Аннотация: И все-таки исторический процесс необратим! :р
Альманах
Иосиф Виссарионович Сталин сидел у себя на даче, за столом, в рабочем кабинете, курил и ставил пометки на полях черновика тезисов доклада к очередному съезду КПСС.
В тяжелой малахитовой пепельнице уже лежало несколько смятых окурков. Тезисы шли тяжело, неохотно. Хотелось написать все набело, совсем про другое, или даже вовсе выйти на воздух, в ельник, и подышать молодой хвоей. Подумав еще, Сталин нарисовал на полях профиль Бухарина. Вышло похоже.
Раздался телефонный звонок. Сталин поднял трубку.
- Сталин слушает.
- Иосиф, - сказал Молотов на другом конце телефонного провода. - Иосиф, мне нужно к тебе приехать.
- Приезжай, Вячеслав, - сказал Сталин и повесил трубку обратно на рычаг.
- Иосиф, - сказал Молотов, стоя у окна кабинета и как-то судорожно, неловко, обеими руками прижимая к животу коричневый портфель. - Я тебе покажу сейчас... Вот.
Чемодан оказался на ковре. Молотов откинул крышку. В портфеле оказалась одна-единственная вещь: книга в яркой глянцевой обложке. Присмотревшись, Сталин увидел Спасскую башню. Фотографию башни - но фото было цветным. На обложке книги имелось название, явно русское.
- Нет, - сказал Молотов и сглотнул. - Смотри, тут даты. - Название книги гласило: "1901 - 2001. Альманах".
- Шутка? - понимающе спросил Иосиф Виссарионович. - Наши товарищи за рубежом очень любят шутить...
- Я не знаю. Нашел позавчера, у себя на столе, в кабинете, - Молотов помолчал и добавил: - В Кремле.
- Я не понимаю тебя, Вячеслав, - сказал Сталин, встал с кресла и прошелся по комнате из угла в угол. - Ты почему не сказал об этом нашей охране? Или лично товарищу Ягоде?
- Иосиф, к Генриху эта вещь попасть не должна, - сообщил Молотов. - Там... Иосиф, напиши что-нибудь.
Сталин остановился и молча, пристально посмотрел на Молотова. Вячеслав Михайлович поправил очки, выдохнул и сказал:
- Напиши... Нет, подожди. Давай откроем.
Открыл "Альманах" Молотов на странице, относящейся к 1937-му году. То есть годом позже.
- Вот теперь напиши. Указ напиши. Текст и подпись, больше не нужно ничего...
Сталин посмотрел в "Альманах". На странице слева имелась размытая черно-белая фотография, под ней - заголовок статьи: "Массовые расстрелы". Читать Сталин не стал, поморщился, подошел к столу, взял лист бумаги, обмакнул ручку в чернильницу, написал: "Молотов должен заняться вопросами сельского хозяйства. И. Сталин".
Молотов резко наклонился над "Альманахом". На странице с тридцать седьмым годом текст поплыл, размылся, в левом верхнем углу страницы появилась фотография девушки-комсомолки, заголовок превратился в "Освоение целины".
- Видишь, Иосиф?.. Сегодня семнадцатое... А позавчера мне доложили о беспорядках в Палестине... И тут написано, видишь?
Молотов открыл "Альманах" на мае тридцать шестого. "15.05.1936 г. - начало беспорядков в Палестине, обострение арабо-еврейского конфликта", - прочел Иосиф Виссарионович.
- Я составлял проект договора с Германией... Так, для себя... прикидывал перспективы... в углу поставил подпись... и вот увидел...
Молотов пролистал страницы, остановился на июле 1943. Там была большая статья под заголовком "Успешное наступление объединенной 15-й советско-германской армии".
- До того там было "Курская дуга". Я не читал этой статьи, случайно открылось... А потом расписался на черновике - просто так, чтобы посмотреть... и оно стало вот чем...
Через три часа в кабинете Сталина сидел еще и Берия. Вячеслав Михайлович уже снял пиджак и бросил его на подоконник. Сталин расстегнул три верхние пуговицы френча. Берия блестел очками, бегал по комнате и плевался короткими фразами:
- Этого не может быть... это противоречит здравому смыслу... статьи меняются и до тридцать шестого, товарищи, вы это понимаете?
- Исторический процесс необратим, - проронил Сталин и глубоко затянулся трубкой. В воздухе висел синий табачный дым.
- Коба, если он необратим, значит, давай выбросим эту книжку... сожжем... отдадим экспертам...
- Нет, - сказал Иосиф Виссарионович и оперся обеими руками о крышку стола. - Давайте сделаем так, чтобы не стало Германии. Все равно из этой авантюры не выйдет хорошего.
Молотов вздохнул и повернулся к окну. За окном клонилось к закату, верхушки деревьев были облиты невесомой солнечной позолотой. Так продолжалось уже несколько часов. Время застыло, послушно прогибаясь под росчерки пера.
Берия подскочил к столу и размашисто написал: "Мне это надоело! Л.Берия".
Тщательно пролистав "Альманах", нашли четыре отличия от предыдущей версии: сместилась дата переворота в Египте, ближе к концу альманаха возникли какие-то очередные новые "компьютеры", в мае 1965 года в Москве провели Международный фестиваль фейерверков, в 1926 году в школах и институтах страны ввели единый государственный экзамен.
- Ну и где зависимость? - флегматично спросил Молотов.
- Исторический процесс - закономерен, - тоном, с которым лучше не спорить, заявил Сталин.
- Между прочим, - сказал Молотов. - Мы сидим здесь как минимум три с половиной часа. Учитывая, сколько времени тратим на каждую попытку. Товарищи, должно бы уже стемнеть...
Берия оперся локтями на высокую спинку кресла и обхватил ладонями голову.
- Может быть, дело в методах? Может быть, мы работаем как-то не так? Давайте попробуем подойти к вопросу менее масштабно и более последовательно... Все-таки следует выявить закономерность...
Взяв со стола чистый лист бумаги, Лаврентий Павлович написал: "Присвоить Руслановой звание заслуженной артистки СССР". Поставил на бумаге свою подпись.
Тщательно пролистав альманах, трое партийных деятелей не смогли найти ни одного сколько-нибудь существенного расхождения с предыдущими версиями событий. Впрочем, разницу вполне могли и упустить - учитывая, что ориентировались они в первую очередь по заголовкам статей и иллюстрациям.
В комнате воцарилось молчание, но ненадолго. Послышался булькающий звук: Берия пятился к двери, отставив далеко вперед и вбок вытянутую левую руку.
- Что случилось, Лаврентий?! - Иосиф Виссарионович привстал со стула. Молотов дернул щекой и на всякий случай отшагнул в дальний угол.
- Перстень... перстень... у меня не было перстня... вы видели? не было...
- Лаврентий, - вдруг спросил Сталин. - Какого числа ты родился?
- Семнадцатого апреля.
- Нет, Лаврентий. Ты родился двадцать третьего марта. Двадцать третьего. Я это помню совершенно отчетливо.
У Молотова перекосился рот.
- Отпустите меня, товарищи, - попросил он. - Мне кажется, я скоро сойду с ума. Насовсем.
- Нет, - отрезал Сталин. - Либо мы выйдем отсюда все вместе, либо отсюда выйду только я один.
"Выйти". Куда? В лес, застывший в вечном закате? А что будет за лесом? И заведется ли автомобиль? Или, может быть, придется на всю жизнь - да и кончится ли она? - остаться единственным живым в царстве замерших в неподвижности статуй?..
Нет, подумал Сталин. У этой задачи должно быть другое решение. Что нам предлагают в этой книжке, товарищи? - парадокс. Следовательно, и решение требуется какое? - парадоксальное...
Он закурил папиросу, взглянул, прищурившись, за окно и вспомнил сегодняшнее желание погулять в старом ельнике. Представил себе, как остро пахнут еловые иглы, как мягко пружинит под сапогами лапник, представил островки синего неба и воздух, тронутый сумеречной дымкой. Глубоко затянулся горьким дымом, выдохнул через ноздри. Посмотрел на Лаврентия - тот стоял у двери, все еще глядя на руку с перстнем, будто это не рука, а таракан или гадюка. Посмотрел на Вячеслава - тот снял очки и нервно протирал их тряпочкой, на открытом его виске блестели капельки пота.
Сталин взял со стола тяжелую перьевую ручку. Тяжесть показалась почти неподъемной, пальцы вспотели. Очень захотелось уронить прибор на пол, уронить, и чтоб он закатился под стол или куда-нибудь еще дальше, и чтобы во всем доме не нашлось больше ничего - даже куска угля.
Не давая себе времени на дальнейшие сомнения, Иосиф Виссарионович покрепче ухватился за перо, левой рукой плотнее прижал лист бумаги к столешнице и написал на нем: "Двадцать третьего февраля одна тысяча девятьсот тридцать второго года Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили) скончался. И.Сталин".
Было неудобно, жестко и не хватало чего-то. Пошарив рукой вокруг, Сталин понял, что одеяло упало на пол. В доме было тихо, только за дверью скрипели сапоги переминающегося с ноги на ногу охранника.
- Черт знает что такое, - сказал Сталин вслух и запустил пальцы в волосы. - Черт знает что такое, - повторил он еще раз, внимательно вслушиваясь в собственный голос. Голос не дрожал, и это было правильно. - Черт знает что такое, - сказал он в третий раз. - И все-таки как хорошо, что исторический процесс - необратим...
Он захотел встать с постели и стукнулся лбом о прочное стекло саркофага.