Сначала был бред, и в этом бреду, ты отчаянно пытался что-то удержать. Нечтоо ценное, важное, но руки твои были слабы и изнежены. Они умоляли бросить всё, немели, горели неистовым огнём, но ты знал, что если это случится, не будет смысла даже в руках. Возможно, ты пытался удержать свою собственную жизнь, и у тебя это почти получилось. А может быть не жизнь, и не получилось? Ты не мог ответить даже при желании - рассудок тонул в туманном месиве, киселе из лихорадочных кошмаров и жара. Старался проснуться, вырваться из мокрых и горячих простыней, но кто-то неизвестный убаюкивал тебя ещё до того, как успевал прийти в себя.
Затем наоборот, некто другой бил в лицо чем-то вроде тупого шила, так остро и больно. В эти моменты жуткий холод пронизывал до самых глубин естества, и тебя, скорее всего, трясло бы от жуткого озноба, но в теле не было сил ни на что кроме тяжёлого выдоха. Этот другой хотел, чтобы ты проснулся, он тыкал в лицо горячим паяльником, дёргал за пуговицы на груди. А в руках было так мало сил, что удержать то самое очень важное не получалось ни во время полу-пробуждения, ни в лихорадочном хмеле.
Безнадёжно, бессознательно , безальтернативно, держался за это так же отчаянно, как сорвавшийся в пропасть цепляется за воздух .
А потом было долгое беспамятство бойца, потерпевшего нокаут: проиграл, не смог, сделал всё, на что хватило сил, и ничего в итоге. Безвольно валялся на носилках, и тебя, едва живого, огромные бурые тени утащили на самое дно. Унесли и покинули в кромешном ничто на задворках вселенной, откуда не видно даже звёзд.
2.
- Ну и чего ж ты не пьёшь? Сам же просил, - это была фраза, которая привела его в себя. Голос был мужской, хриплый, словно набитый песком, и явно имел сильного, волевого хозяина.
В горле всё ссохлось, язык прилип к нёбу, и живительная влага потекла сквозь дыру в левой щеке на подбородок и шею. Тонкая, щекотная вереница капель почти не ощущалась сквозь жгущую боль. Всё тело, казалось, набили битым стеклом, но больше всего болело лицо.
- Да верю я, верю, что тебе хреново, - ответил некто на хрип. - Ты воды выпей и дальше спи. Завтра уже домой вернёмся, а там уж в лазарете тебя быстро на ноги поднимут. До сих пор не преставился, значится, не помрёшь. Пей давай, пей. Зря мы, что ли, тебя выловили? Пей.
После целого ряда усилий он всё-таки смог сделать полновесный глоток, затем ещё один, ещё, и закашлялся. Пронзительно и больно.
- Вот так вот, - успокаивал некто, поддерживая его под голову. Сил открыть глаза всё ещё не хватало. - Ничего, скоро оклемаешься...
Он говорил что-то ещё, но все слова утонули в приливной волне сна.
Дальше снова был провал и беспамятство. Тьма и пляска бесов в этой тьме.
Затем Винсент почувствовал, как чьи-то руки погрузили его на носилки и унесли по лестницам на открытое пространство. На улице было темно, холодно и ветрено, воздух с чётким йодистым запахом водорослей и морской солью. Шум мотора сменился всплесками прибоя и редкими криками чаек. Над головой кто-то начал бубнеть: "Да разойдитесь вы, и так тесно!... Ану, прочь с дороги, крысы, здесь вам не балаган, растудыть вас осьминог!... Расступитесь, что не ясно?!.. В лазарет, куда ж ещё?... посторонись!".
Он пытался открыть глаза, но вокруг было слишком светло, невыносимо светло.
Потом был крутой подъём, голоса вокруг стихли, а сапоги тех, кто нёс носилки, перестали шуршать по песку и начали отбивать неровную дробь по железу. Эхо шагов долго гуляло в бесконечных коридорах, пока эскорт не достиг пункта назначения - комнаты настолько освещённой, что свет проникал даже сквозь веки.
- Ну, чего там, кап, сможет его эта хреновина вылечить? - спросил кто-то у изголовья.
- Вылечит-вылечит, - ответили голосом человека, недавно подававшего воду. - Медикаменты почти на нуле... опять, едрынтыть, придётся перед урюками прогибаться.
Над головой чиркнула спичка, всё замерло. Кто-то поднёс к губам Винсента мундштук, он затянулся, и рот наполнился приятной сладостью трубочного табака.
- Тука, ты, совсем сдурел, дубина сухоходная?! - разразился из дальнего угла хриплый голос.
- Да ладно те, капитан, он у меня уже раза два закурить стрелял, пока я с ним на борту сидел. Пускай мужик покурит малёхо табачку нормального, а то я ж следующий раз неизвестно когда зайду.
Винсент сделал третью затяжку, выпустил трубку и улыбнулся. Ему хотелось поблагодарить человека, но иссушенный рот выдал только несвязное мычание сквозь губы и дырку в щеке.
- О! Вишь? Полегчало ему сразу как! Наш человек: пьяный, больной, да хоть и помирает, а всё равно курит.
- Тьфу на тебя, боцман! Кто ж в лазаретах курит?
- Ну, я вот курю, Батарея, хоть и подыхает, тоже курит. Ты и сам бы сейчас, кап, папироску б потянул. Я что не прав?
- Так, всем спасибо, все на выход, теперь дело за доками. Вылечить толком они его не вылечат - жалуются, суки ржавые, на лекарства, но вот заштопать и привести в тонус смогут. А там всё в руках Господних...
Чьи-то руки потрепали его за плечи, и тройка голосов пожелала скорейшего выздоровления.
- Погоди, боцман, подкурить дай, - послышалось уже из коридора, а затем всё стихло.
Свет погас до полумрака, и Винсент смог разглядеть, как с обеих сторон к столу, на котором он лежал, подкатили, скрипя шестерёнками, два медицинских дроида. Восемь механических рук заработали ножницами, разрезали одежду, убрали прочь, а затем довольно грубо перенесли голое болезненное тело в амбулаторную капсулу. После жёстких носилок, стола и железных клешней дроидов тёплая силиконовая поверхность показалась просто манной небесной. Один из дроидов, окрашенных в оранжевый цвет, выровнял конечности Винсента строго вдоль, а другой натянул на лицо кислородную маску. Крышка капсулы закрылась, и сознание снова провалилось в беспамятство.
Странные сны приходили под глубоким наркозом между редкими пробуждениями. Вначале он был моллюском на морском дне, но волнами моллюска выбило на берег, и злые птицы старались выкорчевать наружу из панциря. Затем он почему-то стал собой и начал душить бакланов, больших, как собаки. Потом снилась какая-то муть... не мешанина глупостей, а мутная болотная взвесь, сквозь которую не было видно почти ничего, кроме общих очертаний. Иногда удавалось выныривать из этой мути в реальность и подолгу лежать в темноте.
"Винсент" - размышлял он, почти не ощущая себя. Краем глаза видел десятки проводов, тянущихся от непонятных присосок на его теле куда-то вниз. Тонкие кабели и датчики скрывались в темноте, стелясь поверх ремней, фиксировавших руки, ноги, голову. Всё попросту онемело, как скула после крепкого удара кулаком. - "Винсент... Кажется так ко мне обращался кто-то из команды корабля? Или я сам так решил? Ничего не помню... а где я вообще? И каким бесом меня сюда занесло?"
Подобные мысли терзали душу, порождали смятение, отчаяние. В такие периоды над головой включались какие-то датчики, становились слышны тонкие механические звуки. Дыхательная маска наполнялась газом, от которого уровень мутной жижи в трясине снов быстро поднимался, а затем уносил на самое дно.
Винсент хотел послать человека далеко и прямо, но из расслабленного сонного горла вырвались только невнятные обрывки.
- Что-что?
Он повторил, на сей раз более твёрдо, но половину слов всё равно не удалось выговорить чётко. Голова кружилась и раскалывалась от боли, от этого быть вежливым с человеком, разбудившим в такое состояние из мягких одеял сна, не было и мысли.
По ту сторону век возникло замешательство. Незнакомец несколько раз резко вдохнул, явно подбирая нужные слова, и скороговоркой выпалил:
- ... да иди ты сам.. и сам ты... урод... - судя по голосу это был явно немолодой мужчина.
- Да ладно, не кипятись, - успокоил его тот, кого недавно называли капитаном. - Да и сам хорош, Веня. Чего спросонья человека по матушке шлёшь не разобравшись? А может он тебе добра желает? Просыпайся давай, разговор к тебе есть. И очень серьёзный. Просыпайся.
Винсент открыл глаза, рефлекторно попытался их протереть, но ремни всё ещё надёжно фиксировали руки. Некоторое время ушло на то, чтобы проморгаться и ответить собравшимся в комнате.
- Здравствуйте. Прошу прощения, непроизвольно как-то вырвалось... у меня всегда спросонья настроение не очень...
В комнате кроме него было всего двое: оба довольно немолодые мужчины с иссушенными, проветренными и уставшими лицами. Незнакомцы были одеты в одинаковые выцветшие куртки, некогда бывшие красными, бесформенные тёплые штаны и такие же видавшие виды ботинки. Эти двое, скорее всего, были братьями, настолько одинаково тонкими и сухими выглядели. Единственным признаком, который отличал их в тусклом свете единственной лампы, была щетина - у одного совсем седая, а у второго пепельно-рыжая. К тому же человек, обладавший рыжей щетиной, почти бородой, вёл себя явно уверенней. Наверное, он был старшим из братьев.
- Извинился, вот и отлично, - сказал старший. - Соображать нормально можешь?
- Не знаю, - вяло ответил Винсент. - Голова кругом идёт, мутит как-то.
- Ну, эт ничё страшного. Ты хоть своё имя помнишь?
- Помню. Винсент, Винсент Аймазов.
Старший усмехнулся.
- Чудное сочетание. Как так вышло, интересно?
- Не знаю точно, - и тут же добавил, даже не успев толком вспомнить. - Имя по случайному распределению досталось, А фамилия от донора всей нашей группы.
Сказав это, Винсент даже удивился: а ведь и вправду! их в группе было человек двадцать, и все были Аймазовы. Тускло, как сквозь туман, вспомнились залы воспитательного корпуса. Одинаковые парты, одинаковые лица одногрупников-брастьев-сестёр, вот только куратор-воспитатель вспоминался лишь невзрачным строгим костюмом.
- Инкубаторный, - презрительно процедил седобородый, и Винсент понял, что слышит это не впервой. И то, что ему это не нравится, но это факт.
- Не гони волну, Толя, - вступился за больного рыжебородый. - У них большая часть таких, иначе бы просто не выжили. И мы, межу прочим, тоже. В море ни лекарств, ни одежды не выловишь - ты это лучше меня знаешь.
В ответ седой только сплюнул и что-то невнятно пробурчал.
- Итак, вернёмся к нашему гостю, - сказал рыжий и уселся на стол, с виду операционный. - Как же Вас сюда занесло, уважаемый Винсент Аймазов? В одной только спасательной лодке, без документов, опознавательного чипа? Не спорю, опознавательный чип могли и бакланы из руки выклевать.. удивительно как они глаза тебе целыми оставили. Ты морду свою в зеркало видел?
- Нет, - ответил человек в капсуле, подозревая, что с лицом что-то не в порядке.
- Ну, значит, и не будем сейчас тебя этим напрягать. Сейчас-то уже получше... А вот когда тебя выловили... - Рыжий снял с головы шапку, обнажив полулысую голову, и задумчиво почесал темя. - Сколько тебе лет?
Винсент открыл рот, чтобы сказать, и запнулся. Казалось бы, элементарная вещь, но не смог. Закрыв, он ненадолго сосредоточился и осознал, что не то что бы не помнит, а попросту не знает. Это породило в его сердце тревогу.
- Я... я ... я не знаю...
- Чудно как-то, - философски протянул собеседник. - Откуда имя и фамилия знаешь, а сколько тебе - не знаешь. Что ты вообще о себе помнишь? Кто ты? Строитель, механик, биолог, менеджер, беглый преступник? Кто ты такой?
Такие простые вопросы поставили Винсента в тупик. Ощущение было похожим на то, когда на ночной дороге ремонтники забывают закрыть люк, или попадается под ногой особенно глубокая выбоина, и точка опоры вылетает в неизвестность. Вроде бы она и должна быть на привычном месте, но там только пустота. А где же память? Винсента охватила паника.
- Что вы со мной сделали? Что всё это значит?! - его голос дрожал на грани истерики. - Кто вы такие?! Где я?! Выпустите меня, гады! Что вы со мной сделали?
Человека в амбулаторной капсуле пробило мелкой дрожью.
- Успокойся, родной, я всего-навсего нашёл тебя в море, когда ты в спасательной шлюпке дрейфовал. И если бы не моя команда, а в особенности боцман Тука, вполне возможно, до сих пор бы по волнам болтался. Мы тебя еле живого выловили и сюда доправили, - неспешно, словно учитель, объяснял рыжебородый. - Что касается нас, то будем знакомы повторно. Я - капитан рыболовецкого сейнера ТГ-18, Пётр Андреевич Величко, а вот этот почтенный господин, с которым ты так невежливо обошёлся - староста и градоначальник нашего скромного селения Анатолий Степанович Зимовецкий. Без ложной скромности могу сказать, что сейчас ты видишь перед собой людей, от которых зависит жизнь целой общины, а посему попрошу впредь относиться к этим самым людям с должным уважением. Я понятно объясняю? Или тебя назад выкинуть?
При воспоминании о море у Винсента похолодело. Это воспоминание явно отразилось на его лице, и рыжебородый капитан наставительно продолжил:
- Вот то-то же. Но ты не унывай, на следующей неделе в бухту будет заходить корабль с материка. Мы им передадим всё, что снять можно. Ну, кровь там, отпечатки пальцев, снимок радужки, портрет, в общем, всё необходимое для опознания, а там, глядишь, прояснится: кто ты есть и как в нашем забытом богом месте оказался. Тогда уже и решим, как именно поступать. Но, так или иначе, придётся задержаться, ибо, видишь ли, щекотливая ситуация складывается, - он встал со стола и кивнул куда-то в темноту. - Железяки эти медицинские, судя по их отчётам, на тебя фактически весь запас лекарств израсходовали, а других возможностей оказать серьёзную медицинскую помощь пострадавшим нет. Народ здесь, в основном, мирный, но если кто помрёт из-за того, что на тебя последние пилюли ушли, я за них не ручаюсь. Да и Анатолий Степанович не сможет. А лекарства мы получим только на следующей неделе с катером с большой земли. Улавливаешь, к чему я веду?
- Не совсем, - честно ответил Винсент.
В разговор вмешался седой:
- Да к тому, что будь ты хоть трижды беглый каторжник, хоть принц датский, а этот риск и возможные ущербы придётся отработать. А работу мы тебе найдём, тут уж будь спокоен, - тон старосты становился всё холоднее и холоднее. - Так что, кончай жечь на себя электричество и вылезай из камеры нафиг. У тебя двадцать минут на сборы, - он поднялся со стула, вынул откуда-то из темноты тряпичный мешок и положил его на стол. - Здесь одежда. Сейчас отменю программу реабилитации, а ты давай вставай, разминайся, собирайся и выходи. Я с капитаном буду ждать на выходе из отсека.
Градоначальник подошёл к изголовью капсулы, его пальцы неуверенно пробежали по контактной панели, дважды раздалось тонкое пиканье электроники и что-то негромко защёлкало.
- Всё. Две минуты лежи спокойно, пока система отключаться будет, а потом можешь собираться.
Развернувшись, они молча направились к выходу. У порога задержался только рыжебородый, чтобы подкурить папиросу и бросить через плечо:
- Не забудь, пожалуйста, выключить за собой свет и поплотнее отсек задраить.
Когда крышка реабилитационной камеры с лёгким скрипом открылась, Винсент поднялся и с трудом дошлёпал до стола. Холодный железный пол неприятно кусал ступни, в голове всё ещё кружилось, да и сам реабилитационный отсек, как оказалось, располагался под небольшим, но всё же, уклоном.
В матерчатом мешке нашёлся полный запас одежды и обувь. На табурете по ту сторону стола лежал потрёпанный ватник. Ни грубый свитер, ни футболка, ни затвердевшие ботинки не принесли ни капли облегчения, зато холод понемногу отступал. Винсент с удивлением отметил, что замёрзло и противно тёрлось об одежду "гусиной кожей" почти всё тело, но не руки - верхним конечностям было просто немного прохладно. Он присел на табурет и поёжился сквозь озноб.
- Что же это такое? - спрашивал он самого себя раз за разом, словно читал заговор или заклятье.
Винсент отчаянно пытался найти ответ, но память оградилась неприступной стеной и явно собиралась отстаивать собственную независимость до конца. Он чувствовал, что ответы рядом, как рыбы за мутным стеклом аквариума, и достаточно просто уловить контур, чтобы...
И ничего не получалось.
Тепло из рук понемногу разливалось по телу, как анестетик из капельницы, холод отступал и всё меньше отвлекал от штурма внутренних баррикад. В итоге он даже не заметил, как рыжебородый капитан сейнера "ТГ-18" подошёл и дёрнул за плечо.
- Не переживай, - сказал Пётр Андреевич. - Как-нибудь оно всё образумится... ты давай, иди на выход, а я тут всё сам выключу и закрою. Давай, иди.
- Мне бы вашу уверенность, - пробормотал вполголоса Винсент и, не глядя в лицо капитана, поплёлся к двери.
Пройдя вдоль коридора метров пять, он огляделся: ощущения не врали - всё строение дало крен. Странное здание с длинными, неосвещёнными коридорами. "Наверное, только такое непонятное место могло выдержать землетрясение" - размышлял Винсент, направляясь к тёмной фигуре в светлом проёме длиннющего и совершенно тёмного туннеля. - "Наклонилось, но выстояло... Всё здесь какое-то не такое: и эти люди, и этот дом, и даже этот воздух... Чушь какая-то. Ну да ладно, разберёмся. Это всё временно, не взаправду. Главное - разобраться, что здесь к чему".
Пройдя две трети коридора, удалось разглядеть у стены фигуру Анатолия Ивановича.
- Иди сюда, - сказала тень недавнего знакомого. - Тут срезать можно. Ток ступай осторожней.
Староста взял его под локоть и потянул за собой.
В непроглядной тьме самыми отчётливыми были звуки - тонкий и редкий скрежет, дыхание прибоя, шум волн - они были более явными, чем очертания предметов, которые рисовало воображение. Иногда Винсент Аймазов пытался уклониться от, казалось бы, торчащей откуда-то сбоку доски, то оглушительно сбивал невидимые табуретки, какой-то хлам. Иногда Анатолий Степанович предупреждал, что будут ступени, и тогда известная только ему тропа выводила их к лестнице.
"Наверное, это какой-то корабль" - размышлял Винсент, глядя в мутные почти непрозрачные иллюминаторы. - "Чёрт подери! Ничего не понятно. Одни догадки... Ладно, успокойся. Скоро сам всё узнаешь".
После лестницы они снова нырнули в тёмные коридоры и, спустя непродолжительное время за очередным поворотом показался выход. Из яркого проёма доносились звуки прибоя и порывистого ветра, оттуда веяло жизнью.
На пороге они остановились, и рецепторы жадно впились в окружающий мир. Пахло солью и сыростью, скисшими водорослями, бризом и ржавчиной. Железом и кислятиной почему-то наиболее отчётливо. Кожа по всему телу пошла пупырышками от пронзительного холода, дыхание судорожно замерло на полувдохе, а по телу бисером рассыпалась дрожь. Хуже всего пришлось глазам - рассеянный, но сильный свет и порыв ветра хлестали выверенными ударами, высекая слёзы и боль.
Первым в глаза бросился угрюмый ангар, от которого тянулась дорога к бетонному пирсу. Взгляд по инерции скользнул дальше, к одинокому и битому жизнью сейнеру, а за ним - в узкий пролив, выщербленный в скалистых утёсах.
Остроконечные горы снежным шарфом держали в плотном кольце почти всё поле видимости, и только один лоскуток горизонта виднелся сквозь узкое щербатое горлышко пролива.
Дальше, за массивным ангаром, ютились приземистые, плотно сбитые одноэтажные дома с маленькими окошками; густой хвойный лес прижимал их почти к береговой линии, а его, в свою очередь, теснили массивы снега.
- Что ж у вас так холодно? - выдавил из себя гость.
- Дыши глубже! - нарочито бодро выпалил староста. - И грудь колесом!
Вторую фразу он сопроводил ощутимым хлопком тыльной стороной ладони наотмашь. Движение должно было походить на дружеский ободряющий хлопок, и было бы таковым, если бы не пришлось в солнечное сплетение. И без того слабый в ногах Винсент едва не упал, согнувшись от кашля.
- Привыкай, - Анатолий Иванович заложил руки за спину и стал ровно, как лейтенант перед новобранцами. - Климат здесь суровый, да и народ не шибко избалованный. Так что кончай из себя барышню корчить. Слюнтяи и нытики у нас тут не вы... не приживаются, а ты ещё за лекарства должен. Так что осваивайся.
"Да иди ты сам знаешь куда! Умник..." - хотелось огрызнуться Винсенту, но усилие воли покрепче сжало губы, запечатав поток матерщины.
- Привыкай - это только начало, - менторским тоном вещал градоначальник. - Ты не первый и не единственный выблядок, который свалился на нашу голову. Слава Богу, что вас таких всего ничего.
Он ненадолго смолк, а затем продолжил.
- Слушай, может ты сразу скажешь, как собираешься нам жизнь усложнять? А? Я тут всякого повидать успел... и всяких. Так что не стесняйся.
- Как был полицаем, так полицаем и остался! - донёсся из тёмных недр корабля приближающийся голос капитана. - Всё допросы бы чинить, всех по струнке выстраивать. И сейчас вот, как прапорщик последний, из себя быка крутояйцего корчишь. Дурное это дело. Ну? И чего стали? Двигайте на берег.
Винсент решил промолчать и в этот раз. Он угрюмо кивнул и шагнул на трап.
- Не хмурься так, Веня, - ободрял его Пётр Андреевич. - Не на каторгу же попал. Поживёшь тут пару недель так, и убираться отсюда не захочешь. Сам увидишь.
Верилось почему-то с трудом.
"Не хотеть убраться отсюда? Ещё бы! С удовольствием променял этот вонючий край на самый захудалый купольник. Уж лучше сирены по вечерам слушать, чем здешний ветер. И воняет здесь как на свалке... на свалке" - последняя мысль промчалась по телу невнятным дежавю. Ощущение заставило его вздрогнуть и тут же улетучилось. Паническое многократное повторение заветной фразы про свалку результата не приносило. Организм жадно впился в окружающую среду в поисках зацепки - запах, ветер, холод... мимо. Вскользь и мимо.
- Чего стряслось, Веня? - спросил старый капитан.
- Да так. Дежавючит что-то, - неохотно ответил Винсент.
- Понятно, - многозначительно протянул Пётр Андреевич, потёр пальцами подбородок, прокашлялся и следом заговорил так, будто продолжил, оборванную секунду назад, речь. - Так вот... Чтобы ввести тебя в курс дела, сразу отвечу на вопросы, которые мне задают каждый раз. Итак! У нас здесь почти всегда так дует. Как чуть от "Ковчега" отойдём - увидишь тот берег и почти всю бухту. Вдоль гор на той стороне через пролив почти всегда ветер дует. И гонит его прямо вдоль той стены.
Он указал на отвесную гряду на противоположной стороне бухты. Высокие скалы уходили в воду настолько резко, что и впрямь больше походили на стену, чем на горы. Лёгкий туман скрадывал неровности породы, и оттого сходство со стеной только усугублялось.
- А дальше - вдоль противоположного берега и сюда. Ты сам видишь, мы здесь, как в чашке, вот его и гонит по спирали. С горами у нас тут тоже не сахар, особенно когда по весне снег сходит, хотя и ничего страшного. Воды только по колено стоит, когда дренажный ров забивается. Редко, конечно, но иногда случается. Лавины до нас, слава богу, не докатываются. Потому и лес не трогаем - чтоб ни наводнений тебе лишних, ни оползней всяких. Через южный хребет пролегает перевал, летом и грузовиком проехать можно, а сейчас и на лыжах не пролезешь. Да и не дойдёшь ты до людей - далеко мы, и не все про нас знают. Эт тебе так, на будущее, чтоб дурные мысли в голову не лезли.
Он выдержал уважительную паузу и спросил:
- По горам и ветру всё понятно?
Винсент кивнул.
- Вот и отлично. Вопрос номер два... Да! У нас почти всегда так воняет, особенно после шторма и для новоприбывших. С этим тоже понятно? - старый капитан ухмыльнулся и поправил воротник. - А в курс административных вопросов тебя введёт досточтимый староста и градоначальник Анатолий Степанович Зимовецкий. Бурные аплодисменты, переходящие в овации.
Пётр Андреевич театрально захлопал в ладоши.
- Просим, просим.
Досточтимый староста и градоначальник тьфукнул, но всё-таки улыбнулся.
- Мозги тебе все в море ветром сдуло. И совесть тоже, - вздохнул Анатолий Степанович.
Тем временем они прошли чуть дальше вдоль пирса, и угол ангара, словно занавес, приоткрыл городок. Серый, одноликий, скорее посёлок, состоящий из невзрачных домиков-черепашек. Над армией жилищ боевым знаменем возвышалось некое двухэтажное подобие каланчи. Одинокий клык часовой вышки несуразно торчал, словно некий кол, пробивший изнутри поселение - он натянул тело построек на сколько мог и всё-таки прорвался наружу прямым ровно заточенным четырёхгранником. Обзорная башня запечатлелась в восприятии новоприбывшего, словно кровавая авария, мимо которой проезжаешь в своём транспорте - тревожно, неприятно и ... как-то ещё, заманчиво и жутко.
Но больше всего на восприятие давила полная противоположность привычному миру - детство, юность и, скорее всего, последующий отрезок жизни он, как и миллионы других, прожили под защитными сферами. Каждый город укрывал свой купол, без которого выжить было бы почти невозможно. В некоторых провинциях после Большой Полночи не было средств на градосферы, и они уходили под землю, если невдалеке имелись солидные выработки угля, соли. Но это только в крайних случаях - либо территория непригодна для выживания, либо иначе просто никак. А остальные возводили прозрачные полусферы, усиленные рёбрами арок, выносили промзону за пределы жилой территории и пытались как-то выжить. Там не было открытых пространств - только виды из окон, над головой всегда защита от кислотных осадков и бурь. А здесь все наоборот - огромная горная чаша открывала городок небу, словно держала в сомкнутых лодочкой ладонях. У Винсента кружилась голова от объёмности панорамы, ветра и незнакомых запахов. Он знал, что раньше всё было совершенно иначе - просто и стабильно. Не помнил, но был железно уверен. А теперь, под открытым серым небом, все органы чувств содрогались от переизбытка чуждых ощущений, а незнакомый старик проводил исторический экскурс по никчёмной истории своего ущербного городишки.
- Начну, пожалуй, сначала, - сказал староста и поправил воротник. - Шестнадцатого ноября тридцать пятого года, часть жителей Калининграда по соглашению с тогдашними властями города арендуют крейсер "Илья Самохин" и снаряжают его строительными мехами, дроидами, а так же провиантом и материалами, необходимыми для основания нового населённого пункта...
- Я не знаю, что именно побудило моего прадеда и его соотечественников бросить свою родину, привычный образ жизни и рвануть сюда, в самую жопу мира, пересиживать войну. Меня тогда не было рядом, но, судя по документации, эти граждане под шумок сбрились из города и осели здесь. Может они точно знали, что будет Полночь, а может просто дезертировали, как последние крысы, сейчас тебе никто точно не скажет. Но факт остаётся фактом - у них всё-таки получилось создать достаточно живучий посёлок, пускай и почти дикий. На этом теория оканчивается и начинается практика.
Анатолий Степанович, не оборачиваясь, указал за спину.
- C импровизированным ковчегом "Илья Самохин" ты, можно сказать, знаком. Показывать ничего не стану, и объяснять тоже. По двум причинам: во-первых - ещё успеешь на него насмотреться до тошноты; во-вторых - там и толковать не о чем, а если и есть что непонятное - сходишь и сам посмотришь. Естественно, в сопровождении. Тука - весьма словоохотный парень, он тебе и устроит экскурсию... А по большому счёту, у нас тут и осматриваться толком негде: на "Илью" без ключа ты фиг подымишься, ни музеев, ни театров тоже нет - все собрания и прочее проводим в актовом зале ратуши. Вон, видишь, часовая башня торчит, там и собираемся. Но эт редко бывает. Насчёт тебя сбор уже был, ничего умнее не придумали, кроме как "пускай только жизни нам не портит, а если что - назад в море".
Винсент ощутил тяжелый холод в желудке и инстинктивно бросил взгляд на более сдержанного и добродушного капитана.
- Чего ты на меня зыркаешь? - пожал плечами Пётр Величко. - Как решили, так и будет. Или тебе что-то не понятно?
- Вот и отлично... Отлично, что вы так ладите, - хмыкнул староста. - С этого момента будешь при Андреиче - он тебе и жильё нарисует, и работой обеспечит. Станешь, так сказать, его персональным рабом до выяснения твоей сомнительной личности. Знаешь, в чём преимущество рабовладения перед капитализмом? ... Не в курсе, по глазам вижу. Так или иначе, человек прикован к своей работе, только рабовладелец вынужден обеспечивать работника едой и кровом, а при капиталистической системе раб обеспечивает себя сам. Уяснил? Или ты хочешь сам поискать себе еду и кров? То-то же.
Градоначальник Зимовецкий явно хотел что-то ещё ввернуть, но передумал и достал из-за пазухи мятого вида сигарету. Он был явно доволен результатом - "ты здесь только пока тебя терпят, а, если что, исчезнешь, как и не было". Винсенту страстно захотелось врезать этому заморышу в ухо, так чтобы из ботинок вылетел. Но именно эти желания и следовало упрятать подальше да поглубже.
Эта искорка не ускользнула от внимания старосты. Он хмыкнул, с трудом подкурил, прячась от ветра, затянулся и расправил сухие плечи.
- Ты мне тоже не нравишься, Веня. Взаимность - это очень хорошо, весьма способствует взаимопониманию, - его лицо изобразило сарказм. - Всё, увидимся на днях. А до тех пор... в общем, сам знаешь.
Пётр Андреевич молча попрощался и проводил взглядом удаляющуюся спину.
- Идём, Веня, а то ещё протянет с непривычки, - его тон немного потеплел. - Идём.
И Винсент пошёл. Сквозь муть в голове, непонимание всего, что происходит вокруг; мимо желания вернуться в тёмное брюхо "Ильи Самохина", скрючиться там калачиком и спать, пока не проснётся окончательно. Ведь так бывает, когда очнёшься от очень жуткого и реалистичного кошмара или бреда - по телу ещё гуляют фантомные ощущения, и мозг всё не может окончательно усвоить, что предыдущая реальность исчезла. Обычно это состояние длится не более секунды-двух, но Винсент завис в нём, запутался, как невротик в сети, безо всякой надежды успокоиться и выпутаться. О таких вещах очень легко говорить постфактум, или когда это происходит с кем-то другим, как угодно, только не в момент отчаянья. Не в тот миг, когда мир вылетает из-под ног выбитым скейтбордом или треснувшим льдом на реке - миг - и привычной реальности нет, только краткое падение, за которым последует нечто совершенно неприятное. И чужое. А таковым было всё: ветер, мокрый бетон, облупленная краска на ангаре и даже собственный голос.
Глядя на прямые плечи Петра Андреевича, Винсенту стало немного стыдно за собственное ссутуленное и озябшее тело, но и здесь наступило пяткой на горло бессилие - не мог иначе идти, и всё тут. Стараясь не думать об этом, он поравнялся со своим поводырём и некоторое время они шли молча.
Только завернув за угол, старый капитан попросил:
- Погоди немного. Сейчас присядем, чаю попьём, потолкуем нормально. Добро?
Его подопечный неопределённо шмыгнул носом, и снова воцарилось молчание.
Они подошли к двери, врезанной в створку ворот ангара, Пётр Андреевич повозился с замком и отдал Винсенту ключи.
- Держи, - бросил капитан и с усилием потянул дверную ручку.
Внутри ангара неуверенно задрожал в раздумье и зажёгся свет.
- У нас тут всё по старинке, никакой айтишной автоматики. Голосовые датчики стоят только в бытовке, а здесь - только на движение, - они вошли внутрь.
Слева от входа была обшитая утеплителем стена, длиной метров шесть, с деревянной дверью посредине, затем какой-то проём или ниша, а дальше, метрах в десяти от входа, длиннющая морозильная камера промышленного типа.
- Крыс у нас тут нету, так что система работает исправно. От морозилки тепла хватает, примитивный контролер климата работает, хоть и барахлит в сильный мороз. В общем, жить можно. Я бы даже сказал, что тебе ещё повезло с жильём, - капитан достал ключи, подошёл к левой стене и открыл дверь. - Проходи... Свет справа на уровне плеча. Нашёл?..
Винсент нащупал выключатель, лампы на потолке замигали, словно пытались проморгаться ото сна, и мягко осветили просторную комнату. Скорее всего, это была кухня. Посредине располагался длинный стол на десяток посадочных мест, вдоль стен примостились грубые топчаны, в правом дальнем углу аккуратно уместилась электроплита. Две простенькие двери в левой стене вели, наверное, в какие-то подсобные коморки.
- Здесь ты пока что будешь жить, - Пётр Андреевич прошёлся по комнате и скинул пуховик на топчан. - Изначально это всё, как времянка, задумывалось. А потом как-то само по себе облагородилось - и стол притащили, и стулья, топчаны эти, а следом и кровать на "Самохине" уцелевшую сюда перенесли. Тука здесь даже как-то полтора месяца ошивался, когда с Риткой своей погрызся. Еле уговорили вернуться. Упёртый он.
Последние слова вызвали улыбку на старом лице, какую провоцируют у дедушек обгадившиеся внуки-карапузы.
- Да-а... было дело. Чай будешь? - капитан поднялся и пошёл к плите. - Ты раздевайся, располагайся поудобнее. Разговор, наверное, будет длинный. А может, как всегда. Знаешь, бывает так, что хочешь кому-то что-то рассказать, настраиваешься, а потом рассказываешь всё за две минуты и даже самому непонятно почему так: мыслей в голове много, а слов на языке мало.
Винсент безропотно скинул куртку и умостился на стуле рядом с плитой так чтобы не мешать капитану Величко. Несколько минут, пока готовился чай, прошли в безмолвии, и снова молчание нарушил Пётр Андреевич. Он поставил на стол пару грязных кружек с тёрпким чаем и сел напротив Винсента.
- Хрен его знает, что тебе говорить, Веня, - он устало почесал лысеющую седину. - Давай начнём сначала. Не против?
Винсент не возражал.
- Ну так вот... я конечно не мистик, но всё-таки... Ты кто такой?
Его собеседник пожал плечами.
- Веня, я не спрашиваю о твоём прошлом. Мне важно знать кто ты такой.
- Может я дурак, но я не понимаю.
Чай был обжигающий и горький.
- Издеваешься? Веня, кроме тех, кто из моря тебя вытащил, никто не в курсе. Но ни один человек на моей памяти не прожигал доски руками. Тука ж на тебе шапку регулярно сушил.
- Так а кто же я по-вашему? Гидропирит Пироманыч?
- Да хоть Стёпа Хулимулин, - взъелся капитан Величко. - Я не шучу Веня. Кто ты такой?
- Не знаю. А кто я, по-вашему?
- Да хрен тебя знает. Я вообще последние лет тридцать стараюсь ничему не удивляться, - он устало вздохнул и закурил. - Будешь? Угощайся.
Винсент с благодарностью составил компанию. На душе отлегло, и снова повисла пауза. Они молча дымили и пили чай, за стеной гудел рефрижератор.
- А можно подробней рассказать, как вы меня нашли?
- Можно, но сначала дай руку.
Веня протянул раскрытую ладонь.
- Вот так и подержи.
Капитан Величко вытянул из пепельницы несколько горелых спичек, зажёг из них небольшой факел и провёл огнём по ладони под ней. Вопреки ожиданиям, больно не было, хоть рефлексы и провоцировали одёрнуть руку. Пламя легонько щекотало кожу, словно чьё-то дыхание.
- Эт тебе информация к размышлению. - Пётр Андреевич затушил спички, выбросил в пепельницу и подул на свои пальцы. - Мне этот фокус Тука показал. Я знаю, что ты не человек, и ребята мои знают. От этого и будем плясать. Договорились? Вот и отлично.
Винсент сжал ладонь в кулак, разжал и провёл пальцами по местам, где должны были остаться ожоги. Ничего необычного - кожа как кожа, тёплая, ощущения нормальные. От этого мысли, начавшие собираться в некоторое подобие связных строений, снова рассыпались морской галькой. Голову покинули все размышления, догадки и бескрайним ковром расстелилась степь - голую осеннюю, уходящую за край.
- Пристрелить бы тебя, чтоб не мучился, - вздохнул Пётр Андреевич.
- Наверное.
- Тьфу на тебя! Эт Зима у нас полицай, а я гуманист с чувством юмора... хоть каким-то, в отличии от некоторых.
Пётр Андреевич хмыкнул, о чём-то задумался и поскрёб ногтями бороду.
- Всё равно не пойму я, - сказал он, придя к каким-то умозаключениям. - Вроде бы и парень крепкий, и сила чувствуется... контузило тебя что ли? Мягкий весь какой-то, а такие мягкими не бывают... Ладно, не бери в голову. Разберёмся ещё кто ты и что ты. Но это потом, а пока рекогносцировка на местности, как любит выражаться Зима. Я тут даже краткий конспект речи накидал, так что буду вещать со всем присущим событию официозом. По бумажке, короче говоря.
Он выудил из нагрудного кармана листок, аккуратно разровнял перед собой, провернул и прокашлялся.
- Итак, пункт первый, главный: будешь работать со мной, - капитан хмыкнул. - Ёпт, только сейчас заметил, что получилось как в старых двухмерках. Успел застать? У нас тут тоже считай мафия, но заниматься будем рыбой, а не наркотиками... Да, надо было сказать "теперь ты работаешь на меня", колоритней получилось бы. Ладно, отклоняюсь от темы. С тудоустройством тебе, можно сказать, очень повезло. Не косись на меня, я серьёзно. "Можно сказать, очень", только потому, что погорбатиться придётся. Видишь ли, в нашем городке достаточно непростые, с определённой стороны, финансовые отношения в городе, а работы, как таковой, очень мало. Круглогодично пашем только мы, пекарня и продавцы, когда товар есть. Остальные зарабатывают сезонно, зачастую лесным собирательством. Горы у нас богатые на грибы, ягоды всякие... и всякие гадости.
На последней фразе Пётр Андреевич помрачнел, но взял себя в руки и вернулся к прежнему расслабленно-доверительному тону.
- Ну, Тинка на южной стороне пару коров держит. Кроме неё скотина ни кого не прижилась, как ни старались. Так вот, к чему это я? Чёт мысли путаются. Народ у нас зарабатывает деньги, пока есть возможность, и кто как умеет. Заготавливаем продукты, сувениры даже Китич с Воннеманом делают, ну, в общем, кто на что горазд; (замiнила , на ;, прибрала "и") раз в месяц из Калининграда заходит корабль для обмена натурпродукта на деньги, медикаменты и прочее. Мы у них на борту считай ярмарку устраиваем, принимаем туристов и прочих разгильдяев. А потом возвращаемся назад и живём дальше. По сути дела, здесь можно даже не работать и получать в ратуше дневной паёк для малоимущих. Причём совершенно бесплатно. Но тогда ни электричества, ни отопления, ни канализации не дождёшься. Есть, конечно, такие, кому дохода хватает только на коммуналку, а еду у Зимы получают. Есть и обратные, но это, преимущественно, приезжие, которые при деньгах, но умышленно отказываются от коммуналки - им в жилу топить дровами, по воду с вёдрами гонять и в туалет во двор бегать. Но такая ситуация, зачастую, на юго-западе, где почти никто не живёт. Домов двадцать, достроили намного позже, канализацию не провели - денег тогда не было, а потом новоприбывшие и сами попросили оставить как есть, им, видите ли, лучше так. Ну, это их дело. Мы, с Зимой могли бы и тебе такой домик выделить, но народ нас не поймёт: они за деньги там живут, а ты просто так, не справедливо. К тому же, слабый ещё сам о себе заботиться. Вот как выздоровеешь, сможешь за условную сумму жильё себе выкупить, так и на работу сможешь забить, а пока что - извини. Разве что, как Галимый, под мостом жить станешь, но я бы, лично, не хотел тебя видеть там - хватит нам и одной паршивой овцы на стадо. Договорились?
Под мостом жить не хотелось, особенно зимой.
- К тому же, за лекарства не рассчитался в такой щекотливой ситуации. Так что Веня, придётся мне помогать. Так для всех будет лучше, и для твоей шкуры - в первую очередь. Сегодня отдохнёшь, приведёшь мысли в порядок, разомнёшься, а завтра приступишь к работе. По сути дела, Тука куском хлеба делится, раньше он складированием занимался, а теперь, видите ли, здоровье не то. Я уж не знаю, с чего ты так ему приглянулся, но он с первого дня опекает. Жалко, говорит, дурака. В общем, я про опеку не говорил, а с твоего носа презент литровый ему причитается. Такс... с экономической частью, кажись, завершили, все возникшие вопросы будут рассматриваться завтра.
Капитан парой мощных глотков допил подостывший чай, вытер ладонью бороду и потянулся.
- Такс, что у нас дальше? Социальный вопрос. - тут он развёл руками, - Ну вот, старость не радость, пока про деньги говорил, всё из головы вылетело. Тут всё просто: сиди ниже травы и тише воды, пока не установим личность. Для тебя же в первую очередь лучше будет. В тихих омутах... не маленький, сам знать должен. А у нас тут ой как тихо, сам временами побаиваюсь, чтоб не назрело ничего втихомолку. Я не помню, кто именно из великих капитанов сказал, но сказал правильно, что все бунты начинались с того, что команда имела время для глупых мыслей. Как бы не Генри Морган. Не провоцируй, в общем, и всё будет хорошо. В общем, тут я могу сказать только одно: как приживёшься, так и будешь жить. Поехали дальше.
Административный момент. На данное время большинство вопросов вместо тебя буду решать непосредственно я. Если с кем-то из местных будут проблемы - шли ко мне, а я уж разберусь кто прав, кто виноват. А лучше вообще с недельку дальше пирса не высовывайся, а потом решим, как тебя позиционировать. Эх... тоже мне словечко, - он лукаво ухмыльнулся. - Эт жену по ночам тоже позиционирую? Да расслабься. Это присказка к четвёртому пункту, пункту короткому, но важному. Бабы. А вот по этому вопросу либо к Туке.. нет, лучше всё-таки к Туке, ибо с ними всегда сложно. Ноу мани, ноу хани, как говорил камрад Вини Пух, а поскольку ты нынче на нулях, попридержи коней. И не напрягайся так, всё будет хорошо.
Пётр Андреевич похлопал Винсента по плечу и поднялся.
- Значит так, с глобальными вопросами мы на сегодня окончили. Хватит с тебя, - он выложил на стол начатую пачку сигарет и убрал за пазуху листик с кратким конспектом. - Теперь по месту. Вот те бацилла, растягивай на два дня, как хочешь, и запиши себе в минус на баланс. Это раз. Поесть, надеюсь, сам сможешь себе приготовить. Рыба в морозилках, сильно ты нас не объешь, а масло, приправы, крупы - в пенале возле мойки. Пользуйся. Посуда там же, и в столе. С хлебом как-то решим. Туалет вон там.
Аймазов поднялся со стула и заглянул за угол кухонного пенала, там действительно имелась дверь, которой он сразу не заметил. Тем временем старый капитан указал на стену возле входной.
- Справа - кладовка, слева - спальня. Конечно, тесновато, зато не душно. Там Митькин спальник спелеологический вместо одеяла, в нём хоть на улице спи, так что не обращай внимания на прохладу. Тебе только полезно будет, главное не забывай, что дрыхнуть в нём надо исключительно в исподнем, - он смерил Винсента ироническим взглядом. - Ты хоть не боишься спать сам в тесных помещениях? А то ведь с этим помочь не могу.
- Справлюсь как-нибудь, - смутился Аймазов.
- Вот и ладушки, - вздохнул Пётр Андреевич, судя по тону, он явно собирался уходить. - Если заснуть не сможешь на новом месте, завари себе мяты, она на второй сверху полке в полосатой банке. Весьма способствует. А лучше выпей заранее.
Он, со словами "ну, обживайся" вручил Винсенту связку ключей и ушёл.
Только когда дверь захлопнулась, Аймазов услышал, насколько сильно воет ветер в вентиляционных отверстиях.