Более тридцати лет Прасковья Мошенцева работала в хирургическом отделении знаменитой "кремлевки", но говорит об этом крайне скупо.
- Как вы там оказались, Прасковья Николаевна?
В 1949 году закончилась командировка в Югославию, и в МИДе предложили пойти в Кремлевскую больницу. У меня были очень хорошие характеристики: во время войны работала в госпитале в Москве и на фронте; 1945 год встретила подполковником медицинской службы; работала у профессора Бакулева.
Отбор был строгим. Обязательное условие - принадлежность супруга к органам госбезопасности. Муж был офицером разведки, которая являлась частью НКВД. У всех женщин в "кремлевке" мужья были сотрудниками НКВД. Но профессиональные качества, безусловно, учитывались.
Даже если твой муж очень большой начальник, но ты слабый специалист, тебя в больницу не возьмут.
- Однако вы рассказывали, что ваш отец был у Антонова, который воевал на Тамбовщине с коммунистами...
Вот представляете?! Я родилась в 1913 году, но почти сразу после родов мама завернула меня в пеленки и ушла к дедушке. Так что более сорока лет я отца не видела. Однако была в курсе, что знаменитый Колька-гармонист в банде Антонова - мой отец. Я это и не скрывала. Ваше дело верить или нет, но меня никто и никогда в жизни подобным родством не попрекал.
Тогда были две Кремлевские больницы. Я попала во вторую, в Сокольниках, куда посылали на лечение партийных и советских работников среднего звена. Всех врачей сначала "пропускали" через эту больницу, чтобы проверить знания и вообще.
Проработала там больше года, и мне предложили перейти на Грановского. Я наотрез отказалась. Но они схитрили. Когда я поехала в отпуск, то без меня и оформили перевод. А по возвращении меня просто поставили перед фактом. Хотя еще в отпуске могла догадаться об этом.
В санатории заметила "интерес" к себе. Был там мужчина, который словно привязанный ходил за мной повсюду. Это была проверка перед переводом на Грановского. Они, видимо, решили проверить: гуляю я, или нет. Выясняли, так сказать, моральный облик.
- И как вам понравилось в 1-й "кремлевке"?
Кошмар! Во 2-й все откровенные, ласковые, улыбчивые. А здесь - замкнутые, разговаривают друг с другом мало.
- На входе в больницу обыскивали?
Нет.
- А можно было уйти с работы, если что-то неотложное?
Из здания выходить категорически запрещалось. Во внутреннем дворике были прекрасная столовая и буфет, но нас и туда не пускали, и мы постоянно приходили со своими термосами и бутербродами. При Брежневе, правда, начались послабления. Во внутренний двор уже можно было выйти, но, правда, предупредив руководство.
- Много охраны было?
Нет, не то, что сейчас. Я в этом году лежала в ЦКБ в то время, когда там был Ельцин. Могу сравнивать. При Ельцине очень внушительная охрана.
- Но ведь у вас же и Сталин лечился?
Нет. Его только дома лечили. Я была у Сталина. Но об этом узнала только несколько лет спустя.
- Как так?
Спецполиклиника, которая в нашем же здании была, могла вызвать любого хирурга, если необходимо. Были специальные машины, в которых уже стояли чемоданы с нужными инструментами и перевязочными материалами. Тебя вызывают и увозят, а куда и зачем - никто не знает. Так было при Сталине и некоторое время после его смерти.
Однажды ночью, во время дежурства, меня и вызывают. Сопровождающего ни о чем не спрашиваю. Закон такой был: не задавать никаких вопросов. Приехали. В ворота машину пропустили моментально, я не видела много охраны. Подошел мужчина и сказал: "Доктор Мошенцева, Вы сейчас посмотрите ногу человека, которого показывать мы Вам не будем. Ваше дело только хирургическое. Никаких вопросов!" Я захожу. Полумрак. Занавески тяжелые, и из-за них только одна нога торчит.
Я разбинтовала и увидела на большом пальце нарыв, воспалительный процесс. Необходимо было снять частично ноготь, а это довольно сложно. Я обезболила палец тончайшими иглами и срезала часть ногтя. Никто никаких звуков не издавал. Я наложила повязку с мазью Вишневского, забинтовала как следует, и сказала, что необходимо полежать, не ходить. Кому говорила - по-прежнему не знала.
- Кроме вас, был кто-нибудь в комнате?
Кто-то стоял. Но в тени. Я сказала, что нужно ногу держать на возвышении. Перевязка - через день. И вдруг вырвалось: "Больно?!" Не надо было вопросов задавать, но получилось у меня так. Меня увезли. Больше там не была. Ездили другие врачи, но под большим секретом. И я по-прежнему не знала, у кого была.
Прошло, наверное, года полтора. Мы дежурили вместе с заведующим отделением, и я не удержалась - спросила об этой поездке. Не знаю - почему, но он ответил откровенно: "Это был Сталин. К нему собирался я, но у меня случился приступ. Поэтому вызвали вас".
- А других первых лиц страны видели?
Конечно.
- И как они вам? С Хрущевым сталкивались?
Очень даже сталкивалась. На мой взгляд, как человек он был хороший, но должности своей не соответствовал. Ему не хватало культуры. Не свое место занимал. Общаться же с ним было просто. Как будто мы с ним всю жизнь прожили... в одном колхозе или даже чуть ли не родственниками.
- А Леонид Ильич?
Первый раз он у нас был в шестидесятых годах. Интересный такой мужчина. С размахом и очень приветливый: со всем персоналом поздоровался, с больными. Ну, свой в доску. Появился он вновь в конце семидесятых, когда уже был в очень тяжелом состоянии - психическом, физическом. Вот тогда было множество встреч.
- А его более чем хорошую знакомую - врача из вашей больницы - знали?
Да не врач это была, а медсестра. И не из больницы, а из столовой, которая находилась у нас на территории.
- Хорошо. А это правда, что Брежнева "закормили" лекарствами в последние годы жизни?
Да, правда. Не знаю, было ли в курсе начальство, но та медсестра, которая должна была за ним ухаживать, приносила ему всякие успокаивающие средства. И Брежнев уже зависел от них. Но она почему-то не пострадала из-за этого. А то, что подобные таблетки действовали на него отрицательно, - это совершенно ясно.
- Вы хотите сказать, что если бы Леонид Ильич их не употреблял, то прожил дольше и был бы в гораздо лучшем физическом состоянии?
Безусловно!
- Кто из ваших пациентов больше всего запомнился и чем?
Знаете, я всех их помню. И все они, конечно, были интересными людьми.
- Но все-таки.
Очень нравился адмирал Кузнецов. Он был необычайно скромным человеком. Нравился маршал Василевский. Культурный человек. И я всегда думала, как он мог сочетать интеллигентность с профессией, где надо приказывать стрелять, убивать.
Особый человек - Георгий Константинович Жуков. Пожалуй, он был самым мужественным из моих пациентов. Так получилось, что и его жена у меня лечилась. У нее был рак. Буквально за два часа до смерти она позвонила мужу: "Георгий, мне лучше стало. Не беспокойся за меня". Положила трубку и вскоре умерла. Помню, как ее, уже убранную, положили в зале и сказали, что едет Жуков. Ему этого делать было никак нельзя. Он только-только выписался из больницы. Но Жуков настоял и приехал. Он появился с лечащим врачом, который нес цветы. Георгий Константинович положил их к ее ногам, встал на колени, нагнулся и сказал: "Я прошу всех выйти" Все вышли, но я и реаниматор немного дверь приоткрыли и присматривали, чтобы с ним ничего не случилось. Он долго так стоял на коленях. Чувствовалось, что любовь между ними была очень большая. Казалось бы, вот жестокий он, да? А он не жестокий.
Шостакович у меня шесть с половиной месяцев лежал. Необыкновенный человек. Пожалуй, из всех моих пациентов он был наиболее замкнутым. Я как-то сказала: "Дмитрий Дмитриевич, вы какой-то невеселый. Может, что-то случилось?" А он и отвечает: "Нет, я не горюю. Я разговариваю с музыкой".
Королев для меня - это загадка. Чтобы человек так любил свою работу и жил только ею?! Он буквально каждую секунду считал, чтобы побыстрее из больницы. У него только было: Байконур. Я не выдержала и говорю: "Вы о себе подумайте, о здоровье". И слышу: "Мое здоровье зависит только от успеха космонавтики". Однажды его пришли проведать Гагарин, Титов, Терешкова. Через некоторое время иду по коридору и слышу, что в комнате хохот, веселье. А рядом больной лежал, которого только что прооперировали.
Я захожу в палату, и только тут они вспомнили, где находятся. Королев на кровати сидел, поджав ноги под себя. Рядом космонавты, а Гагарин стоял, и видно было, что это он рассказывал что-то смешное. Когда вошла, они замолчали. Но надо было видеть, как Королев смотрел на Гагарина - будто это его родной сын.
- Больные позволяли себе выпить, погулять?
Никогда.
- Что, тому же Брежневу не могли принести бутылку вина?
Это все было. Другое дело, что персонал за всем этим следил. Боже упаси, чтобы кто-то выпил!
- Пациенты дарили подарки?
Мы давали расписку, что не имеем права брать никаких подарков. Разрешались только цветы, духи, конфеты. Это соблюдалось строго, даже во времена Брежнева.
- Больных переодевали в обычные халаты, как и в других больницах?
Конечно. Не было никаких исключений.
- А готовили где?
У нас в столовой, а затем развозили по палатам.
- И для членов Политбюро?
Тоже из столовой. Их бытовые условия, кстати, практически ничем не отличались от остальных. Никакого шика и блеска. Комната где-то метров десять, стол маленький, тумбочка, кровать. А туалет в коридоре. Только в семидесятых годах перестроили. Тогда уменьшили палаты и за счет этого сделали ванные и туалеты в каждой. Вот вам и Кремлевская больница. А Политбюро размещалось у нас в специальном отделе, который назывался "отсек". Люстры там были дорогие, посуда хорошая, ковры. Но больше никакой роскоши.
Здание ветхое было. Мы на пятом этаже измучились. Только снег начинает по весне таять, мы тазы везде расставляем, чтобы воду собирать. Трудно поверить, но так было. И все равно нам не разрешали строить новую больницу.
- Почему?
Слышала, Сталин не разрешал, потому что было рядом. Из ворот Кремля до нас доехать - две минуты! А почему потом не было изменений - не знаю.
- Но вы, наверное, хорошие деньги получали?
Нам платили всего на пятнадцать процентов больше, чем городским врачам, а работали мы с восьми утра до девяти-десяти вечера. Шесть дней в неделю плюс дежурства, за которые платили копейки.
- А были случаи, чтобы врачей с работы выгоняли?
Знаю только один, когда у нас уволили невропатолога. Прекрасная молодая женщина была. Не буду говорить, кто у власти тогда стоял, но у него жена была зависима от наркотиков.
- ...Юрий Владимирович Андропов...
...Но это не я назвала фамилию, а вы... Жена того человека поступила к нам и стала требовать уколов.
А врач ей сказала: "Не хочу, чтобы вы умирали раньше времени. Делать не буду!"
Та такой скандал учинила.
Пришли даже из управления и приказали: "Делайте укол!"
Врач говорит: "Я медик и не хочу причинять вред".
Через два дня ее уволили. Но это не муж сделал. Это все наши перестраховщики из 4-го управления.
- А почему та женщина пристрастилась к наркотикам?
У нее это произошло то ли во время войны, то ли сразу после. Но виноваты врачи.
- Что произошло с самим Андроповым?
У Андропова были больны почки. Однако я считаю, что обострение началось после отдыха, когда он, несмотря на запреты врачей, искупался в прохладной воде.
- У Юрия Владимировича было два сына. Говорят, один из них пил запоем...
Я не стану говорить на эту тему...
- У вас лечили детей высоких начальников от запоев?
Да, лечили. Но кого - это врачебная тайна. Лечение от пьянства детей начальников началось только со второй половины семидесятых годов. А от наркотиков их лечили в ЦКБ.
- А были ли забавные истории в вашей медицинской практике?
Их было много. Однажды произошел случай, когда думала, что вылечу с работы.
В шестидесятых годах была в Москве буря, которая прошла и по кремлевскому садику, где поломала много деревьев. Одно из них упало на женщину лет сорока пяти. Повреждение черепа. Она потеряла сознание, и люди принесли ее в ближайшую больницу - нашу.
В тот день дежурила именно я. Осмотрев женщину, поняла: нетранспортабельна. Я сказала охране, что кладу ее в отделение. Сделали операцию. Кто она и откуда, мы не знали: у женщины не было документов. Утром ее кто-то разыскал, и выяснилось, что женщина - монашка.
Я обо всем докладываю на утренней ежедневной конференции. Главврач в ужасе: "Ты понимаешь, что тебе придется отвечать? Мало того, что положила постороннего человека, так еще и монашку!" Я сказала, что, безусловно, уйду, но ведь я только выполнила клятву Гиппократа, а если бы женщину повезли в другую больницу, то по дороге она бы умерла.
Короче говоря, все обошлось, и монашка пролежала у нас полтора месяца.
- И как она с партийцами общалась?
Когда монашка стала выздоравливать, и мы ей сказали, где она находится, женщина пришла в ужас и запричитала: "Какой кошмар! Какой кошмар! Ведь Бог не простит, что я попала к коммунистам!" Я стала уговаривать, чтобы она еще полежала, окончательно выздоровела. С трудом убедила.
А когда монашка выписывалась, я предложила оформить больничный. Но женщина руками замахала: "Господи, избавь от этой дьявольской бумажки!" Так и ушла без листа.