(Российским пограничникам в Таджикистане остается надеяться только на Бога)
Авиация - спасение погранвойск в нынешнее время, когда многие районы, где находятся российские части, отрезаны от России: перекрыты шоссе и магистрали, заблокированы железные дороги. Мест таких много: Армения, Грузия, Таджикистан, Абхазия.
Отдельный авиационный отряд специального назначения авиации погранвойск, дислоцирующийся на одном из аэродромов Москвы, - часть исключительно элитная. В нее отбираются профессионалы высочайшего класса.
- В Таджикистан гражданские пилоты давно не летают. Говорят, чтобы валютой платили, - рассказывает командир отряда АН-72-х майор Владимир Таланов. - А мы по всему СНГ летаем. Получаем 45 тысяч рублей в месяц, и ни центом больше. Каждый третий пилот без квартиры. Около двадцати дней в месяц вне дома. Сейчас идем на Душанбе, потом на Махачкалу, затем на Тбилиси. Летаем, летаем...
Они действительно летают: при мизерных окладах, подвергаясь постоянному риску, когда садятся в Душанбе или же в Сухуми; при совершенно скотских бытовых условиях там, куда прилетают.
А ведь они люди. У того же командира Таланова трое детей. У бортмеханика Эдика Купрюхина пятилетний сын, которого он воспитывает сам с семимесячного возраста, ровно с того времени, когда его жена, вильнув хвостом, ушла к другому. И теперь пареньком, если Эдик в полетах, занимается бабушка. У борттехника Сергея семья в Тбилиси, которую уже предупредили местные радетели за национальную чистоту родного края, что ее через несколько дней вышвырнут из квартиры на улицу: "Убирайтесь домой, русские". Только в чем виноваты женщины и дети?! В том, что кому-то понравилась их квартира?
Эх, пилоты, пилоты, нелегка ваша доля! Впрочем, долетели, приземлились. Душанбе.
* *
*
Маленький самолетик погранвойск России медленно скользит между остроконечными белыми пиками гор, разрезанных серыми трещинами ущелий и впадин. Тонкие белые нимбы окручивают вершины. Порой они так близко, что кажется, вот-вот - и крыло заденет одну их них. Я замираю и даю себе слово никогда больше не напрашиваться в кабину к пилотам. Сидел бы сейчас в темном грузовом отсеке, набитом людьми и коробками так, что и ногу разогнуть нельзя. Так нет, потянуло дурака на экзотику - в кабину летчиков. Тяжелый гранитный отвес рядом. Черт! Нет, проносит. Самолетик огибает вершину.
- Командир, - говорит второй пилот, - теперь до той горки, затем налево и все время прямо.
Наконец посадка. Командир крепко сжимает штурвал. Его напряжение передается мне. Самолет бросает на полосу. Шесть рук моментально начинают переключать тумблеры. Самолет неудержимо тянет влево. Движение его выравнивается, и он останавливается.
Побагровевший второй пилот отчаянно матерится, кляня какую-то наземную техническую службу, которая все дело завалила и "из-за козлов легко можно в ящик сыграть". Командир согласно кивает головой.
*
* *
Самолет оцеплен солдатами с автоматами и в пятнистых куртках. Перед ними толпятся местные женщины, мужчины, дети.
- Беженцы, - объясняют мне. - Улететь хотят. Дороги перекрыты. Вот и рвутся в самолеты. Сначала детей между солдатами проталкивают, затем сами прорываются.
*
* *
Вместе с начальником заставы поднимаемся на вышку - неизменный атрибут всех застав, охватывающих некогда единый Советский. Сейчас кое-где они снесены, а где-то хозяйничают местные, национальные пограничники, охраняя уже свои, суверенные республики. Таджикско-афганскую границу чаша сия миновала. На ней по-прежнему российские пограничники, которые называются теперь: "Группа российских пограничных войск в Таджикистане".
Вышка, где мы стоим, принадлежит заставе, относящейся к Хорогскому пограничному отряду. Штаб отряда находится в Хороге - центре Горно-Бадахшанской автономной области - самой высокой в Таджикистане, располагающейся в горах Памира.
Прямо перед нами, метрах в пятидесяти-ста, Афганистан. Высокие отвесные горы, покрытые снегом, стеной поднимаются вверх. У их подножий - серые четырехугольные афганские дома. Два государства разделяет неширокая извилистая река Пяндж, которая сейчас не очень глубока и не слишком быстра. По обе стороны на ее берегах стоят и сидят мальчишки. Кто-то ловит рыбу, кто-то перекрикивается друг с другом, складывая ладони рупором у рта.
Солнце, белые, обкатанные водой камни, голубое небо - тихая восточная идиллия. Колючая проволока охватывает только территорию отряда. Дальше - налево и направо - нет ни "колючки", ни знаменитой КСП - контрольно-следовой полосы. Берега свободны от каких-либо искусственно созданных руками военных преград.
- Их и раньше не было, - говорит мой спутник. - Поставить их здесь невозможно: горы, лавины, сели. Бесполезное это дело.
Несмотря на столь квалифицированное объяснение, я удивлен. Всю жизнь был воспитан на том, что граница - непременные вышки через каждые тридцать метров; несколько рядов колючей проволоки; отважные пограничники, идущие бдительным нарядом; и, конечно, же, аккуратный пенек, в котором находится штепсель для телефонной связи.
Начальник заставы смеется: "Здесь всего этого нет".
- Когда пойдет наряд? - интересуюсь я.
- Какой?
- Как какой? Ну, пограничники, которые ходят вдоль реки. Участок у тебя огромнейший - целых сорок километров.
- У меня нет пограничников на участке.
- Как нет?! - я подозреваю розыгрыш.
Но офицер остается совершенно серьезным, повторяя: "На границе у меня никого нет".
* *
*
На всех заставах Хорогского пограничного отряда - некомплект солдат и офицеров. Старшие лейтенанты командуют заставами, находясь на майорских должностях. Вместо трех офицеров и прапорщика на некоторых заставах всего по одному офицеру.
Машин не хватает. Бронетранспортеры старые, так называемые "шестидесятки", позавчерашний день российской армии, если учесть, что есть и более поздние модификации - "семидесятки" и "восьмидесятки". Связь отвратительнейшая.
Офицер-связист объяснил, почему: "Берем две старые списанные радиостанции и из них делаем одну. Затем, когда "самоделки" тоже ломаются, снова складываем из них хоть что-то. И так до тех пор, пока можно хоть что-то слепить. Нового ничего не присылают. Перебиваемся. А в Термезе новенькие "восьмидесятки" на металлолом режут".
- В прошлом году наш отряд убитыми потерял пять человек, - сказал мне командир Хорогского погранотряда подполковник Сергей Нероев, - в этом году, слава Богу, еще никого.
В результате того, что все больше и больше оружия скапливается у пограничных жителей, которые все чаще пускают его в ход, стараясь монополизировать свое право на "международную" торговлю, пограничные заставы постепенно превращаются в небольшие крепости. Российские офицеры и солдаты в первую очередь пытаются защитить себя. Обыкновенные контрабандные сделки, поначалу замешанные лишь на личной выгоде, постепенно переросли в торговлю оружием и наркотиками с различными вооруженными политическими группировками в Таджикистане, которые повели чистейшей воды партизанскую войну против пограничников.
Таджикские боевики-исламисты уползают к своим единоверцам за границу зализывать раны и набираться сил для новых схваток с правительственными таджикскими войсками. Именно одна из таких группировок и захватила десятерых пограничников, которые были необходимы ей в политических целях. Лидер этих боевиков мулло Абдул Гафур еще раньше прославился тем, что захватил в качестве заложников в Душанбе русских школьников, требуя вывода 201-й дивизии российской армии из Таджикистана, а ее оружие передать фундаменталистским группировкам. Тогда все обошлось.
И вот теперь новая акция. Выбитый из Душанбе правительственными войсками, мулло переносит центр тяжести соей борьбы в районы таджикско-афганской границы. Цели просты: расчистить дороги для переброски крупных партий вооружений из Афганистана в очаги исламского сопротивления в Таджикистане.
* *
*
Полковник Михаил Савенков не только похож внешне на Павла Верещагина - одного из героев фильма "Белое солнце пустыни", но и биографии у них схожи. Только Верещагин отдал всю свою жизнь Туркестану, а Савенков - Таджикистану, изучив за 20 лет его обычаи, историю, язык.
В годы советско-афганской войны Михаил Иванович в составе десантно-штурмовых групп погранвойск воевал на той стороне, обеспечивая внешнюю безопасность советской границы.
Когда в апреле велись переговоры с афганскими властями о выдаче десяти пограничников, захваченных таджикскими боевиками и уведенных в Афганистан, полковник Савенков принимал в них участие. Именно так он и встретился со своим давним "знакомцем" - моджахедом Абдул Кадыром, за которым долгие годы охотился в Афганистане. Диалог вышел следующим:
- Здравствуй, Михаил. Что-то ты похудел.
- Здравствуй, Абдул Кадыр. А ты, я гляжу, поправился.
- А что мне? Это раньше ты за мной гонялся, и я бегал по горам. Теперь я командир пограничной бригады.
- Что ж твои люди помогают наших пограничников укрывать?
-Это не мои люди, - обижается Абдул Кадыр, - Это бандиты.
- А сам-то ты кто?
- Я теперь генерал. А помнишь, дорогой Михаил, операцию в 85-м году, когда вы меня искали и ущелье прочесывали? Так я тогда в леске спрятался. Вы внизу шли. Я тебя хорошо видел.
- Эх, Абдул Кадыр, - расстраивается Савенков, - было у меня чувство, что ты там. Было!
Довольный Абдул Кадыр сам разливает чай по пиалам - знак высшего уважения к гостю на Востоке: "Ладно, Михаил, что было, то было. Забудем. Тогда одно время, сейчас - другое".
Пересказывая мне этот диалог, полковник Савенков покачивает внезапно головой и говорит: "Было у меня чувство, что он там. Было. Прошляпили!"
* *
*
- Обидно, - сказал капитан Азаматов, и поднял стакан. - Очень обидно. Собаке памятник есть, даже мухе-дрозофиле устроили. А жене пограничника памятника нет. Будь моя воля, я бы из золота его поставил. Сколько они всего переносят?
У нас сейчас война. Многих женщин с детьми мужья "на большую землю" отправили. Некоторые отвезли детей и вернулись. "Если вместе, так до конца",- сказали они. Наташа увезла сыновей к бабушке и приехала обратно.
- Покажи фотографию детей, - попросил я.
- Нету. Специально все отвезли, чтобы не расстраиваться. Наташа и так часто плачет, - сказал Леша Азаматов, заметно расстроившись.
- Ну почему нет памятника жене пограничника?
* *
*
Почти во всех офицерских комнатах, где царит дух бивуачной жизни и временности, на самых видных местах вырезанные из цветных журналов изображения святых. Иконки получаются самодельные, а от этого более трогательные.
- Верю ли я? - переспрашивает офицер. - Пожалуй, да, верю. У нас практически каждый носит крестик. А на кого нам еще надеяться? Россия нас бросила!
* *
*
Имея возможность сравнивать афганскую войну и сегодняшние стычки на таджикско-афганской границе, которые очень напоминают боевые действия, могу с полной на то уверенностью сказать: ныне российским пограничникам приходится значительно тяжелее. Ощущение беспомощности и полного их забвения не оставляет ребят.
Если в Афган офицер отправлялся, четко зная, сколько ему там предстоит служить, то пограничники в другие районы России не переводятся. За исключением суверенных республик. Но на место выбывших никто не приезжает.
Если перед Афганом офицерской семье обязательно выделяли квартиру, то теперь семьи пограничников ютятся по родственникам, не имея возможности получать денежные переводы от мужей.
Во все времена Афган снабжался товарами, в том числе и импортными. На пограничных заставах нет сигарет, спичек и в достаточном количестве продуктов. Почта приходит с опозданием в 3- 4 месяца, а то и вообще не приходит. Форма старая, изношенная.
- Зачем мы здесь? - спрашивали пограничники. - И если для дела, то почему, нам ничего не присылают?
О наградах, коими в Афгане, худо-бедно награждали, пограничники и не заикаются. Зарплату бы повысили. А получают они сейчас от 30 до 45 тысяч рублей. Даже с ваучерами российских пограничников обошли.
* *
*
Под вечер меня встретил подполковник Сергей Нероев, который находился в Кулай-Хумбе, ведя переговоры по вызволению пограничников из плена.
- Не сможешь поехать на заставу вниз. Ситуация поменялась.
Нероев озабоченно посмотрел на афганскую и таджикскую горы, стискивающие с двух сторон территорию комендатуры и четвертой заставы, и пошел вдоль серого забора, крутя головой по сторонам.
Среди пограничников нервозное оживление: все вооружены: боевые машины пехоты и бронетранспортеры занимают позиции, наиболее удобные для стрельбы; в штабе чертятся схемы обороны комендатуры.
Когда подполковник Нероев отдает боевой приказ, мне становится все ясно. Абдул Гафур вновь подошел к заставе. Часть его боевиков заняла таджикскую гору, другая - расположилась по городу. Афганские моджахеды облюбовали гору у себя.
- Предполагается нападение, - говорит подполковник. - Им нужна дорога к перевалу.
Ночь падает в горах на землю моментально, как черная плотная штора. Напряжение возрастало. Я сижу в штабной комнате. Где-то рядом один за другим ударили четыре выстрела. Через некоторое время доклад: легко ранен солдат. Пуля ударила в каску. Пробила ее, изменила направление и попала в плечо.
Нероев нервничает и смотрит на часы.
- Если они поставят безоткатки на горы, то нам придется туго.
Вскоре командир уходит на посты.
Мы со старшим лейтенантом-связистом Андреем Марутиным лениво играем в нарды. Затем я засыпаю.
Сквозь сон слышу, как в четвертом часу, наконец, появляется связь с Душанбе. Там у телефона заместитель командующего погранвойсками России генерал-лейтенант Александр Беспалов. Он интересуется обстановкой, спрашивает, сколько на заставе женщин и детей. Узнает, что шесть и восемь.
По счастью, атаки на комендатуру не было. Обошлось одним легким ранением. Везение.
* *
*
- О нас не заплачут на родине, - сказал старший лейтенант Коля Сахнов. - Я с Украины. И вызов на меня из дома пришел. Но я отказался. Не могу, понимаешь, не могу предавать тех, с кем столько лет здесь провел. Когда женщин наших эвакуировали во время боев, Нина мне с другой заставы, куда их увезли, звонит. Говорит и плачет: "Бекас - 6. Бекас - 6, разрешите вернуться". Она же связистом у меня на заставе была. Затем не выдерживает и прибавляет: " Коля, ну разреши вернуться. У тебя солдат может ночью за телефоном уснуть, а я буду бессменно - сколько надо. Коля, пусть всего будет вместе и плохого и хорошего!!"
Николай Сахнов обреченно машет рукой: "Детей у нас нет. Родители мои в прошлом году померли. У Нины только мама с сестренкой". И повторяет: "О нас никто не будет плакать там".
* * *
Мы сидим с Андреем Гордиенко, Сашей Капаниным, Игорем Тимирбаевым. Я допытываюсь, почему они, имеющие возможность перевестись на Украину, в Киргизию, Башкирию остались служить в этом прямом и переносном смысле пекле. Разговор идет какими-то прыжками, рывками и изгибами.
Наконец говорит Саша Капанин. Чувствуется, он не любит высоких слов и очень боится, что его я обвиню в патетике. Но парни зажаты мной в угол, и надо говорить правду.
- Россия - великая страна. Мы верим ей, пусть она даже и бросила нас. Мы - офицеры, хотим служить России, - скороговоркой произносит Капанин.
Ребята согласно склоняют головы.
* *
*
- Будешь писать? - Спросил начальник 4-й заставы Сергей Катенин.
- Буду.
- Обязательно напиши мою фамилию. Мне славы не надо. Может, через газету мои родители узнают, что я жив-здоров. Почта ни хрена не работает. А родители волнуются. Сердцем чувствую.
Напишу, - пообещал я.
* *
*
Дорогие родители, близкие и знакомые рядовых Андрея Анашкина, Олима Тошева, Виктора Семакина, Володи Ильиных, прапорщика Андрея Маслова, лейтенанта Айдара Ганиева и Федора Ерышева, старших лейтенантов Андрея Гордиенко, Саши Капанина, Андрея Марутина, Сергея Катенина, Игоря Тимирбаева, Николая Сахнова, капитана Алеши Аламатова, майоров - Героя Советского Союза Николая Лукашова, Виктора Жушмы, Игоря Петрова, Валерия Лозовских, подполковника Сергея Сорокина, Сергея Нероева, Василия Мисюка, полковника Михаила Савенкова, знайте: все они живы-здоровы и передают вам огромный привет.
А от себя добавлю - возвращайтесь живыми, ребята. Ради Бога.
Москва - Душанбе - Хорог - Кулай-Хумб - Душанбе - Москва