Отражение и реакция - его сущность. Поэтому родственные, близкие связи - основа сообщества людей - здесь призрачные и несущественные, но зато шире предлагаемый выбор.
В этом мире я так же одиноко стоял на перекрёстке широкого шумного проспекта крупного города. Было августовское солнечное утро. Я с волнением вдыхал непередаваемую энергетику мегаполиса, где мне предстоит провести минимум пять лет учёбы. Ещё весной меня в военкомате предупредили, чтобы я готовился к Афганистану, так как там нужны умные солдаты. Теперь я могу послать их к чёрту - в этом институте бронь. Я снял с плеча модную, но тяжёлую сумку и положил её на коротко стриженый газон перед громадными крашенными железными буквами "СЛАВА ТРУДУ". В сумке среди всего прочего лежала и толстая тетрадь с сюжетными линиями будущих повестей и романов. Мои герои уже имеют свои характеры и места жительства, осталось всё это грамотно описать. Теперь я смогу, как мои любимые барды, заниматься несколькими творческими делами. А концерты, театры, фестивали, встречи с потрясающими актёрами, обмен со студентами кассетами с рок-группами! А ночная жизнь с гулянками, барами, девочками и гитарами! Какие перспективы открывает крупный город умному человеку!
Я с любовью посмотрел на спешащих горожан, на разнообразные автомобили с озабоченными водителями, на громады красивых домов. Это моё место, здесь я смогу реализоваться!
Но... сначала я не понял, отмахнулся, но мой взгляд упрямо устремлялся через горожан и прекрасный утренний пейзаж к тёмному фону. Он постепенно проявился передо мной. На этом фоне мои современники и благожелательный город развитого социализма казались несерьёзным, черновым слоем холста. В итоге на тёмном фоне картина стала иной - все материальные богатства человеческой цивилизации ветшали в серости. Зато ярко выделялись два типа земной жизни - жирные свиньи, восседающие на пирамидообразных высотах и окружающие их толпы озабоченных хомяков. Самые весёлые и довольные хомяки бесконечным потоком таскали свиньям разнообразные угощения и те, не отвлекаясь от основной работы, всё это пожирали! Молоденькие самки хомяков, невероятные счастливицы, отталкивая друг друга, активно чесали спины свиней, подымая редкую грубую щетину, и ласково - за ушами свиней, где выступал излишек жира. Свиньи недовольно бурчали и всё равно не отвлекались от дела. Их работа заключалась в следующем:
В передних лапах с человеческими ладонями и пальцами (правда, очень толстыми) они держали пучки тонких, как паутина, и прочных нитей. Эти нити заканчивались на облезлых, уродливых, злобных хомяках. Они выделялись среди своих сородичей активностью и агрессивностью. Умело дёргая нитками, свиньи добивались того, что их игрушки возбуждали своё окружение и чисто животные войны хомяков вспыхивали на фоне объектов разрушающейся цивилизации. Получив здесь нужный результат, свиньи довольно перехрюкивались на вершинах пирамид и переключали своё внимание на другие места. Культуры больше не было, зачем она здесь?
Присмотревшись, я увидел у свиней и хомяков подобие человеческих лиц, иногда знакомых. Так как я уже считал себя писателем и в конспектах у меня уже присутствовали фантасмагории на тему прошлого и будущего, я всё понял и громко сказал:
- Не может быть!
Но видение будущего, резко испортившее моё настроение, не исчезало. Холодок пробежал по спине и я стал искать в том животном мире себя. Сначала нашёл остатки людей, доживающих свой век в тёмных окраинах. Люди были серые и терялись на фоне ярких свиней и хомяков. Среди серых людей в дальнем закоулке мой взгляд притянул почти чёрный инвалид в кресле. Он был бессильный, согбенный, истощённый и смотрел, как из суфлёрской будки, на новую земную жизнь. Глаза его потухли в ужасе. И это был я.
Чуть не оступившись и не упав через сумку на газон, я пришёл в себя и стал лихорадочно размышлять. Я поверил предсказанию, посчитал это неким знаком свыше, так как уже сочинял и освоился в духовном мире с его символами и таинственными силами. Почему-то посчитав свою личность значимой, я отбросил в планах учёбу в институте и выбрал себе новую стезю - писателя-пророка, раз мне открылись свыше такие угрозы для людей. Что если я отдам все силы литературе и получится стать известным? Но ничего в картине будущего не поменялось, а я так и остался чёрным инвалидом с ужасом в глазах. Я менял свои планы на будущее так и сяк, быстро и решительно. Среди всего прочего я представлял себя и ярким политическим деятелем, и неким Робином Гудом, и жестоким мстителем будущим свиньям, и разочарованным эмигрантом. Потеряв надежду изменить животный мир будущего, я смотрел лишь на чёрного инвалида, пытаясь хотя бы изменить себя. Но всё тщетно, никакие мои планы ни на что не влияли.
- Как быть теперь? - я тихо спросил себя. - Бросаться под машину?
Многие автомобили быстро мчались по проспекту, ведь было утро рабочего дня. Ну и кто меня назовёт умным? Сейчас ведь всё хорошо. Я юн, здоров. Ничего ещё не случилось. Но холодок в спине не исчезал, как и видения.
- Но мои герои! - воскликнул я, вспомнив конспект с будущими повестями и романами.
Я верил в духовный мир. Пусть этот мир опаскудится, но тот останется отдельной реальностью и я смогу обогатить его судьбами своих героев. Внезапно я вспомнил среди них золотого апостола. Необычный для семнадцатилетнего писателя герой - Сергей Лесоков. Он, будучи художником, неудачно пытался картинами донести свои истины людям. Что он не делал, везде терпел крах. Ничего особенного в нём люди не увидели. Он разочаровался в человечестве и с обидным прозвищем "золотой апостол" скрылся в лесах Камчатки, колдуя там что-то с новым своим миром. Получается, у меня уже было в конспекте предсказание на данный случай, пусть и с другим героем. Я сунул руку в карман узких брюк, где ощупал денежные купюры, выданные мне мамой на месяц учёбы.
- А что если рвануть к Сергею на Камчатку? - вслух подумал я. - Вдвоём что-то сообразим. Мать по телефону успокою, на учёт в военкомат становиться не буду, он один живёт в лесной глуши. Поеду медленно - сначала поездом, потом кораблём, подумаю, - так мне хотелось избежать судьбы чёрного инвалида.
И как только я представил себя неспешно едущим в купейном вагоне к отшельнику Сергею, видение чёрного инвалида пропало. Все эти свиньи, хомяки, серые остатки человечества остались, но его не было. Я упрямо искал себя на тёмном фоне и заметил еле видный мерцающий огонёк на дальнем плане. Сердце бешено и радостно забилось - оно узнало себя. Лучше быть мерцающим огоньком, новым Данко, чем истощённым чёрным инвалидом.
Вот такой случай произошёл в мои семнадцать лет в том мире. Прислушавшись к неясному предсказанию, я круто поменял свою жизнь. Незачем за неё держаться, раз предстоит такое! Я закинул на плечо тяжёлую сумку и пошёл не к автобусной остановке, чтобы ехать в институт, а спустился в метро, чтобы мчаться к железнодорожному вокзалу. Как только я очутился во тьме перехода, видение и тревоги улетучились, настроение стало радостным и вспомнились любимые песни.
Неспешный, ритмичный стук колёс, привычный летний вид за окном. Я удобно устроился у окна на нижнем мягком сером диване купе. Дверь я закрыл. В угол была закинута буквально навязанная мне проводницей постель, рядом лежала моя сумка. Длинные ноги я растянул по диагонали, поскольку никого больше в купе не было.
С учётом затрат на билет, на предстоящее мореплавание до Камчатки денег хватало лишь на минералку и хлеб. Но я отнёсся к этому довольно легкомысленно, как, впрочем, и к реакции бескомпромиссного, занятого своими делами Сергея Лесокова на моё появление. Ему-то я предложить смогу лишь видение на перекрёстке, где и мне, и нелюбимому им миру предстоит отвратительное будущее. Легкомысленно - потому что я теперь ничего поменять не смогу, это моё путешествие в один конец. За это время я освоился в вагоне. Людей было мало - военные или семьи военных. Они просто разбрелись по отдельным купе с молчаливого согласия проводницы. Периодически прорывалось радио, но ненадолго, постепенно умолкая в треске и шуме. Навстречу двигались и товарняки и поезда, битком набитые людьми. В основном - молодёжью. Когда мы, глядя друг на друга на остановках, встречались взглядами, я читал в их глазах сочувствие.
Самое настоящее переселение народа на запад, в центр культуры и благополучия. А мне было жаль будущих хомяков.
Спал я демонстративно сидя, не меняя позы. Лишь голова падала на грудь. Утром я очнулся разбитым и онемевшим. Отхлебнув из бутылки минералки и закусив куском хлеба, я отправился в утреннее путешествие к туалету со своим собственным полотенцем и пакетом с куском мыла, зубной пастой и щёткой - приветом от мамы. Распахнув двери купе, я увидел, что все держали двери открытыми. Стоял август и было довольно жарко. Свежий воздух буквально хлынул мне в лицо и сразу же точёные коленки и голубое платьице затмили всё прочее. Я украдкой оглядел новую пассажирку, которая сидела в соседнем купе ближе к двери и слушала болтовню жены капитана, вокруг которой непрерывно суетились маленькие близняшки - девочка и мальчик. Стройная блондинка с заколотыми по бокам волосами. Белокурые струи опускались вдоль прелестного лица на прямые оголённые плечи. Девушка сложила руки на груди, улыбалась, кивала болтливой капитанше и сияла своими синими глазами. Она быстро взглянула на меня и я просто умер. Чтобы скрыть свою реакцию, я быстро отправился в дальний тамбур. В туалете я долго умывался, пытаясь погасить жар на щеках, но он упрямо проступал вновь и вновь. Задёргалась ручка двери. Шатаясь, я вышел и, не видя никого, двинулся по коридору. Это со мной произошло впервые и, надо же, в самое ненужное время. Проходя мимо соседнего купе, я обратил внимание, что голые ножки девушки обуты в белые туфельки. Удивительно, ведь тогда модницы носили цветастые кроссовки или нечто подобное. Пряча взгляд, я вошёл в своё купе, закинул полотенце и пакет на сумку и рухнул на серый диван, правда, так, чтобы был виден коридор с её стороны. Сердце бешено колотилось, мысли в голове прыгали. Обиженная моим категорическим отказом накануне, проводница разносила утренний чай по другим купе. Как я не прислушивался, голоса девушки не слышал. А я так надеялся, что он у неё скрипучий и неприятный, чтобы отвлечься от наваждения. Ведь жар у меня так и не проходил. И в мимолётном её взгляде я заметил интерес. К чему мне это сейчас?
Согласно пророчеству надо ехать к отшельнику Сергею, прочь от людей. Вот я не выдержу, поддамся этому треклятому жару, а ведь скоро этот благожелательный мир рухнет. Простых людей превратят в подопытных хомяков и её независимая, самодостаточная красота испарится. Этому в будущем просто нет места. И я её не утешу - чёрный, согбенный инвалид. Будет возиться со мной, как будущая маркиза де Ментенон со своим Скарроном. Это так унизительно! Лучше с Сергеем среди камчатских медведей строить его новый мир.
Странно, но тогда я рассуждал убеждённым, что я ей тоже понравился, хотя она взглянула на меня мельком лишь однажды! Удивительные вещи происходят в семнадцать лет. Но я ведь считал себя писателем и логика победила чувства. Жар со щёк сошёл, сердце успокоилось. Следом нахлынула непонятная вина. Как будто я жестоко отказал во взаимности влюблённой девушке. Нет, чушь, конечно. Хотя, я ведь знаю, в какое чёрное будущее она едет, а она - нет.
Может, стоит её предупредить, помочь или же взять с собой на Камчатку? Нет, денег не хватит. Да и Сергей - мрачный тип. Меня ещё по-свойски примет, а её, такую холёную красоточку, в своей лесной избушке - вряд ли. А вдруг он ещё влюбится и мы сцепимся, как петухи, вместо того, чтобы искать выход в рушащемся мире.
Я быстро понял, что в мозгах крутится уже полная бредятина. И снова мне страшно захотелось услышать голос девушки. Но она молчала. Перестала вещать также капитанша, замолчали и близнецы. Тишина в вагоне установилась зловещая, стучали только колёса о рельсы. Я не выдержал, вышел в коридор, опёрся о перила у окна и уставился в соседнее купе. Девушка в свободной позе сидела у двери и смотрела в окно купе, где на бешеной скорости пролетал встречный товарняк. Её светлые завитушки колыхнулись, она медленно стала поворачиваться ко мне. Вот сейчас она пронзит меня своими синими глазами. Вдруг взорвалось вагонное радио, везде оно было накручено на максимум, и мужской голос оглушительно пропел:
Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.
С шумом и треском радио замолкло. Послышалась брань проводницы.
Девушка мило посмотрела на меня, мимо меня и улыбнулась. Пассажиры в своих купе захохотали. Хоть и разъединённые, они представляли один, хоть и временный, организм. И тогда это было абсолютно обычным делом. Но мы находились в неравных условиях. Да, все смирились со смертью. Но я знал, что скоро предстоит именно позорная жизнь, и это нельзя изменить. Я не мог, как они, просто плыть по волнам неизвестности, получая удовольствие в малом. Поэтому я возвратился в своё купе, сел, держа в поле зрения коридор, и погрузился в мрачные размышления.
Время казалось нереальным, редкие пассажиры проходили мимо, раз в дальний тамбур и обратно с чёрным кульком прошла сутулая плотная проводница, недовольно взглянув на меня. И вот из соседнего купе к окну легко шагнула моя высокая прелестница в голубом платье до колен. На ней был белый, средней ширины поясок. Девушка прислонилась к перилам и стала смотреть в окно коридора. Пейзаж был обычным, мы прибывали в какой-то маленький городок. Девушка оказалась ближе к моему купе, чем к своему. И я не смог отвести взгляд, хотя старался смотреть куда-то мимо. Когда она чуть поворачивала голову, казалось, она обращается только ко мне. Всё хотелось встать, подойти, но проклятое видение на перекрёстке, чёрный инвалид пригвоздили меня к серому дивану с лозунгом над головой "Нет тебе больше жизни здесь".
Девушка тихо отошла от перил и скрылась из глаз в сторону, противоположную от своего купе. Это было уже слишком! Поезд дёрнулся и остановился. Я быстро встал и вышел в коридор. Девушка держалась за ручку двери в тамбур. Она улыбнулась мне, глаза её не сияли, а как бы мило погладили меня. Она вышла в тамбур и закрыла за собой дверь. Но за стеклом я увидел не её, а какие-то мерцающие светлые блики.
"Ну вот. Опять какой-то товарняк промчался между нами и солнцем и испортил прощание", - огорчился я.
Но уже через мгновение отметил, что никакого товарняка рядом не было.
"Мерцающий свет, - пронеслось в мозгах. - Ведь в видении это я. Мерцающий свет, новый Данко - моё спасение".
Тяжело сдавила грудь. Я поплёлся к тамбуру. У раскрытой двери на станцию жевала яблоко проводница с красным флажком под мышкой. Спуск вниз она даже не разбирала.
- Сейчас отправляемся, - проглотив кусок, сообщила она. - Глушь беспросветная, киоска даже нет. Иди обратно.
Я молча вернулся. У девушки в руках не было ничего. Даже часов на руке не было, и браслета, и цепочки. Меня это почему-то буквально поразило и в смущении я пошёл не в своё, а в соседнее купе.
Обменявшись шумными приветствиями с близняшками, я поздоровался с капитаншей, безуспешно ища глазами незнакомые вещи девушки.
- Привет, парень, - ответила капитанша, расчёсывая кудряшки на круглой голове. - Что-то ты сегодня плохо выглядишь.
- Скажите, когда ваша соседка, - я, стесняясь, продолжил, - появилась здесь?
- Настенька? - переспросила капитанша. - Понятия не имею. Утром просыпаюсь, мои бармалеи сопят, а у них в ногах скромно сидит твоя красоточка. У меня же в билетах верхняя и нижняя полки, но она такая скромница и слова не сказала...
- Настя с вами не попрощалась? - я перебил её, потому что она никогда бы не остановилась.
Капитанша замерла с открытым ртом. Только когда поезд дёрнулся и поехал, она пришла в себя.
- Нет, - удивлённо сказала она. - Она, что, сошла?
Но природная активность взяла своё.
- Не волнуйся, парень, - она проскочила мимо меня в коридор. - Сейчас всё выясним.
Она столкнулась в коридоре с зашедшей из тамбура проводницей. Я подошёл следом. За мной прибежали близняшки.
- Женечка, - по-свойски обратилась к проводнице капитанша, - когда девушка, моя соседка по купе, села в поезд?
Проводница оловянными глазами измерила нас и ответила официальным тоном:
- Граждане, не морочьте мне голову.
- Но ухажёр волнуется, - запинаясь, пробормотала капитанша. - Ну вот эта, Настенька, ты нам с ней по стакану чая дала.
- Не морочьте мне голову! - повысила голос проводница. - Я вам, гражданка с детьми, вчера днём, вечером и сегодня утром по вашему заказу приносила по два стакана чая. Никого постороннего на маршруте у меня не было. У вас, гражданин, - буквально пролаяла она мне, - тоже есть какие-то претензии?
- Нет, нет, - я за руки увёл ошарашенную капитаншу с детьми прочь. - Вы совершенно правы, совершенно!
Проводница посмотрела не меня, как на полудурка, молча зашла в служебное купе и громко хлопнула дверью.
Капитанша пришла в себя только в купе, усевшись на диван.
- Вот ты предатель! - бойко обратилась ко мне женщина, отдирая от шеи близняшек. - Что это ты меня сумасшедшей перед Женей представил?
- Она права! - сказал я тем грозным голосом, от которого всегда впадали в ступор мои близкие. - И всё, покончим с этим!
Я вышел в коридор, услышал тихое женское "Идиоты", вернулся в своё купе, закрыл двери на замок, сел к окну и слёзы произвольно брызнули из глаз. Обида за собственную глупость и недогадливость душила меня.
"Как я мог так лохануться?! Кто бы со мной не общался, это не люди и не души - я не понимаю их языка. Значит, в предсказании спасение, мерцающий огонёк должны были явиться по пути, а не в конце пути. Действительно, чем мне может помочь золотой апостол, зачем я ему? Девушка, этот огонёк, пришла именно ко мне, наверное, свыше. Промелькнул луч света, а я даже не поднялся. Всё, такое дважды не повторяется!"
Я теперь понимал, что еду в никуда. Сергей не поможет мне избежать участи чёрного инвалида. Тот же свет, то же мерцание, что и в видении! И пропала она без следа.
Слёзы снова выступили из глаз. Я опять размазал их по щекам, запил горе минералкой и уставился в окно.
До конца светового дня я не открывал дверь в коридор, несмотря на жару. Вечером в панораме за окном зажглись редкие светильники, мы въезжали в бескрайние леса. Поезд почему-то останавливался часто и я рассматривал в жёлтом свете окон маленьких домов скромную обстановку лесных станций. Но поезд стоял недолго и снова дёргался вперёд.
Мой пустой взгляд замер в окне и не сразу отозвался за знакомые мерцающие блики в лесной глуши при медленном подъезде к очередной остановке.
Сначала замигал один огонёк, потом другой, затем целый ансамбль огней засверкал среди деревьев недалеко от путей.
На этот раз я не раздумывал, вскочил на ноги, схватил свою сумку, открыл дверь в коридор и мигом оказался в тамбуре. Проводница стояла внизу и смотрела куда-то вперёд.
Я спрыгнул вниз и пошёл в лес.
- Вернитесь обратно, - официальным тоном сказала проводница. - Это не станция, мы пропускаем спецсостав.
Я махнул рукой и даже не оглянулся.
- Ты что, дурак?! - кричала она. - Там лесная глушь, ничего нет!
Я побежал вперёд. Затем остановился, вдыхая свежий смолистый воздух. Вокруг высились огромные тёмные сосны. Стало холодно. Я достал из сумки ветровку и оделся. Дрожь не унималась. Пришло чувство, что глубже и глубже погружаюсь в трясину предсказания. Это путешествие в один конец и обратного пути, действительно, нет. Каждый новый шаг драматичнее - получай, писатель, повесть наяву!
В темноте леса ещё в поезде я видел мерцающие знакомым светом огоньки, позади стоял поезд. Но лучше безвестная гибель, чем чёрный инвалид. Вперёд, в намёки на чудо, в неизвестность!
