишь оно слышит истинные звуки и истинную гармонию. На нас смотрит человеческий глаз. Лишь он может распознать прекрасное и гадкое. Скатывается с глаза по кроне слеза, оставляя на доброй половине коры мокрый след. В закоулках масок часто бьётся красное человеческое сердце.
   На всю эту картину удивлённо смотрит прозрачный Иешуа Га-Ноцри - воплощённая человеческая гармония. Люди помогли подняться и сами же люди отказываются от его идей и идеалов. Они требуют материальной помощи. Но что может предложить Иешуа дереву? Лишь манну небесную.
   А вот по богатой ходами и уступами коре пробираюсь я. Ведь дерево не кончается на тетрадном листке. Оно тянется ввысь. Вне нашей видимости должно быть умное, доброе, светлое пространство. Я наберусь там сил, позову вас и мы вместе подумаем, как изменить всё вокруг.
  

Прощание

   ...Как ты думаешь, Володя, с кем? С булгаковскими Воландом, Бегемотом и Фаготом. Днём я ещё опасливо смеялся над их проделками, старался принять ангельские портреты шалунов Нади Рошевой.
   В кровати, закрыв глаза, я вновь и вновь с удовольствием прокручивал ленту романа. Довольно неожиданно рядовой шорох за окном заставил вскочить меня, раздразнённого прыгающим миром Мастера Михаила. Чтобы укротить мелкую дрожь, я укутался простынёй. Шорох всколыхнул стены дома. Волна пробежала к потолку, стёкла задрожали. У моих ног упал стул со всей моей нехитрой одеждой. Он прилетел с дальнего угла комнаты. Сейчас там копошились спиной ко мне Бегемот и Коровьев. Приглядевшись, я убедился, что они разбирают по кирпичику мою стену. Понемногу из чёрной стены открывался мир звёзд. Два неуклюжих силуэта шагами обмерили пролом и остались довольны.
   После небольших приготовлений (закидывание освободившихся кирпичей мне под кровать) кот и Коровьев, отталкивая друг друга, распахнули входную дверь. В комнату вошёл изрядно продрогший Воланд. Не замечая моего осунувшегося лица, он поднял с пола томик Булгакова, любовно погладил его, засунул себе под мышку, кратко осмотрел комнату, скривился и переступил через проём в ночь. За ним потрусила немногочисленная свита. Но Бегемот тот час же вернулся, энергично поцарапал по остатку стены.
   - Автограф на память, - пояснил он мне.
   Кот отцепил запутавшийся в кирпичах громадный чёрный плащ Воланда и побежал по следам своего господина. Гости уходили странными зигзагами. Как только они в очередной раз исчезли из поля моего зрения, в комнату стали заглядывать известные и пока ещё неизвестные звёздные персонажи. Насколько я помню, они требовали к себе внимания, просили воспользоваться моей входной дверью, чтобы попасть в мир людей. Но как только появлялся плащ Воланда, персонажи со вздохами расходились прочь. Мои недавние гости шагали достойно, на гребне славы. Чёрный плащ Воланда занимал поистине громадную площадь. Он старался прикрыть все звёзды, но это невозможно. Великолепная ночь огромна и ей нужны лишь умные, доверчивые мастера. Сидел на звёздах Маленький Принц, кивал мне Зигмунд, а я всё не верил видению и щипал себя за ухо. Утром ноги мои подогнулись и, ударившись локтём и виском и пол, я проснулся. Перед моим носом лежала книга с мифическим продолжением "Хранителей" Толкиена, а на всей легендарной стене разместилась неряшливая фига - автограф Бегемота.
  

Три девочки

(фантазия на тему песни Александра Суханова и стиха Герварда Миля)

   - Понимаешь, Володя, у сэра Безымянного плохого качества запись, там многих слов не слышно, поэтому и фантазия...
   Начинаю. Стебли травы росли прямо из центра листа. То есть пространство было совершенно голое, пустое. А стебли немыслимым образом держались в дыму. Длинные, самоуверенные, они тянулись, смыкались, заворачивали кончики подобно картинным волнам, закрывали в своей корзинке маленькое солнце и трёх девочек. Стебли поменьше служили креслом и ковриком для своих жительниц, самая крохотная трава вынуждена была довольствоваться печальной ролью игрушки. Нарядные, в белом девочки не обращали внимания на нас, они заняты своими серьёзными делами. Две девочки на диване играли в горе. То есть одна собралась в комочек как могла, уткнулась личиком в коленки, укрылась длинными волосами и плакала о порванной у шейки одежде. Вторая девочка подняла высоко-высоко брови, шептала что-то неясное, но доброе и гладила по спинке и плечику разнесчастную подругу.
   Третья малышка качалась на своём стебельке-коврике. Она периодически взлетала на несколько сантиметров вверх. Тогда мы видели её красивое сосредоточенное лицо, светлые, вольные волосы, гибкую, тоненькую фигурку в пышном, коротеньком платьице. Девочка скучала по своим занятым толстушкам и, не меняясь в лице, начала с силой рвать крохотную траву-игрушку. Это не понравилось мне, я погрозил ей резинкой. Вроде подействовало.
   Да, ещё копеечное (О, господи, что я говорю!)...извини меня, величиной с копейку солнышко пыталось вырваться из корзинки. Ему надоели игнорирующие его малышки. Солнце тыкалось то в один, то в другой стебель, но безрезультатно. Видно, трава считала себя матерью...
   Я по инерции с первой картиной нарисовал в углу Иисуса и под ним в глубокой, глубочайшей темноте массивный могильный крест. Травы медленно качались, одни широкие стебли начали склоняться перед богом, другие вяли и падали к могиле. Я поспешил провести через весь лист огромную трещину. По одну её сторону остались постоянные соперники - Иисус и Мрак, по другую - три девочки в траве...
  
   Дальше Сергей рассказывал о "Расстреле", "Игре", "Осеннем вальсе (по Суханову)", "Театре" и т.д. Но это очень долго.
   Если говорить в общем, то, конечно, чёрно-белая гамма снижала эффект. Удивление же у меня осталось, чего Сергей и добивался.
   Серый уходил довольным, пряча под пальто свою первую реликвию. Я убеждал себя, что не чувствую зависти. Можно и мне купить альбом, да куда уж! Со своими бы делами развязаться.
  

8. Иная стезя.

   Неким летним харьковским вечером я возвращался в общежитие. Дорогу мне перегородила шумная пьяная кампания юнцов. Я привычно пошёл прямо в гущу, негоже бояться пацанов. И вдруг ко мне бросается бесцветная личность, рвёт меня за грудки и хрипит знакомым голосом:
   - Как ты себя чувствуешь после смерти наивного дурачка? Совесть не мучает?
   Среди этих глупых слов узкий голубой луч ослепил меня. Когда зрение вернулось, я узнал Рыжика. Как-то стёрлись резкие юные черты лица, тёмные волосы обрамляет лишь лёгкий рыжий отблеск, но это был Владик. Это он меня трясёт. Мне пришлось остановиться.
   - Мучает. Что я тебя так легко тогда отпустил. Быстро ты в армию сбежал.
   Пьяная кампания напряглась и придвинулась.
   - Ладно, иди сейчас, - Владик отпустил меня. - Но мы с тобой ещё встретимся, будем соседушками. Я в ХИРЭ поступил.
   - Очень жаль, - ответил я и обеспокоенность охватила меня.
   Далее всю дорогу я размышлял о мелькнувшем голубом луче.
  
   Какая-то странная немощь охватила меня в то время. И как в плохом романе, первокурсник Владик поселился на моём этаже. Судя по взглядам соседей, ничего хорошего он обо мне не рассказывал, мягко говоря. Но это пустое. Когда он громко смеялся на кухне и стучал костяшками домино, я лежал у себя в комнате в приступе непонятной слабости и думал о его эволюции.
   "Невезучий рыжий апостол имел к своему несчастью сильных цельных друзей. Наверное, его придавил холодный, резкий Сергей. Другие были деликатны. От давления в душе противоречивого апостола появилась серость. Тогда ещё Владик принимал наши мечты, хотел творить. Но из-за серого пятна появилась мучительная неспособность к творчеству. Ведь творчество требует чистоты. И трагический случай (глава 11) лишь послужил поводом для разрыва. Ведь наше направление - романтизм - не давало материальных благ и побед, а духовное он уже не воспринимал".
   Осенней ночью я вышел на кухне ставить чайник на электроплиту. Рыжий апостол сидел на подоконнике и курил. Был он навеселе.
   - Шо лазишь? - Добродушно спросил он. И вдруг расслабленно засмеялся. - Таких, как ты, я сразу примечал в армии. Из салаг, естественно. Мы с парнями их в первую очередь наказывали. Они по недельке с синими попками ходили. Романтика сразу слезала. И офицерам не жаловались, боялись.
   - Что, и Алексея бы бил?
   - А как же, - Владик сузил глаза. - Чтобы узнал правду жизни. Ты ему заморочил голову. Он, наверное, до сих пор летает в облаках.
   - Уже не летает. Некогда.
   - Ну, конечно, - ухмыльнулся апостол. - Хватит с тебя и одной погубленной жизни.
   Рыжик обернулся и, подпрыгнув, выкинул в форточку окурок. Мгновенно голубой узкий луч сверкнул и погас.
   - Вот! - Крикнул я.
   - Что - вот? - Не понял Владик. - Чудишь, как всегда. Ну, бог с тобой. Ты и свою жизнь погубил. А я буду жёстко идти по жизни. С бабами жёстко, с детьми жёстко. Карьеру сделаю, не смотря ни на что. Вот это жизнь! В борьбе, в давлении!
   - Погоди, - я тихим голосом остановил его. - Я всё думал, почему ты как бы стёрся на лице, в фигуре. Короче, в облике.
   - Но, учти, я стал на порядок сильнее! - Нехорошо улыбнулся Владик. - А то, что яркость ненужная ушла, это хорошо. Меньше на сопляка похож, а больше на мужика. Я ещё живот отращу. Авторитет, так сказать.
   - Я на секунду выключу свет, - предупредил я рыжего апостола. - Сейчас сам увидишь.
   В полной темноте я попросил Владика напрячь бицепсы на обеих руках. И через многочисленные трещины стал сочиться и растворяться в темноте яркий голубой эфир.
   - Я включаю свет, - быстро сказал я и выполнил обещание.
   Рыжик осматривал свои руки.
   - Вы, апостолы голубого солнца, материализовались совсем для другого пути, - продолжил я. - Внутренняя сущность твоя не приемлет нового грубого облика. Он трещит. А вместе с голубым светом от тебя уходит и жизнь.
   - А я вот что думаю! - Резко перебил меня Рыжик. - Ты какой-то дешёвый гипнотизёр! Никакие мы не апостолы, а простые сироты. Ты нас, пацанов ещё, одурманил для своих опытов. Но теперь твои штучки не пройдут! Старайся мне больше не попадаться на глаза, во всяком случае, не заговаривай со мной!
   Владик, размахивая руками, пошёл в свою комнату.
   - "А-а! Крутится волчок!" - Хриплое пение бывшего апостола неслось уже на соседние этажи.
  
   "Немного ему осталось, - закончил я свои думы о Рыжике. - Вот и осталось у голубого солнца три луча. Как положено. Грустно, очень грустно."
  

9. Мои замыслы не по времени?

   Пора писать. Что? Это надо извлечь из обстоятельств жизни. Первые мои книги встречены более чем прохладно и даже послужили причиной идейного разрыва с самыми близкими людьми. Правда, были люди, которые приняли мои мелодии и поверили в меня. С ними я сблизился. Брат же сказал, что талант проверяется в реализме. Я почесал залысину и подумал: "Самой реалистической книгой будут "Красивые люди"". Это не феерия "Плей Алей". Здесь и Харьков, и Купянск, и всё, что с ними связано. Может "Красивые люди" послужат ключом к другим моим книгам.
   Об оформлении текста советовался с Плеем Алеем. Я вначале предлагал содержание в виде четырёх откровений, перемешанных отступлениями и стихами. Я намастерил около десятка творений.
   - Что такое стих? - Читал я лекцию Плею. - По-моему, никакой программой служить он не может. Самой своей стилистикой поэзия призвана выражать настроение, глубину и поверхность души.

Лил - дождь - лил

И в заливах соль

Ласкала слёзы

В ладонях липких.

Слетела в мель

И ласка, и боль,

Мои Веласкесы

Лёгких хлипких.

   - Не стоит, Андрей, - отрезвил мою восемнадцатилетнюю голову Плей. - Не стоит.
   - В тебе говорит ревность поэта, - внятно произнёс я и отошёл от "письменного стола" - моего дивана.
   Когда-то мой кабинет был тёмным и тихим. Я старался писать, ориентируясь во многом по его розовым стенам. И мне было хорошо, я создал себе маленький красивый уют. Но близкие ругали и дом, и розовые стены.
   Тогда появилось окно. Я вырубил его легко, будто кто-то помогал мне.
   Я огляделся вокруг и прыгнул на несколько лет назад. Панораму осветило солнце детства. Бегает по хозяйственным делам и часто улыбается мать. Идёт с работы, прикрыв глаза фетровой шляпой, отец. Курит возле своего подъезда "Беломор" Ильинична. Не вырублена ещё под здание милиции маленькая берёзовая роща. Итак, в нашем четырёхэтажном доме всё спокойно. Посмотрим, что делается на улице.
   Живы и работают ещё многие ветераны "сороковых-роковых". Они чувствуют свою силу, спокойны и неторопливы - поколение победителей.
   Ого-го - а это кто? Волосы до плеч, не всегда хорошо вымытые. Пёстрые рубашки, широченные клеша, на редких счастливцах - потёртые джинсы. Молодые существа напоминали мне чудные грибы. Как водится, зарубежная мода, лишившись социальной направленности, преломилась в славянах и выделила два типа: хипаки и низкоразвитые озлобленные существа, затерявшиеся в атрибутах рок-моды.
   Поговорим со славянским хипаком.
   - М-м, - выразил я жестом объёмность вопроса. - Как бы ты объяснил своё понимание жизни?
   - Балдёжный вопросец, - улыбнулся собеседник, почесал нос и ответил. - Главное, конечно, музыка.
   - Ты так думаешь?
   - А как же! Ну, первый кайф - это "Битлз". О, "Битлз"! Ребята какие - Пол Маккартни, Джон...
   - Не надо перечислять - давай дальше трогай.
   - Не, но "Битлы" за душу берут. Я стал петь, у меня гитара есть, да. Пою и играю под Маккартни: "Как чайки вдали плывут корабли". Перебором. Да, ещё тяжёлый рок, интеллектуальный - "Пинк Флойд", Вейкман. Лежишь на кровати, слушаешь маг - такие картины возникают в голове - не передать! Поглощают полностью.
   - А ВИА? "Песняры" там, "Весёлые Ребята"?
   - "Весёлые Ребята" хорошо начинали. "Как прекрасен этот мир", "Алёшкина любовь", много всякого. Потом, правда, лажа. У "Песняров" голоса обалденные, но их добили гражданственностью. А, вообще, ВИА - что-то своё, близкое. Как ребята с нашего подъезда. Кстати, в нашем городке много ВИА.
   - Значит, музыка?
   - Да. Парень, музыкой я живу. Пою всем своим естеством. И все молодые сейчас поют. Даже интеллигенты.
   - Барды?
   - Угу. С гитарой тоже. А озлобленных подонков я не беру в счёт.
   - Не музыкой единой, судя по твоим глазам, а ещё и вином.
   - Да, портвейн...Выпьешь и делаешься легче, добрее, контактнее.
   - Вот, уважаемые читатели, - обратился я к окну. - Есть атмосфера творчества в первой половине семидесятых. Её носителем, по-моему, стала гитара.
   - Пьяное творчество?
   - Нет, творчество с закаченными верх глазами. Упование мелодией, может, где-то в ущерб содержанию.
   - Так чё ты возражаешь?
   - Не ловите меня на слове! Была же альтернатива. Окуджава, Никитин, Суханов, Выс...
   - Барды. Понятно. А вообще, ты чувствуешь себя здесь, как рыба в воде. Возле пьяного хиппи.
   - Уточняю, во времена гитары!
  
   - Молодой человек, - дёрнул меня за рукав старик в фетровой шляпе. - Этот длинноволосый юноша - не основа нашего благополучия. Поговорите лучше с ветеранами, рабочими людьми, передовой молодёжью! А эти буги-вуги...
  
   Но срок истёк. Жизнь зацепила меня за шиворот и потащила вперёд. Я вижу, как выдохлись ВИА, как спились или повзрослели хиппи. Грибки исчезали под общий оглушительный свист. Свист поднял ветер, ветер нагнал тучи. Солнце больше не светило мне в глаза. Поперёк истории зашагали узкоштанные панки. Вместо гитар в их руках я заметил нунчаки. Панки дёргались в ударах ритма. Жалкое зрелище моды. Впрочем, семидесятые в агонии одарили нас "Машиной времени". Молодёжь снова вернулась к гитаре. Но не к мелодии, а к словам.
   - Хорошо и тоскливо на душе, - говорили мои сверстники под стихи и музыку Макаревича.
   "Машина" не стала знаменем молодёжной моды восьмидесятых.
   - Ностальгия?
   - Мне кажется, да. "Машина" - грустная память о временах гитары.
   ...Я влетел в наши дни. Встал на ноги, размял косточки.
   "Где они, мои читатели? Да бог с ними, кто хоть меня поймёт?"
   Сдвинутые брови, деловая ходьба. Люди не замечают лысеющего мечтателя. Я застёгиваюсь на все пуговицы, надо сохранить тепло, тучи должны рассеяться.
   "А впрочем, к чему уныние. Дело не так уж плохо. Я пишу, значит, творю. Жена, Плей Алей прочли мои книги. Им нравится."
   - Браво! Колоссальный успех.
   Я печально улыбнулся и оглянулся. Один в толпе.
   - Что ж. Продолжим в том же духе.
  
  

10. Откровение Алексея.

   Ночной Харьков. Сейчас он даже приятен. Людей на улицах не видно. Центр Харькова ночью похож на витрины громадного магазина. Всё привлекательное старательно подсвечено и эффектно подано на глаза. А открытых глаз ночью на харьковских улицах мало и у людей создаётся мания обширного уединения и человеческого величия. Всё это способствует зрелым философским размышлениям. Недаром и Андрей, и Сергей пишут по ночам.
   Мы сели в жёлтый "Икарус". Я стараюсь от Лены отодвинуться. Мне сейчас нужно одиночество. Лена, кажется, плачет. Она, думает, что я на неё обиделся. Мы трясёмся на задней площадке, в окно виден её профиль, верхняя губка дрожит, щёки опали. Да и я сейчас плохо смотрюсь, сильно облез.
   Инициатива исходила от неё. Лена первой пришла ко мне в комнату, поулыбалась, обвела взглядом наши три койки, отпустила несколько неожиданно острых шуточек, да таких, что мои и без того удивлённые соседи открыли рты, а один из них в замешательстве даже вынул палец из носа...
   Такой же ночью мы сидели на грязном подоконнике в коридоре институтского общежития. Я тихо и нежно обнимал Лену. Она же, сначала немного смущаясь, а потом всё более расходясь, тараторила:
   - Тебя я сразу приметила. Ты обалденно выделялся в этом обществе - такой высокий, ещё очень красиво загорел, как иностранец, честное слово...
  

Первая сказка брата Андрея

(литературная обработка Алексея Безфамильного)

   Сказки...Что вы делаете с маленькими людьми! Они верят вам, ждут. Так и я ждал волшебника с чародейной палочкой много-много дней. А, впрочем, что изменится, если бы они приходили по первому зову, как к одной девочке с большим голубым бантом?
   Надо сказать, была у этой девочки любимая блестящая книга с красивыми цветными картинками. Книга о юной Белоснежке и маленьких румяных гномиках.
   - Ох, - мечтала девочка, - был бы у меня дома ну хоть один, хоть малюсенький-малюсенький гномик! Как бы я его ласкала, как бы любила...
   И каждый день девочка, влетая в комнату из школы, первым делом смотрела на свой круглый столик, словно надеялась там увидеть своего гномика. Увы.
   Так было до того дня, когда девочку с бантом крепко обидели в школе. Она в тот день брела домой и плакала. Так плакала, что забыла про сказки, подруг, куклы, про всё-всё на свете. Пришла девочка домой, бросила портфель в угол комнаты, легла на кровать, закрыла глаза и решила заснуть. Но ей мешали слабые всхлипы.
   "Так не может плакать ни мама, ни папа. У них голоса куда грубее, - думала девочка. - Это...наверное..."
   - Мой гномик! - Девочка открыла глаза и прямо подскочила на кровати.
   Гномик сидел на краешке стола и тёр личико крошечными кулачками. Гномик был настоящий, в зелёном колпачке, маленький-маленький. Девочка хотела сначала гномика, как и все новенькие игрушки, погладить и обцеловать. Но он выглядел таким хрупким, что она побоялась даже дотронуться до него.
   Гномик говорил, хорошо говорил, только не мог никак выговорить букву "р".
   - Не знаю, откуда я взялся, - пожимал он плечиками и поддувал свою пушистенькую бородку. - Я плосто увидел, как ты плачешь, и мне стало глустно-глустно.
   Девочка засмеялась, взяла гномика в ладошки и подошла к большому зеркалу. Она любовалась собой, смотрела, как гномик знакомится со своим отражением, прячется в её ладошках и так девочке стало хорошо! Она почувствовала себя очень сильной и ответственной за другого, более слабого. Девочка погладила гномика по спинке, прислонила его к щеке и опять взглянула в зеркало.
   С тех пор девочка после уроков со всех ног неслась домой. Она знала, что там, на столе ждёт её гномик. Она учила гномика писать, отвечала на его бесчисленные вопросы, рассказывала ему сказки, слушала сама смешные детские-придетские сказки гномика, смеялась вместе с ним и без конца целовала его в зелёненький колпачок.
   Только об одном жалела девочка. Она никак не могла излить ему свою детскую душу. Гномик не понимал, что существуют на свете гадкие девчонки и мальчишки, злые и глупые взрослые. Как только девочка заговаривала о них, гномик или начинал зевать и просился спать, или прерывал её своими вечными: "А что это такое?"
   Так прошло два месяца. А когда настали летние каникулы, девочка решила остаться дома с гномом. Ни папа, ни мама не могли её вытащить никуда. Прошла пора вновь идти в школу, девочка неохотно надела свою форму, завязала голубой бант на голове, взяла портфель и грустно поплелась из дому.
   Но на улице было так хорошо, а ребята оказались такими весёлыми и взрослыми, что настроение у нашей героини быстро изменилось. После уроков девочка пошла гулять с подружками по городу, слушала совершенные новые для неё разговоры о танцах, о париках и маникюре. Девочка вспомнила о гноме и с ожесточением сорвала с головы голубой бант.
   Теперь она наоборот старалась не засиживаться дома. Когда была возможность пойти с одноклассниками в лес, или с девочками смотреть на взрослые танцы, или просто играть в волейбол, она с удовольствием уходила от гнома. О нём девочка вспоминала редко и не боялась теперь подумать о гномике плохо.
   Он уже казался ей глупым и надоедливым существом. Её раздражали эти глупые вопросы, сонливость, даже то, как гномик раздувал свою бородку и картавил. Девочка теперь прикрикивала и посмеивалась над ним.
   Гномик стал грустнее, но старался ничем не выдавать своей печали от обид, причиняемых ему девочкой. Он улыбался через силу, когда она смеялась над ним, кричала на него и даже когда девочка вообще не обращала на него внимания. Только когда она уходила, хлопнув дверью, гномик давал волю слезам.
   Наконец, настал день...Жуткий день. Девочку уже никто не ждал в её комнатке. На столе лишь лежал маленький клочок бумаги, исписанный узорчатыми буковками.
   "Девочка, - писал гном, - когда я был тебе нужен и ты ждала меня, я пришёл в твою комнату. Вижу, сейчас тебе плохо со мной. Я ничем не могу помочь, кроме, как уйти от тебя."
   Надо беречь близкие существа, если ты сам их просишь у судьбы.
  
   От Алексея
   ...Харьков встретил меня дождливой, холодной погодой. Я довольно сильно продрог и помялся, пока доехал до политехнического института. В маленькой комнатке - приёмной комиссии кроме меня было очень много растерянных юношей, которые по-детски неловко толпились у столов, где, очевидно, проводилась их регистрация. Уже тогда я почувствовал неприязнь к этому муравейнику...
   Через два дня я встретил Владьку. Он таки решился поступать со мной, чему я обрадовался. На абитуре мы жили вместе. Комната у нас была ужасно грязная. Убирать мы не хотели и все дни сидели в этом вонючем чердаке. Делать было нечего. Владька говорить о нашей компании почему-то не хотел. Может быть, у него не было настроения. За стеной вовсю веселились студенты. Слышались визги, почти животные крики, с утра до ночи тарабанил "дискобитлз". Владька ворчал и, по-моему, завидовал им. А я, отвернувшись к стене, думал о Москве, о литературном признании. Мне тогда надо было спешить и, как я сейчас понял, спешить не мечтами, а делами.
   Я поступил. Владик же после второго экзамена уехал обратно в Купянск, к Володьке.
  
   В ночной тишине я сижу с кипой писчей бумаги на коленях, вспоминаю друзей-апостолов и проверяю себя при помощи красивой, специально купленной ручки:

Мой старый друг,

Забытыми глазами

Найди меня.

Святое небо с нами...

   Скомканный листок красиво летит в угол. Ещё одна попытка.

Жаль, но я не помню

Прошедшие буйные встречи.

Сядем поближе к огню,

Вернём наши странные речи.

Треуголки, цилиндры, плащи

Снова, друг мой, снова!

Но будет ли как раньше?

Или опять обнова?

   Опять откровенная неудача. Этот листок я просто рву. И снова ловлю вдохновение.

Мир жесток, дружище.

А надежда просит

И ты найди, найди меня...

   Неудачи идут косяками. Но меня не остановить. Бумаги ещё много. И отчаяние далеко.
  
   "Её капли стекают мне в ладонь. Неужели я могу приносить зло?"
   - Даже тогда в колхозе на отработке, - шептала Лена, - когда тебя все ненавидели, - от изумления мои глаза стали как пятаки, - я молчала, потому что ничего против...
   - Кто меня ненавидел?! - вместе с изумлением новое неприятное чувство захлестнуло меня.
   - Все, - Лена ласково глядела на меня и гладила своей белой ладошкой по моей дрожащей руке. - Они говорили, - Лена вытянула вперёд верхнюю губку и обидчиво посмотрела по сторонам, - что ты много выпендриваешься, что ты трус, что у тебя походка, как у сумасшедшего, смеялись всё время над тобой и приставали ко мне, чтобы я что-то о тебе сказала. Но я молчала, они злились...
   Лена победно кашлянула.
   "Видишь, какая я у тебя хорошая, а все остальные плохие..."
   - Боже! Лена, что ты мне наговорила?
   "Столько врагов? У меня? Ведь я ни о ком плохо и не думал. Смеяться над чужой романтичностью? Ведь это гадко. Два года назад, в начале нашего пребывания на Земле, не могло быть и речи о каких-то недоброжелателях. А сейчас, что, так и смотреть, чтобы кому-то чего-то не сказать? Нет, так плохо, надо бороться с этим!...А с Леной будет сложно..."

____.____

   - Дорогой мой Алексей, а ведь прошло много-много дней. Ты всё так же строен, только волосы твои поредели. И хоть ты не предал своего голубого света, ты смирился с множеством врагов. Ты иногда лишь убегаешь от своего ненавистного пристанища, полного тупости и чванства...

____.____

  
   От Алексея
   Я строю свой мир. Прекрасное чувство. Я созданный шестнадцатилетним, был подхвачен волной романтизма. Теперь, если я упаду, то разобьюсь...
   Мы почти каждый день лежали, обнявшись, на узкой, почти солдатской кровати, чем приводили в медленное бешенство моих соседей по комнате.
   - Лёша, - шептала Лена, - расскажи мне о радужном человеке.
   - Вообще-то, я не люблю повторов.
   - Извини меня, - Лена воровато спрятала свой носик мне под мышку и погладила меня пальчиками пальцев по плечу.
   На соседней кровати недовольно высморкались.
   - Чего они не уснут? - Пробубнила она под мышкой.
   - Тс-с, - сконфузился я. - Молчи, а то сейчас перейдёшь к нему.
   Второй сосед тихо засмеялся.
   - Не перейду! - Лена показала мне своё тщательно сделанное счастливое лицо. - Я от тебя никуда не уйду, - ласково прошептала она.
   - Иди сюда, хорошая моя, - я прижал её к своей груди. Лена внимательно и чувственно засопела. - Ты не поверишь, но я сам себе предсказал, что у меня будет Лена...Не спи. Лучше я тебе ещё раз расскажу эту историю...
  
   В Купянск пришёл человек в радужных одеждах.
   - Почему в радужных? - Спрашивали люди.
   - Наверное, по аналогии с радугой хотел выразить доброжелательность к нам. Человек в радужном казался лет на пять старше нас, выше ростом. У него были выгорелые русые волосы, тёмная бородка и худые, гладкие, длинные руки. Он этими руками красиво и осторожно подобрал свои радужные материи, внимательно осмотрел скамейку, на которой сидели мы с Владиком, и, наконец, примостился рядом.
   - Одуванчики в этом году совсем исчезли, - обратился он к нам, вероятно имея в виду окружавшие нас овраги.
   - Поздно, дорогой, - просвистел ему Владик. - Нам уже по шестнадцать и мы в тебя не верим.
   - Шестнадцать лет - это ещё ничего не значит! - Громко ответил человек, внимательно поглаживая своё радужное одеяние. - Ваш двор давно отмечен и никуда вы от этого не денетесь. Тем более, ничего плохого я вам не предложу.
   - И куда мы пойдём? - Спросил я.
   - Там увидите...
   ...Всё при желании можно увидеть достаточно близко. Человек в радужном шёл тяжело и прихрамывал. Выходя на улицу, он отстал и на несколько мгновений выпустил нас из своего радужного дурмана. И мы с Владиком увидели траурную процессию.
   - Это ведь был ваш ровесник, - прошептала нам заплаканная старушка.
   - Афганистан, - сказала незнакомая женщина, поддерживающая её под локоть. - Он с другими солдатами ехал в машине, она подорвалась. Все погибли, кроме него. Но этому солдатику пришлось отрезать ступни. Пошла гангрена и ему резали ноги, пока было что резать. Он умер в подмосковном госпитале, поэтому хоронят его не в цинковом гробу. Проклятые бандиты, сколько они будут наших сыновей убивать?! - Женщина приложила платок к глазам.
   Её горе было искренним и у всех людей в колонне на лицах обеспокоенность.
   А процессия торжественно двигалась дальше к кладбищу.
   - Так вы пойдёте со мной? - Догнал нас человек в радужном одеянии.
   Владик решительно отказался, я же согласился составить компанию новому знакомому.
  
   - Не наше время, - после коротких раздумий сказал человек в радужном.
   - Да, сейчас не время романтиков. Наше время было десять, двадцать лет назад, - согласился я. - Но как быть с единицами тех, кто ещё верит во всемогущество мечты? Их мало и поэтому им нужна ваша помощь.
   - Романтики проигрывают, - человек в радужном наклонил голову, стараясь не задеть сухую ветку. - Во снах они управляют мирами, путешествуют по самым немыслимым местам, доходят до вершин человеческого бытия, а наяву они спотыкаются, как все люди, идут со всеми в строю, да ещё получают пощёчины за свой характер и мечты от более реалистичных существ.
   - Но это животность, - вслух подумал я.
   - Тогда я предоставляю тебе возможность освободиться от этой животности, - усмехнулся собеседник. - Надень мою мантию и строй мир по своему усмотрению, - он с трудом стянул радужное покрытие и предстал передо мной худым юношей, почти моим ровесником, в футболке и джинсах.
   - Ты хоть скажи, как тебя зовут? - Спросил я, принимая радужный свёрток.
   - Плей Алей, - сказал он и знаком правой руки предложил поторапливаться.
   "Не очень понятные инструкции" - подумал я, натягивая радужную харлабурду.
  
   Так уж получилось, что всегда я мечтал о несбыточном: хотел писать, но запинался на первой строчке; хотел быть красивым, а лысеть начал в семнадцать лет; хотел поступить учиться в Москву, идти всё выше и выше по ступеням бытия, а застрял, в конце концов, в сером Харькове. И где уж мне было справиться с радужной ношей.
   ...Став полноценным волшебником, я подумал, что строить свой мир на Земле - это прибегнуть к насилию. Прежде всего я создам свою планету. И пусть она будет голубой, как у маленького принца. Только у него планета была маленькой, а у меня пусть будет большой, такой большой, чтобы я её в жизни не обошёл и не узнал до конца. Сразу же у меня перед глазами проплыла голубая громадина. Я приподнял радужное одеяние и побежал к своей планете. Прыгнул я, как мне показалось, на очень уютную полянку, перевёл дух и опять задумался.
   "Заселять свою планету обычными людьми я не буду. Пусть здесь появятся безобидные полувоздушные люди, а лучше всего - эльфы. И, конечно, пусть звучит красивая мелодия. Я буду летать с эльфами и слушать её" - загадал я и направился искать своих новых друзей.
   Эльфы сами летели ко мне на поляну. Летели с мелодичными порывами ветра, подпрыгивая до высокой синевы неба и выгибаясь в таких танцевальных позах, какие можно только представить. Я радостно остановился, но эльфы пролетели мимо, не замечая радужных одежд, и лишь слегка касались меня своими длинными худыми ногами.
   Я, признаться, чрезвычайно удивился, но всё же пошёл вслед за ними. Чтобы представиться и познакомиться...Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что это оказалась вовсе не моя мечта. Эльфы летали вверху и брезговали опускаться ко мне. Я же не мог подняться к ним, мешал радужный балахон. Снять его я, естественно, не хотел, иначе весь мой мир бы мгновенно пропал.
   Мечтал я ещё путешествовать по планете, но опять же мешала тяжёлая моя одежда. Я чувствовал громадную усталость, накопившуюся за эти дни. В один из таких приступов я плюнул на всё, перебрался на маленькую зелёную планету, создал себе уютный домик, в нём - широкую, мягкую кровать, после нескольких дней одиночества позвал прекрасную, но земную девочку. Поселил на планете, вне пределов моего зрения добрых соседей, которые иногда приходили к нам, приносили молоко и овощи, играли на флейте и на гитаре. Они очень любили нас.
   Девочка была очень улыбчива, мне она нравилась, я хотел прикоснуться к её нежному телу всем своим телом, но мог прижать девочку только к радужной одежде. Я сам соорудил скамейку и мы вечерами не валялись на кровати, а сидели перед домиком. Но в это время к нам уже шёл Плей Алей.
   - Я тебе ничем не могу помочь, - сказал он, сухо взглянув на сонное богатство. - Всё. Мне нужна эта волшебная вещичка и ты её отдашь.
   Девочка испуганно прижалась ко мне. Плей продолжал.
   - Ты оказался стопроцентным человеком и земной рай лучше искать на Земле. Там и радужная одежда не будет тебе мешать. А это я превращу в сон. И тяжести в душе твоей не будет.
   - Хорошо, - согласился я.
   - Только не считай меня своим врагом, - нервно моргнув глазами, сказал он. - В тяжкую земную участь кинул юных апостолов в этой истории Андрей. Я пытался дать вам альтернативу. Но, Алёша, тебе действительно лучше остаться человеком.
  
   Со временем мои заботы становятся мельче.
   Озари меня! Каждое воскресенье я подхожу к замызганному столу, трепетно сажусь на хромой стул, беру жирную ампулу в пальцы и ожидаю вдохновения. Но больше, чем "он гулял по зелёной алее сада" я выдавить никак не могу.
   Поэтому я часто злюсь.
   - Смотри, Лёша, - Лена дёргает меня за рукав. - Свадьба, - и прислоняется счастливым лицом к моему плечу.
   Пока молодожёны кладут цветы к Вечному огню, я начинаю кипятиться.
   - А ты им завидуешь? - Шиплю я.
   Лена уловила блеск моих глаз.
   - Не-а, - она снова весела. - Я слишком хорошо свадьбы знаю...
   В это время раздался приглушенный вздох. Я оглянулся. За блеском свадебных белых машин на асфальте осталось бесформенное пятно - раздавленный голубь.
   "Бедный, - подумал я. - Ничего, я тебя оберну волшебным светом и тебе будет легче."
   Голубой голубь легко взлетел и сел мне на плечо.
   "Ну вот и хорошо. Теперь мы вместе."
   - Эта невеста всё время суетится, - тараторит Лена. - Вечно у неё что-то пропадает, ресницы не приклеиваются, каблуки отваливаются...
   - А потом? - Хмуро поддерживаю я.
   - Потом застолье. Тратятся тысячи на хавку. Все забулдыги сбредаются. Никому дела нет до молодожёнов. Они, бедные, сидят как чужие. Первые полчаса за столом только чавканье. Все понажираются, начинается пьяная дурь. Самые наглые крадут водку, закуски и удирают в свои компании.
  
   А вот и наш Политех. Мы пробежками попадаем в лекторий. Я появляюсь гордо, лектор делает вид, что не замечает меня. Моё место сзади и вверху, вроде свободно. Но как только я туда подхожу, вижу, что на лавочке, довольно растянувшись, досматривает свои утренние сны небритый Мамедов. Я устраиваюсь в золотой середине. Вытекают в бесконечность десять минут, дверь медленно открывается и на четвереньках, с портфелем в зубах вползает Петруха. Его харьковская партия расплывается в улыбках и довольно чешется телами о парты. Петруха прыгает на скамейку как раз тогда, когда лектор поворачивается к аудитории. Лектор кладёт мелок на стол, значит, предстоит отступление. Влюблённые в лектора-говоруна студентки с радостью подпирают головки молоденькими ручками.
   - Ребята! - Лектор поднимает кверху указательный палец. - Вы хорошие ребята, но полны лени.
   Мне становится противно, но я вынужден слушать эту чепуху.
   - Не думайте, что вы слишком загружены. Вы уходите из института в пять вечера, а мы учились с восьми до восьми. И колхоз был каждый год летом и осенью. И стипендию получал не каждый. О лени не было и речи. О преподавателях, которые выбрасывали зачётки в окна, остались, пожалуй, лишь легенды. А теперь? Захожу в общежитии в комнаты - одни магнитофоны! Бухать сейчас вы можете только ночью, когда нет контроля...
   - Га-Га!
   - ...Так займитесь же наукой. Разленились инженеры - и наметилось отставание в технике, электронике. Учитесь, не валяйте дурака. Поймите, ваши сверстники в Афганистане. Серьёзно ведь, ребята...
   Его прервал глухой шлепок. Это Мамедов упал на пол. Проснулась оппозиционная партия задних рядов. Недовольный ропот и ругань повредили устоявшуюся атмосферу аудитории. Обиженный лектор продолжил читать материал с такой быстротой, что влюблённые, простодушные студентки умылись потом. Появилось помятое лицо Мамедова.
   Одно и то же. Уже надоело.
  

Вторая сказка брата Андрея

(литературная обработка Алексея Бесфамильного)

  
   - Город из сверкающих кирпичей, слоны, пальмы, горы. Горы и пальмы. И золотая дорога в мой дворец. Но надо перейти лишь этот бархан. И этот. И этот...
   Путник уже привычно утёрся рубашкой. Брести по пустыне он привык. Привык, что впереди город из сверкающих кирпичей. Это помогало ему собраться, перетерпеть боль в ступнях. Но вот за очередным барханом город скрыл дом. Небольшой и с колодцем. Хозяйка дома была молода и имела старомодную толстую косу. Потник возмутился препятствию, но оказался настолько слаб, что чуть не свалился в колодец. Хозяйка оттащила его в дом и положила на кровать. Но путник сопротивлялся, как мог.
   - Отпусти меня, - мотал он головой. - Тюрьма здесь, тюрьма!
   - Какая тюрьма, дурачок?! - На глаза хозяйки навернулись слёзы. - Я твоя женщина... Твоя судьба.
   - Отпусти! - Вырвался он из её объятий. - Моя судьба - мой город!
   - Но я прошу лишь некоторое время из твоей жизни, - хозяйка заплакала. - Тебя надо покормит, тебе надо отдохнуть. Я ничего не требую, будь лишь гостем.
   - Нет! - Путник выбежал из дома. - Ловушка! Не выйдет! - Путник снова утёрся рубашкой и пошёл в свой город.
   Хозяйка горько плакала в доме.
   "Она хотела, чтобы я был перед ней в долгу, - думал путник. - Хитро придумано. Оплести меня домашней жизни."
   - Это мираж! - Кричала хозяйка. - Оглянись!
   - Нет, - шептал путник для себя. - Там золотая дорога в мой дворец.
   А хозяйка грустила, что появилась она на пути слишком рано. Впереди вконец выдохшегося путника подберут более мудрые и опытные хозяйки. И холодно используют путника для своих целей. А ей, молодой девушке, путник был бы другом...
   Город из сверкающих кирпичей, пальмы, горы и даже золотая дорога в твой дворец никогда не побеждали домашний уют. Дело во времени и в силах.
  
   От Алексея
   - Хорошая сказка, - кивнула головой Лена.
   Она потянулась, улыбнулась и села мне на колени.
   - Кричи "Ура", - шепнуло она. - У нас будет ребёночек.
   "Всё поменяется. Всё. Теперь заново продумывать жизнь", - пронеслась мысль.
   - Нас будет трое, - Лена расстегнула рубашку вашему покорному слуге. - Поддержи меня.
   - Ура, - сдавленно сказал я. Пауза затянулась. - Выходи за меня замуж.
   Лена, конечно, взвизгнула, повалила на кровать и искусала мне оба уха. Она не встала и с приходом соседки по комнате Вальки Косоротовой...
  
   Медленное гуляние и бег под ручку в институт. Прошли месяцы. Мы получили свою комнату, уже не было чужих, шумных людей рядом.
   Вроде бы создались все условия для творчества. Но, по правде говоря, не складывается из-за недостатка времени. Появилась уйма родственников, уйма семейных друзей с малыми детьми.
   Я даже потерял связи с Сергеем и Андреем. Но голубой свет в мечтах живёт. Есть человек, любящий меня. Она, правда, сейчас немного обеспокоена, моя Лена. Все свои силы я отдаю ей. Она солидно ест для ребёнка и пополнела. Кроме того, она стала иногда кричать на меня. Но это понятно. Просто сейчас у Лены сложный период.
   Когда выпадает свободный часок, я сажусь за роман. Посвящаю его Лене...
   Я задумался над любовным эпизодом, как сзади высунулись полные руки, схватили мою тетрадь, порвали её и швырнули остатки романа мне в затылок.
   - Гад! Сволочь! - Кричала, рыдая, Лена. - Сидит, марает бумагу! Гад! А всё на мне! У нас будет ребёнок, ты что, не понимаешь, дурак? - Лена легла спиной на кровать. - Хоть бы раз сходил в аптеку, отвёл меня в поликлинику! У меня ж не тысяча рук! Когда ты только повзрослеешь?! И за что мне такая жизнь?!
   - Лена, - у меня мурашки пробежали по телу. - Лена, успокойся. Я сейчас иду в аптеку.
   - Все подруги меня жалею-ют!
   Быстро узнав, что ей надо, я, как ошпаренный, выбежал из общежития.
   "Она, наверное, права. Я не должен обижаться. Ведь Лена - единственный человек, который меня любит."
   Когда я, вконец успокоенный, пришёл обратно домой. Лены не было. На столе лежала записка. Я наклонился и прочёл:
   "Мама родила девочку. Папа, мама, чему вы радуетесь? Девушка растёт в ласке и тепле. Она поступила в институт и полюбила его. Родители рады - он из института, образованный. Наконец, доченька устроена и ничего больше их не интересует. А девушка попала в руки "тирана". А женщина страдает. Он - творческий человек, а она должна обхаживать его как цацу. И никто не виноват, "тиран" предупреждал о её судьбе."
   - Боже, - прошептал я, - как она слепа, как озлоблена!
   В комнату влетела Валька Косоротова.
   - Где ты шляешься? Идём! Быстро! Ленка рожает!
   - Минутку. Заныло сердце.
   Алексей бежал, держась рукой за ноющий бок. Его подталкивала маленькая, толстая Косоротова. Сутулый человек с редеющей шевелюрой мало походил на светлого апостола.
   "Всё в жизни пошло наперекосяк. Нужна новая цель. Я понял! У меня будет сын и все надежды апостолов воплотятся в нём."
  

11. Неожиданность Владимира.

- Вместе шагом, шагом,

Под британским флагом...

   - Здесь налево, - перебил Сергей.
  -- ...Навстречу пальма пыльная

Плыла издалека.

Там на листьях кровь заката,

Словно к ране там прижата

С растопыренными пальцами рука.

   - Да-Да-Да! - Орал сзади Владик.
   Сергей смеялся и прокладывал длинной палкой дорогу друзьям. Он остановился на поляне и упал в траву. На него с криками и рычанием бросились апостолы. Постепенно смех стал умолкать.
   - Что это за жидкость? - Выдавил снизу Сергей.
   - Владик обмочился, - с кряхтением вылез в сторону Владимир.
   - Сам ты обмочился! - Обиделся рыжий апостол. - Это бутылки с пивом хрякнулись в сумке.
   - Все?
   - Кажись, все.
   - Что же нам делать? - Спросил у апостолов Алексей. - Вместе шагом, шагом идти домой с первой нашей пьянки?
   - Почему? - Возразил Сергей. - Спички есть, не намокли. Поджарим рыженького, как-никак годовщина прихода в Купянск.
   - Садитесь, ребята, - Алексей вытряхнул всё из своей торбы. - Сыр есть, плавленый. Домашняя колбаса с вокзального буфета. У Володьки вино про запас и две бутылки "Буратины".
   - Одна, - пробормотал я.
   Подумать только, прошёл год, а чистого, спокойного времени около восьми, нет - семи месяцев. Когда эта наша общая дерганина закончилась, ближе к весне я стал ходить в школу тихо, уравновешено, с чувством собственного достоинства. Пожимал руку Александову и некоторым другим одноклассникам, шутил как мог в их кругу, кивал головой учителям. Что могло меня так изменить? Сознание собственной силы, великого пути, предложенного мне Андреем? Чушь! Ведь это всё где-то внутри и слишком аморфно. Нет, не это.
   Я перестал смотреть только на себя.
   Грациозная девочка. Её можно было бы назвать мисс Школа. Да только не видел я у неё капризности и наглости, необходимых для этого звания. Вот в соседней школе красотка обладает всеми этими качествами, поэтому мне неинтересна.
   Танечка - не мисс. Это настоящая девочка. И внешне, и внутри. Высокая. Не просто стройная, а грациозная спина в округлом изгибе. Причёска не женская, но и не ужасная верёвочная коса. Волосы у Тани подобраны на затылке и спадают витыми кудрями на ровненькие, чуть приподнятые плечики. Ну, что ещё. Чудесное личико, чуть продолговатое. Томные, тёмные глаза. Губы небольшие, чуть нарасцвет. Фигура - да вы сами понимаете, какой может быть фигура у такой девочки в шестнадцать лет.
   А вообще-то я к ней равнодушен, как и ко всем остальным, исключая апостолов и потенциальных врагов. Иначе, разбрасываясь, как сохранить единение души? Тут дело в другом.
   Взгляды красивой девочки придавали мне уверенность, позволили встать, по выражению Сергея, на новую ступеньку бытия. Чудесная ступенька!
   В последнее время я только и делал, что фиксировал её внимание. А первая наша весна в Купянске напускала дым в головы девятиклассников. Боже, какая развелась меланхолия! Эти гуляния под ручку почти уже взрослых женщин, вечная трепотня об институтах и зарплате у пацанов.
   Мы с Владькой подходим к одной такой кучке.
   - Промучишься пять лет и будешь получать сто рублей, - гремел голос двухметрового Репина.
   - Во-во, - произнёс, приглаживая свою чёрную упругую шевелюру Сашка Александров. Репин обнял союзника. - Оно и видно, что ты дурак, - закончил, вырываясь из его рук, Сашка.
   - Поступать надо в Харьков, - вступил в разговор я. - К дому поближе.
   - Тю, сказився, - замахал на меня руками Власик. - Чем дальше от родоков, тем лучше.
   - Мда...
   Весна только начиналась.
   Урок химии. Я сижу с Репиным. Впереди Таня с Наташкой. Таня выпрямляет спинку, прогибается вперёд, плечики сзади сводит и мягкими движениями меняет положение тела на стуле. Хочет мне показать, какая она грациозная.
   Вдруг Таня неожиданно поворачивается к нам и, глядя на нашу парту, шепчет:
   - У вас нет резинки?
   Репа, естественно, покраснел. Начал рыться в своём дипломате. А я смотрю на неё непрерывно и думаю: "Если взглянет, значит - любит". Через несколько секунд наши зрачки встретились.
   "Боже мой, какие тёмные глаза, я уже ничего не помню!"
   Всё во мне как-то разом осело. Таня уже давно стирала репиной резинкой, а я сидел оглушённый.
   "Нет, - думал я, шагая домой, - надо держать себя в руках. Лимитировать внимание, а то эта большая ложка мёда превратится в любовь, или, что ещё хуже, во влюблённость."
   Я заметил тогда, что я ужасно одет. Короткие штаны, шерстяная тёмная рубашка, зелёная курточка. Кошмар! Надо переодеться. Моя одежда должна усиливать перед ней эффект.
   Дома я полчаса смотрелся в зеркало и, естественно, остался недоволен.
   "Сотворю-ка я серый костюмчик, с жилеткой, - утешал я себя. - Все изъяны скроются и волосы зачешу назад."
   Итак, представлял я, в новеньком костюмчике иду. Стройный. Это кто? Таня? Как-то незаметно я приблизился к ней. Впервые прикоснулся ладонью к Таниной спинке. Моя правая рука держала её нежную ручку. Таня дышала мне в шею. Господи, разве может быть такое?! Но не стойте, дети, танцуйте, летайте! Музыки только нет. А так всё прекрасно. Прекрасна Таня, нравлюсь себе и я. Но я ведь волшебник. Мне так сказал Андрей. Значит, и мы, девочка, станцуем. На выпускном вечере, больше негде.
   Часы показывали восемь.
   "Да, - вспомнил я. - Восемь часов, время традиционного чаепития у Сергея."
   Крайне смятённый, в дорогом костюмчике я потопал к Серому. В общем то, я мог и не идти, у нас на площади по настоянию "младших братьев" Владика и Лёшеньки полная свобода и демократия. Но у меня оставалось к Серому доверие. Я выложил ему всё, правда, довольно холодно и с усмешечкой. Сергей растерянно помолчал, потом, видно вообразив себя лектором, начал пространно и неодобрительно описывать мой костюм, постепенно перешёл к коварному женскому обаянию. Я щёлкнул дружка по лбу, он очнулся и расхохотался.
   - Па-адлец! Сбил меня с такой мысли. Гм-м. Володя, я тебе так скажу. Я в любовные сети тоже чуть не попал. Чуть! Но у меня хватило сил устоять, оттолкнуть этот груз. И сейчас мне легко.
   - Ты меня недопонимаешь, - чувствую, покраснели щёки. - Я, эта, лишь использую её для индикации своей силы.
   - У нас много стало "не". Правильно, Володя? А по вальсу я тебе дарю идею. Вальс из "Моего ласкового и нежного".
   - Твоя идея?! - Вскрикнул я. - Может, это ты танцевал с Галочкой Беляевой?
   - Не утрируй, - скривился Сергей. - Мы же умные люди. Вальс очень богатый и из него можно выделить много иной гармонии...Как знаешь, Володя.
  
   - Что такое? Что случилось? Что это? - Дёргала меня за рукав Наташка. - Ты почему такой красивый? Где твоя шерстяная, в горошек рубашка? А?
   Таня, откинув голову назад, смотрела на мои губы.
   "Вот так хорошо начинать день, - подумал я. - Совсем другое дело. Уверенность и всё прочее."
   Да, но явно ко мне грозно шлёпали четверо в робах. Насупленный Владька, по-плохому загадочный Репин, решительный Александров и сзади них безразличный Кеша. Все грязные, не приведи господь.
   - Чё они такие ржавые все? - Я почувствовал неладное.
   - Вы, денди, сегодня должны были с семи часов грузить металлолом. Ваша очередь, - радостно подскочила Наташка. - Щас Репин будет бить тебя. Он такой злой!
   - Руки коротки! - Вскипел я. - Сынок!
   "На хрена Танька с ней водится? Весь эффект испоганит."
   Мой же стройненький индикатор переминался с ножки на ножку. Земля между нами сжалась в гармошку и мои полные губы оказались возле её лобика. Интересно, как она прореагировала на такой фокус?
   Увы, это мне не удалось узнать. Гигантскими шагами приближалась моя судьба - Репин.
   - Шо, павлинчик, гуляешь? - Ломано, по-юношески пробасил он и толкнул меня.
   Да ещё как! Я, подобно фрикадельке, укутался на земельке пылью. Девочки мелко захихикали. Я поднялся и грохнул ногой в сторону потенциального врага. Тот ловко отбил мою каратистскую выходку.
   - Ты, скотина, чё не пришёл? - Оправдывался враг.
   Сашка и Владька следили за разрастанием событий. Кеша, воспользовавшись общей сосредоточенностью, ущипнул Наташку за ушко. Я подумал немного и влепил Репе Верстовичу в нос.
   Он так гадко опозорил меня. Возвращаю кесарю кесарево."
  

Тореадоры

   Вечером был бой. Репа, сопя распухшим носом пехотную мелодию, вёл меня в комсомольский парк. Нашими быками были громадное юношеское самолюбие, неустойчивость бытия и лично для меня невозможность проигрыша.
   - Пришли! - Обернулся ко мне "шифоньер" Репа. - Ну, что ты там...
   Матюхнуться я ему не дал. Ох, какую мы показали скорость, энергию и силу воли. Наши сердца бились на пределе. Через несколько минут из повреждённого носа моего противника брызнула кровь.
   - Иди к Осколу, умойся, - еле дыша, сказал я брезгливо. - Калек я не бью...
   - Ладно, - просипел Репа и погрозил мне пальцем. - Только не уходи никуда.
   - Давай двигай, - кивнул я головой. Потом запоздало среагировал. - Смотри, как бы сам не сбе-сбежал!
   Раскрепостившись, я почувствовал как что-то лишнее нарастает под глазами, на скулах. Мой боевой левый кулак предательски разжался, но указательный палец так и остался скрюченным.
   "Не хватало ещё, чтобы Верстович увидел мои фингалы и сломленную фалангу."
   Я решительно отправился домой.
   Из-под заградительных кустов от меня шмыгнула полная девичья фигура. Настроив глаза-щёлочки, я узнал Яловскую. Представительница одноклассниц. Тьфу! Досада и медленная боль окружили меня.
   - Куда?!
   На горизонте появился заляпанный речной грязью и кровью, усталый Репин.
   - Гуляй, парень! Тебе на сегодня хватит! - Я уже был на площади Апостолов.
  
   Я мысленно поседел, взглянув в зеркало на своё шишкообразное лицо. Лёжа в кровати, сунул левую кисть в банку с холодной водой и уснул.
   Появился я в школе через неделю. И сразу угодил на субботник. Светлый май боролся с моей тёмной комнатой. Стоило вылезти на солнышко, как наша клаша стала совать мне в руки веник.
   - Вы что, не видите? - Показывал я ей загипсованную и забинтованную руку. - У меня беллютень.
   - Какой там беллютень, Вова?! - Высокая, представительная клаша несерьёзно улыбнулась. - Бери веник и иди к Репину.
   - Разбежался, ждите, - я убрал руки за спину.
   - И тебе не стыдно перед товарищами? - Голос клаши вновь принял учительский оттенок.
   - Нет. Давайте ведро, я пойду поищу, где полегче. Рука ноет, ужас как, - скривился я.
   - Оно видно, - иронично закивала клаша.
   Школьники разбрелись групками по обочине проезжей части центральной улицы Купянска. Слева виднелся мощный мальчишник Репина. Я медленно пошёл направо. По дороге я почти нечаянно задел ведром Яловскую, рассказывавшую очередные басни своим неуклюжим подругам. Остановился я возле Наташки с Танькой.
   - Буду вам помогать, - бросил я ведро на землю.
   - Хорош помощничек, - откинула мне носком ведро Наташка.
   - Занято! - Махая длинными руками, появился Кротенко. - Двигай дальше.
   - Не очень плохо иметь три жены? - Спросил я. - Наташа, он за деревом с Ковальчучкой шушукался.
   - Подлый изменщик! - Таня свела губки в трубочку.
   Обе девочки взяли меня под руки и повели с собой.
   - Будешь нас защищать, денди, от Кроти, - Наташка легонько ударила по гипсу. - У тебя такой боевой опыт!
   Я молча убрал от неё свою раненую руку.
   - Ого! - Деланно ужаснулась Наташка. - Такого боксёра злить я не хочу. Танюша, я побежала к Кроте... - и она оставила нас.
   Таня сразу же отошла на шаг.
   - Ну что, давай работать, - она опустила голову.
   - Давай, - пожал я плечами.
   Девочка нагнулась, провела веником по земле узенькую полоску.
   - А правда, что ты карьерист? - Таня выпрямилась и одним пальчиком убрала тёмный витой локон за ушко. - Что ты всем говорил это?
   - Я говорил, что хочу писать книги, рисовать, добиться огромной творческой силы.
   - То есть? - Таня чуть наклонила голову набок и традиционно посмотрела на мои губы.
   - Ну, - я боялся встретиться взглядом с её тёмными зрачками, чтобы не наболтать глупостей, - через книги и картины перейти к такому состоянию, когда можно самому творить действительность, - я сел на бордюр.
   - Бог? - Обречёно спросила девочка.
   - Новое состояние человека, - улыбнулся я. Мне нравилось её стеснение разговора и нашей близости. - Но пока я хочу писать.
   - Интересно, - Таня присела рядом. Я чуть заметно задрожал. Волосы девочки обняли моё плечо. - О чём?
   - О красивых людях. О романтиках. И о куклах.
   Таня промолчала.
   - Ты не кукла, - сказал я и ужаснулся.
   "Может, она ждёт моего признания? Дульки. Посмеётся надо мной, расскажет своим подругам и вместо апостола получится посмешище. Пусть первая откроется!"
  
   "Она должна первой подойти!" - метался я в своей квадратной комнате.
   Первой! Пусть первой переборет себя. А я её за это сделаю самой счастливой. Отдам ёй всё своё волшебство.
   Вверху кружились в вальсе дети. Таня в сегодняшнем танце была удивительно хороша.
   Что же, я буду ждать Таню. Здесь. Три дня! Проверю её любовь и свою силу. А если не получится, выброшу всё это вон, к чёрту!
   И я с Серёгиным альбомом и Лёшкиным магнитофоном провёл три дня дома. С каждым часом мне становилось всё хуже и хуже. Когда до истечения срока оставалось десять минут, надежда на её визит испарилась.
   - Проиграл, "волшебничек", - глухо сказал я, - Сделаю самой счастливой, обцелую её, понесу на руках! Позор! Апостол, теперь за мной реванш. Мы станцуем этот вальс на выпускном, девочка. Но это уже будет игра. Моя игра!
  
   Десятый класс мы начали с Владиком дружбанами. Таня продолжала робко щекотать моё внимание. Ответом ей были злость и холод.
   Я с рыжим апостолом объявил конкурс на лучшую женскую фигуру школы. В жюри входили я, Владик и Александров. Владик имел неосторожность сказать мне о своей влюблённости и теперь поддерживал со мной самые дружеские отношения, чтобы я не сболтнул про него лишнего.
   Мы втроём сидели на подоконнике и обсуждали кандидаток.
   - Маслова, - представлял проходящих мимо старшеклассниц знаток Александров. - Девятый "А".
   - Ого! - Возражал я. - Надо смотреть перспективно. Если сейчас у неё такие богатства, что с неё будет через пять лет?
   Владька хмыкнул.
   - Пролетай, жиртрест! - Крикнул вслед Масловой Александров.
   - Заткнись, ка-азёл! - Хором ответили девятиклассницы.
   Мелкими шажками подходила к месту конкурса стройненькая восьмиклассница, объект влюблённости Владика.
   - Хорошенькая, - сказал я.
   Владька покраснел и отвернулся. Придирчивый Александров осмотрел девочку с головы до ног и подвёл итог:
   - Ноги короткие. И ходит по дурацкому. А ладно, пойду я жрать, - он спрыгнул и вразвалочку пошёл в буфет.
   - Я сегодня припозорился, - почесал нос Владька. - Встал на проход в раздевалку, не пускаю малышей. А тут она, моя, сзади кулачками по спине бьёт, толкает. Я обернулся, да как гаркну, вот так: "Га!". Она и села...
   На следующий день Владька показал мне и Александрову новенькую.
   - Натуральная хохлушка, - шептал он. - Вишь, какая чернявенькая, а фигурка какая, талия! Да, Володя?
   - Свежо, - оценил я. - Годится.
   - Вы что, серьёзно? - Удивился Александров.
   - Да, - поспешно сказал Владик. - Итак: раз, два, три...
   - Грация, грация, - стали громко приговаривать члены жюри и хлопать в ладоши.
   Чернявенькая внимательно оглядела себя.
   - О, дура! - Умирал со смеху Александров. - Кривоногая грация! Всем скажу эту кличку!
   - Не советую, - проводил взглядом Грацию Владик. - Репин ей моргает, я видел.
   - Жаль, - Александров взъерошил шевелюру. - Правда, Вовочка?
   - Да уж, - моя рука до сих пор побаливала.
  
   - Десятый класс! Ох! - Шепчут общие губы - Осенние балы, юные балы!
   Мой бал со мной, здесь, на площади Апостолов. Вот рядом, вверху танцует красивая пара. Мне её хватает.
   Разноцветные домики дрожали от молодого ноябрьского холода. Я бурчал на осенний школьный бал, моего соперника. В комнату вошёл нарядный Репин. У меня дёрнулась нога.
   - Владька лежит на дворе, - прогудел он. - Ключи потерял.
   - Тащи сюда, - я привстал.
   Репин приволок рыжего апостола. Комнату наполнил алкогольный, переработанный организмом, короче, яркий сивушный запах.
   - Он ли это? - Пролепетал я. - Та волосы его. О, алкаш!
   - Пшёл вон, - плюнул в Репина Владик и скривил до эффекта дерматина своё лицо. - К ба-бе, кррривоно-ногенькой Грации! Ха-хо-нюшки!
   - Заткнись, убью, - потряс апостола Репин. - Куда его?
   - В кровать, в кровать.
   Владька захрапел от моих слов. Вместе с Репиным мы укутали и кинули на пружины Рыжика.
   - Где ты его напоил?
   - Не я, Александров, - Репин присел на стол. - Рассказывал мне только что, ругал Владьку страшно.
   - За что?
   - Александров решил посмеяться над Владькой. Угостил его перед балом медовушкой, ну знаешь - мёд и водка, и послал домой. А Владька обошёл школу и полез на бал.
   - Представляю, - криво улыбнулся я.
   - Пьяный в доску! - Репин ко мне явно потеплел. - Танцевал с Кешей, с Александровым под ручку ходил. Совсем сдурел. А потом начал учителям их прозвища называть. Мы его вывели, он по лестнице скатился на первый этаж и пел там "Машину Времени". С Сашкой мы взяли Владьку под руки и привели сюда. Он по дороге орал: "Люблю Ольку, Ольку люблю!"
   - Это его дама сердца. Ты её не знаешь. Несчастная страсть.
   - А...Ладно, я побежал. Клаша злится на тебя. Думает, что это ты напоил. Она говорит: "Их водой не разольёшь".
   - Не умно, - огорчился я. - Идём. Я алкаша закрою, а сам у соседа переночую. У Сергея с шестой школы.
  
   - Э-э...Сильная связь...Э-э...между ионами, - химичка косилась на спящего Владика.
   Я опять сидел с Репиным. Десятый класс пошёл на спуск и наши страсти по будущему утихомирились. По звонку беременная химичка выбежала за дверь, десятиклассники лениво зашевелились. Пыхтя, встал Репин, зевал на первой парте Владик, брели к дверям пять крупных, богатых телом и гримом девок.
   Ко мне опасливо приближалась Наташка.
   "Старая песня на новый лад. Только где же мой индикатор?"
   - Таня, иди сюда! - Крикнула, сев на мой стол, Наташка.
   - Сейчас! - Очень весело ответила Таня.
   Она выхватила у Александрова толстую тетрадь, красиво изогнулась, подняла подбородочек и поплыла ко мне.
   Глухая защитная стена рухнула. На обломки взбиралась эта губастенькая и глазастенькая тоненькая девочка.
   "Зачем им нужно меня мучить? Неужели я так смешон?"
   - Затворник, - взяла мою двухцветную ручку Наташка. Её голые колени уверенно расположились на уровне моих плеч, - что ты сидишь как сыч, не подходишь? Давай, говори свой знак. Таня запишет.
   - Какой знак?
   - Зодика! Какой же ещё?
   - Это пластинка, что ли?
   - Твой день рождения, - вступила в разговор Таня. Она стояла чуть позади.
   - Февраль, - соврал я.
   - Водолей, - записала Таня. - Ищи Деву, она тебе больше всего подходит. Запомнил?
   - А когда в феврале? - Думала своё Наташка.
   - Сегодня, - информировал я девочек.
   - Брешешь.
   - Нет, правда.
   - В гости пригласишь?
   - Приглашу. Сразу после уроков.
   - Ну, мы с Танькой смотаемся по делу, а потом к тебе заглянем.
   - Через час, - уточнила Таня.
   Прозвенел звонок. Вбежала химичка, снова закрыл глаза Владик, плюхнулся на стул Репа.
   - Идите отсюда, - разогнал мою компанию сосед. - Хватит. Урок.
   - Что, охмуряют? - Через пять минут спросил он.
   "Да нет. Или я совсем дурак. Мне кажется, я выигрываю. Всё идёт как надо."
   Больше я в тот день старался не глядеть на подружек, чтобы не породить в своём сердце сомнение. Прибежав на площадь Апостолов, я сразу постучал к Алексею.
   - Магнитофон, Суханова, "Битлз"! - Крикнул я в темноту.
   - Слушаю, - хмуро пробурчал Лёшка.
   - Плевать. Завтра принесу.
   ...Альбом Сергея был у меня. Оставалось сорок минут. Я прибрал постель. Снял костюмчик, натянул спортивные брюки. Взъерошил волосы, чтобы приобрести домашний вид. Зашторил окно, чтобы они не подумали, будто я их жду. Спрятал часы под подушку и взял в руки альбом Сикейроса.
   Часов в восемь вечера раздался грохот по моей коробке. Явно стучал Сергей. Я продолжал при свете Луны рассматривать цветные репродукции Сикейроса, коими хотел поразить её.
   - Не откроет, - уверенно сказал Сергей.
   - Может, его там нет, - возразил ему голос Алексея.
   - Я с трёх часов слежу. Никто не выходил.
   - Да что же с ним?!
   - Всё кружится со своей парой, - разболтал всё мой сильный дружок. - И чем дальше, тем больше, - потом он громко сказал в замочную скважину: - Надеюсь, у него хватит ума не повеситься!
   - Пошёл вон, - прошептал я.
   Друзья послушно разошлись по домам.
  
   - Каков я! - Хвастался, влетая в мой дом, Владик. - А каков вкус! Гляди: рубашка белая, туфли белые, пиджак серый. Лесоков посоветовал.
   - У меня лучше, - воспротивился я. - Во, галстук синий купил.
   - Сейчас узкие в моде! - Хмыкнул Владька. - И вообще, ты дурак, всё своё заносил. Не смотрится...Туфли жмут, ужас!
   Я натянул галстук, лицо моё посинело от напряжения. Вздохнув, я кинул на пол свою покупку.
   - Ты что это? - Забеспокоился рыжий апостол. - Я всех подговорил галстуки одевать, думал - буду один денди.
   - Ладно. Пошли, Рыжик. Расстегнём верхние пуговицы рубашек, всё о'кей!
   Противопотоком шагали выпускники шестой школы. Друг друга мы встречали и провожали с иронией.
   Вот и показалась и наша ветеранка, первая. Насчёт себя я сдержал обещание. Я помню и простил Тане всё. Она должна, должна быть самой красивой, самой лёгкой, моя девочка. Через три часа мы сольёмся с верхней парой в вальсе. И в вальсе я унесу её отсюда, это мой подарок.
   - Володька, очнись! - Прилип к моему рукаву Владька. - Смотри...
   Школьное крыльцо окружила громадная толпа разнообразных людей. Пожалуй, родственники, а может, ещё соседи и зеваки. Люди образовали солидную преграду, хотя между ними существовала узкая расщелина. Каждый выпускник обязан пройти эти смотрины. Жюри хором выражало своё отношение насчёт того или иного наряда девочек.
   Мы, не сговариваясь, соорудили с Владиком таран, прорвали кольцо блокады и вбежали в школьный коридор.
   - Новенькие, - обрадовался Александров. - Присоединяйтесь к нам.
   Он и Репин уже прошли конкурс. Сашка Александров оказался, наверное, самым оригинальным. Обычный коричневый костюм, только прибавилось ещё округлое жирное пятно на лацкане пиджака.
   - У меня всё в порядке, - обезопасил себя от вопросов Александров. - Я, вообще, не хотел идти сюда, да аттестат надо получить.
   - Хи-хи, - салонно засмеялся Репин.
   - О-о, какой Репа! - Восхитился я.
   - А мы, дураки, сначала и не заметили, - подхватил Владик.
   - Красавец. Какая кофта!
   - Туфли-то, туфли. Шестидесятый размер.
   - Я его называю ласково, - Александров дружески обнял Репина за плечи. - Попугайчик.
   - Кофта красная!
   - Рубашка сине-буро-малиновая!
   - Брюки цвета детского поно...
   - В рожу дам!
   - Да, - закончил общий осмотр Владик.
   Мимо нас, постоянно сплёвывая, прошли "А"-шники.
   - Дружные детки, - высказался Владик.
   - Они вчера всем классом ходили подстригаться. Умора! - заговорил Репин.
   - Божьи невесты! - Орал по другому поводу Александров. - Ой, не могу!
   К нам через толпу продвигались две фигуры. Приглядевшись, я чуть не шлёпнулся через перила в подвал.
   Это были подружки - Наташка и Таня.
   Наташка, намазанная белилами, хоть быстро прошмыгнула в зал. А Танька ещё и остановилась, посмотрела на меня. Ей богу, стало обидно. Обидно за мечты, за свою пару. Это тяжёлое фиолетовое вельветовое платье с огромными плечами, мощный серый грим, краснючие блестящие губы, каменные чёрные веки, взбитые, как солома, волосы. Бр-р!
   "Вот, самый момент забыть её. Зачеркнуть. Вообще, вряд ли, конечно. Только пожалею."
   Прошло несколько часов. Закончилась торжественная часть, унесли из зала стулья.
   Я беседовал с клашей. Извините, уже клашей, а Еленой Степановной. В дальнем углу появились гитары, электроорган, барабаны.
   - Что такое? - Я не поверил своим глазам. - Разве не магнитофон будет?
   - Нет, конечно. Ребята из ПТУ согласились играть.
   "Вот это опозорился! А как же вальс?"
   - "А" класс отказался вместе праздновать, - жаловалась мне Елена Степановна. - Сами себе столы ставят. В противоположном коридоре. Учителя с нашим классом остались, чтобы тем хоть стыдно стало...Идём к ребятам, Володя.
   Меня посадили напротив подружек. Я принялся жевать сыр и уткнулся в свою чашку с чаем. Женская ножка толкнула меня под столом.
   - Мы перед тобой так и не оправдались, - услышал я голос Наташки.
   - Мне это не нужно.
   - Но мы забыли. Честно, - мягко вынесла мне приговор Танечка. - Владик говорил, как ты переживал.
   - Дураков много.
   Мы продолжали жевать. "А"-шки заказали гопак и дружно выскочили в актовый зал. Мои одноклассники засмеялись. Подружки поперхнулись чаем. К музыкантам направилась делегация нашего класса в составе Александрова, Репы и Кроти. После небольшой паузы музыканты заиграли что-то из репертуара Пугачёвой. Постепенно праздничный стол опустел. Подружки терпеливо отказывали всем кавалерам. Ни я был обижен и твёрд. Танечка очень расстроилась. Её губки опустились. Но смотреть на неё как раньше, я не мог. Мешал грим. Наконец её утащил на танец Кротя. Я вздохнул и очнулся.
   - Долго будем молчать? - Спросила Наташка.
   - Нет. Не долго.
   - Может, потанцуем? - Наташка даже привстала.
   Я прислушался. Конечно, я проиграл. Но это был вальс. Вальс из "Берегись автомобиля".
   - Пошли, - Я обогнул стол и взял Наташку за руку.
   Актовый зал был пуст. О подоконник облокотилась Елена Степановна. В противоположном коридоре ругалась со своими жлобскими "А"-шниками Рита Игоревна. Как-то в тени расположился недовольный ансамбль. Я расстегнул пуговицы пиджака, призвал к себе всё оставшееся могущество и попытался станцевать что-то музыкальное.
   "Боже, боже. Какой позор! Я, бывший волшебник, апостол романтизма, так неуклюж!"
   Моя милая детская пара с грохотом взорвалась. Наташка даже через грим покраснела, но молчала, морально поддерживая меня.
   - А где все остальные? - Успокаивая себя, спросил я Наташку.
   - Побежали в шестую посмотреть.
   - Пошли? - Предложил я.
   - Конечно, - быстро сказала Наташка.
   В коридоре я встретил Власика и Кешу. Наташка спустилась к крыльцу, а я остановился.
   - Ну, как мы? - Спросил Кеша.
   - Ничего. Только глаза блестят.
   - Чёрт...- сморщился Власик.
   - Не идите туда. Клаша на посту.
   - Нам заесть надо, а то разберёт, - и они обречёно поплелись в зал.
   Елена Степановна стряхнула элегию и внимательно осмотрела заговорщиков. Я улыбнулся и вышел во двор. Там собрались почти все наши выпускники. С меня тотчас стащили пиджак. Теперь замёрзшие девочки были спасены, мужественные парни пожертвовали ради них своими пиджаками и джемперами. Но лично я задрожал от холода.
   - Не жлобись, - похлопал меня по плечу мощный Витя.
   Я отделился от одноклассников и возле тёмного, мрачного павильона автобусной остановки меня позвали грубым голосом:
   - Дай Папиросу, Ходуля!
   Я решил познакомиться и заглянул внутрь павильона. Встретил вашего покорного слугу дружный смех. Хохотали Александров, Репин и Кротенко. Под крылышком Кроти спряталась Наташка.
   Я сел рядом с Сашкой. Наташа смутилась, долго стучала кулачками Кротю и, наконец, уволокла его в школу.
   - А помнишь, как Вит Палыч Галушку на урок пускал? "Можно войти?", "Попробуйте", "Не, ну можно войти?", "Попробуйте, попробуйте". Она, дура, так ничего и не поняла.
   - Ха-Ха-Ха!
   - Ты болел, Вовка, когда была сценка с медучилищем?
   - Не помню.
   - Ну, тогда Вит Палыч что-то рассказывал по физике или по астрономии. А напротив, в общежитии медучилища какая-то дура стояла у окна и нарочно голыми грудями мотыляла.
   - Та ты что!
   - Точно! Все, естественно, туда смотрят. Вит Палыч подбежал к окну, так, знаешь, криво улыбнулся и говорит: "Да-а, тот урок вам интересней!"
   Мы посмеялись, повспоминали ещё, а потом Репа толкнул Александрова в бок.
   - Гляди, дылды свободные идут. Позовём?
   - Позовём, - согласился Александров. - Девочки! Идите сюда, познакомимся.
   Девочки со смехом вкатились в павильон. Они были ростом с Репина, постарше и развязнее новых ухажёров. Мне стало скучно и я скоро оказался возле своей школы.
   Сидя на скамейке я наблюдал маленькие сценки. Вот выходят подышать ночным воздухом Наташка и Кротя. Подружка терпеливо убирает руки одноклассника со своих грудей...
   У ворот появилась забавная четвёрка. Впереди, взявшись под ручки, семенят дылды. За ними лениво волочат ноги капитаны - Александров и Репин.
   - Налево, в калитку! - Командует дылдами Александров.
   - К крыльцу!
   - В школу, в актовый зал! - Ломаным баском приказал Репин
   Сашка Александров на прощание показал мне язык.
   Проходит около часа и нас навещают красотки-выпускницы шестой школы в окружении ухажёров. Вскоре рассерженные гости уходят. Обхамили их, наверное.
   Светает. Настаёт время Елены Степановны. Вокруг неё собрались выпускники. Пора встречать рассвет.
   Первая школа идёт к Осколу по улице Ленина. Везде на асфальте красуются меловые надписи "6 школа", "10-А". Кеша и Власик ожесточённо стирают всё подошвами.
   У аптеки пригорюнилась в Кротином громадном пиджаке Танечка. Я стою напротив неё и жду, пока все одноклассники скроются с глаз. Потом мы с индикатором встречаемся на мостовой.
   - Мне холодно, - Танечка прижимает руки к груди и вдруг говорит: - Не то, Володя, не то...
   - Эгей, стойте! - Оборвал наши сердца знакомый голос.
   Сзади ковылял злой Владик. Он втёрся между нами, принялся ругать свои тесные туфли и в конце сказал, что он помирился с химичкой.
   Танька отошла в сторону. У автобусной остановки она отдала Владьке Кротин пиджак и, недовольная, уехала в свой микрорайон.
   - Ты думаешь поступать? - На обратном пути спросил рыжий апостол.
   - Никуда я отсюда не уеду.
   "Буду её ждать. Она должна прийти."
   - Правильно, - рассуждал вслух Владик. - Тебя заберут в школу ДОСААФ шофёром. Если не поступлю, и я устроюсь там. Шофёрам в армии хорошо, дурью не заставляют заниматься...
   "Андрей, ты подумай. Разве я не прав? Если она меня любит, пусть подойдёт и скажет, иначе всё чушь. Постучится ко мне в дверь, я возьму её на руки и понесу через площадь Апостолов в наш Новый Мир. Я остатками волшебства давно создал ей город. Всё, что люблю, я вложил туда. Поверь, Андрей, мой подарок похлеще Серёгиных альбомов и ступенек. Он светится от флейт и гитар. Я истощил себя, но создал чудо. Она придёт ко мне и мы скроемся вдвоём навсегда. Ей стоит только перебороть скорлупное воспитание. Пусть она знает, что я её жду..."

-------:--------

   От автора
   Через год Алексей привёз меня в Купянск. Мы вошли на площадь Апостолов под мой рассказ:
   - ...Когда брат женился, я спросил: "Тебе дарили свадебный факел?"...
   Лёшка сильно вздрогнул.
   - Ты что? - Я испугался за него.
   - Андрей, мы проходили как раз под Володькиными окнами. Какая-то чертовщина. Я всё не решался тебе сказать. Он ведь сделал из себя факел! Облился бензином и поджёг. Андрей, какой ужас! - Семейный солидный Лёшка заплакал.
   - Как так?! - Не понял я и мурашки медленно поползли по всему телу.
   - Он всё ждал свою девку, хирел и Владька решил его выручить. Подговорил своих дураков и стал убеждать Володю, что Танька стала шлюхой, обслуживает весь микрорайон. Володька не верил, так насели все Владькины свидетели. Он ничего не сказал, только стал чёрным, как туча. На следующий день он уже горел стоя и молча, как факел. А потом свалился замертво. Такого от Володи никто не ожидал.
   - А где Рыжик?
   - В армию смотался, гад.
  
   Осиротелые разноцветные дома больше не впечатляли меня. Я убрал их с Земли. Площадь Апостолов в Купянске перестала существовать. На её месте опять возникла свалка.
  

12. Второе откровение Сергея

   - Андрей! Андре-ей! - Сергей улыбнулся и снял широкополую шляпу.
   От неожиданности я чуть не свалился с балкона. Внизу, возле подъезда стоял и моргал мне бородатый апостол. Он сменил голубую рубашку и серые классические брюки на просторный черный кожаный костюм. Руки Сергея были заняты шляпой и большими чёрными сумками...
   Я чувствовал себя неловко рядом с ним. Он совсем не расслаблялся, будто сидел не на диване, а на Эльбрусе.
   - Володька сгорел.
   - Знаю. Лёшка говорил. Все они сопляки.
   - Ого! - Я даже привстал. - А голос-то у тебя стал каменный.
   Сергей засмеялся и, сжавшись, обнял ладонями лицо.
   - Я никак не могу поверить, что я дома! Что кошмарная жизнь не здесь, а там, за дверью!
   Плечи апостола задрожали и я быстро выскочил на балкон. Через пять минут ко мне пожаловал раскрасневшийся Сергей.
   - Я бы у тебя переночевал сегодня. Да и завтра.
   - Будь ласка. Никого не стеснишь. Мои все к брату уехали.
   - А признайся, Безымянный! Ты ведь нас забыл?
   - Не совсем. С другими-то всё ясно. Но русый апостол покоя мне не даёт.
   - Что, неудобен? - Сергей на глазах расцвёл.
   Я вздохнул и выдержал паузу. Собеседник настроился на разговор.
   - В "Снах", в "Записках", в "Плее" есть ростки. Молодые ростки. В "Красивых людях" это ты. Я всё хочу убедительно показать твоё развитие, но не могу. Ты мне не доверяешься.
   - Даже так? - Сергей осмотрел меня. - Ну хорошо, пошли в комнату.
   - Я по иному представлял нашу встречу, - Сергей опустил голову. - Наверное, не помнишь, но ты когда-то выразил нам свою жалость. Кричал в спины: "Приходите, когда будет худо. Я вас утешу", или что-то в этом роде. Меня тогда задело, ты сыграл на моём комплексе. Я решил прийти сюда победителем. Наскрести теорий получше, чем у тебя, воплотить их в жизнь. Думал, развешу здесь свои картины, подарю свою книгу, подавлю тебя своими планами. Всё это было, пока не увидел тебя в окне. Тогда я понял, что воюю, в принципе, с самым близким. Мне впервые стало стыдно.
   - Красиво говоришь! - Удивился я. - Давай, изливай душу. Я пойму, я привык, - автор, то есть я, откинулся в кресле, закрыл глаза и представил его рассказ в красках.
  

Рассказ Сергея

   Я чувствую себя борцом. Бьюсь, борюсь. И чем дальше, тем больше на износ. Борюсь не с людьми, а с настроениями. Главный мой враг - настроение медленного сползания вниз. Эта ползучая гадина окружена тысячами подобных мразей. Мне вначале было больно видеть паразитирующих на своей силе людей. Но вскоре я замкнулся. Когда нужно стало, отрёкся и от апостолов. Главное - удержать свою светлую энергию, сберечь её от глупостей.
   Но нужно было испытать твой подарок. Основательно изучив его, я решил написать книгу - "Мой луч"...
   - Как и Алексей?
   - Твой Алексей под...подражатель! - Вдруг закричал Сергей. - Он, как губка, набирает всё от тебя, от меня и лишь дискредитирует нас.
   ...Когда я расписался на последней странице, то понял, что создал чудо. Подумав, я решил подарить её людям...
   - Тема?
   - Что?
   - Тема какая?
   - Сейчас это неважно, дела прошедшие. Я привёз книгу, захочешь - прочтёшь. Всё шло нормально, но однажды на работе меня подозвал приятель Михеев.
   - Малыш, - прошептал он мне на ухо, - прекрати болтать о чуде! Люди уже начинают бурлить.
   Я обмяк.
   - Почему они бурлить...начинают?
   - Не понимаешь? Мой дружок два года назад тоже выпендривался, гением назывался. Чокнулся на водке. Его целый год лечили и очень больно. Не шути так с людьми, сынок.
   - Это чушь, конечно, - сполз я на стул и стал лихорадочно думать. - Та-ак... Я понял, в чём моя ошибка.
   - В чём? - Михеев не сдержал усмешки.
   - Я ведь не дал вам её прочитать. Поэтому, хотя и тяжело расставаться, принесу завтра свою книгу.
   - Зачем она мне сдалась? - Возмутился Михеев. - И не вздумай другим предлагать!
   - Неужели вам не интересно?...
   - Нет!
   - Что рядом с вами...
   - Гений?
   - Чудо.
   Сердитый Михеев махнул рукой и зашагал в гараж. Через минуту он вынырнул ко мне.
   - Знаешь, Малыш, обратись к нашему рабкору Бантику-поэту.
   - Хорошо, - согласился я. - А как его зовут?
   - Василь Гаврилыч. Бантов, кажись. Он в цеху работает...
  
   - Значит, первая проба пера? - Худющий Бантов сел за стол. - Рабочий парень?
   - Рабочий, - с удивлением ответил я.
   - Отлично! В армии служил?
   - Так точно!
   - Отлично! Где?
   - В автомобильных.
   - Отлично! О заводе надряпал?
   - Нет.
   - Мда-а. О городе нашем?
   - Нет.
   - Вот это плохо, парень, - Бантов прихлопнул рукой мою рукопись. - Надо писать о том, что знаешь.
   - Конечно. Я всё знаю.
   - Людской суд определит ценность твоей книги, ты не спеши, - он нахлобучил на нос очки.
   - А я и не собираюсь её судить. Я дал её вам - людям. Читайте, передавайте другим.
   - Передавать будешь ты, под свою ответственность. Ну хорошо, иди. Спокойной ночи.
  
   Сергей улыбнулся.
   - Вот, Безымянный, такой я был открытый, чистый апостол. Шёл к людям с первыми значительными результатами своего творчества.
   - Что дальше?
   - Мне вернули книгу. Бантик сказал, что это подражание.
   Я спросил:
   - Кому или чему?
   Он сказал:
   - Не помню. Но настоящий рабочий паренёк так писать не может.
   И ещё он сказал, что я хочу поразить читателя, а это плохо.
   Но я благодарен ему хоть за новый девиз жизни, который родился во время общения с ним: "Мой дом - моя мастерская, да и мой вернисаж".
   - А почему ты успокоился на Бантике?
   -А почему, собственно, я должен бегать с книгой или картиной, как с просительной бумагой по разным инстанциям? Зачем тратить энергию на пустые переживания? Мне-то книга нравится! Лучше я буду творить у себя в комнате. У людей, я убедился, свой путь. Мы чужие для них.
  

"Мой дом - моя мастерская" и Теория Ступенек

   Совсем недавно я снимал у старушки чудесную комнату, Андрей.
   Но этому предшествовали четыре трудных года. Я находился в замороженном состоянии. Когда я, наконец, расслабился на кожаном диване в чужом городе и наяву увидел перспективу спокойной жизни, то понял, что ступенька детского альбома длилась пять лет. Пять лет! Новую ступеньку я открыл "Моим лучом". По ночам я перечитывал книгу, сравнивал её с "Хранителями" и "Мастером", перемащивал главы. После беседы с Бантиком мои ночные колдовства приняли оттенок солнечного детства, которого у меня не было. Люди отказались от меня? Тем лучше. Я тогда пойду точно по намеченному пути, не разбрасываясь по сторонам. Неважно, что пока моё творчество замкнуто в комнате с диваном и столом. Это лишь стартовая площадка...
   ...Через год я почувствовал - моё новое очарование выдыхается. Необходимо брать новую ступеньку. Я начал рисовать картины с эскизов в моём старом альбоме.
   - Это и есть твоя Теория Ступенек?
   - Да. Ничего из волшебства не пропадает, не рассеивается. Всё поднимается со мной. Мой луч я спрятал в глубине холстов. Он ещё сыграет свою роль, я уверен... На холстах бесконечное количество прозрачных плоскостей. У меня получилось! Глубокие линии я оставил нижним плоскостям. У меня пять картин. Они в сумках. Давай разложим их здесь, в зале.
   Сергей достал первую картину.
   - "Осенний вальс". Помнишь?
   - Конечно.
   - Так он выглядит в красках.
   ...Вскоре я оказался окружён Серёгиными сюжетами. Действительно, в них можно было утонуть.
   - Представляешь, я жил в такой красоте каждый день! - Восхитился хозяин картин.
   - Ты совсем не нуждался в людях?
   - Я же волшебник.
   - Значит, нет?
   - Трудно сказать. Вообще-то я к определённому времени стал скучать в своей волне. Что я мог, сделал. А идти к Бантику и иже с ним на поклон не хотелось... Мне помогли песни.
   - Уже песни?
   - Песни бардов. Прежде всего, Суханова. Наш романтический гимн. Ими я питал стареющую теорию, так как они выводили меня на простор планеты.
  

На Камчатку!

   Старушка померла. Меня её родственнички выгнали и вселили в тёмную кормушку, мой временный приют трёх студенток. Но я к тому времени уже знал, что

"На Камчатке холмы

Зелены до зимы,

На Камчатке в лесах

Ещё есть чудеса..."

   И понял, что

"Не прожить мне ни дня

Без застывших озёр,

Не утешит меня

Ничего, кроме гор..."

   Сухановская "Камчатка" открыла мне новую ступеньку. Я иду в лес.
   - Смысл?
   - Я готов к твоему вопросу, - довольно улыбнулся апостол. - Там твой покорный слуга обретёт своего природного союзника - вечно растущий, обновляющийся лес. Он станет моим вторым, после Володьки, братом. В лесу я проделаю фокус с разворачиванием пространства. Андрей, вспомни площадь Апостолов! У меня был серый, маленький домик, а эти сопляки размалевали свои люльки. Вот, мол, мы - волшебники! Но теперь всё по иному. Володька - в земле, Рыжик - по пути туда, Лёшка - в семейном общежитии, тараканнике. А я на Камчатке построю на своей площади Золотого Апостола просторную мастерскую.
   Сергей тяжело встал и подошёл к зеркалу.
   - В своём лице я стал замечать чёрные черты. Жизнь прошла с большим трудом, - волнистым голосом прошептал он. - Я её проклинаю. Мне придётся завернуться в своей площади и очищаться от следов этой жизни. И мне никто не нужен. В мастерской я буду рисовать, писать и снова рисовать.
   - Для себя?
   - Да. Только искусство. Искусство! Я не умру, я разольюсь в прекрасных звуках. Это моя гармония.
  
   Через два дня отверженный золотой апостол ушёл, чтобы навсегда замкнуться среди лесов Камчатки.
  
   Много лет назад я вывел отсюда четырёх подростков в ночной, мокрый Купянск. Апостолы светились от подаренной энергии. Какие они были чистые, совсем без примесей! За эти годы изменился я. Понятно, что сейчас трудно узнать и апостолов.
   Голубое солнце и апостолы, бредущие в его лучах.
   Что я могу сказать в конце? Солнце мерцает, но не гаснет. Сергей создал необычную книгу и молодые картины, Алексей воспитывает маленького сына...
   Только Владимир сгорел, но он сгорел в любви.
  

Заключение

   В гостиную под шум собравшихся гостей входят автор и Плей Алей. Они садятся за стол.
   Плей Алей: Я открываю пресс-конференцию, посвящённую выходу в свет...в узкий свет книги Андрея "Милые"..., извините, "Красивые люди". Слово предоставляется автору. (Редкие аплодисменты)
   Автор: Спасибо. Большое спасибо. Я хочу прежде выразить своё удивление успехом книги. Плей, а людей-то собралось много!
   Плей Алей: Семь человек. Вот у меня список: Елена - твоя жена, Алексей, Владик, Лонг, Синх, Рирль, Коллин. Сергея не нашёл.
   Автор: Ладно. Для меня это всё равно аншлаг. Итак. Прошу внимания...Своё творчество я условно разделил на три периода: голубой, чёрный, белый. Первой книгой о Плее я закончил голубой период, книгой "Красивые люди" я начал следующий, чёрный период. Мне двадцать лет. Есть кое-какой багаж: "Записки", "Сны", "Плей Алей", "Красивые люди". Мне кажется, есть, что обсудить. Задавайте вопросы.
   Плей Алей: Минутку. Для солидности я буду стенографировать имена с приставкой "Лже". Ну, вроде многих твои книги интересуют.
   Автор: Хорошо.
   Плей Алей: Первый вопрос. ЛжеСинх.
   ЛжеСинх: Гм...Какая книга вам больше всего нравится?
   Автор: Те, что не нравятся, я разорвал. В частности, я так поступил с первым вариантом "Болота", с несколькими вариантами "Красивых людей". А по значимости, пожалуй, могут соперничать "Красивые люди" и "Плей". Но "Плей" поважнее. Эта книга, если я, конечно, буду жив-здоров, пройдёт связующей ниткой через все три периода.
   ЛжеЕлена: Можно? Спасибо. Андрей, объясни, что это за периоды.
   Автор: Первый - юность. Как я уже говорил в "Плее" - время природного роста. Чёный - время защиты своих идеалов. Здесь уже в борьбу вступают твои накопленные силы. Ты должен победить застой и регрессию. Белый - время после победы. Что-то эфирное.
   Плей Алей: Следующий.
   ЛжеКоллин: Расшифруйте заглавие "Красивые люди".
   Автор: Думайте сами.
   ЛжеКоллин: Задали вопрос - отвечай!
   Плей Алей: Спокойнее, Коллин. Давай ты, блондин.
   ЛжеАлексей: Какая роль любви в вашем творчестве?
   Автор: Не очень большая. Я стремлюсь к гармонии тем.
   ЛжеРирль: Алексей - Синх, Сергей - Плей, Коллин - Владимир, Рирль - Владик. По-моему, близнецы.
   Автор: Вы ударили меня в больное место. Я сам думал об этом, не иду ли я по кругу. Давайте поразмышляем вместе. Коллин, Синх, Рирль - свита Плея Алея. Алексей, Сергей, Владик - рассыпанные по жизни потенциальные волшебники. Кроме того, Рыжик вообще выпадает. Он ныне чужой.
   ЛжеВладик: Это что - намёк?
   Автор: Нет. Теперь Владимир - Коллин. Они несравнимы. Хотя бы по характеру. Алексей вообще может видеть Синха только во снах, как идеал...
   Плей Алей: В словах автора чересчур много лукавства. Лучше прервёмся. ЛжеАлексей, пожалуйста.
   ЛжеАлексей: Какое назначение Сергея?
   Автор: Большое. Я ставлю его в один ряд с Зигмундом и Плеем Алеем. Одна из черт Сергея - протест против застоя в нашем искусстве, его консерватизма, за индивидуальное искусство.
   Плей Алей: Объясни последнее.
   Автор: Творить может каждый, творить должен каждый - только в этом общий прогресс. В искусстве нет элиты. И тем более не должно быть канонов, сочинённых более ста лет назад и попахивающих мертвечиной. Для того, чтобы победить архивщиков, а их больше в профессиональной литературе, критике, искусстве, чем мастеров, нужно писать, рисовать самому, руководствуясь только желанием и совестью. Короче, Сергей за индивидуальное творчество.
   ЛжеВладик: Почему Владик - чужой? О нём, что, будет отдельная книга?
   Автор: Книга была бы очень короткой. Трещит, стирается его грубый облик. Уходит голубой свет. Что обидно, по его желанию.
   ЛжеВладик: Твой намёк понял. Пока. (ЛжеВладик встаёт, пробирается через сидящих и быстро уходит)
   Плей Алей: Продолжим пресс-конференцию.
   ЛжеКоллин: Ты дёргаешь героев или они тебя?
   Автор: (вздыхая) К сожалению, я их. А вообще, и здесь нужна гармония.
   ЛжеАлексей: Фея, Лена, Таня - они имели прототипов?
   Автор: Трудно сказать...
   Плей Алей: Автор опять лукавит. Следующий.
   ЛжеЕлена: Твои планы на будущее?
   Автор: Мой запас ограничен. Я должен написать ещё четыре книги: "Болото", чёрный "Плей Алей", белый "Плей Алей" и "Книгу жизни". После этого я планирую рисовать, а там видно будет. Теперь подробнее. Сейчас, в двадцать лет я решил заняться самобичеванием. Нет, неправильно я говорю. Самоочищением. К сожалению, мне есть от чего очищаться. Этому послужит вторая псевдореалистическая книга "Болото" - порождение чёрного периода. Потом я планирую последить за приключениями нашего Плея Алея.
   ЛжеЛонг: Я здесь просидел час, чтобы спросить, когда вы, наконец, займётесь насущными проблемами жизни?
   Автор: Всё, что я пишу, я пишу для себя. Так сказать, в помощь своему развитию. Особняком стоит "Книга жизни", которую я посвящу отцу, матери да и всем, кто мне помогал в развитии. Единственный труд, предназначенный людям. К нему я подойду в самом конце своей литературной деятельности и потрачу на него несколько лет. Вы сами понимаете, что реалистическое произведение не сочинишь, используя лишь свои мечты, как я делаю сейчас.
   Плей Алей: Пора заканчивать.
   Автор: Минутку. В заключение я хочу обратиться к присутствующим и сказать "Спасибо". Спасибо, что вы поддержали меня в трудное время одиночества. Я благодарю, только уже без приставки "Лже", Плея, Лену, Лёшу, Синха, Рирля, Коллина, Лонга. Мы с вами вот так вместе уже не соберёмся и сейчас есть потери: мудрый Зигмунд, маленький Карлик, сильный Сергей, трагичный Володя, сказочная фея - подруга Плея. Время - жестокая машина. Поэтому знайте - я вас люблю и буду всегда помнить. Прощайте, друзья! До новой книги.
  
   1986 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"