А по ночам преподавателю кафедры арабского языка Военного Института майору Кузякину снились львы. Как ни странно, они тоже спали, положив тяжелые гривастые головы на здоровенные лапы.
Кузякин открывал глаза и тыкал пальцем в белое рыхлое, почти рассыпчатое, плечо жены. Та вздрагивала, и Кузякин восторженно сообщал:
- Опять снились, г-г-гады!
- Ой! - восторженно взвизгивала жена.
Чувство радости охватывало и ее. Вот только слов для выражения восторга у мадам Кузякиной явно не хватало. Бывшая пэтэушница, ловко охомутавшая тогда еще курсанта Кузякина, расслабленного на отдыхе, по-прежнему оперировала междометиями.
Потом супруги еще долго не могли уснуть, вспоминая прожитый день, и прикидывая, полностью ли они подняли столь необходимые в Москве связи, доставая необходимые вещи к предстоящему отъезду. В изрядном количестве уже были складированы рыбные консервы, сигареты "Прима", тушенка, сгущенка, спички, мыло, стиральный порошок, зубная паста, носовые платки, трусы и майки, шариковые ручки с тетрадями, кипятильники. Кроме перечисленного в специально отведенном для этого большом картонном ящике была собрана бытовая мелочь, столь необходимая каждому, отправляющемуся в долгую командировку за рубеж. Конечно, все это можно было купить и там. Но Кузякины растяпами никогда не были. Они твердо знали, что именно ТАМ необходимо экономить валюту на всем. А иначе - зачем отправляться ТУДА?
- Не графья, - всегда подводил один и тот же итог расчетливый глава семьи, отрываясь от специальной тетрадочки, куда заносились совершаемые покупки и цены на них, - перебьемся. Вон, в Ленинграде в блокаду люди на пайке сидели, по осьмушке хлеба в день рубали и ничего - до сих пор живы и здоровы. А для нас цель стратегическая (майор любил иногда говорить высоким стилем) - машина и кооператив.
- И шуба! Кроличья! - как всегда не во время вставляла жена, прекрасно понимая, что скажи она сейчас Кузякину про свою истинную цель загранкомандировки - норковую шубу - быть ей немедленно придушенной.
Майор морщился, но открыто в спор не вступал. Очень надеялся шустрый переводчик - доморощенный социалистический экономист, что тамошний климат надолго отобьет у мадам Кузякиной охоту к теплым вещам.
А ехали Кузякины в жаркую желтую Африку. И ни как нибудь, а на целых три года. Предвкушения у четы были самые сладостные. В волнующих мечтах виделись белые виллы, машины с дипломатическими номерами, лазурное море, изящные яхты, высокие шумящие пальмы и венцом всего этого - заветные знаки Внешпосылторга - чеки, на которые можно было не только отовариться в любой валютной "Березке" Москвы, но и машину купить, да и кооперативчик сладить.
Мимоходом майор вспоминал поверженных врагов, которые словно черные кошки с хвостами трубой постоянно шмыгали туда-сюда, пытаясь перебежать ему дорогу на северное побережье Средиземного моря. При таких воспоминаниях мадам Кузякина издавала радостные победные кличи. Семья по праву торжествовала выстраданную и вымученную победу. Путь к ней был долгим, как зимняя арктическая ночь, и тернистым, как дорога Христа на Голгофу.
Первым делом Кузякин оформлял документы. Везде майор появлялся на цыпочках, подобострастно улыбался и оставлял после себя кроме терпкого запаха пота еще и "сувенирчики". Подарки были разными и целиком зависели от общественной значимости того или иного начальника.
Время то было для майора суровым. Ему казалось порой, что это - те самые фронтовые будни, о которых он читал в книгах об армейских разведчиков. И фронт, как водится, был незримым, неосязаемым, скрытым. Однако накал борьбы от этого не только не ослабевал, а становился час от часу сильнее. Главной задачей Кузякина было вовремя просчитать коварные интриги конкурентов и тут же нанести ответный удар. В деле таком майор, безусловно, преуспел. Из всех передряг вышел офицер закаленным и с честью, но окончательно разуверившись не только во всем человечестве, но и в лучшей его части - советском обществе.
Последние препятствия оставались за спиной и по ночам стали иногда проскальзывать во снах Кузякина львы. Было это в его понимании добрым знаком.
- Интересно, а в Алжире есть львы? - подумал вслух майор.
Тамошней флорой и фауной заниматься шустрому офицеру было недосуг. Зато он твердо усвоил от знающих и опытных людей, что необходимо везти туда, что вывозить и как на всем этом постоянно экономить. В мозгу супругов Кузякиных отчетливо и навечно запечатлелись периоды распродаж, названия самых дешевых базаров и магазинов, а также пути подходов к ним. И катапультируй их сейчас прямо туда - не заблудились бы, обязательно нашли дорогу. И в пустыне бы не пропали Кузякины, поедая залетную саранчу и выжимая из песка воду.
Услышав о львах, мадам путешественница сделала вид, что чрезвычайно перепугалась.
- Ой! - громко вскрикнула она и подобралась поближе к мужу, закидывая на него неподъемную ногу.
В прежние времена тощий Кузякин непременно отполз бы в сторону, но предстоящая разлука с Родиной, а также различные собеседования и наставления в начальственных кабинетах, необычайно укрепила офицера в супружеской верности. Майор слабо шевельнул пальцами ног в ответ.
- Не бойся, - успокоил он жену. - Львы - котята по сравнению с этими паскудами!
Кузякин имел в виду, разумеется, дорогих сослуживцев. Окончательно уверившись в его отъезде, они приходили к Кузякиным чередой и внезапно, как для советского народа очередное повышение цен. От этих визитов были одни лишь расходы и неприятные чувства. Сослуживцы с женами пили, ели, строили улыбочки, наливали еще и вроде бы от всей души, искренне, радовались за отъезжающих. Но Кузякины осознавали все их двуличие. Кто, как не Карпуткины, Арбузиковы и Жульковы, им подлости разные - большие и маленькие - строил? Кто, как не они, им подножечки незаметные гаденькие на каждом шагу устраивал? Понимали супруги прекрасно - дай повод - скопом нападут, разорвут на части, пылью по ветру развеют, но в Африку не пустят.
"У-у-у, морды, - думал со скрытым злорадством Кузякин, глядя на жующие хари сослуживцев и их принаряженных спутниц-мымр.- Будь моя воля - чистого уксуса вам предложил!"
Но водка "Московская" и коньяк "Арарат" текли полноводными реками в необъятные желудки гостей. После ухода засидевшихся визитеров мадам Кузякина с громкими причитаниями подсчитывала убытки (в то время как ее муж методично заносил их в тетрадку), но полностью была согласна с супругом, что лучше лишний раз "проставиться", лишь бы не схлопотать от "дорогих гостей" вдогонку какую-либо пакость.
Впрочем, пакость за гостями и так не заржавела бы - выжри они хоть цистерны коньяка на дармовщинку и закуси его составом цитрусовых. Заковыка была лишь в том, что недруги уже все перепробовали, пытаясь отвадить Кузякина от командировки, да ничего у них не получилось, и в методах своих они основательно исчерпались.
И все-таки мучаться Кузякину оставалось недолго. Все документы были готовы, и майору оставалось лишь прибыть в специальный отдел партии, где должен был Кузякин оставить свой партбилет на время поездки. Процедура эта была накатана и никаких неожиданностей не предвещала.
Утром майор тщательно побрился и, трепеща, отправился "сдаваться". В кабинете Кузякин уселся на краешек стула и торжественно внимал объемному инструктажу, где часто присутствовали следующие обороты: "высоко нести", "строитель коммунизма", "знамя советской страны", "моральный кодекс", "честь и достоинство", "передовой образ жизни". На лице майора - выражение жадной заинтересованности и полного осознания сказанного. На лице инструктора - партийного чиновника, много лет, изо дня в день, долдонящего одно и то же - налет нравоучительности и легкого покровительства.
В момент эпохально значимый - сдачи партийного билета - Кузякин чуть было не выдавил из себя слезу, но вовремя спохватился, справедливо посчитав, что это будет уже перебором в обязательном для всех лицедействе.
Книжица в роскошной новенькой корочке, как и положено, багрового цвета с золотистым тиснением "КПСС" легла на краешек полированного стола.
"Эх, такую бы мебель, да в новый кооператив,- почему-то с завистью подумалось Кузякину".
- Обложку необходимо снять! - мягко, почти по-отечески, поправил Кузякина партийный чин.
Кузякин немедленно исполнил желаемое и передал обнаженный партбилет. Тот давно отработанными движениями и цепким профессиональным взглядом быстро перелистал бордовую книжечку, не пропустив абсолютно ничего.
Вдруг партиец принял настороженную стойку и с изумлением стал рассматривать обложку. Затем он вздрогнул, оторвал взгляд от партбилета и вонзил ставшими стальные глаза в перетрусившего Кузякина.
Душа майора превратилась в кусочек льда. Кузякин ощутил приближение чего-то страшного и неизбежного, а еще погодя он понял ошибку, и ему стало очень и очень плохо. Так плохо, что Кузякин готов был завыть, схватить партбилет и броситься вон из кабинета. Но бежать было некуда, да и поздно...
Прежняя обложка, предохранявшая партбилет, была старой и затертой. Предусмотрительный Кузякин ее перед походом к чиновнику заменил.
Новая обложка была чиста, хрустяща и одуряюще пахла. Был в ней только один недостаток - партбилет в ней почему-то не умещался, и все топорщился маленьким уродливым горбиком. Кузякин старался приладить билет и так, и эдак, но у него ничего не выходило. Ликвидировать горб не удавалось. Продемонстрировать пренебрежение к партийной святыне, сдав уродливый партбилет, себя подвести по-крупному. Покупать новый билет - денег жалко. И Кузякин, самонадеянно решив, что никто, естественно, ничего не заметит, старательно, высунув язык от усердия, срезал пару миллиметров обложки партбилета по линеечке. Срезал, да и забыл об этом.
Даже в кошмарном сне не мог помыслить майор, что ему придется снимать обложку, и кто-то заметит результат его, Кузякина, самодеятельности.
Теперь же изнасилованный Кузякиным партбилет разрезал воздух, а побагровевший чиновник, проявивший необычайную бдительность и значительно разнообразивший свою жизнь на долгие месяцы вперед, орошал Кузякина с ног до головы слюной:
- Ты ответишь за это, майор! Будете знать, как документы поганить, товарищ коммунист! Да за эти билеты люди жизни клали! А вы!?
И в этот момент Кузякин вдруг понял, почему ему снились львы. Человек по ту сторону стола очень походил на одного изо львов, которого майор много-много лет назад видел в цирке.
Кузякин окончательно помертвел - сон оказался вещим, да не совсем в руку.
И точно. Кузякина от командировки мгновенно отставили, влепили строгача по партийной линии и отправили служить простым переводчиком в отвратительнейшую дыру - учебный центр под названием Янгаджа, что находился в Туркмении, в песках, но львов там, как известно, не было.