Жестокие гонения на старообрядцев, отрицавших каноны государственной религии в 17-18 веках, вызвали их ужасные самосожжения, массовые бунты и бегства в потаеннее края Урала, Сибири, Дона да Волги. Тысяч - тысяч были подвержены пыткам, казнены, заключены в остроги и сосланы.
Среди них явилось миру немало мощных фигур духовных руководителей и пастырей. Даже в конце 19 века блистали яркие личности, выходцы из волжского и донского казачества...
Дубовский посад на Волге близ Царицына издавна славился фруктовыми садами, мастеровыми, купцами да массой старообрядцев, молокан среди отчайных казаков - дубовчан. И враждовали, бились они между собой, а то и выходили за ворота с припасенной дубинкой или ножом за голенищем сапога. Всяко бывало.
В душе посадского парнишки Алексея Богатенкова и его сверстников запечатлевалось и такое. Но больше всего дружки его, глядя на разлившуюся Волгу, мечтали о плаваниях по широким рекам и бушующим морям - океанам, о диких джунглях Индии и прериях Америки.
Он же с босоногого детства, удивляя всех, бродил по полям, по погостам, восхищался огромным Дубовским монастырем над раздольной Волгой, не ведая о своей большой судьбе. Рожденный в Дубовке в 1853 году, получил юнец духовное имя Александр и изрядное образование.
Но даже в семинарии вздрагивал жутко во сне от картин гонений на земляков-старообрядцев, пресечения конной полицией на улицах шествий и песнопений с иконами и хоругвями да крестных ходов. Уже в юности отличался состраданием и доброжелательностью к простым людям, странникам и паломникам.
Его духовная карьера совпала со временем, когда в правительстве доживали свой век худосочные старцы, рьяно стоящие за драконовы меры и уничтожение раскола, отошедшего от устоев православия.
Вскоре нахлынули годы перемен, и староверы - богачи, купцы, заводчики, мещане - стали напористо вливаться в русло российской культуры и власти. Призывали забыть зловредную рознь и примириться с господствующей церковью. К тому же обильный рост старообрядчества в том же Поволжье и на вольном Дону, вынудил высокие власти издать указы, коими старая вера была признана юридически, что сильно расширяло ее возможности. Правда, пока на бумаге казенной.
...Чисто звонили колокола. Саратовский епископ Амвросий, поглаживая бороду, вел с молодым батюшкой беседу чинную:
"Знайте, что после столетних гонений не все старообрядцы сейчас рискуют открыться, а сила их весьма большая. Посему и направляем вас в Казань татарскую, разноверую, для служения дьяконом в староверческой церкви ради укрепления веры. Вот на пост Казанского городского головы старообрядцы избрали некого Романова, и даже Святейший Синод был бессилен против того выбора".
В многоязычной, в ярких красках, базарами шумной Казани волжанин быстро освоился. Вскоре избрали его председателем епархиального совета, он приобрел уважение мирян и благоволение начальства за истовое выполнение многотрудных обязанностей. Его знали в университете, на богословском факультете.
Хотя иноверцы - мусульмане, в халатах татарских, завидя его близ мечети в рясе и крестом на груди, отворачивались, а иные слали ему вслед проклятия. Однако смутить душу его было трудно.
В скором времени, удивив всех, он публикует научный труд "О таинствах: крещении и хиротонии, совершаемых у еретиков...", который выйдет в свет в Москве.
В делах праведных подоспел вишневый, в белоснежных садах, май 1883 года. Возрадовался в храме отец Александр с многочисленной паствой! "Господь услышал горячие молитвы наши! Вот высшие власти и даровали старообрядцам гражданские права да свободы. Дышать теперь сталолегче". И он, человек образованный и начитанный, (книгу страсть как любил!), энергично помогает казанским старообрядцам в их новых начинаниях: открытии иконописных мастерских, торговых лабазов, отправлении богослужения, похорон по своим обрядам.
Но многие еще дрожали, завидев дюжих полицейских, и не выпускали из рук полученных новеньких паспортов, равнявших их, наконец-то с прочими подданными Российской империи.
Однако гонения на старообрядцев еще не прекращались, чем во весь голос возмущался дьякон Богатенков, близко знавший их повседневное житие-бытие.
Он жалел волжанина - священника И. Люцернова, диссертацию которого Казанская духовная Академия жестко отвергла из-за неправославного учения его о церковной иерархии. Этот опальный церковнослужитель, отягощенный немощной женой, оравой детворы, неурядицами в приходе, махнул на все рукой - и перешел в староверие.
Богатенков слышал, что Люцернов, дабы не пропасть с голоду, скитается зимой-летом и совершает разные требы по всей Саратовской губернии, включая Дубовский посад и Царицынский уезд. Увы, только смерть положила предел его терзаниям. Это был один из трагических примеров борьбы исповеданий, происходивших на глазах отца Александра.
Ревностная служба Богатенкова в Казани великой привлекла пристальное внимание московского архиепископа Саватия. В 1891 году решили отца Александра перевести в Москву златоглавую, в Покровский храм.
Булыжные мостовые Казани проседали под тяжестью тысячных толп, то старообрядцы поспешали прощаться с ним и пожелать всяческих благ. Признательные прихожане одарили его изумительной иконой Казанской богородицы, а духовенство - иконой Христа Спасителя.
Тяжко было расставаться ему с полюбившейся Казанью, сияющей золотыми куполами церквей и душами прекрасных и преданных друзей!
В Москве о нем, толковом священнослужителе храма Покровского, пошла добрая молва по церквам да подворьям. Докатилась она и до нового архиепископа Московского Иоанна: "Зело умен!".
И стал скромный дьячок личным секретарем Иоанна и членом Московского епархиального совета. С опаской отец Алексей переступил порог славной епархии и приступил к малознаемой и ответственной должности: а вдруг не получиться - позора не обберешься.
Летели годы быстрокрылые, словно стрижи над церковью. Богатенков сумел стать деятельным и ближайшим помощником мудрого Иоанна в его бесчисленных хлопотах со старообрядцами. Да и объединяла их теплота волго-донского землячества.
Ведь оказывается, Иоанн, а в миру Иустин Картушин, происходил из донских казаков хуторка Попкова близ станицы Островской Усть-Медведицкого округа. Нёс службу монахом в старообрядческом монастыре около станицы Пятиизбянской на Дону, переполненной казаками-староверами. Чрезвычайно одаренный человек, он пылал любовью к книге-учительнице, собирал годами редкостную библиотеку.
А это еще больше сближало их с Богатенковым, в котором огонек книголюба - библиофила к старопечатным книгам и нетленным рукописям только разгорался.
Степенный Иоанн, в минуты отдохновения, призывал земляка к чаю с сушками, тепло рассказывал, что из донских казаков вышло немало славных архиереев.
И Богатенков проникался глубоким уважением к выходцу из станицы Есауловской Степану Морозову, ставшему - епископом кавказским Силуаном. Или казаку из той же станицы Козьме Смирнову, бывшему военному, известному как - черниговский епископ Конон.
Будучи близ кормила власти, Богатенков в разъездах защищает неустанно перед епископами да благочинными просьбы и интересы простого люда, вплоть до обездоленных землепашцев. Порицает чванливых торговцев и банкиров-ростовщиков, титулованную знать, в особняках жирующих, и забывших в алчной погоне за златом о смертной жизни и спасении души своей.
Намаявшись за день, возвращается поздно вечером в жилье своё в Николоямском тупике, и с книгой в руках отдыхает, наслаждается за чтением.
И только ночами глухими, при мерцании свечи переносится в давно покинутый мир безоблачного детства на Волге.
А там, в родной Дубовке, при огоньке лампадки у старинной иконки, не смыкала глаз его мать- старушка. Охала, отбивала поклоны и все удивлялась, как сынок её, Алеша-тихоня, возвысился до такого высокого сана духовного.
И сотворяла горячие молитвы Богу, и бежала слеза по морщинистой щеке. А за окном, как в далеком детстве, звонко кричали петухи, падал теплый дождь на притихшие сады, терпко пахло землей и цветами.
Наступил новый, такой неведомый век.
1900 год принес миру светлые надежды. Но... и новые удары по выносливому старообрядчеству, укреплению которого отдавал недюжинные силы архиепископ Иоанн и его сподвижники. Богатенков в душе предполагал, что это может сделать крупной мишенью его близкого наставника. Однако он, да и другие, был сильно потрясен нелепой вестью!
Чины правительственные потребовали от архиепископа Иоанна отречься от имени архиепископа Московского, а именоваться лишь старообрядческим.
Не сломается ли он перед этой напастью, как предшественник его архимандрит Саватий?
Тот, за веру свою преследуемый, прошел аресты, отмучился в тюремном замке шесть лет. Служил архиепископом Московским, считай 16 лет. Но ведь не выдюжил. И дал подписку по требованию властей, что не будет больше он называться архиепископом сим и священнодействовать. И сложил с себя священнический сан... Знал это хорошо озабоченный служитель церкви Богатенков.
Однако донской, казачьей закалки архимандрит Иоанн оказался крепче - и не пошел на поводу, как хромой конь, у чиновников правительства.
Хотя за категорический отказ сослали Иоанна. В Тулу. Под полицейский надзор! Но вернется ли он еще обратно, к делу своему? - таилась думка у иных.
Братство старообрядцев, и по другим утратам встревожившись, поняло, что было атаковано превосходящими по силе недоброжелателями - и немало шатких людей заколебалось. Самые стойкие разумели, что это будет нешуточная проверка на прочность в их рядах.
Несмотря на сию серьезную потерю и всякие неприятности, Богатенков не покинул службу свою в Московской епархии.
Напротив, с годами отличается особым благочестием. Ученость его увеличивается непрерывным чтением и осмыслением капитальных трудов великих мировых умов, собранных в его огромной библиотеке. К его проницательному голосу прислушиваются не только церковные, но и светские власти.
Особенно он обличает в проповедях пьянство, называет его "ненасытным идолом": "От него гибнет наше бедное Отечество, разоряется благосостояние народа и развращается христианская семья". Видя вокруг пагубу великую от неумеренного поглощения алкоголя, не устает призывать верующих: "Братия, бегите от пьянства! Не предавайтесь хмельному упиванию! Удерживайте от него ваших детей, сродственников и друзей".
Не случайно в те годы пастыри, подобные Богатенкову, ополчились против повального пьянства, прямо - таки объявили бой сивухе!
Во многих городах и уездах, селениях и станицах учреждались попечительства народной трезвости, читальни, в коих участвовали лица духовного сана с душеспасительными лекциями.
Прослышал наш волжский священник, что Дома трезвости были открыты и в его краю, в Дубовке и Царицыне, крупных донских станицах Усть - Медведицкой, Урюпинской...
Теперь старообрядцы заимели право издавать свои газеты и журналы. И в Богатенкове, живущем полнокровной жизнью и чаяниями паствы, раскрывается яркий талант публициста.
В журнале "Старообрядец" заблистали его статьи, весьма важные для защиты нравственности, добра и исповедания. Не один месяц он, согнувшись за столом, мучительно корпел над толстой рукописью, ибо посетила его "искра Божья".
И вот сияющий, он держит в руках только что напечатанный здесь, в столице, свой труд "К вопросу о брачном праве. Сборник статей о различных видах родства". Современники писали в солидном журнале "Церковь": "Это сочинение представляет собою настольную и необходимую книгу для священников, а поэтому и весьма распространено среди духовенства".
Затем старообрядчество получило больше свободы, со скрипом начали отменяться прежние жесткие ограничения.
Во многих российских местах строились их величавые храмы и колокольни, и зазвучали в них молитвы предков. Проезжая по улицам первопрестольной, был на седьмом небе Богатенков: стараниями единоверцев возводились церкви в Рогожской части, в Новоселенском переулке, на Остоженке. Повсеместно совершались крестные ходы с присущей старообрядческой службе чинностью и благолепием, привлекая огромное внимание заинтригованных обывателей, иностранцев и студентов.
Один за другим проходят всероссийские съезды старообрядцев в древнем Нижнем Новгороде, украшенным Кремлем и храмами прадедов. И к этой старой вере потянулось больше духовных лиц и светских, богословов, ученых мужей и мещан.
Отрадным находил Богатенков, что за уравнивание в правах миллионов старообрядцев, этих "русских по крови и духу людей", с остальным русским населением взялся пришедший к власти П. А. Столыпин.
Богатенков надеялся на исполнение задуманного министром, ибо знал, что этот бывший Саратовский губернатор при поездке с инспекцией по губернии, в Дубовку и Царицын, сразу навел жесткой рукой порядок среди чиновников, даже утихомирил взбунтовавшуюся Царицынскую тюрьму, где один решительно вел переговоры в камере с ярыми заключенными.
Ведь при Столыпине положение наших старообрядцев зримо улучшается, размышлял Богатенков.
Факт, что даже эмигрировавшие в Турцию восставшие против царя казаки-староверы, "некрасовцы" и те стали возвращаться. А ведь они ушли за границу под командой Игнаты Некрасова из донской станицы Голубинской, более века назад! Благое дело возвращения на родину рассыпанных по белому свету старообрядцев и наделения их землицей, поддержал перед правительством Совет Всероссийских съездов старообрядцев, в работе которого ему пришлось участвовать.
Возрадовалось братство старообрядцев - из ссылки вернулся архиепископ Московский Иоанн, достойно выдержавший посланное ему испытание! И приступил к своим прежним обязанностям.
Когда же пришел 1907 год, то цветущей весной Богатенков был избран епископом Рязанским и Егорьевским, этим крупным центром подмосковного старообрядчества, о чем известили Святую Русь.
Затем путь его прошел через крупные Петроградско-Тверскую и Казанско-Вятскую епархии.
1911 год. Велика боль от потери защитника Столыпина, убитого террористами-революционерами. Загромыхала, задымилась Первая мировая война. Старообрядцы - некрасовцы продолжают возвращаться на родину, прибыло еще пятьдесят казачьих семей. Год 1915 -й. Болит, ноет сердце, умер архиепископ Иоанн, наставник и пастырь, казак Картушин.
Богатенко служит теперь в Московской Архиепископии. Светочем и великим примером ему служат деяния преставившегося отца Иоанна. Столько лет они дышали одним воздухом обновления и совместно трудились! Взять только хлопоты по созданию своей независимой типографии для печатания духовной литературы, газет да журналов.
Ведь смогли создать её, поди, на пустом месте. Пришлось книгопечатню разместить в домовой церкви самого архиепископа Иоанна в Николоямском тупике, а за неимением сведущих лиц, довелось управлять всеми делами типографии, ему, епископу Богатенкову.
Отдавая немало сил просвещению единоверцев, он потрудился открыть в Москве Учительский институт.
Задумывается Богатенко. Плоды-то, какие! Время просветительства Иоанна уже называют "Золотым веком старообрядчества". Церковь их наполняет более пяти миллионов ревностных верующих. Двадцать крупных епархий, свыше двух тысяч активных общин - приходов имеют влияние немалое по всей России-матушке! Факел света из рук Иоанна взял бережно и понес дальше по этой стезе саратовский епископ Мелентий.
И порою думается мне, что два церковных брата, архиепископ Иоанн и епископ Александр, две живые легенды (большая и малая), словно полноводные Дон и Волга, бесстрашно плыли в мире духовности, упорно преодолевая посланные им испытания.
При этом они тонко чувствовали грань своей веры, за которой следует одержимость и фанатизм, опасные для всех. И, может быть, они относятся к уже исчезнувшему кругу ярких духовных лидеров.
Богатенков смутную Февральскую революцию и окаянный Октябрьский переворот 1917 года, лихую гражданскую войну пережил.
Сильно не трогали, вызывали вместе с сыном Яковом в кабинеты ЧК, продержали в темнице, да, слава Богу, что остались они живы.
Одна беда, начали бесчинствовать против могучей церкви, пришедшие к власти недалекие работники да крестьяне, с голодранцам - босяками. Беженцы с голодающего Поволжья рассказывали ему, как в Царицыне свирепствует Чека, как отправляет верных служителей Бога на верную погибель к Волге на баржу-тюрьму либо в Саратовский концлагерь.
В 1920 году он управляет Московской епархией, исполняет должность Московского архиепископа Мелентия, является его деятельным помощником.
Когда же начались небывалые в мире гонения новой власти на всех христиан, поддерживает смело Мелентия, выступившего с известным "Пастырским посланием", осуждающим террор.
"Ежедневно мы только и слышим об ужасных убийствах и зверских разбоях и грабежах, совершающихся не только под покровом ночной темноты, но и при дневном свете. Избиваются ни в чем не повинные люди руками своих же братий...". Да где там!
Рядом из Кремля с красными звездами, по строго секретному письму Ленина от 19 марта 1922 года началось массовое разграбление Церкви:
"Нам во что бы то ни стало, необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... Чем больше представителей реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше". И хмельные мародеры кинулись обдирать, а затем и взрывать роскошные храмы своих предков!
Но ни священник Богатенков, ни даже архиепископ Московский Мелентий не знали, что по приговорам большевиков только за один 1922 год были расстреляны, "пущены в расход" многие тысячи сопротивляющихся священников, дьяконов, монахов и послушников.
В ответ прокатилось по России около полторы тысячи кровавых схваток толп верующих с вооруженными отрядами Советов.
Богатенков из уст богомольцев знал, что под его Царицыным, этим "Красным Верденом", и в донских станицах восстало немало людей- и тройки НКВД сослали защитников веры в северные лагеря.
Боже, а сколько рукоположенных лично им священников было расстреляно, " за агитацию против церкви", "подрыв трудовой дисциплины в колхозе", отправлено по этапу в гиблые места лесоповалов и болот Коми, Сибири, эмигрировало в чужеверый Китай...
Дальнейшая судьба Богатенкова мне, к сожалению, неизвестна. Разысканы данные, что путь земной завершил он около 1928 года.
Но что скрывается в личной жизни его в этом жестком промежутке времени попрания церкви? Был ли он, подобно многим, распят революцией? Возвращался ли в отчие края? Бог весть.
Но думается, что в наступивших кровавых катаклизмах репрессий, раскулачивания и расказачивания, жизнь его сладкой не была.
Где-то в сумрачных архивах московских старообрядцев, что на Рогожском кладбище Москвы, хранится личное дело архиепископа Александра, человека, прошедшего через горнило сложного и гибельного времени.
После него осталась великолепная библиотека, с коллекцией исторической литературы, которая находится в фондах Российской Государственной Библиотеки.
И если вам вдруг попадет в руки фолиант в старинном кожаном переплете с экслибрисом изображения руки, покоящейся на книге с инициалами "Е.А." и надписью "Се мое", - задержитесь на мгновенье благовейно. Книгу сию читал вдумчиво отец Александр, а экслибрис исполнял его талантливый сын, знаменитый руководитель хора старообрядческого пения.
...Таким видится мне волжанин из Дубовского посада Алексей Богатенков, епископ Православной старообрядческой церкви Александр. Таким он вошел в историю русской церкви и литературы.
А старинная анафема на старообрядчество была полностью снята на Соборе Русской православной церкви только в 1971 году...