В которой очень вовремя появляются нужные Оле люди, а сама она, убедившись, что Темучин правильно примиряет осиротевших котят, определяется с тем, какое на данный момент её желание заветно настолько, чтобы поверить его фурину с бегущими котами.
Но появился Серёжа через семь минут. И - не один. Когда Оля открыла двери, опуская руку с зажатым в ней полотенцем, мальчик вошёл в полумрак прихожей, оглянулся, что-то сердито вполголоса говоря, потом крякнул, вроде как с досадой и попытался двери за собой закрыть, но не успел: тесня его внутрь, в прихожую втолкнулась изрядного роста девица в чем-то просторном, затопталась, скидывая обувь.
- Света, - мрачно представил подругу Сергей и уже всерьез рассердился, обращаясь к спутнице, - ну могла бы и подождать. Я ж сказал, у меня важное дело.
- А вдруг вы долго, - возразила Света, прислоняясь плечом к стене и быстро оглядывая хозяйку, - очень приятно.
- Оль-га, - ругая себя за заминку, ответила та, - заходите. Ну. Не надо было, на самом деле. Я уже всё вот. Ага, в кухню.
- А кто там пищит? - Света уже двигалась к солнцу в дверях, плавно качались под полупрозрачной марлей летних широких брюк округлые бедра. И смешно заплетенные тугие косички, завернутые баранками, просвечивали, напоминая ручки бульонной чашки.
- Ой! - когда Оля и Сергей вошли следом, она уже сидела на полу рядом с краем шторы и выворачивая шею, смотрела снизу, смеялась круглыми щеками, приглашая тоже полюбоваться.
В самом центре мягких складок возлежал Темучин, дёргал бриллиантовыми усами, вальяжно откинув заднюю лапу и демонстрируя палевые кудри на толстом животе. А вокруг, взбираясь на крутой атласный бок и сваливаясь обратно, ползала пёстрая кошечка. Полосатый мальчишка, утомясь, спал, смешно вытянув в одну сторону все четыре лапы и походил поэтому на детский рисунок, и тонкий короткий хвостик - морковкой. А башка с огромными ушами - на вольно кинутом по кружеву хвосте Темучина.
- Это кот, - предупредил за Олиной спиной Сергей и Оля кивнула, не сдержав улыбки - экая мужская солидарность, пока, значит, не начала подружка сюсюкать насчет деток и мамочки-кошки.
- А где тогда кошка? - Света потянулась, трогая Темучина пальцем. Тот муркнул и милостиво подставил лоб, прикрывая глаза.
- П-по-терялась, - Оля кашлянула, зажмурилась и заставила себя дышать глубоко и ровно. Надо рассказывать...
- А кофе есть у тебя? - вклинился мальчишеский голос, - я чайник поставлю, угу?
Пока Серёжа громыхал чайником, Оля снова села, потом встала и нагнулась, собираясь собрать упавшую штору, но Света замахала на неё рукой, собирая на запястье кучу тонких бисерных фенечек.
- Пусть спят, смотрите, какие классные!
Пеструшка тоже угомонилась, заползя к Темучину на шею и выставив к его подбородку крошечное треугольное личико с коричневым носом и закрытыми глазами. Кот милостиво обнюхал мордочку и зевнул, укладывая башку на кружево и следя за гостями сквозь смеженные веки.
Света снова потрогала котовью башку и встала, одёргивая короткую белую маечку, исписанную буквами и словами.
- Ну разбила, - заговорил Серёжа, сдвигая на столе к стенке рабочие мелочи, - Светка, чашки ополосни. Делов-то. Это ж просто стекляшки. Ты чего смеёшься?
- Она не из-за стекла, - Света нагибалась, расставляя чашки и двигая сахарницу, длинные руки напрягались небольшими крепкими мускулами, свет золотил лёгкий пушок на коже.
- Чего? Она ж сказала. Оль?
- Мало ли сказала. А я вижу. Вы расскажите. Расскажете? И про кошку, они же голодные будут, наверное.
Чайник забормотал, пискнул, исходя паром через тупой носик, и отключился.
- Тебе чай, - строго распорядился Серёжа, наполняя для Оли чашку - её чашку, - этот можно ковшик? А спички где?
- Печенье, - спохватилась Оля, с радостью слыша - голос сделался почти и нормальным, - сыр ещё есть. И масло.
- Та не. Мы в бургерной были, нажрались шо кони. Светка послезавтра уезжает, вернется уже аж в середине сентября.
- Ага, я в лагерь спортивный, на сборы.
Через полчаса, попивая по второй чашке (кофе неумолимый Сергей Иванович так и не разрешил Оле), они уже молчали, обдумывая перечисленные хозяйкой невзгоды. Поверх кусочков наждачки и проволочных петель лежал раскрытый сверток с осколками радужного стекла.
Сережа засмеялся, покрутив стриженой головой.
- А я дурак, думаю, ничосе из-за стекла такие слезы. А тут дофига всего.
- Кошка, - ответила Оля и сглотнула, прокашлялась, быстро отпила ещё чаю, - котят можно и накормить, они же не совсем мелкие уже. А Марту ужасно жалко. Она же прибежит, обязательно. А там - ни дома, ни котят. Вообще ничего!
- Да прям, ничего. Ты говоришь, Темучин её сюда водил? Ну так и приведет снова.
- Я боюсь его отпускать. Понимаешь... - Оля посмотрела на серьёзное и одновременно безмятежное девичье лицо и поправилась, - понимаете, если бы я дальше тут жила, то сама ходила бы туда постоянно, ну и вы всем бы там сказали, если увидят. Но мне получается, надо уже валить. Отсюда. Скоро. Непонятно, правда, куда.
- Серый, - Света встала, дёрнула мальчика за плечо, махнула рукой на привставшую Олю, - да сидите, мне в туалет.
- А я зачем? - удивился мальчик, но встал, когда девочка закатила глаза под светлыми ресницами и выразительно вздохнула.
Подталкивая, увела его в коридор и там, не дойдя до туалета, они встали, горячо перешёптываясь.
- Чего? - вознесся посреди шёпота голос мальчика, - её? Да ты что!
- А что? - возмутилась в ответ девочка.
Интересно, думала Оля, чтобы не слушать, как они препираются, это та самая, которая из девятого, у которой - "та-а-кие пацаны, взрослые уже". Неудивительно, вон какая изрядная выросла кобылка, на полголовы выше своего спутника.
- Короче, - звонко сказала "кобылка", врываясь снова в кухню, - да отстань, я скажу, а Оля пусть сама решает же. Вот! Вы если умеете, печку там топить, все такое, я папу попрошу, он узнает в заповеднике.
Оля не сразу поняла, о каком заповеднике речь, но Света тут же и уточнила:
- В музее нашем городском. Там на городищах античных у них смотрители. Им положено жильё, чтоб всегда присматривали, значит. Ну там бывает совсем же за городом, но и в городе тоже есть. На автовокзале, там склеп античный, знаете? Нет, не курган, а дальше, в домах. Там вообще большой дом и хозяйство. Но там нет работы. А вот подальше, где окраины, там тоже есть городища, но там совсем дохлые домики такие. Но все равно - для жилья, а не просто так на лавке пересидеть. На Самострое, ну к переправе как ехать, где дачки всякие, там вообще на одном раскопе вагончик строительный стоит. Так что, спросить?
- Да, - быстро сказала Оля, страшась испугаться строительного вагончика и передумать, - да, обязательно.
За распахнутым окном словно в ответ на отчаянное решение, пророкотал дальний гром и через сетку повеял свежий ветерок, качая зубчатые листья.
- Ой, - Света прислушалась, наклоняя свои косички-баранки, - красиво как звенит. Это что?
Тонкий звон усиливался и стихал, чтобы снова прийти, нежно заполняя уши, и Оля с раскаянием подумала, я совсем забыла о нём. О волшебном стеклянном фурине с нарисованными котами.
Через минуту они втроём стояли на балконе и Света, протянув сильную руку, мягко вращала висящий шар, улыбалась, разглядывая бегущих котов.
Потом перевела взгляд на Олю.
- Вот, - сказала та, завершая короткий рассказ о шаре, исполняющем желания, - такие вот сказки, - и улыбнулась, стараясь выглядеть взрослой.
- Так напишите же. Для себя.
- Так сказки же, - неуверенно возразила Оля.
Света закрутила шар и отпустила, коты замелькали, стеля по стеклянному воздуху вытянутые прекрасные тела - черное с пушистым хвостом и серое с белыми пятнами.
- Ну и что? - удивилась Света, - оно же не помешает. Сами сказали, что соседский кот нашелся, так? Аж в другой стране. Серёга, тащи ручку. Нет, фломастер есть у вас? Чтобы хорошо читалось. И надо коротко и крупными буквами.
Сережа вопросительно посмотрел на растерянную Олю. Та, помявшись, кивнула.
- На холодильнике. Там и бумажки, для записок. Ну это когда Павлик писал, я нарезала немножко. На всякий случай.
- Пошли в кухню, - скомандовала Света, - там стол.
Они шли впереди, а Оля отстала, чтобы ещё раз посмотреть на двоих и снова удивиться. Росту и уверенности в себе благополучной десятиклассницы-спортсменки, и неприметной вроде бы внешности невысокого мальчишки с окраины, тоже исполненного уверенной жизненной силы, который сейчас шел рядом с подружкой, касаясь локтем её локтя. Разок оглянулся, посмотрел с подбадривающей заботой. Откуда это в них? Это вот - хорошее, нет, невероятно прекрасное, настоящее. И почему - для неё? Так странно. И теперь, когда Серёжа с девочкой, то ясно - без всякого расчета на что-то с её, Олиной стороны, того, о чем она думала с неловкостью за мальчишеское к себе внимание.
В кухне Серёжа обошёл кружевное гнездо, стараясь не беспокоить котов, а те безмятежно дрыхли, расписанные драгоценным солнечным светом, словно роскошная акварель талантливого художника. Приподнялся, вытягиваясь, нашарил на холодильнике кипу бумажек и парочку фломастеров. Света расчистила на столе место для письма и уселась, деликатно поодаль, отодвигая свою табуретку. Шикнула на Серёжу и засмеялась, когда тот обиженно шмыгнул и отступил, перестав нависать над Олиным плечом.
Оля попробовала тёмно-синий фломастер и уставила его над светлой полоской бумаги. Хочу, чтобы... Хо-чу...
За окном чирикали воробьи, снизу долетел детский голос, капризный, его прервал строгий материнский. Потом прошли два мужских голоса, с кашлем и смешками. Запикал на перекрестке аккуратно-нудный светофор.
Оля посмотрела на спящих котов. Вдруг вспомнила, что у Темучина в последнее время появилось новое развлечение: сидеть, задрав голову и смотреть на неровное пятно, там, где отвалился кусок штукатурки. Он делал это так часто, что Оля, смеясь, разок прилегла на пол и тоже уставилась на невнятный рисунок - серый на белом - вспоминая, как засыпала в детстве, так же разглядывая узор из трещинок на белёном потолке и как жалко было, когда потолок заново оштукатурили. Она тогда хотела тайком от родителей притащить лестницу, залезть и расковырять снежную белизну, наполняя её новыми смыслами и картинками. Но не решилась. Не потому что отругают, а - большая ведь уже, для сказок.
Коты спали, Темучин мерно дышал, вздымая кудрявый живот, маленькая голова пеструшки еле заметно покачивалась в такт дыханию большого зверя. А полосатик попискивал иногда и затихал, поперебирав смешными лапками.
Оля смотрела на белые волны с живописной живой группкой в центре. И вдруг поняла, как если бы это тот самый потолок, и серое на белом пятно, оно - оно же похоже на лежащую кошку! Вытянутый и одновременно компактный силуэт, такой уютный, с подобранными под грудку лапами и плотно уложенным к боку хвостом. И закрытые дремлющие глаза. Это как стеклышко для Павлика, вроде бы совершенно бесформенное, ни одной внешней детали, но они же есть, их надо просто увидеть. Вот только Мурочка-Марта остаётся пока лишь воображаемой кошкой, в какую она превратилась с исчезновением её дома - яхты по имени "Пенелопа". А Оля ведь иногда воображала совсем другое. Видела Марту, сидящую на носу, подросших котят, прыгающих по мачтам и палубе. Волны, разрезаемые быстрым ходом маленького кораблика. И какой-нибудь Южный Крест в экзотическом ночном небе. Но вот...
Она отвела глаза и опустила фломастер, цветом, наверное, как та самая южная ночь в океане.
"Хочу, чтобы кошка Марта вернулась домой"
Подумала ещё и дописала после точки: к нам.
"Хочу, чтобы кошка Марта вернулась домой! К нам!"
- Готово, - сказала немного сердитым голосом, ожидая разочарованных вздохов и возражений, отодвинула записку и вытащила из кучи рабочего барахла клубок тонкого вощёного шнура, - а теперь мне можно кофе?
- О! - сказала Света, прочитав записку, пока Серёжа (он тоже прочитал), вздохнув, снова завозился с чашками и чайником, - ну супер. Повесим и будем ждать, да? Жалко я уезжаю, Серый, ты мне позвони обязательно, понял? Или в цапу напишешь. А, у тебя же нету. А куда я спрашивается, буду кидать фотки свои? А?
- А ты будешь? - Серёжа нахмурился, потом заулыбался во весь рот, - чего, точно будешь? А какие?
- Фу ты. Какие надо!
- Какие мне надо?
- Ты, блин! Такой же придурок, как все! - Света швырнула в смеющегося мальчика комок свернутой проволоки и засмеялась, потом хлопнула себя по губам, показывая на спящих котов.
- Да Тиму теперь не разбудишь, у него тихий час, - Оля тоже смеялась, разглядывая багровое Серёжино лицо.
Когда записка уже была прицеплена и шарик послушно завертелся под рукой, торопясь рассказать спрятанной мирозданием самостоятельной кошке, что её ждут, пора бы уже к материнским обязанностям, да и так просто - мы тебя любим, Марта, скучаем и хотим видеть, они снова сели с чашками, на этот раз не отказываясь от бутербродов с маслом, сыром и даже доели маслины из принесённой Лориком банки.
- Я в него влюблена была, - рассказывала Света, выплёвывая в ладонь косточку, - аж, ага, три года, да. Ничего не вру, в третьем классе, и до шестого. А он серьезный такой. И сильный. Лупил там всех. Больше всего защищал, эту, которая уехала потом, Танька да? Ну Танька, стриженая. За-был? Да не верю, как это забыл, вы же вместе лазили всегда!
- Я не лазил, - открестился Серёжа, тыкая ложкой в банку с маслинами, - она сама.
- А я была мелкая и дохлая, болела все время. Спорим, ты меня не помнишь даже? Ну не ври, точно не помнишь! Наши все в столовую строем, молоко пить, а я тащусь сзади, потому что ты с самого краю всегда садился. Вот чтоб рядом пройти, я самая последняя пёрлась, только чтоб мимо тебя. Чтобы посмотрел. И боялась, что посмотришь, у меня вечно на горле шарф, меня пацаны дразнили.
Света улыбнулась, закрываясь кружкой. Хлебнула и поставила снова.
- Потом я уехала, в санаторную школу на год, вернулась в седьмой уже. Думаю, а где ж Серёжа? А Серёжа мне по плечо! И тощий, как велосипед.
- Да ну тебя!
- Нет, что ли? Я, между прочим, из-за тебя там в школе стала спортом заниматься. Вот думаю, вернусь и как понравлюсь ему! И между ещё прочим, меня мама вообще хотела в другу школу перевести, с углублённым английским и итальянским. А я такую истерику. И голодовку. И тут опа - Серёжа мелкий шкет.
- Светка, заткнись!
Оля слегка испугалась, что они всерьёз поссорятся, но кажется, такая пикировка не первая у заново познакомившихся, во всяком случае, глаза у обоих весело блестят, даже когда переругиваются.
- Ладно, не буду больше, - смилостивилась Света.
- Я виноват, что ли, что не расту больше? Ты вон вымахала, чисто баскетболистка. Или модель. А между прочим...
- Что? - с интересом поторопила его Света, дожёвывая остатки бутерброда, пока мальчик медлил с продолжением.
- Парусами стал заниматься. Из-за тебя. И в универ хотел начать готовиться, мать с репетитором даже договорилась.
Он отодвинул пустую кружку и, наморщив загорелый лоб, разобъяснил слегка раздраженно, как об очевидном:
- Вряд ли уже вырасту, чтоб выше тебя. Ну и не красавчик какой. Думаю, ну стану капитаном. Или учиться пойду туда, где ты. А то, ты всякая углублённая, а я кто? Пацан с скляного.
- Я тоже со скляного, - возразила Света, - а ты ж сказал бурса, чего тогда бурса? Оттуда разве пойдешь в капитаны?
- Ну я подумал потом, хрен я в универ поступлю. А после бурсы и рейсов в мореходку высшую самое то. Ладно, то когда ещё будет, - мальчик собрал кружки и ушёл к раковине, заплескал там, покашливая и сердито отворачиваясь.
Света надула круглые щеки, скорчила гримаску удивления и восхищения, подмигивая Оле, мол, во какой, оказывается. Та в ответ нахмурилась, прикладывая палец к губам, мол, тише, не вздумай смеяться!
И вдруг ощутила себя совершенно счастливой, и больше того - спокойной. Как будто все вокруг было не просто хорошо, а отлично, все вот, как надо.