Аннотация: Шестая глава из второго романа о приключениях инквизитора и оборотня в XVI веке.
Глава VI, в которой Кунц Гакке пытается взять в заложницы королеву Наваррскую, а Феликс преданно защищает Маргариту, но теряет друга.
Ловко балансируя на бушприте, Феликс прикрепил кливера и обернулся, ожидая новой команды от Виллема Баренца, но широко посаженные глаза капитана смотрели на него неотрывно, будто замерли, а вокруг ярился ветер и темнело небо, предвещая близкий шторм. Конское ржание, крики боцмана и далекий гром, казалось, никак не привлекают внимания Баренца, который будто оцепенел, глядя мимо молодого ван Бролина, и тот внезапно понял, что за спиной у него стоит отец, Якоб. Он целую вечность поворачивался, чтобы увидеть лицо старшего ван Бролина, обнять его, поговорить, но никак не мог развернуться полностью, и от этого злился на себя безмерно. Грохотнуло уже значительно ближе, и Феликс проснулся. Капитан речной посудины, нанятой для переправы королевы Наваррской на другой берег Мааса, стоял прямо над ним, пристально вглядываясь в лицо Феликса. Со стороны городской стены доносились выстрелы. Ветер на берегу гонял падшую листву, закручивал ее спиралями вместе с мусором и серой пылью в пьяном и непокорном Динане. Наверное, за пределами городских стен ветер и смерчи были еще намного сильнее.
- Что вам угодно? - спросил ван Бролин, привычно ощупывая шпагу и пистолет за поясом. - У вас такой вид, будто вы хотели говорить со мной.
- Простите, - сказал капитан после короткой паузы. - Я подумал, что самое время вас разбудить. Королева идет сюда.
Маргарита в бархатной маске и костюме для верховой езды действительно шла к причалу в сопровождении своей собственной свиты и дворян, присланных Хуаном Австрийским. Наместник Нижних Земель отправил в Динан не кого-нибудь, а Жиля де Берлемона, который в свое время разоблачил детское вранье тринадцатилетнего Феликса и объявил его шпионом, после чего юного ван Бролина повели вешать.
Более трех лет миновали с того дня, Феликс был уже не ребенком, а вооруженным гвардейцем королевы Наваррской с черной вьющейся бородкой на смуглом лице. Вряд ли валлонский аристократ узнает его, даже если приблизится. Феликс мельком взглянул на капитана Ламмерта, который не спешил отойти, по-прежнему стоял рядом.
- Вы смотрите на меня так, будто мы знакомы, - произнес Феликс, снова переводя взгляд на Берлемона, в то время как Ламмерт изучал его самого.
- Вы не Якоба ван Бролина ли сын? - вдруг спросил капитан. Метаморф резко повернулся к нему.
- Вы плавали с отцом? - догадался он, вспоминая недавний сон. - Вместе с ним? - повторил, чувствуя, как забилось сильнее сердце. Прошло больше десяти лет со смерти Якоба, и не так уж много людей теперь могли сказать, что близко знали его.
- На "Меркурии", старшим матросом, - Ламмерт глубоко вздохнул. - Лет пятнадцать тому назад в последний раз.
- Теперь у вас свой корабль, - сказал Феликс, - вы сами капитан.
- Это корыто разве сравнишь с "Меркурием"? - капитан приоткрыл редкие желтые зубы. Трех-четырех не хватало, и это было еще неплохо для старого моряка, совершившего множество дальних плаваний. Цинга брала дань зубами и болезнями у мореплавателей того времени. - Вы предпочли военную карьеру морской, господин ван Бролин? Я слышал, что на вашем корабле шкипером Баренц, который начинал когда-то юнгой в команде "Меркурия".
- Виллем для меня, как старший брат, - с достоинством отвечал ван Бролин. - Расскажете мне об отце? Какой он был с вами, с матросами?
Во взгляде капитана мелькнуло что-то странное. Он посмотрел на берег.
- Да ведь ее величество вот-вот ступит на борт, - произнес Ламмерт. - Позже расскажу вам, что помню, а сейчас надо идти отдавать распоряжения.
- Непременно, капитан, - кивнул Феликс. Усталость, накопленная за три предыдущих дня, давала о себе знать постоянным желанием разлечься снова на палубе и сомкнуть глаза. Но даже с расстояния в полста туазов было видно, как нервничает королева Наварры, как повышенным тоном выговаривает Жилю де Берлемону. Валлонский полковник Хуана Австрийского, нимало не смущаясь, также возвысил голос, и вел себя по отношению к знатной гостье Нижних Земель весьма непочтительно. Неужели у него приказ от принца доставить Маргариту в Намюр, - думал Феликс. Неужели сбывается именно то, от чего я предостерегал королеву?
Они с Раулем прискакали в Уи только затем, чтобы увидеть конфликт между людьми льежского епископа из свиты Маргариты де Валуа и горожанами. Даже спокойные доселе земли князя-епископа выражали свое несогласие жить по-прежнему, возмущались и бунтовали. В городах распространялась кальвинистская ересь, и они без боя переходили в стан Генеральных Штатов. Из Уи Феликс был отправлен вверх по Маасу готовить подставу с лошадьми для королевской свиты. Де Саблонсе, натерший себе все что можно к концу их путешествия, уже не мог выдержать таких концов в седле. Теперь он сопровождал фрейлин и духовных лиц, облаченный в чеканную кирасу, взятую из обоза. Маргарита Наваррская приказала де Сальвиати выделить десяток свежих гвардейцев в подчинение ван Бролину, и, после того, как распоряжение было выполнено, Феликс помчался снова в Динан, а оттуда назад в Уи. Гвардейцы с лошадьми остались в условленном месте, а Феликс едва добрел до нанятого для переправы судна и заснул прямо на палубе, подстелив под голову плащ.
Невысокая Маргарита бросила Берлемону какую-то презрительную фразу, и, гордо задрав подбородок, зашагала к трапу, покрытому не совсем чистой ковровой дорожкой. Феликс залюбовался ее ногами, обутыми в сапожки для верховой езды. В свое время ее мать, Екатерина Медичи, произвела настоящий фурор, начав ездить верхом по-мужски и вгоняя придворных доброго короля Франциска, ее свекра, в томление и экстаз. Теперь королеве-матери было уже без малого шестьдесят, но ее двадцатичетырехлетняя младшая дочь держалась в седле не хуже матери, и красота ее походки вдохновляла не только придворных льстецов, но и таких людей, как поэты великой "Плеяды", галантный аббат и литератор Брантом, граф де Бюсси, герцог де Гиз и прочих бессчисленных поклонников, чьи имена не сохранила история. Феликс шагнул навстречу королеве, согнулся в поклоне у самого трапа, не спуская глаз с Берлемона и его людей. Но те уже развернулись и двинулись в направлении ближайших крепостных ворот.
Приглашение отвергнуто, с облегчением подумал ван Бролин, глядя на тех, кто сейчас поднимался на корабль вслед за Маргаритой. Это были епископы и аббаты, которые, похоже, боялись оставаться в протестантском Динане, три-четыре фрейлины, в число которых не вошла даже мадемуазель де Ребур, оставшаяся с главным обозом под охраной Сальвиати, да несколько гвардейцев. Феликс хлопнул по закованному в железо плечу Рауля де Саблонсе, поднявшегося одним из последних. Наконец, отдали швартовы, и полоса темной воды Мааса между причалом и кораблем стала расширяться.
Феликс, единственный из тех, кто был на борту, знал, куда именно они должны были пристать, и поэтому не упускал из вида седого долговязого шкипера. Пока мы плывем, решил он, надо расспросить этого Ламмерта об отце. Вдруг он знает нечто важное, такое, что поможет мне вернуться к морскому призванию? Это крайне сомнительно, но разве не бывает чудес, подумал Феликс, запахивая плащ на речном осеннем ветру. Разве не чудо, что мы еще не подняли паруса, хотя должны идти вверх по течению? И почему этот проклятый шкипер не смотрит на меня, ведь сам он не знает, куда точно плыть?
В тревоге Феликс обернулся и увидел, что крепостная стена Динана уже совсем близко. А что за ней? Вспомнил выстрелы и похолодел: там люди Берлемона, или испанцы Хуана Австрийского, что для них одно и то же. Горожане отказались открыть ворота для всех людей наместника, впустили только самого де Берлемона с маленькой свитой. А теперь мы сами плывем прямо к ним в руки! Предательство! Но здесь королева, ее дамы и клирики. Нельзя поднимать панику.
Феликс заскользил мимо ничего не подозревающих французов к Ламмерту, который уже поднялся на шканцы, приставил пистолет к его груди под плащом, чтобы не было видно со стороны. Взвёл курок.
- Простите меня, господин ван Бролин, - в глазах старика Феликс увидел страдание. Ламмерту было стыдно и жутко, но к смерти он был готов. - Я это делаю для сына, для моего Рихарда. Видит Бог, ваш отец не задумался бы сделать то же самое, если бы вы сидели в брюссельской камере для смертников.
- Ваш сын в Брюсселе? - опешил ван Бролин. - Это единственная причина того, что вы решили сдать нас испанцам?
- Секретарь принца, Кунц Гакке, сказал, что Рихард немедленно умрет, если я ослушаюсь приказа отдать королеву Наварры в руки господина Берлемона.
Феликс глянул вниз - свита еще не поняла, что грозит французам, люди стояли, ходили, разговаривали друг с другом. Течение само несло корабль туда, где у реки заканчивалась крепостная стена Динана.
- Дохлого осла уши получит ваш Гакке и его испанский хозяин, а не Рихарда! - какой-то священник, стоявший у планшира на шкафуте, задрал голову, прислушиваясь к рычащему шипению метаморфа.
- Что вы говорите? - Ламмерт смотрел то на Феликса, то вниз, на приставленный к груди пистолет. Он отправится в свой реформатский рай, чтобы не мучаться страшным выбором. Может быть, узнав о смерти отца, бывший инквизитор не станет мстить сыну.
- Да то, несчастный человек, что Брюссель в руках у Молчаливого! - крикнул Феликс. - Народ празднует! Все узники-протестанты выпущены на свободу и окружены почетом!
- Нет! - Ламмерт схватился за его плечо, чтобы не упасть. - Вы даете слово, что это правда?
- Если бы вы дали себе труд сойти на берег в Динане и поговорить с его жителями, то не задавали бы дурацких вопросов. Живо поднимайте паруса и разворачивайте судно!
- Вы вернули меня к жизни! - Грудь и плечи старого моряка расправились, в глазах появился молодой огонь. - Эй, слушай мою команду! - Крикнул Ламмерт. - Ставим паруса!
Но парусную посудину не получалось быстро развернуть. Некоторое время она еще спускалась по течению Мааса и оказалась вне прикрытия городских стен, на которых виднелись солдаты городского гарнизона и зеваки, пришедшие посмотреть на высокую гостью и на поджидавших ее воинов наместника. На расстоянии мушкетного выстрела от стены гарцевали валлонские кавалеристы под ненавистным Феликсу белым знаменем с пылающим бургундским крестом. Пока они видели беспомощный кораблик, сносимый течением прямо к ним, валлоны ничего не предпринимали, только некоторые заехали на своих конях прямо в реку до уровня стремян.
Феликс убедился, что шкипер, некогда плававший с отцом на "Меркурии", окончательно погрузился в свою капитанскую стихию, и на двух мачтах затрепетали, ловя ветер, желтовато-белые паруса. Вот-вот их обрассопят*, и корабль сможет развернуться. Ветер по-прежнему сильный, с удовлетворением заметил ван Бролин. Но в этот момент кавалеристы наместника поняли, что кораблик с Маргаритой Наваррской передумал становиться их добычей, и с берега послышались выстрелы. Случайная пуля могла оборвать жизнь королевы, доверившейся Феликсу, и покрыть его имя несмываемым позором!
Одним прыжком он оказался на палубе, среди молящихся клириков и дам, готовых упасть в обморок. Маргарита де Валуа, правнучка, внучка, дочь, жена и сестра королей, улыбалась из-под маски, глядя на стрелков. Феликс навис над маленькой королевой, полностью заслонив ее от опасного берега.
- Было бы нелепо вот так погибнуть, - ее соблазнительные пухлые губы раздвинулись в легкой улыбке. - Что написал бы дон Хуан Австрийский брату в Мадрид?
Феликс понял, что Маргарита не похвалит его за мужество, не прольет слезу, если пуля, выпущенная в спину, найдет его сердце. А разве могло быть иначе, подумал он, если столетиями люди гибнут вокруг этих Валуа, считая это за высшую честь и доблесть! Королевы не оплакивают погибших за них дворян, слишком по многим пришлось бы лить слезы. Он вспомнил, как мадемуазель де Ребур рассказала ему историю графа де Ла Моль, взявшего на себя вину герцога Алансонского, теперь Анжуйского, который еще в царствование Карла IX, несмотря на молодость, уже был опасным для престола интриганом. Де Ла Моль даже под пыткой не признался в том, что герцог состоял в заговоре, и не запятнал честь королевы Наваррской, делившей с ним ложе. Бедный искалеченный де Ла Моль не смог своими ногами взойти на эшафот в день собственной казни. В знак любви и благодарности Маргарита выкупила у палача белокурую голову любовника, пыталась забальзамировать ее, а потом похоронила в обитом бархатом ларце. Мысли о несчастном провансальском графе помогли Феликсу пережить несколько неприятных минут. Он стоял совсем близко к Маргарите Наваррской, вдыхая исходящий от нее аромат мускуса, роз и пачулей, его губ касалось дыхание королевы, будто они были любовниками.
- Его сиятельство, наместник испанского короля, назовет это происшествие досадной случайностью, - говорил Феликс, представляя, что душа провансальца сейчас глядит сверху и немного завидует ему, хотя и одобряет достойное гвардейца поведение. - Никогда и никто не признает, что отдал приказ стрелять по вашему величеству.
- Возможно, кого-нибудь из солдат или младших офицеров даже повесят, - усмехнулась Маргарита. Опасность определенно возбуждала ее, судя по участившемуся дыханию и сверканию глаз цвета меда в прорезях бархатной маски.
Да она же играет со мной, вдруг понял Феликс. Забавляется! Но ей это по душе, и мне тоже, признался он самому себе. Как бы сорвать сейчас, пользуясь случаем, сладкий королевский поцелуй!
Но судно под управлением Ламмерта, заложив правый галс, уже вновь заплыло под укрытие городской стены, и опасность миновала. Феликс отодвинулся от королевы на приличествующее расстояние, ему даже показалось, что, будь это в ее воле, они бы продолжали вот так стоять совсем рядом, едва не обнявшись. Но это могло быть и обманчивым впечатлением.
- Раненые есть? - спросил он у одного из гвардейцев, который был облачен в полудоспех и морион на голове.
Тот пару секунд подумал, стоит ли спешить с ответом парню, никогда еще не брившему бороды. Но все видели, что именно этот парень только что прикрыл собой королеву Наварры, и значит, она выделила его из числа прочей охраны.
- Сейчас узнаю, - кивнул гвардеец и отошел.
- Спасибо, господин ван Бролин, - тихий голос за спиной принадлежал Ламмерту. - Вы никому не сказали, что я намеревался...
- Пока вверх по течению, - сказал Феликс. - С таким ветром не думаю, что плавание затянется. - Хотя бы на речном судне он чувствовал себя уверенно!
- Хотите услышать о том, как ваш отец впервые встретил вашу матушку? - спросил седой шкипер.
- Непременно! - Ван Бролин глянул на седого капитана с подозрением. Он помнил, как Амброзия сказала, что их первое свидание случилось, когда она пребывала в Темном облике. - Только проверю, нет ли раненых.
Гвардеец в полудоспехе подходил к нему, почему-то избегая смотреть в глаза.
***
- Берлемон передаст ее величеству приглашение в Намюр, только и всего? - Хуан Австрийский с подозрением смотрел на Кунца. Кончики усов принца приподнялись, рот недоверчиво искривился.
- Разумеется, ваше сиятельство, - еще раз повторил секретарь. - Какое может быть насилие в отношении августейшей особы и вашей родственницы!
- Я что-то не верю тебе до конца, - произнес наместник Нижних Земель.
- Я прекрасно помню, как вы обещали повесить меня за самоуправство, - сказал Гакке. - Зачем бы мне рисковать?
- Ты честолюбив, - ответил принц,- и если будешь думать, что совершаешь благой поступок, бросишь на кон и собственную жизнь.
В дверь апартаментов Хуана Австрийского в Намюрском замке постучали. За порогом обнаружился Гаспар, камердинер наместника. Широкое откормленное лицо его улыбалось, он поклонился издали.
- Дон Хуан де Эскобедо здесь, - сообщил камердинер. - Просит аудиенции.
Итак, семинедельная поездка испанского секретаря ко двору Филиппа II наконец-то завершилась. От ее результатов теперь зависел угол зрения, под которым будет рассматриваться приглашение Маргариты Наваррской в Намюр. Только минуту назад бывшему инквизитору казалось, что Хуана Австрийского можно склонить к самостоятельному решению. Но Кунц Гакке за год успел изучить своего повелителя - он сразу понял, что перед волей августейшего брата Хуан Австрийский вновь превратится в послушное орудие.
- Вы можете исполнить угрозу повесить меня, ваше сиятельство, если в письме, адресованном мною господину де Берлемону, содержится хотя бы намек на то, что к вашей гостье из Франции разрешается применить силу, - успел сказать секретарь перед тем, как Хуан де Эскобедо в грязном плаще и сапогах возник на пороге комнаты.
- Рад видеть вас сверх всякой меры, мой принц! - Эскобедо встал на колено и поцеловал руку наместника. - У меня добрые новости - золото следует за мной с отставанием в половину дневного перехода.
- А у меня вести не очень-то под стать вашим, - Хуан Австрийский встал с кушетки, тепло улыбаясь, обнял кастильца, пренебрегая сильнейшим конским духом, который исходил от него. - Только что Виллем Оранский вошел в Брюссель.
- Не встретив сопротивления? - удивился де Эскобедо.
- Без единого выстрела, как и летом, когда ворота еретику открыл Антверпен!
- Строго говоря, ваше сиятельство, сопротивление было, - осмелился вставить Кунц Гакке. - Более того, сопротивление есть и сейчас. Не прямое, но сильно мешающее Молчаливому делать то, что он задумал в южных провинциях.
- Я недоволен вами, господин Гакке, - вскинул голову принц-бастард.
В наступившей паузе никто не осмеливался раскрыть рот, пока сам Хуан Австрийский не соизволит продолжать. С едва заметной улыбочкой на толстой ряшке стоял Гаспар, склонился, принимая упрек, сам бывший инквизитор, так и не выпрямился, уткнувшись в широкую грудь наместника, Хуан де Эскобедо. Уютная комната с диванами, столом и гобеленами на стенах наполнилась многозначительной тишиной, пока голос принца не прервал ее радостным возгласом:
- Во имя нашей матери небесной, отвлекитесь уже от политики! Сегодня мы говорим о золоте, считаем золото, распределяем золото!
***
Восемь могучих коней брабантской породы, по четыре на каждый берег, тянули драпированную атласом и покрытую турецкими коврами барку по Центральному каналу Брюсселя. Магистрат столицы отремонтировал дворец Нассау, хозяин которого, изгнанный из дома и страны более десяти лет назад, возвращался править Семнадцатью провинциями.
Виллем Оранский, не привыкший на кальвинистском Севере к таким пышным украшениям и раздутым почестям, с улыбкой стоял на палубном возвышении и помахивал рукой, приветствуя подданных. Королевских подданных, скорее, чем его. Красными коврами выложили дорожку от трапа барки до мраморных ступеней дворца. Когда-то, в прошлой жизни, здесь был счастлив с первой женой и маленьким сыном кудрявый беззаботный принц, верный императору Карлу V. Потом любимая Анна Эгмонт отошла в мир иной, сына взял в заложники сын Карла, мстительный Филипп, а в центре Брюсселя обезглавили друзей - Эгмонта и Горна. Началась война, которая унесла жизни трех младших братьев Виллема и расколола Нижние Земли надвое, посеяв смертельную вражду между их жителями. Теперь столица встречала изгнанника, видя в нем надежду на всеобщее примирение.
Бастард Карла был провозглашен наместником Нижних Земель именем короля, но Хуан Австрийский сидел в своем Намюре, как в захваченной крепости, с немногочисленными сторонниками и малым войском, раскиданным в двух из Семнадцати провинций - самом Намюре и Люксембурге. Золото, это топливо войны, вечно не поступало королевским войскам, а безденежье превращало их в мародеров и убийц. И пока не было слышно о подкреплении и финансировании Фландрской армии, она оставалась лишь призраком из прошлого. А фламандцы - самые приземленные люди на свете - не боялись призраков! Они вышвырнули испанских солдат и пригласили своего любимца - Виллема из дома Нассау, принца Оранского по прозвищу Молчаливый.
Опытный политик, изощренный в интригах и войнах, союзник богатой Англии, протестантских княжеств Германии, Шведского и Датского королевств, он был обречен противостоять могучей Испанской империи, чьей воле не мог противиться ни французский король, ни папа. Принц Виллем опередил свое время - провозгласил религиозный мир, свободу вероисповедания и отменил гонения на веру. Рожденный лютеранином, он с легкостью стал католиком при дворе своего сюзерена Карла V, потом вновь лютеранином, а затем принял догматы Кальвина, чтобы ни в чем не расходиться с голландскими подданными, на которых он опирался. Но эти-то фанатичные кальвинисты и разрывали сейчас хрупкое перемирие в Нижних Землях: в различных городах происходили казни католиков, и даже других протестантов, которые не угодили могущественным кальвинистским консисториям. У Виллема Оранского не было возможности давить фанатиков железной рукой - ведь они сражались и умирали за него. Принц Оранский знал, что без их поддержки не продержится во главе Семнадцати провинций и дня, но что он мог поделать для смягчения нравов своих приверженцев? Только писать письма, увещевать и вести переговоры, изгоняя наиболее одиозных, таких как Люра Кровавый, казнить лесных гезов, запятнавших себя разбоями и насилием среди своих. За насилие среди католиков наказывать было тяжело, практически невозможно, и на многое приходилось закрывать глаза.
- Мой дорогой Филипп, - Виллем Оранский вместе со своими приближенными, самым близким из которых оставался ван Марникс, сеньор де Сент-Альдегонде, шел на встречу с наиболее влиятельными вельможами Брюсселя, - в отличие от Хуана Австрийского, я не могу опереться на авторитет королевской власти. У вас нет ощущения, что этот город за внешним подобострастием готовит нам неприятные сюрпризы?
- Это не Голландия, - согласился старый друг, шагавший рядом, - они не отдадут нам легко столицу. Только не они. Но если вражеской опорой служит старая вера и монархия, то нам следует опереться на учение, которое поддерживают все труженики и торговцы Нижних Земель. - Давний кальвинист Филипп ван Марникс усмехнулся, потому что сам не был простолюдином, а среди горожан считалось, что аристократы поддерживают католическую партию.
- Кто этот юноша между Мансфельдом и старым Берлемоном? - спросил принц Оранский. - Я никогда не видел его, но черты кажутся мне знакомыми. Наверное, чей-то сын.
Филипп Марникс молчал, близоруко щурясь, зато ответил Клод де Мондусе, гугенот и французский посол:
- Вы правы, ваша светлость, это именно сын Максимилиана II, брат германского императора Рудольфа и его наследник.
- Еще один Габсбург! - хмыкнул негромко принц, демонстрируя самую доброжелательную улыбку юнцу и окружавшим его католическим аристократам. - Я ожидал от них большей непредсказуемости. Господа, бьюсь об заклад, скоро болваны, притащившие сюда мальчишку, сильно пожалеют об этом.
- Ваше высочество, дорогой Маттиас! - скопление роскошно разодетых вельмож в церемониальном зале увидело, как принц Оранский обнимает племянника своего главного врага, как близкого родственника. - До чего же я рад вашему приезду!
- Я тоже рад познакомиться с вами, принц, - сказал двадцатилетний Габсбург, подавая холодную вялую руку.
Когда французский посол в числе прочих кальвинистов был представлен принцу Маттиасу, де Мондусе сказал:
- А этот человек, - он указал на Филиппа Марникса, - очень близкий друг вашего учителя, Ожье де Бусбека.
- В самом деле? - на худом лице молодого Габсбурга появилась теплая улыбка. Вероятно, имя человека, близкого ему с детства, согрело юношу, недавно прибывшего в Семнадцать провинций и никого здесь не знавшего.
- Ну, ваше высочество, я такой же ученик Ожье, как и вы, - сказал Филипп Марникс, беря юношу под локоть. - Ведь он сам учился еще у великого Эразма Роттердамского, который его очень ценил.
Пользуясь тем, что Маттиас оказался в кругу реформатов, принц Оранский подошел к тем, кто всегда ненавидел его и не чаял увидеть так быстро в Брюсселе.
- Я удивлен, что вы не в Намюре, - сказал принц, обращаясь к Шарлю де Берлемону. - Было бы благоразумнее удалиться под крыло бастарда, чем надеяться на то, что я стану защищать вас от гнева столичных жителей.
Двое-трое членов бывшего Совета по делам Мятежей, прозванного в народе "Кровавым советом", до сих пор еще оставались в пределах Нижних Земель, не желая расставаться с домами и вотчинами. Молчаливый ясно дал понять старому Берлемону, что не рад его пребыванию в одном городе с теми, кого страшный Совет подвергал гонениям и казнил.
- А, это вы, герцог, - Виллем будто бы только сейчас заметил морщинистого Эршо с орденской цепью Золотого Руна** и небрежно поклонился ему. - Идея привезти сюда молодого Габсбурга из Вены принадлежит вам?
Но герцог не спешил раскрыть сухие тонкие губы, вероятно, обдумывал ответ.
- Это моя идея, - сказал тогда Петер Эрнст Мансфельд, стадхаудер Люксембурга,
желчный шестидесятилетний мужчина, одетый в испанском духе, в золототканный дублет из черной парчи и пышный брыжжевый воротник.
- За это от всей души благодарю вас, - с улыбкой произнес Молчаливый. - Я обучу парня управлению нашими провинциями, и довольно скоро король узнает, что у Нижних Земель появился новый стадхаудер - его собственный племянник!
Раскланявшись с растерянными католиками, у которых в очередной раз ушла почва из-под ног, Виллем Оранский перестал обращать на них внимание и отошел туда, где его близкие друзья завладели вниманием нерешительного юноши из дома Габсбургов.
***
Голос мадам де Турнон был слаб и печален, он едва доносился из-под черной вуали, которую старшая фрейлина носила уже третий месяц.
- Все произошло в одно мгновение, - рассказывала Турнон. - Рауль подскользнулся вон там, - жестом указала на руслень***, - и упал, практически моментально уйдя под воду в своем тяжелом панцире. Он даже не крикнул, не позвал на помощь.
- Почему он шагнул на руслень? - спросил Феликс. Опытные матросы, и те не рискуют ступать на узкую, неогражденную площадку без причины. Ван Бролин знал, что с нее бросают лот, или подвязывают такелаж, возможно, ее используют при абордаже, чтобы запрыгнуть на вражеский корабль, но что сейчас потянуло туда Рауля?
- Не могу сказать достоверно, но у меня было впечатление, что шевалье де Саблонсе хотел деликатно обойти скопление людей на этом участке палубы. Когда началась стрельба, впечатлительные дамы и некоторые духовные особы заполонили все это пространство, и бедный Рауль, не желая задевать их своим панцирем, решил обойти толпу по той площадочке. Но, увы, ему недостало ловкости совершить этот маневр.
Для Феликса слушать этот монотонный голос, особенно, когда он не видел лица, было сущей пыткой. Но женщина казалась искренне опечаленной, и сердиться на нее было не за что. Ван Бролин помнил, что она сама недавно потеряла родную дочь, которую Рауль безответно любил. Сентонжец крутился вокруг де Турнон, выполняя все ее капризы и прихоти. Как бы ни относилась мать юной фрейлины к безнадежному воздыхателю, он угождал и ей, чтобы до ушей красавицы донеслась похвала, или хоть признание его достоинств.
- Какой ужас, какая нелепая смерть! - фрейлина перекрестилась и предалась молитве, мгновенно подхваченной духовными лицами, стоявшими подле них.
Молитва была универсальным средством от страха, печали, душевных потрясений, ужасных новостей и тягот многотрудной жизни. Феликс тоже молился с остальными, а перед глазами у него был друг, так странно ушедший всего через неделю после того, как он узнал тайну метаморфа. Ван Бролин снова остался один, и рядом не было никого, с кем можно было откровенно поговорить, сделать признание, или спросить совет. Как он будет без этого паренька с невыразительным лицом и сонным взглядом, который понимал все с полуслова и чувствовал настроение людей настолько безошибочно, что это казалось маленьким чудом? Почему Господу угодно было призвать его к себе настолько срочно? Феликс вышел на руслень, встал на то место, откуда, по словам де Турнон, упал его друг. Покачал головой в опустошении, сел, свесив ноги к воде. Нехватило ловкости, так она сказала! Для самого Феликса удерживаться на руслене было легко и просто. Возможно ли, что Рауль де Саблонсе пытался выглядеть столь же ловким, как метаморф, не обладая его физическими данными?
Феликс уставился в черную воду Мааса под носками своих сапог, будто ожидал, что сентонжец появится оттуда и протянет руку. Рауль был слишком разумным, чтобы, зная правду о природе ван Бролина, пытаться подражать ему. Ведь даже маленькие дети не пытаются карабкаться на высокие деревья вслед за кошками. Тогда получалось, что де Саблонсе оставил этот мир из-за собственной деликатности. Не хотел толкаться и задевать этих людей, которые через день о нем и не вспомнят! Значит, он и был не от этого мира, мой друг Рауль. Слеза сбежала по щеке метаморфа, он вытер ее внешней стороной ладони, встал и запрыгнул на палубу.
- Капитан Ламмерт! - крикнул он. - Видите залив слева по борту?
- Да, господин ван Бролин, - отозвался долговязый моряк со шканцев.
- Нам туда!
Нет никого на этом переполненном людьми кораблике, подумал Феликс, чей смертный час не был бы определен. Каждый идет к нему своим путем, лелея надежду, что это случится еще не скоро, а прежде судьба подарит множество приятных минут, недель, даже лет. Многие бы ужаснулись, зная, что у Парки нет в их отношении столь долгих планов. Ван Бролин подобрал холщовую котомку, оставленную на шканцах, в которой хранилась его еда и немногочисленные личные вещи. Достал видавшие виды шпоры, прикрепил их к сапогам. Возможно, Рауль уже встретил на небесах свою любимую мадемуазель де Турнон, и они счастливы.
Залив приблизился так, что в тени подступивших к воде деревьев можно было разглядеть причал в глубине. Но молодая Турнон была по слухам любовницей какого-то маркиза, или пусть не любовницей, но точно не отвечала взаимностью Раулю. Можно было предположить, что в одиночестве и страхах загробного мира ее душа вдруг исполнилась любви к отвергнутому при жизни де Саблонсе. Но что-то в этом предположении было унизительное по отношению к другу. Сам ван Бролин безоговорочно верил, что после смерти встретит милую матушку. Когда в прошедшем году он потерял Аграфену, то Габри Симонс обмолвился, что никогда уже им не быть вместе, потому что у схизматиков свое посмертие, в котором нет чистилища, и свой отдельный рай. Феликс говорил Груше, что вот-вот они доберутся туда, где она сможет пройти крещение по католическому обряду. Не добрались. Болезнь, а потом татарская стрела отняли ее у меня навсегда, печально подумал Феликс. Что, если душа мадемуазель де Турнон, никогда не любившей Рауля, даже на небесах лишь позволяет ему за собой ухаживать без всякой надежды? Хотя какая надежда может быть у душ? Они не насладятся физической близостью, не заключат брак, и у Рауля никогда уже не родятся наследники. Почему все-таки он погиб так внезапно? Неужто единственный смысл этого состоял в том, чтобы священник на исповеди не узнал, кто я такой?
- Ваше величество, простите, что прерываю, - обратился к Маргарите Наваррской, занятой разговором с одним из епископов. - Я возьму пятерых гвардейцев и проверю место высадки, потом к пристани доставим лошадей, и вы покинете корабль первой. Если возникнет опасность, мы с вами поскачем вперед, не дожидаясь остальной свиты.
- Я бы предпочла не оставлять позади никого из моих людей, - сказала королева. - Их и так уже меньше всяких приличий.
- Разумеется, ваше величество, - кивнул Феликс. - Я надеюсь, враждебных обстоятельств не возникнет. Но вдруг...
- Я поняла, де Бролин, идите же, и храни вас Пресвятая Дева!
Гвардейцы, оставленные с лошадьми, тоже погрустнели, узнав о гибели Рауля. Этот невзрачный молодой человек умел привлекать к себе сердца, и его нелепая смерть многих опечалила. Уже вечерело, когда верховая кавалькада с королевой Наварры во главе растянулась на неприметной лесной дороге, ведущей к французской границе. Пару раз они натыкались на вооруженные отряды, но немногочисленные наемники или бандиты не решались нападать на свиту с гвардейской охраной, и уступали французам дорогу. Сумерки застали их у замка Флерин, где Феликс и Рауль успели побывать несколько дней назад, чтобы договориться о ночлеге.
Но сейчас владельца замка не оказалось на месте, а его перепуганная вторжением жена заперлась в донжоне, не желая впустить гостей. Сколько Феликс ни взывал к ее долгу, сколько бы ни клялся, что все оговорено с ее мужем, бестолковая женщина уперлась, как баран. Усталая свита заполнила двор, коней кое-как обтерли, поводили в поводу и накормили, но людям пришлось довольствоваться содержимым их сумок и мешков, причем некоторые, отвыкшие от походной жизни, вообще остались голодными. Наступила ночь. Феликс прожевал кусок солонины, вытерся тыльной стороной ладони и отправился к Маргарите, дремавшей на коленях мадемуазель д'Арти. Сама фрейлина тоже спала, сидя на копне сена и прислонившись спиной к сараю. Феликс подавил улыбку - в таком положении можно было представить простых крестьянок, а перед ним дрожали от холода самые изнеженные дамы Европы того времени.
- С вашего позволения, я бы осмотрел окрестности, - сказал Феликс шепотом.
Маргарита кивком отпустила его. Было сыро и прохладно, хорошо еще, что не шел дождь. Кошачьим зрением ван Бролин осматривал осенний лес и дорогу, ведущую на юг, в сторону Франции. Проехав около лье, он уже подумывал о том, чтобы возвращаться. Стояла глухая ночь, из-за темных облаков на небе не было видно ни одной звезды.
- Что ты, Малыш? - спросил Феликс верного светло-гнедого друга с белым лбом, который неизменно сопровождал его с той погони, когда они настигли, и Феликс заколол, каталонского вестового Кунца Гакке. Сейчас конь прядал ушами, храпел и не желал идти вперед. Вообще-то Малыш был самого обычного для лошади роста, но его корпус был чуть длинноват, из-за чего ноги казались короче, нежели у самых дорогих андалузцев того времени, которых выбирали себе знатнейшие и богатейшие из европейских вельмож. Но Феликс ценил Малыша за то, что он, пусть и уступал в резвости самым лучшим коням, то выносливостью превосходил большинство из них. Плавной рысью он мог двигаться часами, вообще не уставая, что делало его настоящим сокровищем на длинных переходах. Но даже будь под Феликсом другая лошадь, трусливее и глупее Малыша, в его планы не входило бы кормление тварей, которые сейчас оказались на пути.
- Эй ты! - Крикнул он, - слезай с ветки, поговорим!
Ван Бролин демонстративно забил свежий порох в пистолет, затолкал пыж и пулю, взвел курок.
- Скажи тем двоим, которые в кустах, чтобы не подходили, - зло добавил он. - Разнесу им головы при первом движении! Что молчишь? Или нападай, или давай разговаривать!
Гнедой отступил назад еще на шаг, забренчал удилами, снова всхрапнул.
- Отчего бы не поговорить, - произнесло странное существо довольно мелодичным голосом. - Попытка тебя убить, возможно, окажется не такой уж и легкой.
- И закончится тем, что подохнет сам убийца, - подтвердил ван Бролин с натянутым смешком. Все же его беспокоили двое, сидевшие в засаде по бокам.
- Ты разве не такой же убийца? - вопросил его собеседник.
- Я тот, кто прикончит вас всех, если будет нужда, - с достоинством сказал Феликс. - Но я предпочитаю разговор с интересным собеседником, так что представься и спускайся вниз.
- Вам выпала честь разговаривать с морошем, - заявило существо, спрыгивая на дорогу. Оно выглядело совсем как широкоплечий горбатый мужчина средних лет. В его интонациях появились манеры благородного человека, хотя вид его был странен, а одежда напоминала клоунскую, и большую голову венчал колпак с дурацкой короной, правда, без бубенчиков.
- Я фламандский дворянин на службе у герцога де Гиза, - заявил метаморф, умышленно не упоминая того, кому служил на самом деле. Доверчивость к случайным встречным на дороге никак не входила в перечень его недостатков. - Еду с важным поручением от сеньора де Флерин. А что в ночной час на темной дороге делаете вы? И вообще, что такое морош, имя, или название?
- К сожалению, нынешним поколениям не много известно о древних существах, населявших эти края испокон веков. - В голосе мороша послышалась грусть. - Называйте меня Гийом де Бошен.
- Ну, я слышал про вивр, лютинов, мелюзин и варабю, не говоря уже про вампиров и метаморфов. - Феликс еще немного подумал и добавил: - Встречал и трупоедов, которых вы таскаете за собой. В разных местах они называются по-разному, но смердят одинаково мерзко везде. Не могли бы вы оставить их здесь, если вам будет угодно немного прогуляться со мной по свежему воздуху?
Гийом де Бошен издал довольно неприятные звуки через нос, причем слов метаморф не мог разобрать. Обе сущности ничего не ответили, но морош сказал:
- Они не последуют за нами.
Феликс развернул коня и шагом двинулся туда, откуда приехал. Видя, что трупоеды действительно не двинулись за ними, он через некоторое время спрыгнул с седла и пошел рядом с морошем.
- Честно говоря, обидно вот так просидеть всю ночь, поджидая путников, и в результате остаться голодному, - жаловался Гийом де Бошен. - Скорей бы уже началась война. На войне всегда вершится много славных дел. Молодые люди, вроде вас, получают возможность отличиться, а те, кто не преуспевают, отдают свою плоть таким, как мои питомцы.
- Могу выделить вам солонину, сударь, - сказал ван Бролин, которому надоело видеть, как его попутчик все время разговаривает о еде и облизывается длинным языком, глядя на Малыша.
- Буду весьма признателен, если разрешите отхлебнуть немного от вашей лошадки, - произнес морош. - Солонина без крови слишком груба.
- Найдите себе кролика, или поросенка, - сказал Феликс. - Я не использую друга в качестве еды и питья.
- Возможно, впереди у нас есть нечто получше кролика, - морош вновь плотоядно облизнулся, глядя вперед.
Феликс с удивлением увидел крошечного росточка женщину, которая шла вдоль обочины в том же направлении, что и они, с какой-то поклажей на спине. Всего несколько минут назад он проезжал здесь и мог поручиться, что никто не шел ему навстречу. Морош прибавил шаг, и они вскоре нагнали ночную прохожую. Она обернулась, слыша топот за спиной, и Феликс разглядел усталое женское лицо, уже не молодое, но довольно миловидное. Одета она была, как обычная поселянка, в платье темной шерсти, да светлый чепец на голове. Из мешка за ее спиной доносился запах лесных трав.
- Пресвятая Дева! - в глазах поселянки был испуг. - Я-то думала, возвращается один молодой дворянин, который только что проехал мимо, не стала второй раз отводить ему глаза. А дворянин-то вместе с проклятым морошем!
Голос ее сорвался на визг, но Гийом де Бошен совершенно не обращал на это внимания, он ткнулся носом в мешок, потом в платье, потом в шею женщины, будто пес, обнюхивающий добычу.
- Простите, я и сам познакомился с этим господином только что, - извиняющимся тоном произнес ван Бролин. - До этого не встречал никого подобного.
- Это морош, юноша! - крикнула женщина, и эхо унесло ее голос далеко в ночь. - Древняя тварь, которая обманывает и обрекает на гибель, которая питается страданиями и муками людей!
- Потише, ведьмочка, - морош соизволил наконец-то обратиться к женщине по-человечески, а не обнюхивать, будто кусок мяса. - Не изображай перед нами монахиню. Ты еще недурна собой, и моего молодого друга способна привлечь твоя плоть. Так что мы можем получить удовольствие все втроем.
- Я ненавижу инквизиторов, - сказала женщина, мешок с травами она сбросила на дорогу и сжимала маленькие кулачки. - Но нельзя не признать, что, истребив почти всех морошей, они сделали благое дело для Нижних Земель.
- Они и ведьм истребляют, дура! - подпрыгнул морош, ткунув свой огромный нос в чепец. Он обхватил женщину, у которой не было сил разжать его объятия, и часто задышал, даже прикрыв глаза от наслаждения. - Ну, чем они отличаются от меня?
- Вы знали многих инквизиторов в Семнадцати провинциях? - вмешался Феликс, которого повадки мороша одновременно раздражали и забавляли. - Сударь, отпустите даму, ведите себя пристойно!
Гийом де Бошен раскрыл большие глаза, упрятанные в морщинистых веках, и посмотрел на метаморфа озадаченно.
- Она права, Гийом? - спросил Феликс. - Вы действительно живете для того, чтобы жрать плоть, запивая кровью, да еще получаете удовольствия от мучений жертв?
- Не настолько примитивно, - скривился морош. Клоунский капюшон его упал на плечи, открыв темные гладкие волосы, зализанные, как у речной выдры. Только сейчас Феликс разглядел сильно скошенный подбородок и редкую бороденку из темных волос. - Нас привлекает игра ума, интрига, интересные истории. Мы превосходные рассказчики, и нам нравится, когда люди нам верят.
- Так и есть, - добавила женщина. - Только внушенное доверие морош использует всегда во вред, чтобы человек почувствовал отчаяние и безнадежность, прежде чем погибнуть.
- Сдается мне, ты не испытываешь сейчас ничего из перечисленного, - улыбнулся Феликс.
- Со мной благородный рыцарь, - женщина наклонила голову.
- Ха-ха-ха! - взвыл от восторга морош. - Да знаешь ли ты, что твой рыцарь вообще не относится к миру людей? Жалкая ведьма, жалкая, смешная ведьма! - Морош снова обхватил ее и впился губами в ее губы. - Ты сама разденешься, или помочь?
- Постойте, Гийом, ответьте мне на вопрос, - Феликс положил руку на плечо мороша, разворачивая его к себе. - Почему вы вдруг решили, что я такой же, как вы?
- Да потому что мы все ненавидим людей, а ведьмы - обычные люди! - воскликнул он, нахмуриваясь. - Я сразу определил в вас убийцу, холодного, равнодушного и беспощадного. В оборотнях обычно слишком много страсти, дикости, две жизни, которые они совмещают в себе, разрывают их скудный разум. Но вы особенный, таких я еще не встречал!
- Возможно, вам следовало поинтересоваться, Гийом, - мягко сказал ван Бролин, - для чего живет такой как я, какую цель преследует?
- И что бы вы ответили?
- Моя цель - служение красоте и Прекрасной Даме! - с пафосом произнес метаморф и выстрелил морошу в середину лба из пистолета, который уже некоторое время держал в руке, скрытой под плащом.
- Простите, что заставил вас пережить несколько неприятных минут, - сказал ван Бролин, пряча пистолет в седельную сумку. - Никогда не встречал таких... морошей.
- Я тоже не видела никого из этой породы много лет, - ведьма подобрала мешок и снова взвалила его на спину. - И не скучала бы по ним до конца своих дней. - Она подняла голову: - Надо забросить его в глубину леса. Неровен час, найдет кто-нибудь, доложит доминиканцам. Их монастырь поблизости отсюда, и приором там бывший глава трибунала инквизиции Намюра.
- А чем этот морош отличается от человека? - спросил Феликс. - Морочить голову умеет кто угодно. Ну, найдут его, доложат местному прево. Какое нам дело до этого?
- Поверьте, господин, в нем отличий больше, чем даже в мелюзине, - сказала ведьма весьма уверенно. - Не стоит накликивать беду.
- А вы знаете и мелюзин? - С любопытством спросил Феликс.
- Возможно, - пожала плечами женщина. - Но речь не о них. Прошу вас, прислушайтесь к моим словам, если хотите пожить еще немного на свете.
- Моя матушка наставляла меня не доверять женщинам вообще, а ведьмам - сугубо, - улыбнулся ван Бролин. - Я не оставлю вам коня, милочка.
- А как же служение Прекрасной Даме, о котором вы тут говорили, что я аж заслушалась?
- Есть идеал, - сказал Феликс, переваливая мертвого мороша через спину гнедого и успокаивая коня. - А есть повседневность, в которой прекрасных дам покусывают блохи, и они пользуются ночным горшком.
Ведьма расхохоталась.
- Парень, я влюбилась бы в тебя, будь я помоложе.
- Поверьте, вы прекрасны и сейчас, госпожа, - отвечал Феликс, шагая рядом с ней и ведя Малыша в поводу. - Скажете, где здесь ближайшее озерцо, болото, или речка?
- Сказать по правде, я думала, что ты утянешь этого мороша в лес, как я предлагала, - начав однажды, женщина продолжала обращаться к ван Бролину на ты, - а там сможешь перетечь в Темный облик и подкрепить свои силы.
- Ты много знаешь, - сказал Феликс, удивленный тем, что за какой-то час встретил уже двоих, для кого не представляла тайны его природа. - Я этого не сделал, не только потому, что не доверил тебе коня. С морошем были его подручные, которые остались совсем неподалеку отсюда.
- Люди? - Удивилась женщина.
- Нет, - ответил Феликс. - Довольно опасные существа, я бы сказал. Кстати, как тебя зовут?
- Называй меня Вивьеной, молодой, но осторожный рыцарь, - со смешком сказала ведьма.
- Когда кому-то говорят об его осторожности, - нахмурился Феликс, - то обычно имеют в виду, что он трус.
- Но ты же не думаешь, как обычный человек, парень? Ты только что защитил меня, и даже сейчас сопровождаешь, чтобы со мной не случилось беды.
- Вивьена, а разве собирать травы можно только в ночном лесу? - спросил Феликс. - Это говорит о твоей смелости, но и о ненужном риске, как по мне.
- Скоро зима, благородный господин, так и не назвавший своего имени. Я должна делать запасы до весны. Сердитые травы и детские травы обычно уходят очень быстро. А собирать их днем - значит рисковать наткнуться на сельчан, древорубов, углежогов, бортников, словом, других людей. Я всегда боялась огня инквизиции больше, чем клыков, или когтей.
- Меня зовут Габриэль, - сказал ван Бролин, уже много раз в прошлом представлявшийся именем своего младшего друга. - А что такое сердитые травы?
- Сойдем с дороги, - сказала Вивьена, - здесь неподалеку болото.
Она первой углубилась в лес по малозаметной тропке, а Феликс пошел за ней следом, снова зарядив, на всякий случай, пистолет. Но вскоре они дошли до краешка болота и остановились. Здесь что-то хлюпало, посвистывало, потрескивало, вдалеке ван Бролин разглядел чьи-то горящие глаза в зарослях.
- Я люблю леса и деревья, - сказал он, сваливая мертвеца на землю к радости гнедого. - Но на твоем месте я бы все-таки держался подальше от таких мест.
- Сейчас мне не страшно, потому что я не одна, - сказала Вивьена и дотронулась до его руки. Сначала робко, потом вдруг взяла ладонь метаморфа и прижала к своей щеке.
- Надо делать то, зачем мы сюда пришли, - сказал Феликс, немного озадаченный.
- Хорошо, милый юноша, - прошептала Вивьена, отпуская его руку. - Хочешь вначале посмотреть, чем морош отличается от человека? Ты ведь видишь ночью, как днем?
- Намного хуже, - сказал Феликс, - но все-таки вижу кое-что.
- Разрежь ему одежду на груди.
Феликс сделал то, о чем сказала ведьма, при помощи отцовского кинжала.
- Видишь, у него четыре соска, а не два, - прошептала Вивьена, склоняясь рядом. - Есть еще хвост, наподобие свиного, а также различия в устройстве того, что у мороша между ног.
- Я предпочел бы туда не лезть, - сказал Феликс.
- Тогда прошу тебя постоять в стороне, - сказала ведьма. - Я возьму у него кое-что для моих лекарственных снадобий, только дай свой нож.
Феликс передал женщине кинжал и отступил на пару шагов. Эта ведьма его смущала, но она знала столько интересного и нового, что ему хотелось быть с ней и разговаривать обо всем на свете. Уж не навела ли она на меня приворотные чары, подумал он, испытывая странное томление к женщине, которая окровавленными руками копошилась во внутренностях у чудовища.
- Все, Габриэль, благодарю, что дал мне время, - Вивьена сполоснула кинжал и руки в болотной воде, обтерла об одежду мороша и вернула кинжал Феликсу. - Он выпотрошен и уже не всплывет - закинь его просто в воду.
Ван Бролин поднял мороша, заглянул в его пустое мертвое лицо и с силой бросил труп в болото, чтобы брызги воды не попали на них. Пролетев пару туазов, тело хлюпнулось в стоялую воду, подняв небольшую волну, и вскоре исчезло навсегда от глаз дышащих воздухом существ.
Ван Бролин запрыгнул в седло, поднял к себе пахнущую травами Вивьену и ее мешок. Она была маленькая и теплая, ее спина прижималась к его груди.
- Ты сильный, Габриэль, какой ты сильный! - вздохнула Вивьена, снимая чепец, чтобы метаморф чувствовал аромат ее волос. Волосы оказались темно-русыми, издавали манящий запах женщины, который, смешиваясь с травяным духом, кружил ему голову.
- Я не могу задерживаться, - сказал он. - Меня давно ждут в замке Флерин. Но я заеду к тебе после того, как закончу дела. Скажи только, где смогу тебя найти?
- Даже часа не найдешь для Вивьены? - выгибаясь, спросила она, елозя по его груди.
- Потом, радость моя, - Феликс уже не сомневался, что испытывает на себе какое-то колдовство. - Даю слово шевалье.
Был предрассветный час, когда они расстались на околице деревни, где жила Вивьена, и Феликс, стряхнув наваждение, помчался во Флерин. За время его отсутствия ситуация там разительно переменилась: на исходе ночи в замок вернулся сам хозяин с пятьюдесятью всадниками, присланными Филиппом де Линь.
На этом все хорошее заканчивалось - сеньор де Флерин сообщал, что на соседней ферме обосновалась рота испанских пехотинцев, и к ней только что присоединился Жиль де Берлемон со своим эскадроном валлонской кавалерии. Маргарита Наваррская отдыхала в покоях донжона после бессонной ночи во дворе, а гвардейцы королевы и люди Флерина готовились к обороне.
- Можно было бы отправить гонца за помощью к Генеральным Штатам, или во Францию, - говорил хозяин замка, уже немолодой дворянин с седой бородкой клином. - Но боюсь, все уже закончится задолго до того, как помощь подоспеет. Молчаливый только взял в руки бразды правления, а во Франции поблизости от границы, насколько мне известно, нет крупных воинских соединений.
Они были обречены, пытаясь защитить Флерин. Но неужели Хуан Австрийский вот так беспечно даст приказ штурмовать замок, владелец которого не нарушал закон? Наступил поздний осенний рассвет, усталый грязный метаморф, носивший целое утро землю в мешках для укрепления давно не знавших ремонта стен, как и остальные гвардейцы, ждал атаки. У защитников королевы Наваррской не было ни артиллерии, ни достаточного количества мушкетов и аркебуз. Половина гвардейцев не была вооружена ничем, кроме пистолетов и холодного оружия. Это было героическое самоубийство, как он и говорил когда-то мадемуазель де Ребур. Всего ничего оставалось до французской границы, и столько препятствий было уже преодолено, думал Феликс, стоя на мешке с землей и глядя на шеренгу испанской пехоты, неумолимо приближавшуюся к замку Флерин.
Незадолго до этого кавалерия де Берлемона, проскакав по полям, перерезала им дорогу на юг, ту самую, по которой ван Бролин вернулся во Флерин. Какой-то шум и движение во внутреннем дворе привлекли его внимание: королева Наварры покинула донжон, в покоях которого провела около трех часов, и разговаривала о чем-то с де Флерином. Возможно, она отдает приказ о сдаче?
Но поместье не имело отношения к французской или наваррской короне, а де Флерин не был ленником королевы. Если честь обязывала хозяина защищать гостью, то даже ее приказ не мог заставить его сложить оружие, поскольку де Флерин знал о том, что Маргарита уедет с Берлемоном только по принуждению, и это покроет бесчестием его самого и Филиппа де Линь, который на него положился. Все это означало, что спасения для гвардейцев королевы не было. Верные долгу, они должны были защитить ее ценой собственных жизней.
Испанцы не стреляли, они приближались к стене замка без особой спешки, неся мушкеты, сошки и копья на плечах, как в походе, а не наперевес, как при атаке. Но вот загрохотали выстрелы защитников, и шеренга испанцев остановилась, меняя порядок на боевой. Пока еще никто не упал наземь, не пролилась кровь. Вот-вот сражение станет необратимым, подумал Феликс, оглядываясь и оценивая дальнейшее противостояние. Далекая фигурка всадника показалась на дороге к замку. Светловолосый всадник галопом обогнул поместье и подлетел туда, где на пригорке стоял знаменосец под флагом Испанской Бургундии, а рядом с ним обозревал окрестности Жиль де Берлемон в шляпе с красным пером, окруженный свитой.
Обладая прекрасным зрением, Феликс увидел, как всадник передает вражескому командиру белый листок послания. Де Берлемон сломал печать и углубился в чтение. Потом валлонские кавалеристы свернули свои ряды и порысили к дороге. Испанская пехота, получив приказ от вестового, тоже развернулась и через некоторое время скрылась за северными холмами. Дорога во Францию была свободна. Только сейчас ван Бролин почувствовал, до чего он вымотался за прошедшую ночь и утро.
***
- Берлемон мною недоволен, - Кунц Гакке сложил ответ полковника Фландрской армии вдвое и поднес бумагу к свече. - Он, похоже, видел во мне оракула, который способен был предсказать появление Эскобедо с инструкциями из Мадрида и деньгами.
Отто Захс кивал в ответ на слова начальника. Его сапоги и одежда были в грязи, веки смеживались от усталости.
- Если бы не появление кастильца, знать о котором было невозможно, мы бы уже чествовали эту похотливую бабенку в Намюрском замке. И это был бы только первый шаг из всего, что я замыслил, - Кунц отдернул пальцы от горящего листка, пепел которого осыпался на каменный пол. - Однако, все еще только начинается, Отто! Грозные терции уже идут сюда из Италии, их ведут лучшие имперские командиры. К их приходу мы вернем в строй временно расформированные валлонские полки. Пусть дальнейший успех никто не свяжет с моим именем - я равнодушен к людской молве. Принцы и знать красуются на парадах и торжествах по случаю побед, наше с тобой дело лишь готовить почву для их триумфа, и уходить в тень, когда дело выполнено.
- Раз выполнено, то не отпустите ли меня отдыхать, ваша милость? - Ординарец не сдержал зевоту и добавил: - скакал без отдыха и сна, чтобы успеть, и в самую последнюю минуту предупредил войну!
- Есть еще одно дельце, которое нельзя откладывать, - секретарь наместника сплел пальцы рук, отодвинулся от стола и встал, подходя к узкому окну. - После отдыха сразу займись Ламмертом, пока он не успел далеко отплыть.
- Чертов предатель!
- Не богохульствуй, - наставительно сказал Кунц. - Он не предавал нас, поскольку оказался на нашей стороне по принуждению, а не добровольно. Но никто в целом мире не может безнаказанно сначала не выполнить мой приказ, а после увести проклятым реформатам принадлежащий мне корабль. Кара должна настигнуть Ламмерта прежде, чем он окажется у Нименгена, потому что дальше по течению Мааса идут земли еретиков.
- Ваша милость, - сказал Отто, - это и хорошо, что еретиков. Пока это еще окрестности Намюра, или Льежа, старик будет пуглив, как олень. А уже после Нименгена он потеряет бдительность, думая, что теперь он в безопасности среди своих.
- Возможно, ты и прав, сын мой, и так действительно будет лучше. - Секретарь наместника подошел к окну, за которым виднелась церковь святого Альбана в Намюре. - К тому же, ты неоднократно выполнял миссию среди протестантов, и без труда представляешься одним из них. Сегодня я получил послание от моего доминиканского брата, которому исповедовался приходской священник. К самому этому пастырю на исповедь явился некий молодой дворянин из Франции. - Кунц Гакке приоткрыл ставни, вдыхая свежий воздух осени. - Отче, вопросил он, что мне делать, если тот, кого я считал другом, оказывается нелюдем, оборотнем? Но оборотнем богобоязненным, не терзающим людскую плоть, не отягощенным жаждой убийств? Что бы ты сказал этому попу, Отто?
Светловолосый ординарец не слышал - он уже спал, склонив голову на грудь.
- Как же так, - раздумчиво сказал в окно секретарь наместника, - их несколько, или это один и тот же оборотень? И главное, не мой ли это старый знакомый, некто Феликс ван Бролин, который возникает в самых неожиданных местах, и столь же загадочно исчезает? Глупый поп не задал ни одного существенного вопроса, который мог бы помочь разоблачить нелюдя. Как искать его дальше, Бог весть - ведь он мог принадлежать к свите Маргариты Наваррской, и, если это так, он уже вернулся во Францию. А мог, как сообщил доминиканский брат после захвата Намюра, отправиться в Германию. Или, как утверждал некто Генрих фон Штаден, выполнять некую тайную миссию в русских землях. Загадочный полузверь, возможный убийца Бертрама Роша, служил то ли иезуитам, то ли Священной Римской Империи, то ли Франции. Никакой цельной картины не складывалось, и это раздражало опытного следователя, коим был Кунц Гакке.
Зачем оборотню служить французам? Может быть, это третья версия французского дворянина, что я слышу, лишь отвлекающий маневр, а на деле тварь проникла в Нижние Земли, замаскировалась и охотится на оставшихся убийц его матери! Мысль о том, что он, инквизитор и слуга короны не из последних, может вдруг из охотника превратиться в жертву, наполнила его бодростью и азартом близкой схватки. Даже те, кто ненавидел Кунца Гакке всей душой, не могли упрекнуть его в трусости.
- Посмотрим, кто кого, адская тварь! - Обратился к далекому врагу бывший инквизитор, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. - Ты будешь гореть, а я буду молиться, глядя на твои корчи у столба. Душа Бертрама возрадуется, узнав о торжестве справедливости, и замолвит словечко обо мне у порога святого Петра, который надеюсь переступить когда-нибудь, после того, как моя служба будет закончена и сочтена достойной.
* - развернут паруса по ветру таким образом, чтобы судно двигалось в нужном направлении.
** - высшая награда, учрежденная герцогом Бургундии в 1430 году и унаследованная, после перехода Бургундии под власть Габсбургов, императорами Священной Римской империи, а также королями Испании.