Аннотация: Длинная пародия на популярный нынче жанр "Фэнтези". Попытка собрать все существующие штампы и переплести их в некий не совсем стандартный сюжет. Получилось или нет - судить читателям!
'Поворот колеса'
Глава I
'Штурм'
Как только генерал показался на плацу, я заорал так, что у самого уши заложило:
― Слу-у-ушай!!! На-кара-а-а-ул!!!
Новобранцы кинулись наперегонки, спотыкаясь и налетая друг на друга, долго пыхтели и ругались под нос, но всё же построились. Генерал слез с коня и не спеша прошёлся вдоль строя.
― Хоть бы штыки примкнутыми не держали, ― пробурчал он себе под нос ― переколют же друг друга!
Он повернулся ко мне.
― Чтобы через месяц были вымуштрованы как один! Это же толпа! Это даже не толпа, а стадо! Они хоть ружьё в руках держали? С утра до вечера их гоняй! Шагистика, шагистика и снова шагистика! Пусть маршируют, иначе я даже не знаю, как они будут в бою строй держать. Тренировки проводить со старыми капсюльными ружьями. Нечего переводить патроны. Пороха у нас хватает, а патроны не успеваем производить. Привыкнут к стрельбе, тогда перевооружим на игольчатые ружья, как у твоих гренадеров. Или уже на винтовки...
Я стоял молча по стойке смирно и всем своим видом показывал, что внимательно слушаю его. Генерал ещё походил вдоль строя, залез одному солдату в рот и вытащил оттуда кость. На роже виноватого разлилось странное выражение, ему явно было наплевать, кто перед ним стоит, что произошло, ему было жаль, что такую вкусную кость сейчас выкинут в канаву. Что генерал и сделал.
― Значит так, берёшь их в оборот, ― продолжил он, снова повернувшись ко мне. ― и через две недели я хочу посмотреть результат.
― Так точно, ваше превосходительство! ― бодро гаркнул я в ответ ― Дайте немного времени и мои бойцы из этой шантрапы таких солдат сделают, не узнаете!
Генерал сомнительно посмотрел на пёструю толпу и вполголоса спросил:
― А не перегрызутся? ― и поводил толстым пальцем от одного фланга шеренги до другого и обратно, ― разношёрстная толпа больно, кого тут только нет...
Я тоже ответил тихо и доверительно:
― У меня-то в роте нормально живут, не грызутся. Вон те тощие стреляют хорошо, а вот эти бугаи в рукопашке хороши, да и гранаты кидают далеко. Главное им показать, что друг без друга они слабее чем в отряде...
― Ну, добре! ― генерал растянул губы в скептической улыбочке ― Посмотрим...
И для меня начались обычные полевые будни, а для новобранцев чёрные дни. Мои обстрелянные вояки гоняли их нещадно. Я лично следил за тем, чтобы новобранцев гоняли только по военной науке, а все работы по лагерю выполнялись моими опытными бойцами. Но даже в таких условиях большинство новобранцев просто с ног валились.
Через две недели и правда прибыл генерал и остался доволен результатом. Уже перед отъездом в штаб он отозвал меня в сторону. Отойдя за ротный склад, он поманил меня рукой и, когда я нагнулся к нему, тихо произнёс:
― Поручик, это конечно военная тайна... Но я думаю, вы имеете право знать её. Дело в том, что через три недели мы планируем наступление. Ваша рота пойдёт вместе с 246-м полком. Я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что противник силён, но наступления не ждёт. Они даже три горные батареи перебросили на соседний фронт, так что бой будет хоть и жаркий, но не безнадёжный... К чему я? Времени у вас осталось немного, чтобы подготовить этих салаг. Вы уж постарайтесь, голубчик?
Совсем неожиданно генерал привстал на цыпочки и взяв меня за плечо, заглянул в глаза.
― Я на вас надеюсь! 246-й полк сами знаете... В случае чего, они самое лучшее, что могут сделать, это погибнуть с честью, а нам почётная смерть без надобности, нам перевал нужен! Мы вас предупредим о дате наступления по телеграфу за два дня... Вам зелёновой материи хватит на робы?
Я молча кивнул и выпрямился. Генерал ставший вдруг совсем маленьким и стареньким в своём золочёном кителе, измученный тревогами и сомнениями развернулся и пошёл к своим ординарцам, а я какое то время ешё стоял, опершись на дерево, ковырял ногой землю и размышлял над его словами. Как он сказал: 'жаркий, но не безнадёжный'? Значит почти наверняка совершенно безнадёжный. Но с другой стороны, если бы нас решили использовать как подсадную утку, отвлечь на нас основные силы противника, чтобы неожиданным ударом сбросить противника с перевала... во-первых, генерал сказал бы мне, а во-вторых, неожиданно ударить по перевалу неоткуда. Плохи дела. Если выживем, все по ордену получат, но вот дырки для орденов в нас провертят гораздо раньше, на перевале. Значит, пора бросать заниматься ерундой и учить солдат тому, что ни в одной школе не преподают...
На следующий день я приказал выдать всем, даже новобранцам полный запас пороха, пыжей, но не давать ни картечи, ни пуль. Заряжать мои орлы научились и теперь нужно их хоть чуть обстрелять, чтобы выстрелов не боялись. Я построил их на большой поляне и начал разговор.
― Солдаты! Мы с вами на войне, а на войне убивают. И мы будем убивать, потому что иначе победу мы не получим. Это закон войны, но нам нужно не только перебить как можно больше солдат противника, не только метко стрелять или кидать гранату, нам нужно научится выживать в бою! Пехотинцы сражаются бок о бок с нами. У них свои законы и пехотинец не имеет права покидать строй, даже если его убивают, даже если его режут на части, он обязан стоять в строю. Но мы не пехота! И мы имеем привилегию пожертвовать малым ― честью, можем показать противнику трусость, можем даже упасть ему в ноги. Никто нас за это не осудит. Потому что трусами нас будут считать только солдаты противника и поплатятся за это жизнью! Победа! Вот цель, ради которой мы идём в бой. А всё остальное, в том числе и честь ― средства её достижения.
Я перевёл дух и оглядел строй. Снайперы и стрелки смотрели вполне разумно, но вот гренадеры ещё витали в облаках.
― Сегодня мы будем отрабатывать поведение в составе взвода, против пехоты противника. Запомните, пехота ходит только строем. Этих разряженных попугаев вы увидите издалека. Стреляют они залпами, причём вам следует запомнить все команды, которые подаются горцами перед залпом. Смотрите!
На поляну вышел строй старослужащих. На каски себе они приделали высокие яркие султаны каких то цветов, чтобы походить на пехотинцев. Старшина бодро отбивал шаг. Когда строй поравнялся с шеренгой новобранцев, старшина громко на языке горцев скомандовал поворот. Коробка развернулась, и старослужащие оказались лицом к лицу с новобранцами. Последовали команды к заряжению, подготовки к стрельбе, прицеливанию. Наконец старшина заорал:
― Арте-е!!!
Старослужащие дали залп в шеренгу новобранцев. Кто-то из этих салаг упал, зажимая уши, кто-то бросил оружие и попытался сбежать, но их быстро поймали. Немногие стояли, тупо смотря в стволы тех, кто только что стрелял по ним в упор. Но нашлись и те, кто бросился на землю вполне осмысленно. А двое не только залегли, но уже заряжали ружья, набивая в них за неимением картечи мелкие камешки.
Когда новобранцы успокоились, и их снова удалось построить в шеренгу, я продолжил.
― Вот так вас и будут убивать! Это был холостой залп. Но горцы будут стрелять в вас не дымом и пыжами, а настоящей картечью! И не только из ружей, но и из пушек! И вам нужно при этом остаться в живых! Так что запомните это слово, очень хорошо его запомните: 'Арте' по-горски означает примерно наше 'Огонь!' или 'Залп!' Как только вы услышите его, немедленно бросайтесь на землю. Вы не пехота и не обязаны погибать целыми подразделениями только потому, что падать на землю 'позорно'.
Я ещё какое-то время распинался, потом каждый в строю повторил команду горцев и повторил, что нужно делать, когда её услышат. Мои бойцы продемонстрировали тактику боя против коробки пехоты ― при залпе залечь, обстрелять из лежачего положения, потом перейти в рукопашную схватку и порубить оставшихся в живых пехотинцев большими тесаками до того, как те перезарядят ружья.
Постепенно день подошёл к закату, солдаты отправились мыться, а я решил подобрать местечко для больших учебных маневров. Перед уходом я приказал старшинам заняться с солдатами формой. Не парадной, а боевой.
― Выдать всем штаны и робы, да сукна зелёного по отрезу. Пускай они сукно переведут на ленты и изготовят для себя нормальные боевые робы. Чтобы поверх кирасы можно было одеть. Проследишь. А я отлучусь на некоторое время.
Я обскакал ближайшие окрестности, приметил несколько мест, потом добрался до реки, где разделся и с удовольствием искупался. Затем зашёл в воду по колено и долго стоял наслаждаясь тишиной, вечерним заревом на западе, лёгким течением, которое проносило мимо меня жёлтые листики. Но вдруг в стороне лагеря взвилась вверх оранжевая ракета. Тревога! Может быть большие манёвры или учения, а может быть наступление перенесли и мы прямо сейчас кинемся в бой. Я на мокрое тело натянул одежду и во весь опор поскакал в лагерь.
В лагере творились сразу и Содом и Гоморра. Палатки спешно рушились, из лёгкого дощатого склада выкидывали продовольствие и спешно грузили в фуры. Ко мне подбежал гренадерский старшина. Рожа у него была даже не красной, а бордовой. Боевой вояка, но как только перед ним вставали какие-нибудь житейские проблемы, терялся и готов был вот-вот упасть в обморок. Глядя на меня снизу вверх он заикаясь и путаясь рассказал, как из штаба прибыл взмыленный офицер и требовал 'господина поручика', как он, старшина, так же путано попытался объяснить ему где я нахожусь, как офицер приказал выпустить оранжевый сигнал, протрубить 'поход', после чего ускакал куда то.
Я отправил старшину к фурам, а сам основательно набегался, пока в хаосе, царившем в лагере, не начали угадываться следы осмысленности действий.
Уже опустилась настоящая ночь и пришлось зажечь фонари, когда прискакал тот самый офицер. Он и в самом деле был основательно взмылен, даже китель подмышками пропитался потом, а на кончике носа, в свете фонарей, как бриллиант сверкала огромная капля. Я подал ему руку и он крепко мне её пожал.
― Поручик? ― задыхаясь спросил он и когда я кивнул, продолжил. ― я штабс-капитан Корри. Меня назначили командиром вашей роты...
Я выпучил на него глаза, но он лишь повёл рукой, прося меня не перебивать его пока.
― Я понимаю, это безумие. Ваша рота уникальна и новый офицер может только повредить делу. Но коли меня назначили к вам и по правилам субординации вы обязаны подчиняться мне и приказу штаба, я предлагаю такой вариант... ― он снова перевёл дух и смахнул наконец каплю пота с носа ― Я буду формальным командиром роты. Я могу взять на себя интендантство, обеспечение, прочие хозяйственные хлопоты. Фактическим боевым командиром остаётесь вы. Ещё я привёз приказ о перевооружении вашей роты на новейшие магазинные винтовки. Они снаряжаются стандартными унитарными патронами и имеют колоссальную скорострельность...
Я молча мотал головой и когда он наконец осёкся и вопросительно посмотрел на меня, взял его за плечи и спросил:
― Господин штабс-капитан, эти мелочи мы можем обсудить и позднее. Потрудитесь объяснить мне, что происходит в лагере? Куда мы выдвигаемся?
Штабс-капитан побледнел и тихо сказал:
― К перевалу...
* * *
Утро застало наш обоз в пути. На горизонте дыбились горы, где-то за ними простиралась высокогорная долина и находились два города. Две цитадели. Туда и был наш путь, но его перегораживала высокая снежная гряда и в единственном проходимом месте, на перевале, была в незапамятные времена выстроена крепость. Горцы укрепили её, достроили, но всё равно она не выдержала бы бомбардировки тяжёлыми 11-дюймовыми снарядами. Где-то далеко за нами артиллеристы изо всех сил тянули две огромные гаубицы, предназначенные для 246-го пехотного полка. Их снаряды легко смели бы горцев и крепость с перевала, но сначала их нужно подтащить на расстояние выстрела, а в предгорьях, в этом лабиринте холмов, рощиц, скал, утёсов, горцами была организована настолько плотная оборона, что попытка с наскока захватить плацдарм и попробовать вести огонь из крупнокалиберных орудий, которые только с передков нужно снимать около двух часов, выглядела бы как форменное самоубийство. Я уже неделю рассматривал карту, запомнил наизусть каждый камень и теперь прокручивал её в памяти. Обстановка складывалась очень странной. Нас кидали на прорыв, потому, что мы не могли разбить крепость пешими силами. Для этого необходима была тяжёлая артиллерия. Но при этом, сами то мы подойти на выстрел не можем, ведь в крепости установлены такие же гаубицы и они нашу батарею со своей замечательной позиции сметут ещё до того, как она сможет сделать хоть один выстрел. Значит, нужна позиция либо в 'мёртвой зоне', либо вне директрисы крепостных орудий. Я даже примерно наметил два сектора, которые хоть и попадали в зону обстрела, но были отгорожены небольшими скалистыми грядами и, судя по рисункам крепости, орудия горцев просто не могли стрелять под таким углом. Как отдельная проблема - новое вооружение. Дали новейшие винтовки и тут же кинули в бой. Не дали даже недели на привыкание. Как их использовать? Явно, тут нужна новая тактика. Они на нас хотят испытать? Что мы придумаем? Повоюем, потом отчёт в министерство напишем. Если будет кому писать этот отчёт... При всём при этом, в предгорьях нет нашей боевой линии, боевые действия в данный момент ведутся в районе двух крупнейших шахт, а на подходах стоит корпус отсечения, не дающий подтянуть горцам подкрепление с перевала. Ещё, не прекращающаяся ни на минуту бомбардировка спуска, странного механизма горцев, не даёт десяти батареям тяжёлых орудий принять участие в уничтожении перевала. А свежие батареи только грузят на корабли в метрополии. Куда ни сунься, везде вопросы и ни одного ответа...
Штабс-капитан уже успокоился и гарцевал далеко впереди. Ближе к полудню он прискакал к обозу и крикнул мне:
― Поручик! Впереди идёт 246-й пехотный полк! Нужно объединяться!
Я зевнул, помотал головой и сказал:
― Нет, нельзя. Во-первых, посмотрите на моих солдат, пехота разбежится от одного их вида! Во-вторых, вы плохо знаете наших гренадеров ― обязательно в драку полезут и ни вы, ни я их так просто не остановим.
Я сам глянул на обоз и остался вполне доволен. Впереди шагал здоровенный гренадер. Маленькие кривые ножки он ставил косолапо, длинные мускулистые руки делали широкую отмашку и, когда он прикрывал глаза от солнца ладонью, смотрелся вылитой обезьяной. Стандартные картузы мои бойцы носили только на параде, а в бою или походе обходились кто чем. В основном касками и платками. На гренадере были широченные шаровары и такая же роба, под которой угадывалась тяжёлая кираса. Старшина постарался на славу, все новобранцы нашили на робы и штаны узкие полоски зелёного сукна, так что если сейчас этот здоровяк упадёт в траву, его даже с двух шагов не заметишь. Нет уж. Пехоту такими ребятами лучше не пугать...
Гренадер словно понял, что я думаю о нём и подошёл ко мне поближе..
― Вашбродь, можна спрашивать?
Я удивился ― вот стервец, как он чисто перенял манеру обращения моих вояк!
― Спрашивай, коли подошёл!
― Вашбродь, а ваша-то как же без кирасы-то? Ведь ежели что, зацепит и командовать некому!
― Да ты глаза разуй! А это что? ― я постучал себя по груди ― Не кираса али?
Гренадер наморщил низенький лобик.
― Так то оно так. Ну а нижее? Для того, что нижее есть кираса? А в бою ваша тоже будет на землю брякаться как мы?
― Есть и для того, что нижее. Да в бою в ней неудобно, манёвру мешает. А на землю брякаться мне не с руки ― добавил я ― комплекция, сам видишь, не та!
К гренадеру уже подтягивался маленький тощий снайпер с огромными ушами. Винтовка за его плечами была почти с него ростом, но это был тот самый Тури Манолли, который забивал в ружьё камешки вместо картечи на самом первом испытании. Славный малый, прирождённый охотник. Нужно его в унтер-офицеры произвести по первому поводу. За снайпером семенил какой-то стрелок и я понял, что сейчас окажусь в кругу новобранцев. Они будут меня пытать своими вопросами, и пока я на все не отвечу, они с меня не слезут. Я махнул гренадеру рукой, пока тот не придумал следующий вопрос и поскакал галопом догонять штабс-капитана, который умчался к пехотному полку и тамошним командирам в гости.
Пехотинцы выглядели неважно. Плелись, понурив головы, держа дульнозарядные ружья как коромысло на плечах. Странные это были солдаты. С самоуверенными лицами, вызовом в глазах, но смертельно усталые. Они медленно поворачивали в мою сторону голову, провожали равнодушным взглядом и снова опускали взор на стоптанные высокие сапоги и дорожную пыль. Видимо этот полк перебросили с другого фронта, пообещали хоть пару недель отдыха, да сразу направили в бой.
До предгорий мы доберёмся завтра к вечеру, вот тогда и начнётся мясорубка. И для рядового пехотинца шансов на выживание в современной войне почти нет. Картечь, шрапнель, скорострельные винтовки, просто не позволяют красивым маршем подобраться к укреплениям. Глупо. Жутко глупо и жестоко. Когда-то это может и было эффективно. Маршировали в коробках, когда один залп давали в четверть часа, а бились в основном штыками и саблями.
Пехотный полковник, такой же усталый, как и его солдаты был даже не верхом, а ехал на телеге. Он даже расстегнул мундир, показывая из под сорочки круглый пушистый животик. Штабс-капитан рысил рядом с телегой и весело болтал о кузнецах, которые делают такие подковы, что они стираются после трёхдневного перехода, о кирасах, какие они неудобные и как в них жарко, а от пушечной картечи всё равно никакой защиты не представляют и многих других вещах, совершенно чуждых полковнику.
Полковник только утирался огромным льняным платком и смотрел на штабс-капитана так, словно он старший по званию. Каждое слово ловил открытым ртом. Я поприветствовал полковника и пристроился с другой стороны телеги. Очень мне было интересно, что натрындел мой новоиспечённый начальник этому пешеходу. Наверняка ведь и про винтовки напел и про методику подготовки моих подопечных. Я оглядывал окрестности и старательно делал вид, будто разговор меня совершенно не интересует. Штабс-капитан болтал без умолку, но умудрился, проболтав добрый час, не назвать ни одной фамилии, ни одного географического пункта, ни одной даты, вообще ни одного факта. Словно ручеёк ― жур-жур-жур и всё в пустоту. Молодец, понимает, стало быть, что не в кабак идём. И полковника заболтал и секретов не раскрыл. Теперь полковник наверняка считает, что мы ему полностью доверяем. Глядишь и к нам попроще будет относиться.
Впереди открылась широкая долина, покрытая редкими рощицами. По правую сторону тянулись однообразные холмы покрытые, словно лишаями, каменистыми осыпями, непролазными кустами и группами деревьев. Хитрое место, справа чёрт ногу сломит, а влево ровная как столешница долина. Если на холмах сделать засаду, то можно перестрелять хоть весь полк, ведь отступать некуда: на открытой местности толком укрыться негде, а штурмовать холмы трудно, да и ландшафт там не располагает к манёврам. Я повернулся к штабс-капитану и помахал ему рукой. Тот для видимости протрепался с полковником ещё минуту, потом извинился и поскакал к нашей роте. Я последовал за ним. Миновав последние фуры, он остановился посреди дороги и вопросительно посмотрел на меня. Я изложил ему свои соображения и прибавил:
― Пехотный полк ― лакомый кусок для засады. Им деваться некуда, а нам стоит поостеречься. Наших войск здесь нет. Линия обороны горцев нам известна очень и очень приблизительно, да и сведения уже устарели. так что может быть два варианта, или мы неожиданно налетим на форпосты горцев, или на засаду. Обстреляют с тех холмов, ― я показал рукой на заросшие холмы ― перебьют сотню-другую и растают.
Штабс-капитан взволновано дёрнулся с места и возмущённо сказал:
― Поручик! Почему вы то же самое не сказали полковнику?! Вы же понимаете, что это значит? Нужно немедленно его предупредить!
Я успел схватить его за портупею и остановить.
― Господин штабс-капитан! Инфантерия не является предметом наших интересов! Если полковник дурак, пусть ведёт своих солдат хоть к чёрту в пасть. Мы не имеем права рисковать нашей ротой. Вы не знаете этого полковника и не знаете, почему он так спокоен! Держите язык за зубами и давайте не будем больше отлучаться от нашего подразделения. Было бы полезно, кроме того, отправить лазутчиков по сторонам дороги.
Штабс-капитан насупился и гневно произнёс:
― Ваши слова не достойны офицера! Вы готовы пожертвовать целым полком, чтобы спасти одну роту?!
― Эта рота стоит пяти полков! И я бы попросил вас не выражать свои мысли так громко...
Штабс-капитан тряхнул головой и всё же двинулся в сторону пехотного полка.
― Поручик, ― сказал он ― я понимаю ваши опасения, но согласитесь, предупредить нерадивого офицера ― наш долг. Не волнуйтесь, я не собираюсь распространяться о бдительности или раскрывать какие-нибудь тайны. Но предупредить об опасности я должен. Обязан.
Я посмотрел ему вслед и крикнул:
― Господин штабс-капитан, со своими солдатами вам нужно проводить больше времени!
Он не ответил, только махнул рукой и вскоре скрылся за поворотом. Я стоял на дороге, пока не подошёл наш обоз.
На ночь остановились возле реки. Пехотный полк переправился через реку по старинному подвесному мосту, а я приказал своей роте готовиться на ночлег по эту сторону. Мост был очень древним. Вернее не сам мост, состоящий из толстенных канатов и набранных деревянных брусьев, а быки, поддерживающие его. Они были толсты и выщерблены временем. Хотя, осмотрев их более тщательно, я заметил, что над разрушением этих изваяний трудилось не только время. В одной трещине даже остались капли свинца. Скорее всего, ударила картечина и, расплавившись, забрызгала камень. Значит тут уже были бои. Такое открытие меня не особенно напугало, но я лишний раз порадовался, что мы не перешли на другую сторону. До горцев всего один дневной переход, так что здесь вполне могут оказаться их передовые отряды.
В лагере поставили палатки, а мне и штабс-капитану натянули два больших полога-навеса и устроили большие лежанки. В общем, до утра можно было хорошенько отдохнуть.
Первым делом распределили вахты, причём я приказал поставить часовых не только вокруг лагеря, но и оставить небольшой отряд возле моста. Я провёл на ногах почти целые сутки и смертельно устал, но всё же лично проверил каждый пост и только после этого вернулся в лагерь ужинать. В полевой кухне весело трещали дрова и запах из котла разносился просто изумительный. Скорее всего, он только казался нам таким с голодухи, но это было не важно. Все основательно заправились жирной наваристой кашей с мясом. Пища была очень питательная, но парочка новобранцев-гренадеров всё ещё воротила нос от каши. Нет, они её жрали, чавкали и облизывались, но как то без энтузиазма. А один из них долго клянчил у повара кость и, когда тот смилостивился и кость ему из котла достал, ушёл в кусты и принялся там грызть её с таким скрежетом, что у меня мурашки по спине побежали. Весёлые ребята, ничего не скажешь.
После ужина я подозвал старшин обоих снайперских взводов:
― Кенеил, Динель, что с новыми винтовками? Вы их хоть осмотрели? С новыми прицелами справитесь? Может снять стеклянные, оставить обычные, секторные прицелы? К ним-то вы привыкли, а тут, новое оружие, новые прицелы...
Кенеил покачал головой:
― Ничего, командир. Прицелы хорошие, приближают немного, прицел настраивается на разные дистанции... Думаю за полверсты можно будет бабочку с цветка сбить. Секторные, конечно, привычнее, но и со стеклянными справимся. Я вот о другом беспокоюсь, новые магазинные винтовки. Десять патронов это хорошо, да боюсь новички лупить будут в белый свет как в копеечку, все патроны переведут.
― Выдадим по тридцать выстрелов ― десять в магазине и двадцать в подсумке. Дальше как хотят, так и расходуют. Потом с голыми руками в бой пойдут. Вам, конечно, проще, вам на штурм не идти, в рукопашке не участвовать, но тоже понимать должны. С личным составом сегодня вечером проведите занятия по чистке винтовок и работе со стеклянными прицелами... Своих солдат распределите по дневным вахтам, потом доложите. Ну всё, свободны ребята. Позовите мне гренадеров.
Через пол минуты подбежали двое старшин гренадерских взводов.
― Звал, начальник?
― Звал. Насчёт ружей. Вам я игольчатые ружья показывал, вы знаете, что это за механизмы. Если вдруг я услышу, что кто-то из ваших клянчит в обозе новую иглу, вместо сломанной, лично вам в лоб её забью. Идите и поработайте со своими, чтобы к ружьям относились бережно. Это не капсюльные палки, с игольчатым ружьём можно до шести выстрелов в минуту делать. Работайте. Свободны.
После гренадеров ко мне неслышно подошли стрелковые старшины.
-Так... Вам ребята особое поручение. Ночные вахты полностью за вами, распределите своих по постам и по времени, спать придётся днём, когда будут дежурить снайпера. Эх... Перевооружили перед походом. С новыми винтовками разобрались? - старшины кивнули, - Вот и хорошо. Особо там своим расскажите, чтобы считали выстрелы и по возможности дозаряжали винтовки. Сейчас проверьте чистку и обслуживание винтовок и чтобы к ночи были готовы вахтенные.
К ночи подошли две гаубицы. Старший фейерверкер пришёл ко мне и показал свои бумаги. С удивлением и страхом поглядывая на меня и моих солдат, он попросил помочь ему переправить орудия на другой берег реки, к пехотному полку.
― Завтра переправим. ― сказал я ― Сейчас темно, задавим кого-нибудь. Завтра. Пока поступай со своими артиллеристами к нам на довольствие.
Гаубицы были старые, большие и громоздкие. Прицепленные к передкам они стояли в кустах, отливая сизыми отсветами на своих стальных боках. Страшная мощь таилась в длинных серых ящиках, упрятанных в передки. Больше всего меня поразило, что орудия тащили вручную - от передков тянулись длинные ременные лямки, которые артиллеристы накидывали на плечи. Двадцать два солдата на орудие. Заряжающие наводчики, наблюдатели, корректировщики, подносчики ― все впрягались в лямки и надрывая силы тянули смертоносные конструкции. У меня промелькнула мысль о том, что неплохо было бы как-то договориться с полковником, забрать у него одну гаубицу. Или обе... Или задержать артиллеристов на этом берегу, пока пехота не оторвётся от нас на большое расстояние, а потом поставить их перед фактом и присоединить к своему подразделению... В конце концов у империи своя война а у меня своя. Как иностранный наёмник я не могу быть предан трибуналу за измену. Самое страшное, что мне могут сделать, это выгнать за пределы империи или разжаловать за нарушение приказа. А я в ответ всегда могу плюнуть и убраться домой, в Аренор, где продолжу работу в кузнице своего отца... Или закончу, наконец, учёбу в Обсерватории...
Уже ночью, при свете фонаря я лежал под навесом и в который раз рассматривал паршивую карту перевала и окрестностей. Ничего на ней не было. Эта горная река с отвесными скалистыми берегами была обозначена ручейком, а на месте моста был нарисован брод. Река была не подписана. Она впадала в реку Эфид почти под прямым углом. Разрезала холмы, пересекала широкую плоскую долину, а в её устье были нарисованы какие-то невнятные квадратики и стояла надпись: 'разв.', ещё один квадратик с такой же подписью стоял возле дороги, на половине пути от моста до предгорий. Река Эфид, судя по карте текла как раз с перевала и была нарисована втрое шире нашей речки.
Я смотрел на карту и думал, что я что-то пропустил. Что-то я вижу, но не могу понять смысла. Немудрено, после такого перехода. Я ещё какое-то время сражался со сном, но вскоре позорно капитулировал, уткнулся лицом в подушку и уснул.
Разбудила меня какая-то возня. Я отклеился от подушки и поднял голову. Передо мной стоял стрелковый старшина Разин.
― Что тебе надо? ― хрипло спросил я и стал подниматься.
― Эти двое салаг отличились.
― Что натворили?
― Пеха поймали. Тот в наш лагерь воровать пробирался, а они его поймали и прибили... И съели...
Я встал и натянул на себя сорочку.
― Идём. Покажешь мне место. Кто-нибудь это видел?
― Наши видели. Один из стрелков. Ришар из новеньких, его как раз на мост поставили дежурить. Он их засёк да дружку своему рассказал. А тот оказался пугливый и сразу ко мне прибежал, ну а я к вам...
― Сейчас разберёмся... А из пехоты кто-нибудь мог видеть?
― Навряд ли. Наши стрелки в темноте видят как кошки... Хотя они и так... Один пех пришёл, никого с ним не было.
― И то хорошо...
Двое гренадеров стояли как побитые собаки. Им, похоже, уже хорошо накостыляли, но для таких бугаёв побои как щекотка. Стояли ссутулившись, руки почти до земли болтаются. Я уже решил, что дело это нужно как-то замять, а гренадеров выпороть, но хода делу не давать. Они так ещё лучше воевать будут.
― Ну что орлы? - рявкнул я у них над головами ― Отличились? Каждому по двести плетей! Да ещё у нас артиллеристы надрываются со своими орудиями. Завтра вы их будете переть. Лично буду каждый час проверять, попробуйте мне только халтурить!
Гренадеры стояли ещё не веря в свою удачу. Они только оторвали свои маленькие глазки от кончиков собственных сапог. Ну ещё бы. В любом другом подразделении их бы пропустили через строй шпицрутенов, а потом вздёрнули посушиться на дереве.
― Где пехотинец? ―я повернулся к старшине и тот показал на кусок брезента в яме.
Я взял у одного из солдат винтовку и поддел штыком край брезента. Под ним оказалась нога в высоком сапоге, дальше было кровавое месиво. Похоже они тесаком снесли пехотинцу голову, а потом жрали его как звери с двух сторон. Я крикнул старшине и тот принёс фонарь.
Подмётка сапога была сбита, но подковки были первые и не сношенные. Новые сапоги, всего один переход выдержали. Значит, скорее всего этот пехотинец тоже был салагой. Новобранец. И значит, его толком в полку не знали и не запомнили. Я разогнулся.
― Тело убрать. Скинуть в реку и проследить, чтобы оно не застряло где-нибудь в камнях поблизости. Здесь всё почистить, на месте убийства разжечь большой костёр. Выжечь до земли! Чтобы ни одного следа не осталось! Слышали? Ни одного! На работы определить этих двоих. До утра чтобы было всё сделано. Утром всыпать им по двести плетей каждому и на орудия. Пускай лямку потянут.
Старшина почесал в затылке
― Может сжечь его? Как бы правда в реке не застрял на видном месте...
― Вони будет много. В реку.
Я вернулся к себе под навес и лёг на лежанку. Думал, что все эти ночные события не дадут мне сомкнуть глаз до утра, но даже сам не заметил, как уснул. Только что смотрел на звёздное небо, моргнул один раз и уже в глаза мне светит лучик солнца, выбирающегося из-за горизонта.
* * *
Лагерь тоже поднимался. Ходили мутные от недосыпа вахтенные, продирали глаза выспавшиеся. Над полевой кухней вился дымок и наш повар уже готовил завтрак. Двое ночных разбойников бегом, наперегонки таскали то воду, то дрова, не успел я оглянуться, а они уже вдвоём меняли у фуры тяжеленное колесо. Старались изо всех сил. Один даже язык высунул от усердия. Я поймал его за шкирку и встряхнул.
― Помело подбери, споткнёшься.
Тот всосал язык и посмотрел на меня крошечными, по-собачьи преданными глазками.
Ещё до завтрака я отозвал штабс-капитана в сторону и рассказал ему о ночном происшествии. Тот перепугался и стал требовать немедленного трибунала, но я его быстро угомонил и намекнул, что с таким народом, как мои солдаты, слабость или страх лучше не проявлять. Тот перепугался ещё больше.
― Поручик! ― шёпотом говорил он, вцепившись мне в китель ― Это же звери! Они же и нас так же могут!
― Во-первых, ― так же шёпотом отвечал я, ― они не звери. Они солдаты. Нужно сказать, что солдаты гораздо лучшие, чем те пехотинцы, которых вам довелось лицезреть. Во-вторых, они теперь за меня готовы жизнь отдать и если вы прекратите трястись и вообще выставлять свои слабости на показ, то за вас тоже. Потому что вы такой же, как я. Прекратите ныть и соберитесь. Да, у нас не пансион благородных девиц и здесь не поле для игры в крикет. Здесь война, а на войне убивают. И вообще, все средства хороши.
Не знаю, убедил я его или нет, но вёл он себя дальше очень толково. Покрикивал на солдат свысока, но приказы отдавал чёткие и грамотные. Зуботычины раздавал только по делу. Понравился он мне, да и солдаты его зауважали.
Наконец протрубили поход и наш обоз приступил к переправе. Всё прошло гладко, только немного повозились с гаубицами. Солнце только начинало припекать, на траве ещё висели крупные капли росы. До вечера была уйма времени, а значит можно было радоваться жизни. Пехотный полк ушёл ещё затемно и, скорее всего, сильно оторвался от нас, но мы рассчитывали догнать его к полуденному биваку. Я выслал вперёд и в стороны патрули и был совершенно спокоен. Всё складывалось как нельзя лучше. Одна мысль терзала меня. Я что-то пропустил на карте, но что именно, никак не мог понять.
Пехоту наша рота догнала как раз к полуденному привалу. Об этом рассказала группа наблюдателей, пущенная мной вдоль дороги. Чтобы не подходить близко к полку, наша рота тут же остановилась на привел. Он был недолог, немного пожевали сухари и двинулись дальше.
Дорога неожиданно повернула вправо и я увидел как она спускается в долину прямо к высокому холму, обтекает его справа и теряется в зарослях. До холма было очень далеко, дорога была почти прямая и змейка пехотного полка была на ней как на ладони. Вон та точка ― полковник на своей телеге. Вон та группа солдат следом за ним, видимо взвод охранения. Потом довольно большой промежуток и дальше уже сплошной массой движутся солдаты. Поднимают пыль. Странно они идут. Обычно в таких случаях вперёд высылают разведчиков. Как слепой выставляет перед собой руки, бредя в своей вечной тьме, войсковые колонны протягивают вперёд авангард. А тут командир совсем не маленького подразделения ― полка ― разъезжает впереди, как ни в чём не бывало.
Небо только что было чистое-чистое, но вдруг на нём появилось маленькое пушистое облачко, рядом с ним показались ещё три-четыре таких же лёгких, быстро тающих комочка дыма. Они уже растаяли, когда до нас долетели далёкие мягкие хлопки. Вот снова появились эти облачка. Появились как раз над телегой полковника. Я повернулся к штабс-капитану и сказал.
― Видите. Запишите время. Потом у нас могут спросить, когда погиб 246-й пехотный полк. ― и повернувшись к старшине крикнул ― Оружие к бою! Бегом! За мной!!!
Рота преобразилась в мгновении ока. К ружьям и винтовкам примкнули штыки. Гренадеры втянули языки и их маленькие глазки стали разгораться красным огнём в предвкушении драки. На бегу они поджигали фитили и передавали огонёк по цепочке. Вскоре оба взвода гренадеров ― мой и новобранцев оставлял за собой тоненькие полоски дыма ― этими фитилями они будут поджигать гранаты. Снайперы на бегу затягивали потуже платки на головах, пряча под ними свои большие уши. Срывали пучки травы и ветки и тут же напихивали их в каждую петельку одежды. Пригнувшись, стелясь над землей, бежали стрелки, порой помогая себе руками. Их тяжёлые винтовки были так ловко притянуты к спинам ремешками, что совершенно не болтались и могли быть выхвачены почти моментально. Я не повёл свою роту по дороге. Почти сразу мы свернули с дороги вправо, в холмы и помчались между камней, рощиц, продираясь сквозь кустарник. Я скакал рысью, за мной слышался топот штабс-капитана. Тот не отставал, хотя и регулярно останавливался, чтобы подтянуть отстающих. Опасность была велика. Можно было запросто нарваться на укрепления, наскочить на батарею или разъезд. Но и шанс, что за расстрелом целого полка горцы не заметят наш марш-бросок, был тоже очень велик.
Тем временем полк шагал по дороге, осыпаемый шрапнелью. Солдаты падали, кто молча, кто со стоном, кто с дикими криками. Строй сохранялся, а солдаты, побелевшие от страха, как на учениях не опуская ружей, маршировали по дороге. Рядом с ними шагали офицеры, обнажив сабли. Они ждали команды полковника, но тот ехал в своей телеге далеко впереди. Шрапнель взрывалась у него над головой и он это прекрасно видел, но молчал. Маленькие пушистые облачка уже не успевали таять, их относило в нашу сторону и мы чувствовали запах пороха. Там, всего в половине версты от нас погибал целый полк. Погибал с честью. Но нам не нужна была гибель с честью, нам нужен был результат, перевал, победа.
Я скакал далеко впереди. Это было глупо, это было рискованно, это было просто недопустимо. Но другого варианта не было. Гренадеры сильно отставали, штабс-капитан подгонял их, но это не очень-то помогало. Я скакал, оглядывал местность и считал гряды, которые мы форсировали. Теоретически, вскоре должна появится большая скала ― первый отрог водораздела и там, теоретически, можно было бы до ночи переждать. А ночью подтаскивать орудия. Скоро я остался один и уже не слышал топота за спиной. Вот впереди замаячили скалы и я повернул назад. Вскоре мне встретился штабс-капитан, раздающий зуботычины валящимся с ног гренадерам и стрелкам. Снайпера выглядели немногим лучше. Я развернулся и гаркнул:
― Команды 'отдых' не было! Встать мерзавцы! Бегом! За мной!!!
Вновь побежали снайперы, за ними стрелки и в хвосте, едва не волоча по земле языки, с давно погасшими глазами, залитыми потом, шатаясь, бежали гренадеры.
Когда рота подтянулась наконец к отрогу, все солдаты попадали на землю. Я встряхнул старшину, который тоже не прочь был поваляться часок-другой, и приказал готовить бивак, тщательно замаскировать его и не расползаться по окрестностям.
Вдвоём со штабс-капитаном мы поднялись на первый отрог. Карта и развернувшаяся перед нами территория отличались как небо и земля. Рельеф на карте был передан криво, высоты расположены совершенно в ином порядке. Только небольшая подковообразная гряда с абсолютно отвесными склонами была нарисована правильно и на месте. только теперь я понял, что меня насторожило на карте, вот что я заметил краем глаза, но не осознал! Нарисован этот массив была так верно и точно, даже с основными высотами, что это даже контрастировало с абсолютно невнятной основной площадью. Видимо, что-то заинтересовало картографов именно в этом массиве, раз они так старательно вычертили его. С точки зрения обороны он был абсолютно бесполезным. Широкая дуга скал создавала небольшое плато, открытое в сторону перевала. С нашей стороны оно было абсолютно неприступно, высоты же были вовсе не доминирующими над местностью, даже с нашей горки была видна часть плато между отрогами. Ни батарей, направленных на дорогу на нём не создашь, ни толковый наблюдательный пункт не расположишь. Если бы плато открывалось в нашу сторону, на нём можно было бы разместить пушки и покрывать всю дорогу на подступах. Если бы! На деле, это совершенно бесполезная горка. Может там вода есть? Но это вовсе не важно стратегически в долине реки, где в изобилии встречаются ручейки и речушки. И всё же, почему этот массив заслужил такого пристального внимания? Так мы рассуждали, когда снизу прибежал снайпер из новеньких и доложил, что бивак замаскирован, гренадеры приступили к подготовке укрытий для орудий.
Гаубицы остались на развилке, от которой мы начали марш-бросок и начнут движение только с наступлением полной темноты, такие туши металла очень трудно переправить незамеченными даже ночью, днём же их гарантированно засекут. Поэтому необходимо было дождаться ночи и транспортировать их сюда, под скалу, в скале вырубить небольшую пещерку и припрятать в ней орудия. Когда я поделился своими мыслями со штабс-капитаном, тот хмыкнул и посмотрел на меня с таким явным недоверием, что я махнул рукой. Лучше пусть сам посмотрит.
Из под горы доносилась возня, приглушённая ругань и стук, это гренадеры рыли пещеру в скале. Когда мы спустились, уже была готова выемка в два аршина глубиной и на полный профиль орудия. Штабс-капитан вытаращил глаза, глядя, как гренадеры, только им ведомым чутьём угадывают трещины в скале, расшатывают невидимые блоки породы, голыми руками вытаскивают большие куски камня и относят в сторону. Бивак кипел как улей. Снайпера готовили ужин - только у них получалось так разжечь костёр, что даже воздух над ним не дрожал. Стрелки рубили дрова. Штабс-капитан подёргал меня за рукав, он всё не мог оторваться от работы гренадеров. Те натолкнулись на плотную жилу и сейчас на своём наречии, больше похожем на хрюканье обсуждали, как её одолеть. В тёмной пещере, вымазанные каменной пылью, они совсем перестали походить на людей. Из темноты раздавались их голоса, да иногда красными огоньками вспыхивали маленькие глазки. В конце концов один из них выскочил и начал, размахивая руками, отгонять всех от пещеры. Внутри вдруг что-то вспыхнуло, послышался хлопок и большой кусок скалы вывалился из прохода. Выскочившие за ним гренадеры подхватили его и быстро утащили под деревья. Я такие вещи видел уже не раз, поэтому не очень впечатлился. Меня занимал подковообразный массивчик и до темноты я хотел ещё раз рассмотреть его. Старина Кенеил из моих снайперов крутился поблизости и я решил взять его с собой.
Покопавшись в сумке я достал подзорную трубу и снова стал подниматься. На этот раз я не ограничился тем выступом скалы, откуда мы осматривали окрестности, а решил подняться на вершину. Подъём оказался гораздо труднее, чем я предполагал. Копыта разъезжались по дёрну, едва держащемуся на каменной крошке, постоянно осыпались каменные обломки и я предвкушал, как здорово мне будет спускаться.
Вот наконец и вершина. Красивая площадка с мягкой травой и одиноким, искривлённым ветрами и возрастом деревом. Я улёгся в траву на бок и стал тщательно рассматривать дорогу и окрестности. Первое, что я увидел, был 246-й полк. Я думал, что шрапнель не оставила от него камня на камне, но оказалось, что большая часть солдат всё же прорвалась в мёртвую зону батареи. Полк изрядно поредел, но всё же оставлял собой солидную силу. Самое главное, что пехота переходила к позиционной войне. Спешно сооружались укрепления полевого профиля и накатывались из тонких брёвен лёгкие козырьки от шрапнели. Теперь в районе перевала будет хоть и хилая, но своя линия обороны. Это приятно. Горцы теперь с полка глаз не спустят, будут гвоздить его артиллерией, а в промежутках между артиллерийскими забавами штурмовать. Очень приятно! Я переменил положение и стал рассматривать Подкову, так я назвал и подписал на карте заинтересовавший меня массив. У его подножья я рассмотрел небольшой холмик, за которым угадывались то ли палатки, то ли сараи. Солнце уже светило от горизонта, везде пролегли длинные тёмные тени и толком рассмотреть что это такое, у меня не получалось. Пришлось подозвать Кенеила. Тот с готовностью подобрался поближе, мягко отстранил предложенную мной трубу и стал всматриваться вдаль.
― Вот та гора ― он показал на Подкову длинным холёным пальчиком, ― под ней в сторону дороги холм. На нём батарея лёгких горных пушек. Стволов восемь, они скорее всего и обстреляли пехов. Батарея стационарная, пушки стоят на закрытых позициях, все помещения для обслуги капитальные, каменные...
Вот, что мне примерещилось сараями ― полнопрофильные блиндажи. Здорово...
― Отлично ― сказал я вслух ― что видишь вон там, на небольшом плато, между отрогами?
― Не понятно ― виновато пожал плечами снайпер, ― там много натоптано, много травы погублено, горцы не любят землю, но что там, понять не могу. Скорее всего, прямо под скалой какое то военное поселение... А вот в сторону перевала с того плато идёт замаскированная тропа. ― он улыбнулся. ― Паршиво замаскированная! Она идёт какое то время рядом с дорогой, потом выходит на неё... Дорога идёт прямо, потом огибает два холма... Дальше видно плохо, но мне кажется, что дальше киекие-то строения и после них начинается подъём долины к небольшому понижению гребня Волчьего Хребта. Скорее всего как раз в том месте, где хребет разрезает река...
― От Подковы до перевала сколько будет?
― Вёрст десять... Может чуть больше.
― Как думаешь, наши гаубицы будут добивать с Подковы до перевала?
Кенеил задумался, потом неуверенно произнёс:
― Если по прямой, то дотянут, но вход в этот мешок... Скорее всего охраняется, так что прорваться будет тяжело, да и обратно...
― Хочешь сказать 'верная смерть'?
Кенеил улыбнулся:
― Командир, мы столько раз ей в глаза заглядывали, что уже не страшно.
Я отпустил Кенеила и тот устроился под деревом, пригнул к себе по привычке траву так, чтобы она прикрывала его и от ветра и от чужих взглядов, потом покопался в карманах и тихонько закурил трубку. Дымок появлялся на мгновение над его головой и тут же таял. Небо сначала стало светло-синим, потом на нём стали показываться звёзды и на землю спустились сумерки. Откуда-то из-за гор солнце освещало облака и они сверкали, как жемчуг на фоне потемневшего небосвода. Я поднялся на ноги.
― Пошли, старина, ― позвал я снайпера ― пора спускаться.
Кенеила я отправил вперёд, а сам измучился, пока спустился вниз.
Хитрые гренадеры выбили в скале не только укрытия для гаубиц, но и глубокую кишку-пещеру для себя. Я подошёл к жерлу этой норы. Изнутри доносились гогот, хрюканье и рыгание, причём запевал, похоже, мой старшина. Я попробовал протиснуться в проход, ободрал себе бок и разозлился. Подобрав большой кусок камня, я зашвырнул его внутрь. Из тьмы вылетел старшина и тут же получил оплеуху. Я схватил его за лацканы кителя и хорошенько потряс, рыча прямо в ухо:
― Какого чёрта?! Что за балаган?!
Старшина болтался как тряпичная кукла, хрипел и пучил глаза. Когда я спустил пар и вернул его на землю, он потёр длинной волосатой рукой шею и пробормотал:
― Виноват, командир... Давно дома не были...
Я тихо ответил:
― Не причина. Нору зарыть. Тебе выговор перед строем. Завтра на построении, при всей роте. Сейчас собирай своих гавриков и чтобы к утру гаубицы были в укрытиях. Всё ясно? ― старшина мотнул головой, разглядывая свой сапог. ― Подвёл ты меня. Крепко подвёл. Нас вот-вот горцы начнут на кусочки резать, а ты среди новобранцев дисциплину уничтожаешь на корню. Всё, вперёд. Спать будете днём.
Старшина молча, через правое плечо, развернулся и пошёл в нору. Через десять минут жерло норы было замуровано, а гренадеры отправились к орудиям, сопровождаемые сочувствующими взглядами стрелков и презрительными снайперов. Мне стало грустно и я пошёл под скалу, раскатал покрывало, отогнал полезших помогать стрелков и сам, кое-как натянул полог. Лежал и думал, что всю мою роту ничего толком не объединяет. Только мифическая и ничего не значащая присяга.
Стрелки, которые рождены для охоты и убийств. При этом нюхают какие-то листья и коренья, дуреют с них и начинают орать. В баню силой не затащишь, но если кто-нибудь назовёт их 'вонючками', обижаются страшно и лезут в драку.
Спесивые снайперы, которые придумывают себе прозвища в превосходной степени и считают себя самыми умными, талантливыми, красивыми. Заставить снайпера снять его попугайский наряд и одеть зелёную робу ― труд достойный Древних Строителей. Каждый новобранец задирает нос к небу и в первый же день старается каждому объяснить, будто его род древнейший, насчитывает тысячелетнюю историю, сам он бессмертный и всемогущий. А потом пытается попробовать на офицерах свои 'гипнотические способности потомственного владыки гор и лесов', чтобы не подметать плац...
Гренадеры и вовсе разгильдяи. Командование смотрит на них как на животных, что немудрено, с их-то повадками. Излюбленная забава любого гренадера, поймать снайпера, скрутить ему руки, а потом энергично выдохнуть тому в нос. Изо рта у них воняет такой помойкой, что чистюли-снайперы порой даже в обморок падают... Гренадеру только дай, что-нибудь испортить, сломать, растоптать, искалечить... Но только продукты чужого труда! Как они при всей своей злобной натуре находят общий язык с природой, ходят не ломая веток, не топча травы, остаётся загадкой. Да и в горном деле нет им равных.
Я очнулся от своих мыслей и посмотрел на подошедшего ко мне штабс-капитана. Показал ему на край покрывала и махнул рукой:
― Если хотите со мной говорить ― ложитесь.
Штабс-капитан подогнул ноги и улёгся, а я достал карту и повернул фонарик. Тыкая пальцем в невнятные каракули, я долго и путано объяснял ему свои планы, показывал примерные сектора обстрела, возможную дислокацию войск противника и прочие вещи, которые мне самому казались в этот момент далёкими и несущественными. Наконец я устал, свернул карту, потушил фонарь и перевернулся на спину, задрав ноги кверху. Мы долго молчали, наконец штабс-капитан заговорил:
― Поручик, я не знал, что вы так сильно переживаете за своих солдат. Наверное, я действительно плохой командир. Я до сих пор не могу запомнить солдат в лицо, не могу запомнить их имена, интересы... А вы с каждым находите общий язык. Вы скажете, что это приходит с опытом? Но что поделать, если я только к концу третьего курса смог запомнить своих сокурсников, преподавателей? У меня отвратительная память на лица и хорошего командира из меня не получится...
Я повернулся в его сторону.
― Господин штабс-капитан, окажите мне одну услугу...
― Ох, полноте! ― он махнул рукой ― не называйте меня этим званием! Я его ещё не заслужил... А услугу я окажу вам охотно!
― Но я ведь не знаю вашего имени, при первой встрече вы назвали только фамилию.
― У меня нет фамилии. ― штабс-капитан смущённо опустил голову ― У меня есть только имя... Я ведь сирота. Даже в обсерватории я учился по королевскому сиротскому счёту.
Он неожиданно привстал на локте и посмотрел на меня.
― А почему вы до сих пор ходите в поручиках? Вы ведь намного старше меня... И на службе империи намного дольше.
― Известная история, её все наши перемывали последние полгода. ― я махнул рукой ― Я до капитана дослужился, а потом разжаловали в подпоручики. Дуэль.
― Дуэль? Из-за дамы сердца? ― в темноте забелела улыбка Корри ― Расскажите!
― Нет... ― Я замялся. Рассказывать о том, что дома, в Ареноре, у меня есть невеста, мне совсем не хотелось, поэтому я решил ограничится официальной версией. ― Всё гораздо проще и приземлённее. Примерно год назад я прибыл с двумя взводами в Гатесэбен ― городишко на берегу моря в устье Эфида. Строен горцами почти тысячу лет назад. Потом горцев оттуда прогнали и теперь используют как имперский порт. Ну вот, я сразу по прибытии отправился к интенданту. Этот жирный боров сидел посреди казармы и жрал кашу с мясом, а вдоль коек стояли две роты материального обеспечения, обозники, и смотрели на него. Он, оказывается в качестве наказания лишал своих солдат обедов, ужинов, а сам садился вот этак и жрал у них на глазах. Весь этот спектакль назывался 'воспитанием дисциплины'... Я отрапортовал, отдал свои бумаги и попросил зачислить меня и мою роту на довольствие. Тот глянул на меня, смахнул бумаги мне под ноги и прочавкал, что фуражир будет только вечером, а пока я могу пойти в конюшню и пожевать сена...
Корри приподнялся и я видел, как его кулаки сжались. Он не перебивал меня, только недовольно сопел.
― Дальше всё было просто. Я одел ему на череп тарелку с кашей, отколотил подоспевших адъютантов. Тут прибежали ещё офицеры, а он сдуру завизжал, что требует немедленной сатисфакции... Для своего чина, он имел право требовать дуэли, минуя суд офицерской чести. Я позвал офицеров секундантами, мы вышли и тут же дуэлились. На улице толстяк уже поумерил свой пыл и хотел всё замять, но денег я не взял, а извиниться этой твари не хватило чести.
― В каком он был звании? ― тихо спросил Корри.
― Полковник... И чей-то родственник. Из наместничества...
― А на чём вы дрались? Неужели на саблях?
Я ухмыльнулся, посмотрел на свою саблю и покачал головой.
― Нет, что вы... Стрелялись на револьверах. Знаете, маленькие такие револьверчики, которыми вооружают пехотных командиров? Своё оружие я перед дуэлью сдал, а потом мне чудом удалось спасти фамильную саблю. Револьвер же отобрали до выяснения обстоятельств дуэли да так и не вернули. Довольствуюсь теперь вот этим. ― я достал из кобуры большой девятизарядный револьвер Штольна и кинул его Корри. Тот поймал и пощёлкал барабаном.
― Поруч... ― он запнулся ― Простите. Я ведь не знаю, как вас зовут. А звание ничего не значит... Кстати, очень неплохой револьвер и в отличном состоянии ― добавил Корри, возвращая мне оружие.
― Да, неплохой... И барабан большой... Зовите меня Виктор.
― Хорошо... Какое странное имя. Вроде очень древнее? ― Я молчал и Корри вынужден был продолжать.― А как вы стрелялись?
― С барьерами. До четырёх выстрелов с тридцати до десяти аршин без сигнала. Я считался лицом оскорблённым, а он старше по званию и вроде никто не должен стрелять первым... Порешили на стрельбе без сигнала. Полковник, видя, что револьвер я держу в левой руке осмелел и напоследок нервно выкрикнул, что попадёт в такую тушу как я даже ночью с завязанными глазами. А я не стал ждать сближения и прострелил ему голову, как только секундант крикнул: 'Стреляйтесь!'. Что было после дуэли, думаю и рассказывать не стоит. Суд офицерской чести меня оправдал, но в дело вмешался военный трибунал и всё покатилось как по маслу. Разжаловали до рядового, потом за меня заступился генерал Тривел...
― Зелёновый?
―Да! ― я улыбнулся, услышав, что обычная оговорка генерала уже стала его кличкой, ― Зелёновый генерал Тривел заявил, что не потерпит такого надругательства над честью офицера. С меня ободрали капитанские погоны, дали тряпочки подпоручика и отправили в лагерь, воспитывать новобранцев, где вы меня и нашли. Погоны поручика я получил примерно за месяц до вашего появления... Вы мне лучше вот что скажите, за каким бесом нас кинули в мясорубку? У нас ведь нет ни единого шанса на успех! Ещё ни разу за всю историю мира, полк и две роты не могли захватить целое государство. Перевал ерунда. Там не больше полка народу. Да, укреплён, да, хорошо пристреленные крепостные пушки, и всё же взять его можно. Но что за ним? За ним чужая земля, мир высокогорных плато. Воздуха там мало, тепла вовсе не найдёшь, а за каждым камнем по пять сотен горцев с фузеями да штуцерами. Какой смысл нам сейчас захватывать перевал, если через три дня горцы подтянут войска и без особых хлопот сбросят нас вниз, растопчут и смешают с грязью. Полномасштабное наступление хотят изобразить? Отвлечь внимание горцев от спуска?
― Да спуск уже давным-давно никого не беспокоит. Мне говорили, что имперские гаубицы давно гвоздят по спуску и горцам на шахтах ждать помощи сверху бесполезно. Их сомнут. Это вопрос пары месяцев... ― Корри замолчал и принялся нервно копаться в карманах, наконец продолжил ― Я не могу ничего утаивать. Нет, нас кинули не на убой. На убой идёт тот полк. Как мне объяснили, это сброд. Убийцы, бандиты и прочие преступники. Их вытащили из тюрем и с каторги, обрядили в форму и предложили выбор ― виселица немедленно или бой с какой-то вероятностью выжить. У меня был приказ... Отдать письмо... Маленький пакет. Опечатан красным сургучом. Отдать я вам его должен через шесть дней по его получении, а до того срока я и заикаться не должен... Я уже нарушил часть приказа и собираюсь нарушить вторую часть. ― он достал из внутреннего кармана маленький пакетик и протянул мне. В слабом свете костра я разглядел пять крошечных красных печатей.
― Возьмите, возможно там ответы на ваши вопросы. ― добавил он.
Я повертел пакетик в руках и вернул его Корри.
― Простите... Я не могу его взять. Вы поступили очень смело, вы предложили мне огромную услугу, но я не могу ей воспользоваться. Не имею права. Не хочу... Простите меня и возьмите пакет обратно. Пусть он будет у вас до назначенного срока.
Корри понурился, взял пакет и спрятал его за пазуху. Затем вскинул голову.
― Вы хотели попросить меня об услуге, но мы за разговором ушли от темы. О чём вы хотели просить меня?
― Ах да... Я хотел сбегать к гренадерам... Ну, всякое бывает, эти гаубицы единственная наша надежда. Да и обоз с полевой кухней нужно подогнать. К тому же нам с вами нужно будет хорошо забронироваться перед нападением на перевал, а наши кирасы остались в обозе... Ну, вы меня понимаете? Я хотел просить вас взять на себя руководство этим лагерем, пока я сбегаю к обозу...
Корри наверняка понял мою шитую белыми нитками хитрость. Но не подал виду.
― Конечно! Это большая честь для меня! До этого я... Мне довелось только командовать пехотой... Спасибо вам, Виктор!
― Тогда я отправляюсь немедленно.
Я вскочил на ноги и подошёл к костру, вокруг которого кружком сидели стрелки. Я высмотрел одного из них.
― Разин! Иди сюда. Сейчас берёшь двоих новичков ― Ришара и Радова, пойдёшь вниз, к пехам. В визуальный контакт не вступать, ни к кому не цепляться, не геройствовать. Посмотришь чем пехи дышат, сколько их осталось, какая оборона, имеется ли контакт с противником. Заодно присмотришься к этим двум. Есть у меня подозрение, что ребята толковые. В общем, действуй. Старшина Шаргур даст тебе пожевать в дорогу, скажешь, что я приказал.
Стрелок кивнул, рявкнул новобранцам, сбегал к старшине и тут же бесшумно исчез в темноте между деревьями. Я посмотрел им вслед, пожал руку Корри, которую тот протянул мне и поскакал в темноту, за гренадерами ушедшими три часа назад к орудиям.
Ночь уже вступила в свои права, тёплая, безлунная. Я скакал той же дорогой, которой мы прибыли к скале. Мелькали кусты, камни, деревья, осыпи. Наконец справа замаячила светлая полоска. Дорога, по которой двигался полк. Дорога снова скрылась за холмиками и я сбавил аллюр. Где-то впереди должны быть гренадеры и я боялся их проскочить, а того хуже, допустить, чтобы они меня заметили первыми. Потому что наверняка не сразу узнают в темноте и могут обстрелять. Я перешёл на лёгкую рысь и стал прислушиваться. Вскоре справа снова замаячила дорога и на ней я увидел какие-то слабые огоньки. Я остановился и стал всматриваться. Огоньки гасли, но вспыхивали вновь. Там, за кустами, на дороге лежали мёртвые пехотинцы, расстрелянные сегодня днём. Страшная догадка стала терзать мои мысли. Гренадеры не устояли от соблазна, наплевали на приказ и теперь ходят среди покойников, собирают пожитки, а может и подкрепляются...
Я тихонько начал приближаться к дороге. Полная тишина накрыла землю, даже звёзды стали скрываться за низкими наползающими облаками. Где-то впереди вспыхивали и гасли огоньки, видимо гренадеры подсвечивали себе фитилями. Впереди показался овраг, тёмный как склеп, но по его дну шла едва заметная тропинка, по которой можно было идти относительно тихо. Я шёл всё дальше и дальше, вот уже стал различим толстый белый верстовой столб. И вдруг я остановился. Это были не гренадеры. И мне почему-то совсем расхотелось выяснять, что же происходит сейчас на дороге. Свет исходил от покойников. От убитых солдат. Я видел, как труп пехотинца отделился от земли и стал подниматься в воздух, на нём загорались светящиеся язычки, которые крутились гонялись друг за другом, поднимались выше и таяли в воздухе. Труп развернулся как стрелка компаса и с глухим стуком упал на пыльную дорогу. Из-за деревьев раздавался стон. Видимо какой-то раненый пехотинец в бреду мучился от боли. Но вот его стон прервался хрипом и бульканьем. Ещё один труп на видимом участке дороге взмыл окружённый светящимися язычками и я заметил, что меня от страха начинает колотить, а китель прилип к спине от пота. Я сделал шаг назад, потом второй, третий, развернулся и медленно, боясь хрустнуть веточкой или зашуршать листиком, непрерывно оглядываясь, стал подниматься вверх по оврагу. Выбравшись, я помчался во весь опор от проклятого места, заблудился, снова нашёл направление и только покрыв большое расстояние, перевёл дух
Наконец я добрался до того места, откуда мы начали свой марш-бросок. Дальше, за поворотом была развилка. От главной дороги отходила тропа ведущая к тем самым развалинам в устье безымянной речушки, отмеченным на карте. А ещё дальше по главной дороге были развалины древнего храма или капища. Днём мы их толком не заметили, но теперь стрельчатые контрфорсы, зубцы на стенах, полуразрушенные демоны на углах здания чётко вырисовывались на фоне только что поднявшейся над горизонтом луны и навевали суеверный ужас. Я не знал, куда мне деваться. Стоял один посреди дороги и вздрагивал всем телом от каждого шороха. Я вернулся назад, до поворота, увидел огоньки на дороге и снова ледяная волна пробежала по моей спине. Только сейчас я вспомнил про оружие, достал револьвер, взялся за эфес сабли и почувствовал себя чуточку бодрее. Из сумки была извлечена фляжка с водкой и после пары энергичных глотков дрожь в ногах стала отступать. Когда липкий страх ушёл на задний план, я стал думать, что мне делать дальше. Самое главное, были здесь гренадеры или я их обогнал. Для этого нужно осмотреть дорогу и подступы, найти днёвку обозников и артиллеристов. Итак, первая цель ― поворот и окрестности, вторая ― поляна за поворотом, третья ― развалины.
Луна уже оторвалась от горизонта и слабым мертвенным светом освещала дорогу. На ней было много следов, но глубоких борозд от окованных железом колёс тяжёлых гаубиц и передков я не обнаружил. Ни на повороте, ни на обочинах дороги не было никаких следов. Я двинулся дальше и осмотрел поляну, не найдя ничего и там. Наконец я подошёл к развалинам и почувствовал запах дыма. Подойдя ближе, я увидел, что развалины изнутри подсвечены слабым светом маленького костра. Напуганный своим ночным путешествием и всеми теми ужасами, которые мне встретились на пути, я боялся подойти вплотную к развалинам и заглянуть внутрь. Стоял на дороге, сжав в одной руке саблю, а в другой револьвер и смотрел на серые стены увитые лианками. Вдруг сзади послышался шум. Кто-то тихо шёл через кусты. Я отступил с освещённой луной дороги в тень деревьев и поднял револьвер. Шорохи приближались и вот, наконец, на дороге показались какие-то фигуры. Взяв на мушку идущего впереди, я ждал их приближения и чувствовал, как снова наползает страх, как револьвер предательски подрагивает в руке. Из лесу показывались всё новые и новые фигуры, но тут я услышал знакомое похрюкивание, рыки и матерщину. Словно огромный груз упал с моих плеч, я со звоном отправил саблю в ножны и вышел на дорогу. Старшина увидел мой силуэт и радостно хохотнул. Другие гренадеры, тоже заулыбались, и я видел, как они тушат свои фитили.
Старшина рысцой подбежал ко мне и бодро козырнул улыбаясь своей неотразимой улыбкой. Я хлопнул его по плечу и тот, неожиданно встал на цыпочки и крепко обнял меня. Потом смутился, вытянулся во фрунт, переступил с ноги на ногу и виновато уставился себе на сапоги.
― Командир... Мы знали, что ты нас не бросишь. Спасибо, командир...
― Ладно, старина, ― я потрепал его по плечу, ― хорошо, что я вас встретил. Нужно найти обоз и в путь. До утра не так много времени, а утром гаубицы должны быть в укрытиях.
Старшина вскинулся и снова заулыбался.
― Конечно, командир! Мы мигом! ― я показал ему на развалины, старшина шумно втянул носом воздух и рявкнул на своих солдат. Те тут же извлекли гранаты, в руках у них зашипели фитили и весь отряд стал приближаться к развалинам.
Огонь внутри уже погас. Старшина спрятался за камнем и рявкнул во всю глотку:
― В развалинах! Вылезай, а то плохо сделаем!
За стенами послышалась возня, потом слабый голос проговорил:
― Наши... Братцы... ― и вдруг завопил ― Братцы! Из развалин стали выскакивать наши солдаты и кинулись обниматься с гренадерами, которые орали и матерились громче обычного. Я вспомнил своё путешествие и решительно прекратил эту эйфорию.
― Где старший по обозу? Где фейерверкеры? Ко мне бегом! Что произошло? Какого чёрта вы делаете в этих развалинах? Где орудия?
Обозник и фейерверкеры заговорили разом, разом замолчали, снова открыли рты. Я треснул ближайшего кулаком в лоб и ткнул пальцем в обозника:
― Ты говори. Остальные молчать.
― Го... Господин поручик ― заикаясь начал тот вытягиваясь и пуча на меня глаза ― обоз в сохранности! В полной сохранности! Он за развалинами. Все фуры в отличном состоянии и готовы продолжать движение!
― Что тут произошло?! Какого чёрта вы делали в развалинах?