На белом от солнца пирсе толпился раздетый народ. Коричневые люди, восклицая и вскрикивая, встречали белых приехавших, тянули руки, хватая детишек и сумки, и уходили, сверкая локтями и плечами, делясь новостями и впечатлениями.
Девочки проскочили мимо давешнего кримпленового парня, который занимался причальным тросом, и кособочась под тяжестью сумок, пошли следом за гомонящей толпой к домикам, укрытым серебристой листвой старых деревьев.
Рита улыбалась. Над металлической крашеной аркой тарахтел смешной флюгер - деревянный морячок в блестящих свежей краской белых штанах, черном кителе и белой фуражке, махал деревянными ручками, вертясь на легком ветерке.
Там, налево за аркой, на самом краю пансионата был их всегдашний дом. Длинный, как все прочие - три комнаты с одной стороны и три с другой. Дом опоясывала дощатая веранда и к каждой двери вели ступеньки отдельного крылечка с шаткими облезлыми перилами.
- Номер один, - обрадовалась Алька, тыкая пальцем в угол дома, еле видный в густой заросли дикого винограда, - нормально, не в середине.
Рита кивнула. Они вытащат на веранду стол, поставят два табурета, а от соседей отгородятся повешенным на веревку покрывалом. Как Алька говорит - лепота! Нужно только сходить в контору. И она снова порадовалась, что с ней решительная и самостоятельная подруга, которая, в отличие от нее, Риты, совсем не боится вступать в разговоры с чужими людьми.
- Так, - сказала решительная подруга, - сумки бросаем, я посторожу, а ты мотай к директору за ключом.
- Аль!!!
- Ладно, - смилостивилась та, - пошли. Достали меня чумоданы эти.
- Давай оставим! На веранде. В углу тут.
Алька нахмурилась, с подозрением оглядывая песочницу, врытый в землю уличный столик и замурзанного детсадовца, копающего в песке ямку. Обдумав, кивнула, соглашаясь.
И, бросив свой багаж, они отправились по тенистой аллее мимо заселенных домиков, мимо большой приземистой кухни и общего павильона, в котором крутили кино, мимо проходов на пляж, где в разрывах листвы и веток сверкала вода, к бежевому каменному домику дирекции.
В комнате директора гулял прохладный сквозняк, раздувая белые шторки на маленьких окнах. И сам директор, худой и маленький, похожий в белой рубашечке на аккуратного выпускника, если бы не глянцевая загорелая лысина, был совсем не пляжного вида, вроде он в обычном городском кабинете. Подняв коричневое лицо, сверкнул очками на потную взъерошенную Риту, которая, выпутываясь из повешенной на двери хамсаросной сетки, ввалилась, толкаемая в спину Алькой и, запинаясь, поздоровалась, от стеснения напрочь забыв имя-отчество, которым отец велел называть начальника. Спохватившись, протянула сложенный листок путевки.
- Угу, - сказал директор, возвращая бумажку, - Розова, значит, дочка Павла Петровича. Сестра твоя?
- Да, ой, нет, - Рита покраснела, прокашливаясь, - подруга. Петушина Алевтина. Сергеевна. Со мной в классе...
Мужчина выставил сухую ладошку:
- Биографию не надо. Держи ключ. И да, мать звонила уже, в портофлот. Просила, чтоб присмотрел. Сами, значит, будете?
Он внимательно оглядел девочек. Рита чувствовала, как горячая краска заливает не только скулы, но и уши. Хорошо, что тут, на Острове, один всего телефон, мама охала как раз, когда причитала, пугаясь. И тот - по рации нужно говорить. Вот же мама - уже успела панику развести, как будто они маленькие совсем.
- Ну, барышни вы большие, - заключил директор, - наверное, отличницы. Так?
- Да, - с тоской согласилась Рита, - ой, - но замолчала, получив от Альки тычок в бок.
Идя обратно, Алька с возмущением воспитывала подругу:
- Чего ты мямлишь? Ну сказала сестра и хрен с ним, пусть сестра! А то, сперва да, потом ой. И про отличниц, ему какая разница, дневник, что ли станет смотреть? А ты такая - ой! Снова хотела, ой, нет, хорошистки мы, извинити, дяденька.
Алька окинула взглядом "Белый дом" - легендарное строение, второе каменное после директорской конторы, а все прочее было тут сколочено из досок и фанерок. Блистающий побелкой, длинный туалет возвышался над гуляющими, опоясывала его просторная бетонная веранда с деревянными перилами. И подниматься к удобствам приходилось по ступеням, на виду у всего пансионата. К тому же первый унитаз, вернее, металлическая дырка в полу, не прикрытая никакой внутренней дверкой, располагалась в аккурат за распахнутыми дверями туалета. Для Риты этот архитектурный монстр был главным, да, пожалуй, единственным серьезным огорчением жизни на Острове. Дефилировать по ступеням на высокую веранду - то еще удовольствие и ведь не денешься никуда. Разве что терпеть до темноты, но и тогда, знала она по предыдущим поездкам, на сортирной веранде загорались бдительные фонари над дверями. Хорошо хоть мужской сортир находился с другой стороны и к нему вела отдельная лесенка, на отдельную длинную веранду.
- Нет, - с сожалением отказалась Алька, - мы ж босые. Вещи раскидаем, обуемся, тогда и пойдем. Еще ж купальники надо, блин, чтоб трусы же нормально сидели. С этими делами...
- А ты в босоножках пойдешь?
- А в чем? - удивилась Алька. - Ты чего ржешь?
- На каблуках. И в купальнике. Такая манекенщица из сортира.
- А ты, что ли, нет?
- У меня тапки, - похвасталась Рита.
- С пушочками, да? Ну-ну, Розова. Как выкатишь, вся такая в купальнике, и тапки с заячими жопками.
Из двери женской стороны вышла стройная девушка, вся в коричневом загаре, в бикини под леопарда, и в позолоченных босоножках на шпильках. Придерживая пальчиками деревянные перила, спустилась и, увязая каблуками в песочке, исчезла за углом.
- Наш человек, - удовлетворилась Алька, - такая же придурошная. Пойдем скорее, я жрать хочу!
На ступени своего крылечка барышни поднимались под бдительным взглядом толстой бабушки в линялом ситцевом платье и белой косынке на растрепанных седых волосах. Крепко прижимая к животу голопузого внука, бабуля механически терзала его нос смятым платком и неодобрительно рассматривала два сарафанчика - голубой и зеленый, лохматые волосы - русые и темно-золотистые, а также пыльные босые ноги.
- Драсти, - поздоровалась Алька, отобрала у Риты ключ и втиснула его в скважину, - сумки давай.
Они занесли багаж внутрь и с облегчением выдохнули, закрывая дощатую дверь в пятнах облезлой краски.
- Что тут у нас, - Алька методично обходила комнату по периметру, попутно поправляя на маленьком окошке занавеску, втыкая в розетку вилку холодильника, заглядывая в овальное небольшое зеркало над пластиковым столом с черными железными ножками.
- Коровати железные - четыре штуки. Холодильник допотопный, одна штука. Тунбочки. А чего это коровати четыре, а тунбочки три всего?
- Сходи к директору, - посоветовала Рита, с грохотом усаживаясь на зыбкую кроватную сетку, - он тебе выдаст.
- Белье? - Алька раскатала бугристый матрас на соседней кровати, бухнулась и закачалась, сгибая в коленках длинные худые ноги, - мы жеж не взяли белье! Простыни. Полотенцы всякие.
Рита расстроилась. Снова идти? Снова топтаться в кабинете...
- Эх, - Алька раскачивалась все сильнее, подпрыгивала, извлекая из сетки какофонию пронзительного звона, скрежета и скрипов, - кррасотаа! Давай, Ритка!
Рита послушно вдавила задницу в кровать и подпрыгнула. Следующие пару минут они бешено раскачивались, хватаясь руками за облезлые кроватные спинки, охали, ахали и смеялись, пока, наконец, Алькина кровать, сыграв особо сложную музыкальную фразу, не грохнула, перекосив выскочившую из пазов спинку.
- Спокойствие, - запищала Алька, вывертываясь из железного капкана, - только спокойствие, боцман, прием-прием, сос!
В дощатую стену грохнул сердитый удар.
- Дите спать легло! - раздался за тонкой стеной пронзительный голос, - а вы тута!
Девочки замолчали, тяжело дыша и прихлопывая рты руками. Пересмеиваясь, поправили кровать и принялись раскладывать вещи.
Алька с полотенцем в руках замерла перед темными линиями и разводами на картине, висящей над одной из кроватей.
- Левитан, - шепотом подсказала за спиной Рита, - или Шишкин какой.
- Вот придурки. Тут море, а они болото какое-то повесили.
- Это что, мама ржала, в том году, когда ее сестра тут жила, у нее висела "Княжна Тараканова". Ну помнишь, из учебника? Она там на кровати стоит, вся такая помирает, а внизу вода и крысы-крысы.
- Классно, - одобрила Алька, копаясь в раскрытой сумке, - как раз для отдыха картинка. Директор, небось выбирал. А в какой комнате, не помнишь?
- Тут, - Рита указала на стенку, - где дите легло, как раз.
- Спокойной ночи, малыши, - согласилась Алька, расправляя лоскут марли, - как раз! Так, держи кнопки, щас окно заделаем, от комаров.
Рита с уважением приняла коробочку с кнопками. Алька такая хозяйственная, с ней не пропадешь.
- А я одеколон взяла. Гвоздика. Мазаться, чтоб не кусали.
- Класс, - опять одобрила Алька, - вонять только будем. Ну и фиг с ним. Кто нас нюхать будет-то.
И тут в двери постукали. Вежливо, негромко.
Девочки подошли ближе, держа марлю и кнопки. Переглянулись. Наверное, бабка уже смоталась к директору, мрачно подумала Рита, наябедничала, и он пришел. Замечания делать.
- Хозяйки, - произнес выжидательный мальчишеский голос, - есть кто дома?
Алька решительно распахнула дверь, ступила на порог, и через секунду захлопнула ее снова, прижимая к груди стопку крахмального постельного белья.
- Кто? - шепотом спросила Рита.
Та пожала плечами, кивнула в сторону занавески. Толкаясь, они прокрались к окну, и Рита осторожно откинула ситцевый край. Ойкнув, бросила, словно ткань обожгла ей руку - за стеклом маячило смуглое лицо с белозубой улыбкой и темные лохматые волосы над загорелым лбом.
Молча замерев, они слушали, как гость потоптался, кашлянул, шаги прошлепали по деревянным ступеням. Рита скакнула к двери, открыла ее и, высунув голову, быстро проговорила в удаляющуюся коричневую спину:
- С-спасибо!
И не дожидаясь, когда повернется лохматая темная голова, снова захлопнула дверь.
Алька дернула ее внутрь, с возмущением округляя глаза.
- Ты чего? - Рита высвободила руку, присев, подняла уроненный коробок с кнопками.
- Того! Мы, когда у сортира там топтались, он как раз выходил. Оттуда! Ну, с мужской стороны, то есть.
- Ну и что? - удивилась Рита, подавая ей кнопку за кнопкой.
- Как что? Из сортира. Ясно? Выходил. А я видела. И он видел, что я видела.
Рита пожала плечами. Ну, видел. И что? Неудобно, конечно, но кто виноват, что тут такой придурошный сортир? Из-за него теперь вообще ни с кем не общаться, что ли?
- Да, - ответила на последний, заданный вслух вопрос неумолимая Алька, - конечно. А прикинь, мы значит, трепаться будем, а он будет думать, они видели ж, как я выходил.
- И мы там будем, Аль. Выходить. Или ты собралась туда только ночью бегать?
- Не знаю я, - расстроилась Алька, но, приколов последнюю кнопку, повеселела, - во! Теперь на двери еще сетку повесить, и вообще, будет супер. От мух.
Распихав вещи по "тунбочкам" и подоконнику, девочки вытащили на веранду стол и пару тонконогих табуретов, сложили в холодильник, который со всхлипами ворчал, потом раскатисто рыкнув, останавливался передохнуть, чтобы после, с еще более громким рыком, завестись снова, продукты. И Рите удалось уговорить Альку не сочинять сходу грандиозный обед с отварной картошечкой, политой маслом, и заваривать чай из принесенного с кухни кипятка, а обойтись банкой консервированного перца, перемешанного с рисом, и теплым лимонадом в зеленой бутылке.
Допивая свой стакан, Алька мрачнела, а Рита поглядывала на нее исподтишка, готовясь к небольшой сцене - подругу она знала с семи лет.
Дипломатию пришлось применить, когда девочки разложили свои вещички на пустых кроватях, надели купальники и по очереди, залезая на стул, повертелись перед тусклым овальным зеркалом, в котором отражался сбоку уголок нарисованного болота на фоне черных мрачных елок.
- Не пойду, - заявила Алька, спрыгнув со стула и усаживаясь на покрывало, которым застелила свою кровать.
- Аль...
- Ну торчит же! Всем видно.
- Ничего не торчит. Все чинно-аккуратно. И кто прям разглядывать будет?
- Пф, - Алевтина отвернулась, вытягиваясь бледным телом, стала с раздражением взбивать подушку, установила ее ушками вверх, потом смяла и уложила плашмя.
- А-ля...
- Сказала - не пойду!
Рита хотела язвительно уточнить - сидеть будешь в домике? Всю, значит, неделю? Не побоялась, что Алька вспомнит о намерении уехать с Острова и решила зайти с другой стороны.
- Придумала!
Она вскочила с кровати (та с готовностью сыграла что-то сложное), влезла в сарафан и скинула верх, не застегивая пуговок на спине. Крутанулась, раздувая широкий подол.
- Смотри! Если так вот сделать, получается вроде как юбка. И видно, что купальник. А когда на пляж придем, то снимем и будем себе лежать. Сидеть. Еще полотенце можно на себя бросить! Давай, у тебя же такой же!
Алька смерила подругу уничтожающим взглядом. Заговорила, отделяя слово от слова, как будто втолковывала не Рите, а тому за стенкой малышу-дошкольнику:
- Тут. Все. Ходят. Голые. Без одежи. А мы значит. Выползем такие. Вроде юбка, ха! Все сразу врубятся. Что у нас дела.
- Да никто не врубится, Аль! И вообще, наплюй ты на всех! Ну хочешь, поспорим?
Круглые Алькины глаза округлились еще больше, потом прищурились.
- На что спорим? И об чем?
- Ну ты какая... - Рита запнулась, припоминая слово, - выгодная вся. Тебе лишь бы чего у меня выспорить. А об чем? Спорим, что сегодня до вечера никто-никто, вообще никто и не спросит, чего это мы.
- Конечно не спросит, - согласилась Алька с некоторым сожалением в голосе мол, эх глупая ты, - потому что кто нас тут знает-то? Зато все подумают!
За тонкой хлопковой занавеской разгорался прекрасный солнечный день, новенький, словно только что вынутый из коробки, июньский. И школа кончилась, и приехали, как хотели, без никого - свобода. И вдруг Алька со своими упрямыми заскоками.
У Риты даже глаза защипало от возмущения. Ну, как ей доказать?
- Сама тогда пойду, - хрипло сказала и, отвернувшись, стала бросать в свою сумку-мешок пляжные мелочи. Туго свернутое старое покрывало, полотенце с дурацкими голубыми грибочками, металлический флакон с маслом для загара, пудреницу, кругляшок блеска для губ. Подумала и решительно сунула сверху старую маску для ныряния. Повесила сумку на голое плечо, зацепила другой рукой заслуженные резиновые ласты - черные, с короткими лопастями и грубыми ремешками на пятках.
Алька закатила глаза, но промолчала.
Рита потопталась, вздохнула и шагнула к двери, с ужасом думая о солнечном свете, пляже, полном народу, но еще до него - дорожки мимо домиков, будка под спасательной вышкой. И все это - одна. В дурацком сарафане с лямками, что болтаются у пояса.
- А мое полотенце чо не взяла? - скандально поинтересовалась за спиной Алька.
- Возьму сейчас, - Рита даже дыхание затаила, слушая, как подруга шуршит сарафаном, снова лезет на стул, шлепая по полу и сиденью босыми ступнями. Что-то там бормочет шепотом, разглядывая свою импровизированную юбку - светло-зеленую, в ярко-зеленые розочки. И спрыгнув, обходит подругу, суя в сумку полотенце и держа в руке свой ридикюльчик.
- Пошли уже.
- Тазик забыли, - спохватилась уже на песке Рита, когда Алька, заперев двери, спускалась следом, - ноги потом мыть чтоб.
Алька выразительно посмотрела на соседнее крылечко, там у нижних ступенек располагался жестяной тазик, полный морской воды, светил под ней слой песка, смытого с босых ног. И сидел, ловя руками размокшие кораблики, голый мальчик в панамке.
- Когда вернемся, тогда и тазик. А то шастают всякие, в тазиках полощутся...
Задрав подбородок, она устремилась в сторону главной аллеи, укрытой густой тенью серебристой листвы. Рита засеменила следом, радуясь тому, что на пляж они все же идут, волнуясь от того, что непонятно, сильно ли дурацкий у них вид в этих спущенных сарафанах. И досадливо печалясь, что Алька снова идет налегке, как королева, а Рита влачится следом, боясь возмутиться, а то вдруг ее велицво Алевтина Сергевна передумает и засядет в душной деревянной комнатке с болотом на стенке.
Первый выход на пляж они проскочили специально, там было слишком много людей, все почему-то скапливались в центральной части пляжа, что для Риты было совершенно непонятным. В обе стороны длился и длился песок огромного пансионатского пляжа, до самой проволочной ограды торчали из него железные зонтики, обтянутые линялой холстиной. Под теми зонтиками, что стояли ближе к центру, рядом со спасательной вышкой, беленым домиком-будочкой и блестящими рельсами, засыпанными песком, - серели дощатые топчаны, вернее, сейчас, перед полуднем, они уже были накрыты всякими пляжными покрывалами. И тут, в серединке, все было облеплено детишками, бабушками, семейным людом всех возрастов, бегали, лавируя между ковриками, подростки.
Ближе к ограде людей становилось меньше. И Алька, пройдя по аллее почти в самый конец пансионата, нырнула в проход между домиков, по тропинке, прижатой к слепой дощатой стене. Тут, у нагретого дерева на нагретом песке жара стала тяжкой, почти невыносимой, звенела в ушах непрерывным стрекотом кузнечиков, а может быть, это билась в висках разогретая кровь. Осторожно ступая по колючим корешкам, притоптанным сухим стеблям, убитому песку, Рита вспомнила мамины предупреждения, о том, что при "этих делах" - никакого загара, никаких купаний, это все вредно. Но тут же поспешно от опасений отмахнулась. У них есть домик. Через часок спокойно можно вернуться, отдохнуть. Угу, улыбнулась сама себе, в духоте, под вопли голозадого детсадовца и его бабки.
Нет. Все будет нормально. Даже так - отлично все будет, потому что нельзя, чтоб так долго ждать, целый год, всю зиму, и потом р-раз, что-то не так?
Успокаивая себя, она не заметила, как тропка кончилась, выводя из густого кустарника на бескрайний песок. И тут же ветер кинулся, вздымая короной русые пушистые волосы, залепливая рот и глаза щекотными прядками.
Рита хлопнула себя по щеке свободной ладонью, убирая пальцами помеху. Щурясь, почти задохнулась от радостного волнения. За спиной осталась густая тень, прорезанная яркими солнечными пятнами, топот ног на плитках аллеи, возгласы, радио-музыка и разговоры на верандах. А перед глазами, за широкой полосой светлого песка, что уходил в обе стороны длинно, свободно, лежала, сверкая, вода. Солнце укладывало нестерпимую переливчатую рябь, пряча под серебром синеву и зелень, и только далеко в стороны она проявлялась, показывая, сколько же тут моря. Вправо, за еле видной на фоне песка и травы водой пролива, уходил к размытым городским холмам ближний конец Острова-косы, отсюда неразличимый, но Рита знала по неспешным прогулкам в прежние годы, там песок сходит на нет и узкое охвостье прячется под водой, просвечивая рыжим через зеленое. А над этой исчезающей в глубине отмелью (по которой, рассказывали знающие люди, в некоторые годы можно чуть ли не пешком добрести до городского побережья, конечно, переплыв по пути судоходный канал) сталкивались две морских воды двух морей. Линия встречи была неспокойной и всегда казалось, что одна из поверхностей чуть выше другой, а может быть, очарованной Рите это только казалось. Но цвет воды точно был разным. Вода, по которой из порта привез их маленький "Рейд", было более синей, а после границы, отмеченной песчаной косой, она становилась зеленой.
Влево от девочек располагался пляж, от которого они так стремились удалиться, а за ним, и это Рита пока знала только с чужих слов, после еще одного пансионатика и полуразрушенных домов брошенной рыбацкой деревни, длилась и длилась дикая полоса, на которой ни строений, ни людей, ничего, кроме редко росших кривых деревцев лоха, высокой приморской осоки с сизыми, почти голубыми лезвиями листьев, и песка вдоль невероятно прекрасной воды, и так до самого края, где такой же должен быть песчаный хвост и так же закручиваются над встречей воды двух морей пенные бурунчики.
Зимой, укладываясь спать и перебрав мысленно всякие события, проблемы и радости, она спохватывалась - у нее есть мечта о лете, и думала ее, воображая, как, наконец, случится все так, как надо. И они с Алькой (а с недавних пор вместо Альки иногда стал ей видеться размытым силуэтом кто-то другой, пока без имени и даже без внешности, но разумеется - Он) возьмут сумку с покрывалом, полотенцем и бутербродами. И уйдут на целый день, до самого вечера, туда, где никого-никого, только два моря, встречающиеся в проливе. Сначала на край, который поближе, а потом. Потом!.. Туда, за десяток сверкающих летней жарой километров, на дальний конец.
- Приплыли, - сердитый Алькин голос вторгся в воспоминания о мечтах.
Рита повернулась к ограде, которая была метрах в пятидесяти от места, где они вышли на песок. Там самый крайний зонтик, который не стали укрывать холстиной, бросал черную решетчатую тень на две фигуры. Белое покрывало делало их почти черными в солнечном свете.
Темноволосый парень лежал на животе, красные плавки пересекала черная тонкая тень. Рядом сидел другой, скруглив спину и обхватив длинными руками согнутые колени. На песке валялись две пары ласт - синие длинные, наверное, "акванавты", ревниво отметила Рита, качнув на пальцах свои лягушачьи коротенькие. И спохватилась, когда лежащий тряхнул головой, роняя на покрывало зеркальные очки-капли, улыбнулся в их сторону, блеснув на черном зубами, - это же тот самый, с бельем!
- Поняла? - прошипела сквозь зубы Алька, - это ж тот, из тубзика! И чо теперь?
- Ну... - Рита окинула взглядом пустое пространство между заселенной частью пляжа и оградой, - места - вагон. Можно к воде пойти, там ляжем.
- Ага. И будем прям перед носом у них. Вертеть ватой своей. И юбками. Думай давай быстрее. А то стоим тут, две дуры.
Рита нахмурилась, надувая нижнюю губу. Вечно Алька командует. А когда предлагаешь чего-то, все ей снова не так.
- Ты куда? Чокнулась совсем?
Рита, повернувшись, снова нырнула в кусты на тропинку, Алька торопилась следом, сердито шепча, дергала свой ридикюльчик, застревающий в ветках.
- Дойдем до конца, - объяснила Рита, шлепая по ласково негорячим плиткам аллеи в тенечке последних деревьев, - выйдем нафиг с территории, пройдем чуть-чуть и ляжем. Там трава высокая, и поворот. Нас вообще видно не будет.
- А-а, - успокоилась Алька, - ну... Нормально, да. Только зря мы сразу так, хлоп и в кусты. Как будто мы этих дураков сортирных испугались. Будут теперь думать, что мы...
- Да плевать, - разозлилась Рита, которой на самом деле было вовсе не плевать, и сейчас, направляясь к последним деревьям, которые закрывали крайние домики, очень стильные, непохожие на остальные, и назывались они "домики москвичей" и говорили, что внутри каждого есть даже умывальники и даже вот свои туалеты (наверняка врут, про туалеты, постановила Рита), она вдруг подумала, а может такое быть, что один из этих "сортирных" - тот самый Он из ее зимних мечтаний? Тогда, конечно, обидно, что они выскочили, как две дуры, и сразу заскочили обратно, и тогда Алька права - те подумают про них - ну и дуры, выскочили и перепугались. Убежали. Как маленькие. Или просто, как дуры.
Но злость, к которой прибавилась тяжкая жара, когда тень кончилась, помогла прогнать дурацкие мысли. Тем более, справедливо решила Рита, будет еще дурнее возвращаться и снова выскакивать на песок там же, вроде ничего и не произошло.
- И где твой поворот? - скандально вопросила Алька за шаткой калиткой, вделанной в сетку-рабицу, - смотри, тут дорога прям. Но в травище вся, ноги поколем, лучше к воде пойдем.
- Пойдем, - согласилась Рита, - сумку на, а то я все руки уже оттянула.
- Не пойдем, - срочно передумала Алька, но сумку взяла.
Рита закатила глаза, шлепая по горячему песку, перемешанному с примятыми золотистыми стеблями.
- Что опять?
- Выскочим прям же рядом с грибочком, только снаружи, - объяснила Алька. - как дуры.
Рита кивнула, признавая ее правоту. И они пошли по еле намеченной в зарослях трав рыхлой песчаной дороге, наверное, по ней ездит единственное средство передвижения, которое в пансионате имеется - старый грохочущий трактор.