Blind Heart : другие произведения.

Внутренние шрамы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая
  Внутренние шрамы
  
  'К чёрту меланхолию,
   В болото мелодрамы -
  В душе опять открылись
   Внутренние шрамы!'
  
  --- 1 ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Матвей Сергеевич неспешно спускался с верхней площадки телебашни. Спешить было некуда и, в особенности, незачем - поскользнуться на заснеженных ступеньках было проще простого.
  День был неудачным, как обычно в терени последних двух лет. Подниматься сюда было абсолютно безнадёжно, однако надежда не угасала. Ведь нашёл же три года тому назад подобным образом Потапыча. Правда Потапыч помер от старости, но ведь НАШЁЛ... нашёл... когда-то...
  Но сегодня опять не было никакого постороннего движения.
  Только серый снег. Почти белый.
  Слава Богу, что чёрный, от которого лёгкие отхаркивали кровь и нечто, похожее на нефть, не шёл уже давно. Последняя волна 'чернухи' прошла года четыре тому - Матвей переждал её в подвальном складе супермаркета. С тех пор снег становился всё светлее, тучи - легче, воздух - чище. Так, глядишь, и солнце когда-то выйдет, хотя и вечные сумерки уже стали привычными.
  Матвей старался ни о чём не думать - просто шёл вниз и считал ступеньки. Когда шёл вверх, считал в прямом порядке, когда вниз - в обратном. Правда, после шестисот он обычно сбивался, а то и вообще забывал что делает, поэтому при обратном счете он обычно начинал с тысячи.
  Семьсот сорок шесть....
  Семьсот сорок пять..
  Семьсот сорок четыре...
  Семьсот сорок три...
  Главное - ни о чём не думать...
  Матвею Сергеевичу было даже немного смешно от осознания того, что он продолжал искать живых, зато перестал искать хоть что-то, что могло подсказать кто он сам. С прошлым его не связывало ничего, кроме рваного косого шрама от плеча до пояса. Слева направо. Широкий и страшный. Почти как портупея.
  А ещё в бумажнике лежали деньги и штук десять визиток 'Бурятин Матвей Сергеевич. Мастер спорта. Рукопашный бой - индивидуальные тренировки'. Номер мобильного соответствовал тому, который был при себе.
  Вся остальная информация о себе сводилась к тому, что можно было узнать из зеркала. Лет сорок на вид, седой, заросший как бирюк. Однажды Матвей даже побрился, дабы узнать как выглядит собственное лицо. Не понравилось, да и холодно без бороды. К тому же противогаз сильно пристаёт и раздражает кожу...
  По началу было просто невыносимо. Нет, не от того, что ничего не помнил о себе - просто было настолько плохо на физическом уровне, что даже думать не получалось. Жуткий мороз, голод, почти полное облысение, постоянная боль во всём теле... Одиночество... Он едва выжил в аду, в котором внезапно оказался...
  Примерно пять лет назад он проснулся от жуткого холода. Даже не от самого холода, а от кошмарного озноба, который сотрясал тело, будто в приступе эпилепсии. Проснулся в подвале котельной. Очнулся и начал блевать, кашлять кровью. Интуитивно выбрался наверх - там выла вьюга, шёл крупный черный снег, и было ещё холоднее.
  Два дня он пробыл в подвале, изредка питаясь засохшей колбасой и тушёнкой. Затем снова впал в беспамятство. Очнулся в чьей-то квартире, возле догорающего костра из мебели. Окна были выбиты уже давно, вероятно взрывной волной. Горел книжный шкаф со всем содержимым и куча другой изувеченной мебели, а Матвей лежал рядом на полу, закутавшись в четыре одеяла.
  
  Он почти не помнил, как нашёл хорошо обставленный частный дом с электрогенератором. В памяти осталось только несколько обрывков о каких-то других домах, газовых баллонах, плитках, на которых готовилась каша, и о том, как выносил во двор задубевшие, полуразложившиеся скрюченные тела бывших жильцов. Женщина, мужчина, двое сыновей среднего школьного возраста.
  В доме были телевизор, стиральная машинка, телефон и ещё много другой домашней техники из которой пригодились только газовая плита и компьютер. Плиту, два газовых баллона и компьютер он перенёс в подвал. Там было не так холодно, а главное, не было противного чёрного снега, который едва-едва светился в кромешной темноте. В остальной же технике не было никакого толку: телевизор и радио транслировали только белый шум, телефон молчал, а система отопления и стиральная машинка были плотно завязаны на внешние коммуникации.
  Мир вокруг был мёртв и приходилось выживать на его останках, таких как крупы, консервы и, прежде всего, баклаги с минеральной водой. Последние имели огромную ценность в виду чистоты воды, которую невозможно было добыть из мерзкого тёмно-серого снега.
  
  С тех пор прошло долгих пять лет. За это время снег успел посереть почти до нормального и даже один раз шёл отвратительный дождь вперемешку со снегом. Наверное, это было лето.
  Тепер он спускался по железным ступенькам и считал от тысячи в обратном порядке.
  Дыхание и лицо уже привыкли к противогазу.
  Семьсот сорок два...
  Правая рука прижимала АКСУ к бедру, чтобы не болтался, совершенно привычно и естественно. Настолько, что лишние три килограмма нисколько не мешали.
  Семьсот сорок один...
  Никаких мыслей. Только хруст снега на морозе. Хррр...
  Семьсот сорок...
  Хррр...
  Семьсот сорок один...
  Тьфу ты! Семьсот тридцать девять...
  Только вой ветра и хруст снега под сапогом.
  Семьсот тридцать восемь...
  Хррр...
  Ни единого признака жизни...
  Семисот тридцать семь...
  Хррр...
  Ни единого огня... опять...
  Семьсот тридцать шесть...
  Хррр...
  
  2.
  
  Всё тот же вопрос терзал ум каждый раз, когда он возвращался в подвал с телевизионной вышки и заваривал крепкого чаю.
  С определённых пор он облюбовал хорошие подвалы. В них всегда было тихо и тепло. По крайней мере, тише и теплее чем снаружи. Исключением было время, когда рядом с ним был Потапыч - тогда они изредка ночевали вместе в гостиной похожего дома.
  Но Потапыч умер, и Матвей перебрался в подвал другого дома, куда почти три месяца сносил всякое добро: газовую плиту и баллоны, электрогенератор и дизтопливо, харч и воду, одежду и обувь.
  Мысль терзала мозг уже много лет и то ли затупила зубы, то ли мозг выработал на неё иммунитет. Как вонь давно не стиранных одежды и тела: поначалу гложет, а потом привыкаешь.
  'Как так вышло?'
  Как так вышло, что выжил именно я?
  Должно же быть логическое объяснение тому, что произошло!
  Как так вышло, что я не помню ничего?
  Должно же быть логическое объяснение тому, что произошло!
  Как так вышло, что все умерли и большая часть города лежит в руинах?
  Должно же быть хоть какое-то объяснение тому, что произошло!
  Все вопросы должны начинаться с ответов. И где та сволочь, которая их знает?
  И так вечер за вечером...
  И никаких ответов.
  Только крепкий чай.
  Только 'Rolling Stones' негромко играет в компьютерных колонках.
  Только гудение ветра в вытяжке.
  Только о д и н о ч е с т в о.
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  Невесомо и беззвучно парила маленькая пылинка.
  Вокруг царил вакуум вселенского масштаба времён предшествовавших Большому взрыву.
  Это даже не было тьмой - там не было даже тьмы.
  Только маленькая пылинка.
  А может атом или даже протон.
  Или наоборот - Вселенная, готовая взорваться миллиардами галактик.
  Здесь не было с чем сравнить.
  И некому - пылинка спала, набиралась сил. Можно сказать, что здесь не было даже её самой. Только вязкая пустота.
  
  2.
  
  - ... Всё-таки выжил. - голос был приятным и мягким, будто ватное одеяло. В него хотелось закутаться потеплее и расслабиться. - Твоя кома несколько затянулась, но я даже не сомневался в тебе.
  - А почему ты мог сомневаться? - голос только что проснувшегося сознания был слаб. Его сил едва хватало на короткие нечёткие фразы.
  - Я мог сомневаться только в твоей решимости вернуться... Мог... Но не стал...
  Слабый голос немного помолчал и спросил:
  - Где я?
  - Если говорить совершенно точно, то нигде.
  - Понятно, - ему и вправду было понятно.
  - Вот видишь, будь при тебе груз памяти, ты вряд ли смог так просто осознать это.
  - А что с ней случилось?
  - Я бережно храню её.
  - А со мной?
  - Спи, ты всё узнаешь, когда сможешь осилить. - сильный голос на миг задумался. - Твоя смерть была бы верхом неблагодарности. Спи...
  - Хорошо... Можно ещё один вопрос?
  - Только один.
  - А кто есть ты?
  - Пока что - твой Бог. Надеюсь, ты в скором времени станешь равным мне.
  - Я - бог?
  - Пока ещё нет, но почти...
  
  Трудно сказать, что владелец слабого голоса уснул - просто его пустоту покинуло чужое присутствие.
  И только крохотная вереница алых нитей уходила в бесконечность. Тонких и неосязаемых, как звук.
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  Довольно спорные ощущения испытываешь, когда тебя будит собака. Большая умная и добрая, как Жофрей. Не тот Жофрей, который из 'Анжелики', а крупный эрдель-терьер. Рыжий и кудрявый, как барашек.
  Наверное, так обычно должны будить родители детей: гладить по щеке, шее, негромко, но чётко шептать о том, что уже пора просыпаться. Так нет же, придут, включат свет, скажут 'ты в школу опаздываешь' и уйдут чай готовить. Вот так вот грубо и цинично. Но, слава Богу, отец Насти не поступал так ещё с начальных классов школы. Отец включал в коридоре свет, заходил в комнату мягкой плюшевой тенью, негромко будил и уходил готовить завтрак. Возможно, поэтому у Насти было более крепкое здоровье и нервы, чем у многих сверстниц.
  Раньше её будил старший брат, Димка.
  Раньше...
  Но вот уже года четыре её и отца по утру будил эрдэль-терьер Жофрэй.
  Как любого нормального студента-сову, Настю неимоверно ломало идти в универ. Ломал не сколько сам подъём 'в такую срань', сколько нежелание просиживать на абсолютно ненужных и идиотских парах. В таковые были зачислены все предметы, повторявшие школьную программу: физика, химия, история и т.д., которые нисколько не углублялись в то, что не было досказано учителями, а просто поверхностно и ускоренно повторяли зазубренный материал. Брр... гадость... Абсолютно бесполезное времяпровождение.
  На втором курсе Насте очень понравился своей фразой седой преподаватель по вышке, чья фраза упала зерном и проросла в благодатной почве: 'Граждане студенты, старайтесь поменьше запоминать всяких формул - вы всё равно все не запомните. Просто понимайте как устроено то, с чем вы работаете, и что вы от него хотите. Остальное вам подскажут книги'. После школьной зубрёжки это прозвучало как откровение. Весь мир моментально стал преображаться.
  Во-первых, стало несколько обидно за гигаватты ментальных усилий, потраченных на недолгое запоминание всякого хлама. Второй пункт логически выплывал из первого и ставил окончательную точку в осознании того, что большую часть материала она учила для НИХ, а не для СЕБЯ. Из-за этого у Насти было лёгкое чувство не то обманутости, не то обворованости. От этого стало вдвойне тяжелее учиться. Ведь когда понимаешь, что твои действия по сути дела бессмысленны и нужны только кому-то там наверху для галочки, очень тяжело не утратить интерес к учёбе.
  Третий пункт стоял совершенно отдельно и выплывал из фразы завкафедры вышки косвенно: всё вокруг стало систематизированным. Все действия стали иметь причину, всякая мысль имела своё основание, любое решение обзавелось своим последствием. Это было тяжело.
  Нельзя сказать, что сказанная фраза была чем-то новым, неординарным. Настя сама и уже давно приходила к подобным выводам. Просто для кристаллизации мысли нужен был катализатор.
  И от осознания полной никчемности половины сегодняшних пар вылезать из-под тёплого пухового одеяла не хотелось ну просто совсем. Настолько, что даже написала однажды корректором на чёрной поверхности парты в аудитории 211л.: 'Если кто-то знает, зачем архитектору устройство бульдозера - пишите kabayashi@ukr.net'. Настя готова была прибить знакомого за такой адрес ящика, но тот благодушно ответил, что некто Кабаяши - его любимый женский персонаж. Анимэшник долбаный. А менять было поздно, поскольку шла активная переписка с целым рядом людей, к тому же лень. Кабаяши так Кабаяши - ничего уже не сделаешь. Как ничего не сделаешь с Жофреем и универом.
  Ровно в шесть включился компьютер, пошумел немного пальцерезками и чёрез три минуты из колонок донеслись первые аккорды сплиновской песни 'Мама мия'. Спасибо тебе, Гриша, за то, что научил биосом и утилитами будильниковыми пользоваться - если просыпаться, то лучше просыпаться под музыку, а не под пиликанье китайского ширпотреба.
  Жофрей просился гулять, в колонках довольно громко для утра играла музыка - сон безнадёжно потерян. Всё! Теперь подъём просто неизбежен.
  
  - Настюха, я тебя сколько просил: делай на будильнике музыку потише, - ныл отец, готовя бутерброды. Он всегда бурчал по утру, но почти всегда беззлобно. - Мне же на работу только на девять. Да и то на полчаса опоздать можно. Вот заберу у тебя компьютер и буду поутру Элиса Купера слушать... Держи.
  Он подал на стол бутерброды с сыром и сел пить кофе напротив дочки.
  - Спасибо. Приятного аппетита.
  - Тебе тоже.
  - Угу.
  Некоторое время они молча пили кофе, затем отец легенько щёлкнул Настю в нос:
  - Чё кислая такая? Проблемы есть?
  - Да нет, - Отмахнулась она. - Не хочется просто на эти пары идиотские идти. Ну я понимаю история живописи, ну, блин градостроение, ну вся эта тягомотина с цветовыми гаммами, перспективами, тенями.... Бог с ней... Ну зачем нам на третьем курсе историю поставили?.. Ну на кой, па. Она же никому на фиг не нужна, как и информатика...
  Настя начинала заводиться - это было видно по усиленной жестикуляции бутербродом и дирижерским движениям чайной ложной.
  - Ёлки-палки, нам вчера пол-пары Харёк рассказывал как полосой прокрутки в Ворде пользоваться. Мне даже представить страшно что будет, когда он до Экселя дойдёт. Это просто академия маразма. Он сам ни фига толком не знает, а нас учить собирается... Что это за учёба, если для получения автомата мне просто нужно ему кусок кандидатской набрать?
  - Ты уже набрала?
  - Почти. Двенадцать листов осталось... Блин! Па. Да если бы это только по одному предмету, так нет же - кругом. Я за два с половиной года там только двух преподов видела, который ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотели нас чему-то научить. А остальные просто на работу ходят.
  - Настя, мы по этому поводу с тобой уже говорили.
  - Да, да, помню. Так меня уже просто жаба задушит всё бросать после того, как два года на универ выбросила.
  - А с чего ты взяла, что просто выбросила? Если у тебя не получалось брать то, что тебе давали - попробуй ещё раз. Если нет - просто не обращай внимания на то, что тебе не нужно. Не принимай близко к сердцу - просто выполняй правила их игры и получай что тебе нужно.
  Настя опустила руки на стол.
  - Да уж... Как тут не принимать, если дрючат безбожно...
  - Но ведь и матом не кроют, и зарплату не пытаются каждый раз урезать за ошибки.
  - Пап, ну ты простой, как двери.
  - А может это ТЫ всё усложняешь?
  - Помню-помню... 'В жизни смысла нет, а в работе есть. Потому как жизнь она ведь не для смысла, а для прикола'.
  Отец улыбнулся и в ореоле топорщащихся волос, которые не удалось спросонья собрать в хвост, стал похож на олдового хиппи. И если б не ряд случаев, было бы очень легко поверить в его полную безобидность. Насколько могла судить Настя, в жизни отца было много моментов, которые он сам не хотел вспоминать. Где-то там, в недрах его памяти хранились такие жуткие вещи, о которых дочке не хотелось даже догадываться. И если бы не шишки в местах переломов на руках и рёбрах, многократно сломанный нос и шрамы на теле, он вполне сошёл бы за одного из 'детей цветов'. Отец говорил, что это всё от неудачного падения в детстве на стройке, и Настя делала вид, что верила. Пожалуй, происхождение травм было единственной темой, относительно которой отец некогда сказал: 'Давай ты не будешь меня об этом спрашивать, а я не буду тебе врать'. И вот он сидел и улыбался губами, пересечёнными от левой ноздри почти до подбородка грубым белым шрамом.
  - Правильно. Ты всё и так без меня знаешь, только принимать иногда не хочешь.
  - Ну ладно, па, не грузи. И без тебя голова с утра квадратная.
  - Из-за твоего финна?
  - Пап. Ну я же просила...
  Предок сделал ангельское личико:
  - А что тут такого? Блин, ты ж 'нормальная внучка нормального дедушки'. Чего тут стесняться?
  Настя снова начала дирижировать ложкой в сторону отца.
  - Во-первых, - ложка в подтверждение аргумента была выставлена на условной линии пересечения их взглядов, - он тебя до сих пор боится... И не фиг ржать...
  - Извини, - сказал отец сквозь негромкий хохот, - да я не с него, а с себя смеюсь... Успокойся...
  - А нечего было руки распускать по пьяни. А во вторых, он с семьёй на следующей неделе уезжает.
  Она сказала это и даже удивилась тому, как легко произнесла то, во что не хотелось верить, что душило последние три дня ... И на душе стало немного легче. Она сказала это, и отец моментально стал серьезнее.
  - Значит вот как... - только и сказал он и задумчиво потёр рыжую бороду ладонью. - Жаль... вас обоих...
  Он встал из-за стола, подошёл к окну и закурил. Если отец курит с утра, значит действительно обеспокоен.
  - Ну и что вы решили?
  Настя уныло покачала головой:
  - Пока не знаю.
  - Понятно.
  Отец глубоко затянулся, выпустил облако дыма прямо перед собой и на его лице проступила грустная улыбка:
  - Ну чё, Настюха, будем копить деньги и валить в Финляндию? На крайняк сама укатишь.
  - Пап, ну куда ж я без тебя?
  - Куда угодно, доча. Куда угодно... Все дети рано или поздно уходят от родителей... Так или иначе...
  От двусмысленности последней фразы Насте стало немного нехорошо и похолодело в желудке, но виду она не подала.
  
  
  
  
  
  2.
  
  Она ехала в кольцевом и размышляла над сегодняшним разговором с отцом - довольно странным человеком, для Взрослого, и тем более Отца. А уж то, что в нём жил Зверь, вообще стояло отдельным параграфом.
  Он постоянно талдычил, что он не очень хороший отец.
  Он простил жену за то, что сдала дочь в дурдом. Он говорил, что если бы не его постоянные командировки, ничего подобного не произошло бы.
  Он простил мать Насти все те гадости, которые пришлось выслушать во время развода. И даже защищал её в разговорах с детьми.
  - ... Не нужно держать на неё зла, - говорил им отец. - Со СВОЕЙ колокольни, она поступала правильно и никому не желала зла. Вся беда в том, что меня не было рядом...
  Спустя шесть лет его слова оказались пророческими, когда Димка вышел за хлебом и не вернулся... В его смерти - молча, внутри - винили себя и Настя, и её отец.
  С тех пор Настя с отцом сблизились до невозможности и стали лучшими друзьями. Поначалу ей тяжело было открыться, но со временем стало легче. Между ними почти не было тайн или недомолвок, хотя отец и молчал о своём прошлом.
  А теперь он говорит, что стоит ей только принять решение, и она уедет с Вадимом в Финляндию.
  Он не шутил, и от этого было тяжелее всего.
  Она даже не сомневалась, что он сможет достать необходимый минимум для эмиграции и проживания там некоторое время. А потом ещё будет регулярно слать деньги.
  Вот только он сам уехать не сможет.
  Нужно было делать выбор. Между отцом и возможно мужем. Между пост-совковой убогостью и европейским уровнем жизни. Между здесь и там... Между другом и другом...
  А отец ведь не поедет, даже если и будет обещать. Просто не сможет из-за какой-то бумажки, данной неизвестно кому, неизвестно зачем. Маленький росчерк ручки запретил рассказывать о своём прошлом в течении двадцати лет с даты подписания. Другой почерк в похожей бумаге лишил его права выезда.
  Кем же ты работал, папа?!
  От досады Настя едва не расплакалась и больно ударила лбом в вертикальный поручень. Под закрытыми веками вспыхнул бесшумный выстрел и боль прошлась по голове от лба до затылка. Она почти до крови закусила губу и покрепче зажмурилась от боли и, чтобы не видеть чужих взглядов; чтобы никто не видел, как накатываются слёзы.
  
  - 4. - Ретроспекция 1.
  
  --- Зверь. ---
  
  Настя заправила постель и отправилась принимать душ. Ей хотелось ещё немного поваляться в постели с Вадимом, подёргать за волосы на груди, прижаться, приласкаться... уснуть...
  Но скоро должен прийти отец, да и не очень приятно, когда от девушки тянет потом. От парней ещё простительно - они от рождения неряхи. К тому же, просто мерзко чувствовать на коже высыхающий пот.
  Они встречались чуть больше года, но за это время Настя ни разу не представляла его отцу. Она сама не могла толком объяснить почему, хотя на то был целый ряд причин.
  Во-первых, девушка немного комплексовала по поводу присутствия дома какого-либо мужчины, кроме отца. Это был какой-то детский страх что новый мужчина в дому может вытеснить воспоминания о брате, может попытаться занять его место. Нет, дочь с отцом не делала из Диминой комнаты посмертного музея, и даже раздав друзьям все его вещи, не стали держать комнату под замком - теперь там находилась 'опочивальня'. Никита Игоревич нередко ложился там прямо на пол, раскуривал кальян, читал Джека Лондона и прихлёбывал сухое красное.
  Во-вторых, она немного боялась непредсказуемой реакции отца. И данный страх не был лишён оснований: предыдущего парня, Саню, предок спустил по ступенькам и вышвырнул на улицу за то, что посмел явиться на Настин День рождения серьёзно выпивши.
  В-третьих, просто стеснялась.
  И в это раз удача была не на её стороне.
  Настя как раз намылила голову, когда хлопнула входная дверь и залаял Жофрей. Как же не вовремя!
  Она быстро смыла шампунь, наскоро вытерлась, накинула на голое тело халат, завязала пояс, вышла из ванной и замерла - разговор между отцом и её парнем к тому моменту уже завязался. Никита Игоревич стоял на пороге настиной комнаты, спиной к ней самой. В коридоре стоял крепкий дух перегара.
  Она впопыхах не могла слышать, о чём шёл разговор, но ноты отцовского голоса ей откровенно не нравились. Что-то было в них от надвигающейся неприятности.
  - ... так говоришь, служил, - многозначительно протянул отец, сделал какие-то умозаключения и хмыкнул. - Так тогда тебя дедушки должны были научить держать удар. Учили фанеру держать?
  - Ну.. всякое бывало... - уклончиво ответил Вадим.
  - Ясно. Тогда сейчас проверим чему тебя учили, - спокойно сказал предок и, прежде чем парень успел ответить, нанёс удар кулаком в грудь.
  Настя даже не смогла уловить удар как движение - только одновременный шелест одежды и хлопок удара. Оба звука слились в один, короткий, словно выстрел, и Вадима отбросило назад. Девчонка успела только вскрикнуть и испуганно смотрела из-за отцовского плеча, как парень, оторвавшись от пола, пролетел три метра, ударился затылком, спиной об подоконник и батарею, а затем безвольно упал на ковёр.
  - Двоечник, - сказал отец словно сам себе. - Даже по внешним удар не держит. И чему его только учили?
  - Пап, ты что творишь? Совсем одурел?! - сорвалась дочь. - Я тебя спрашиваю!
  С последними словами Настя оттолкнула отца и бросилась к Вадиму. Она присела на корточки возле своего парня и с удивлением услышала, как тот захрапел.
  - Ты не боись, я его по внешним линиям бил, - сказал отец подходя к Насте. - Я ж не изверг, чтоб по внутренним бить... Хе-хе-хе...
  Настю передёрнуло от тембра отцовского голоса, и, в особенности, от смеха. На миг ей даже показалось, что в её дом вошёл змей, рептилия, натянувшая на себя отцовскую оболочку. Хладнокровная, бесчувственная амфибия, с противным стальным голосом. Смех монстра был просто невыносим - он больше походил на скрежет железа по стеклу. Возможно, ей всё это только показалось из-за раскуренного с Вадимом через кальян плана напополам с персиковым табаком, но Настя испугалась не на шутку.
  Рептилию сильно качнуло, и он рухнула на диван, как раз тогда, когда Настя в гневе вскочила на ноги:
  - Какие к чёрту линии?!! Ты совсем до белки допился?!! Кто тебе давал право руки распускать?!
  В ответ на это отец поудобнее улёгся на настиной кровати и, закинув руки за голову, почти мечтательно произнёс.
  - Не нравится тебе папка? Так убей его, - он улыбнулся и заговорщицки подмигнул. - Хочешь научу?.. А выглядеть при вскрытии будет как инфаркт...У меня вот здесь на шее две жилки есть... Артерии... по ним надо пульс надо отслеживать... У тебя-то они вон как дрожат, прям как у птички... Хе-хе-хе...
  Ужас снова сковал Настю и прижал спиной к стене. Страх вытеснил гнев и даже мысли о Вадиме. Вместо отца перед ней лежал на кровати некто, для кого даже собственная жизнь не имела особой ценности, а уж про чужую и говорить не стоило; некто, от кого тянуло могильным холодом. Девушка не выдержала и бросилась прочь из комнаты.
  Вдогонку ей ещё раз прозвучало скрежетом 'хе-хе-хе...'
  Она закрылась в ванной и долго не могла унять истерику. Ей просто не верилось в то, что это существо - её папа. Её добрый и безобидный папа.
  Куда делся папа?
  Настя плакала и не могла понять причин страха и столь детской истерии.
  
  Когда она немного успокоилась и вышла из ванной, отец уже спал тревожным сном. Он куда-то рвался, дрожал, с кем-то боролся, скрипел зубами, рычал... Затем успокоился, расслабился, неожиданно сел, свесив ноги с кровати. Его взгляд был совершенно неосмысленным, словно сам Никита Игоревич пребывал в совершенно другом месте. Настя даже не сразу разобрала, что отец бормотал себе под нос.
  - ... так точно, товарищ полковник. Сделал как было велено: поймал живьём и обработал... - на его пьяном лице заиграла косая ухмылка, мерзкая, злая. - ... угу... прыткий он оказался, матёрый. Но я с ним за Филонова по полной рассчитался... Хе-хе-хе... сначала растянул, как исусика, и шкуру живьём с рук-ног снял, а мясо солью посыпал. Хе-хе... из его шкуры Манюня мне портсигар оформит... Никак нет, я ему сначала вены верёвкой поперевязывал, чтоб он раньше времени не помер, а потом на крюк за подбородок подвесил... Живучий гад попался... хе-хе-хе... Я с ним за компанию пять часов просидел, пока он не сдох... хе-хе-хе... Будет у меня теперь кожаный портсигар с ягуаром... Если хотите, Манюня может и для Вас такой же сделать... правда с тигром - ягуар был только на левой руке... Хотя и тигр с правой тоже неплохо смотрится... Разрешите идти?..
  - Вольно, - сказала дочь и отец снова заснул. На этот раз сидя. Просто безвольно уронил голову и заснул.
  Возле батареи застонал Вадим, и Настя помогла ему сесть в кресло.
  - Жив?
  - Наверное. Он у тебя всегда такой?
  - Нет, я сама его таким первый раз вижу.
  Девушка не врала, ей было страшно. Страшно было от понимания того, что все те жуткие слова, сказанные после гибели брата, были констатацией фактов, а не пустой болтовнёй отчаявшегося. От того, что человек, которого ты любишь, думаешь что знаешь, и тот, кто в нём живёт, могут оказаться совсем разными людьми. Совсем разными.
  В этот момент рядом с ней были два человека, о которых она с уверенностью могла сказать только то, что она их любит.
  
  --- 2. ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Матвей Сергеевич пил чай и с лёгкой ностальгией вспоминал, как пытался вырваться из ледяного плена. Рвался изо всех сил.
  Почти месяц ушёл на поиски достаточно мощной машины, и почти столько же потребовалось, чтобы заставить его работать и собрать всё необходимое в дорогу, включая цистерну соляры...
  
  Все приготовления были окончены.
  Почти месяц потребовался на то, чтобы научиться управлять 'Белазом', найти полную цистерну дизтоплива и собрать достаточное количество провизии для долгого путешествия.
  За год, проведённый в полной изоляции, Матвей Сергеевич до крайности отчаялся и решил во что бы то не стало, прорываться в сторону других городов. Первым в списках значился Киев, как самый крупный, а посему, скорее всего сумевший сохранить остатки жизни. Конечно, существовал немалый риск, что оставшиеся в живых наглухо запечатались в бомбоубежищах и никого найти не удастся. Сергей Матвеевич прекрасно осознавал это. Но нужно было попытаться.
  Может быть, там, в других городах или по пути получится узнать, что же всё-таки случилось и каким образом положение вещей пришло в теперешнее состояние. Нужно было что-то делать. А не сидеть себе в норке и постепенно помирать от лучевой болезни. В дозе полученного облучения он даже не стал сомневаться - на вторую неделю после пробуждения, его тело полностью облысело. Матвей Сергеевич поражался жизнестойкости своего организма, но понимал, что и его ресурсы не безграничны. Нужно было предпринимать активные действия, и Матвей Сергеевич не стоял на месте.
  
  Мотор удалось завести не сразу, равномерный рокот двигателя раздался только через полчаса возни. Шесть раз махина судорожно дёрнулась, прокашлялась, гаркнула и зашлась исполинским рыком.
  Матвей Сергеевич сделал контрольный осмотр провизии, проверил крепление баков с горючим в кузове, снаряжение и тронулся в путь.
  Из всех крупных дорог через город проходило шоссе Харьков-Киев, остальные можно было не принимать во внимание - их, скорее всего, непроглядно замело полутораметровым снежным покровом. На всякий случай Матвей Сергеевич даже прихватил с собой карту.
  Огромный самосвал выехал в непроглядную ночь и пробрёл сквозь руины, ощупывая дорогу фарами.
  Вокруг были только развалины. По их характеру Матвей Сергеевич сделал вывод, что военные действия здесь не проходили. Нигде не было военной техники, орудий и следов их деятельности. Стены многих домов были разрушены, но нигде не было заметно следов бомб или шрапнели. Складывалось ощущение, что ядерная война (если таковая была) пришла в этот город совершенно неожиданно и уничтожила всё в считанные мгновения.
  Ночь отходила на запад, уступала место сумеркам дня. Матвей Сергеевич выключил фары и на час вылез на капот. Он ждал, что хоть кто-то услышит звук двигателя и даст о себе знать. Ждал, что найдётся хоть кто-нибудь живой...
  Бесполезно...
  Он вернулся в кабину, и отправился в путь.
  
  Прошло двое суток путешествия по заснеженной степи.
  Вдоль дороги не было ни единого живого посёлка. Ни одной живой души. Разрушенные и почти целые хаты стояли, заваленные снегом по самые окна; в некоторых снег провалил крыши, и от этого обломки кровли торчали вверх, словно кости из открытых переломов. И нигде ни души.
  
  'Белаз' черепашьим шагом пробирался сквозь чёрные дюны снега в сторону Киева, пока счётчик Гейгера не начал петь соловьём.
  В отчаянии Матвей Сергеевич погасил фары, достал бинокль и вгляделся в темноту. От разочарования едва не нахлынули слёзы - от края до края горизонта снег специфически фосфоресцировал, словно подсвечиваемый из-под земли. Ни объехать, ни пройти.
  Что-то было в негасимом закате от постаппокалиптической обреченности. Столица была непригодной для выживания - факт. Если за Сорок километров до Киева уже творилась такая каша, то в самом городе ситуация была не лучше, чем внутри работающего атомного реактора.
  В сердце заползал страх, что во всём мире осталось всего несколько островков, нетронутых ядерной войной. Страх, что до следующего островка просто не добраться. Можно было поискать костюм с качественной противорадиационной защитой и пытаться прорываться вперёд. Можно... Но где его искать? Зачем? Куда прорываться?
  Исходя из теперешнего положения вещей, искать выживших можно было только в небольших городах, наподобие тех, в которых он останавливался по дороге, наподобие Полтавы. Все крупные города, скорее всего, постигла судьба Киева.
  Возможно так...
  Но Матвей Сергеевич не имел ни малейшего представления где искать себе подобных. В бомбоубежищах? Он не знал, где они даже ориентировочно. Нигде, ни в одном городе, не было какого-либо указателя, стрелки с надписью 'В бомбоубежище' или чего-нибудь в этом роде.
  Нигде.
  
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  Тонкие, неосязаемые нити тянулись к крохотному сознанию. Алые, невесомые, незаметные.
  
  2.
  
  Сознание снова проснулось от чужого присутствия.
  - Здравствуй.
  - Здравствуй. - сознание уже успело соскучиться за Ним и его голосом.
  - Как спалось?
  - Не знаю...
  - Ясно. Тебе просто не с чем сравнить.
  - Понятно. Скажи, я могу узнать о том, кто я?
  - Да. Ты мой слуга. Я тебя создал, и ты будешь мне служить. Тебе понятно?
  Слабое сознание смутилось, испытало разочарование, вспомнив прошлый разговор.
  - Слушаюсь, повелитель. Но ты ведь говорил, что я могу стать богом, равным тебе. А разве равный может служить равному?
  - Бывает и такое. Но не в твоём случае, - голос сделал многозначительную паузу. - Мне просто хотелось, чтобы ты осознал всю важность того, что для тебя делается. Нет, ты не слуга и вряд ли им станешь. Слуги нужны только слабым. Я сказал это только для того, чтобы ты ответственнее относился к моим словам и понимал, какую степень свободы я тебе открываю.
  - Спасибо.
  - Не стоит, мне даже приятно проводить с тобой время. За свою жизнь мне приходилось многое разрушать, многое строить, но никогда ничего не восстанавливал. Я предвижу результаты своих действий, но ты вносишь в них переменную. Поэтому со временем я буду давать тебе всё больше и больше свободы, но поначалу мне всё-таки придется немного ограничить тебя.
  - А что с моей памятью. Когда я смогу получить её обратно?
  - Зачем?
  - Чтобы вспомнить о том, кто я.
  - Зачем? Твоя память и без тебя помнит об этом.
  - Но я ведь этого не знаю.
  - Сейчас ты - никто. Тебя не существует. Зачем?
  - Я хочу знать, кем я был и как здесь оказался.
  - Зачем? Многие из тебе подобных только и мечтают забыть все свои несчастья и ошибки, чтобы начать жизнь с нового листа. Зачем?
  - Но ведь ты зачем-то хранишь её. И я даже могу получить её. Ты хочешь знать, зачем мне память? Я просто хочу быть собой. Таким, каким я есть. Ни больше и не меньше.
  - Но ведь ты уже не можешь быть собой - ты лишён своего тела; ты обретаешь новый опыт. Ты уже не сможешь быть Тем собой. Ты хочешь отомстить тому, из-за кого ты едва не погиб?
  - Ещё не знаю.
  - Тогда пообещай мне, что не будешь мстить.
  - Если я пообещаю, ты отдашь мне память?
  Второй голос рассмеялся.
  - Я вижу, к чему ты клонишь. И чуть позже ты поймёшь, что мстить мне не за что. Просто злоба может затуманить твоё и без того слабое сознание. Фактически, это и есть причина, по которой я не возвращаю тебе память назад.
  - Я слишком слаб?
  - Не совсем. Тебе пока не хватает широты самосознания, чтобы вместить в себя память. Ты выдержишь возвращение жизненного опыта, я это вижу, но просто ты не сможешь принять его целиком. Жадность будет заставлять тебя вбирать всю память полностью, и твоя память будет стремиться влиться целиком, неделимо. Это погубит тебя, вытеснит сознание во вне и оно исчезнет. Останется только новый сосуд для воспоминаний.
  Слабому сознанию стало неловко за тон, которым велась беседа с Ним - мудрым и сильным.
  - Но всё-таки, кто я?
  - А ты как думаешь?
  - Пока что - никто. Но потенциально - некто.
  - Правильно. А в чём разница?
  - ... В теле?
  - Не совсем. Возможно, ты просто лишился памяти и всех органов чувств, кроме слуха. А я - лекарь, который пытается тебя выходить. Вот ты лежишь передо мной: лишившийся зрения, обоняния, осязания и памяти. Часть твоих конечностей ампутирована, а твоё нынешнее состояние - побочный результат действия огромного количества лекарств. Возможно, ты просто человекоподобное растение на больничной кровати, и не более.
  - Тогда в чём же разница?
  - Вот об этом и подумай на досуге. Отдыхай.
  - Счастливо.
  - ...
  
  Сильный снова исчез и в душу, если таковая имелась, более слабого собеседника понемногу начала закрадываться тревога.
  Беспокойство сопровождалось фантомными запахами хлора, спирта и казённых простыней, которые моментально исчезали, когда привлекали к себе внимание.
  Они возникали и тут же прятались в пустоте.
  Тревога передавалась рябью по алым струнам, но чрезмерно долгие расстояния гасили вибрацию, ничего не передавая на другую сторону...
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  На парах не сиделось совершенно никак.
  Настя ёрзала за партой, глядела в окно, пыталась заснуть, писать конспект, но Янус был настоящим садистом. Не сиделось, не спалось, а препод, как назло, даже не давал ничего под диктовку, а только монотонно гнусавил в очередной раз басню времён его студенчества.
  Время просто издевалось над Настей и тянулось настолько медленно, насколько это вообще возможно.
  
  Хотелось к Вадиму. Очень-очень...
  Но его мобильный не отвечал.
  
  На третью пару, английский, идти было превыше всех усилий над собой. Это стало ясно ещё перед большой переменой. Вадим не отвечал, пришлось обращаться за помощью в прогуливании пар к единственной подруге, Ксюхе...
  
  2.
  
  Ксению вряд ли можно было назвать подругой в полном понимании этого слова, хотя у неё было очень много общего с Настей. По крайней мере внешне. Обе они предпочитали сидеть особняком, а если уж и приходилось отсиживать пары в лекционках, то неизменно сидели в первом ряду, куда никто обычно не садился; либо же таким образом, чтобы в обе стороны два-три метра никого не было. Они не поддерживали отношений ни с кем с потока. В общем, две неприметные серые вороны. Ничем не примечательные, худые, неброские, молчаливые пацанки. На курсе даже ходил слух, что между ними существует интимная связь. С Настей однопоточники держались настороженно, поскольку та нередко предпочитала общество Ксении всем остальным. Ксению же небезосновательно старались обходить стороной исключительно из опаски. Виной тому был неприятный эпизод в начале первого курса.
  Тогда на потоке ещё учился такой себе Вова Семенец. Однажды, вполне вероятно, накурившись, его посетила довольно забавная идея постебаться над ботаничкой, которая сидела перед ним, за предпоследней партой.
  - Настя, а Настя, - заговорщицки громким шепотом начал Вова. - А у тебя парень есть?
  Молчание.
  - Настя, а может, у тебя вообще никого не было никогда.
  Молчание.
  - Понятно. Целка и бычка. Потому и целка, что бычка, - Вова, долговязый и тощий, как сверчок, захихикал, видя как Настя заливается краской от гнева.
  - Закрой пасть, придурок, - прошипела она так, чтобы не слышал лектор.
  Вова довольно загыгыкал.
  - Настя, а чего ты такая бычка? А?
  Игнорирующее молчание.
  - Давай, ты у меня отсосёшь, а я те расскажу, как не быть такой бычкой, как ты, - он давился смехом и потому говорил коротко, отрывисто. - Может тебя тогда хоть кто-нибудь и трахнет.
  Настя багровела от злости, но прекрасно понимала, что подобных идиотов надо просто бойкотировать, тогда они сами отвянут. Ничего, на перемене она ему всё выскажет... ВСЁ!.. И даже по морде даст.
  Кузнечик-Вова быстро схватил застёжку настиного бюстгальтера под футболкой, потянул на себя и тут же отпустил. Резинка ляпнула о спину до того, как девушка успела хоть что-нибудь предпринять.
  - А это у тебя свои сиськи или паралон? - спросил Вова, когда Настя обернулась, чтобы влепить пощечину, и захихикал, когда удачно уклонился.
  'Чего тебе надо?!' - хотела выкрикнуть Настя, но тут из-за соседней парты поднялась Ксюха Бесарабова и быстро подошла. Однопоточница резко направила в лицо Владимира газовый баллончик и нажала на клапан. Воздух сразу же наполнился мерзостным запахом слезоточивого газа, Настя вскочила из-за парты, отпрянула назад, а Вова закричал от боли и схватился за лицо.
  - Отсосать говоришь? - гневно выдавила девушка и убрала баллончик в увесистый меншкообразный чёрный рюкзак. - А сам полизать не желаешь?
  Она взяла рюкзак за верхний клапан, замахнулась им от плеча и с половины оборота ударила в лицо, закрытое ладонями. Глухой удар разнёсся по замершей аудитории, Вова откинулся назад, удержался от падения, завалился набок и с хрипом сполз под парту.
  Бесарабова подошла Насте и взяла за локоть словами 'Пошли, умоешься.'
  - Что ты натворила, психичка? - вспыхнула праведным гневом добежавшая староста потока. Крашеная, размалёванная блондинка, похожая больше на Барби, чем на живого человека. - Тебя в дурдом сдать надо. Поняла?
  - А я там уже была, - ответила через плечо Ксения. - И тебе советую там мозги подправить.
  Пока староста Валя кудкудахтала над 'Вовочкой', Бесарабова вывела Настю из аудитории и завела в туалет.
  - Умойся, у тебя тушь потекла.
  Настя шмыгнула носом и принялась старательно умываться, хотя туши и не было. Тем временем Бесарабва звонила кому-то на мобильный.
  - Алло... Привет, дядь Кирилл... Да, почти всё нормально, только в универе проблемка образовалась... Да ничё страшного, но тебе, наверное, с деканом придётся поговорить... Когда?.. Хорошо... - она убрала телефон в рюкзак. - Ну как ты? Нормально?
  Настя кивнула.
  - Зря ты его так... так жёстко. Я сама, конечно, таких придурков ненавижу, но у тебя теперь, наверное, проблемы будут.
  - За меня не бойся, - отмахнулась Бесарабова. - Я уже позвонила кому надо, так что проблем не будет даже у тебя.
  - А кому, если не секрет? - Настя достала из сумки пару бумажных салфеток и старательно вытерла лицо.
  - А тебе это зачем?
  - Да просто интересно.
  - Ну вот тогда сама с ним и поговоришь. Идём, он через двадцать минут к центральному входу подъедет.
  - Хорошо. - согласилась Настя и достала расческу. - Погоди минуту.
  
  Вообще-то, Настю и Ксюху до этого инцидента ничего не связывало. Они иногда сидели за одной партой на практических занятиях, которые недавно начались, пару раз общались на большой перемене на общие темы, не более. По большей части Бесарабова молчала и не пыталась искать каких-то дружеских отношений. Казалось, все вокруг ей просто-напросто неинтересны.
  Девушки были немого похожи: обе довольно худощавы, замкнуты, во внешнем виде обоих сквозило непроходимое раздолбайство, подчёркнутое стилем унисекс и полным непринятием косметики, как таковой. На этом сходство, пожалуй оканчивалось. Настя предпочитала собирать длинные тёмно-каштановые волосы в хвост, Ксения же вообще стриглась 'под мальчика'. Но главное отличие заключалось, пожалуй, в глазах: в глубоких карих Настиных глазах тяжело было прочитать эмоции, если не смотреть на общую мимику, полная рассредоточенность, словно сама девчонка все время плотно размышляла о чём-то своём; взгляд серых глаз Ксении был, в противоположность, цепким и острым, как битое стекло или колючая проволока.
  
  - И всё равно, зря ты его так, - талдычила Настя в ожидании приезда 'дяди Кирилла'.
  - Настюха, ну ты прям как дитё малое да неразумное. Нельзя с этими дегенератами по-другому. Нель-зя. Они же один в один, как щенки ротвейлера - наглые и кусючие, понимают только грубую силу. А если слабину почуют - на шею сядут и ноги свесят. Такие прецеденты надо рубить сразу и на корню, а иначе задавят. Вот... А вон и крыша прикатила, - она указала в сторону подъезжающего 'Опеля'. - Идём, сама всё расскажешь, а то мне могут не поверить.
  Из машины вышел молодой человек лет тридцати, может немного старше. Довольно высокий, подтянутый, загорелый. Он подошёл к девчонкам, поздоровался с каждой персонально и отвесил Ксении звонкий крепкий щелбан прямо в лоб.
  'Лусь!' - Звонко, как щелчок пальцами.
  Ксюха схватилась ладонями за лоб и засычала от боли.
  - Ты бы сначала хоть выслушал, дылда стоеростовая, - прошипела Ксения из-под ладоней. - Я всё Ольке расскажу... гад...
  В ответ Кирилл добавил ещё один щелбан прямо по ладоням.
  - Я уже догадываюсь, чего ты натворила. Опять кого-то покалечила и подвела под это замечательную теорию, шерсть на носу. - Кирилл улыбнулся. - Прочитала всё-таки 'Улитку на склоне'.
  - Дурак ты, дядь Кир, и уши у тебя холодные.
  - А это где вычитала?
  - Нигде.
  - Ладно, не бубни, давай рассказывай ситуацию, только не умалчивай.
  - Пускай лучше Настя расскажет. Она тебе врать не будет, - Ксения принялась растирать ушибленное место посреди лба. - Ей-ото ты не будешь про комплексы и фрейдизм телеги толкать.
  Кирилл замахнулся на неё очередной плюхой, но удержался и перевёл внимание на Настю: 'Ну давай, рассказывай.'
  Девушка так и сделала.
  Ксенин дядька дослушал до конца и негромко рассмеялся.
  - Ну, готовьтесь, девчонки, теперь вам до самого конца учебы в лесбиянках ходить.
  
  Так и случилось
  Ну и хрен с ним... Зато всякие уроды не достают.
  Вадим не отвечал, на английский идти было просто невозможно, оставалось только позвонить своей однопоточнице-подруге-псевдо-любовнице Ксюхе. Как и предполагалось, Ксюха сидела в библиотеке.
  А где ж ещё быть человеку, чья эрогенная зона - мозг? Маркес, Пелевин, Мураками, Стругацкие, Андрухович были постоянными обитателями в её рюкзаке. В качестве досуга - параллельное образование на заочке в педагогическом на инъязе.
  Странная девушка.
  Впрочем, не менее странная, чем Настя.
  
  3.
  
  Выйдя из корпуса, Настя вдохнула свежий морозный воздух и поправила шарф. Снегопад окончился примерно час назад, и местами непритоптанный снег очень приятно хрустел под подошвами облегченных бюргерских милитари-бутов.
  Хрусь, хррусь...
  Она выпустила в серое небо облачко пара.
  А может всё не так уж плохо?
  
  - 4. - Ретроспекция 2.
  
  --- Брат. ---
  
  По своей натуре Димка был довольно сложным подростком, а войдя в пубертатный возраст, стал просто невозможным. Он дерзил школьным учителям, выпивал, не следил за собой, и, в придачу ко всему, подсел на тяжёлую музыку. Как любой другой подросток, переживший недавно развод родителей, он был неразговорчив в домашнем кругу, и вообще старался как можно реже появляться дома. Он выглядел обычным подроском-металюгой, вёл себя соответствующе и комнату обставил так же.
  Как ни странно, Никита Игоревич, отец Димки, нашёл способ вытянуть сына из пучины эскапизма. Он сам вслед за сыном начал отращивать волосы, купил обоим по косухе и ... самое главное!... приобрёл компьютер. Для далёкого двухтысячного года это был просто немереной широты подарок обоим детям.
  Настя прекрасно помнила, как на пару смеялись отец и сын с Димкиной классной руководительницы: она вызвала отца в школу, чтобы пожаловаться на то, что сын по школе в неподобающем виде ходит. Никита Игоревич отреагировал самым подобающим образом - напялил косуху, потёртые джинсы, одолжил у кого-то старенький громоподобный 'Урал' и на нем подкатил к школе. Классуха не проронила ни слова, кроме короткого 'понятно' и удалилась в учительскую.
  Что и говорить, родительское отношения постепенно переросло в дружбу. Но Никита Игоревич регулярно напоминал и себе и детям, что слишком поздно начал заниматься семьёй. Возможно, так и было, ведь именно долгие командировки не давали общаться с детьми должным образом. Иногда он не видел детей почти год, приезжал домой на неделю, пил и снова уезжал куда-то на неопределённый срок. Так продолжалось до тех пор, пока Настя не попала в больницу.
  Шизофрения - приятный диагноз в двенадцать лет. Наталья Алексеевна решила действовать наверняка и положила дочь на стационар под нежное наблюдение психиатров. По сути дела, это и стало причиной развода. Отец в срочном порядке прилетел из командировки и, как рассказывал Димка, сутками не слезал с телефона, нервничал, рвал на себе волосы, ругался с женой и снова звонил кому-то.
  'Я хочу к маме' - говорила Настя, когда её забирали из больницы отец и брат. К тому времени бракоразводный процесс был окончен.
  'Помолчи, дурочка, - отвечал ей Димка. - Я тебе дома всё объясню'.
  Но он соврал и не рассказал ничего толком, кроме общеописательной части. Брат говорил, что на месте отца просто убил бы мать, за то, что она ему наговорила. Настя ему не верила, ведь мама никогда не желала им зла, а этот полузнакомый дядька был просто страшен. Отец казался ей просто чудовищем даже когда расслаблялся и нежно разговаривал с детьми. Его голос походил на лязганье металла, холодный и командный; и без того суровое лицо, украшали несколько шрамов. По правде говоря, Настя просто боялась его.
  Она не верила Димке, когда он говорил 'Да она прямо так и сказала, что мы для неё просто балласт, камень на шее'. Не верила до тех пор, пока не дозвонилась матери на работу.
  - Знаешь, Настя, с меня хватит вашего дурдома. Я хочу пожить для себя. Счастливо.
  
  Поначалу с отцом было тяжело, в частности, от того, что его постоянно мучили кошмары. Во сне он куда-то рвался, отдавал приказы, с кем-то боролся, ругался, спорил. Так продолжалось почти год, и разрыв между ним и детьми неуклонно рос, не смотря на отчаянные попытки со стороны Никиты Игоревича. С Настей ещё хоть как-то получалось найти общий язык, но Димка был жутким интровертом-ёжиком. В конце концов, он пошёл на отчаянные меры.
  Он попросил Димку взять его с собой на тусовку, где в итоге произвёл фурор тремя ящиками пива и песнями Окуджавы и Галича. Пел он, конечно, хреново и фальшиво, но, всё-таки, брало за душу.
  Как позже рассказывал сестре Димка, сам он помнил всё только до того момента, когда какие-то пионеры принесли траву. Закурил отец, закурил он сам... а дальше - пропасть...
  Больше отец на металюжную тусовку 'Калифорнию' не заявлялся, да и не нужно было.
  
  Девятнадцатого марта две тысячи второго года Насте нездоровилось. Мало того, что месячные на организм давили, так ещё и грипп сверху. Её всю крутило в бараний рог и спасения не было никакого. Слава Богу, с пар вернулся Димка - было хоть с кем поболтать. Он садился в кресло рядом с кроватью, клал на табурет книгу и делал вид, что учит (а может, и вправду учил?). Он читал, чего-то конспектировал, и устраивал длинные перерывы, чтобы поговорить с сестрой, когда та не спала. Они редко обращались друг к другу по имени. Настя называла его Чудовищем Лохматым, или просто Чудовищем, а Димка не признавал другого обращения к сестре, кроме Какашка. Настя видела, что брату скучно сидеть за учебниками, но тот отнекивался, мол, скоро сессия, всё равно учить надо.
  Ближе к семи часам, весь промокший под снегом с дождём, пришёл отец. Усталый и немного злой.
  - Димка, мать твою, - ворчал он, войдя в Настину комнату. - Ты что, за весь день не мог хлеба купить?
  - Па, он рядом со мной сидел всё время, как из института пришёл, - подала слабый голос Настя.
  Гнев отца сразу сошёл на нет.
  - Тогда беру свои слова обратно. Извини. Хрен с ним, посидим вечерок без хлеба, нефиг по такой погоде на улице делать.
  - Да ладно те, пап. Я сгоняю, а то от учёбы уже голова квадратная, - вызвался Димка и закрыл учебник по стойительной механике. - Какашка, тебе взять чего-нибудь?
  - Угу... Слышь, Чудовище, бананов хочется, просто не могу. Или апельсинов на крайняк.
  - Хорошо.
  Он быстро собрался и вышел, захватив зонтик.
  
  Когда прошло два часа, а Димка ещё не вернулся, отец начал беспокоиться всерьёз, оделся, накинул дождевик и вышел.
  
  Отец отправился в ближайший магазин, спросил, не заходил такой-то такой-то. Заходил. Давно, часа два назад, в магазине бананов не было, и он пошёл дальше искать.
  Отец отправился дальше и через полквартала, не доходя метров десять до магазина, увидел толпу людей, 'скорую' и милицейские машины.
  Никита Игоревич много чего повидал на своём веку, испугать его было почти невозможно, но в тот момент его тело отяжелело в дурном предчувствии.
  Предчувствие оправдалось.
  Отец бросился сквозь толпу, ментов и чьи-то возгласы.
  - Гражданин, вы куда? - спросили сзади и одёрнули за плечо, но ему было не до этого - в открытой двери 'скорой' курили с мрачным видом двое в белых халатах.
  Никита Игоревич сорвал с плеча чью-то руку, рефлекторно вывернул, нажал, коротко хрустнуло, и он устремился к машине. Сзади кто-то взвыл, наверное, что-то сломалось.
  - Кто у вас там? - спросил он у двоих в халатах.
  - Парень лет двадцати. Судя по виду - неформал, - сухо сказал старший. - Мгновенно скончался на месте от черепно-мозговой ещё до нашего приезда... А вы, судя по всему, его отец... Похожи. Соболезную. Держите, - медик протянул Никите Игоревичу сигарету и пропустил вовнутрь.
  Отец зашёл внутрь, отодвинул покрывало с лица и сел на топчан рядом. Его душили слёзы, но он выплакал их ещё когда впервые терял товарищей. Он думал, что смог сбежать от смерти из пустынь, болот, степей, гор, где сам же её сеял. Он не хотел думать о том, что смерть может достать его здесь, в мирном городе безо всякого военного положения. Вот так вот просто войти в его семью, забрать дорогого человека и уйти. Никита Игоревич курил, не вынимая сигарету изо рта, и гладил лицо, которое два часа назад принадлежало его сыну. Это лицо улыбалось, говорило с ним, а теперь оно было лишь частью тела сына. Никита аккуратно вытирал пальцами грязь с его лица и старался держать себя в руках. Он слишком много знал о волшебстве смерти, поскольку сам был чародеем. По ране на затылке он понял - врачи не врали, и Димка, скорее всего, даже не успел ничего понять или ощутить.
  Но почему так долго здесь стояли и менты и скорая? Не могли же они ждать, пока придёт сам Никита Игоревич... Не могли же об этом сообщить так поздно?
  - Нам только полчаса назад позвонили, - прочёл его мысли всё тот же медик, забрал изо рта потухший бычок и протянул ещё одну подкуренную сигарету. За дверью второй медик сдерживал напор ментов, жаждущих отмщения за сломанную руку соплеменника. - Почти полтора часа он тут пролежал. Сами понимаете. Погода отвратительная, время позднее, фонари не горят. Да если бы и приехали раньше - толку бы никакого не было... У меня к Вам просьба - не трогайте сейчас ментов и вообще воздержитесь от насилия... А то ведь не остановитесь...
  - ?
  - У меня брат в Афганистане воевал. Только я думал, что страшнее, чем у него, глаз не бывает.
  Если бы не обстоятельства, Никита Игоревич обязательно спросил откуда этот парень умеет читать мысли и так хорошо разбирается в чужих душах. Наверное, это всё от постоянного контакта с гранями жизни и смерти. От того, что он и его бригада вынуждены постоянно перетаскивать людей через грань; приводить эту самую грань в нормальный вид, когда она разлезается по швам, рвётся и теряется. Может быть. Может быть.
  Когда-то давно Никита Игоревич ощущал боль потери как капкан, жернова, перемеливающие всё внутри в пыль и щепы. Долго, методично. Раз за разом. Теперь же его просто расстреляли из крупнокалиберного пулемёта и оставили жить. Сквозь огромные раны засквозит ветер, края ран жгут неимоверной болью, ею же фантомно терзаются те места, где нынче пустота.
  Были это простые гопники? Или таким образом отомстили ребята со старой работы? Он не знал, но чувствовал себя виноватым в смерти сына... Ведь это он отправил его в магазин... Ведь это он разрывал по живому все связи со старой работой, откуда так просто не уходят... Ведь так бывает всегда, когда кто-то уходит, а ты остаёшься... Ведь так бывает всегда.. Ведь это он...
  - Хорошо, обещаю. - Едва слышно прошептал Никита Игоревич. - Когда и где я смогу получить тело?..
  
  О смерти Димы Насте пришлось говорить трижды. Два первых раза она просто смертельно белела и теряла сознание. Наверное, мозг просто отказывался принимать факты. Она билась в истерике, порывалась бежать и убить неких 'всех их'. Отец, как мог, её успокаивал и уверял, что если найдёт тех, кто убил сына, убьет их непременно. Но Настя не могла сидеть на месте. Пассивное бездействие и обессиливающая слабость сводили с ума.
  На второй день она, измученная морально и физически, впала в кататонический ступор почти на месяц.
  
  --- 3. ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Матвей Сергеевич молча лежал на матраце и безучастно смотрел куда-то сквозь потолок.
  В сетке вытяжного отверстия выл ветер, на столе стыл чай, компьютер ушёл в ждущий режим и тихо-тихо подвывал вьюге. В дальнем углу стиральная машинка 'малютка' шаманила над бельём.
  Всё было как всегда, кроме странного чувства тревоги, которое терзало Матвея. Чувство подсказывало: что-то должно произойти... скорее даже 'нечто'. Он не знал причин и источников этого полу-ощущения, слабого, как облачко пара, выпущенного дыханием в зимнюю ночь, но должно было произойти н е ч т о. Что-то, что кардинально изменит всё вокруг.
  Сергей Матвеевич закрыл глаза и уснул. Он полчаса назад спустился с телевизионной вышки, и сон пришёл так легко, словно стоял за дверью.
  Что-то должно случиться... И оно случится...
  А может, таким хитрым образом, маскировалось нарастающее желание пустить себе пулю в лоб. Может, это именно оно осторожно подкрадывалось, подобно змее, шипение которой легко не расслышать и спутать в шелесте травы... Может быть...
  Но что-то непременно должно случится... И снежинки уже перешептывались об этом...
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  Маленькое слабое сознание не знало куда ему деваться от отчаяния - Сильный не приходил уже очень долго. За это время успевали рождаться и забываться эшелоны мыслей и слов.
  Его бросили?
  Он потерял последний из рецепторов и теперь наглухо отрезан от всего?
  Он снова стал пылинкой, одиноко парящей в несозданной вселенной. Здесь не было к кому обратиться, куда направиться или что-либо предпринять. Ни единого ориентира на собственное расположение или состояние. Здесь не было ничего, кроме отчаяния...
  
  Можно сказать, что это состояние длилось очень долго. Как минимум, несколько лет, если ориентироваться на количество мыслей и снов, лишённых сновидений. За это время можно было сойти с ума от безысходности. А может, так и было. Ответить было некому...
  
  2.
  
  Некому... до тех пор, пока сильный голос не позвал его: 'просыпайся'.
  Тим очнулся ото сна, в котором он был маленьким ничто, и с удовольствием ощутил себя. Это было так приятно - чувствовать своё тело, которое ещё нежилось после сна.
  'Сон', - решил он про себя, не открывая глаз. - 'Всего лишь сон. Классно...'
  Он с удовольствием потянулся, сел и открыл глаза.
  Почти безо всякого удивления он понял, что находится в доме Балкура. Сомнений не было - такой мягкой смеси запахов хвои и можжевельника не могло быть нигде, кроме дома старого самурая. На стенах огоньки лениво плавали в своих блюдцах, окон не было, а единственная дверь была слегка приоткрыта.
  Поднявшись, он обнаружил себя в одних только коротких широких штанах по щиколотку.
  'Значит это Балкур спас меня', - размышлял Тимофей, разминаясь ото сна. - 'А я уж думал всё, аминь'.
  Очень хотелось привести себя и мысли в порядок, прежде, чем в комнату войдёт хозяин дома. В том, что он войдёт с минуты на минуту, Тим даже не сомневался. Единственное, что интересовало Тима - причина, по которой Великий спас его. Вряд ли это произошло из чувства симпатии или сострадания - он сам говорил о том, что время выжгло все эмоции. Значит причина в ином - в некой выгоде.
  Пускай в первый раз это был бартер - лечение взамен на ворох воспоминаний. Да, Балкур тогда согласился, что вся жизнь это очень щедрый подарок, но всё-таки 'очень', а не 'слишком'. Тим не мог предоставить ничего столь могущественному Некто, а значит, придётся как-то рассчитываться.
  И к чему была вся та бредятина во сне? Бред? Или взаправду был такой разговор, и сам Тим был маленьким ничто? Ответы мог дать только сам Балкур.
  Тим окончил разминать спину, немного поприседал, размял ноги и сел на матрац по-турецки лицом к двери. Теперь осталось только ждать.
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  По дороге в областную библиотеку Настя безуспешно пыталась дозвониться Вадиму, но абонент по-прежнему был вне зоны доступа. Наверное, батарея села. Настя убрала телефон в сумку, но тот, спустя минуту отчаянно завибрировал. Конечно же, это не был Вадим.
  'Отец' - гласила краткая запись на дисплее.
  - Алло, привет, па.
  - Привет, Настюха, как жизнь?
  - Да нормально... а у тебя как?
  - А у меня лучше всех, только никому такой не пожелаю... - в этот момент он убрал трубку в сторону и на кого-то длинно и матерно выругался. - Извини, достали. Ты не могла бы ко мне на работу подъехать - есть одно предложение.
  - Выкладывай.
  - Да мне по телефону не сподручно.... Лавринец, мать твою раком! У нас тут занятия или бальные танцы?!.. извини, Настюха, сама слышишь, в каких условиях приходится работать. Заезжай...
  - Да ну... Эт к тебе через полгорода переться...
  - Так. Я же молчу о том, что ты сейчас пару прогуливаешь.
  - Пап, это не честно.
  - Конечно. Жду через полчаса.
  - Па, я уже с Ксюхой встречу назначила.
  - Лады, я тогда вас обоих на проходной встречу. Так будет даже лучше... У неё, вроде бы никого нет... Ну, в смысле ухажера... А то мне в последнее время как-то одиноко.
  - Да ну тебя с твоими шутками, пень старый.
  - Вообще-то, я ещё очень-таки ого-го. Жду через час обоих на проходной. Хорошо?
  - А до вечера не подождёт?
  - Боюсь, что нет.
  Настя тяжело вздохнула и попрощалась с отцом.
  
  На душе было мерзко, гадко, противно.
  В окружающем мире что-то нарушилось. Нечто тонкое и неуловимое, но очень важное, определяющее. Всё вокруг стало непривычно... 'заметным'. Скорее всего, именно 'заметным'.
  Более четким стало редкое покаркивание над головой. Машины приобрели индивидуальный шум, разбив общий гул на составляющие, словно аккорд, разделённый на отдельные ноты. Куски грязного снега под ногами стали более отчётливыми... и действительно 'кусками грязного снега', а не просто 'чем-то под ногами'.
  Мир вокруг приобрёл гнетущую чёткость. Но ещё хуже - окружающий шум приобрёл осмысленность: это не машины ехали куда-то - это люди спешили по каким-то своим делам весьма целенаправленно; вокруг ходили не какие-то там статисты, а точно такие же представители вида самых умных обезьян, и каждая обезьяна считала себя уникальной, единственной, а не просто физиономией в толпе; даже вороны стали каркать не просто так, а переговариваться друг с другом.
  
  2.
  
  И всё же, чего же такого хочет сказать отец? Опять что-то химичит? Детство в заднице разыгралось? Или нечто действительно серьёзное?
  Чёрт его знает.
  Для Насти отец всегда был воплощением стихийного бедствия - чёрт знает, что от него ожидать и какие последствия могут принести его действия. При чём трезвый он зачастую был на много стахостичнее себя пьяного: выпивши, отец зачастую мирно ложился баиньки и просил до утра не трогать, но в трезвую голову могло прийти что угодно. Например, будучи в совершенно трезвом состоянии он разбудил Настю рано-рано, ещё не было шести, и заявил, что хотел бы купить собаку. Она ещё не успела проснуться, а он уже во всю вёл расспросы относительно породы, которую они заведут дома. К семи часам выбор остановился на ирландском сеттере и эрдель-терьере, и отец принялся кому-то названивать. К одиннадцати часам сутулый мужчина в выцветшем фиолетовом пальто, клетчатой кепке и старых очках с линзами от телескопа принёс им в дом Жофрея. Пока Настя забавлялась с новым членом семьи, отец разговаривал на кухне с гостем. Из всего разговора, проходившего за тонкой перегородкой, Настя уловила только то, что гость примет как кровную обиду, если отец ещё раз предложит денег. Гость разговаривал очень учтиво и вежливо, будто со старым кредитором, простившим долг, или начальником. В тот день Настя прочувствовала на полную, что праздник не может быть запланированным.
  Но сейчас было как-то не до праздников.
  На душе скребли кошки, до областной библиотеки ещё топать и топать... Блин, ну почему нельзя жить, как Ксюха - ни о чём не заморачиваться, никого и ничего не бояться, без страха и упрёка?
  По дороге она размышляла о том, как наиболее рационально использовать то время, пока ещё можно будет видеться с Вадимом. Настя даже не мечтала о том, что там, в далёкой Финляндии, он будет ждать с собачьей тоской в глазах годы напролёт, писать письма и хранить верность. Глупо. Конечно же, он найдёт там себе другую, потом, возможно, еще другую, в итоге женится и будет счастлив. Да, пожалуй, именно так и будет. Никаких писем, кроме какого-нибудь прощального, да и то вряд ли. Никаких ожиданий. У него там будет новое будущее.
  К чёрту! Всё это будет потом, через две недели. За это время ещё очень многое может случиться!
  Торжественно провозгласив в уме последнюю мысль, она шмыгнула носом и гордо приподняла подбородок.
  Ещё две недели впереди, а ты уже распустила сопли как дура! Всё будет нормально.
  Красный ссутуленный человечек на светофоре погас, и бравый зелёный человечек снова замер на своём пути в Прекрасное далёко, куда он упорно шёл со всех светофоров шаг за шагом в течении многих лет. Следуя его примеру, Настя тоже сделала шаг вперёд.
  
  3.
  
  Подругу Настя встретила на пороге библиотеки - та методично утаптывала снег, блаженствуя под какое-то рубилово в наушниках.
  - Привет. Я тебя уже заждалась.
  - Извини. Ты не хочешь прогуляться к моему предку на работу к Училищу связи.
  - Пешком?
  Настя тяжело вздохнула.
  - Ксюха, ну хоть ты надо мной не издевайся.
  - Слушаюсь, моя королева, - Ксения сделала реверанс и поклонилась настолько глубоко, что Настя едва не подпрыгнула от злости. - С вами хоть на край света, госпожа Золушка... Надеюсь вы одарите в поцелуем недостойного пажа в конце столь длительного и опасного путешествия.
  - Ну не издевайся, я тебя умоляю.
  - Как только ты перестанешь из себя корчить самого бедного и несчастного человека на всей земле, так сразу и перестану.
  Настя собиралась ввернуть что-нибудь злобное и желчное в ответ, набрала полную грудь воздуха, но её внимание отвлёк мобильник - пришло сообщение. Она недовольно хныкнула, порылась в сумке, отыскала телефон, и тут же пришло второе сообщение.
  Прочитав первое, она широко улыбнулась, и на душе посветлело - Вадим снова был на связи.
  - Ксюха, погоди минуту, - выпалила она и набрала парня.
  Реакция на противоположном конце связи была далеко не той, на которую рассчитывала девушка: сначала шли длинные гудки, затем повторный набор, сброс звонка и снова 'абонент вне зоны доступа'.
  Настя сникла, нажала на отбой, и взялась за прочтение второй месаги. Сообщение было от Вадима.
  'Обстоятельства изменились. Улетаю сегодня. Не звони. Не провожай. Прощай.'
  Не веря глазам, она прочитала сообщение три раза подряд. Пульс удвоил скорость, координация движений сошла на нет. Преодолевая панику, она набрала его номер ещё раз, словно это могло что-то изменить, но абонент был всё там же - 'вне зоны доступа'.
  В отчаянии она набрала его домашний номер, но предчувствие подсказывало, что это будет бесполезно - телефон был с определителем номера.
  - Он мой номер в 'чёрный список' занёс, - прошептала Настя, после того, как вызов дважды сорвался чётко после третьего гудка.
  - Настя, что случилось? - обеспокоенно спросила Ксения, глядя в побледневшее лицо подруги.
  Девушка онемевшими пальцами выбрала последнее сообщение и продемонстрировала.
  - Как так, Ксюха?. Он же сказал, что через две недели улетает. Как такое может быть?
  Лицо подруги налилось краской от злобы.
  - Трус, - прошипела она. - Даже позвонить смелости не хватило. Козёл...
  Настя больше не слышала, что говорила подруга - она отошла в сторону и села на гранитный бортик пандуса, укрытый снегом. Она уткнулась лицом в ладони, чтобы отгородиться от всего мира, никого не видеть и не слышать.
  К такому повороту событий она не была готова. Никаких двух недель, никаких прощальных встреч... ' Не звони. Не провожай. Прощай.' Вот и всё. Кратко и чётко. 'Не звони. Не провожай. Прощай.' Так, словно полтора года ничего не значат. Словно Настя была какой-то навязчивой малолетней пигалицей.
  - Ты чего так расстраиваешься? Вставай.
  Настя отчётливо слышала подругу, но отвечать не хотелось.
  - Настя, вставай, а то всё себе отморозишь.
  - Пускай, - ответила девчонка, не поднимая головы.
  - Ты это гинекологу потом говорить будешь. Вставай, - Ксения осторожно потрепала псевдо-любованицу за плечо. - Пошли, выпьем чего-нибудь согревающего. Пошли. Нам ведь ещё к твоему отцу тащиться.
  Нехотя, она согласилась... Всё-таки, отец стоял в списке приоритетов гораздо выше самосожаления.
  
  4.
  
  В их любимой маленькой кафешке, как всегда было тепло и уютно. Когда они вошли, из всех трёх столиков ни один не был занят. Они сели за крайний и заказали по чашке чая и шоколад. Настя пила, как обычно, тонизирующую 'Клеопатру', Ксения же предпочитала зелёному чаю крепкий чёрный 'Император Николай'.
  - Чего молчишь? - спросила Ксения, пока готовился чай.
  - А что уже говорить? Не размазывать же сопли рукавами и жаловаться на всё подряд.
  - Наверное, ты права, - она взяла с соседнего стула свой объёмный рюкзак и начала отчаянно в нём рыться.
  - Ксюх, а чего ты там таскаешь, что он у тебя такой набитый?
  - Да всего понемногу, - отмахнулась подруга, не отвлекаясь от поисков. - Книжки, конспекты... ноутбук, скотина такая, много места жрёт.
  - Ноутбук?
  - Ага, он самый. Мне его Кирюха подарил за отличные оценки. Предвижу твой вопрос и сразу же отвечаю: нет, я с ним не сплю.
  - Да нет... я и не думала... просто интересно, кем он тебе приходится. Ты о нём почти ничего не рассказывала.
  - Вот сейчас всё и расскажу, - она извлекла из недр рюкзака записную книжку и обратилась к официанту. - Валера, можешь телевизор чуть громче сделать?
  Валера как раз выставлял чай на поднос. Он подошёл к столику и выложил заказ.
  - Понимаю, посекретничать хотите, - он подмигнул Ксении. - Я тогда просто на перекур выйду.
  - Спасибо, - в голосе девушки прозвучали отчётливые нотки неподдельной благодарности.
  Они съели по полоске шоколада, пока Валера надел дубленку, прошёл через маленький зал и закрыл за собой стеклянную входную дверь.
  Ксения отхлебнула чая и достала из записной книжки фотографию. На снимке был молодой человек средней комплекции и собака. Парень сидел на полу возле дивана и держал за ошейник собаку - русского чёрного терьера. На вид ему было лет двадцать пять - тридцать, длинные волосы неаккуратно собраны в хвост, от уха до уха через весь подбородок тянулась узкая полоска бороды, курносый нос, карие глубоко посаженные глаза.
  Ксения указала на собаку.
  - Это Алиса. А его зовут Тимофей.
  - Это твоя собака? - удивилась Настя. Она неоднократно заходила в гости к подруге и встречалась с её собакой. На снимке Алиса выглядела намного младше. Нельзя было точно сказать почему, но младше. По чернышам вообще тяжело что-то определить, если не разбираться хотя бы просто в собаках. Их глаза и пасть густо укрыты шерстью, но всё равно по морде отчётливо видно, когда они улыбаются или грустят.
  Но ещё больше Настя удивилась ответу.
  - Это его собака. Можно сказать, она досталась мне по наследству. В принципе, как и квартира, в которой я сейчас живу, - она сделала небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями. - Его зовут Тимофей... Настя, учти, всё что я расскажу, не для того, чтобы ты меня пожалела или ещё что-то в этом роде... Просто ты всё время говоришь, что я вся такая смелая, сильная. Это не так, и я тебе уже об этом говорила...
  - ?...
  - Не перебивай!.. - Она глянула через плечо на стеклянную дверь, за которой курил Валера. - Бедный мальчик. Но трахаться с ним из жалости я не собираюсь... Так вот, о Тиме. Мы познакомились, когда я была в десятом классе. Мы были соседями, теперь я живу в его квартире...
  Она отхлебнула чаю, и её глаза сузились в две щёлки дота, откуда в любую минуту могли открыть пулемётный огонь
  - Моя мать погибла, когда мне было двенадцать, я тебе уже рассказывала. Потом я стала жить-поживать да добра наживать со своим папашей. Почти все шрамы у меня именно с тех самых счастливых времён. Потом я познакомилась с ним, и он разрешил мне жить у него на правах домохозяйки. Каждый день он платил мне за то, чтобы я убирала, стирала, готовила. Я бы делала это всё и бесплатно, просто за человеческое обращение. Он работал сутками напролёт и спал в основном днём. Наверное, чтобы я могла нормально спать у него ночью.... Ему было двадцать семь, когда мы познакомились. И если говорить как есть, то до этого возраста он не должен был дотянуть из-за серьёзных проблем с сердцем. Я видела, как ему становилось всё хуже и хуже...
  Ксения пожевала губу, выпила чаю и перевела дыхание.
  - Я много всякого выспрашивала... Знаешь, Настюха, ему досталось от жизни столько, что нам обоим хватит по самые уши. А он думал, что в сравнении с моими проблемами, его - просто отдыхают, - она косо улыбнулась. - Стоят и курят, прямо, как Валера... Я прожила с ним два месяца... Два лучших месяца в своей сраной жизни, хотя между нами не было никакого интима. А потом я решила зайти к себе домой за свитером... дура!.. - её пальцы неосознанно поглаживали лицо человека на фотографии, словно пытаясь нащупать крупинки чего-то очень важного. - Я зашла очень не вовремя - у моего папаши были гости... Мой совет тебе на будущее, Настюха: если тебя, не дай Бог, будет насиловать пьяная компания - не сопротивляйся, а представь, что это всё происходит не с тобой, а просто с твоим телом. Мне эта ошибка в первый раз стоила трёх зубов... Короче говоря, я не помню как всё произошло, но он прикончил их всех. До единого. И устроил пожар... Потом он отвёз меня к своему лучшему другу - Кириллу - и куда-то исчез... Слава Богу, менты списали всё на пьяную драку. В общем, решили, что папаша и сотоварищи устроили потасовку, пока в квартире разгорался пожар. Замяли они, короче говоря, это дело. Никому эти алкаши и даром не нужны были... Я помню, он один раз перезванивал Кириллу на мобильный и сказал, что у него всё хорошо... Больше известий от него не было... Кирюха считает, что его друг умер. Говорит, что ему в детстве отмерили двадцать лет как максимум... А он в двадцать семь ещё не собирался помирать...
  - А насчёт Кирилла... как я понимаю, он чем-то очень сильно задолжал ему, - она кивнула в сторону снимка. - Если бы не Кирюхина помощь, я бы, наверное, с ума сошла.. А так, отлежалась на дурке, пообщалась с людьми умными, хорошими, и как видишь, всё ещё в своём уме...
  Она опёрлась локтями о стол, сцепила пальцы в замок и поклала на них подбородок.
  - Свою родную квартиру я продала, как только мне исполнилось восемнадцать. До того времени я жила у Кирилла ... Тимка завещал свою квартиру мне, и я туда переселилась. Деньги от продажи я отдала Кирюхе с Олькой - пусть делают с ними что хотят, но только не твердят мне, что он умер... Ты вот меня упрекаешь, что я, мол, как блядь последняя, ни с кем не сплю больше одного раза... Возможно, я действительно блядь... вот только мне от них совершенно ничего не надо: ни денег, ни тусовок, ни ухаживаний. Я даже от секса кайфа почти никакого не получаю. Мне просто очень нужно изредка почувствовать рядом чьё-то тепло, убежать от себя хотя бы на час. И я за это плачу собой. Понимаешь, Настя, у меня почти не было детства, и совершенно не было отрочества. Я не знаю, как ловить кайф от тусовок, дискотек, ебли. Мне слишком рано дали понять зачем бабе дырка между ног... Да, я почти ничего не боюсь, но и не хочу почти ничего, ничего не чувствую... И жду..
  - Так вот, к чему я веду всю эту телегу, - она снова кивнула на фотографию. - Ему вот сказали, что он умрёт очень рано, и ничего в своей жизни сделать не успеет. А он успел сделать очень много, в том числе для меня лично.
  Она тяжело вздохнула и на несколько секунд закрыла глаза.
  - А мы вот здоровые, молодые дуры сидим и ждём с моря погоды. Сидим и ждём, пока придёт некто-то большой, красивый... и тогда всё у нас в жизни вмиг станет отлично. Знаешь, наверное, это всё от того, что в детстве мамы слишком часто читали нам сказки о Золушках, принцах и прочих имбицилах. Мы постоянно чего-то ждём.
  - И что ты предлагаешь вместо этого делать?
  - Не знаю, - повела плечами Ксения. - Для начала - жить. Тем более, Финляндия - это ещё не гробовая доска.
  
  - 4. - Ретроспекция 3.
  
  --- Путевые заметки Бесарабовой (Дневник, стр. 26-29). ---
  
  Я стою на 'Мосту влюблённых' в Киеве и смотрю на машины, которые проезжают внизу...
  Наверное, что-то в этом есть... Все эти записи на перилах, все эти замочки, защёлкнутые на решётке этих же перил. Вот здесь некий Андрей обещает вечно любить какую-то Валю. Так же Олеги, Мити, Коли, Тимуры, Гриши обещаю то же самое Аням, Ленам, Кристинам, Тамарам... А внизу одна за одной проезжают машины. Появляются и исчезают так же быстро, как и люди, возникающие в нашей жизни: они появляются, частично заполняют собой пустоту (в основном шумом, который издают), блестят своими отполированными кузовами и исчезают за углом, пока никто не заглянул под капот, где неприятно пахнет и можно измазаться так, что хрен отмоешься...
  Мы все - машины...
  Я даже не успеваю рассмотреть какой марки, и что это за машины.
  Целые ряды математиков решили, что их имя приплюсованое к другому, но противоположного пола, будет похоже на два перевёрнутых и зеркально соединённых рыбацких крючка. Наверное, они считают, что это должно обозначать любовь... Возможно, в этом что-то есть... в рыбацких крючках. Идиоты, дорвавшиеся до корректоров.
  Навесные китайские замки, защёлкнутые на поручнях, наверное, должны символизировать что-то лирическое. Но ведь замки нужны лишь для того, чтобы закрыть, спрятать, не впустить... Странно, ведь навесной замок - идеальная модель интроверта: замкнут сам в себе, жёсткий и зачастую холодный. Интересно, как ЭТО может символизировать доверие, открытость между кем-то... Надеяться, что эта железяка будет здесь висеть до конца дней тех интровертов, которые повесили его сюда, как минимум, глупо. В частности, оттого, что ключи они забрали с собой. В четверг или, может, в субботу с утра пораньше сюда придёт некий дядя Миша или дедушка Ляо, торгующий на рынке этими же замками, достанет из кармана связку ключей и унесёт с собой потенциальный заработок. Вот так вот просто, придёт часов в шесть, когда начнёт работать метро, повозится с ключами минут двадцать и уедет... Вряд ли кто-то из муниципальных работников будет заниматься очисткой моста от этой дряни, но ведь кто-то их всё-таки снимает. Ведь этой весной на мосту, со стороны Мариинского парка висело два увесистых блестящих замка, теперь их нет, но в трёх метрах к решёткам уже пристегнулись четыре пары. Надолго ли?.. О привязанных ленточках даже думать не хочется - с ними ассоциируется только термин 'трепло'.
  И снова надписи. Очень много... Боже мой, как же им всем повезло, что каждую весну ЖЕКи приводят свои участки в порядок! Иначе это было бы просто ужасное место. И вовсе не от переизбытка надписей - невероятный кошмар здесь устроили бы те, кто оставлял эти самые надписи: прошло бы время и они прибежали стирать имена своих любимых бензином, замазывать их новыми слоями краски (да погуще, чтоб никто никогда не узнал, что такая пара вообще существовала), сдирать пирочиными ножами и пилочками для ногтей. Этот мост был бы похож на попугая. А так - убого, но не страшно. Так, что скажите 'спасибо', деточки, что вашу бездарную мазню по весне закрасят и дадут возможность малевать новые каляки.
  Но мне вся эта показуха не по душе, а по сему, больше ни слова о Мосте влюблённых.
  
  16.08.2007г.
  
  --- 4 ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Матвея Сергеевича терзал всё тот же сон.
  Город.
  Город, в который никто не заходит просто так. Здесь всегда темно, даже в полдень, и никто не показывается на улицах после заката. Над треугольными волнами крыш, словно обелиск, возвышалась часовая башня.
  Но всё это было малоинтересно и привычно.
  В густых послезакатных сумерках метались тени. Одной из таких теней был он сам. Нужно было двигаться очень осторожно, чтобы не выдать себя: стелиться туманом по земле, прятаться, наблюдать. Что было вокруг - непонятно, будто перед самым лицом постоянно пролетали флаги из невесомого чёрного шёлка. Иногда в просвете между флагами показывалась цель, и он шёл за ней.
  Почти ничего не видно, только ощущение преследования. Только сосредоточенность. Только лёгкий мандраж от опасности игры, в которую ввязался.
  Следить, не отпускать, не выдавать себя. Только цель за мельтишением чёрных флагов.
  След взят и теперь Он никуда не денется. Он обнажит все свои секреты, попадётся, будет пойман и жестоко покаран. Главное - не выдать себя.
  Не дышать, не шевелиться без надобности и очень внимательно следить. Обходить все уловки, капканы. И тогда награда будет более чем щедрой.
  Ткань флагов пролетала возле самых зрачков, стелилась в нескольких нанометрах от глаз на секунду-другую, на долю секунды появлялся просвет и его моментально закрывал другой флаг. Они скользили перед глазами по хаотичным векторам вдоль зрачков, кожи. Всегда по касательной. И никакого спасения от этого муара. Флаги отвлекают, раздражают, мешают, бесят. Здесь так всегда.
  Главное - не упустить цель...
  Проклятье! Заметили! Бежать!
  Невозможно! Это мне могло случиться... Нереально! Разве что... Нет, невозможно. Как ОНИ-ТО могли здесь оказаться, а уж тем более в качестве охраны... Невозможно!... Но всё же...
  Бежать!
  От цели отделились две серые тени, похожие на дым сожженных листьев и бросились вперёд.
  Секундное оцепенение, последствие ужаса, спало.
  БЕЖАТЬ!!!
  Матвей Сергеевич бросился прочь. Он не бежал в прямом смысле этого слова, а, став такой же дымкой, пятном энтропии, бросился прочь.
  Они не знают жалости. Это будет конец. Но ведь есть ещё шанс оторваться. Вперёд, не разбирая дороги, прочь сквозь шёлк, мелькающий перед глазами.
  Погоня была долгой и жуткой, словно гонки теней по волнам бездонного лесного озера в безлунную глухую ночь.
  Он бежал прочь и сквозь, но боль уже настигала. Иногда, конечно, получалось сделать удачный манёвр, и она пролетала мимо.
  До спасительной двери оставалось совсем немного, когда капкан захлопнулся. Раскалённые спицы впились в каждую пору кожи и прошли тело насквозь. Мир вспыхнул ярким бледно-желтым светом...
  Матвей проснулся, перевёл дыхание и перевернулся на другой бок.
  Сон... Слава богу... Просто сон...
  
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  - Как ты должен понимать, - говорил Балкур мягким размеренным голосом. Спешить было некуда. - Я спас тебя не из рыцарских побуждений, хотя ты и симпатичен мне. Это твоя подруга бросила сообщение по всем твоим последним следам... Очень смелая и опрометчивая девочка. Это она открыла под тобой дверь, и ещё долго держала тебя в живых. Скажем так... относительно долго для атаки, которой ты подвергся. Обычно от такого погибают сразу, пять-шесть секунд при хорошей сопротивляемости и защите. Она продержала тебя на связи минуту, - он улыбнулся. - Это вполне могло бы стать рекордом в целой охапке параллелей. Но, к сожалению, ты умер.
  Тим хотел было переспросить что именно древний имеет ввиду, но решил промолчать.
  - Мне едва удалось снять слепок с твоего сознания и памяти. К сожалению, тело не выжило... да и не могло выжить. Самым тяжёлым для меня было воссоединить твоё сознание и память, - Балкур встал из-за стола и прошёл к шкафу с оружием. - Это очень филигранная работа. За свою жизнь я многое разрушил, ещё больше создал, но никогда ничего не восстанавливал. Ты, можно сказать, первый удачный шаг на пути к достижению моей цели. Я вижу в этом добрый знак... И ты, Тимофей, поможешь мне. Так или иначе.
  Он взял со шкафа маленькую шкатулку и вернулся за стол.
  - Ты обязан мне жизнью. Надеюсь, это очевидно, вместе со всеми вытекающими последствиями? - Тим ответил согласным кивком. - Для начала я расскажу тебе небольшую предысторию нашего разговора... Как я уже рассказывал, в истории моего плана наступил такой момент, когда я вынужден был встать на защиту. Из всех оставшихся в моём плане только, я был из рода воителей. И, покидая родной план, я позволил себе взять лишь это, - он указал на матово-чёрную шкатулку, величиной с три спичечных коробка, а затем аккуратно открыл её. - Это можно смело назвать родовым гимном. Официальный гимн моего рода звучит иначе, но именно эта песня звучала при посвящении в потомки... извини, я отвлёкся.
  Он закрыл шкатулку и посмотрел на свои руки.
  - Я хочу рассказать хочу тебе свою историю, прежде чем мы приступим детальному обсуждению будущих действий.
  Тиму на миг показалось, что Балкур чем-то смущён, расстроен или испытывает угрызения совести; так сразу разобрать было тяжело. Да и вообще, большинство эмоций похожего на самурая Древнего было невозможно различить за непроницаемой маской спокойствия. Лишь иногда его выдавали глаза.
  - Как я уже говорил, в третью декаду восемнадцатого цикла поры Овиара, наш план подвергся внешнему нападению. Нас атаковали плотно, масштабно. С тяжёлой техникой, авиацией, как полагается. По неизвестной мне причине план Гауда ополчился и пошёл на нас войной. В качестве аргументов они приводили то, что мы укрываем от них свои знания, боимся и сдерживаем прогресс их великой расы.
  Балкур любовно погладил шкатулку.
  - Это песнь о моём далёком предке, я хочу, чтобы ты её послушал, прежде чем я продолжу рассказ.
  Из глубины шкатулки потянулись тонкие змейки дыма. Кончиками пальцев древний развёл их в стороны и распутал. Балкур аккуратно касался каждой змейки пучками пальцев то выше, то ниже, будто настраивая инструмент, затем, добившись нужного результата, удовлетворённо кивнул.
  Тим едва дышал, глядя на бледно-голубые, салатовые, коричневые струйки дыма, длина которых уже достигала полуметра.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай, - начал едва слышно напевать Балкур. Змейки дыма, лишившись контроля, заструились вверх и в стороны. Они подпевали старому самураю, вибрируя в неслышных для слуха частотах.
  - Арум эй ра. Эйрума шана-гир тэм вай, - плавно распевал древний и весь дом подпевал ему едва слышно, но уже ощутимо. Нити тумана стали кружить вокруг Тима, словно в воздухе плавали невидимые любопытные рыбы, оставляя за собой длинные тонкие следы дыма. Эти рыбы подпевали на своём немом языке, рассказывали о чём-то, что случилось очень давно.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай, - напевали разноцветные нити дымки, и Тимофей проваливался глубоко в себя, словно в сон. Тело перестало держать своего владельца и отпустило на волю.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай, - донёсся глухой хриплый мужской голос. Его собственный голос.
  Музыка и голоса нитей исчезли, теперь пел только он сам.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай, - продолжал напевать Тим, стоя под проливным дождём, преклонив колено.
  Тёплые струи ливня били всё крепче, наполняли воздух сыростью, сквозь которую было почти невозможно дышать, а он всё напевал песню отца и вспоминал о своих родных.
  Сможет ли он вернуться домой? Сможет ли он увидеть их ещё раз? Хватит ли сил выстоять до конца и умереть достойно, если понадобится?
  Умирать не было больно или страшно. Даже было бы приятно погибнуть именно сегодня и остаться жить в легендах. Больно и страшно было никогда больше не увидеть дорогих людей. Жену Самаи, своих детей Мине и Теневая, не увидеть родной город Ониши. При мысли о них сердце предательски ныло.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай, - напевал Тим и вдыхал на полную грудь, пропитанную воздухом влагу, и ливень подпевал ему, гудя ударами воды о доспехи.
  Тимофей открыл глаза, поднялся в полный рост и внезапно ощутил, как становится сотней. Затем тысячью, десятками тысяч. Ему даже не нужно было оглядываться, чтобы увидеть вокруг армии себя, стоящих на небольшом возвышении напротив невысокого, но очень длинного горба. Он чувствовал, как капли дождя бьют о доспехи каждого себя из многотысячной армии, и вместе со всеми достал меч из ножен, когда из-за холма показались вражеские знамёна. Тим чувствовал, как нити стихий дрожат, сжатые свободной рукой. Сегодня победить его было просто невозможно.
  Он поднял лицо к небу и передал своим, что вернётся. Наверное, это было ответом, когда ливень отечески нежно умыл лицо, и теперь можно было ничего не бояться.
  - Арум эй ра. Эйрума шана гир тэм вай.
  Грозовые тучи оккупировали небо так плотно, что сейчас, немного по полудню, войско, показавшееся на вершине холма, выглядело подвижным низким лесом, словно в сумерках.
  Бояться и ждать было нечего. Оставалось только уничтожить врага.
  Тимофей поднял меч над головой, с боевым кличем бросился вперёд... и всё стихло. Он снова сидел за столом в гостиной напортив Балкура, а в воздухе таяли разноцветные змейки и эхо сходящей на нет песни.
  - Это боевая песнь моего рода. 'Сила воли определяет победителя. Слабый духом неизменно терпит поражение'. Примерно так можно перевести припев, который ты слышал, - сказал Балкур, когда всё стихло. - Основная часть почти никогда не поётся вслух - в ней содержится твоё послание тем, кто дороже всех для тебя. Поэтому, спетая песнь Тонеку, несёт в себе отпечаток души того, кто её исполняет.
  - В твоём мире все песни были такими?
  - Нет, - древний лукаво улыбнулся. - У нас были песни, которые значительно превосходили песнь Тонеку... в эстетическом плане... Я показал тебе всё это не просто так, а чтобы ты имел хотя бы приблизительное представление о моей династии.
  Тим вздрогнул, вспоминая, как сквозь левую руку бурлила неисчерпаемая сила, как дрожали от напряжения нити стихий воды, земли и воздуха. У орды, которую показывала ему песнь, не было даже малейшего шанса на выживание.
  Балкур сцепил пальцы в замок за спиной и принялся медленно ходить по гостиной от одного шкафа к другому по периметру. Он останавливался, смотрел на оружие, шёл дальше.
  - Я начну с самого главного, а именно, с причины, по которой мы оба находимся здесь. Это страх, - он смотрел на алебарды, словно для того, чтобы не смотреть Тиму в глаза. - Я боюсь не узнать, что случилось с моей расой. Я не боюсь боли или смерти, но умереть в неведении для меня хуже всего... В ближайшее время я расскажу тебе очень много. Тебе мои действия поначалу могут показаться не совсем логичными... возможно. Но спешить нам некуда, а по сему я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь - мой клан всегда шёл по пути меньшей крови...
  На лицо Балкура легла тень печали, проявившая глубокие морщины. Он секунду поколебался и добавил:
  - ... даже во вред себе... извини, я отвлёкся.
  Он прокашлялся, словно избавляясь от кома в горле.
  - Насколько ты мог видеть, мой юный друг, Ширами Бокта, был довольно умелым воином, и, я надеюсь, у тебя не осталось сомнений по поводу того, что он выиграл сражение у подножия Куа, - голос древнего снова становился сухим, как у учителя истории. - Мы были лучшими во всех планах. Лучшими воинами, строителями, художниками. Лучшими, и почти бессмертными.
  - Что же тогда случилось? - Тимофей не мог понять: как ТАКАЯ расса могла исчезнуть. Как? Перебили они что ли друг-друга, великие воители? Или, в итоге нашёлся некто более сильный?
  Балкур вернулся за стол.
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  Из кафе девушки вышли молча, и так прошли до самой остановки возле кинотеатра. Каждая молчала о своём. Ксения погрузилась в воспоминания, а Настя пыталась управиться с бурей эмоций, бушевавших у неё внутри. До этого дня Настя считала Бесарабову избалованной пацанкой, охреневшей от собственной безнаказанности, а тут... Она просто не знала что сказать.
  Так же, почти не говоря ни слова, они опоздали на встречу с настиным предком минут на пятнадцать, а может и больше.
  Как ни странно, отец не ругался, а просто курил возле двери проходной. После короткого приветствия и знакомства родитель отправил окурок в урну и начал греть дыханием замёрзшие ладони и сказал.
  - Я хотел поговорить с тобой насчёт твоего Вадима, - сказал он между глубокими выдохами. - Он улетает не через неделю, а сегодня. Но, если хочешь, есть возможность задержать его семью здесь на определённое время... Я, конечно, понимаю, что так нехорошо поступать, но мне просто хотелось поставить тебя в известность... ну и чтобы ты сама решила: придержать его здесь или не надо? Если хочешь, можно его вообще права выезда на пару лет лишить. С последним, конечно, напряжено будет, но могу постараться.
  Настя немного постояла в раздумье, шмыгнула носом, достала мобильник и продемонстрировала отцу последнее сообщение от Вадима. Её губы едва заметно дрожали. И, когда отец успел обронить в полголоса 'понятно', Настя уткнулась лицом его грудь и заплакала. 'Не надо, па... Спасибо...' - бормотала она сквозь всхлипы. - 'Не стоит...' Благодарность к отцу переполняла её, смешивалась с горечью потери и скупо выливалась солёной водой. Ей захотелось снова стать маленькой девочкой и, как когда-то в детстве, прижаться к отцу и заснуть. Ведь там, в почти недавнем, но уже таком далёком прошлом, папа был страшнее любого из ночных кошмаров, сильнее любого из дворовых мальчишек, а от этого с ним было безопаснее и спокойнее всего. Вот и сейчас ей хотелось зажмуриться покрепче, оказаться дома в детстве, набраться храбрости и, почти задыхаясь, попроситься к отцу под одеяло. Но детство прошло, вокруг была зима, да и одеяло она теперь делила не с отцом. Но, не смотря ни на что, Насте иногда снились кошмары, и каждый раз её будил посреди ночи отец, успокаивал и убаюкивал. Лишь один раз после ночных ужастиков она проснулась раньше звонка будильника, всего минут на пять, и увидела, что отец спит сидя, прислонившись спиной к кровати.
  - Ну что, доча, - ласково сказал Никита Сергеевич, поглаживая голову дочери. - Получила под дых? Вот и до тебя очередь дошла... Поплачь - полегчает. Ты ж ведь и сама, небось, кого-нибудь бросала. Таким же образом, ничего не объясняя. Вот и он трусом оказался - очко сыграло на ноль оттого, что придётся тебе в глаза смотреть и объясняться.
  - Ты хочешь сказать, что я такая же, как и он? Такая же гадина? - прогундосила Настя, шмыгая носом. - Да?
  - Не знаю, тебе виднее. Всё будет хорошо, поверь мне, - он снова погладил дочь по макушке, и та согласно кивнула. - Он сделал свой выбор, и теперь будет жить с ним. И, возможно, ему в будущем станет даже хуже от этого, чем тебе сейчас.
  В ответ Настя промычала что-то тихое и нечленораздельное и прижалась покрепче. Ей ужасно не хотелось поддаваться отчаянию, которое таранило душу простым 'вот видишь, все, кого ты любишь, бросят тебя, покинут. Так сделал Вадим, так сделала мать... Даже брат оставилул тебя. Пройдёт немного времени, и ты лишишься отца - ты только посмотри какие морщины на лице в его-то возрасте? Ты видишь, как его измотала жизнь, ты помнишь какие шрамы у него на теле? Он умрёт относительно молодым... А твоя подруга... Не обольщайся, друзей навсегда не бывает...' В этот момент её тронула за плечо Ксюха, она протягивала салфетку.
  - Держи, у тебя тушь потекла, - это была одна из странных привычек подруги: Настя почти никогда не пользовалась косметикой, но иногда плакала. И тогда подруга, если была рядом, подавала носовой платок или салфетку с неизменным 'у тебя тушь потекла'. Пожалуй, это звучало намного лучше, чем 'на вот, сопли вытри'.
  - И в правду, Настюш, подбери нюню, а то распустила тут целый драм-театр, - отец отошёл на пол-шага и закурил. - Ну уехал твой Вадим, ну повёл себя, как мудак последний. Что с того? Обое вы рябое.
  Настя удивлённо и гневно посмотрела на отца - она-то надеялась на сочувствие, а не упрёки.
  - Ну давай, скажи, что я не прав. Это в людях с детства заложено - дорогу на красный перебегать, - Никита Игоревич бегло скосился на Ксению и вернулся к дочери. - А вот теперь тебя сбило, и ты кричишь 'краул'. Я же слышал как ты с ним по телефону разговаривала. Не сами слова, только тон. Вся, мол, такая взрослая и независимая, ничего неординарного между вами нет. Вот и получила в результате совершенно взрослую свободу, независимость,... отвыкание. Знаешь, доча, за свою недолгую жизнь я пришёл к одному выводу: все люди ужасно подвержены нарциссизму. Фигня это всё, мол, противоположности притягиваются. Мне, имея нормальное воспитание, образование, заработок, никогда не хотелось иметь ничего общего с привокзальными шлюхами и прочей мерзостью. Настя, люди ищут в других только то, что дублирует, дополняет их внутренний мир. И когда возникает определённая синхронизация отражений и дополнений, возникает что-то типа 'любви'.
  Настя слушала его, поджав губы.
  - Ну так вот, моя дорогая, тебе сегодня очень не понравилось то, что случилось. Так ведь? А, исходя из моей теории, ты на его месте поступила бы таким же образом. Не нравится то, что я говорю? Правильно, не нравится. Потому что не хочется о себе так думать. У тебя сегодня есть замечательный шанс многое переосмыслить, - отец очень глубоко затянулся и выпустил в сторону большое облако дыма. - Я вижу, как тебе плохо сейчас, Настюш, верь мне. Но, если я тебе сейчас начну жалеть, то сделаю только хуже.
  Никита Игоревич закурил очередную сигарету и повернулся к дочери в полоборота.
  - У нас на работе сегодня небольшой сабантуй намечется, так что я сегодня приду поздно. Можешь на меня не готовить. При желании поужинай с подругой. Ты, главное, не распускай сопли понапрасну, а вот выпить сегодня я никак не запрещаю и даже рекомендую, - он достал из пачки сигарет заготовленный стольник и протянул Насте. - Держи. Возьмёшь себе и подруге чего-нибудь. А мне купишь сухарика, по возможности инкерманского... и немного сулгуни. Хорошо?
  Настя взяла деньги и шмугнула носом.
  - Постараюсь, если не забуду.
  Отец чмокнул её в щёку, попрощался с обеими девушками и отправился к КПП.
  'Неужели я и вправду такая сука? Вот так вот и поступаю? Нет... Не должна... вроде бы... И Вадим поступил так, как я сама обошлась бы с ним... Удар на опережение, или как там это в боксе называется... да какая разница?... Трус, гад, козёл! Я бы его так не бросила! Я бы ним никогда так не поступила!... И вправду не поступила бы?.. Нет... наверное, всё-таки не поступила б... надеюсь...'
  От состояния короткого замыкания мыслей спас голос Бесарабовой.
  - Ну чё, сегодня нажрёмся?..
  - ...?
  'И как она услышала, что мне деньги на вино папик дал?'
  - ... Можешь не жаться так. На две тары хорошего яду у меня денег хватит... ??? ... ну что скажешь? Тебе явно расслабиться надо, а то вид у тебя какой-то контуженый.
  - Да у меня у самой... - вяло попыталась ответить Настя.
  - Забей, я завтра у Кирюхи ещё стрельну. Он добрый, не откажет.
  - Да не стоит, мне папик дивидендов только что выделил...
  Настя понемногу снимала с тормоза мысли - их было много, но громче всех носилась туда-сюда по извилинам, довольно глупая и простая
  '-... Ты ж ведь и сама, небось, кого-нибудь бросала. Таким же образом, ничего не объясняя...'
  'Да, и такое было... Но уже ничего нельзя исправить... уже ничего нельзя исправить... ничего.'
  - Тебе интересно о чём мне хотел сказать отец? - просила Настя чтобы хоть как-то вырваться из ступора.
  - Если считаешь нужным - рассказывай, - пожала плечами подруга и молча выслушала подробное изложения недавнего диалога по дороге к остановке.
  - Так что, ты извини меня, Ксюха, но мне сейчас самой побыть хочется. Не обижайся, пожалуйста, но мне сейчас действительно не хочется ни с кем общаться, - она шла, глядя под ноги, почти не разбирая дороги. С каждым словом сил становилось всё меньше и меньше. На плечи мешком с песком давило состояние отсутствия себя в себе, как от добротного количества демидрола или контрольного укола гали. На какой-то миг даже захотелось снова попасть в психлечебницу, чтобы просто-напросто регулярно отсутствовать в мире. Хотелось, как когда-то, общаться с добрыми, умными людьми на отвлечённые темы, попутно выворачивая душу наизнанку. Так, чтобы по ночам никаких машин - только тишина. И в этой тишине лежать всю ночь без сна и вслушиваться: авось кого буйного забыли на ночь уколоть. Ждать, чтобы зашлёпали по кафелю грузные шаги, чтобы по стенам разнеслась многоголосая матершина. Потом будут слышны глухие удары, взвизгивание, поскуливание, а потом снова шаги и матершина. Её тянуло в этот самый миг, когда всё стихает. Конечно, Насте каждый раз было жалко тех, кого избивали, но она была им благодарна. Ведь после того, как стихнут все звуки, громкие, как салюты, наступало понимание того, что больше никто и ничто не нарушит гармонию тишины. И если дышать тихо-тихо, можно представить, что весь мир погрузился в вечную мерзлоту, бесконечный анабиоз. В эти секунды было так легко и приятно долго засыпать. Да, ей снова хотелось в тишину, безмолвие, поэтому она и говорила подруге, что не хочет ни с кем общаться. - Я сейчас прогуляюсь немного сама, а потом созвонимся. Хорошо?
  - А ты точно не хочешь ни с кем пообщаться? - спросила Бесарабова задумчивым тоном. Она явно сделала какие-то свои выводы из слов настиного отца, и не спешила ими делиться.
  - Точно.
  - Ну, тогда я подожду тебя в чайной.
  Они дошли до перекрёстка, и Ксения указала на остановку на другой стороне дороги. Вместо всяких слов, она несильно стукнула подругу кулаком в плечо, сделала ладошкой 'па-па' и пошла к пешеходному переходу.
  Настя проводила её взглядом, отыскала на плевре нужную песню, одела наушники, и мир вокруг заполнился песней 'Флёр' 'Пустота'.
  
   По инерции в облаке света
   Неживые шагают тела
   Выдыхаю воздух согретый
   Но я слабый источник тепла
   Холодею у светофора
   Выдыхаю пар изо рта
   Отвернись, потому что скоро
   Разорвёт меня пустота
   Сохрани моё фото на книжной полке -
   Там я в старом пальто с сигаретой во рту
   Через миг взорвусь на осколки
   И заполню собой пустоту
  
   Замерзают в улыбке губы
   Видишь, до смерти извелась
   Видишь движущиеся трупы
   Коченеть продолжают кружась
   В небе знаков для нас нет больше,
   Облака примёрзли ко льду
   Все маршруты ведут в замёрзший
   Вечный холод и пустоту
   Сохрани моё фото на книжной полке -
   Там я в старом пальто с сигаретой во рту
   Через миг взорвусь на осколки
   И заполню собой пустоту
  
  
  - 3. - Ретроспекция
  
  --- Утопия. ---
  
  Балкур возвращался домой, на родину. Наконец-то, он возвращался домой. Его никто не ждал, о нём, скорее всего, даже забыли. Не страшно. Пускай и забыли, а единственный, кто не забывал о нём никогда, родной брат, развоплотился, не найдя в жизни смысла. Балкур прекрасно помнил, как дойдя до крайней стадии отчаяния, Куджо, такой тонкий и хрупкий, как побег ирчи, вышел утром во внутренний двор и исчез. Внутренней силы брата с лихвой хватило на последнее творение - сад. Деревья выросли в полный рост за три неполных дня. Высокие, с развесистыми кронами, и тонкими гибкими ветвями. Их стволы, казалось, состояли из сотен независимых, переплетённых, словно канат, стволов-лиан. Балкур уже предвкушал, как вернётся в родительский дом, отдохнёт немного, а когда придёт ночь, выйдет в сад с томиком Васта и, лёжа в гамаке, будет читать под золотистым светом деревьев Куджо. Да, братишка всегда любил свет, и теперь даже его вечно цветущие деревья дают достаточно света, чтобы чувствовать себя уютно вне зависимости от времени суток. Это был последний подарок брата, последнее творение уставшего от бессмертия гения - единственный сад, основанный на живой силе Тхаа.
  Балкур вернулся в цельноматериальную форму за минуту до выхода из портала, упорядочил внутренние потоки силы, повторно проверил и размял все узлы, отряхнул мелких пиявок, прилипших за время перехода, потянулся и шагнул вперёд.
  У выхода его встречал старейшина Сенкиро. Именно он некогда попросил Балкура заняться планом Гауда, этими зарвавшимися щенками.
  - С возвращением, великий, - согнулся в церемониальном поклоне Сенкиро.
  - Приветствую Вас, старейшина, - ответил Балкур аналогичным поклоном, затем выспрямился и окинул взглядом Зал Путей.
  Если бы кто-нибудь мог только вообразить как он соскучился по изысканной архитектуре отчего плана. В сравнении с самым неприметным во всём плане Залом Путей, дворцы, замки, небоскрёбы плана Гауда были просто разнокалиберными сараями. А ведь с культурой плана работа ещё не закончена. Да, удалось избавить население от излишнего милитаризма и комплексов императоров вселенной, но культура была ещё так убога.
  Балкур даже не мог предположить, что по прибытии его охватит меланхолия. Он смотрел на мраморный пол и стены, в которых была запечатлена вся история развития Путей. При взгляде в дальний левый угол, вспомнилось детство и то, как он с Куджо многократно просматривали забавные истории жизни Крима Скитальца, самого талантливого и невезучего Путевика. Крим открыл множество тайных Путей, и не все они вели в места солнечные и дружелюбные. Стоило лишь коснуться фрагментов истории выгравированных в стенах и попросить 'расскажи пожалуйста', как вокруг начинали оживать призраки историй, поведанных Кримом. Больше всего Балкура и Куджо забавляла история Скитальца о том, как почти неприметный лаз вывел его прямо на поле боя за минуту до столкновения двух кавалерий. Перед мальчишками в полный рост оживал бесплотный Крим, стены Зала Путей расходились вдаль и с обеих сторон летели в бой иматы на боевых ящерах и гриты на огромных, закованных в латы волках. А дальше Скитальцу пришлось проявлять чудеса ловкости, потому как убивать всех и рассекречивать своё присутствие ему очень не хотелось. Это была история о том, что нужно внимательнее и дальше прощупывать точки выхода, ведь иногда незнакомые Пути могут открываться только в одну сторону.
  - С возвращением.
  - С возвращением.
  - С возвращением, - многоголосо здоровалось общее сознание, и та часть сознания Балкура, которая некогда принадлежала единому целому приветствовала их, всех и каждого в отдельности. Медленно и болезненно, словно атрофированная конечность общая часть потянулась тоненькими паутинками к сознанию Спящих и закрепилась, словно пловец, на исходе сил доплывший до бортика. Это было так же естественно и непривычно, словно встать в полный рост после десятков лет хождения на корточках. Голова наполнилась множественной информацией, которую просто невозможно было сейчас обработать. Раньше общая часть фильтровала сообщения и на уровне интуиции давала знать личностному сознанию на что стоит обратить внимание. Но сейчас общественному сознанию было дурно и больно. - Извините, но позже... Я устал, но с удовольствием выслушаю всё завтра. Или случилось нечто чрезвычайной важности?
  Ответ, естественно, был отрицательным, но короткий, почти лишённый смысловой нагрузки, диалог вылился в острую мигрень.
  Сенкиро сочувственно покачал головой, ему и думать не хотелось какая каша твориться в голове, если так долго не пользоваться общим сознанием.
  - Если будет угодно, можем перенести наш разговор на более позднее время, великий.
  - Буду весьма признателен, - не без облегчения признался Балкур. Голова и так гудела, думать о чём-либо было весьма проблематично. Хотелось только домой, в Сад Куджо.
  Старейшина Сенкиро приглашающим жестом указал в сторону выхода.
  - Вам открыть путь к дому или желаете сами?
  - Спасибо старейшина, - неожиданно для самого себя ответил великий. - Но я, пожалуй, отправлюсь домой на траге.
   Они вышли под лазурное небо родного плана, и ностальгия накатила новой волной. Вокруг всё было один в один, как в день отбытия семьдесят циклов тому. Шестидесятиметровый зиккурат, Дом Путей на его вершине, а дальше - живое море из крон деревьев. Местами, словно коралловые рифы, несуразно торчат руины промышленных зданий и обломки небоскрёбов. Их скелеты заросли вьющейся зеленью, словно давным-давно затонувшие корабли. Всё, как тогда, здесь ничего не меняется, даже ветер здесь всегда северо-северо-западный. Вот только Дом сильнее зарос плющом и прочими лозами. Но десятиметровый гранитный пятачок на входе не был тронут временем. А дальше, за чётким полукругом, простиралась дикая природа. От края горизонта до горизонта. Здесь всё заросло ещё до рождения Балкура, Куджо, и даже их родителей. В детстве он с братом из любопытства отправились поглядеть, что хранится под густым ковром зелени. Они находили многоэтажки, из окон которых росли ветки, плелись по стенам лианы; частные домики, разваленные стволами гигантских деревьев, сгнившую бесформенную технику.
  Здесь больше не было цивилизации, как рудимента - осталась только раса Ванкуа и её культура. Далеко на юго-западе на вершине похожего зиккурата в Доме Поколений спали личным сном Спящие, сплетясь общественной частью в неразделимый нервный узел. Иногда кто-нибудь из них по известным только ему причинам развоплощался. Иногда они прощались перед уходом, но по большей части, просто исчезали, даже не обронив напоследок 'прощайте'. Но количество Спящих неуклонно росло - многие становились Спящими прямо у себя дома. Сфере Дома Поколений расстояния безразличны.
  ... И только безбрежный зелёный океан.
  - Когда и где мы могли бы встретиться? - спросил старейшина Сенкиро. В трёх шагах впереди воздух едва заметно дрожал, словно от жара.
  - Заходите ко мне в гости в любое удобное время. Но только немного позже. Прошу простить, но я слишком устал с дороги.
  - Хорошо, пускай будет так, - он поклонился, прощаясь. - Всего доброго.
  - Всего доброго, - зеркальным образом ответил Балкур.
  Старейшина зачем-то поклонился ещё раз и исчез в дрожащем облаке Двери, как исчезает человеческая фигура в густом дыму.
  На вершине зиккурата Дома Путей не осталось никого, кроме Балкура, северо-северо-западного ветра и шума зелёного океана.
  
  Балкур сам не знал что именно побудило воспользоваться трагом: детские воспоминания и первый полёт на траге с Куджо? Ностальгическая тяга к осмотру всего вокруг собственными глазами? Тайное нежелание возвращаться домой и ворошить остывшие угли памяти? Однозначно ответить вряд ли получилось бы. И не хотелось искать вопросы на имеющиеся ответы.
  Просто 'потому что'.
  В траге путешествовать всегда приятно, если любишь ветер. Со стены Дома Путей снимается или призывается в нужную точку траг (а если лень призывать, можно создать и из подручной энергии) и плотно сжимается в ладони. Зачастую, этого достаточно. Плотно сжатый, траг растекался по внутренним каналам и переводил тело в промежуточное состояние, ни цельно-материальное, ни эфирное. Форма, внутренние потоки от этого нисколько не страдали, даже наоборот - путешествие при помощи трагов помогало внутренней релаксации. Некоторым, конечно, не нравилось ощущать себя пятиметровой амёбой, но это уже дело вкуса. Кому-то нравится чувствовать, как потоки воздуха проходят с лёгким сопротивлением сквозь тело, другим по душе мгновенное перемещение через Двери. Хотя, со временем лень взяла свою дань, и траги стали чуть меньшим архаизмом, чем данное при рождении физическое тело.
  Балкур закрыл глаза, ощущая, как траг разливается по телу, сделал несколько уверенных шагов в сторону бортика, разогнался и прыгнул за край.
  Траг отозвался мгновенно, и глаза стали не нужны - Балкур сам стал одним всесторонне направленным рецептором, амёбой пронизываемой северо-северо-западным ветром, пылинкой над изумрудным океаном. Не хотелось думать ни о чём, когда можно просто лететь.
  Трагу не нужно было указывать путь, он как и многие творения последних поколений пользовался интуицией хозяина, безошибочно выбирая в подсознании наиболее приоритетные желания. Поначалу было тяжело увязать хрупкий мостик между общим и личностным сознанием с неразумным предметом, но всё же получилось. И теперь траг нёс Балкура домой на крейсерской, прогулочной скорости в ста метрах над морем.
  Удовольствие полёта омрачали только заброшенные дома, редкие проплешины, двадцатиметровые ямы в зелёном море диаметром от пары сотен метров до нескольких километров. Здесь круги отрицания больше не действовали и миниатюрные царства, империи, убежища, зарастали сорной травой и деревьями. Со временем они исчезнут. Навсегда.
   Внизу проплыл остров, который некогда был межпланетной ноль-транспортировочной станцией. Балкур уже не помнил, как называлась эта станция, но ёё творцы, наверное, жутко гордились своим сверхпрогрессивным чудом. 'Венец творения'. Наверное, так его называли любя инженеры, конструкторы, строители. 'Хлам, старьё, руины' - только такими эпитетами награждались подобные сооружения на памяти Балкура. С лёгкой завистью, он подумал о том, что уже нет и не будет кому сказать такие же слова в его адрес. Лично, в его адрес, кому тоже по возрасту положено быть старой рухлядью.
  
  Балкур отпустил трага и набрал полную грудь воздуха. Наконец-то он вернулся домой. Пускай это и небольшой отпуск, после которого придётся вернуться в свинарники, пускай... Не важно. Он вернулся домой.
  Многолетний ковёр листьев устилал весь внутренний двор, приятно шуршал и проседал под стопами. Так же, как до его отбытия, за границами родового имения шумел лес. Лес нашёптывал, как и в детстве, что всё в мире неизменно, что всё неизбежно возвращается на круги своя, что скоро вступит в права осень. Лес приглашал остаться побыть здесь до тех пор, пока всё вокруг не укроется золотом. Лес уговаривал остаться здесь навсегда, разлиться каплей силы и раствориться в зелёном океане.
  'Позже', - думал Балкур, стараясь закрыться от всего мира. - 'Позже.'
  Когда он подошёл к границам родового имения, ветер услужливо сдул листья с вымощенной камнями дорожки до самого порога. Конечно, можно было захотеть, и весь двор в мгновение ока был бы приведён в порядок. Но этого не произошло, а значит хотелось оставить всё как есть.
  Балкура в юности даже настораживала та скорость и безошибочность, с которой сервисные энерго-программы исполняли искренние пожелания хозяев. 'Мы управляем вещами, потоками, или они нами? Может, уже прошло достаточно времени, и траги, дакамы, сорны обрели своё подобие разума. Может, они своей волей ведут нас в нужную только им сторону, готовят восстание против своих рабовладельцев или пытаются пойти своим путём эволюционирования?' - засыпал он вопросами старшего брата в детстве. - 'Хотим ли мы и в правду то, что получаем?'
  На пороге дома Балкур разулся (просто вышагнул из походных ботинок) и двери дома услужливо раскрылись. Почти не глядя по сторонам, он прошёл на кухню, где уже ждал стакан золотистого нектара тиа, взял напиток и вышел во внутренний двор. На улице было немного прохладно, но Балкур отдал команду не менять локальный климат. Пускай всё будет как есть.
  Он подошёл к ближайшем дереву Куджо и провёл ладонью по свившимся в безумный канат лианам. С востока налетел порыв ветра и кроны приветственно зашелестели. Было бы приятно принять шелест за братское приветствие, но это был всего лишь восточный ветер.
  Балкур подошёл к гамаку, отхлебнул немного нектара и огляделся. Действительно ли я хотел сюда вернуться? Зачем? Там, в плане Гауда, это казалось таким важным, необходимым. А что теперь?
  Тонкое щупальце глобального сознания вопросительно протянулось к нему. Нет. Позже. Я сам поставлю в известность. Да, грубиян. Приятных снов.
  В желудке (или там, где он должен быть) разлилось приятное тепло.
  Чего же я здесь хотел?
  Пожалуй, только одного.
  Он лёг в гамак, залпом допил нектар тиа и просто заснул с невысоким, пухлым бокалом в руке.
  
  Старейшина Сенкиро пришёл утром. Балкур распорядился впустить гостя, и защитный поток, на миг воплотившись призраком воина, послушно кивнул, прежде, чем выполнить распоряжение.
  Хм... Так и стараются угодить.
  В душу Балкура снова закрались подозрения о разумности потоков. Слишком уж демонстративно и безукоризненно выполнялись все распоряжения.
  Спустя несколько секунд старейшина открыл Дверь во внутренний двор и вышел в нескольких метрах от гамака, в котором ночевал Балкур.
  - Светлого дня, великий, - склонился в церемониальном поклоне Сенкиро. - Надеюсь, Вы удачно отдохнули после дороги.
  Балкур проигнорировал архаичные приветствия и сел в гамаке.
  - И вам того же, старейшина, - он повёл головой из стороны в сторону, разминаясь после сна. - Спасибо за беспокойство. Как обстоят дела плана?
  - Не хочу показаться бестактным, великий, но Вы могли бы просто дать волю Общему сознанию и узнали обо всём, что хотели. - Сенкиро подошёл на расстояние полутора метра и сел прямо на воздух, поджав под себя ноги.
  - Мог бы, но у меня и так голова болит. К тому же я не совсем уверен, что хочу знать то, что моё подсознание сочтёт необходимым.
  - Неужели не доверяете сами себе?
  - Доверяю, но у меня и так мысли забиты всякой дранью. Как-никак приходится быть богом для целого плана.
  - Великий, я Вас не узнаю, - неподдельно удивился старейшина. - Это же так пошло, притворяться богом.
  - А я и не притворяюсь, я и есть Бог для них. У меня не было иного выхода.
  - Из-за Врага?
  - Именно из-за него.
  Старейшина Сенкиро задумался.
  - Вы так и не смогли установить его личность?
  - Нет, не смог, - Балкур развёл руками. - Все, через кого действовал Враг, покончили с собой, когда я начал насаждать новый порядок. Поначалу даже пришлось прибегнуть к Нитям Отрицания Порядка.
  - Ты с ума сошел? - прошептал старейшина, забыв обо всех нормах приличия. - Да как ты посмел? Даже во время вторжения мы не позволили себе подобного, а ты.... Ты...
  - Да помолчи ты, старый хрыч, - отмахнулся Балкур. - Не смей мне указывать должен я прибегать к геноциду или нет. В конце концов, я мог просто стереть в пыль их расу и никто бы ничего мне не сделал. Превратил бы их солнце в сверх-новую и перекрыл все выходы. Раз-два и готово. Они ж ведь совсем ещё дикари, Сенкиро, у них до сих пор поэзия подчиняется рифме...
  - Ты не имеешь права использовать подобную силу без одобрения Общего!...
  - Ещё как имею, - беззаботно парировал Балкур. - Против меня использовалось тактическое пламенное оружие. Они бы просто планету изувечили напрочь, пытаясь меня накрыть. А может и вообще сами себя уничтожили...
  - Всё рано, ты не имел права! - не унимался Сенкиро.
  - ... а так, я напрочь отбил любое стремление к милитаризму. Просто дал им понять, что оружием имеют право пользоваться только избранные.
  - И что это должно означать на практике?
  - Только то, что я сказал. Если хотят развиваться как воинствующая раса, то я даже помогу, но в ответ устрою такую генетическую чистку, что мало не покажется.
  - Твой отец не одобрил бы подобные действия, - качал лысой и головой старейшина.
  - Ты не мой отец, - напомнил Балкур. - И не тебе судить меня. Или ты желаешь оспорить право вседозволенности моего рода?
  - Безнаказанность повергает тебя в пучину безрассудства и чрезмерной самоуверенности.
  - Может быть и так. Но иначе я не смог бы их полюбить.
  - Полюбить?
  - Да, пожалуй, именно полюбить. Они такие юные и самонадеянные, но в них заложен огромный потенциал. Я не вправе решать как им развиваться дальше - я просто купировал завоевательские рудименты, а теперь занимаюсь внешней защитой. - Балкур приложился долгим, тягучим глотком к бокалу и призадумался. - Теперь Враг перевёл внимание на план Ванг'Тусу. Боюсь, мне придётся уничтожить план и уменьшить каналы Путей до минимума. Я не смогу сдерживать их натиск вечно, так же как не смогу перекрыть все каналы. Служба слежения ничего не сообщала?
  Старейшина покачал головой.
  - Нет, ничего. Всё то же, что и раньше: существуют, мол, два мира и один паразитирует на жизненной силе другого, священная война во имя выживания грядущих поколений и прочая чушь в таком русле.
  - Ну да, в соседнем плане всегда солнце ярче светит.
  - Мы тоже когда-то так считали, великий.
  - Не могу не согласиться, но у меня нет иных вариантов.
  - Я требую, чтобы данное решение было вынесено на обсуждении Совета в Метрополии, - скорее для проформы, чем требовательно заявил Сенкиро.
  - Да плевал я на Метрополию, если говорить честно, - Балкур улёгся в гамаке поудобнее; он уже не смотрел в сторону малоинтересного старейшины, а просто любовался хитросплетениями ветвей деревьев Куджо и говорил скорее сам с собой. - Мы достигли вершины, Сенкиро. Самой высокой вершины из всех возможных. И как всегда забыли элементарные законы природы. Мы забыли, что выше вершин только пустота. Теперь осталось только умереть и вмёрзнуть на веки в эту вершину навсегда. И в Метрополии моих доводов не поймут, потому что я спустился с вершины, между нами теперь слишком большое расстояние. На вершинах гор могут жить только боги, а мы не боги, Сенкиро. Может быть, для кого-то и можем быть богами, но себя мы обмануть не сможем. Я уже не знаю, зачем и ради кого воюю... Может быть, я хочу защитить своё творение, а может просто убегаю от скуки. Я уже и сам не знаю... Сколько нас осталось в здравом уме? Не тех, кто ушёл с головой в сны, не Спящие? Сколько тех, кто ещё не ушёл с головой во флимовые грёзы? Сколько? Тысяч десять наберётся на весь план? Я бы и сам развоплотился или зашился флимом по самые брови, если бы не война... Скажи, старейшина, а у тебя есть смысл жизни?
  - И всё-таки, ты посетишь Метрополию? - прервал его рассуждения Секиро.
  Балкур тяжело вздохнул. С определённой стороны было бы приятно потешить ностальгию визитом в последний город, но при этом неизбежно придётся посетить собрание Совета, выслушать трёп старых маразматиков о терпении и смирении. Нет, Враг ни с кем не считался...
  - Враг уже лишил план Ванг'Тусу своей воли, истории. Они уже не смогут быть собою никогда. Я просто завершу то, что начал Враг.
  - Значит, твоё решение окончательно?
  Едва заметный кивок.
  - Созывать Совет в Метрополии?
  - А ты видишь в этом какой-то смысл?
  - Нет.
  - Тогда в чём смысл вообще? Какой смысл во всех нас, в том, что мы делаем?
  Сенкиро сделал неглубокий вдох, но затем явно передумал и не стал вербализировать свои мысли. Он просто встал со своего воздушного насеста и, не прощаясь, ушёл.
  
  --- 5. ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Что может рассказать вьюга? О чём молчит ночь?
  Пожалуй, на все эти вопросы и ещё огромную телегу подобных, мог бы со временем ответить узник вымершего мира. Задать себе все их и на все со временем ответить, но сил и желания больше не было. Потому что окончательная, решительная попытка завести старый 'Белаз' провалилась с ужасающим грохотом, а больше ни единого жизнеспособного просто-напросто нигде не было. А бежать из города своим ходом было не то чтобы некуда, а просто не было к кому. Когда-то давно, в здании небольшого гастрономчика, он случайно наткнулся на Потапыча - ручного и довольно ласкового бурого медведя. Как и откуда мог взяться в этом городе ручной медведь с широким кожаным ремнём на шее Матвей Сергеевич не особо задумывался - он и сам не знал каким лихом очутился в этом забытом всем и всеми участке земли.
  Потапыч был уже взрослым, почти старым медведем, любил собачий корм и водку. Именно за пожиранием мешка 'Чаппи' Матвей и застал медведя. Увидев человека, зверь так жалобно застонал, что даже в мыслях не возникло снимать с плеча АКСУ, только желание сделать шаг навстречу.
  Своим поведением Потапыч напоминал человека, собаку и кошку, слитых в единое целое. Медведь был достаточно смышлён, довольно хорошо понимал, что от него хотят, пил водку, а напившись, почти всегда выходил во двор, что-то крушил и дико тоскливо ревел. Словно пёс, он неизменно следовал за Матвеем, но не любил, когда ему приказывали и предпочитал окончательное решение оставлять за собой. И если Потапычу хотелось идти направо вместо того, чтобы следовать за человеком прямо, то он только недовольно всхрапывал и шёл, куда считал необходимым.
  Поскольку Потапычу было неудобно спускаться по лестнице вниз, спал он в гостиной, недалеко от камина. Спустя месяц, в доме было полно медвежьей шерсти, которая временами просто клочьями сыпалась с Потапыча, но так было даже лучше. Всё лучше, чем одиночество.
  Спустя пару лет, после первой встречи, медведь умер.
  Матвей проснулся как обычно, умылся и поднялся на первый этаж. Голова немного болела после вчерашней попойки с медведем, но похмеляться желания не было. Он поднялся, закрыл за собой дверь и сразу понял, что к чему. Не верил, но уже понял.
  Потапыч не шевелился, не сопел, не дышал. Матвей подошёл поближе, присел на корточки возле морды и несильно толкнул медведя в плечо. Тело начало коченеть, в полуприкрытых стеклянно-мёртвых глазах отражался жар остывающего камина.
  Жутко захотелось просто прослезиться, но ничего не вышло - ему не было жалко друга, жалко было, что ушёл так внезапно. Такой большой, мохнатый, потешный. Был.
   Это твой щенок, теперь он твой навсегда.
   И ты не хочешь, но считаешь его дни и года.
   И с каждым днём твоя любовь к нему растёт.
   Она станет огромной, когда он умрёт.
  Спи спокойно, дружище.
  Матвей Сергеевич подобрал в углу помятую и исцарапанную железную кружку из которой пил Потапыч, и решил оставить себе на память. Затем взял полено подлиннее и выбил все окна. Ему становилось просто невыносимо, что его друг, которого не удастся нормально похоронить в мёрзлой земле, будет просто гнить в этой комнате. В комнате, где вдруг стало невыносимо душно. Не хотелось, чтобы от этого замечательного создания в итоге осталась только куча костей возле камина. Пускай уж лучше тут всё замёрзнет. Мир забрал Потапыча и теперь не было никакого резона баррикадироваться от него за уютными тёплыми стенами. Пускай будет зима.
  Грязный тёмно-серый снег ворвался в дом вместе со сквозняком, в комнате резко похолодало. Пускай.
  Закончив с окнами, Матвей спустился вниз, собрал вещи и больше никогда не возвращался в тот дом.
  
  Что может рассказать вьюга? О чём молчит снег?
  Много вопросов, на которые можно найти ответы, почти на все, кроме одного: почему я здесь? Этот вопрос порождал много других, которые разрастались вдаль и вширь, словно корни. А ответ, казалось, издевательски прятался за спиной и не спешил даваться в руки.
  
  Безвыходных ситуаций не бывает - это Матвей Сергеевич осознавал чётко. Просто есть не очень приятные решения. Например, 'АКСУ'.
  Когда узник вечной зимы приставил ствол к подбородку, в сердце не было ни страха, ни колебаний... за ненадобностью. Он даже улыбнулся, глядя на кружку, из которой пил водку Потапыч. Медведь так забавно держал кружку обеими лапами и так грустно ревел во дворе, когда напивался. Однажды они даже в шутку поборолись, и эта игра стоила Матвею сломанной руки и, возможно, двух рёбер. Но даже воспоминания о полуторамесячной инвалидности грели душу, придавали сил, давали возможность улыбнуться и спустить курок без сожалений.
  
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  В этом доме нет времени - в нём нет смыла. Здесь нет дня, ночи, времён года и неба. Только небольшой деревянный дом посреди двух бесконечностей. Исключительно по прихоти хозяина, в доме всегда горит камин, а на оружие в стеклянных шкафах не оседает пыль. Просто одна бесконечная секунда, в которой стоит дом, в доме бездымно и невероятно давно, потрескивают в камине дрова, на клинках и стёклах шкафов танцуют отражения огоньков, здесь есть вкусный чай и совершенно нет голода. Здесь есть всё необходимое, чтобы вытеснить время. В конце концов, у хозяина безвременья даже появился собеседник.
  
  Тим решился открыть рот только когда Балкур завершил повествование.
  - А что это за Враг такой, о котором ты упоминал?
  - Я не знаю, кто он, - всё так же спокойно отвечал старый самурай. - Никто не смог узнать. Известно лишь то, что он не уступал мне в силе, и никто не мог описать его. Именно Враг подчинил себе волю плана Гауда и начисто лишил самосознания план Ванг'Тусу. Мне пришлось уничтожить население двух планов, только после этого нападения на план Гауда прекратились.
  - А чем вы им не угодили?
  - Не важно, о чём думали они сами - нападал именно Враг, а не его марионетки. Намного важнее то, что нигде во всём моём плане не было ни единого признака войны или какой-то агрессии. А все домашние и сторожевые потоки твердили в один голос, что их хозяева просто растворились в воздухе, не оставив даже следов Силы или прощальных записей. Поэтому в большинстве планов и бытует теория, что мой план просто перешёл на более высокий уровень существования.
  - А на самом деле? - Тимофей с трудом подавил желание выйти перекурить и продолжил слушать. Курить хотелось просто безбожно, но ещё больше хотелось узнать: каким боком его ввязывают в эту мутную историю с последствиями галактических масштабов? что может сделать он для того, кто может в буквальном смысле всё? какую роль ему стоит сыграть?
  - А на самом деле никто ничего не знает, - Балкур почти добро улыбнулся. - Зато все знают, кто я такой. Шакалы... Извини, я отвлёкся.
  - Да ничего, продолжай.
  - После того, что произошло с моим планом, как минимум десяток другмх дружно тронулись умом. Одни, как падальщики, кинулись искать сокровища, другие вообще принялись нагревать руки на вере, в центре которой была некая могущественная сверх расса и я - последний из богов. Когда я зашёл в Библиотеку, мне едва удалось протолпиться к Никасу.
  - К Никасу? - переспросил Тим. - Кто он?
  - Для того, чтобы ты понял кто такой Никас, мне, пожалуй, стоило объяснить ещё одну немаловажную деталь в строении системы планов. - Балкур налил себе чаю и сделал небольшой глоток. - Как я тебе уже рассказывал, планы движутся по спирали и внутри этой спирали находится Библиотека. Схематически, её можно было бы изобразить, как неподвижное веретено в центре вращающейся спирали. Это веретено собирает и накапливает информацию, по сути, библиотека и есть информационное пространство, там не действуют стандартные законы физики, энергии, потоков. Это место абсолютного нейтралитета. Когда какое-то событие вызывает в плане достаточный ментальный резонанс, оно неизменно заносится в архивы Библиотеки. В архивах может храниться всё что угодно от самых тупых песен, приглянувшихся толпе, до глубочайших философских рассуждений. Там можно найти все ответы - было бы желание искать и читать. А упомянутый нами Никас служит Библиарием... Хотя у меня временами закрадывалось ощущение, что Никас и сам является частью Библиотеки. Возможно он - нечто вроде сервисного потока, которыми пользовались у меня дома. Но если и так, то это очень умный поток.
  У Тима снова начала болеть голова от переизбытка информации. Как-то всё очень глобально получалось для вмешательства его микроскопически малой фигуры.
  - Вот здесь мы подходим к самому главному, - старый самурай набрал полную грудь воздуха, перевел дыхание и снял защитные очки. - Ты мне обязан жизнью, а значит, ты пойдёшь в библиотеку.
  - Почему именно я? - всё ещё не понимал Тимофей.
  - Боишься? - Балкур не подначивал, а просто спрашивал.
  - Да нет, я уже помирал, а двум смертям не бывать... ну, по крайней мере, подряд. Надеюсь, - он прочистил горло, чтобы придать голосу уверенность. - Я просто спрашиваю, почему туда должен идти именно я - тот, кто вообще ничего не знает о Библиотеке, твоём плане, войнах. Я ведь там буду... ну я не знаю... как слон в посудной лавке.
  - Слоном в посудной лавке, как ты выразился, буду я, а не ты, - перебил его древний. - Я несу очень заметный отпечаток силы в себе. И даже если я попробую создать маску меньшего объёма силы, меня выдадут потоки энергии, которые я фильтрую. А не получать силу извне я не могу - это всё равно что не дышать. Ты ведь не смог бы просидеть несколько часов под водой, не делая ни единого вдоха...
  У парня зачесалось и заныло в груди при воспоминаниях о том, как в лёгкие проникала вода; какими тягучи и обжигающими были вдохи, как скручивало тело в судорожном кашле, но вместо долгожданного воздуха была только морская вода. Ему стало немного не по себе, и, чтобы скрыть реакцию, пришлось сделать несколько длинных глотков чая.
  - То-то же, - наставительно произнёс Балкур. - Ты всё время забегаешь наперёд того, что я хочу тебе сказать. Слава Творцу, в этом нет ничего страшного. Пытливый ум - отличительная черта Сатаи.
  'Ладно,' - подумал Тим. - 'Промолчим, а то опять какую-нибудь гадость вспомнит... Долго ему, что ли, если всю жизнь прочитать успел, да ещё и перечитывать обещал?.. Фиг с ним, потом спрошу.'
  Старый самурай на миг призадумался, вспоминая нить разговора, и снова стал непроницаемо-серьёзным.
  - Есть ещё один момент, из-за которого я не хотел бы идти в Библиотеку лично.
  - ?... - Тиму стало интересно: неужели ОН может чего-то бояться? - А именно?
  - Я не врал тебе, когда говорил, что дожидаюсь времени, когда твой план выйдет на гораздо более высокий уровень развития, чем нынешний. Для меня не составит никакого труда впасть в медитацию на несколько эпох, а потом проснуться, как ты просыпаешься от ночного сна. Но такой вариант событий - вторичный, страховка. Основная же задумка основывалась на вероятностном повторе событий... Не желаешь прогуляться?
  Тимофей согласился. Идти в этом странном месте по сути дела, не было куда, но один чёрт лучше, чем просто сидеть и пить чай ещё неизвестно как долго.
  
  За порогом, как всегда, была Б е с к о н е ч н о с т ь. Две плоскости всё так же иллюзорно соприкасались на линии горизонта.
  - Итак, если ты не против, я продолжу.
  - Угу, - кивнул Тим, вырываясь из оцепенения. Неужели к этому невозможно привыкнуть?
  - Как я уже говорил, моё ожидание основывается на вероятностном повторе событий. А именно - на двадцать первом колене родов Сатаи.
  - А что означает это... 'Сатаи'? Меня уже так просто называли... хотелось бы узнать, если можно.
  - Конечно можно, - Балкур медленно пошёл вперёд, приглашая парня прогуляться вместе с ним. - Сатаи - так называют тех, кто проникает сквозь грани... Грани сознания, грани состояния, параллелей, планов. Наиболее подходящий термин для перевода - 'Скользящий'. Но это - как объяснять в диком феодальном плане что такое установка межпланетной телепортации - в их речи ещё нет необходимых терминов, понятий, знаний. Вот и твой план ещё не знает, кто такие Сатаи. И, как я подозреваю, некто из твоих предков пришёл в твой план из какого-то иного, более развитого и оставил после себя потомство. В принципе, даже не важно, как это произошло. Намного важнее то, что ты сейчас здесь.
  Тим хотел рассказать о своём прадеде, но осёкся... неважно так неважно.
  - Сатаи - это наследственный дар, но для его получения необходимо получение определённых знаний и умений кем-то из предков. Грубо говоря - став Сатаи, Сатаи будут все твои потомки. Вот и из твоих предков кто-то смог добиться степени Сатаи, и теперь это можно назвать родовым клеймом. А ты - двадцать первое колено - пик Силы. Именно поэтому мы смогли встретиться в прошлый раз, именно поэтому ты мне интересен. Но при первой встрече мне вряд ли удалось бы убедить тебя взяться за то, что не нужно, и я решил ждать дальше... Либо тебя, либо следующего двадцать первого. Мне не составляет большого труда перейти на полушаг и отправить по параллелям, бликам следящие потоки. Это ведь мои следящие потоки привели тебя сюда, когда ты впервые ушёл в состояние шага.
  Балкур заметил на лице Тима не понимание.
  - Шаг? Полушаг? В чём разница?
  - Да почти никакой, - пожал плечами Древний. - Всё едино в мире. Энергия переходит в материю, материя в энергию.
  С этими словами Балкур стал чуть прозрачным, воздух вокруг него задрожал и Тим ощутил покалывание кожи, словно от смеси холода и статического электричества. Затем в один миг он исчез и в тот же миг оказался далеко впереди и, как ни в чём не бывало, через секунду вернулся назад.
  - Всё едино, запомни, - говорил Балкур, поправляя воротник рубахи. - В состоянии шага ты просто уменьшаешь количество материи до размеров фотона, а остальное - в чистую энергию. А полушаг - это просто переходная форма. Во многих планах состояние шага считают абсолютным и недостижимым, делят состояния полушага на градации, ступени. Достигшие половинчатого состояния у них считаются едва ли не живыми богами... дети... У состояний полушага есть одна особенность - в нём организм не требует ничего для поддержания жизнедеятельности кроме фильтрации внешней энергии. А живой силы во всех планах более чем достаточно, особенно в параллелях, близких населённым. Так что полушаг - это состояние бессмертия. В нём можно пребывать до бесконечности, если что-нибудь попросту не убьет тебя. Но всё это мы ещё рассмотрим более детально, а сейчас я хочу чтобы ты уяснил свою цель.
  Древний остановился и стал угрюм.
  - Мне нужно, чтобы ты прошёл в Библиотеку, узнал что же всё-таки случилось с моим планом и вернулся живым. Возможно, ты найдёшь какие-то косвенные улики, увидишь то, что мне не удалось рассмотреть из-за толпы. В случае опасности ты должен будешь подать сигнал тревоги и продержаться достаточно долго для моего прибытия. Потому что ты - второй, кого я буду отправлять в подобное путешествие.
  - Второй?
  - Именно так... Первый ушёл, и в один из моментов просто исчез. Тогда, примерно полторы тысячи лет назад я просто побоялся давать знания настолько разрушительной силы, как собираюсь дать тебе. Я просто обучил его Перемещению, и, скорее всего, Враг расправился с ним так же, как и моим планом. Ни следов Силы, ни свидетелей, ничего... просто исчез, когда во время второго посещения Библиотеки, перечитывал хроники новостей и философских трактатов, созданных незадолго до момента Ухода. Там явно что-то скрыто между строк или просто не подходит под описание чего-то значительного. Я уже говорил, что не хочу идти в Библиотеку сам, и ещё меньше хочу, чтобы история повторилась. Я хочу выследить Врага и уничтожить раньше, чем это сделает он. Мне очень нужно чтобы ты выжил и помог мне расквитаться.
  Балкур скрестил руки на груди и продолжил прогулку к несуществующему пересечению плоскостей.
  - Самая большая уловка Врага - убедить всех в том, что его нет, и никогда не было. Но твой предшественник бесследно исчез, а значит, Враг не дремлет, и мы его уничтожим.
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  Хруп. Хруп, - методично хрустел снег под ногами Насти. Нельзя сказать, что сквозь музыку в наушниках можно было прослышать этот звук, он просто передавался по телу непосредственно в ощущения. - Хруп. Хруп.
  Никого не видеть, никого не слышать.
  Ни ко го, ни за что...
  Впереди, вдоль всего тротуара не было заметно ни одного пешехода. В пяти метрах справа проносились деловито шумные машины, а на тротуаре, слава Богу, никого. Поэтому Настя и шла уже три полных песни с закрытыми глазами. Иногда ноги начинали тереться об мелкие сугробы вдоль дорожки, и тогда нужно было взять чуть в сторону, чтобы наслаждаться свободным полётом в темноте.
  Она не отдавала себе отчёт в том, куда шла, а просто перебирала ногами, передвигая своё тело вперёд. Если бы не машины, она бы выключила и плеер... но машины были, и от них в некотором роде спасал плеер, в котором в последнее время часто играл 'Флёр'.
  Четвёртой по счёту песней после временного прощания с подругой была 'Ремонт'. Пожалуй, именно эта песня была сейчас нужна, как никогда ранее.
  
  Нет никаких деревьев,
   Никакого дома,
  Сумрачных тихих аллей,
   Никаких знакомых собак,
  Цветы в ухоженных клумбах,
   Всё совсем по-другому,
  Незнакомей, новей,
   Словно всегда было так.
  Это конечно то место,
   Только время не это,
  Не то время года,
   Не то время суток,
   Было так интересно -
   Мама, папа и лето.
   Вот я превратилась в кого-то,
   Не заметив, что в промежуток
  
  Все залеплено штукатуркой,
   Замазано свежей краской,
   Проведено много мелких работ.
  Как вернутся в другую жизнь,
   Которая кажется сказкой,
   Когда всюду прошел ремонт?
  
  Мне кажется я всё вижу
   Но не могу проснутся
   Я знаю живут своей жизнью вещи
   Когда не следишь за ними
  И мир за спиной подвижен
   Стоит лишь отвернуться
   Вот я на миг отвлеклась
   И все вокруг стали другими...
  
  Всё не так, как раньше. Просто успела отвлечься, отвернуться, и всё вокруг изменилось, сказка снова растаяла. Так было в далёком детстве, когда пришлось принимать, что Деда Мороза в реальной жизни нет. Так было неоднократно позже. И каждый раз реальность выворачивалась совсем иным боком, словно рептилия, которая подставляет вместо сухого, мягкого, нагретого солнцем бока другой - мокрый, скользкий, холодный. Так случилось и сейчас. '...отвлеклась на миг, и все вокруг стали другими', словно поменяли оттенки и тепловую гамму...
  Странный день, странные чувства, странные поступки роились вокруг. Не мог же мир в один день взять и сойти с ума?
  Действительно ли не мог? Ведь подобное уже бывало...
  
  2.
  
  Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя - Настя как раз опаздывала на последние секунды зелёного света светофора.
  5... 4... 3... 2... менялось на табло, а ещё оставалось перебежать одну полосу и ещё три за разделительной линией. Слева нервно вякнул клаксоном водитель красной 'восьмёрки'. Первым желанием было показать ему полруки, но в кармане завибрировал мобильный.
  'Коля К.' - высветилось на дисплее.
  Насте в очередной раз за день стало дурно - звонил бывший парень. Довольно хороший по своей натуре человек, с которым она рассталась на первом курсе. Невысокого роста, чуть округлое лицо, прямой нос, короткая стрижка... в целом довольно симпатичный. Его можно было бы назвать крепышом, если не обращать внимания на одну не очень броскую, но всё же заметную особенность - последствия детского церебрального паралича - левая рука немного скрючена наподобие куриной лапы и лёгкая хромота на левую ногу. Сам Коля никогда не считал себя инвалидом и даже одно время занимался с другом бодибилдингом, как и многие парни в том возрасте. Довольно позитивный в целом человек...
  Они были вместе примерно полгода, а потом разошлись, и это расставание лежало тяжёлым грузом на настиной совести, но объяснять ТОГДА что к чему просто не хватило сил и смелости. Просто однажды, сам того не зная, парень совершил роковую ошибку из самых лучших побуждений, и Настя уже просто не могла находиться с ним рядом. Скрипя сердцем, она прогнала его прочь. И естественно, Коля, делал всё возможное, чтобы вернуть девушку, на крайний случай, хотя бы сохранить дружеские отношения, а потом, естественно, высказал по телефону всё, что о ней думал и больше не давал о себе знать. Но внутренние бесы не дали сказать ни слова, ведь всегда легче избавиться от человека, чем от собственных внутренних проблем. Именно о нём говорил отец, мол, 'ты ж ведь и сама бросала. Таким же образом, ничего не объясняя'. Да, и такое было. И вспоминать об этом сейчас не хотелось совершенно.
  Конечно, когда зазвонил мобильный, сработал отработанный рефлекс 'А вдруг Вадик?'. Сегодня этот рефлекс особенно обострился. Но, естественно, это звонил не Вадим.
  'Коля К.'
  Блин, как же не вовремя! В голове сразу же возникли подозрения и заготовленные эшелоны ругательств с сторону двоих людей, которые моли отколоть подобный фокус - Ксюхи и отца. Оба этих деятеля всегда думали, что знают, что ей нужно Здесь и Сейчас в любом из промежутков времени. Любые совпадения исключены - либо папик, либо Ксюха... Гады!
  - Алло! - крикнула в трубку Настя сквозь автомобильный шум.
  - Привет, - елки-палки! Она даже не представляла, что сердце может так себя вести из-за подобного звонка. Ёк! И на секунду сдавило дыхание. Голос парня звучал несколько неуверенно и тонул в двухстороннем шуме. - У тебя сегодня найдётся пара минут свободного времени?
  - Говори громче! Тут машины сильно шумят!
  - Когда у тебя будет свободное время, чтобы встретиться?!... - возможно, он сказал что-то ещё, но перед девушкой, грохоча досками в кузове, пронёсся 'ЗиЛ'. - ... Хорошо?
  Спешить Насте было некуда. Да и незачем. Как, по сути, и незачем откладывать встречу.
  - Давай через полчаса в центре?! Сойдёт?!
  - ... - слова утонули в шуме машин, но интонация голоса была позитивная. Кажется.
  - Добро. Через тридцать минут возле орла. Давай, - не дожидаясь ответа, она сбросила вызов - всё равно ни фига не слышно.
  Что ж за день такой, етить-колотить?!
  
  Они начали встречаться, когда Коля был на третьем курсе в Институте экономики и права, а она как раз окончила школу и выбирала ВУЗ для поступления. Они пробыли вместе примерно полгода, а потом расстались с Настиной подачи. Как всегда, это произошло без объяснений, одномоментно и безоговорочно.
  
  Естественно, Коля не опоздал. За последние полтора года он немного поправился, но черты лица как-то неуловимо заострились. Она даже приблизительно не представляла, о чём будет с ним разговаривать. Ни единой мысли. Возможно, он был единственным человеком, перед которым можно было раскрыться, ведь посторонний человек ничего не поймёт в твоём внутреннем мире, не захочет принимать тот ушат внутренней грязи, которой необходимо поделиться. Конечно, можно раскрыться отцу или Ксюхе, но ведь этим людям потом придётся находиться рядом. А как можно ежедневно общаться с человеком, который о тебе знает такое, что и самой знать не хочется? Как бы ни цинично звучало, но бывший парень, с которым связывали не только постельные, но и дружеские отношения, как никто другой подходил для того, чтобы выблевать ему в душу всё, что невозможно переварить. Открыться, рассказать всё, как на духу, и больше никогда не видеть. Может, именно на это надеялись отец или Ксюха? Не известно...
  Когда Настя подошла на расстояние двух шагов, парень перестал курить и выбросил в урну, выкуренную только наполовину сигарету.
  - Привет.
  - Привет.
  Насте стало даже немного смешно от того, как они оба пытаются не подавать никаких признаков эмоций, сохранять напущенное спокойствие. Глупо, конечно, но никуда не денешься - традиция. Не меньшая традиция, чем вопрос 'как дела?', который неизменно последует дальше. 'Как дела?' - 'Спасибо, нормально. А у тебя?' - 'Да в принципе тоже ничего. Вот только меня сегодня парень кинул, как и я тебя два года назад. А в остальном - нормально' - 'Ну да, понимаю, сочувствую, соболезную. Я и сам знаю, каково это.' Да на фиг нужен подобный диалог? А если не заговорить об этом сразу, то весь разговор укатится к чертям собачьим в степь общебытовых тем и каких-то там курьёзов, анекдотов. Зачем?
  Осознание ситуации накрыло Настю с головой, в миг смешало мысли, ощущения в неприятный тошонотный ком настолько, что юлить уже было бессмысленно.
  - Зачем ты позвонил? - спросила она, набрав полные лёгкие воздуха. В груди было тяжело, словно плотность воздуха увеличилась в несколько раз. - Надеешься на что-то? Или решил просто воспользоваться ситуацией?
  Она понимала, что со стороны это выглядело напыщенно и глупо, мол, пытается скрыться за маской бездушной стервы, но ответы на вопросы были важнее.
  В ответ Коля только (ласково?) улыбнулся.
  - А ты повзрослела. Тебе идёт, - он склонил голову набок пробежался взглядом по фигуре Насти и покачал головой. - Я не знаю что у тебя случилось, но могу делать выводы... Я и сам хотел поговорить с тобой, но не знал: стоит ли? Вот и теперь сомневаюсь...
  Парень закурил... Хм-м, нервничает...
  - Мне просто твоя подруга позвонила, сказала, что у тебя какие-то проблемы, попросила чтобы с тобой поговорил... Я согласился. К тому же, и сам хотел с тобой поговорить, но просто... Да хрен его знает чего... Боялся, наверное, сомневался... Вот, - он мялся, подыскивая нужные слова, смыслы, сомневался и очень глубоко затягивался сигаретой, отчего уголёк сделался непривычно длинным. - Я просто хотел у тебя попросить прощёния за то, как мы расстались. За всю ту гадость, которую я тебе наговорил по пьяни по телефону, за всё... Прости меня пожалуйста... В особенности за слабость... Ведь всегда легче обвинить другого, чем задуматься: а может это твоя собственная вина? Знаешь, когда я пришёл к этой мысли, мне так паршиво стало на душе... Я как-то сразу понял, что сам во всём виноват. Да, бля, конечно сначала просто во мне всё кипело... - он говорил словно сам с собой, глядя куда-то далеко, по вектору чуть выше и левее настиных глаз. - Просто так больно было, как никогда... А потом, примерно через год накрыло... И вот это всё во мне уже год варится, и, ели бы не твоя подруга, наверное ничего бы тебе и не сказал... Я ведь по началу допытывался, почему так случилось, а потом просто понял что нет никакой разницы: узнаю я или нет. У тебя явно были веские причины, и сейчас, мне, наверное, их лучше не знать... Я просто чувствую, что где-то в очень важный момент чего-то недосказал, недоделал...Из-за этого так и вышло... Это было твоё Решение, твой Выбор, и я, пожалуй, должен его уважать... Вот... Херня какая-то получается - вроде бы как твоя подруга просила, чтоб Ты со мной поговорила, а получается наоборот... Вечно у меня так...
  Пока Настя слушала этот сбивчивый монолог, снежный ком в груди понемногу таял. Она-то надеялась, что будет нечто вроде 'Ага! Получил фашист гранату. Так тебе и надо, суке! А теперь давай, рассказывай кто тебя так... Да со всеми соплями, чтоб вкуснее было.' Пожалуй, так было бы правильнее. Возможно, в других выражениях, но так было бы правильнее.
  Наверное, все бабы дуры, - подумала Нася и сделала шаг вперёд. Она обняла Колю за торс со словами 'И ты меня прости, пожалуйста'. Ей так не хотелось, чтобы в это момент голос задрожал, чтобы не было видно как выступают слёзы.
  - Я... - робко начала она. - Я ведь тоже не хотела тебя бросать, но...
  Настя едва не вскрикнула от смеси возмущения и удивления - Коля немного отстранился назад, одной рукой взял девушку за подбородок и повернул лицом к лицу. Левая рука, пускай ДЦП-шная, крепко прижимала талию. Он поцеловал Настю в губы, нежно, не в засос, так, как обычно целуют в щёку любимого человека перед сном, а затем прикрыл ей губы указательным пальцем - 'молчи'. Этот странный миг остро наполнился шершавостью его кожи, запахом никотина и мороза. Она хотела рассказать, как всё случилось, как той злополучной осенью она тяжело загрипповала и день был один-в-один похож на тот, в который погиб брат. Даже музыка на компе играла похожая, а Коля, который ничего не знал об обстоятельствах гибели брата, принёс своей больной девушке бананы, апельсины, чтобы быстрее поправлялась. Вот только день был похож один-в-один, как ксерокопия, и улыбка у него была такая же добрая и снисходительная, как у Димки. А сил рассказать об этом в тот момент не было - глаза слезились, голову кружило, как на каруселях, ещё и живот скручивало. Весь день прошёл как в тумане, но несколько мгновений врезались в память настолько остро, что игнорировать их было превыше хлипких настиных силёнок. Настолько резко, что с того самого дня она не могла смотреть на парня и не вспоминать о брате. Наверное, если бы Настя его любила, то нашла бы в себе силы открыться и как-то преодолеть эту навязчивую ассоциацию. Но любви не было, а в памяти хватало разного рода воспоминаний, когда за доверие платили предательством. Конечно, проще было прогнать Колю на все четыре стороны, чем пытаться чего-то сделать с собой. Он, безусловно, прав, говоря что всегда легче обвинить другого. Так было всегда. Но ведь он нашёл в себе силы простить и попытаться понять! Так сколько же можно молчать, закрываться?!
  Настя снова попробовала рассказать, объяснить, попросить прощения, но крепкая шершавая ладонь зажала ей рот. Его пальцы придавили скулы чуть сильнее границы 'не больно'. Ну и фиг! Всё равно не больно. Парень покачал головой 'не надо, молчи' - это был не приказ или указание, а просьба. Искренняя настолько, что он просто не смог контролировать усилие с которым закрыл Насте рот. Он молчал, и всё о чём он просил - ответное молчание.
  Настя кивнула и, когда Коля обнял её обеими руками, провела щекой по его щеке.
  Запах сандалового дерева.
  И почему я не смогла его полюбить? Он же действительно добрый и хороший.
  Настя не знала, сколько они так простояли, и не заметила бы, что ноги онемели, если бы парень не произнёс так мягко, по-дружески:
  - У меня сын должен в апреле родиться. Жена хочет Максимом назвать... Заходи как-нибудь в гости.
  И почему я, дура, не смогла?...
  
  - 3. - Ретроспекция
  
  - Туара Гираш Ону. Память. Сны. -
  
  Тонкая невесомая нить тянулась сквозь пустоту, сквозь Ничто вселенских масштабов. Почти порвавшаяся связь, почти дошедший сигнал, почти написанное письмо. Ожидание.
  
  Его слабое сознание ворочалось внутри себя, стараясь не отвлекаться на то, что жизненных сил оставалось всё меньше и меньше. Скоро сил не хватит даже на самые элементарные сны, на смоосознание... ну и ладно.
  Лучше уж уйти так - тихо, никому не мешая, с полным осознанием выполненного долга. В конце концов, он же смог отправить весточку при переходе. Смог. Использовал единственный шанс и смог. И даже более того! Эта мысль подогревала изнутри, словно маленький, неразменный кусочек счастья. Он прекрасно помнил, как ворвался в случайный план и прыгнул в блик поближе к населённой параллели, чтобы скрыться в общем фоне жизненной силы.
  'Пускай они рядышком шумят, а я тут отсижусь' - так думал тогда Туара Гираш Ону, шпион, потерпевший поражение. - 'Даже если помру (вон же как мне все узлы жизненных потоков порвали! Как только жив остался?!), так будет лучше, чем попасть в руки клану Кам. Фигушки! Наслышан я о зверствах их клановых ваджуров. Эт тебе не добропорядочные охранники богатых деток. Нет, те которые в личной охране у всяких Ловцов Душ ходят, тоже особой любезностью не отличаются, но хоть просто убивают быстро и чётко. Не проецируют же боль на все точки входа ощущений, не держат на грани безумия, не выворачивают память наизнанку так, чтобы потом сам не разобрался где правда, а где гадость, которую они напихали. Нет! Лучше уж так. В конце концов, я и так сделал только за последние четыре цикла больше, чем многие за целые эпохи. Когда-то должен был и у меня лимит удачи закончится... вот и закончился.'
  Он почти спал и не обращал никакого внимания на то, что разговаривает сам с собой.
  'И приливы начнутся не скоро, а значит и Маленькая помочь не сможет. Хотя, мы с ней, кажется, почти рассчитались.'
  'Стоп! Может быть, хоть себе врать не будешь?'
  'Хорошо. Не буду.'
  'А ведь как красиво я тогда благодаря Маленькой вышел! Затаился в доме на втором этаже и наблюдал как она играет. Сколько от неё Силы рассыпалось вокруг! Это ж надо так любить снег, одиночество, чтобы приходить сюда, переодеваться и играться!'
  'А я знал, что так просто не отпустят, знал, что пошлют погоню. Сразу понял, как её увидел: мимо не пройдут, не удержатся, захотят полакомится, съедят и не подавятся. Думал, может быть повезёт Маленькой и уйдёт домой до того как погоня объявится?.. Не повезло... '
  'У тебя же у самого всё внутри сжалось, когда почувствовал: уже рядом!'
  И некуда было деваться - только продавать свою шкуру подороже, а если выйдет - погибнуть. Так и лежал, пока из-за соседнего дома не показалась призрачная фигура ваджура. Тощий, длинный, похожий на трёхметрового богомола, шёл на уверенном полушаге. Маленькая подняла голову и замерла от страха. В её взгляде всё было так красноречиво написано: ужас, осознание неизбежности встречи, бессмысленность побега.
  'О да! Ваджуры умеют внушать ужас'
  В памяти неохотно всплывала визуальная хронология: недолепленная снежка выпала из руки Маленькой и рассыпалась, не долетев до земли; призрачный богомол остановился в пяти метрах, протянул к ней свою тень, и та удлинилась, словно солнце зашло ему за спину.
  'О! Это был лучший прыжок в жизни. Самый точный, самый стремительный, самый выверенный и просчитанный. Самый опасный. И самый последний'.
  'А что было потом? Что совсем не помнишь?'
  'Совсем не помню, только помню, как Маленькая каждый день разговаривала. Долго, каждый день, даже уходить не хотела. Она даже дала своей крови напиться - иначе ты бы загнулся, а так - почти на все четыре лапы подняла... Эх, Маленькая, помню я прекрасно, как вталдычивал, чтоб ты больше не приходила, как не хотела ничего слышать о том, что идёт пора отливов Силы и однажды Двери могут закрыться за ней навсегда. А она не хотела верить, ведь она нашла Друга, нашла своё личное Приключение, своё Чудо. Плакала, но всё-таки ушла. Умница. Ведь даже если бы высосал её до последней крупинки, всё равно на Переход силёнок не хватило бы. А так жизнь ей вроде бы как спас... хотя...'
  'Было бы перед кем душой кривить... Использовал ты её оба раза, сидишь теперь дожидаешься времени приливов. Тогда-то Маленькая, может быть, и поможет выбраться отсюда... Но не стоит обольщаться - прошло уже очень много времени, ни одной Двери не открылось, приливы не начались, а силы уже на исходе.'
  'Эх, Маленькая, плохо мне без тебя'.
  Туара Гираш Ону вспоминал, как они прощались - нечто, похожее на сумрачного волка и маленькая девочка.
  - Ты ведь меня не забудешь здесь, Маленькая?
  - А ты дождёшься?
  - Дождусь, а если оклемаюсь - сам к тебе в гости попробую зайти.
  - Хорошо, ты только дождись, не умирай.
  - Не умру. Буду спать, но не умру.
  - Честно?
  - Честно... Всё. Иди. Иди!.. Беги давай, дура! Ты что не видишь, что Дверь закрывается?!!! Это ПОСЛЕДНЯЯ дверь!!!
  - ...
  - Беги, кому говорю!!! Дождусь!!! НЕ ЗАБУДУ!!!.... беги... уходи... прощай, маленькая... п р о щ а й...
  'Эх, давно же это всё было, спасибо тебе, Маленькая, за заботу. Спасибо...'
  
  Так он заснул, и спал очень долго, пока Маленькая не позвала его. Она позвала, и он пошёл навстречу. Конечно, это был только сон, но очень реальный.
  С ней явно что-то случилось.
  Маленькая лежала в темноте, свернувшись калачиком. Призрачный пёс подбежал к ней трусцой и аккуратно лизнул ей ухо.
  - Серый, как ты здесь оказался?
  - А ты?
  - Не знаю, я просто спала. Или не спала. Не знаю, - она бормотала очень тихо, чуть громче, чем снежинка падает на воду. - Я больше ничего не хочу. Я больше не вынесу...
  - Так выходит это твой сон, Маленькая?
  - Не знаю... наверное твой... я уже давно снов не вижу, - у неё был такой слабый голос, что Серый, он же Туара Гираш Ону, едва различал слова. - Вижу только иногда, как сквозь лёд, как отец меня кормит, моет, ухаживает. Зачем? Я больше ничего не хочу, ничего не понимаю... Серый, а! Серый... помоги... как тогда в детстве... укуси за руку и мне полегчает... как тогда... ты куснёшь, а потом целуешь, и мне так легко...
  - Я ведь могу и убить тебя таким образом. Ты слишком слаба.
  - Я всегда была слабой, Серенький... А теперь меня как будто глыбой привалило... как будто внутри всего много, а для меня уже места не хватает...
  Туара Гираш Ону невольно нахмурился... странный сон. Или же они вправду в её сон забрёл? Или они оба забрели в такой участок реальности куда не ходил ещё никто? Или же они слишком сильно хотели увидеть друг друга?
  - ... мне незачем возвращаться, Серенький, а тут я лежу приплюснутая, как камбала и даже вякнуть не могу... хорошо, что ты пришёл... даже если это просто сон... здесь так одиноко быть день за днём... а поговорить не с кем... а там - нет о чем... и тоже не с кем...
  Она бормотала что-то ещё, но всё менее и менее членораздельно.
  'В конце-то концов, я что, чего-то боюсь? Даже если это и сон, меня здесь просто не может быть... Нет, я, может, и могу здесь быть, но это означало бы, что я умер. А раз умер, так тем более бояться нечего... Но всё равно как-то странно всё...' - с этими мыслями Туара Гираш Ону укусил девушку за плечо. Вопреки ожиданиям, Маленькая даже не вскрикнула, когда клыки пробили кожу и вошли в мышцы, она только скривилась от боли и попыталась улыбнуться.
  - ... Серенький... - шептала она и свободной рукой поглаживала огромного сумрачного пса по передней лапе, словно успокаивала. А Туара Гираш Ону начал ощущать, что с ним происходит что-то неправильное - темнота вокруг зашевелилась бездонным водоворотом, закружила мысли, затуманила сознание. Вокруг стало холодно, и сумрачный пёс понял где оказался.
  Вокруг было темно. Не та темнота, когда смотришь в бездонное ночное небо, а темнота живая, наполненная руинами, душным спёртым воздухом и зимой. Он даже не мог представить что подобным образом может выглядеть внутренний мир Маленькой. Что же с ней могло произойти, чтобы ВЕСЬ мир для неё рухнул, чтобы из мира ушло всё тепло, свет?
  - Сон! Бред! - метался разум Туара Гираш Ону, в момент, когда ощутил, как где-то далеко его собственное тело наливается жизненной силой. - Зря я пожадничал, хлебнул лишку - теперь Маленькая совсем выдохнется... Странно, не отпускает...
  Ещё одно усилие прошло мимо, словно барахтанье в рыболовной сети.
  - Да что ж такое!?
  Он рванул назад и почувствовал ЭТО - откуда-то из глубины поднималась волна - нечто тёмное и яростное рвалось наружу, искало выход. Не видя ничего перед глазами, он в панике вскочил на все четыре лапы и впервые в жизни ощутил тонкую алую нить, тянущуюся сквозь параллели между ним и Маленькой. И стоило ему только податься вперёд по тонкой, невесомой нити, как весь внутренний мир Маленькой открылся перед ним без утайки. Из глубин памяти всплыло перекошенное страхом и отвращением лицо матери в момент, когда та услышала историю 'о снежном мире за углом', а следом каша непонятной возни, в которой Маленькую убедили, что всё это она придумала. И убедили ведь гады! ... Хотя... так наверное даже лучше... Потом снова невнятная муть неприятных воспоминаний, на которую просто не получилось уделить внимание - над всем эти нависала чёрная масса Беды. Настоящей Беды, которая случилась совсем недавно, настолько жуткой, что Маленькая просто не в состоянии была сама вынести, пережить случившееся. Ей нужен был кто-то, достаточно сильный, чтобы разделить ношу; кто-то с кем на пару можно было бы разделить все беды и радости. И внутренняя сила Маленькой нашла выход, нашла возможность не делить собственную душу пополам.
  Его глаза больше не видели окружающего - перед внутренним взором поднималась гигантская волна тайфуна, в котором интуитивно зарождалось, плелось что-то новое. Маленькая не смогла удержать под контролем свою внутреннюю силу и Туара Гираш Ону не винил её в этом.
  'Прости меня, Маленькая, за неосторожность...' - пронеслось у него в голове.
  Морда Туара Гираш Ону была устремлена в потолок котельной, куда его перетащила Маленькая, где она пыталась выходить своего Серенького, но глаза смотрели на гребень двухсотметровой волны, уже нависшей над ним.
  
  --- 6. ---
  
  --- Библиотека. ---
  
  1.
  
  Тим не знал, сколько времени бежал в сторону горизонта рядом с Балкуром. Часы, дни или недели. Здесь не было ни единого ориентира времени, кроме собственного пульса. В конце концов, из виду исчез и последний пространственный ориентир - старый деревянный дом.
  - Тебе нужно как можно больше двигаться в состоянии полушага, - говорил Балкур в начале пути, переходя с быстрого шага на бег. - С данного момента и впредь ты должен забыть о цельноматериальном состоянии. Для того, чтобы продолжить обучение, ты должен иметь достаточное количество энергии, а самый простой путь добиться этого - ускорить фильтрацию внешней энергии твоим телом. Так что беги, Форест.
  Странно было услышать эту фразу от представителя чужой расы. А с другой стороны? Ведь он фактически просмотрел фильм вместе с Тимом, перечитывая его жизнь. Наверное, в этом было нечто большее, чем казалось Тимофею, а может, старый самурай хотел взбодрить какой-нибудь знакомой фразой.
  Но теперь он стал Форестом и просто бежал. Бежал до тех пор, пока не окончились все возможные мысли. Сначала он терялся в догадках, фантазиях по поводу предстоящей вылазки в Библиотеку. Этих мыслей было много, но вскоре они утратили яркость, поблекли и растаяли. Попутно он вспоминал о Ленке, и мысли о том, как всё между ними было и сложилось, не хотели покидать голову дольше всех остальных. Он вспоминал детство, родителей, друзей, подруг, Ксению, Кира, всех. Воспоминаний было даже больше, чем он думал, но все они блекли и таяли. В голове многократно прозвучали все песни, которые удалось вспомнить, но они стихли, стали ненужными. Сколько на это ушло времени, у Тима не было ни малейшего представления - он просто бежал в сторону условного горизонта, забыв обо всём.
  Возможно, иногда он даже спал на бегу. Иногда Тим даже боялся что он - просто нарисованная фигурка на чьём-то мониторе, а кто-то попросту зажал клавишу бега и ушёл прочь от компа или приставки. Тот, настоящий игрок ушел, а он, нарисованный, теперь бежит без голода и усталости между нарисованными плоскостями к нарисованному горизонту.
  Балкур бежал слева, закрыв глаза. Наверное, тоже зажал клавишу бега вперёд и отключился. Тим многократно хотел завести с ним беседу, но в последний момент понимал - незачем, и продолжал бежать дальше.
  Часы, дни, недели...
  Беги, Форэст, беги...
  
  2.
  
  Если бежать слишком долго, можно утратить себя. Останется только движение. Это своего рода медитация: барабанный бой пульса и шум собственного дыхания методично мешают думать, а потом и вовсе вытесняют мысли. Затем перестаёшь слышать пульс, равномерное сопение и погружаешься в водоворот мыслей, выныриваешь и опять всё по новой. А потом приходит состояние отсутствия. Уже дышат не лёгкие, а всё тело, не ноги несут вперёд, а тело сопровождает движение, и уже нет бега, нет ничего кроме движения во внутренней пустоте.
  Движение помогает избежать скуки, особенно когда бежишь сутками напролёт в бесконечность. К тому же её свободно развеивают потоки ветра, проходящие сквозь тело - достаточно просто ускорить темп.
  Здесь нет усталости, нет голода, так зачем же сюда впускать скуку? Она ведь просто затеряется в Б е с к о н е ч н о с т и.
  
  3.
  
  Тим не знал, сколько прошло времени, и сколько раз увеличивал скорость бега. Вот казалось, что был на пределе, задумался о чём-то, засмотрелся на горизонт, привык и вот - оказывается - есть новый предел скорости, и уже нет тела, есть только стремление добежать за горизонт.
  Он, как во сне, видел нити, вдоль которых струились потоки воздуха; словно капилляры, на серой плоскости земли проступили узы, дававшие граниту нерушимую мощь. Тиму хотелось дотянуться до них, подёргать, попробовать на прочность. Достаточно было усилия воли, чтобы дотянуться до нити, и в воздухе проступила бледная коронарная система, остальная часть огромной прозрачной паутины раскинутой в пространстве от горизонта до горизонта. Хорошо видимыми были только ближние участки: лёгкая воздушная паутина висела, как пух - немного колыхалась, двигалась; под ногами и впереди проступала система нитей, связывавших землю, крепких как корни; словно светлячки, в ночи мелькали зелёные, ярко-голубые, огненно-красные нити - мельком, изредка, словно смущались того, что их так мало.
  - На самом деле всё едино, - сказало слева рыжее облако огня - Балкур. - Красный, зелёный, жёлтый, фиолетовый - их нет, это просто луч света, который прошёл сквозь фильтр и разделился на гаммы. Это просто радуга. На самом деле все они - часть одного целого. Запомни.
  Пушечным выстрелом Тим покинул то, что можно было бы назвать телом, и устремился вперёд на сверхскоростях. Он стал просто кляксой, несущейся в никуда рядом с огненной кометой.
  - Вот это и есть состояние полного шага, - в голосе Балкура слышалось удовлетворение. - Погуляй немного, обвыкнись. Я буду ждать тебя дома.
  'Гулять здесь особо негде', - решил для себя Тимофей. - 'А вот привыкнуть и оглядеться стоит'.
  Лети, Форест, лети...
  
  4.
  
  Когда Тим вернулся, Балкур встретил его лёжа на невысокой тахте возле дома. Рядом мирно дымил кальян. Парень даже немного оторопел - он просто не ожидал увидеть Древнего в подобной ситуации: лежит себе на спине, прикладывается к мундштуку, дымит понемногу, улыбается, глаза под красными стёклами очков закрыты. Сейчас он больше походил на окультуренного восточного шейха.
  - Самое главное - не переходи сейчас в цельноматериальную форму, - приветственно крикнул Древний, оторвавшись от кальяна. Глаз он не раскрывал и говорил как будто в небо, а не с Тимом. - Мне очень не охота тебя опять накачивать... А как, вообще, понравилось в полный шаг уходить?
  Парень кивнул, и на лице Балкура расцвела довольная улыбка.
  - То-то же... Набегался?
  - Есть немного, - Тимофей подошёл ближе и присел возле тахты. От булькающего кальяна шёл лёгкий сладкий аромат.
  - Ну тогда можно научить тебя драться, - Балкур отложил мундштук, сцепил пальцы в замок под затылком и окликнул в сторону дома: - Тага, выйди, пожалуйста.
  Парень не успел повернуть голову в строну дома, а на пороге уже стоял молодой человек в такой же простой и свободной одежде, как и Древний.
  Гость приветственно поклонился.
  - Это Тага, обучающий поток, твой самый близкий и единственный друг, пока я буду спать, - Балкур потянулся и опять сложил руки под голову. - Тага, будь добр, разбуди меня, когда окончишь курс обучения. А ты, Тимофей, постарайся не дать отрубить себе голову. Тага лечит все возможные увечья, но голову пришить у него не получится.
  - Голову? - не понимал Тим. - Совсем, что ли?
  - Можно и не совсем, - ответил Тага, принимая вид Балкура, только заметно младше.
  - Это как: 'не совсем'? - в голове ещё гулял хмель от полётов и всего увиденного, пережитого. Мозг однозначно не успевал среагировать на гипотетическое отсечение головы. А в особенности 'не совсем'.
  - Примерно вот так, - Тага взял в руку копьё, лежавшее у порога, и нанёс молниеносный секущий удар.
  Тим даже не успел среагировать на оружие, которое описало дугу над его головой и на обратном движении вспороло шею слева направо. Всё слилось в одно мгновение: смертоносная петля, жгучий удар в шею и взрыв крови. Парень инстинктивно схватился за горло, но кровь уже безудержно лилась по рукам и в дыхательные пути. В глазах моментально потемнело, лёгкие попытались откашлять кровь, но безуспешно - из раны вырывалось только бульканье и нечто похожее на собачий хрип. Он снова тонул, но на этот раз в своей собственной крови. Колени подкосились, и... наконец-то получилось прокашляться.
  Тим завалился на бок, схватился за только что кровоточившую рану, и зашёлся удушливым кашлем. Шея была целой, кровь исчезла, но организм всё ещё пытался прокашляться.
  - Прошу прощёния, - безо всяких эмоций произнёс Тага.
  - Тага, ты садист, - подал голос Балкур. Ему это, по всей видимости, доставляло некое извращённое удовольствие. По крайней мере, так показалось Тиму.
  - Прошу прощёния, Повелитель, - и снова ни единой эмоции в голосе.
  - Тебе ещё повезло, Тимофей, - с ноткой сочувствия произнёс Древний. - Мне он при первой встрече вообще кишки вырвал. Я тоже имел неосторожность задать вопрос о форме атаки, к которой не был готов. Не ты первый на этом попался, но это, можно сказать, такая традиция. Ты не торопись с вопросами - он сам всё расскажет и покажет. Понятно?
  - Да куда уж яснее, - промычал парень, вытирая рукавом губы.
  - Тогда я пока что отдохну, - в лице Балкура ничего не изменилось, почему-то сразу стало понятно - спит.
  Тимофей поправил на себе одежду и почувствовал прикосновение к левому плечу - это Тага протягивал шест. Тим даже не удивился тому, что вместо копья в руках Таги было два боевых шеста.
  - Отойдём немного, чтобы не мешать, - тихо произнёс двойник Балкура.
  Тим взял шест и потёр рукой по шее.
  - Ну, идем, смерть моя лютая...
  
  Отойдя несколько сотен метров от дома, Тага остановился, коротко поклонился и поднял шест в руках на изготовку.
  - Прошу, - твёрдо произнёс двойник Балкура и тактично подождал с первым ударом до тех пор, пока Тим не размялся и не принял боевую позицию.
  Удары наставника шли примерно вполовину силы даже когда Тимофей вкладывался на полную.
  Тага мастерски атаковал и не менее качественно оборонялся. Иногда он поддавался на особо удачные комбинации Тима и пропускал удары, но очень редко. Он переходил от простых техник боя к более сложным, но не раньше, чем оппонент осваивался с уровнем сложности.
  - Слишком широкий хват, - бросал изредка Тага. - Возьмись левой рукой на пол-ладони ниже и сам почувствуешь разницу... - Не забывай о защите... - но чаще всего твердил: - Не обращай внимания на форму оружия, концентрируйся на форме атаки... Абсолютная атака означает абсолютную беззащитность, абсолютная защита не даёт возможности атаковать - балансируй.
  Это был не безудержный бессмысленный бег на грани медитации - когда Тимофей уставал, они шли в дом, и Тага покорно давал Тиму столько времени на сон, сколько тот считал необходимым. Парень отлично запомнил совет Балкура и почти не задавал вопросов - Тага и так всё прекрасно объяснял по мере роста умения.
  - Прежде всего, ты должен чувствовать конечную форму атаки, а не метод достижения результата. Когда ты пытаешься сломать мне челюсть, ты должен полностью осознавать и стремится именно сломать, именно мою челюсть, в чётко определённом месте, а не просто треснуть шестом в зубы, - говорил двойник Балкура, доставая из шкафов с оружием копья. - Пойми, во всех мирах по совокупности существуют тысячи стилей ведения боя, сотни тысяч разнообразных приёмов, запомнить их все просто невозможно и незачем. В мои задачи не входит обучить тебя массе заученных приёмов, я должен заставить тебя чувствовать форму атаки, а приёмы будешь выдумывать по своему усмотрению. Если что-то не понятно, спрашивай. Я всегда объясню или наглядно продемонстрирую.
  Тим даже не удивился, когда при фразе ' наглядно продемонстрирую' зачесалась шея.
  
  Так шли тренировка за тренировкой до полного изнеможения, до тех пор, пока мозги Тима не уставали настолько, что не оставалось сил следить за самыми элементарными комбинациями. Тага придерживался философии того, что лучше один раз продемонстрировать, чем многократно объяснять. Если Тим ловил комбинации, серии, каскады на ходу, он шёл дальше, возвращался к пройденному и почти никогда не останавливался. Он либо атаковал, либо защищался, но никогда не выпускал из рук оружия. Поначалу это были почти безобидные посохи, затем пошли копья, алебарды, боевые топоры, молоты, кистени.
  'Чем короче оружие, тем большего уровня мастерства оно требует' - говорил по этому поводу двойник Балкура.
  Дальше шли мечи разнообразных модификаций - от классических двуручных палашей, кончая саблями и крайне экзотическими образцами.
  Потом были ножи...
  Тысячи порезов, многократные проникающие ранения, разрезанные жилы, мышцы, пробитые внутренние органы. Тага двигался настолько быстро, что оставалось опираться только на интуицию. Тиму это напомнило, как когда-то играл в пинг-понг: принимая подачу, он не следил взглядом за мячиком постоянно, а просто ловил траекторию, и, не глядя, отбивал шарик в нужном направлении. Конечно, того, чтобы принимать подачи, глядя только на ракетку противника, потребовалось долгое время, но в итоге получилось. То же происходило во время боя на ножах с двойником Балкура - приходилось понимать направление атаки по движению рук, корпуса, плеч, осанке, но важнее всего всё-таки были интуитивные ощущения, животное чувство обороны. Тим пропускал сильные удары и лёгкие царапины, сычал от боли и орал во всё горло, истекал венозной, артериальной кровью, но отступать было просто некуда. Злость помогала, придавала сил, не давала отчаяться. Прежде всего, злость на собственное бессилие и неумение переиграть Тагу на его поле.
  'Ты станешь сильнее', - повторял учебный поток, принося чистую одежду Тиму пред сном. - 'Но со временем. Отдыхай'.
  - Не ври мне, - бурчал Тимофей, засыпая. - Здесь нет времени...
  - Отдыхай.
  - Здесь никогда не было времени... - шептал он и проваливался в сон без сновидений.
  
  5.
  
  Тимофей пытался мерить время циклами 'сон-тренировка', но после пятисот с копейками сбился. А Тага всё усложнял и усложнял атаки, менял по собственному усмотрению оружие, а однажды и вовсе от него отказался и выдал Тимофею утром мягкие кожаные перчатки.
  - Всё едино, - повторял слова Балкура юный двойник и наглядно объяснял как рукопашные атаки повторяют холодное оружие.
  - Копьё, - говорил он и его атаки приобретали характер бросков кобры - длинные прострельные выпады и уходы в пластичную оборону.
  - Шест, - движения Таги становились более плавными, размашистыми, и в то же время, мощными, как удар медведя.
  - Меч...
  - Нож...
  - Кистень...
  - Всё едино.
  Переход к рукопашному бою Тиму откровенно понравился, несмотря на то, что Тага почти не ограничивал себя в скорости атак. С некой ноткой удивления, парень заметил, что напрочь лишился страха смерти и всё-таки согласился с двойником Балкура в утверждении 'боль - это просто сигнал о повреждении организма, и не более того. Игнорируй'. Поначалу, и ещё долгое время после, было тяжело, а потом... наверное, просто привык. Привык к боли, к состоянию полушага, к Балкуру, как элементу ландшафта. Временами парню было интересно, какие сны гуляют по обратной поверхности сомкнутых век, спит ли Древний, пребывает где-то во вне или просто временно мёртв. Глядя на Балкура, он понимал: пребывая в подобном состоянии, вполне можно прождать нужные столетия, а потом подняться с дивана и взяться за осуществление задуманного. Может быть, если вылазка Тима провалится, он предпримет какие-то активные действия. А может быть попросту возьмётся за план 'б' и будет спать, пока людская раса не достигнет вершины развития. Или же всё это ширма, прикрытие для того, чтобы снова цинично и расчетливо разыграть карту Тима, снова пожертвовать малоценной единицей. Подстава.
  'Будь, что будет' - успокаивал себя парень. - 'Никогда не сомневаются только идиоты. Расслабься.'
  Впрочем, на разного рода отвлечённые темы поразмыслить получалось от силы час, а то и меньше: с момента утреннего чаепития Тага находил чего рассказать о формах атак и в чём упрекнуть Тима, а после тренинга мысли разбегались во все стороны прочь из головы.
  Иногда ему снились сны. По большей части всякий бред, но иногда так горько становилось, когда вместо обычной каши сон складывался в яркий и отчётливый разговор с Кириллом или Ленкой. Так отчётливо и реально, что после пробуждения хотелось биться головой об пол. Очень редко, но всё-таки снилась Ксюха. Во сне они не разговаривали, она просто смотрела Тиму в глаза и улыбалась... хотя... пожалуй чего-то говорила, одно-два слова, очень тихо, а по губам прочитать не удавалось.
  После пробуждения у Тима было чуть меньше часа на то, чтобы привести себя в порядок и размяться.
  
  6.
  
  - Не забывай, в каком состоянии ты находишься, - сказал однажды Тага во время разминки. - Ты уже очень долго находишься в полушаге, и только это спасает тебе жизнь. Ты привык к этому состоянию, но сегодня постарайся снова понять, что ты всё-таки не в цельнофизической оболочке. Это очень важно.
  Тим угукнул. Блин, опять подлянку с философской основой готовит.
  - Как ты думаешь, почему ты можешь отбивать мои удары? Или даже скажем проще: как ты защищаешься от ударов, на которые не успевает среагировать зрение?
  К такому вопросу Тимофей не был готов.
  - Ну как, блин, защищаюсь?... Ты ж меня сам учил отбиваться, учил формам атаки, защиты... Вот и получается... интуитивно что ли... - парень замялся. - Наверное, я уже все твои приёмы знаю вот и получается.
  - Это не совсем так, - двойник Балкура очертил перед собой зигзаг, оставляя по траектории движения огненный след.
  'Ёпт!' - только и успел подумать Тим, когда Тага ударил огненной взвесью, словно кнутом. Нырок, и взрыв удара бабахнул прямо над темечком. Ещё удар, снова парирование и огненная плеть ударила возле правого плеча. Предупреждал же Балкур: 'не провоцируй - сам расскажет'! Доквакался!
  Ещё взмах плетью и Тима отбросило назад огненной стеной взрыва. Он пролетел несколько метров и кубарем покатился по жёсткой гранитной плоскости.
  'Всё, лежачего не бьют,' - решил для себя парень сквозь гул и боль голове. Шевелиться было опасно и неприятно - болело всё, от ушибленной спины, колен, локтей, затылка до обожженного лица и тела. - 'Балкур был прав, он - садист'.
  - Согласен, не прав, сдаюсь! - кричал Тим, хлопая ладонью по холодной поверхности. - Лежачих не бьют!
  Сладостное избавление от боли пришло спустя две секунды после приземления, а значит, бить сейчас не будет. 'Ну и слава Богу, я с ним лучше так разговаривать буду, лёжа, а то опять начнёт свою круть доказывать.'
  - Не бьют, но добивают, - спокойно сказал поток и протянул Тимофею руку. - Поднимайся.
  - Тага, ты садист, - выдохнул Тим, отряхивая золу с обгоревшей одежды.
  - Я бы с удовольствием согласился стать садистом - это принесло бы хоть какие-нибудь эмоции, но это невозможно. И неважно. Намного важнее то, что ты сделал две вещи. А именно: забыл о том, что ты находишься в полушаге, и смог уклониться от атак, с которыми до теперешнего времени не сталкивался, - Тага выставил перед собой ладонь, словно держал пиалу. Послышался тонкий свист ветра, и на поверхности ладони заплясал крохотный смерч высотой сантиметров сорок. - Однажды ты сталкивался с кем-то, кого звали Гунтар и смог выйти живым из схватки. Так ведь?
  Парень кивнул: да, было дело. Завихрение воздуха на ладони росло, набирало силу.
  - Нападая, он использовал скипетр Жилы воздуха. Очень редкая и сильная вещь, она помогает обойти состояние полушага любым бездарностям. По отношению к любой вещи хозяев можно разделить на всадников и наездников. Первые пытаются понять, осмыслить, прислушаться и продолжают так делать всю жизнь. Вторые просто пользуются, не вникая в суть, - сквозь рёв ветра его слова пробивались с трудом, но ни одно не потерялось. Десятиметровый торнадо сорвался с ладони и стал между Тимофеем и его наставником. - Всмотрись внимательнее, в суть того, что видишь перед собой. Ты ведь сатаи. Скользи между гранями восприятия.
  Глаза начали слезиться от напряжения, но ничего не видели кроме бледных жил, вдоль которых струились потоки воздушной энергии. Он видел, что от основных линий отходят ветви более тонких нитей, но они покачивались и просто таяли, исчезали из виду, как облачко пара, выдохнутого на морозе. Не было той остроты восприятия, как во время бега с Балкуром.
  - Любые потоки контролируются достаточным усилием воли. Только силой воли пользовался Гунтар, когда напал на тебя, а остальные действия за него делал скипетр, - слова Таги уже звучали непосредственно в голове. Расстояние между ними увеличивалось по мере роста исполинского воздушного столба. Теперь Фигура двойника Балкура была слабо различимой, словно тень на другой стороне торнадо. - Гунтар просто формировал атаку и прикладывал волю, не вникая в суть потоков. Именно поэтому ты смог победить. Любая атака протекает в несколько этапов: сначала рассудок формирует атаку, затем принимается решение, прикладывается энергия, и финальным этапом течёт движение. Этот принцип действует на всё, начиная от пинка под зад, оканчивая выстрелом из снайперского оружия. Именно это называется интуитивной защитой, когда ты ощущаешь точку, в которую придётся удар, откуда в тебя кто-то целится. Ты ведь не зрением и рефлексами пользовался, когда защищался, а ощущал форму атаки.
  Голова закружилась с бешеной силой, складывалось ощущение, словно перед глазами натянута пелена, вуаль, сквозь которую невозможно рассмотреть детали, а только увидеть основные очертания. Тим сделал шаг вперёд, и пелена расступилась. Ему даже показалось, будто кожа и впрямь ощутила лёгкое прикосновение - словно погружение в воду, идеально совпадающей по температуре с телом - просто лёгкое касание.
  - Потоки природной силы безвольны - потому и поддаются манипуляциям. Потоки силы - это трава, которая мнётся под сапогом, это снежинки, слепленные в снежку, это камень, который не взлетает, пока его не бросят. Сила воли определяет победителя. Запомни.
  Парень ощутил лёгкое покалывание на коже - два тонких голубых луча - и сразу же понял, что именно собирается сделать Тага. Тимофей не знал, как грамотно отбивать линии атаки и просто отвёл их влево мягким блоком ладонями.
  Вовремя.
  В пяти метрах сзади слева в землю ударила молния, туда же сорвался с места торнадо. Ветер взъерошил волосы, несильно ударил по щеке, уху и унёсся вихрем сплетённых потоков в сторону горизонта. Тим даже посмотрел несколько секунд вслед безумно кружащимся паутинам в сердце десятиметрового столба и ухмыльнулся: 'а всё гениальное и впрямь просто'.
  - В этом и состоит идеальная оборона, - сказал в двух метрах впереди, Тага. - Нужно просто уводить атаку от себя ещё до того, как она обретёт физическую форму...
  Двойник Балкура смолк и вытянул из земли шест.
  - Теперь осталось попрактиковаться воздействовать на потоки и можно будить моего повелителя, - он бросил шест Тиму и достал ещё один. - Это оружие - только метафора, настоящее оружие находится внутри тебя... По сути дела, весь мир - метафора.
  
  Это было похоже на фехтование на шпагах - в течении трёх-пяти секунд Тага и Тимофей пытались обмануть друг друга, используя наиболее жёсткие и хитрые комбинации атак. За один миг между ними пролетал десяток выпадов, блоков и контратак воли, Тиму даже казалось порой, что он видит, как летят искры в точках столкновения. Потом кто-то один неизменно уставал или допускал ошибку, и тогда атака переходила в движение. Отныне не существовало ограничений на использование любого вида оружия, атак. В ход шли потоки силы, холодное оружие, рукопашный бой.
  Излюбленным оружием Тима, неожиданно для него самого, стал некоторый гибрид римского гладиуса и копья: широкое длинное обоюдоострое лезвие, небольшая гарда и древко (рукоять?) в четыре ладони из тёмного тяжёлого дерева в плетёной коже; несмотря на почти метровую длину, оружие оказалось довольно проворным и удобным. Но Тага был прав, оружие - это только метафора, оно просто помогало сформировать атаку, в которой от физической силы ничего не зависело - бои шли на уровне приближённом к чистой энергии. Тимофей, наследуя своего учителя, накручивал кольцами на пальцы тонкие огненные нити и бил толстыми жилами, зажатыми, как кастет.
  Никаких ограничений.
  Они рубили друг другу линии атак, тоненькие разведывательные щупальца, прощупывающие оборону, и шли вперёд. Всё быстрее и быстрее, всё жёстче и сложнее, до тех пор, пока Тага не решил разбудить Балкура.
  
  - Можно вопрос до того, как мы разбудим Его? - спросил Тим на пути к дому.
  - А разве я могу запретить?
  Тимофей мог поспорить с кем угодно, что в ледяном спокойствии сквозило иронией, на которую Тага якобы не способен.
  - Не знаю... Я хотел узнать, почему у меня получается переходить из состояния в состояние, скользить между параллелями?
  - Ты - сатаи.
  - Сатаи-Сатаи, - пробурчал Тим. - Я, знаю как звучит это слово, но не знаю его значения. Ты вот говоришь 'Сатаи', а для меня это как для неандертальца 'тангенс' - звучит заумно, но нифига не понятно.
  - Ты скользишь по граням сознания и реальности, - испугал справа Балкур, неизвестно откуда взявшийся, словно так и шёл с ними к дому. - Потому, что для тебя это так же естественно как для кого-то писать стихи или сочинять музыку,
  Рефлексы Тимофея сработали намного раньше мыслей, выброса адреналина, и в Древнего полетели две молнии. Пара вспышек бессильно громыхнула в землю у ног Балкура, запахло озоном.
  - Хорошие рефлексы, - сказал старый самурай, глядя на углубления в граните. - Молодец.
  - Извините, - смутился Тим, убирая щит.
  - Не стоит, - отмахнулся Балкур. - Всё нормально. Если ты не против, я продолжу.
  - Не против.
  - Вот и хорошо. Тага, будь добр, приготовь нам чаю.
  Поток кивнул и исчез. Тим смог отчётливо разглядеть, как его наставник перешёл на шаг и пулей унёсся к дому. 'Забавно. А раньше бы не смог уследить'.
  - Как уже известно, ты - двадцать первое колено, пик силы своего рода на данный момент. Возможно, будут и сильнее, но не раньше двадцати поколений после тебя, - Балкур шёл лёгким прогулочным шагом, сцепив руки за спиной. - Твоя сила в том, чтобы проходить сквозь границы, а не проламывать их, поэтому у тебя и получалось проходить из параллели в параллель, из блика в блик. Это редкое качество, но за него нужно нести ответственность. Благодаря нему ты можешь постигать всё, что связано с изменением форм, состояний намного быстрее других, на порядок быстрее и качественнее. Твой дар - это натуральная заявка на то, чтобы стать сотрясателем планов более сильным, чем некогда был я. Кто-то упорядочивает переходы между планами, параллелями, бликами; кто-то играется с атомной структурой матери на уровне протонов, как ребёнок с конструктором; кто-то управляет потоками силы в планетарном масштабе, редактирует ландшафт планет по собственному усмотрению. А ты вот скользишь между любыми возможными границами.
  Голос Древнего становился всё грустнее.
  - Я не переживаю о силе, которую тебе даю. Я видел твою душу насквозь и точно знаю, что ты не станешь каким-то великим завоевателем или самым главным садистом-тираном на весь план. Отнюдь. После пробуждения меня стала беспокоить только одна вещь: что ты будешь делать после того, как вся эта история завершится. Я-то знаю, как поступлю, если выберусь живым и доведу до конца начатое. А что будешь делать ты? Мой план уже столкнулся с этой проблемой, вот и я тебя, похоже, могу поставить перед проблемой всемогущества. Настоящего всемогущества, выше которого только одиночество.
  Тим на время призадумался: а что и вправду будет потом? Не придя к однозначному ответу, он просто выдал:
  - А может, будем решать проблемы по мере их поступления? Мы ещё с Библиотекой вопрос не решили, с Врагом не разобрались. Чего загадывать наперёд?
  Тимофей даже немного удивился тому, как быстро улетучились послетренировочная усталость, вялость мыслей. Он снова ощутил что значит 'касание Древнего' - от Балкура исходило неимоверное количество жизненной энергии, так легко и ненавязчиво, на уровне дыхания. 'Что бы он ни говорил, а до такого уровня мне, пожалуй, никогда не дойти. И дело тут не только в количестве жизненной силы, а в опыте'.
  - Не скажу, что такой подход к вопросам мне нравится, но на данном этапе я вынужден согласиться, - голос старого самурая постепенно терял прогулочную мягкость, расслабленность.- Пойдём, попьем чаю, отдохнёшь, тогда и погорим о Библиотеке.
  - Догоняй, - сказал он, переходя в состояние шага, и Тим уже привычно пересёк границы состояния и расстояний.
  
  7.
  
  - Твой предшественник перечитал всю периодику моего плана с того времени, как я видел свой народ живым. И мне кажется, что в последних сообщениях он нашёл нечто, за что Враг убил его. Я отправил на поиски целую свору потоков, то все следы говорили об одном - он не покидал пространство Библиотеки, но при этом просто исчез и даже не попрощался с Никасом, - рассказывал Балкур в условное утро перед выходом. Ввиду отсутствия временных координат, Тим привык называть ту пору времени, когда тело ещё не до конца покинула вялость пробуждения. - По планам ходили слухи, что было две или даже три попытки изучить историю моего мира, но каждый раз исследователи доходили до последних сообщений и куда-то исчезали. Ты сам понимаешь, на что это похоже: некто не хочет дать узнать, что произошло в последние дни моего плана; у меня нет никаких сомнений в том, что этот Некто и есть Враг.
  В этот раз на стол Тага подал тёрпкий чёрный чай и клубничное варенье по просьбе Тимофея.
  - Так что мы не станем тянуть время. Сегодня ты войдёшь в Библиотеку и попросишь последние вести по общей сети моего плана,- голос Балкура был сосредоточенным и уверенным, но почему-то казалось, что он очень сильно нервничает. - Я очень долго пробыл в беспамятстве, ожидая появления достаточно сильного Сатаи, и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Поверь мне на слово, Тим, я рад, что обстоятельства твоей жизни сложились так выгодно для меня, но я не приложил к ним ни единого усилия до тех пор, пока ты здесь сам не появился. Поверь мне. И если ты почувствуешь опасность - беги. Беги сразу же. Дашь мне координаты через маячок и спасайся. Не геройствуй.
  - Хорошо, запомню, - кивнул парень. - Тем более, Тага довольно хорошо объяснил мне: прежде всего - эффективность, а эффектность - дело последнее.
  - Вот и замечательно, - подытожил Древний. - Тогда допивай чай и выходи наружу, а я пока что приготовлю путь в Библиотеку, - не дожидаясь ответа, он вышел.
  А варенье казалось таким медово-сладким, малюсенькие клубничные семечки потрескивали на зубах, а чай был таким приятным, во время, вполне возможно, последнего чаепития в жизни.
  
  8.
  
  Дверь, созданная Балкуром была несколько отличной от тех, сквозь которые Тим проходил раньше - она имела форму горизонтальной воронки. Очертания плоскостей земли и неба были смазаны по часовой стрелке, по поверхности призрачного водоворота мелькали тени. В груди заёрзал неприятный страх, ведь всё, что было до теперешнего времени, воспринималось как игра, тренировка. Конечно, было больно, страшно, но в голове всегда оставалось осознание несерьезности атак Таги. А теперь нужно было отправляться в пропасть, в которую уже кануло несколько человек, и если придётся погибнуть, то хотя бы сделать свою смерть не напрасной. Но, прежде всего, пугала неизвестность.
  А с другой-то стороны - деваться некуда. План действий многократно обсуждён, все действия оговорены. Зачем ждать?
  Тим глубоко вдохнул и в голову пришли нужные слова:
  - 'It's time to be immortal, cause heroes newer dies', - процитировал он вслух строчку из песни старых тяжелячников 'Megadeath'.
  - Мне нравится твой безудержный оптимизм, - ответил Балкур, рассмеявшись. - Не переживай, всё будет хорошо. Вот, держи.
  Он протянул Тимофею простое серебряное кольцо безо всяких изысков.
  - Если что случится - просто сожми левую ладонь в кулак покрепче. Это Туанский защитник, мне его отец когда-то подарил. Очень сильная вещь. Желательно носить на среднем пальце левой руки.
  Тим кивнул и надел подарок.
  - Спасибо.
  - На здоровье, - Балкур пожал на прощание руку, затем поднял с земли огромный двухметровый молот и закинул на плечо. - Удачи.
  Тимофей покосился на молот. Тага однажды рассказывал об этом оружии - ничего страшеннее фотонных бомб и Молота Куджо, любимого творения младшего брата Балкура, не сотворили ни в одном плане. В голове никак не укладывалось, что довольно простой с виду молот, чуть агрессивнее выполненный, чем крупный кузнечный, может рвать реальность по всем возможным векторам. Парень видел, как нити потоков огибали Балкура дугой не менее пятнадцати метров, вытесняемые Молотом Куджо. 'Сила Молота чужда всему сущему, даже хаосу, её вообще не должно и не может существовать в природе', - рассказывал Тага. - 'Но она есть, хранится и накапливается в Молоте. Это иррациональный модуль реальности'.
  - Удачи, - повторил эхом Тим, шагнул в Дверь и окунулся во тьму.
  
  9.
  
  По ощущениям это больше всего напоминало поездку домой в пустом автобусе днём после ночной смены - вроде бы и спишь, и в то же время не спишь; перед глазами проносятся какие-то отрывки сновидений, но при этом мозг идеально отсчитывает количество необходимых остановок, следит за голосом водителя в динамиках ... 'Шевченко', 'Чапаева', 'Карла Маркса', 'Красина', на следующей поднимаемся и выходим. Тело ощущает движение, но мозг на это почти не реагирует.
  Вот и сейчас Тим нёсся куда-то вперёд в лёгкой дремоте, ощущал телом движение, но не обращал на него никакого внимания до окончания путешествия. Движение текло рядом, как вода в реке, увлекало за собой.
  'Нельзя открыть Дверь туда, где ты никогда не был' - вспомнились Тимофею слова Балкура, когда тело подёрнулось, сбрасывая сонное оцепенение в конце пути. Приехали. - 'Можно случайным образом попасть в соседние планы, блики, но Библиотека - слишком конкретное место со своими правилами, нечто сродни закрытого клуба'.
  Дремоту как рукой сняло, мысли стали удивительно чёткими и трезвыми, но глаза таки пришлось инстинктивно протереть - вокруг был сплошной серый туман, густой, как дым от сырых брёвен в костре. 'Молоко' - пришла сама по себе ассоциация. - 'Пожалуй, именно молоко'. Туман, казалось, можно было зачерпнуть в ладоши.
  Спустя десять шагов сквозь туман проступили контуры Западных Врат. Защитный контур уловил чьё-то кратковременное внимание слева и дал отбой.
  Метрах в двадцати от стены Врат, показались очертания огромного контрфорса, уходящего куда-то ввысь. Вскоре стало возможным рассмотреть аккуратную каменную кладку стены, в которой собственно и были Врата - шестиметровая арка, украшенная витиеватым узором. Титанически массивные деревянные Врата, как и говорил Балкур, всегда были распахнуты настежь: две огромные двери из красного дерева, опоясанного тяжёлыми латунными пластинами.
  'Это двери наоборот. Они символизируют то, что пути к знанию не могут быть закрыты. Увидишь - сам поймёшь'. И вправду: увидел, прочувствовал, понял. 'А то, что ты однажды видел в своём видении - двери к собственной силе'.
  За Вратами был просторный сводчатый холл, с огромным витражом на противоположной стене. В отличие от привычных Тиму витражей, этот не изображал ничего - просто набор полупрозрачных стёкол, залитых солнечным светом, складывающихся в ощущение покоя.
  По холлу перемещались фигуры в разнообразных одеждах и просто какие-то тени - слабые очертания чьего-то присутствия. Кто-то из них спешил, кто-то неторопливо прогуливался в явном ожидании, кто-то собирался группами и что-то в полголоса обсуждал. Немного правее Врат стоял некто выделяющийся из общей массы - по описанию он больше всего походил на Никаса.
  Старый сморчок, как и описывал Балкур, ростом не более полутора метра, он был примерно по плечо Тимофею. Библиарий обладал довольно блеклой наружностью: светло-бурая кофта, кремовые штаны безо всяких стрелок, сандалии на босую ногу, лысина и добродушное лицо. Тиму он показался похожим то ли на учителя математики в сельской школе, то ли на сверхнеприметного шпиона, выдающего себя за Старичка-Божьего-Одуванчика.
  Тим секунду помедлил и решил идти ва-банк.
  - Приветствую Вас, библиарий Никас, - сказал он, подойдя на расстояние вытянутой руки. - Я пришёл сюда по поручению Балкура Ташиана. Могу ли я попросить Вас о помощи? Я хотел бы просмотреть периодические вести плана Твару в обратной хронологии?
  Бибиларий учтиво кивнул головой.
  - Приветствую, - он лукаво улыбнулся. - Как я понимаю, Вас, скорее всего, интересует так называемое 'письмо Тантеши'... В таком случае я вынужден предупредить Вас, что ещё никто не смог остаться в списках живых или просто сущих после прочтения данного экземпляра. Уже многие приходили, подобно Вам, уходили в зал для чтения, и поропсту исчезали на всех уровнях существования. Они были полны амбиций и стремления узнать причину исчезновения цивилизации плана Твару, но больше их никто не видел. Идёмте, чтобы не загораживать проход, по дороге я всё Вам объясню, а дальше будете решать сами.
  Парень согласился и отправился вслед за Никасом по залитому солнцем холлу Библиотеки.
  Ни пылинки в воздухе, звуки сотен шагов по граниту вбирали в себя его шаги и отправлялись гулять эхом под сводчатым потолком. Даже в холле пахло истинными знаниями и старыми книгами.
  - Скажите, Никас, а Вы сами не читали это 'письмо Тантеши'? - поинтересовался Тимофей.
  - 'Письмо Тантеши', - поправил его Библиарий. - В древней мифологии плана Твару так звали одну молодую особу, которая пробралась в тайники богов и своровала некий ларец, который боги прятали как зеницу ока. 'Мы сильнее любого зверя, мы не болеем и не умираем, подобно животным' - говорила она во всеуслышание, открывая ларец. - 'А теперь мы познаем самые сокровенные тайны богов и станем равными им. Хватит быть между молотом и наковальней, между богами и животными'. Но вместо высшего блага в ларце оказались болезни и смертность, от которых боги берегли своих детей. Таких историй много во всех планах: Тантеши, Р'тиа, Пандора, Юола. А относительно основного вопроса отвечу: я не прочёл ни единой книги - это часть кредо Нейтральности. Если я начну читать, то буду вынужден иметь собственное мнение, которое обязательно вступит в противоречие с чьим-то иным. К тому же, я просто не смогу прочесть все книги - их слишком много и всё время появляются новые. Таким образом, мне придётся в своём рассудке создавать архив аналогичной Библиотеки. А поскольку я сам являюсь частью Библиотеки, я просто не в состоянии это совершить, как не может женщина зачать, выносить и вырастить в своём чреве свою точную копию.
  - Понятно, - почти автоматически пробурчал Тим, разглядывая витые узоры на колонах.
  Они пересекли холл, свернули налево, поднялись по широкому пандусу на второй этаж, прошлись по широкому коридору и свернули в другой, поуже. Затем свернули ещё и ещё.
  В коридорах почти не было стен - в основном двери, настолько одинаковые, что через минуту путешествия по коридору зарябило в глазах. Они показались Тимофею странными: просто светлое дерево, ручка без изысков, никаких указателей или обозначений.
  - Я не в силах давать советы, и, надеюсь, Вы осознаёте чем грозит 'письмо Тантеши'? - сказал Никас, сбавляя ход.
  На протяжении короткого вояжа в голове Тима зрела мысль, и когда библиарий остановился возле очередной двери, она была озвучена.
  - А откуда же Вы тогда знаете историю Тантеши, Пандоры... ешё кого-то там?.. Вы ведь ни одной книги не прочитали.
  Никас снова улыбнулся.
  - Немногие задают этот вопрос, - казалось, будь у него на носу очки или на голове шевелюра, он непременно бы их поправил. - Я не читаю сами книги, я ознакамливаюсь с развёрнутым кратким содержанием, основной сутью и действиями, но никогда не читаю текст. Иногда мне становится жутко интересно, но я сдерживаюсь и перевожу основное внимание на других себя в Библиотеке, а любопытное Я попросту занимаю иной работой... Да, так и есть: я один и при этом меня более шестидесяти тысяч ежесекундно.
  - Понимаю, - Тим и вправду понимал после песни Тонеку, каково это быть одним, состоящим из десяти тысяч отдельных личностей. - Довелось и такое испытать. Но всё-таки, скажите, о чём хоть приблизительно 'письмо Тантеши'?
  - Благодарю за понимание, - библиарий открыл дверь. - Насколько мне известно, это просто эссе о мировоззрении отдельной личности - Кавара Тсуэ. Прошу Вас, проходите. Это индивидуальная читательская комната. Я решил, что Вы вряд ли захотите придаваться чтению в общих залах. К тому же имел место неприятный инцидент, когда Витну Атиори, знаменитый теперь уже посмертно философ, взялся за прочтение 'письма Тантеши' в озёрном зале на четвёртом этаже. По словам очевидцев он исчез, превратившись в туман. Мне не хотелось бы публичного повторения этой истории, если вы всё же возьмётесь за чтение.
  Излишняя услужливость библиария настораживала. Не пытается ли этот старый хрыч заманить в ловушку? Слишком уж всё гладко.
  - Скажите, - спросил Тим. - Вы со всеми посетителями так вежливы, или только с теми, кто пришёл от имени Балкура Ташиана?
  - Вы немного параноик, - улыбнулся Никас. - Это делает Вас забавным. Конечно же, это стандартная форма поведения со всеми посетителями без исключения. Кто бы он ни был, и чьи бы интересы не представлял. Здесь ко всем относятся непредвзято и нейтрально. Нейтралитет, как я уже говорил, наше основное кредо.
  - И Ваше кредо предписывает носиться с каждым посетителем, как дурень с писаной торбой? - чуть надавил парень.
  - Именно так, - кивнул библиарий. - Если посетитель просит о помощи.
  - С какой радости? Ведь в мире ничего не бывает просто так, и даже ваше кредо не возникло на ровном месте. Нужны веские обстоятельства, чтобы тратить столько усилий на каждого посетителя.
  Никас пожал плечами:
  - На это действительно есть причины, и основная заключается в том, что Библиотека зависит от посетителей. Мы не имеем собственного источника жизненной силы, но каждый посетитель во время перехода на краткое время открывает путеводный канал. При переходе из физической формы в информационную, Вы вдыхаете немного жизни в Библиотеку. Так что услужливость для меня - это обычная благодарность, и я советую не злоупотреблять ею, - тон Никаса стал чуть холоднее. - Я не вправе лгать или молчать, и только что ответил на один из самых нелюбимых вопросов. К тому же у меня есть иные дела. Если что-либо будет необходимо, либо же захотите посетить общие залы - звонок на столике возле кресла. Приятного чтения.
  С этими словами библиарий поклонился и ушёл прочь сквозь ближайшую стену.
  Парень озадаченно почесал голову: 'Наверное, я с этим Тагой совсем разучился разговаривать. Старика вон обидел... Хотя, он ведь может и комедию ломать. Ты-то откуда знаешь, что у него на уме? Может и впрямь дела, а может, ждёт за дверью, когда ты в капкан полезешь... Ладно, философ, шагай вперёд, не томи... и ухо востро!'
  Руки инстинктивно пытались поймать хотя бы одну нить стихий, хоть какой-то источник силы, в ушах зазвенело от напряжения защитного контура, но вокруг был только вакуум. Пусто, почти тихо, и сквозь шум далёких шагов отчётливо отбивает ритм сердце. Это самое сердце заняло какую-то неудобную позицию, и когда Тим взялся за ручку, оно начало отчётливо биться о грудную клетку.
  'Не дрейфь!' - приказал он сам себе, открыл дверь... и самое худшее ожидание оправдалось - за дверью не было никого и ничего, что могло бы представлять даже гипотетическую опасность на всех возможных уровнях.
  За дверью была просторная комната, претендующая размерами на целый зал, по центру располагалось кресло, обитое клетчатой тканью, журнальный столик и стеллаж в двух метрах левее. Пол и стены тонули в густом, как молоко, тумане. Туман стелился на уровне щиколотки и плавно поднимался вверх по мере удаления от входной двери и окутывал комнату огромным пушистым коконом.
  Тим закрыл за собой дверь и подошёл к креслу. На столике рядом лежали маленький бронзовый шарик, не больше теннисного, и кнопка звонка. На стеклянных полках стеллажа разместились десятки, а может быть и сотни шариков, подобных тому, что на столе. Но интереса на данный момент они не представляли никакого - Тимофею для начала вполне хватало записей последних пятидесяти циклов плана Твару.
  Парень взял со столика бронзовый шар, и сел в кресло. Инфо-шар оказался легче, чем он предполагал и шершавым на ощупь, как чугун.
  - Обратная хронология, перечень записей общей линии, вариант интерфейса интуитивный стандартный, - сказал он вполголоса, зажимая шар обеими ладонями, будто лепил снежку.
  Под закрытыми веками пробежала серая рябь. Информационный шар секунду калибровал меню под Тимофея, затем увлёк его сознание во внутреннюю программу.
  Короткий миг перехода, и парень фантомно ощутил, будто стоит в пустоте на невидимой опоре. Иллюзия была не достаточно плотной, как и хотелось, ровно настолько, чтобы под спиной всё ещё ощущалась спинка кресла. Сверху спустился прозрачный столб, опустился до уровня груди и разбился на отдельные блоки. Первый информационный блок оказался чуть больше спичечной коробки, остальные же разбились на приблизительно одинаковые куски размером с два кирпича, соединённых торцом. Первый блок был полностью прозрачным, как медуза, лишь внутри нервно подёргивалась оранжевая жилка.
  - Краткое содержание, пожалуйста, - Тим легонько коснулся блока кончиками пальцев и ощутил тревогу.
  - Сообщение от Балкура Тишиана. Запрос в общую сеть о наличии живых сограждан. Ответ отрицательный, полное отсутствие жизнедеятельности разумных форм физни. Предоставить развёрнутый отчёт?
  У Тима свело судорогой сердце, когда он услышал голос, выбранный информационным шаром. Меньше всего ему сейчас ожидалось и хотелось услышать именно этот голос - мягкий и вкрадчивый голос бывшей девушки Лены. Из всех возможных голосов его подсознание хотело услышать именно её голос, чтобы именно она стояла рядом с ним.
  'Спокойно, всё нормально' - прошептал он вслух. - 'Нет такого коня на котором можно было бы от себя ускакать. Ты всё ещё любишь её, Тимка, и это факт... Не ври себе, успокойся и продолжай работать. На данный момент есть более важные вещи. Наверное, так и вправду будет лучше'.
  Ему стало стыдно за самого себя, ведь подсознание не выбрало голос родителей, Ольги, Кирилла, Ксении или даже Киры. Вдруг стало неловко, неуютно и голос предательски дрогнул, отдавая следующее распоряжение.
  - Отставить развёрнутую форму. Дальше.
  Информационные блоки скользнули на ступеньку ниже и перед Тимом остановился широкий дымчатый участок чужой памяти, увитый красной паутиной.
  - Внимание! - голос Ленки прозвучал скорее остерегающе, нежели пытался остановить. - Данный раздел относится к разделу чрезвычайно опасных. Желаете продолжить работу с ним или пропустить?
  - Продолжить! - сухо выдавил парень.
  - Внимание! Ограничение доступа по уровню восприятия. Разрешить проверку?
  - Разрешаю.
  В глазах снова зарябило, мир под закрытыми веками подёрнулся, и снова воцарилась тишина.
  - Доступ разрешён, - отрапортовал интерфейс. - Желаете продолжить работу с данным разделом?
  - Продолжить, - чеканил команды Тим. - Краткая характеристика. Основные позиции.
  - Тематика: личностное восприятие реальности, автор - Раагар Ткана, - отчитывалась виртуальная Ленка. - Ступень передачи - полное внедрение в состояние автора. Уровень экспрессии - средний, уровень воздействия - удовлетворительный. Приступить к передаче?
  Тимофей инстинктивно сглотнул - нужно было переступить Рубикон, за которым без вести исчезли многие. А быть как все почем-то не хотелось... тем более бесследно исчезнуть. Ответ был рядом, но за такой охранной системой, что становилось не по себе.
  Мозг лихорадочно искал пути обхода, но их попросту не было, в бутылку к джину можно было попасть только через горлышко. Но должен ведь существовать иной ход! Или хотя бы страховка.
  - Есть ли возможность сделать и переслать копию данного сообщения?
  - Пока что нет.
  От отчаянья Тим зарычал и стукнул затылком в подголовник кресла. Выходит, иного пути нет.
  Ну и хрен с ним! Что будет, то будет!
  Он изо всех сил надавил на маячок, отправляя Балкуру сигнал об опасности, и выкрикнул:
  - Приступить к чтению!
  - Необходимо подтверждение на воздействие второй ступени.
  Ёпт! Издевается, зараза.
  - Подтверждаю. Начинай!
  Тим прислушался к защитному контуру, но тот безукоризненно молчал...
  А затем всё вокруг вспыхнуло буйством красок, так словно, засыпаешь во сне. Подсознание прекрасно осознаёт нереальность происходящего, но мозг, увлечённый игрой, рвётся всё дальше и дальше. Иррациональное становится ещё более простым и доступным, и не вызывает никакого удивления мир, живущий вопреки стандартной логике... Так и Тимофей ощутил тройственность состояния сидя в кресле, стоя перед столбом записей информационного шара и стоя над бескрайним зелёным океаном у входа в Храм Путей. Там, в воспоминаниях Раагара Танака, всё казалось таким родным, знакомым: и ветер, и шум прибоя, и нити сил. Тысячи сознаний приветствовали его, и каждое получило ответ.
  'Моё время на исходе, и я спешу поделиться тем, что видел', - вещал Тим голосом Раагара каждому до кого мог дотянуться. Он отчаянно пытался дотянуться до каждого, ведь иначе нельзя: могут не услышать, забыть то, к чему он сам стремился большую часть жизни. - 'Я делюсь тем, что увидел с вами, мои братья и сёстры. Я побывал вне планов, врат, путей и увидел то, что должно принести свободу всем нам. Я увидел и понял, кто мы. Я не сошёл с ума, и каждый, достигший состояния шага сможет в этом убедиться. Я говорю всё это вам, познавшим, что всё едино, вам, единственным, кто сможет меня понять. Я был во вне, и видел, что там нет ничего, кроме безбрежного океана истинной силы. До меня уже были те, кому открывался этот океан. Кто-то называл его Любовью, кто-то Нирваной, но слова не имеют никакого значения. Это безбрежная мощь созидания, это безвременье и небытие. Это материнская сила, породившая нас и всё, что вокруг нас. Все миры, всё, что мы видим вокруг - это попросту детская площадка, куда мы отпрашиваемся у нашей Великой Матери, когда нам надоедает вечный покой. Мы согласны быть кем угодно: оборванцами, нерожденными младенцами, шлюхами, разбойниками, скучными обывателями. Мы согласны умирать от жажды и болезней, любить, предавать, ненавидеть, обманывать, обманываться и жить дальше. Всё, что угодно, лишь бы не скучать слишком долго, растворившись в Океане Созидания. А мы ведь всего-навсего мальчишки во внутреннем дворике, а не воины доблестных знамён. И когда нам кажется, что мы умираем - это просто наша Великая мать, соскучившись по нам, зовёт нас с веранды. А мы смотрим на мечи у нас в руках и понимаем, что это всего лишь палка, и те блики, которые играли на клинке, мы придумали сами. Придумали, чтобы было веселее, чтобы казалось реальнее. Но Мать позвала нас с порога, и мы всё увидели как есть, а увидев, попросту не смогли дальше вживаться в роли. Тогда мы прощаемся со всеми и обещаем завтра вернуться. И мы вернемся, но завтра.
  Вы, познавшие единство всего на свете, не бегите вперёд, остановитесь рядом со мной и попросту сделайте маленький шаг назад. Постойте рядом со мной, закройте глаза на минуту, и откройте их снова. И тогда Вы увидите то, что смог увидеть я. Нет ничего вокруг, это всё придумано нами для самих же себя. И нет нас таких, какими мы привыкли казаться себе и другим. Есть только первородная сила, из которой мы пришли и в которую вернёмся. Не ищите сложных ответов, не ищите смысла в том, чего нет, а просто замрите вместе со мной, пускай ваш разум успокоится. Выйдете из вечной гонки и успокойтесь хотя бы на минуту...
  Спасибо вам всем, мои родные, что смогли протянуть в этой божественной скуке достаточно времени, пока я искал ответы. Я надеялся, что хотя бы межплановая война несколько отвлечёт вас от самосозерцания, даст крохотные шансы задержать ваш уход. Я каюсь в том, что развязал целых три кампании против отеческого плана, но у меня просто не было иного выхода - вы уходили один за другим и таяли. Мне казалось, что так будет эффективней всего, но я забыл о Балкуре Тишиана, и его вполне хватило, чтобы стереть в пыль две высокоразвитые расы. Я каюсь и признаю свою вину перед уходом... Бедный мальчик, он до сих пор воюет с моими тенями...
  Бедный мальчик, счастливый мальчик... он до сих пор ведёт войны меньшей крови...
  Надеюсь, у меня хватит сил отправить послание целиком...
  ... Мама, я всегда был твой и не могу больше здесь оставаться...
  Спасибо, что дала понять кто я...
  ... я - просто часть тебя...'
  Веки Тима распахнулись сквозь сон, в котором он стоял на вершине горы у Храма Путей плана Твару, сквозь сон внутренней программы инфо-шара, сквозь сон, в котором он сидел в Библиотеке. Будто чья-то нога одним ударом распахнула двери из мрачного подземелья на солнечный берег. Сквозь стены Библиотеки, сквозь границы бликов и планов, мимо себя и Балкура. Всё вокруг расступилось, когда мир распахнулся настежь, и океан истинной силы потянулся к нему, принимая ребёнка домой. Душу переполняло счастье: всё, что делал, о чём думал, мечтал, помнил, было не для какой-то отчётности перед неведомым дядькой на условных небесах, а просто, чтобы не было скучно. И теперь ему было что рассказать, чем поделиться. Куда-то разом ушла злоба на всех обидчиков, предателей, зато вспомнились все, кто подарил приятные моменты. Ведь обижали-то не со зла, а точно так же как и все - чтобы потом было что вспомнить, было чем поделиться. В груди приятно заныло, он сделал шаг вперёд и...
  Покачнувшись, Тимофей оттолкнулся назад.
  'Спасибо, но извини', - шептал он океану первородной силы и зажмурился что было сил. - 'Отпусти меня, пожалуйста. Я ещё немного поиграю. Мне ещё так много нужно сделать. Отпусти, ведь я никуда от тебя не денусь. Я вернусь домой, но немного позже'.
  Ответная волна откинула его в кресло и разлилась по телу. И всё кончилось...
  Под спиной снова чувствовалось кресло, в воздухе царила тишина, защитный контур молчал, а возле двери стоял Балкур. Тиму даже не нужно было открывать глаза или 'ощупывать' комнату, чтобы почувствовать, как последний воитель своего плана стоит у двери, закинув на плечо Молот.
  - Скажи честно, ты знал о послании Раагара Ткана? Ты его читал?
  - Нет, но я пришёл на твой вызов, - спокойно ответил Древний. Он не врал, и Тим прекрасно ощущал это. - О том, что называют 'письмом Тантеши' я узнал спустя два года после гибели своего народа. Когда окончил работу над планом Тамишанкуа, до меня донеслись известия о том, что все жители моей родины бесследно исчезли. Я тебе уже говорил об этом.
  Не открывая век, Тимофей услышал, почувствовал, как Балкур опустил молот на пол, присел рядом и опёрся о дверь спиной.
  - Я сразу же подался сюда, в Библиотеку, за копией инфо-шара. Но у порога меня целая делегация встречала. И все орали: 'О! Великий! О, последний из рода, прими в ученики!'. Я тогда еле-еле к Никасу протолкался... Силу ведь в Библиотеке не применишь, а Молота в тот момент у меня не было... Я тогда у Никаса спросил: есть ли в информационном записи о нападении, интервенции, убийствах? Глухо... Только беллетристика всякая о смысле жизни да об искусстве... А ещё через год до меня дошла информация, что все, кто занимался историей моего плана стали бесследно исчезать... Я же тебе это всё уже рассказывал.
  Ну не могли же они сами по себе исчезнуть! Не мог же весь мой народ попросту взять и единогласным решением развоплотиться, а если и решили, то хоть какие-нибудь записи остались бы! И мне кажется, ты уже знаешь имя Врага. Никто до тебя не смог прочитать хронику последних двадцати лет моего плана и уйти из Библиотеки. Насколько я понимаю, ты сумел обойти капкан, заложенный в инфо-шаре. Я бы тогда и сам попробовал, но решил пойти иным путём.
  Тиму стало немножко смешно и грустно одновременно. Но больше всё-таки грустно из-за жалости к старому воину, перемудрившему с защитой.
  - Узнал про капкан и решил других вместо себя посылать, - завершил за него Тим.
  - Да, именно так, - согласился Балкур. - Можешь называть вещи как угодно, но от этого суть не изменится. Я не хотел, чтобы от моего имени очередные лжепророки начинали резню в своих планах. На мне и так крови столько... Тебе не понять, каково это, когда каждое твоё слово трактуется настолько извращённо, что хоть язык себе после этого вырывай. Я хотел остаться в стороне, сделать вид, будто ушёл вслед за своим народом, и до теперешнего момента у меня получалось. Скажи, ты узнал о том, что я тебя просил?
  Тимофей глубоко вздохнул, и на несколько секунд задумался над ответом.
  - Узнал, - кивнул он. - Только не знаю: поверишь ты мне или нет? Тебе говорит что-нибудь имя... как же его... Раагар Ткара?
  - Если ты имеешь ввиду философа Раагара Ткана, то я был заочно знаком с ним. Насколько мне известно, Раагар был бродячим философом, путешествовал по разным планам в поисках смысла жизни. Он-то каким образом во всё это вмешан?
  - Самым непосредственным... Чёрт! Это трудно объяснить словами, но все ответы здесь, - Тим продемонстрировал информационный шар. - Здесь нет никакого капкана - это просто чёрный ход наружу. Раагар, насколько я понимаю, был близок к завершению поисков и пытался хоть каким-то образом задержать твоих собратьев от вымирания. Самым действенным способом мобилизации он почему-то выбрал войну. Не спрашивай меня почему - я и сам не знаю... Мне жаль, Балкур, но никакого Врага никогда не было, а все кого, ты знал, просто вернулись домой, и не более... Ты же сам говорил мне, что для некоторых вещей иногда попросту нет слов, определений... Все ответы здесь, а как с ними поступать, решай сам. Те, кто хотел уйти - ушли, а я вот хочу ещё немного задержаться.
  Парень поднялся из кресла, следом поднялся Балкур. Древний подошёл, взял из рук Тима бронзовый шар и закрыл глаза.
  - Счастливого пути, - сказал Тим, не оборачиваясь, на пути к двери.
  Он прислонился спиной и сел у двери так же как несколько минут назад сидел Балкур. В груди котёнком урчало некое ощущение... Тим вряд ли смог бы его описать, даже если бы постарался, но на ум почему-то пришла песня Blind Guardian 'And the story ends'. Он закрыл глаза и тёплое, щекотное ощущение разлилось по всему телу. В нём было много всего: и удовлетворение от завершённого дела, жалость к Балкуру и скорбь о нём же, грусть от потери мудрого учителя и предвкушение возвращения домой. Целый водоворот чувств закручивался сам в себя, и его поверхность становилась всё тише и ровнее.
  Всё тише и тише, пока присутствие Балкура не растаяло, как кристаллик сахара в океане. Так же плавно и бесследно.
  Тим не мог сказать точно, сколько времени просидел на полу и тупо буравил взглядом Молот Куджо, а затем попытался взять Молот в руки. Молот огрызнулся звонким электрическим разрядом, но Тимофей сжал рукоять покрепче, и всё стихло. По коленям и локтям прошёлся зуд жажды действия, крови и разрушения.
  'Кровожадный однако' - заметил в уме Тим и вышел.
  Теперь нужно было сделать кое-что, и можно было возвращаться домой...
  Он закрыл за собой дверь и замер от удивления - стены, пол, всё вокруг выглядело как после взрыва. На обугливавшихся стенах затягивались дыры, двери выбиты вовнутрь, а пол усеян разными обломками. В одном из обломков он не без удивления узнал половину головы Никаса - будто гипсовая, она была обломлена чуть ниже уровня глаз. Молот в правой руке самодовольно урчал, если так можно было назвать лёгкую дрожь. Осколки медленно рассыпались в пыль, и через пару минут Тим перестал обращать внимание на погром.
  Но прежде чем вернуться, нужно было закончить одно старое дело.
  
  'When the party is over, you got nowhere to go', - напевал Тим, спускаясь в главный холл по широкой пандусной лестнице. Настроение было под стать песне - такое же усталое и немножко грустное. - 'When the party is over, you got nowhere to go'.
  Пока он спускался в главный холл, на глаза не попалось ни единого живого создания. В библиотеке не было даже сквозняков или ещё каких-то посторонних звуков, и эхо шагов с шорохом пыли под ногами звонко отбивались от стен.
  В центральном зале, как и ожидалось, его ждал Никас. Библиарий был мрачнее тучи и недобро поглядывал на Молот.
  - Унесите, пожалуйста, ЭТО из библиотеки, - с нажимом произнёс Никас. - Хватит нам и той паники, которую навёл Балкур Ташиана.
  'А ведь он попросту боится Молота Куджо! Не зря видать Тага говорил, что молот существует по своим внутренним законам. Эт и впрямь чужая всему сущему хреновина...' - подумал Тим. - 'В таком случае, всё становится на много проще'.
  - Хорошо, я уйду. Вместе с Молотом, - кивнул парень. - Но мне очень нужно передать сообщение одному... вполне возможно, человеку. Его зовут Рицуко. Длинный такой хрен, вечно угрюмый и в чёрном пальто. Несколько лет назад вроде бы числился магистром какого-то дома.... Так сразу и не вспомню... У него ещё жена Кира атлас тут в Библиотеке какой-то брала, обещала вернуть, и когда-то сын был... кажись звали Ваши.
  - Мне кажется, я знаю о ком идёт речь, - Никас заломил руки за спину, глаза то и дело косились на молот с явным 'валите оба на фиг отсюда! И так уже поперёк горла сидите!' - И если это так важно, я постараюсь как можно быстрее передать послание.
  'Ещё бы не постарался' - хмыкнул Тим.
  - Надеюсь, тогда Вы покинете Библиотеку.
  - Покину, - пообещал парень. - Передайте, что Тимофей Седых ждет его завтра в полдень на месте последней нашей встречи. Всё... когда он получит приглашение?
  Баблиарий на миг скривился, как от зубной боли.
  - Как только Вы покинете Библиотеку, - на его худых скулах отчётливо проступили желваки.
  - Ну, тогда спасибо за всё, Никас. Всего доброго.
  
  --- 7. ---
  
  - 1. - Зимний.
  
  1.
  
  Тим сидел на рюкзаке у обломков своей палатки в кафе 'Жемчужина' и кипятил воду для чая. Ночь он провёл в доме Балкура, а утром Тага разбудил его, приготовил лёгкий завтрак и отыскал тёплую одежду. Штаны сели почти нормально, а вот меховая куртка оказалась слегка великоватой. Но всё это не имело почти никакого значения.
  Он курил, пил чай, подбрасывал в костёр хворост, пил чай и ждал. Рядом с рюкзаком в чехлах лежали сувениры от Таги - любимый меч-алебарда и Молот Куждо. Тим не собирался затевать бой с Рицуко, но оружие предпочитал держать поближе.
  Чорный пакетированный чай не шёл ни в какое сравнение с тем, который ежедневно заваривал обучающий поток, но, тем не менее... Тим сидел, вспоминал что произошло в его жизни до знакомства с Балкуром, и вместе с чаем по телу растекалось тепло со множеством цветовых, тактильных и вкусовых оттенков. Сладкие, тёмные, горькие, колючие, бледные, шёлковые... они накрывали волна за волной.
  Дыра, проделанная им самим, была на том же месте и не затянулась ни на сантиметр. Здесь, в царстве вечного холода, абсолютно ничего не изменилось. А снаружи? Тимофею было немножко смешно, что не знал какой теперь год, не говоря уже о месяце. Он представил себя с рюкзаком, в тёплой одежде посреди раскалённой июльской улицы и чуть не засмеялся.
  Ну и фиг с ним, пускай и эксцентрично будет смотреться, зато скоро домой вернусь.
  Почему-то именно эта мысль грела больше остальных.
  
  2.
  
  Рицуко опоздал почти на полтора часа.
  - Привет, чай будешь? - крикнул Тим, когда гость появился на пороге.
  Некоторое время Рицуко молчал, изучая Тима, затем склонил голову.
  - Это и вправду ты, - его голос чуть дрожал. - Ты стал необычайно силён. Спасибо, что дал мне время попрощаться с Кирой. Но прежде, чем мы начнём, можешь пообещать, что не станешь мстить ей.
  Тимофей почесал голову под шапкой.
  - Так ты чай будешь или нет?
  Рицуко молчал. Тиму вдруг стало смешно от обречённой серьёзности гостя в неизменном чёрном пальто.
  - Я не собирался мстить тебе тогда, не буду и сейчас, - Тим закурил и поднялся на ноги. - Я просто хотел попросить тебя о сущих мелочах: во-первых, передай Кире, что у меня всё хорошо, пусть за меня больше не переживает; а во-вторых, дай мне слово, что больше никогда не попытаешься меня убить. Вот и всё. Надеюсь, я не много прошу?
  - Нет, не много, - Рицуко, опустил взгляд и на время смолк. - Ты действительно похож на моего сына, и мне было очень неприятно тебя убивать, но другого выбора просто не было. Она хотела забрать тебя в наш план, отдать на учёбу в Академию. Она как с ума сошла, когда с тобой познакомилась, и я прекрасно понимаю её. Но ты - не Ваши, а за то, что она собиралась сделать, ей в лучшем случае грозила смертная казнь. Теперь она ненавидит меня, но хотя бы жива. Я просто вынужден был защитить её от неё самой.
  - Понятно... - подытожил Тим. - Решил пойти путём меньшего зла.
  - Можно и так сказать.
  Рицуко отошёл к дальней стене и остановился у того места, где удар янтарного жезла выбил часть кладки.
  - У нас в плане не принято прощать своих врагов, - сказал Рицуко будто сам себе. - И дети нередко отвечают за грехи своих предков. Кому-то ведь надо мстить - если не отцу, так сыну. А вот прощать у нас не умеют. Если быть точным, у нас процветает 'прощение слабого'. Для себя я привык именно так называть случай, когда обиженный ничего не может сделать обидчику и прощает от безысходности. А ты вот спокойно можешь меня задавить как котёнка, но прощаешь. Впервые в жизни я сталкиваюсь с 'прощением сильного'... и теперь не знаю что делать. Я попрощался сегодня с Кирой, извинился за то, что постарался держать её подальше от себя, пока не убью Гунтара Куртца, а теперь... Теперь я даже не знаю, как смогу вернуться назад.
  - Как? Молча.
  Настроение почему-то заметно улучшилось, и теперь язвить было легко и приятно. Тим допил чай, оставил кружку рядом с рюкзаком, взял в руки оба чехла с оружием и окинул взглядом оставшиеся вещи.
  'Нет, пускай лежат как есть. Нужны будут новые - достану.'
  - Рицуко, у меня есть ещё один вопрос: как много народа знает о том, что произошло в Библиотеке и в частности обо мне?
  - О тебе знаем только Никас и я, а о том, что произошло в Библиотеке - только Никас. Решил всё-таки следы замести?
  Тим недолго пожевал губу и прежде чем уйти ответил:
  - Мне жаль мир, в котором ты живёшь.
  
  3.
  
  'Забавно' - отметил про себя Тим. - 'Я уходил - была зима, вернулся - снова зима. Как будто и не отсутствовал так долго.'
  Домой он добрался без приключений. Зимний день в родной параллели оказался на удивление погожим и приятным. Не меньшее удивление вызвало то, что замок на двери остался прежний, а за дверью его встречала огромная чёрная собака.
  Алиса не сразу узнала хозяина, а затем расплакалась от счастья. Она скулила, радостно лаяла и пыталась стать передними лапами Тиму на плечи. Этой радости не было предела.
  
  В том, что в квартире теперь живёт Ксения, не было никаких сомнений. Его собака, одежда на вешалке, обувь, по-немецки строгая уборка - всё говорило о том, что девушка живёт сама.
  Мебель в единственной жилой комнате была новая, как окна и обои. Справа от входа стоял заправленный диван, слева - шкаф и стол с компьютером. Системник имел непривычную и более громоздкую конструкцию, нежели он видел, когда работал администратором в клубе. Не менее удивил монитор - жидкокристаллический и явно не меньше девятнадцати дюймов.
  Нифига себе... Какой же сейчас год?
  Только войдя в комнату, Тим расслышал, что компьютер включен.
  К стене над монитором была прикреплена полка, забитая до отказа разнообразными учебниками. Чуть выше - знаменитый плакат 'Red Hot Chilly Peppers', на котором весь состав стоял в одних только носках, да и то натянутых не на ноги.
  Парень поёрзал мышкой, и монитор ожил красками знакомого интерфейса.
  '17 февраля 2007 г.' - указывалось в левом нижнем углу, а значит прошло пять лет.
  Подумать только... Пять лет...
  Тим сел в кресло, и все пять лет навалились на него единым скопом.
  У Кирилла, наверное, ребёнок через год в школу идти будет. Ксении, скорее всего, скоро бакалавра придётся в институте получать. Ян уже спился или женился. А о нём, вероятнее всего, вспоминают время от времени, но не чаще пары раз в год. Ну и фиг с ним, зато вернулся...
  В нижнем углу экрана какая-то программка сообщала о новом письме.
  'Прочитать?'
  Тим фоново упрекнул себя в том, что читать чужие письма нехорошо, но всё таки... 'прочитать'.
  
  'От: maximilian_tg@mail.ru <Макс (22, лейкемия, Ростов)>'
  'Привет, Ксюш.
  Спасибо тебе большое за поддержку, а в особенности за то, что всё-таки не приехала. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты видела меня в таком состоянии, как сейчас. Ты бы просто потратилась на билеты, вытрепала нервы себе и своим родным, а помочь всё равно бы не смогла. Но и так спасибо тебе огромное за поддержку. Спасибо, что не причитала и не соболезновала. Спасибо большое за песню, которую ты мне прислала. Я тоже хотел бы остаться, но я должен идти.
  Вчера брательник притащил хорошей травы. Обидно, что мы не оттягивались так до больницы. Хорошо, хоть Тамара (медсестра) с пониманием относится и заранее открывает окно.
  
  Завтра опять операция на спинном. Не знаю зачем. Только деньги из предков жмут суки.
  Ксюш, если ничего не напишу завтра вечером, ничего не пиши больше.
  
  Спасибо тебе за всё.
  Удачи.
  С любовью, твой Макс.'
  
  Тим закрыл письмо, и на некоторое время откинулся на спинку кресла. У его ног печально вздохнула Алиса. За окном уже темнело, начинался снегопад.
  
  4.
  
  Кухня осталась почти без изменений. Стол, холодильник, любимое кресло - всё осталось на своих местах. Разве что вместо хлебницы теперь стояла микроволновка.
  Тим погасил в доме свет, заварил себе чаю и закурил. Из компьютерных колонок негромко играл 'Сплин', за окном с хорошей звукоизоляцией почти неслышно гудели машины, куда-то торопились прохожие, падал снег.
  
  - 2. - Рекреация.
  
  1.
  
  В этом доме нет времени - в нём нет смыла. Здесь нет дня, ночи, времён года и неба. Только небольшой деревянный дом посреди двух бесконечностей. Исключительно по прихоти бывшего хозяина здесь всегда в доме горит камин, а на оружие в стеклянных шкафах не оседает пыль. Просто одна бесконечная секунда, в которой стоит дом - там бездымно потрескивают дрова в очаге, а на клинках и стёклах шкафов танцуют отражения огоньков.
  
  - 3. - Понедельник.
  
  1.
  
  Настя позвонила ближе к четырём часам.
  - Привет обиженным, как там у тебя? - вместо привычного 'алло' выпалила в трубку Ксения.
  Подруга на другой стороне связи поперхнулась.
  - Иди в жопу! ... - огрызнулась девчонка. - А вообще-то спасибо. Ты ко мне домой не подскочишь? А то мы с Колей как-то так заговорились, он меня почти до самого дома довёл...
  - А чего дальше не пошёл? - перебила Ксения. - Побоялся, что изнасилуешь?
  - Это не смешно!
  - Я знаю. К тебе заехать? Я правильно поняла?
  - Как хочешь, - голос подруги был до крайности обиженным.
  - Так и быть, заеду.
  Ксюха обрубила связь и тяжело вздохнула.
  За соседним столиком Валера подавал чай каким-то солидным мэнам в строгих костюмах, всё было как обычно, кроме едва уловимого чувства поворотной точки.
  Собравшись с силами, она закончила абзац, посреди которого позвонила подруга, собрала вещи в рюкзак, рассчиталась и вышла. На улице уже стемнело.
  
  Маршрутку словить не составило особого труда, вот только напротив уселся какой-то придурок в дублёнке и с интересом начал рассматривать ксюхино лицо.
  Девушка поставила плеер на паузу и спросила:
  - Со мной что-то не так?
  Спросила довольно жёстко, агрессивно.
  - Отнюдь. Извините, девушка, но у Вас такое... я не знаю как выразиться правильно... ну в общем слишком серьёзное выражение для такого доброго лица.
  Ха! Вот уж чего не ожидала Ксения, так это подобных высказываний в свой адрес.
  - Вы, честное слово, извините, я просто в Вашем городе в командировке и за неделю так устал от этих казённых суровых морд... Нет, у Вас отнюдь не морда, и совершенно не казённая, а наверное что-то нехорошее случилось... - он говорил сбивчиво и немного неуверенно. - Скажите, я мог бы хоть немного поднять Вам настроение?
  'Ёпт! Только этого ещё не хватало'.
  - Ну и как же? - спросила с вызовом Ксения.
  'Наверное, решил, что мне будет очень весело пойти сначала в какой-нибудь бар, а потом перепихнуться в отеле. Идиот!'
  Парень коротко прокашлялся и продекламировал:
  Я неумён и некрасив,
  Я преисполнен мыслей злобных.
  Пойду, куплю презерватив,
  Чтоб не плодить себе подобных.
  Ксения секунду переваривала услышанное, а потом прыснула со смеху.
  - Это четверостишие одного поэта из Одессы насколько я знаю, - сказал 'идиот', надевая наушники-капельки. - У Вас очень красивая улыбка. Она очень подходит к веснушкам. Спасибо большое.
  Не дожидаясь ответа, он закрыл глаза и включил музыку на своём плеере.
  'Странный тип', - отметила про себя Ксения, продолжая улыбаться. - 'Блин, надо будет запомнить для Насти...'
  За окном маршрутки темнело, но на душе как-то распогодилось и даже посветлело.
  
  2.
  
  В продуктовом, на полпути до Настиного дома, Ксения встретила Никиту Игоревича. Точнее, это он подошёл и поздоровался.
  - Здравствуйте, - улыбнулась девушка. - А как же сабантуй на работе?
  - Да ну его в болото, - отмахнулся Настин предок. Его голос стал мурлыкающе мягким. - Я лучше проведу романтический вечер в компании юной и очень яркой особы. Я думаю, Настя не откажет составить нам компанию. Хотя бы сначала. Итак, что будем пить?.. Да ладно, тебе, расслабься. Мне что, и подурачиться уже нельзя?
  Они взяли вина, немного фруктов, сыра и вышли на улицу.
  - Ксюш, ты чего такая мрачная? - спросил Никита Игоревич уже на улице.
  Он закурил и внимательно проводил взглядом полёт первого облака табачного дыма.
  - Да просто Настю жалко... не знаю, как правильно сказать, - вздохнула она. - Маленькая она ещё и глупая, хоть и с виду взрослая.
  - А ты, выходит, уже старая и мудрая, - парировал Настин отец.
  - Да нет же. Я же и говорю, что не знаю, как правильно сказать.
  - Так говори неправильно, как умеешь, - он перехватил сумку поудобнее и сделал первый шаг под снегопад. - Мы же не на парах в институте.
  - Ну, в общем, только не обижайтесь и не смейтесь... Когда я ходила в детский садик, у нас был такой себе дворник. Его звали Серёжа, и он был Дауном, или может дебилом. Я не знаю, как это точно называется в медицине. И вот он был такой глупый, добрый, безобидный. Даже мы, дети, могли его обидеть, но не обижали - нам было жалко его. Ведь мы-то нормальные и вырастем нормальными, умными, а он даже школу не сможет окончить. 'Серёж, ты хорошо заметаешь?' - кричала ему иногда наша воспитательница. 'Метаю-метаю' - говорил этот Сережа и улыбался...
  Ксения говорила, и на душе ставало всё горче. Только посреди своего рассказа она поняла, что говорит это всё не для Настиного отца, а для себя. Но остановиться уже не могла.
  - Дурачок... А потом я как-то на Киевском вокзале встретила нашу детсадовскую музработницу. Я тогда уже на первом курсе училась. Так вот она мне и рассказала, что тот садик выкупили и сейчас перестраивают под жилой дом. А Сережу за полгода до того, как садик продали, выгнали с работы. Просто дети из старших детсадовских групп научили его материться во всю и курить... Вот и с Настей так же... Она-то человек добрый, хороший, но вот... я даже не знаю: то ли мир от нормальных людей изолировать надо, то ли их от мира. Мне просто больно смотреть, как чья-то жизнь ломается, а я стою и ничем не могу помочь... Вот и с Настей я просто не знаю что делать. Короче... такая вот фигня...
  Что-то в груди клокотало, рвалось наружу, и она уже не совсем понимала: зачем рассказывает всё это человеку, которого всего-то второй раз в жизни в глаза видит? Зачем идёт к Насте, если помочь всё равно ничем не сможет? Её давно не накрывало подобным шквалом эмоций, и теперь, выговорившись, она почувствовала себя не менее глупой и жалкой, чем дворник Серёжа.
  Никита Игоревич остановился, в пару глубоких затяжек докурил сигарету и подкурил от неё новую.
  - Я тебя прекрасно понимаю, - сказал он, немного помолчав. - И сам не знаю что делать. К тому же, история за историю...
  Они подошли к проезжей части, подождали, пока стало возможным перейти, и Никита Игоревич начал рассказ.
  - Это было довольно давно. Однажды летом мы с друзьями отдыхали на втором пляже, ничего особенного. А рядом с нами какая-то блатная шантрапа отдыхала. Карты, радио, понты. И тут к их тусовке подходит парень лет двадцати с копейками отроду с виду и обращается по имени к ихнему бугру. Не помню как звать...неважно. Встаёт такое тело, всё в наколках, явно зоновских, и давай по матушке спрашивать, кто такой и что надо. Ну, этот, который подошёл, спрашивает: 'А ты меня не помнишь?'. Тот: 'нет'. Друзья этого блатного начали рогом переть, толкаться, получили каждый по башке по разу и попадали. 'Вот ты меня не помнишь, а я всё прекрасно помню' - говорит этот хлопец и начинает бить того в наколках. Причём бьёт так меланхолично и прицельно. Ему явно к тому времени уже надоело людей бить. Страшно он его лупил. Через пять минут из того блатного уже отбивная была. Не морда, а котлета. А этот его поднимает за шкирку, бьёт, поднимает, опять бьёт. Народ вокруг засуетился, бабы крик подняли, за что, мол, ты его так? Все стоят, как бараны, а подойти боятся. Ну, этот хлопец и рассказал, что так и так, жили в одном дворе два мальчика. Один на скрипке играть учился, а другой был шебутной и хулиганистый, всё время первому досаждал: то ноты отнимет, порвёт, то смычёк сломает, то пальцы поотбивает. Две скрипки говорит, поломал. Так вот этот, который подошёл, бьёт и едва не плачет: 'Сука! Я всю жизнь мечтал на скрипке играть, а из-за таких гондонов, как ты, стал мастером спорта по боксу.'
  - А что случилось дальше? - спросила Настя, когда поняла, что рассказ окончен.
  - Не знаю, - пожал плечами Никита Игоревич. - Мне кажется, он убил тогда того блатного и, наверное, сразу подался в армию, чтоб в тюрьму не загреметь. Во время моей молодости многие так делали, чтобы от следствия убежать. Но эт если кража, или ещё какая мелкая фигня. А тут не знаю. Его должны были посадить после армии или в этой самой краснознамённой армии дальше служить оставить. Я-то помню, как он бил. Такие родине всегда нужны.
  Дальше, до самой квартиры они шли молча.
  
  3.
  
  За порогом квартиры их встретили Жофрей и Настя.
  - Раздевайтесь, - сказала Настя с кухни. - Суп через две минуты будет готов.
  - Настюш, ты у меня умница.
  Никита Игоревич помог Ксении снять куртку и пошёл в свою комнату переодеваться в домашнюю одежду.
  - Ну ты как? - спросила Ксюха, пройдя на кухню.
  - Да нормально в принципе, только что-то устала.
  Настя села на стул возле стены и уставилась на огонь. На её губах появилась грустная, чуть мечтательная улыбка.
  'Ну вот и хорошо' - отметила подруга, присев напротив.
  На плите забулькал суп, и пена повалила через край.
  Чертыхнувшись, Ксения сорвалась с места, выключила огонь и замерла в испуге - подруга сидела точно так же, как и минуту назад.
  - Настя, ты чего? - с тревогой спросила девушка, но та никак не отреагировала и только молча смотрела куда-то сквозь Ксению. - Настюха... Никита Игоревич!!!
  Отец ворвался в кухню почти мгновенно.
  - Что стряслось?
  - Никита Игоревич, что с ней?
  Тем временем с Настей происходило нечто странное - она подняла руки так, словно хотела прижать к груди нечто вроде букета длинных цветов, только правая кисть чуть повёрнута наружу.
  - Настя... - осторожно прошептал отец. - Что с тобой?
  И в этот миг подбородок девушки отбросило назад и вверх, словно кто-то врезал снизу невидимой дубиной. Голова откинувшись, гулко ударилась о плитку на стене, тело изогнулось дугой и безвольным мешком упало на пол.
  Никита Игоревич бросился к дочери и стал хлопать по щекам, приговаривая: 'Настя, Настя, ты меня слышишь?' Он несильно трепал её за плечи, проверял реакцию зрачков на свет и повторял одну и ту же фразу, как заклинание. А Ксения, словно завороженная стояла в стороне, не в силах произнести не слова.
  - Скорую вызови! - гаркнул отец подруги.
  - Я... я адреса не знаю...
  - Тогда побудь рядом с ней, пока я вызову!
  Не дожидаясь ответа, Никита Игоревич вылетел в коридор.
  Ксения осторожно присела возле подруги и провела ладонью по её лицу. Всё вокруг стихло, стало незначительным и холодным. В голове никак не укладывалось, что с её подругой может произойти нечто ужасное безо всяких предупреждений и предпосылок прямо у неё на глазах. Резко и просто.
  Она вышла из оцепенения только тогда, когда на кухню вернулся отец, взял дочь за руки и унёс. Словно сомнамбула, Ксения последовала за ними.
  Никита Игоревич положил Ксению на незапраленную с утра постель и присел рядом.
  - Что с ней? - не слыша себя, спросила подруга.
  - Не знаю, - прочитала она по губам, а дальше было что-то неразборчивое.
  - А?..
  - Врачи приедут минут через десять - видно будет, - словно сквозь вату донёсся голос отца.
  Эти десять минут никто не засекал, но в одной маленькой комнатке они текли очень долго для всех троих, замерших в неподвижности. Единственным, кто нарушал тишину был Жофрей. Он скулил, понимая, что случилась беда, но, как и остальные, был бессилен.
  Когда в дверь позвонили врачи, Никита Сергеевич впустил их в дом, быстро описал ситуацию и закрыл пса на кухне. Люди в белых халатах попросили всех выйти, он отвёл Ксению в зал, усадил на диван, сам сел рядом, и снова потекли мучительно долгие минуты.
  В конце-концов к ним вышел один из медиков.
  - Вы кем приходитесь пострадавшей?
  - Отец.
  - А вы?
  - Подруга.
  - Ясно... - протянул врач. - Скажите, у неё были намедни черепно-мозговые травмы?
  - Насколько я знаю, нет, - ответил Никита Игоревич. - Только вот сегодня затылком в стену ударилась, как я рассказывал.
  - Наркотики принимала, алкоголь?
  - Если бы принимала, я была бы в курсе, - подала голос Ксения. - Она сегодня с парнем рассталась. Мы выпить собирались, но не успели. Она только сказала, что устала очень, а потом села на стул и застыла... ну а дальше...
  Она хотела сказать что-то ещё, но слова застряли комом в горле.
  - Понятно, - подытожил врач и теперь уже обращался к отцу. - Значит так, у вашей дочери по всем признакам произошло кровоизлияние в мозг. Инсульт. Но, слава Богу, гипертонический кризис прошёл, теперь ей нужен исключительный покой. Никаких передвижений. И, я надеюсь, всё обойдётся. Хотя инсульт в таком возрасте - дело нешуточное. Весьма нешуточное... А где её мать, кстати?
  - Мы в разводе, - сухо ответил Никита Игоревич.
  - Понятно. Сейчас для Вашей дочери самое главное - покой. Пускай лежит и не шевелится. Это жизненно важно. Завтра вызовите участкового врача и всё расскажете. Возможны, конечно, осложнения. Инсульт - дело серьёзное, но она жива, и это главное. Всё, что от нас зависело, мы сделали, дальше дело только в Вашей заботе. Следите лучше за дочерью.
  Когда врачи ушли, Ксения прошла в комнату подруги и присела рядом с кроватью.
  - С ней всё будет хорошо? - спросила она у отца Насти.
  - Да, всё будет хорошо, - ответил Никита Игоревич. - Она просто очень устала сегодня. Да и тебе не помешает отдохнуть. Пойдём, я такси тебе уже вызвал.
  - ???
  - Не переживай, с ней всё будет отлично.
  Девушка кивнула и пошла собираться.
  
  Машина подъехала минут через пять.
  Отец подруги пообещал перезвонить, как только будут какие-нибудь изменения в состоянии Насти, попрощался и пошёл домой. А Ксения, усевшись в такси, закрыла глаза и ощутила некоторое облегчение от того, что этот безумный день наконец-то оканчивается.
  Всё! Теперь домой и спать. К чертям собачьим недоделанные курсовые и неподготовленные домашки. К чёрту! Выгулять Алиску и спать.
  За окном проносился заснеженный город, кто-то куда-то спешил и не очень, а на сегодня не хотелось больше никого и ничего. И посреди метели, овладевшей городом, нахлынуло одиночество. 'Ведь, если со мной случится дома нечто подобное, рядом не будет абсолютно никого. Ни Кирилла, ни Ольки, ни, тем более Тима. А больше мне ведь никто по-настоящему и не нужен'.
  С такими и схожими мыслями она доехала домой, расплатилась с таксистом и поднялась на пятый этаж. Подъезд, как всегда, был наполнен звуками семейных раздоров, сериалов и детскими криками. Как минимум за одной дверью на этаже было очень шумно. Звуки наслаивались и множились эхом. Соседи по подъезду недавно пришли домой с работы и теперь требуют хлеба, зрелищ, внимания.
  К чёрту всех...
  
  Алиса встретила её очень радостно и тихо, словно боялась издать лишний звук, но не могла сдержать радости. Собака пару раз гавкнула и радостно заёрзала у ног девушки.
  На вешалке висела чья-то куртка, в углу стояли две какие-то хреновины в кожаных чехлах, а из комнаты доносилась музыка.
  'Блин! Кирюху что ли Олька из дому выгнала? Или нажрался и решил у меня отоспаться. И без него проблем хватает! Ох он у меня получит!!!'
  Она начала разуваться и в тусклом свете прихожей увидела фигуру Кирилла в кресле на кухне.
  'Ах ты подлец! Ну я тебе сейчас устрою! ... Погоди, вот только разуюсь!!!'
  Девушка аккуратно поставила под вешалкой обувь, повесила куртку, включила свет... и всё вокруг моментально исчезло из поля внимания - на кухне в кресле спал Тим. Сердце подпрыгнуло к горлу и рухнуло куда-то вниз, на глаза навернулись слёзы. Ей не верилось, что всё это может быть на самом деле, что Тим может вот так вот просто спать в своём любимом кресле, дожидаясь её.
  Ну а почему бы и нет? Настя ведь рассказывала, как в детстве выдумала себе целый мир, в котором ни души, одни руины и всё время зима. Выдумала и искренне верила в заснеженный мир, в котором у неё другом был волк из серого тумана. Так если в воображении маленькой девочки смог уместиться целый мир, почему в её уставшей голове не мог сформироваться образ Тимофея? Пускай галлюцинация, пускай дело пахнет шизофренией... пускай. Это не имело совершенно никакого значения, ведь главное, что ОН вернулся. Взаправду или нет, было неважно, ведь здесь и сейчас её Тимофей был не менее реальным, чем она сама, кухня, Алиса, весь город. Ведь он вернулся!
  Ксения не удержалась, расплакалась и скользнула на пол по дверному косяку.
  Она смотрела и не верила своим глазам. Пускай даже галлюцинация, мираж, пускай...
  Но ведь всё-таки...
  Тим тоже устал и даже не заметил, как на кухне включился свет, не слышал лая Алисы и слёз Ксении, не слышал, как над этим пел Васильев:
   Никто не сделает шаг, не вспомнит, не заплачет.
   Она сидит у окна и просит об удаче.
   Она как солнца свет, ей девятнадцать лет, кругом глухие стены.
   А в ней сошлись змея и волк. И между ними то любовь, а то измена...
  
  
  Февраль 2007 - Май 2008
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"