Черкиа Елена : другие произведения.

Женщина с котом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.71*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая чистовая правка
    Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

  Елена Черкиа
  Женщина с котом
  роман
  
   Посвящается Елене Буклерской, для которой написанные мной улицы, дома, перекрёстки, деревья, свет - не просто слова на бумаге
  
  
   Глава 1
  
  В которой Оля (на этот момент печальная) и её кот Темучин (всегда драгоценный), оставив прежнюю жизнь, знакомятся со старой квартирой, где, как надеется Оля, начнётся новая жизни, а лучшая подруга Оли Лорик (постоянно энергичная) их поддерживает и всячески помогает
  
   Шаги в узком колодце лестницы отдавались гулко и когда за спинами внезапно хлопнула медленная входная дверь, Оля дернулась, будто это её толкнули между лопаток. Звук кинулся вверх и где-то там пометавшись, исчез.
   - Зарраза, - пробормотала Лорик, перехватывая тяжелую сумку с неудобными боками, - соседи привыкли, а в меня каждый раз сердце ёкает. И что ты прёшь своего косматого в руках, а? Вон же, переноска.
   Оля закончила отдирать когти от рубашки. И от своего плеча, до которого когти хоть и деликатно, но вполне чувствительно через тонкую джинсовку достали.
   - Он в ней напугается. Он должен видеть, куда идём.
   - Какая цаца, - Лорик, протискиваясь мимо, почмокала в сторону опущенного под тяжестью кота Олиного плеча губами, показывая - шутит.
   Оля приподняла руку - похлопать Темучина по атласному боку, но в руке была сумка с одеждой, здоровущая, похрустывала раздутыми боками. Так что она просто наклонила голову, касаясь шелковой шерсти горячей щекой.
   - Почти пришли, Тимыч. Не ерзай, ладно? Мне и так...
   Темучин в одно касание обнюхал воздух вокруг Олиного носа и губ, как делал всегда, возлежа на плечах, когда хозяйка обращалась к нему по имени. И расслабился, стекая по ключицам приятной тяжестью. Только чуть выпущенные когти касались закатанного рукава старой рубашки.
   Шаги длились и длились, Лорик топала на пролет выше, Оля шла осторожно, балансируя спиной, чтобы не уронить кота, не видя ступеней из-за сумок, и слушала, как их собственные шаги, улетев куда-то вверх, вслед за хлопком входной двери, постоянно возвращаются, по акустическому капризу, словно кто-то спускается навстречу, копируя их походку и бормотание-сопение Лорика.
   - Фууу, - сказала та сверху и произвела локальный звуковой шторм, что-то роняя, что-то громко ставя, отдуваясь, фыркая и звеня, а после гремя связкой ключей.
   - Прросю! - распахнула высоченную, вымазанную побелкой пыльную дверь и тыкнула приятно округлой рукой в сумрачную глубину квартиры, - дом, сладкий дом! Добро бросай пока в прихожке, пошли покажу, а то мне на работу уже рысью, а там жарища, хрень пробежишься.
   - Я думала, мы чаю. Вместе. - Оля наклонилась, расцепляя затёкшие на ручках сумок пальцы, бережно перехватила кота, чтоб не слезал, как по дереву, да что ж когти у него растут так быстро, ох, ё-моё, ножницы, взяла ли она ножницы?.., - ну, в смысле посидим хоть.
   - Некогда, Ольчик, рассиживаться, - Лорик уже двигалась вдоль всяких внутренних дверей, открывая, заглядывая, хлопая, - я вечером, может, заскочу, если пораньше освобожуся, так, тут сортир, вода есть, ну, вообще супер, за свет я заплатила, электрик клялся, в ажуре всё. Между прочим, даже интернет есть! Я тебе бумажку с паролем в кухне на столе, слышишь? Ты только сбегай заплати, я не успела. Ого, в ванне насрано. В смысле штукатурка нападала, что ли. Вот козёл, а? Это он свет чинил, наковырял мне тут.
   - Да я уберу, - Оля шла следом за котом, который, воздев чёрный пушистый хвост, шествовал по коридору, переступая через куски штукатурки и газетные комки, брезгливо подёргивал усами, но тем не менее, с большим удовольствием внюхивался и каждым углом интересовался.
   - Вот, Темучин, - вполголоса сказала, когда кот остановился на пороге кухни и повернулся, посмотреть на хозяйку с вопросом, - теперь тут будем жить. С тобой.
   Как всегда в диалогах, Темучин коротко муркнул, вертанул кончиком хвоста. И проследовал в кухню, с большой осторожностью нюхая воздух перед собой, рядом с собой, чуть ниже головы, чуть выше головы. И так далее: кухня была большая, с пыльным высоким окном, в которое царапались с правой стороны ветки платана с зубчатыми листьями.
   Оля моргнула, чтоб внезапные слёзы не мешали рассматривать всё остальное.
   Лорик, по-прежнему производя разнообразный шум, прошлась по диагонали. Похрустела кусками штукатурки и россыпью песочного мусора, пошуршала рваными газетами, пнула старый стул с гнутой спинкой (тот скрипнул) и, добравшись до пузатого холодильника, с триумфом распахнула дверцу, показывая пустое решетчатое нутро с одинокой пластиковой бутылкой на средней полке.
   - Тадамм... смотри, холодит, а? Я думала совсем его на помойку. У тебя деньги есть, на пожрать? А то я оставлю, потом отдашь. Ну когда-нибудь.
   - Есть, - Оля прокашлялась и повторила громче, - нормально, есть. Тебе и так спасибо, спасаешь.
   - Ладно тебе. На то и подруги, так ведь? - рука прошлась в сумрачном воздухе, потом нырнула в сумочку, надежно зажатую под мышкой, потом засветился в ладони смартфон, - ох ёлки, мне правда, пора, Ольчик. Я позвоню вечером, ага? Если успею забежать. Да всё равно позвоню, предупрежу, если чо.
   - Нет! - Оля пошла рядом с подругой обратно к входной двери, - я, наверное, отключу телефон. Пока что. Ты просто приходи и всё. А не сможешь, ну значит, не придешь.
   - Ключ-то один, - вспомнила Лорик, нагибаясь за ключом, который она, вытащив из замка, бросила на низкую полку под вешалкой, - вдруг будешь дрыхнуть? Как я зайду, если не позвоню даже, а? Стоять в окно камушками кидаться?
   - Не буду я дрыхнуть, - Оля улыбнулась, - а вечером, ну, с восьми до десяти побуду на балконе, чтоб тебя не пропустить. Спущусь и открою.
   - Ещё чего, - возмутилась Лорик, пытаясь разглядеть свои губы в мрачных глубинах небольшого старого зеркала рядом со старой вешалкой, похожей на сказочный дворец, тоже мрачный, - будешь торчать. Так, придумала! Ключ я возьму, заодно у железячников закажу дубликат, и как раз вечером тебе закину. Тебя - закрою. Пока посидишь под замком, поняла? Тут задвижка есть, но калечная она, не трогай. А то вдруг заклинит. Оль, извини, что бардак такой, блин, тебе и приткнуться пока негде, кругом срач и пылища.
   - Нормально, - Оля снова улыбнулась, чувствуя улыбку, будто пластырь, приклеенный к губам, - как раз будет чем заняться. И вообще, ты меня спасаешь, и ещё извиняешься. Считай, я впряглась и уже отрабатываю.
   Лорик спрятала помаду в сумочку, выпрямилась и выпятила грудь, сверкая цепочкой в декольте.
   - Правильно! Работай, мой раб, солнце уже высоко! Тебе чего принести из пожрать? Может, творогу там, сметанки? Я в молочном беру, у правильной тётки.
   - Иди уже, - Оля подтолкнула подругу к выходу, - у меня бомжпакеты и колбасы кусок, нажрёмся с Тимой и заляжем спать.
   - Винишка я принесу, - предупредила Лорик, чмокнула воздух в дверном проёме и закрыла дверь, загремела ключом в замке.
   - Пока-пока, - приглушенно пропела и все стихло.
   Оля прислушалась и, вдыхая запахи пыли, побелки и краски, прошла в комнату, куда только заглянула по пути в кухню, пробралась через мусор к балконной двери, открыла, дёргая присохшую задвижку. Выходя, отпихнула кота ногой, чтобы не вылез следом, а то ещё свалится, балкон старый, без остекления. И вжимаясь в угол, одновременно над собой посмеиваясь (да кто тебя тут увидит, третий этаж, платан вон какой здоровущий, как в джунглях - сплошные ветки), вытянула шею, стараясь увидеть Лорика далеко внизу.
   В путанице облиственных веток мелькнуло цветное пятно и белое над ним пятнышко лица, потом - неимоверно золотистые волосы: Лорик торопилась к своим уже открытым ларёчкам, их у нее было три на центральном рынке, торговали косметикой под кричащими блискучими вывесками. И всё. Остался только старый платан, растущий выше третьего этажа старого дома, его ветки и листья, слегка пожухшие от двух месяцев летнего зноя. Да вывернутая тяжелыми узорами балконная решетка, доходившая Оле почти до груди. И за спиной - трехкомнатная квартира, которая по завещанию отошла несколько офигевшей от такого поворота дел Ларисе - единственной дальней внучке почившей почти незнакомой старухи, которая пары лет до ста не дотянула.
   Выяснив все обстоятельства, Лорик, оставшись с громоздкой недвижимостью на руках, поначалу страшно расстроилась, даже накричала на ни в чём не повинную Олю, которую вызвала в свой любимый бар обсудить новые обстоятельства, причём, за что она Оле и нравилась, возмутилась не тем, что теперь нужно вкладываться в ремонт и бегать со всякими документами по нотариусам и конторам, а тем, что вредная старуха помирать уехала в деревню, к какой-то чужой ещё одной старухе, а единственной внучатой племяннице, значит, даже не позволила за собой горшков повыносить. Поухаживать.
   - Нет, ну я, конечно, фигурально, но вот старая кошёлка, а? Не то, чтоб мне прям хотелось с горшками бегать, но прикинь, как же она трусилась, чтоб никто её драгоценную хату не отжал, что всё закрыла и умотала в дерёвню. Даже квартирантов сперва пустила, а после вытурила. Партизанка хренова! Я б, может, ей баблишка кинула пару раз. И вообще, привела бы в порядок эту одороблу, сдала нормальным людям и ей же самой посылала б деньгу!
   Лорик наваливалась пышной грудью на деревянный нарочито грубый стол, сверкала кольцами и цепочками, в маленьких ушах тряслись, запуская зайчиков, длинные фианитовые серёжки. Прервав жестикуляцию, выдохнула, засмеялась над своим возмущением и, схватив за узкую талию высокий бокал с бархатным пивом, подняла, салютуя.
   - Ладно, чего кипишую, спрашивается. Как вышло, так и вышло. Там уже парни ремонт заделали по-быстрому, потолок, стены, полы. Ну, с бумажками побегаю ещё с месяц. В порядок дальше сама приведу уж. Ну ладно, два. Месяца. Потом буду сдавать. Может, быстрее салон открою. Жалко, под самой крышей, а то я бы в ней и оформила. Центр города, не кот начхал. Прикинь, салон красоты 'Глория'! Чего? Какое мунди?
   - Зик транзит глория мунди, - повторно процитировала Оля, - это латынь. Так проходит земная слава. Это я просто.
   - Нихера не проходит! А как будет, ну это вот 'Глория форева!'? В смысле, навсегда!
   - Не знаю.
   Лорик засмеялась, ставя бокал и тыкая вилкой в полоску балыка.
   - Снова ржу. Значит, меня если перевести, то я - Слава. Забываю, а после снова ржу.
   - Ну и зря, - Оля отвечала медленно, боясь спугнуть внезапную мысль, - тебе очень идет. Глория. Прекрасное имя. А давай я порядок наведу. В квартире той. Пустишь пожить на месяц. Или на два?
   Лорик опустила в тарелку вилку с ненадкушенным балыком.
   - У тебя ж работа. Так, погодь. То есть, совсем пустить? Жить, что ли?
   - Да, - Оля словно кинулась головой в холодную воду. В незнакомом месте.
   Лорик снова поднесла вилку ко рту. Жуя, возразила, нацеливая уголок салфетки в уголок накрашенного рта:
   - Та. Брось. Ты уже сколько раз от него уходила? Три? И чо? И где ты? Снова где всегда.
   - Я насовсем.
   - Было уже насовсем, - не прониклась Лорик, вытирая уголки губ.
   Оля спрятала под стол руки. Они тряслись. Скомкала на коленях салфетку, грубоватую, льняную. Интересно, они после помады и рыбы каждый раз их стирают, что ли?
   - Я потому и хочу, чтоб совсем уйти, понимаешь? С работы тоже. Из дома. И ещё, чтоб мы договорились, и я тебя не могла подвести. Ты ж знаешь меня.
   - О-о-о... Это вот знаю, да. Помрёшь в корчах, а сделаешь, если обещала. Ты, блин, Краевская, потому и сидишь постоянно в жопе, что дюже вся честная и обязательная. Ты и от него уйти никак не можешь, потому что обещала небось когда-то, типа, и в горе, и в радости, и прочую лабуду. Было такое?
   - Лора, не мотай нервы, а? Мне и так паршиво, и чем дальше, тем паршивее. Если переживаешь за меня, ну поверь ещё раз, а?
   - Последний? - язвительно спросила Лорик.
   И Оля с тоской вспомнила предыдущие разы, когда сама верила и подруге клялась, конечно, в последний раз, всё. Всё! Обратно - ни ногой. Опустила глаза на сложенные под столом руки - пальцы комкали и разворачивали салфетку.
   - Я... я не знаю, Лора. Но я очень хочу.
   За тяжелым деревянным столом встала тишина. Вокруг было обыденно шумно, болтал за спиной бармена телевизор, болтали по углам посетители.
   - Погодь, - снова сказала Лорик, отодвигая бокал и вазочку, чтоб удобнее смотреть на подругу, - ты про работу. То есть, и работу нафиг бросишь? А, ну да, ты же у него в конторе. Получается, что так. Да.
   - Проживу, - Оля подняла глаза и постаралась смотреть уверенно, твёрдо. И не кривить губы. И ещё ей было стыдно, - мне только надо от него отклеиться, понимаешь? Я боюсь... Если просто уйду, на квартиру там, он меня всё равно уговорит. А так, свалю, чтоб он даже не знал. Где искать. Ну и квартира - это же денег сколько...
   - Пф. Дюдюктив какой устроила. Все, молчу. Большие уже девки, я тоже не совсем идиотка, понимаю, у всех по-разному. Был бы он мой муж...
   Лорик выразительно стиснула блестящие кольцами пальцы и нахмурила тщательно прорисованные брови. Потом разжала удушающий захват и подняла наманикюренный палец перед носом подруги.
   - Моё условие. Ты ж в отпуске с сегодня, так? Угу. Завтра, как твой козёл свалит, я подъеду, на тачке. Собери, что нужно, на первое время. Кота под мышку. Кота ж берёшь? Кто б сомневался... И всё.
   Как всё, металось в голове у Оли, как это завтра?.. Ещё же отчеты не доделаны, обещала Денису, что за пару дней управится. Пуговицы с его любимой рубашки отпорола, новые надо пришить... И стирка. Постельного замочила два таза. Стирка!
   - Чего ржёшь?
   - Вспом-нила. Кино какое-то. Там все летят на Багамы, жить типа. А одна бухтит в кресле, я говорит, стирку замочила... а тут Багамы эти ваши.
   - Так ты согласна, Ольга Краевская? Оля-квасоля!
   - Да, Глория Тютченко. Согласна. Тютя-матютя!
   - Я тебе давно уже Лариса Петровна Серова! За тютю получишь!
  
  Именно так Оля и кот её Темучин оказались временными владельцами трех комнат, длинного коридора, огромной кухни с пузатым холодильником и большого балкона, осенённого старым платаном. Но - без своего дома, без работы и без мужа - директора небольшой, но солидной бизнес-конторы по торговле спортивными товарами.
  
   Глава 2
  
  В которой Оля начинает свою робинзонаду, отвлекаясь на воспоминания о том, что её выдернуло из старой жизни, а кот Темучин, универсальным кошачьим способом напомнив мирозданию, что он тут хозяин, в который раз доказывает свою способность просачиваться.
  
   Проводив взглядом подругу, Оля постояла ещё немножко, разглядывая густую листву и прислушиваясь к городскому шуму. И вернулась в комнату, не забыв плотно прикрыть балконную дверь, чтоб Темучин не просочился наружу. Несмотря на изрядные размеры и немаленький вес искусством просачиваться черный кот владел в совершенстве. Постояла ещё, на этот раз спиной к окну, оглядывая свое новое королевство и пытаясь собраться с мыслями.
   Собраться мешало всё. Мусорный беспорядок вокруг, не такой, чтоб горы до потолка, но раздражающе захламленные полы с кусками старой штукатурки, россыпями строительного песка и кляксами подсохшего цемента - ногу некуда ставить. Явная нехватка мебели - Оля попробовала вспомнить, а есть ли в кухне стол (стул она помнила), и не смогла. И куда она, спрашивается, хотя бы разложит или повесит свои вещи? Весь угол комнаты занимал огромный мрачный шкаф высотой почти под потолок, но Оля, выходя на балкон, подёргала ручку, услышала, как скрипит старая дверца, высыпая из щелей древесную труху, поёжилась и открывать не стала. А ещё нужна посуда, самая обычная. Потому что в спешке бросая в огромные базарные сумки, добытые из дальнего угла кладовки, одежду и какие-то важные мелочи, больше всего она беспокоилась о вещах для кота, а то как же Темучин без трёх мисочек и пары любимых горшков с опилками. Да ещё о всякой мелочевке для гаджетов: зарядка и кабели для смартфона, шнур для легкого тонкого лаптопа, удлинитель. Так что, ни кружки, ни тарелок с вилками-ложками не взяла, а есть ли они тут?
   Стоя неподвижно, она, казалось, уже шла - во все стороны от точки стояния. И снова вспомнила тазы с замоченным бельем в своей (теперь уже не своей, поправила себя) аккуратной ванной, где всё на местах, с закрытыми глазами руку протяни и найдешь: мыло, зубную щётку... Ох, ёлки, а взяла ли она зубную щётку? И хоть какое-то полотенце?
  
   Оля качнулась и сделала шаг, первый. Под ногой противно хрустнуло, рассыпаясь.
   - Темучин? Ты где?
   Кот бесшумной тенью явился в проеме, задрал хвост, дёргая кончиком. Подождал Олю и пошёл впереди, выбирая место, куда ставить мягкие лапы.
   - О... нет... - уловив в сумрачном свете чуждое общему хламу сверкание, Оля прошла по коридору к кухне. Встав над щедрой лужей в углу перед кухонной дверью, вперила в кота возмущенный взгляд.
   - А подождать ты не мог? Я два горшка притащила твоих. И пакет с опилками! Я даже не знаю, есть ли тут половая тряпка! И ведро!
   На чёрном лице кота с крупным бархатным носом написано было спокойное презрение. Он дёрнул усами и проследовал в кухню. Оля вздохнула и свернула в ванну, как ни странно, сразу приободрясь. Что их собирать, эти мысли, когда возникла первая необходимость, а всё остальное может пока подождать. Итак, ведро, тряпка, веник...
   Измазанное синей краской ведро оказалось кривым, словно кто-то дал ему ногой под дых, но ручка имелась. А вот тряпку Оле пришлось изготовить самостоятельно, произведя раскопки на той самой вешалке в прихожей, с которой она, чихая и морщась, сняла, вернее, свалила на пол, кучу скукоженной рабочей одежды - драные штаны и старая закостеневшая куртка, футболки, которые расползлись под струей воды в лохмотья, махровое полотенце, напрочь пропитанное какой-то химической высохшей дрянью. В дело пошла клетчатая фланелевая рубашка, у которой Оля предусмотрительно оторвала рукава для кухонных тряпок.
   Вместо веника в туалете обнаружилась щетка с косматой каменной щетиной, но с крепкой деревянной ручкой.
   И на следующие три часа Оля погрузилась в наведение первого приблизительного порядка, расчищая дорожки для хождения, а потом уже выгребая мусор из углов и складируя его в прихожей у стенки, чтобы вынести в мешках - не забыть только этими мешками затовариться.
   Темучин ходил следом и рядом, совал бархатный нос во все кучи, дёргал усами, в какой-то момент повел Олю к широченному подоконнику в комнате, что выходила на сторону улицы. Оля кивнула и привела подоконник в порядок, кот взлетел на него, потоптался и царственно сел, обвившись хвостом. Но через минуту уже привалился к стенке и вытянув лапу, занялся вылизыванием кудрявого живота. Так и работали - кот над собой, Оля - над порядком в огромной, без мебели, комнате, иногда бросая свои занятия, чтоб посмотреть друг на друга.
   В ходе уборки Оля с облегчением обнаружила, что в другой комнате, чья дверь была напротив большой, составлена кое-какая мебель, кучно, не пройти, и от дверей это напоминало детский сказочный городок, только весьма мрачный, в котором тесно стоявшие дома заменяли какие-то тумбочки толпой вокруг старого комода и торчащее шатким небоскребом огромное зеркало-трельяж. Наверное, согнали от стенок, чтобы покрасить, предположила, принюхиваясь к запахам акрила, хорошо, хоть не масляной краской работали.
   Так что, более-менее приведя в порядок главную комнату, она отправилась в мебельную экспедицию и перетащила туда тумбочку с витыми ручками на ящичках, с радостью обнаружив за ней стоящую боком сложенную раскладушку.
   Место для отдыха было выбрано - у стены, так что окно находилось или в ногах (когда разберусь с маленьким светом, прикинула Оля), или же за головой. Рядом тумбочка. Тщательно протерев линялую обивку раскладушки, вернее, основательной складной тахты на крепком деревянном каркасе, она осторожно села, поерзала, радуясь хорошо натянутой ткани, и со вздохом легла, вытягивая напрочь уставшие ноги. Кинула в сторону руку с зажатой в ней скомканной тряпкой.
   - Там вот, - сообщила пустому пространству, - у стены, будет зеркало. Да, Тимыч? Ты пожрать созрел уже?
   И, настороженно прислушиваясь, села, бросая тряпку на вымытый пол.
   - Темучин?
   Зовя кота, пошла по коридору, прихватив из прихожей сумку, в которой собраны были котиные вещи. В кухне, вытаскивая мисочки и скользкие пакетики с кормом, позвала снова. С пакетом в руках пошла по квартире, окликая кота. Понятное дело, новое место, ему интересно всё, но мог бы и прибежать, на позвякивание мисок.
   Кота не оказалось в комнате с мебелью, где Оля методично обошла стулья, драные пуфики и тумбочки, заглянула на полки стеллажа, который подпирал зеркало. Не было его и в третьей, совсем маленькой комнатке-пенале, там и искать не пришлось, только включить свет - под высоким потолком зажглась пыльная лампочка в пыльном плафоне-лилии. Не было его в ванной, где Оля устроила новый, рабочий беспорядок с ведром, половой тряпкой и старыми пластиковыми тазами. И в туалет она заглянула, надеясь увидеть кота на одном из его личных горшков - другой воцарился в углу, где была тщательно вытерта Темучинова сигнальная лужа.
   Оля вернулась в кухню, беспокоясь уже всерьез. Вывалила мокрые кусочки корма в миску, подвигала её по полу, надеясь, что возникнет в распахнутых дверях.
   - Тима! Смерти моей хочешь?
   В голове уже крутились картинки: черный кот, нестерпимо домашний, с атласно блестящей шерстью, с мягкими лапами, тыкается в углы чужого общего коридора, скачет по ступенькам лестницы, не понимая, за какой дверью осталась хозяйка. И вот - уже на улице, где все, что разглядывал свысока, с подоконника, вдруг рванулось вверх, выросло страшным незнакомым лесом, состоящим из каменных стен, древесных стволов, чужих спешащих ног. И - собаки ещё...
   Но как он мог выскочить из квартиры?
   За кухонным окном среди ветерка в листьях и солнечных зайчиков между веток мелькнуло что-то тёмное. Оля подбежала к окну, легла животом на широкий подоконник, хватаясь за присохшую, щедро покрашенную поверх металла щеколду.
   - Тимочка? Господи, ты как туда? Сиди. Я сейчас.
   Кот мирно восседал на жестяном откосе подоконника, на её восклицания даже не повернул большой головы. Смотрел через ветки, иногда наклоняя башку и поворачивая в разные стороны уши, когда какой-то звук выбивался из привычной городской какофонии.
   Оля глянула наверх, ну конечно, прыгнул к форточке, а она приоткрыта, вот же зараза, а не кот! Только бы сидел спокойно. Стукаясь носом о стекло, она попыталась разглядеть за ним наружный откос и с облегчением обнаружила, что там - тоже балкон. Вернее - маленький дурацкий балкончик, доходящий до половины окна, а другая его сторона? - уходит за угол стены?
   В комнате она пробежала к балкону, рванула на себя дверь. И за ней обнаружила то, чего не увидела в первый раз, прячась в другом углу большого балкона. Он поворачивал. С фасадной стороны дома уходил на его торцевую часть, куда и смотрело кухонное окно. Но густые тонкие ветки, покрытые движущимися крупными листьями, да ажурные выверты балконного ограждения помешали ей разглядеть.
   Балда, ругала себя Оля, сворачивая по балкону за угол дома, кулёмища! Нет чтоб сразу осмотреть всё, увидеть, куда этот ирод сумеет пробраться, ты ж за него в ответе! Теперь главное, не напугать животину, а то ещё полезет на платан, сорвется. А у неё даже нет ключа - выбежать и разыскать несчастного дурачка там, внизу.
   Она ярко представила себе, что могло бы и как. Торчит запертая в чужой квартире, кот мечется, оглашая улицу воплями... А она - ничего не может. Встала, держась за стену дрожащей рукой. Сглотнула, выравнивая дыхание. И последние три шага сделала уже спокойно, улыбаясь и протягивая коту руки.
   - Ну? Иди сюда, кот мой, я там тебе еды.
   Темучин встал, скруглил спину, составляя толстые лапы, зевнул, показывая отчаянно розовую глотку и белые клыки. И, муркнув снисходительно, подался, разрешая подхватить себя под мягкий живот. Уселся на согнутой руке столбиком, кладя передние лапы на другую подставленную руку. И, как делал всегда, потянулся черным лицом, обнюхал воздух в миллиметре от её губ и носа, вроде бы мимоходом, но Оля понимала - это такая суровая мужская ласка - я тут, я с тобой, не волнуйся.
   В кухне она спустила кота с рук и села на шаткий стул, глядя, как тот, старательно выедая вкусное, возит миску по полу.
   Успокоившись, влезла на подоконник и наглухо закрыла форточку, решив, что за пару часов в старой прохладной квартире они не помрут от жары, пусть пока всё побудет закрытым. Вытащила из холодильника кольцо краковской колбасы, села на подоконник с ногами, как давеча Темучин. И прислонясь к стене, стала кусать и жевать, разглядывая то вымытую повеселевшую просторную кухню, то заоконную мешанину веток, листьев и света. Странно как сделано. Если тут угол балкона, то почему туда нет двери из кухни? Вполне было бы удобно. А так - нужно пойти в комнату, и оттуда пропутешествовать за поворот. Зато можно пугать тех, кто в кухне. Выскакивать, мелькая в окне страшной рожей. Хотя вряд ли архитекторы задумывали именно это...
  
   Кладя обкусанную колбасу рядом на полиэтиленовый пакет, вдруг поняла, что с самого утра, занимаясь уборкой, ни разу не вспомнила о своём побеге, не занималась привычным самоедством, пытаясь разобраться в отношениях с мужем, и не вела бесконечных мысленных монологов, обращенных к Денису или вот к Лорику, снова и снова пережёвывая накопленные за десять лет семейной жизни обстоятельства, которые, наконец, к этому побегу и привели. И голова вроде была свободна, пока руки возили швабру, отжимали тряпку, перетаскивали мелкую мебелишку. А вот пожалуйста, вдруг не только свободна, но и пуста. Отдохновенно пуста, порадовалась Оля, куняя и вскидывая голову, чтоб не заснуть прямо на подоконнике.
   А почему не поспать, собственно? Уже, наверное, часа четыре, и солнце ушло за крышу, прибавляя заоконным джунглям живых теней, а Лорик появится не раньше восьми, откроет двери сама.
   Оля сползла с подоконника, прикинув, что в комнате, на большом окне с таким же широким подоконником, можно вполне устроить лежанку, кинув туда какое покрывало и подушку, места хватит. И борясь с дремотой, методично обошла всю квартиру, снова проверяя окна, форточки и прочие проходы в другу реальность, которыми мог воспользоваться Темучин. Он и в старой квартире умел пропадать на полдня, отсиживаясь в шкафу или на антресолях. Так, тут наверняка есть кладовка и те же антресоли - проверить. И ещё!
   Когда Лорик вернется, а Оля вдруг будет спать, кот может выскочить во входную дверь, а подруга не знает, как именно догнать, и что говорить, чтобы вернуть беглеца обратно...
   Поэтому, прихватив из коридора горшок , Оля загнала кота в комнату и провела небольшую воспитательную беседу. А потом связала ручки дверей куском тряпки, потуже, чтоб проснуться, если Лорик станет рваться в комнату из коридора.
   Раскладушка уже стала неожиданно уютной, с большой сумкой, которая на полу раззявила нутро с вещичками, и с тумбочкой у стены. Оля вытащила тонкое большое полотенце, потом сиреневый свитерок. Полотенце кинула на постель - укрыться, а свитерок уложила на подоконнике. Темучин тут же вспрыгнул, повозился, оценивая новое гнездо, и свернулся клубком, укладывая башку на передние лапы.
   Оля вытянулась на раскладушке, радуясь тому, что та не алюминиевая с пружинами, скорее - складная кровать.
   Через минуту пришел кот, вспрыгнул сверху, придавливая ребра лапами. Потоптался старательно, упал, валясь животом, и замурчал так, что не стало слышно машин за окном.
   - Вот, - сказала Оля, - видишь, всё у нас нормально. Я б даже сказала - хорошо, но боюсь сглазить. Спи, давай.
   Но спать на хозяйке коту ожидаемо стало жарко и, повалявшись минут пять, он снова спрыгнул и устроился на подоконнике. Мурчание прекратилось. Значит, заснул, сонно думала Оля, закрывая глаза, перед которыми сразу поплыли бесконечные мокрые тряпки и гнутые ведра, заляпанные синей краской. Когда коты спят, они не мурлычут. Значит, мурлыканье, это такой о чём-то разговор. Знать бы точно, что говорит...
   Она уплывала в сон, слыша не мурлыкание, а приглушенный окном городской шум, а ещё - тихий мелодичный звон, милый своей беспорядочностью. Это я сплю, догадалась Оля, осторожно повёртываясь набок, и мне уже снится...
  
  
   Глава 3
  
  В которой подруги решают насущные проблемы за ужином с бутылкой вина, а после начинается первая ночь в старой квартире, с обычным ночным волшебством: Оле снятся колокольчики (и кажется, яхты), Темучин просачивается на балкон, после чего слегка колдует над мыслями и намерениями хозяйки. А автор, спохватившись, излагает свои взгляды на кошачью сущность, признаётся в мечтах написать кото-роман и тут же предупреждает: возможно, дорогие читатели, ничего у автора не получится
  
   Колокольчики улетели...
   Мысль улетела тоже, спугнутая дальним скрежетом ключа, и Оля, открывая глаза, села, дёргая на живот сползающее полотенце. Успела подумать ещё раз, вдогонку сну: колокольчики улетели. И проснулась совсем.
   Темучин безмятежно дрых на подоконнике, еле видный темной горушкой в сумраке комнаты, даже головы не поднял, но насторожил одно ухо, просвеченное светом уличного фонаря, который, процеживаясь через зубчатые листья, расписал полы и стены живыми пятнышками тени. А из коридора слышались голоса и деловитое погромыхивание.
   - В кухню, - руководил кем-то голос Лорика, - да пролезет, боком его. Ну вот.
   Мимо закрытой двери провезло, громыхнуло, мужской голос зашипел и выругался, впрочем, беззлобно.
   Оля быстро завязала шнурок на поясе спортивных шортов, опустила ноги на пол, морщась от ощущения крошек под тонкими носками - хоть и подметала-мыла, штукатурную пылищу за одни раз не уберешь. Сунула ноги в сланцы и подбежала к двери, размотала на ней завязанный тряпичный жгут. Выходить не стала, прислушиваясь.
   Шаги протопали обратно, голоса ещё погудели в прихожей, видимо у самой входной двери. Потом та хлопнула, проговорила замком нужную фразу и все. Дальше послышался уже только голос Лорика, приближаясь:
   - Олька, спишь, конечно? Тук-тук, хозяева-а-а!
   Дверь распахнулась, впуская на темные полы прямоугольник желтого света. Оля прищурилась, разыскивая на стене выключатель, но Лорик уже вошла, в облаке дорогих духов и свежего летнего пота, управилась сама, щёлкнув, и комната осветилась - наверху в громоздкой люстре на семь рожков затлела одна неяркая лампочка.
   - Да у вас тут прям люкс президентский! Ты даёшь, за полдня из помойки нормальное заделала жилье. Молодец! А мы тут стол в кухню привезли и ещё барахла, постельное там, полотенца. В ванную я целую тебе сумку притаранила. Будешь, как Мерилин Монро, вся такая в духах и шампунях.
   - Спасибо.
   - Пожрём? Я голодная, шо цуцик. Просыпайся, давай, мне сегодня домой надо попасть, Мишка рассердится, если до утра. Спасиба мало, отработаешь. Да шучу я, это не кондиция всё, флаконы там треснутые, на мыле бумажки порвались. Но всё классное, дорогое. Тадамм!
   С последним словом Лорик подняла над головой зажатую в руке тонкогорлую бутылку тёмного стекла.
   - За новоселье, да?
  
   В ванной Оля умылась, рассматривая себя в мутном зеркале, заляпанном известковыми кляксами, и тут же отводя взгляд. Лорик всегда была болтушкой. Нашла тоже Мерилин Монро.
   Уж кем-кем, а красавицей Оля никогда не была. Сколько помнила себя, то с печалью, то с раздражением пыталась найти в своей внешности что-то, что бы всерьёз нравилось ей самой. И не находила.
   В зеркало на неё смотрело усталое лицо с впадинами под острыми скулами, темные небольшие глаза под слишком уж резкими бровями. И ещё этот нос... Нос был великоват, как деликатно высказывалась мама, но Оля знала, не просто великоват. Шнобель, а не нос. Рубильник. Такой нос нормально носила бы женщина рослая, с гордой осанкой и лебединой шеей, тем более, если волосы негустые, стричься приходится коротко. А Оля была невысокая, худенькая, и, как часто бывает у невысоких, голова и лицо казались крупнее, чем надо бы. В общем, уныло подытожила, вытирая лоб, скулы и растрепывая черную челку, ничего не изменилось - верблюд в печали.
   И мыть его не буду, это ваше зеркало, решила, выходя из ванной и направляясь в кухню. И смотреться тоже.
   С новым, вернее, старым, но большим, как аэродром, уверенным столом кухня тоже приобрела вид уверенный, солидный. На одном краю стола громоздились пакеты, на другом, что ближе к окну, Лорик уже ставила пластиковые цветные тарелки и выкладывала ложки с вилками, болтая при этом без перерыва.
   - Мишка тебе пятёрку ставит. Сказал, молоток девка, и пусть найдет себе реального мужика. Хотя я ж думала, у них там солидарность мужская, всё такое. Но он, оказалось, с твоим Денисом, тьфу, не с твоим уже, нафиг его, короче, пару раз имел дела торговые. И щас мне знаешь, чо сказал-то? Вот говорит, всегда загадка - почему нормальные классные бабы вечно ведутся на всяких козлов. Её, говорит, Денис, он как раз козёл козлиный. Я б с ним поспорила, ну так, чтоб не изрекал не по делу, но я чёт представила вдруг... Нашу Вальку помнишь ведь? Галину Вальку? Ну та-акая с детства была сволочная стерва, и все мы про то знали! И не сказать, что красотка прям. Но мужики на неё вели-ись, всегда! Я ещё думала, неужто не видят, что по жизни она херовый человек? А получается - не видят, да? Вот и мы, такие же дуры насчет лямуры крутить со всякими хламными. А телефон, я смотрю, не включила?
   Лорик сунула Оле истёртую до прозрачности деревянную дощечку и кубик сыра в плёнке.
   - Режь. И чего, собираешься совсем без телефона жить? Ты хоть сказала козлу своему, ну, чтоб не искал с полицией? Не будет?
   - Написала, - мрачно кивнула Оля, опуская лицо над сыром, - хотела смску отправить, но потом... Написала, в общем, на бумаге и положила на стол в кухне.
   - А что написала? Ты извини, просто, я ж вроде тебя укрываю, - Лорик хихикнула, выкладывая на тарелку золотистую копченую скумбрию и наклонилась, втягивая носом запах.
   В дверях тут же нарисовался Темучин, подняв хвост, извернул его последовательными иероглифами.
   - Тебе нельзя, - извинилась Оля, - перебьёшься, она солёная. Не волнуйся. Я коротко и чётко. Написала. Крупным почерком. Денис, я ухожу от тебя, насовсем. На работу больше не выйду, заявление пришлю почтой. Не ищи, отношения выяснять не будем. Ольга.
   - Угу. Та-ак. Про вещи написала?
   - А что про вещи?
   Лорик с треском разорвала упаковку на салфетках и скомкала хрустящий целлофан.
   - Что за вещами потом зайдешь. Что, не стала? Решила ему всё оставить, что ли? Давай так, завтра поедем, пока он на работе, и своё остальное заберешь. Тянуть нельзя, а то поменяет замок. А насчет квартиры уже попозже. Она пока не убежит. Чего трясешь башкой?
   Оля ушла в угол к мойке, которая гордо торчала на изогнутом колене трубы, старая, похожая на квадратную ванночку. Сунула под струю воды электрический чайник, тоже привезённый Лориком. Вернулась обратно и установив поближе к стенке, включила в новенькую белую розетку.
   - Случилось так, Лорочкин, что мне и забирать оттуда нечего. Не веришь? Да подожди возмущаться-то. Я сама над собой поржала, а оно именно так. Я, собственно, не дюже и жалею, вернее, совсем не жалею.
   - Нет, подожди! Как это нечего? Вы с ним сколько? Десять лет? Десять!
   Лорик бухнулась на табуретку и с возмущением откусила половину сырного листочка. Жуя, округлила голубые глаза под накрашенными ресницами, внимая подруге.
   - Ну, смотри. Золота я не ношу. Я вообще украшений не ношу, а что мне нравится, оно ценности никакой не имеет. Так, цацки из дерева и глины. Цепочка с крестиком на мне, браслетки серебряные сгребла, в одной руке уместились. Тряпки? Тут снова. Мехов не ношу, ну куда мне меха, если я просто люблю гулять, а кабаков не люблю, и по заграницам не езжу. Что?
   - Я говорю, это он удачно прям нашёл себе. Тебя. Ни брюликов дарить, ни шубы.
   Оля засмеялась, подхватывая кота на колени и давая тому согнутую чашечкой ладонь - бодаться. Кот заурчал, тыкаясь тёплым носом в глубину сложенных пальцев.
   - Ну да. Ну куплю, и будет оно валяться.
   - Ты купишь, - резюмировала Лорик, - как же. А за границу мог бы и повозить. Сам ездиит же? Чего не ездила с ним, а?
   - Господи! Куда? На его торговые семинары? Разок-то я поехала, помню. Неделю таскались по выставкам спортивного питания, он мне всё вещал, что каждая минутка на счету. Сам таскал кучу сумок, и я ещё помогала. Как... как верблюд. Еле успели на самолет, я в кресло упала, чуть живая, мечтала только - прилетим, дома хоть высплюсь.
   - Не верю я как-то, что он без тебя тоже так!
   - Ну так то ж без меня, - резонно возразила Оля.
   И Лорик примолкла. Пока чайник свистел, повышая тональность, обдумывала, вздымая нарисованные брови и надувая пухлые яркие губы. Сидела, устало сгорбившись и расставив колени, между которых кинула цветастый шифоновый подол стильного летнего платьица. Скинутые босоножки стояли рядом с босыми ногами.
   - Квартира? - продолжила уже не так решительно.
   Оля пожала худыми плечами. Подвинула к себе тарелку с нарезанной рыбой, отщипнула крошечный кусочек и протянула Темучину, тот засуетился, привставая, и сунув морду в ладонь, виртуозно подцепил острыми зубами кусочек, разжевал, проглотив, уставился на хозяйку зелёными глазами с чёрными колодцами зрачков.
   - Квартиру ему отдали родители. Вернее, он за неё заплатил какие-то деньги, так что, когда познакомились, уже в ней жил. Даже по закону я не претендент. Да и не стала бы.
   - Добрая сильно.
   - Не в том дело, - Оля вытерла салфеткой ладонь. Темучин, поняв, что амброзии больше не выдадут, спрыгнул и ушёл на подоконник - смотреть на фонарь и листья. А Оля молчала, вспоминая, как азартно Денис пускался во всякие связанные с деньгами и выплатами судебные тяжбы. Ему это нравилось. И подкован юридически был неплохо, смеялся, рассказывая о триумфах, о том, как выбил компенсацию за просроченный товар, как обошел турфирму, возвращая стоимость поездки, как после полугода тяжб и переписок вернул полсотни долларов за неправильное обслуживание в неправильном отеле. Говорить ли Лорику, что судиться с бывшей женой он обязательно будет, и страшно подумать - с не меньшим удовольствием. Удивительно, как же ей стыдно. Стыдно признаваться в том, что для него это - доблесть. И не то, что она такая вот вся бессребреница, но все равно Оля всегда полагала, что должны быть пределы и надо уметь останавливаться. Чтоб не испортить радость, которая бывает важнее денег. Но Денису этого не докажешь по простой причине - у них были разные радости. То, что Оле казалось скучным и временами недостойным взрослого человека, его как раз радовало. А ее равнодушие к материальному, впрочем, умеренное, как она всегда считала, у Дениса вызывало раздражение.
   Надо было сразу убегать, злясь, подумала она, перед тем как попросить Лорика сменить тему. Когда самые первые нестыковки пошли - убежать, забыть, выбросить из головы. Но все они были мелкими и казались такими незначительными. А ошеломление от того, что Денис, такой впечатляющий, красивый, 'видный мальчик', как сказала её мама, вдруг увлечён ею, обычной Олькой с профилем печального верблюда, и никаких у нее ног от ушей, и голливудской улыбки, и златых локонов, как вот у Лорика... Ни богатства, ни нужных родителей со связями. Она не совсем дура, даже в те свои двадцать шесть лет все варианты перебрала, прикидывая, на что мог польститься такой роскошный мужчина, если бы по расчету. Но никаких расчетов, хоть тресни, не нашла и решила, если судьба подарила ей радость, то надо радоваться, так? В этом плане, поняла Оля, внезапно сильно развеселясь, Денис идеально вписался в её жизненную философию. Так что, никуда она не могла убежать в первые пару лет супружеской жизни. Уж очень много счастья испытывала. И терять его - из-за чего? Разных взглядов на жизнь? Это казалось ей нечестным по отношению к мужу. Вернее, так казалось бы, думай она тогда о разводе. Но просто - кинулась в любовь и наплевать, если со стороны казалось, что не раздумывая. Нет, все она обдумала и это было её решением. Как потом в какой-то момент она поняла и другое - нужно решиться уйти, пока не стало совсем поздно. И вот тут начались самые настоящие сложности...
   - Пора нам выпить, - прервала Оля собственные размышления и взялась за бутылку.
   Но Лорик отобрала, навалилась на стол, колдуя над пробкой штопором.
  
   - Ого, - кося глазами в свой смартфон, проговорила через время, когда наелись и славно выпили, болтая о пустяках и смеясь, - двенадцать почти. Ещё часок посижу и вызову тачку. Ну, давай сюда свою машинку, посмотрим, чо напел. А то включишь без меня ночью, ещё кинешься обратно. Или с балкона.
   - Тебе просто любопытно, - поддела Оля подругу, откидываясь к стене.
   Та кивнула. И тыкнула пальцем в сторону подоконника, где рядом с котом лежал отключенный смартфон.
   - Ещё бы. Мне охота на денискиных костях поплясать. Интересно, смерть как. Послушать, как начнёт выкручиваться и тебя умолять. Как в тот раз, помнишь? А-а-а, чего отворачиваешься? Я тогда прибежала, думаю, поддержу подруженьку, а подруженька - вся в цветах, не квартира - райский сад какой-то. Сплошные лилии в вёдрах. Извини, как на кладбище.
   - Он просто знает, что я их люблю.
   - Угу. Мистер Хитрожоп. Ты на него пашешь годами, так что, не разорился, разок за всё время накупил цветочков. А ты и повелась. Небось плакал ещё?
   - Плакал...
   Чтоб не продолжать тему, Оля встала и, качнувшись, двинулась к подоконнику. Взяла в руку смартфон. И пока не передумалось, включила. Экран загорелся, показывая уведомления. Три смски. Два голосовых сообщения.
   - 'Буду поздно', - прочитала Оля первую, - 'важная встреча'.
   - Дальше давай. Пришёл уже, наверное? А чо, звонка ни одного?
   - 'Утром рубашка нужна голубая и брюки от костюма'.
   - Ага. Нашёл золушку, ты в отпуске, он забыл, что ли? Блин, так он, наверное, не дома ещё?
   - Почему не дома, - медленно ответила Оля, открывая последнюю смс, - 'Ольга хватит чудить, ложусь, откроешь сама меня не буди'.
   - Ну козёл же! - Лорик вытрясла в бокал остатки красного вина и опрокинула в себя, - давай сообщения.
   - Не хочу.
   Оля потыкала пальцем в настройки. Положила включённый смартфон рядом с котом и вернулась к столу. Допила свой бокал:
   - Всё. Он в чёрном списке.
   - Во! Правильно. Пусть гадает.
   - Да что ему гадать! Я в те разы раз... разо... разобъясняла. Долго. Много слов потратила. А он выслушал, и мне снова чёта про рубашку. Или куртку, не помню уже.
   - Орех.
   - Что?
   - Как в стенку. Орех. Орех же?
   - Горох, Глория Тютина, садись, Глория Тютина, двойка тебе!
   - Ой, ну горох, ладно.
   Отсмеявшись, замолчали. Лорик громко зевнула и испуганно прикрыла ладошкой рот, боясь обидеть подругу. Но та, не обращая внимания, заговорила горячо, но остывая с каждым следующим словом:
   - И вот скажи кто, какого рожна тебе надо, получается, и сказать нечего, не лупил же и не орал, и по девкам не бегал, все чинно-благородно, а, ладно, я тебе тоже всё уже говорила, нафиг, не хочу больше. Всё.
   - Всё, - согласилась Лорик и, подвинув свой смартфон, вознесла над ним палец, - где тут заметки, давай, говори, чего надо купить по ремонту и для житья. Большое на такси привезем, мелочь сама побегаешь купишь, я денег оставлю.
   - Сетку, - спохватилась Оля, - вольерную, ничего, если я окна заколочу, маленькими гвоздиками, ну, чтобы кот...
   - Сетка, - повторила Лорик, - ага, рамы все равно потом менять, колоти.
   - Порошок стиральный. Краски там, кисточки, я завтра точно скажу, там, кажется, от работяг ещё осталось. А стремянка есть?
   - Будет тебе стремянка.
   - Лампочки! Ещё удлинителей пару. Гвозди! Шкурка наждачная.
   - У-гу...
   Список все пополнялся, Лорик вдохновенно тыкала пальцем, пока смартфон не замурлыкал, извещая о входящем звонке.
   - Аллоу, - грудным голосом ответила Лорик, подмигивая Оле, - Михаил Васи-илич? Рада вас слышать, а ты чего не спишь ещё?
   - Ты там квасишь, что ли? - Голос ударил в ухо и Лорик поспешно отодвинула смартфон, - ты чо сыну смски шлешь без конца? Краски всякие. Стремянка. Дай парню поспать.
   - Я? - изумилась Лорик и, повертев смартфон, даже потрясла его, словно ожидая - посыплются объяснения, - я разве не заметки открыла? Ох, ёлки. Скажи мама целует, скажи мама дерёвня, не разобралась.
   - Бросайте там бухать, тоже мне страдалицы, - пропищало в трубке, и грозный муж отключился.
   - С Мишкой и громкой связи не надо, - Лорик повертела пальцем в ухе и, наваливаясь на стол, захохотала, - ой-й-й, прикинь, пацан спит, а тут мама на проводе, смски ему. Стремянка. Гвозди! Аж пошел отцу жаловаться.
  
   ***
  
   Проснулась Оля в темноте, ударенная резким приступом тревоги, села, обводя непонимающим взглядом большое пространство, полное шевелящихся теней и смутных пятнышек неяркого света. Язык шершаво ворочался в пересохшем рту, а в голове развертывался список. Пуговицы на рубашку! Похмелье - весь день будут мешки под глазами... И чего подхватилась среди ночи, попробуй засни теперь, а надо, а то на работе - как с креста снятая... Брюки погладить же! И где снова этот чёртов кот?
   Мысль о коте навела в голове относительный порядок.
   - Какая работа, балда иванна, - упрекнула себя Оля, упала навзничь, дергая ногой под привезённой Лориком простынкой.
   Но тут же встала и, нашарив ногой шлепки, побрела из комнаты - пить воду и искать Темучина.
   В кухне темноты не было, уличный фонарь, удачно издалека, цедил через стекло рассеянный свет, на ополовиненной пластиковой бутылке плавал прозрачный блик, и Оля выпила воду, гулко глотая. Радуясь, что наплевать ей на то, как будет выглядеть днем, никаких испытующих взглядов пары сотрудниц - обе влюблены в шефа, потому его жена, работающая в его же отделе кадров, постоянно находилась под наблюдением и была предметом тайных разговоров и сплетен. И вообще, она может лечь спать. Днём. В самую жару. Тем более, что побегать по магазинам за всякой мелочёвкой, как предложила ей Лорик, можно утром, буквально с открытия, не волнуясь, что вдруг наткнется на Дениса, до обеда он, как правило, из офиса не вылезал. Совсем рано - прогулка, мечтала она, суя пустую бутылку под стол к стене, тыщу лет не видела, как солнце встаёт. Оттуда по магазинам, потом сюда (домой, подсказал внутренний голос, и Оля вздрогнула, а потом улыбнулась, ну да - сюда домой) и - сиеста, настоящая. А потом работать, и никто не мешает, так здорово.
   Она уже собралась выйти из кухни, но, краем глаза уловив нечто за стеклом, повернулась. Быстро прошла к окну.
   - Опять! Да как же ты?..
   Дневная сцена повторилась, но уже словно после репетиции и почти на ускоренной перемотке: Оля убежала в комнату, вышла на длинный балкон, обогнула по нему угол дома и протянула руки к сидящему на жестяном подоконнике Темучину. И снова кот уселся на её локте, свешивая щекочущий хвост, снова потянулся обнюхать лицо, перед тем как положить на другую руку мягкие лапы.
   - Как. Ты. Сюда. Попал? Все ведь закрыто? Ти-ма?
   Но кот молчал, глядя перед собой и насторожив уши в том же направлении. Оля посмотрела тоже.
   Ветки платана, который рос со стороны комнаты, тут были тонкими, тянулись почти горизонтально и поникали, открывая примерно половину обзора. Так что картина ночи перед балконом тоже оказалась разделенной почти ровно наполовину. Справа - мешанина тонких ветвей, листья, звездочки электрического света от фонаря через них. А слева, куда указывал край странного балкона, доходящего лишь до половины кухонного окна, распахивалась ночь над акваторией торгового порта с причалами, усыпанными звездами прожекторов. От каждой звезды по воде шла широкая или узкая световая дорожка, в некоторые попадали разные портовые предметы - буёк, похожий на узкую пирамидку, силуэт маленького катера. Над далёким портом стоял такой же далёкий шум, казалось, он сам по себе, шумит, не нарушая тишины старого дома, расшитой ночными близкими звуками. ...Шелест автомобильных шин на перекрёстке перед морвокзалом, полуночные шаги внизу, тонкий звон колокольчика. Колокольчика?
   Оля покрепче взяла кота, прихватывая его за передние лапы, чтобы не выскочил, если вдруг испугается, и не расцарапал. И отлепившись от холодного подоконника, шагнула вдоль перил в самый уголок на повороте балкона, к веткам, прислушалась, медленно поворачивая голову. Может, это звенит в ушах? Все же полбутылки десертного вина буквально три часа тому.
   Вдалеке, на главной улице центра, которая на самом деле была совсем рядышком - за маленьким сквером, лайнула собака и зашлась, вызывая ответный лай ещё дальше и выше - во двориках на склоне горы. Внизу проехала машина, провезла бумкающую музыку из приоткрытого окна. Кто-то хрипло закашлял ниже, наверное, тоже на балконе. И - никакого звона.
   - Ладно, - сказала Оля шёпотом, чтоб не услышал ночной курильщик, - пошли домой. Знала бы я кошачий язык, я б тебе устроила. Допрос с пристрастием. Как ты просочился, а? Смерти моей хочешь? Ты же можешь свалиться! Ты никогда не жил выше первого этажа! Тут же всё чужое ещё! И потом, ты такой красивый, вдруг тебя украдут? Посадят на ковер перед телевизором - украшать гостиную. Дурачок ты, Темучин. А я тогда как? Нет, я понимаю, что коты живут меньше, чем люди, и это даже и хорошо, ну как бы я помирала, зная, что ты остаёшься и вдруг никому не нужен, а? Но это всё логика. А вот бояться сейчас, что ты потерялся или заболел или ещё что... Давай уже пожалей свою бедную страшненькую Олю, никому не нужненькую, э-хе-хе, только ты вот мне свет в окошке, чёрный свет, атласный с бархатом. И живот у тебя кучерявый.
   Темучин внимал, спокойно сидя на руке, пока Оля другой рукой неловко управлялась с балконной дверью. Остановилась на пороге - кажется услышав снова тонкий стеклянный звон, тающий, словно снежинка на горячей коже. Не поняла - был или нет, и плотно закрыв двери, спустила кота на пол.
   - Завтра, - пообещала, направляясь в туалет, - завтра прям с утра куплю сетку и все окна заделаю. Будешь знать.
   Хотя понимала, что-то тут явно не то. Закрыто было вообще всё! И когда сидел снаружи, тоже закрыты все форточки!
   Ой ли, усомнилась, укладываясь снова (еще дважды проверив окна), а если распахнуло сквозняком? Расходились с Лориком изрядно весёленькие, может, неплотно закрутила ручку...
   'Ага. А потом, значит, сквозняком обратно запахнуло. И ручку тоже прикрутило обратно...'
   - Завтра, - грозно сказала Оля, - и колокольчики ваши, и яхты на причале - все завтра.
   'Яхты? Какие ещё яхты?' - но отвечать на мысленные недоумения не было сил, и Оля заснула.
  
  ***
   Вот тут, дорогой читатель, должна начаться история уже с точки зрения кота, и мне - автору очень хочется её написать. Но заминка в том, что любая попытка писать с точки зрения не человека - это просто игра, стилизация, потому что писать приходится человеческими словами человеческого языка. А он, понятное дело, напрямую связан с нашими органами чувств и с нашим восприятием мира.
   Вот прекрасный кот Темучин, рожденный пять лет назад тихой кошечкой Мурочкой, которую Оля забрала из двора своей пятиэтажки и Мурочка сделалась кошкой приходящей и уходящей (к большому неудовольствию аккуратного мужа Дениса), он - кот. А написанное от имени кота нашим языком, оно на самом деле пишется от имени небольшого человечка в роскошной атласной шубке, который примерно так же, как мы смотрит (только зорче), так же обоняет (только сильнее), так же хочет вкусно покушать и так же посещает горшок, а ещё так же обращает внимание на лица (морды) противоположного пола. И так далее.
   Насколько это так? Может быть, учёные уже добрались до самых глубин кошачьего мышления, во что мне верится с трудом, если даже в людях мы, люди, не слишком разбираемся, но я не учёный, и Оля тоже не учёная дама-исследовательница кошачьего разума.
   И там, за чёрными зрачками, окруженными зелёным нефритом или синим сапфиром радужки - что там на самом деле? Какое оно? И как его если не увидеть, то хотя бы вообразить? Потому что я не верю, что любой кот - это маленький лохматый человек. И те, кто живут с котами, знают об этом. Что-то в них есть схожее с нами, например, голова с мозгами, в которую они едят, лапы, которыми ходят и так далее. Но если кот воспринимает мир пусть похоже, через глаза, уши, лапы, нос и так далее, но все равно несколько не так, можно ли быть уверенными в том, что картина мира и всего, что в нем есть, похожа на ту, что видим мы? Или там существуют лишь точки соприкосновения двух разных миров, реальностей, параллельных пространств, а кроме точек - эти миры восхитительно не похожи?
   Сначала я думала, что поупражняться в описании мира кота, мыслей кота, поступков кота, используя приемы передачи информации 'оттуда' - это хорошая идея. Но потом поняла, что все равно слова и буквы, заточенные под человеческое восприятие и разум, увы, не передадут. Мгновенный запах придется описывать целой фразой; звучок, который проскользил и пропал, а его надо оставить в памяти - потребует больше слов, чем время его присутствия; и как воспринимает кот общение со своим человеком, кто скажет? Мы - облако, окутывающее любовью? Сумма живых пятен, запаха, привычного набора движений?
   Тут я в очередной раз поняла тех, кто пытается расширить язык, увеличить язык, взламывая границы языка, вечно ищущих и часто навлекающих на себя насмешки.
   И объединение слова с другими искусствами становится понятнее после таких раздумий. Может быть кот - это совокупность движений, сумма запахов его и вокруг него, построения звуков, мигание света; и все это сплетено со словами и поступками, обращенными к нему и не к нему тоже...
  
   Да, конечно, всё это можно написать. Как попыталась написать я только что. И ещё уподробить. Применить к отдельно взятому коту и его отдельно взятой человечице Оле. Провести их через приключения вместе. Конечно, это будет именно перевод кошачьей сущности на человеческий язык. Версия. Попытка. Но в любом случае такая попытка будет честнее привычной игры в маленьких лохматых человечков с длинными усами, которые думают так же, как мы, совершают такие же поступки и пьют из чаши мироздания тот же напиток.
   Если у меня не получится, что ж. Но писать кота-человечка не хочется все равно...
   Так что, вот вам ночь на излете, вот спящая Оля, у которой на переносице залегла морщинка тревоги, и вот - чёрный кот в прекрасной шубе (да не шуба она вовсе, мы же не пишем о человеке, что он одет в красивую загорелую кожу, словно какой-то дизайнерский диван), он сидит на удобном широком подоконнике, устроившись на сиреневом мягком свитерке и, обвив себя царским хвостом, смотрит через стекло. На мелькание световых пятен, творимое фонарем и листьями. А ещё слушает тончайший звон тайного колокольчика, который является вместе с незаметным дуновением предутреннего ветерка, вплетаясь в симфонию звуков, света и запахов, и побыв в нем нежной, но главной нотой, исчезает, откладываясь в памяти. Это - память нового места, которую Темучин создаёт, добавляя в свою картину мира.
  ...Это место, где я живу, где живет моя Оля, где уже хорошо расположена миска с кормом и плошка с чистой водой, и не слишком хорошо расположены привычные горшки (надо позаботиться), и где есть уголки хорошие и уголки плохие, все надо исследовать, переплетая.
   Но сперва...
  
   Темучин встает, горбит спину, собирая себя в кольцо на напряженных составленных лапах. Потом расправляется, делая шаг вперёд, ещё один, задние лапы сладко вытягиваются, напрягая все-все мышцы, даже самые крошечные. И мягко спрыгивает на пол, идет, дёргая длинными усами и глядя в чёрно-белый сумрак. Так же мягко прыгает на раскладушку, обнюхивает лежащую вдоль тела руку. Восходит на живот и укладывается, подобрав под пушистую грудку передние лапы со спрятанными когтями. Теперь чёрное лицо с огромными ночными глазами находится в миллиметре от Олиного подбородка и можно завести мурчальник, дыша в такт её сонному дыханию. - Говорить с ней, пока она спит. Сказать важное, чтоб не боялась. Он знает, что сигать с балкона нельзя. Конечно, если вдруг испугается, лапы могут скользнуть, поэтому Темучин прошёлся по внешним перилам всего разок, внимательно обнюхивая ветки и листья, вдыхая запах старого чугуна и следа улитки на нём. И хорошо бы это холодное, про которое Оля думает 'жесть', стало таким же приятным и теплым, как внутри, с другой стороны того, о чем Оля думает 'стекло' и 'окно', тогда можно сидеть совсем хорошо. Завтра она успокоится. И тогда Темучин покажет ей всё остальное, всё, что успел познать тут. Оля уже знает чуточку ушами, но не знает, откуда оно. А то, что он узнал глазами и снова ушами, далекое, придется ей показать, она сама не увидит. А если он не сумеет показать отсюда...
   Оля пробормотала что-то во сне, вздохнула и Темучин приглушил мурчальник, дождался, когда дыхание выровняется, расслабился, снова мурлыча. Смежил глаза, тоже готовый уйти в сны.
   ... Если он не сумеет показать отсюда, придется её повести. Туда. Где всё и начнётся.
  
  
   Глава 4
  
  В которой Оля, после беседы с мамой по телефону, вынуждена мыслями возвратиться в прежнюю жизнь, а Темучин, оставшись временно в одиночестве, обживает квартиру и тоже предаётся воспоминаниям, переходящим в глубокие философские размышления, вполне ожидаемо переходящие в желание срочно подкрепиться, и правильно, потому что после умственных усилий им с Олей приходится изрядно потрудиться физически
  
   Раннее утро Оля безбожно проспала, и спала бы дальше, но рядом завибрировал смартфон, уползая по деревянному полу под раскладушку.
   Оля с зевком протянула руку, нашаривая неслуха, проснулась от пришедшей в голову мысли - Денис звонит! Вспомнила, что внесла мужа в черный список и зевнула снова, укладываясь навзничь и роняя мобильный на грудь. Сфокусировала туманный взгляд на экране. Вздохнула и тыкнула в экран.
   - Мам? А сколько времени? Всё в порядке у тебя?
   - Это ты мне скажи!
   Оля поморщилась и села, прижимая к уху мобильник. Судя по голосу, ничего у мамы там не случилось, но она сильно на что-то сердита.
   Высокое окно изливало в комнату утренний свет, такой яркий, что даже тени листьев казались выбеленными.
   - Ты чего над мужем издеваешься, а?
   Сон порхнул к потолку и исчез напрочь.
   - Что? Мам...
   - Бедный мальчик. В шесть утра позвонил, места себе не находит. А ты? Нет, а ты? Сердце есть у тебя? И ладно была бы какая-то... какая... Но ты же нормальная женщина всегда. Была! И вдруг!
   - Та-ак. Значит, звонил. Рубашку не просил погладить? А то приехала бы.
   - Ты мне не груби! Ольга! Мы с папой возмущены, ну просто... просто...
   - Ты меня послушаешь, мам? Да ты можешь помолчать хоть минуту?
   - Немедленно собирайся. И домой. А твоим подружкам я ещё отдельно позвоню. Он мне, между прочим, все телефоны продиктовал.
   - Господи, мама. Ты себя хоть послушай. Да ты его еле терпела, когда тут!.. Ты же из-за него уже год в Южноморск не едешь. С папой! Да папа десять лет сам живет на лодочном, я забыла, как он выглядит, я голоса его не слышала, даже вон в день рождения.
   - Папу не трогай.
   - Ты сама только что. Что вы с папой...
   В комнату зашел Темучин, проследовал мимо раскладушки и улегся в прямоугольник света, засверкал атласными боками, повернул большую башку, и Оля, продолжая сидеть с возмущённым лицом, невольно залюбовалась черными усами, раскинутыми в стороны тонкими лучиками.
   - Не морочь мне голову. Короче, погуляла со своими и быстро домой.
   - Плакал небось, - язвительно уточнила Оля, ероша одной рукой спутанные волосы.
   Мама споткнулась на полуслове. С некоторым удивлением подтвердила, стараясь не снижать накал возмущения:
   - Да. Плакал. Это как нужно довести человека...
   - Мам. Это фишка у него такая. Сперва все нервы вымотает, крови напьётся, потом уж, когда видит, что я развернусь и вот щас. Так он плачет. Ты не переживай. У Дениса хватка, как у, ну как у бульдога, в общем. Я от него три раза уходила. Пыталась. Так что, насчет поплакать, это я уже проходила, знаю.
   Мама молчала. Тогда Оля сказала, что перезвонит ей позже, посоветовала не поднимать трубку, если вдруг (а вдруг он снова, воззвала мама) и решительно попрощалась
   Перекидывая подушку к стене и садясь поудобнее, с телефоном на коленях, Оля вспомнила самый первый раз. Когда после не слишком удачного трудового года она уговорила мужа поехать в маленький приморский поселок отдохнуть. Всего две недели, улещала она его, ты представь, море и дивные пляжи, на километры сплошь золотой песок. И никого почти. Будем уходить на целый день, а можем даже заночевать у воды, ночи теплые. Муж слушал с кислым видом, потом вроде как воодушевился и даже сам купил чудесную легонькую палатку, смеялся, слушая её рассказы, как в детстве, маленькую, её брал с собой младший брат отца, дядя Валера, и как она умоляла маму отпустить на целых три дня с ним, его красивой женой Лилей и их семилетним сынишкой. И какие были чудесные эти три дня.
   Но воодушевления хватило ненадолго. В поселке Денису не нравилось абсолютно все. Выжаренная солнцем автобусная остановка с крошечным магазином, пыльная улица, обставленная домиками в облупившейся побелке, что тонули в винограде и старых абрикосовых деревьях. И особенно - полузаброшенный пансионат, в котором половина дощатых домишек была погребена оползнем, а в уцелевших не было ничего, кроме кроватей с пружинными сетками и шатких столиков. Ах, да, в каждом был холодильник - старый и громкий. Уже на второй день Оля раскаивалась в том, что уговорила мужа. Выход, конечно, был: пройтись по домам и снять жилье с удобствами, отдельную времянку с душем и туалетом, с кондиционером, но Денис гордо отказался что-то менять, и предпочел с утра до ночи упрекать жену за испорченный отдых. Не только словами. Вздохами, хмыканьем, жестами и поступками. При этом, все, с кем общался её супруг, рыбаки, местные, бабушки-торговки на крошечном базарчике, мальчишки, продающие мидий и рапанов - считали его весёлым, очаровательным, своим в доску.
   Так что, через две недели, когда вернулись домой, и едва закрыв двери, крупно и с шумом, наконец, поссорились, Оля решила - хватит. Сжав губы, стала собирать вещи. Она совсем не знала, куда пойдет, и сил думать об этом не было. Просто нужно было уйти, не видеть и не слышать. Денис не верил до последнего, пока не поймал её уже в коридоре, куда вытащила сумку и рюкзачок. И встала там, вынимая из стеллажа новенькую переноску для двухлетнего кота Темучина, пытаясь сообразить, как поступить с его мамой Мурочкой, которая наверняка скоро явится с улицы... Выкричав свои насмешки и оскорбления, Денис отшвырнул набитую сумку, схватился за рюкзак, который она всё тянула повесить на плечо, и вдруг рухнул на табуретик в прихожей; прикрывая локтем другой руки лицо, всхлипнул.
   Оля от неожиданности отпустила рюкзак, тот упал к ногам Дениса. Муж отвернулся, сказал хрипло, с надрывом:
   - Не смотри. Пожалуйста.
   Растерянная, она ушла в комнату, села на застеленную широкую кровать, стиснула руки между колен, прислушиваясь. В прихожей стояла тишина. Потом тихие шаги, потом скрип двери в ванную комнату.
   Она сидела так минут десять, после, совсем изведясь, встала, открыла двери. Мужа нашла в кухне, стоял, прислонясь лбом к стеклу, стискивая пальцами край подоконника. Когда подошла, повернулся, обнял, обхватил, сползая к ногам и тыкаясь мокрым лицом в ее шею, в грудь, в живот. Оля пыталась поднять, но в итоге опустилась сама, протянула руку, погладила растрёпанные волосы. До сих пор помнит, именно в тот момент поняла - она его не любит больше. И понимание показалось таким ужасным, что она замерла, держа растопыренные пальцы на жестких, стильно стриженых волосах. А он бормотал что-то, покачивал её, и уже вздыхал спокойнее, усмехнулся, сказал что-то шутливое, чмокнул в щеку рядом с ухом. Вскочил и подхватил на руки, понёс обратно в спальню, уже похохатывая, - как добычу. Раздевал быстро, дышал тяжело, а она поддавалась послушной куклой, раскидывала и поднимала руки, поглощённая тоскливой мыслью, что теперь она его видит. Раньше не видела - любила. А теперь вот, видит, что он делает и зачем. И как теперь жить? Без этого милосердного тумана, размывающего очертания решений и поступков, и вот - заново смотришь на человека, не оправдывая и не обвиняя, потому что безжалостный свет высвечивает на месте, где видела когда-то любовь, доброту, непоследовательность, мальчишество, горячность - расчет, хладнокровное манипулирование, притворство, всепоглощающий эгоизм. И всё у него вовремя, все именно как надо. Рассчитано всё.
   Потом, лежа рядом, Денис тихо рассказывал о том, как издевалась над ним в детстве мать, как бросил их отец, как строили козни соседи, пытаясь выжить из квартиры. А она, лежа рядом, в ужасе видела за его откровениями холодную попытку вызвать в ней жалость: пусть поверит, это всякие враги виноваты в том, что, ну да, получился из всеми обиженного мальчика мужчина с нелёгким характером, ну прости уж, ты мне жена, а самым близким всегда тяжелее всего.
   Тогда она ещё не знала, что у Дениса одна жена уже была. И есть сын, ох, вернее, в одной семье сын, а у другой бывшей его женщины - близнецы - мальчик и девочка, но сам он отказывался признать отцовство. Но именно после того неудачного отпуска эти, казалось бы, сокрушительные новости не стали для нее ошеломительным ударом. Оля оказалась к ним готова.
   Маме о своей первой попытке уйти говорить ничего не стала. Потому что в самом начале Раиса Петровна весьма подозрительно отнеслась к симпатичному потенциальному зятю. Высказалась резко.
   - Ты ему не пара и никогда не будешь. Непонятно мне, с чего он вообще к тебе прилепился.
   Но тогда влюблённая Оля отступать не собиралась, а Денис, смекнув, что на тот момент выгоднее, засиживался в кухне с будущей тёщей, ведя задушевные беседы. Так что, после свадьбы уехала мама в свое приморское село Новогвардейское успокоенная. Да и замужняя дочка - это всё же в сто раз лучше, чем одинокая барышня на излёте молодости, рассудила теща, и не ей же самой с ним жить, хочет - пусть радуется. Или, как уж получится.
  Так что, признаваться маме, что самые первые её слова оказались пророчески верными, Оля не захотела.
  
  
   А сейчас, сидя спиной к прохладной стене и перебирая мысленно их телефонный разговор, вдруг развеселилась - Денис её в шесть утра разбудил, но Раиса Петровна непутевую дочку сходу будить не стала, позвонила, во сколько там? Уже десять утра?
   - Темучин? Ты мне завтрак приготовил? А в постель слабо?
   Вскочив, сунула ноги в шлёпки, пошла умываться. Хватит думать, хватит тасовать в голове обвинения и аргументы, все равно рано или поздно придется с мужем всё выяснять, тогда и поговорит, и подумает. А пока без него дел хватает.
   Умница Лорик кроме стола, легоньких табуретиков и всяких тарелок притащила вечером минимальный набор кухонной посуды и сумку свежих продуктов. И Оля, напевая, поджарила себе пару яиц с помидорками, вывалила коту в мисочку утреннюю порцию корма. Поев, сварила кофе и уселась на табуретке удобнее, придвигая листок бумаги и огрызок карандаша, найденный на холодильнике. Нужно быстро составить список самых нужных мелочей, и бегом на рынок, пока нет риска наткнуться на кого из знакомых. Прищепки нужны и леска, чтобы развешивать стираное бельишко. И конечно, эта еще. Эта...
   Оля нахмурилась, пытаясь вспомнить, что такого важного хотела купить, прям вот в первую очередь. Ночью себе три раза повторила, ещё у Лорика спрашивала. Разрешения. И вот - забыла напрочь!
   Соображая, тем временем вписывала в листок новые мелочи и, наконец, подведя черту, потянулась за кошельком, вытащила свою наличность, пощупала пальцем банковскую карту в отдельном кармашке. А на хозяйство денег ей оставила Лорик, их - в большое отделение. Всякие саморезы, отвёртку, молоток и прочие инструменты она купит на хозяйские денежки.
   Потянувшись, допила кофе и повернула голову к окну. Увидев за стеклом чёрный силуэт, окружённый солнечным ореолом, улыбнулась, напрочь забыв о вчерашнем волнении насчёт кота и балкона, как только что забыла о планах купить на окна вольерную сетку.... Подойдя, налегла на широкий подоконник и, расшатав, выдернула из паза нижнюю щеколду старой оконной рамы. Чтобы открыть верхнюю, пришлось залезть на подоконник с ногами.
   В открытое окно ворвалась августовская жара, неся в себе обыденный городской шум - гудение машин, дальний перезвон церковного колокола, детские крики снизу и грохот подъемных кранов в порту.
   - Ну, - сказала, перекидывая наружу ноги, - ой... жесть какая теплая, днем, наверное, нагреется, как та сковородка. Иди сюда, кот мой, посидим минутку вместе.
   Темучин тут же пришёл, сунул морду под локоть, уселся вплотную, поёрзал и лёг, свешивая вдоль её колена пушистый хвост. Зевнул, отчаянно разевая розовую пасть и далеко высовывая язык, усы встопорщились, потом снова легли вдоль пушистых щёк.
   Смеясь, Оля положила на тёплую башку ладонь, почесала пальцем шею.
   - Значит так, слушай, что я решила. Окно будет открыто, красть у нас все равно нечего, да и вряд ли кто по веткам сюда долезет, сильно тонкие. Но ты имей в виду - будешь лазить по перилам, упадёшь и потеряешься. Ты понял?
   Наклонила голову, слушая, как мерное мурлыканье меняет тональность. Кивнула.
   - А если ты потеряешься, я потеряюсь тоже. Но что толку болтать. Будем надеяться, что мы с тобой всё решили правильно. А вместо этой жести, знаешь, что сделаем? Там доска в коридоре стоит, хорошая такая. Мы её сверху привинтим и будет у нас на балконе место для посиделок. На комнатном, где просторнее. Чтоб и чашку рядом поставить. Думаешь, я не смогу сделать?
   Она задумалась. Тут нужна не только отвёртка. Нужна дрель, а ещё лучше - сильный мужчина с этой самой дрелью. Хотя, на самом деле, почти всё, что могут делать сильные мужчины, по опыту знала Оля, может сделать и обычная ловкая женщина. Но дрели пока нет.
   - Разберёмся, - постановила она и, погладив кота, соскочила на балкон, прошла за угол, трогая свешенные подсохшие листья и радуясь им - в квартире, где она жила с Денисом, балкона не было, окна снаружи были забраны дополнительными решётками - первый этаж. Вошла в комнату через приоткрытую балконную дверь, не фокусируясь на мысли о том, что кажется, на ночь она её закрывала. Или - нет? И стала одеваться, временами бегая в комнату с мебельной толпой, чтобы отразиться в полный рост в старом трельяже. Совсем забыв, что вчера клялась не смотреть на себя и вообще отвернуть зеркало к стенке.
   Интернет! - вспомнила уже в коридоре и вернулась в кухню, где на холодильнике лежал клочок бумаги с нужными цифрами. Темучин торопился рядом, путаясь в ногах, и Оля бережно отпихивала его, будто бы сердясь, но сразу же улыбаясь.
   - Вернусь часа через два, - уже стоя в открытых дверях, она поправила на плечах почти пустой рюкзак и ткнула пальцем в сторону сидящего в прихожей кота, - с балкона не падать! Договорились?
  
   ***
  
   ...Кот - один, Оля ушла, потому что двери закрылись, щёлкнули, так бывает, если щёлкнет, то Оля ушла и потом она будет снова, но пока - нет её.
   Темучин ещё посидел, потом встал, подняв хвост знаком вопроса и вертя кончиком в стороны, продолжил важное занятие: пришел к закрытой двери, обнюхал её внизу, ставя уши на звуки. Шаги уже стихли, и совсем внизу спело железо, спел камень, и за открытой балконной дверью, за листьями и ветками, шаги спели ещё, совсем удаляясь, смешиваясь с шорохами, стуком и голосами. Исчезли...
  Кот шел темной тенью, мягко ставя лапы, оттуда, от двери, обратно по длинному коридору, пахнущему всяким, и полному маленьких звуков. Шуршало за стенками, гремел из кухни вкусный холодильник, толкались звуки, которые снизу вверх, там, где наружа, а ещё ветерок и в нем тёплое, которое скоро - слишком тёплое, но пока оно - хорошо.
   Чтобы не пропустить хорошо, Темучин заторопился, пропуская через глаза, уши и нос всю кухню - масло на сковородке, дерево пола, краска, к которой местами липла шерсть, если слишком близко к стене, рокот вкусного холодильника, мелькание теней, квадрат света на полу - ползёт. Стекло, про которое они говорят 'бутылка', запах из стекла - невкусное, которое они лакали из другого стекла, оставляя в нем тот же запах. Мерное 'кап-кап' в углу, где мокрое железо, про такое Оля сказала 'жесть', только снаружи оно сухое и скоро горячее...
   Обойдя стол, Темучин плавно взлетел на подоконник, дёргая усами, обнюхал и его - в который раз, но ничего, это важная вещь, с ней надо дружить, и чтоб не было на этом, где 'дерево-краска' никаких неприятностей. Их не было, подоконник ласкался к лапам, в приоткрытое окно задувал ветерок и от него пахло совсем странно, в этом запахе он никак не умел разобраться. Кроме знакомого, про что они говорят 'улица', того, чем пахло по вечерам от мужчины, который ещё Олин кот (так думала она время назад, но Темучин знал, это не так, а потом это знала и Оля), кроме запаха лета и жары, в нем было ещё... Это вот, чем пахло, когда Оля исчезла, поцеловав ему голову и почесав шею, и не пришла дать еды вечером и ещё утром и снова вечером, а приходила другая, говорила, как с маленьким 'кыс-кыс', сыпала в миску еду и уходила снова, даже не посмотрев, как ест. Пахло этим - новым, уже когда Оля вернулась, на ней была соль и ещё ветер, и Темучин нюхал долго, но не успел донюхать, она быстро ушла, но близко, уже туда, где тихий, тоже вкусный холодильник и вода течет в железо, которое называют 'ванна' и ещё в кухню, опять в кухню, и ещё туда, где рычит и воет, чтобы выплюнуть вещи, чтобы они не пахли хорошим, а только сердитыми запахами как будто цветов. Её ещё-кот говорил громко и Оля говорила громко. После того, как Оля вернулась и легла на диван, того странного запаха из соли и ветра уже не стало почти, а Темучин пытался его найти и нюхал мокрую голову, и тогда Олин второй мужчина снова говорил громко, и она говорила громко, и Темучин, пока громкий голос не выгнал его в коридор, ушёл сам. Думая о том, что мокрая голова почти не пахнет этим вот, что он хотел донюхать и познать.
   Запах вернулся. Его принёс ветер.
   ...Темучин проскользнул в приоткрытое кухонное окно и устроился на жестяном подоконнике, стараясь не съехать по наклонной плоскости. Внизу тоже неплохо, где теплый камень в тенях, и на нем плетёный коврик (его Темучин ночью обнюхал тщательно, познал и одобрил, полежав в самом правильном центре), но там пахнет живое дерево, всякие в нем маленькие живые - с крыльями и без них, с лапками-скрежеталками, и пахнут листья, шуршат и пахнут маленькой беспечальной смертью, а это мешает. И ещё там не видно. Он пробовал. Ночью. Но после вернулся на подоконник, где ветки клонились, открывая для него - много места для ветра, много места для всяких огней, для шевеления света, для стояния темноты. Много места для запаха.
   Познавая его ночью, Темучин понял, запах пришел оттуда, где его много, и по пути смешивался, терялся, расплетался на тонкие струйки, линял, как шерсть перед теплом и холодом, но донёс себя до его носа и говорил через него. С ним говорил, как говорит с ним все вокруг, только выбери.
   Если сидеть внизу - выбираешь плетёнку, живое дерево, листья. Если повыше - выбираешь новый, но памятный. Тревожный, потому что, кто знает, зачем он. Но тогда, в прежнее время, Оля принесла его в дом, когда Темучин совсем отчаялся и ждал уже без еды, сидя перед дверями, которые забрали её, и принесённый, этот запах поменял в ней всё. Ведь именно тогда она поняла, что её второй кот на самом деле некот. И никогда не был котом. ...Значит, этот запах важен, он сильный и его надо познать, как можно подробнее. Лучше всего, конечно, держа его носом, пойти...
   Но вдруг он познается настолько, что изменит и самого Темучина? Вдруг он тоже решит, что Оля - некошка? Он, конечно, не глупый котёнок и понимает, что коты и коты - разная штука, точно так же и кошки с кошками - разное. Но равновесно, если Оля - его кошка из человеков, а не если она вдруг некошка, и значит, не его человек совсем.
   Темучин зевнул, очень нервно, утомясь от серьёзных размышлений. И решил, что не пойдет туда. Во всяком случае сам. Он уже решал, в темноте, что пойти туда они должны вместе, и теперь к ночному решению добавил решение солнечного света. Это очень утомительно, думать не просто так, дыша, а думать решая.
   Поэтому он вернулся на кухонный подоконник и спрыгнул внутрь, направляясь к мисочке - покушать для подкрепления сил.
   Еда потребовала сна, и он послушно отправился в комнату, улегся в правильный центр места, где ночью спала его Оля, и хорошо поспал, бродя среди обрывков её снов, заблудившихся в складках простыни. Дышал мерно и тихо, укладывая коротенькие человеческие сны в разные углы себя. Одно место для тех снов, которые она помнит, другое для тех, что забыла, и может быть, он найдет способ напомнить о них, если они хороши и нельзя отпускать их исчезнуть в темноте времени.
   А поспав, вернулся в кухню, где доел из миски, запрыгнул на кухонную раковину и попил из тарелки, в которую накапала чистая вода. И снова ушел на балкон, очень осторожно прошёлся по перилам в самый их дальний угол, но с облегчением понял, что там ветки мешают смотреть, а шелест слышать. Вернулся обратно, на правильное место подоконника, уселся там, обвив себя хвостом, вникая в запах и дальние блики.
   Там и сидел, нюхая и ожидая, да ещё принимая ушами тихий звучок, тонкий, как те круглые штуки, про которые Оля говорит 'мои браслеты', а ещё будто бы страшным, но весёлым голосом 'сокр-ровища мои', встряхивая рукой, чтоб они звенели, перекатываясь по коже. ...Тонкий звук приходил с ветерком, не всегда, а только если у того хватало сил покачать нужную ветку. Темучин мог бы подобраться к самому краю и заглянуть, но листьев много, они шевелятся, а звенелка находится ниже и понюхать ее пока не получится. Она так же важна, как далекий запах, вернее, она важна, чтоб Оля заинтересовалась. Как первое место в новом месте, куда нужно поставить лапу, когда начинаешь познавать новое. Для меня, знал Темучин, такое первое место - запах издалека, для Оли - пусть будет звенелка, она её уже услышала и даже видела про неё маленький сон. У нее ведь нет такого носа, а уши получше, чем правильно нюхающий нос, если его - правильно нюхающего - нет.
  
   ***
  
   А потом началась всякая суета и Темучин всё прочее оставил на потом, чтобы помогать Оле в её нелегких трудах. Оля принесла в дом тяжелый рюкзак и два больших пакета, приятно хрустящих и источающих множество запахов. Увертываясь от её деловитых ног и рук, Темучин внимательно нюхал, дёргая усами, если запахи несли в себе что-то не то, и помуркивая, если требовалось одобрить. Так он одобрил сверток с курицей, но вздохнул, понимая, ему от неё не дадут, потому что от вкусного куриного мяса сильно чесалось под шерстью. Зато одобренная мелкая рыбка, пахнущая ледяным холодком, была точно его, и Темучин обмурчал пакет со всех сторон, и пробежался за Олей к холодильнику, следя, как она, смеясь, запихивает пакет, рассказывая, что получит-получит, чуть позже. Туда же отправились вовсе невкусно пахнущие всякие помидоры, и вкусный сыр в бумажке, и длинная ливерная колбаса.
   А после Оля принялась вытаскивать всякое то, что пахло неживым и не едой, зато было очень разное, и если коснешься носом, могло уколоть.
   Оля пела негромко, раскладывая добычу, и Темучин понимал, это она так мурлычет и радовался, потому что в старом доме Оля мурлыкала совсем редко, только когда они оставались вдвоем. А тут...
   Он пошел следом за ней и остановился на пороге полутемной комнаты, в которой толпились страшноватые, ещё не познанные им крупные вещи, манили дверцами и тем, что внутри. Сел, округляя глаза.
   Оля кружилась перед высоким стеклом, пела-мурлыкала и, прихватывая пальцами края летнего платья, смотрела на вторую Олю, застекольную, а та кружилась, глядя на неё в ответ. Темучин видел за ней, среди тайных бликов и плоскостей - светлый проём и внизу тёмный силуэт. Там тоже сидел кот, но он был ненастоящий, хотя пытался повторять за Темучином все его движения. Вот и сейчас - поднял голову, дёрнул усами, сверкнувшими в солнечных лучах. Но Темучин знал, сам он главнее, потому что от того кота не пахло вообще ничем, и он притворяется настоящим, или же существует так далеко, что никакой ветерок не принесет его запаха, а ещё кот опаздывал. Делал только то, что делает Темучин, но через наикратчайшее время, а значит, Темучин главный.
   - Какой ужас, - нараспев сказала Оля, и засмеялась смущённо, отпуская подол, - думаешь, наверно, хозяйка сошла с ума, да? Но знаешь, мне вот страшно и все впереди непонятно, и как я буду-то... А вдруг - танцуется. Поётся. И я себе даже нравлюсь. Наверное, это волшебное такое зеркало, да?
   Зеркало, вспомнил кот, такое стекло, повторяющее их, называется 'зеркало', и в том доме Оля смотреть в него не любила. Это он видел по её локтям и слышал, как изменяется дыхание. Как будто в том зеркале она видела не себя, а кого-то, кого не любит.
  
   Дальше они работали. Темучин работал старательно, так что Оля, которая сменила светлое платье на старые, вкусно пахнущие креслом и сном джинсы и линялую рубашку, временами топала обутой в драную кроссовку ногой и говорила очень громко:
   - Ты достал! Ты можешь спокойно посидеть в уголке? Это же краска, Тима! Крас-ка! Чем я тебя буду потом отмывать?
   Липкая краска имела такой злой запах, что Темучин и рад бы уйти в кухню, но как бросить Олю наедине с ней? Такой запах может и укусить. Необязательно в руку или за ногу. Укусит в голову через нос и голова разболится.
   Поэтому он вздыхал и не отходил ни на шаг, толкая её под локоть, когда садилась на корточки перед открытой банкой.
  
   ***
  
   Дела предстояли мелкие, но их было, как в любом ремонте, невероятно много. Когда сидели в первый вечер, Лорик обрисовала подруге ситуацию:
   - Смотри. Дядьки мне покрасили стены, поштукатурили потолки. Но всякая мелочь, полоску краской отбить по панелькам, побелить в два слоя, мебель отмыть и почистить. Что еще? Вокруг розеток вон надо квадратики пластиковые. В общем, всякую евро-красу мне не надо, если я буду хату сдавать, но все равно нужно, чтоб аккуратненько, и чтобы потом всё это легко заново освежить. Ну, повешу я натяжные потолки, а если крыша протечет или студенты станут пуляться в них фигней какой? Мне ж легче потом снова побелить, чем потолок покупать и натягивать. Так что, считай, что у провинциальной тетушки делаешь косметический ремонтик, чтоб тетушка, значит, въехала и снова живёт-поживает. О, плинтуса покрасить ещё. Пусть пока старые лежат. А если что обнаружится неподъёмное, может сантехнику частично менять, или там доска в кладовке вдруг прогнила, ты пиши в список, я буду пригонять человечка, сделает и уйдет.
   Оля тогда кивала, обводя косыми от выпитого вина глазами сверкающие краской кухонные стены и мрачноватый потолок. То, что ремонт предстоял не короткий, ей как раз очень нравилось. Места полно, и она может тихонько жить, как сказала Лорик, да хоть до зимы, переезжая с раскладушкой из одной комнату в другую, а оттуда - в третью малюсенькую, и не будет чувствовать себя гастарбайтером, который укладывается спать на ложе из старых обоев посреди банок с краской и ведёрок с клеем.
  
   ***
  
   И вот сейчас, уже приготовив бирюзовую краску, чтобы отбить ею полоску поверх выкрашенных в серо-голубой цвет панелей, разложив на куске старых обоев кисти, линейку, толстый карандаш, всякие тряпочки, Оля подумала о том, что через полдня она устанет, и надо будет отдыхать, и значит, начинать наведение уюта нужно с другого.
   В комнате с мебелью нашлись среди прислоненных к стене две широкие доски, и когда она сбегала на балкон, то обрадовалась чудесному совпадению - один обрезок идеально подходил по длине. Но лежать на чуть наклонной жести родного подоконника, разумеется, он не будет, а значит, нужно подобрать две подпорки, намертво их к доске привинтить (а значит, нужна дрель и всякие саморезы с уголками) и тогда, чем увесистей сядешь на новый подоконник, тем сильнее он будет давить на эти ножки. И никто никуда не упадет.
   Она ещё постояла, жмурясь от солнца, лезущего в листья, осмотрела место работ, аккуратно записала всё, что, как полагала, ей понадобится. И ушла звонить Лорику.
   В результате, столь же чудесно, после обеда приехал немногословный дядька, втащил в квартиру звякающий мешок, оглядел, поцыкав, матово поблескивающие стены, задрал голову к потолку (в коридоре на нём болталась сиротливая лампочка в черном патроне), сказал с язвительными интонациями 'да-а-а...', уничтожающе осмотрел вымазанную краской Олю, и ушёл, продолжая бормотать что-то.
   Из-за этой его реакции Оля передумала советоваться с дядькой о том, как именно закрепить доску, чтобы не слушать всяких подколочек, похоже, тот решил, что она и красила, и штукатурила потолки, и сходу дал понять, как оценил работу.
   - Чо там Колька? - спросила Лорик, когда Оля позвонила отчитаться о визите, - выгнала, что ли?
   - Я? - удивилась та, - сам ушел. А что должен был сделать?
   - Тьфу ты, какая нежная лилия. Да не ты. Я ему говорю, девочка скажет, чо надо помочь, такое. Ты не сказала?
   - Как? Кидаться в ноги, хватая за штанину, да? Я рот открыть не успела, а он тут всё обцыкал и скрылся.
   - Хм. А мне грит, да пусть твоя цаца сама и делает, если такая гордая. И ушёл к пиву. Ладно. Он рядом тут, на железках работает, болты всякие продает. Если ещё что надо, ты звони, через денек я сама привезу. Не соскучишься там, одна-то? А то у меня завал.
   - Я не одна, - Оля удобнее разместила на коленях кота и тот замурчал трактором, обвис, лежа на спине, откидывая голову и топыря в стороны все четыре лапы, - нас двое.
   - Ну, привет косматому. Перекрась его в синий цвет, будем любоваться.
  
   Так что, полоски на стенах пришлось отложить. Оля не знала, как поступил бы с доской горделивый эксперт Колька, но сама она поработала вдохновенно, радуясь, что иногда мастерила книжные полки и с дрелью управляться могла. Так что, найденные в завале ножки от старого стола привинтила накрепко при помощи жутковатого вида уголков (никто их снизу не увидит, зато прочно), а саму доску уложила на жестяной подоконник, сделав на нем прокладку из брусочков и постоянно благодаря работяг, которые, забрав свои инструменты, поленились вынести последнюю партию досочных обрезков и всяких фанерок в мусорный контейнер. Ей это как раз было на руку.
   С доской Оля ковырялась до вечера, стараясь не раздражаться от того, что постоянно вылезали всякие мелочи, которые необходимо было по ходу преодолевать, а для этого - возвращаться в комнаты, отыскивать инструменты, тащить на балкон. С мамой - рослой, сильной и умелой женщиной, они практически все делали сами, Оля была на подхвате и расстраивалась, когда Раиса Петровна поддразнивала её - слабосильную от природы. Потому делать что-то на глазах у других Оля стеснялась, но когда мастерила одна, её часто посещало вдохновение. Тут-то, наверное, сказывалась мамина кровь, а не в физических данных - внешне Оля была похожа на отца, тонкого некрасивого брюнета, тоже носатого, с узким безвольным подбородком.
   - Тадаммм! - спела она вполголоса, оглядывая в свете из комнатного окна новое место для посиделок, - ну... что ж...
   Отпихивая кроссовкой оставшийся на полу хлам, похлопала ладонью по достаточно гладкой поверхности струганой доски, повернулась спиной и упираясь на ладони, осторожно запрыгнула, поерзала, усаживаясь. Прислушалась к доске под собой. Та лежала прочно, не шевелясь и даже не дрожала, плотно упираясь толстенными ножками в каменный пол.
   - Атлично! - Олю вдруг захлестнуло самое настоящее счастье.
   Казалось бы - ну привинтила доску, ну ладно - сама. Мастер, конечно, сделал бы лучше. Но широкая сидушка, которую можно использовать и как стол, (а ещё - подсказала Оля самой себе - на ней даже спать можно и расхохоталась, представив) оказалась удивительно к месту именно тут, на старом балконе с кучерявыми коваными решетками. Желтенький свет из окна падал на дерево, расчертив его черными линиями, за балконом и за шелестом платана толкался внизу городской шум, который утихнет ночью, знала Оля, а от угла, за которым балкон сворачивал к кухонному окну, веял морской ветерок. И когда его порывы усиливались, то в них появлялся еле слышный, закутанный во множество других звуков, тоненький звон.
   - Интересно, - пробормотала она, сгибая ногу и обхватывая руками колено, - ну, очень интересно...
   Темучин согласно муркнул и, закончив, наконец, тщательное обнюхивание подоконника, постоял рядом с хозяйкой, а потом, что-то решив, улегся - не вдоль и не поперек, а избрав некую выверенную диагональ, задними лапами к свету окна, передними - к стволу платана. Оля улыбнулась. Она знала своего чёрного уже пять лет - теперь, когда бы он не лёг на это место, он всегда постарается лежать вдоль своей невидимой линии, а если кто её займет, Темучин будет весьма недоволен.
   Звон раздался снова. Кот поднял голову и муркнул чуть громче. Но Оля головы не подняла - уложив подбородок на коленку, дремала, вымотанная работой.
   Потому чёрный кот потянулся, потом вывернулся, переворачиваясь на спину, и раскинулся вольготно, показывая почти уже ночной темноте живот в кудрявой мягкой шерсти.
  
  
   Глава 5
  
  В которой Темучин, решая, что сюжет пора двигать дальше, устраивает Оле первое Большое Исчезновение, и она во время поисков знакомится с новыми весьма важными (о чём пока не подозревает) персонажами, предметами, местами и одной маленькой яхтой
  
   Несколько следующих дней Темучин Олю не отвлекал, тем более, сам сильно интересовался тем, что она делает. А Оля методично двигалась вдоль выкрашенных стен, сначала отмывая их, потом чертя на высушенной границе тонкую линию, потом закрашивая ее красивой полоской поярче основной краски. Работая, тихонько пела, проголодавшись, вместе шли в кухню, готовили нехитрую еду, которую ела Оля, а Темучин вкушал свои кошачьи консервы и сушку, чтобы после лечь подремать, а проснувшись, присоединиться к хозяйке, которая опять торчала в коридоре, макая в банку с краской маленькую кисть.
   - Можно, наверное, трафаретик сделать, - размышляла вслух Оля, - будет быстрее. Но знаешь, пока мне неохота, чтоб быстро. Пусть все идет, как идет, верно? Лучше скажи, ты зачем свою миску уволок на балкон, а? Эдакий сибарит, решил себе пикники устраивать на свежем воздухе?
   Темучин промолчал, вернее скрутил хвост непонятной Оле фигурой и посмотрел с выражением. Оля вспомнила сетевое 'сложные щи' и фыркнула, снова принимаясь за работу. Утащенную на балкон миску она вернула обратно, рассказав коту, что не стоит приманивать на чудесное место для отдыха приставучих осенних мух.
   Кот, похоже, обидевшись, ушел поспать - на новую деревянную плоскость, улегшись на ней правильнее правильного - по диагонали, задними лапами к стеклу наискосок, а передними, с уложенной на них башкой, к ажурной решетке и стволу платана. А Оля, макая, стряхивая и ведя плавную линию, размышляла. О том, как складывается ее первая неделя в тайных робинзонах.
   Мама звонила ещё раз. Доложила о том, что Денисом были поставлены условия для беглянки-жены, и если Раиса Петровна не желает ему рассказать, где прячется Оля, то вот, пусть передаст ей.
   - Сказал, две недели тебе дает, чтоб вернулась, значит. А после уже никогда, навсегда, хочешь, подавай на развод, он с бумажками возиться не будет.
   По голосу мамы никак не скажешь, отметила Оля, что она и дальше готова защищать правильного зятя, и не удержалась, подколола:
   - Что, уже не будешь на меня кидаться 'обидела бедного мальчика'?
   Раиса Петровна вздохнула, зашуршав в телефоне.
   - Чему радуешься, не пойму. Тебе тридцать шесть уже. Дитёв не нарожали, ладно, сейчас и не поймешь, надо ли дети-то, такая дикая жизнь. Но ты в зеркало б смотрела, я не в обиду, но Оленька, думаешь, мужики прям сбегутся тебя на части рвать?
   - Думаешь, мне надо, чтоб на части?
   - Да один-то нужен! - в голосе мамы звучала такая уверенность, что Оля передёрнулась, понимая - не объяснить. И - не стала.
   - А что касаемо Дениса. Твоего. Что-то он быстро как-то все порешал. Молчи, дай сказать, а то снова кинешься защищать со всех сторон.
   Я??? - хотела поразиться Оля, но снова промолчала, вдруг понимая, что да, так и бывало раньше. Все материны претензии она списывала на обычную, давно уже растасканную по анекдотам взаимную неприязнь тёщеньки и зятя. Пусть хоть сейчас выговорится.
   - У него точно кто-то есть.
   - Ма-ма!
   - Сказала - молчи! Ты как была дурочкой, так и остаёшься. Наивная ты, Олюшка, это чистая правда, с детства такая. Да я не ругаюсь, я ж тебя люблю, носатик мой. Так вот, выгодно ему, чтоб ты сама выбрыкнула, с дома сбежала, а он значит, беленький и чистенький. На людях пострадает и вытащит свою новую, как ото кролика из кармана.
   - Из шляпы.
   - Что?
   - Кролика - из шляпы. Фокусник.
   - Да какая разница! Вот посмотришь!
   - Мам, - примиряюще сказала Оля после тяжелой паузы, - ну даже если так. Мне и лучше. Ну не могу я дальше с ним жить. Я больше всего боялась, что он искать меня начнет. Приставать. У меня уже нет сил никаких, понимаешь? А не будет, вот и прекрасно.
   Она хотела и дальше сказать, но вовремя остановилась. Помня о том, как смотрел, оглядывал, любуясь, как целовал, и держал её руку, поднося к лицу и трогая губами кончики пальцев - по очереди, легчайшими касаниями, а она думала при этом - ну любит же, видно, что любит... - Оля хотела сказать, что самый большой её страх - причинить ему страдания. Даже не потому что любит она, а как раз потому что он любит, ну пусть как умеет, и обрушится его мир. А она не любила причинять боль, никому, а уж тем более рушить миры.
   Но мгновенно представила себе, как мама закатит глаза и фыркнет, и благоразумно воздержалась. Да пусть она там думает себе, что хочет, главное и это такая приятная неожиданность, мать ее практически поддержала и не стала беспрерывно проедать мозги и причитать. Хотя наверняка припомнит не раз и не два, но мы же не будем с ней вместе жить, успокоила себя Оля, так что - пусть.
   Тут подоспели мысли о том, а как она вообще собирается дальше жить, и где. И Оля решила прерваться, чтоб не расписать стены кривыми каракулями. Тем более, у нее есть прекрасное место для отдыха, и она может, сидя там и опираясь на боковую стену спиной, вытянуть усталые ноги, распечатать купленную пачку сигарет и выкурить одну, не прячась и не выслушивая сентенции Дениса и не отворачиваясь от его брезгливой физиономии. Хотя она давно уже не видела его реакции на её нечастое курение, потому что курила украдкой, сидя зимой в парке на ледяной лавочке или дома, стоя на табуретке перед форточкой.
   - А весь дым лез обратно в комнату, - пробормотала, усаживаясь на подоконник боком к стеклу. И нафиг про это, а лучше надо подумать, что стенка колючая и хорошо бы сюда приспособить что-то, для спины, в общем.
  
   Через день, когда они болтали по телефону с Лориком, она пересказала подруге мамины прогнозы, заранее усмехаясь. Но та, к её удивлению, отнеслась к ним совершенно серьезно.
   - Я тоже так подумала. Знаешь, я твоего Дениса и видела пару раз, но уж такой он лощёный, такой - цены не сложит. Ты меня, Олька, извини, но любил бы, оборвал все телефоны. Раиса Петровна ему, наверное, мой тоже дала. А шото не звонит, в трубку не рыдает.
   - У него сложный характер, - Оля сказала и подумала, наверное, покраснели щеки, так по-детски звучит оправдалочка.
   - Угу. Уж такие мы цацы... Да между прочим...
   - Подожди. Как не виделись? Получается, мы никогда вместе? Даже давно вот?
   - Никогда, - с удовольствием подтвердила Лорик, жуя что-то и прокашливаясь, - когда свадьба у вас, мы ж уезжали, а как вернулись в Южак жить, ты уже такая семейная вся, ну и я вертелась тут, как помело. Вроде как собирались, помнишь, ты к нам с Мишкой в гости пришла разок. И на крестинах была. А потом всё, мы с тобой, считай, несколько лет вообще не общались.
   Оля молчала. Последние несколько лет она не общалась не только с Лориком. Оказывается, выйдя замуж за Дениса, она растеряла тех немногих друзей, с которыми ей было интересно. Их место заняли корпоративы да пикники с нужными людьми. Нужными Денису. Позже она туда ходить перестала, а муж не слишком и расстраивался.
   - Что?
   - Я говорю, вот прикольно будет, если у него и правда, любовница.
   Лорик снова закашлялась.
   - Блин. Ты меня уморишь, Краевская. Тебе прикольно? Другая б локти грызла и рычала шо медведь. А? Ну, может, ты и права, так оно и лучше. Слу-ушай... а давай его выведем, на чистую воду? Не знаю я как, надо подумать.
   - Лорик, перестань. И вообще, давай о другом о чём. Не хочу я про него.
   - Между прочим, - без перехода сообщила Лорик, - там в кухне, где дурной балкон, если посмотреть между веток, за перекрёсток и за дорогу, там виден забор. Жестяной. А за забором, там кусок берега, причалы старые. Вот.
   - И что? - Оля была несколько сбита с толку.
   - Вода, - подсказала Лорик, - там лесенка есть, чтобы купаться. А мало кто знает, все прут на набережную аж в самый конец, ну, на водную станцию еще. А тут под боком, считай. В тапках перебежала и нырк. В воду. Пока тепло ещё.
   - Спасибо, - Оля рассмеялась, - надо сходить на разведку. Но купаться? Там же вокруг корабли, железо, не сильно вода чистая.
   - На неё, значит, не выведем козла, - подвела итог Лорик и вместе они засмеялись.
  
   Ночью Оля внезапно проснулась, открыла глаза, приподняв голову. И уперлась взглядом в чей-то посторонний взгляд. Чьи-то глаза смотрели на нее из-за оконного стекла, а вокруг медленно мельтешили зубчатые лиственные тени.
   Опираясь на локти, она вытянула шею, стараясь не пугаться. Разглядела острые ушки на круглой башке и выдохнула, валясь навзничь.
   - Фу. Тима. Ну напугал...
   Подняла руку... и нащупала рядом привычную мягкую тяжесть, скользнула пальцами по круглой голове с острыми ушами.
   Снова села, очень резко, придерживая кота, который недовольно муркнул, выпутываясь из рук.
   За стеклом помахивали ей листья, проницаясь ночным светом желтого фонаря, кидали в комнату живые тени. Приснилось? Когда? То есть, вот только что спала, а потом сразу проснулась?
   Не отводя взгляда от окна, хотела лечь снова, но вместо этого встала, отпихивая спящего кота на край раскладушки, подошла к балконной двери, приоткрыла, разглядывая просторную деревянную плоскость. Пустую. Зато на плетеном коврике белела котовья мисочка с остатками корма. Да что за...
   Оля подняла миску, прошла через комнату и коридор в кухню, установила на место - возле стены, где стояла ещё одна, и глубокая плошка с водой. Привычно поменяла воду. Сходила в туалет, вернувшись, снова легла. Темучин тут же взошёл на грудь, потоптался, мурлыкая всё громче, потом упал, придвигая голову к её подбородку. И мурлыканье стало стихать - почти заснул.
   - Ты мне это, - строго сказала Оля, задумываясь, как сформулировать, - порядки свои не наводи, в общем. Мало того, что второй горшок теперь под ногами путается, угол тебя, видите ли, не устроил, так ты ещё трапезничать будешь на балконе? Забыл, кто в доме хозяин?
   Кот приподнял голову и уставился ей в глаза своими - огромными, бездонными в полумраке.
   Та усмехнулась. Вопрос, что называется, риторический. Денис беспрерывно брюзжал по поводу того, как неподобающе ведет себя кот и предрекал, разбалует его Ольга, ведь сядет на шею и лапы свесит. Насчёт хозяина в доме - это как раз его, Дениса, речи. А ей, наоборот, интересно, что будет-то, если в самом деле позволить коту распоряжаться своей жизнью так же, как распоряжаются своими жизнями люди. Неужто сядет и лапы свесит? Или начнется что-то совсем другое?
   Закрыв глаза и почёсывая Темучину мохнатую шею, она подумала и дальше, с саркастической печалью: пустые размышлизмы, Краевская, много ты видела людей, которые вольны распоряжаться своей жизнью? Вечно за них распоряжается кто-то другой. Или - обстоятельства.
   Это было уже совсем грустно. Но зато, подумала она дальше, почти засыпая, и у меня, и у кота сейчас такой период в жизни, когда мы можем попробовать. Распорядиться. Она уж точно. А за кота страшно, вдруг он надумает прыгнуть с балкона или убежать в двери. Нужно ему совсем доверять, но это страшнее страшного, и вдруг окажется, что она совсем дура - надумала себе волшебных сказочек. А бедный кот пострадает. Или вот, нажрётся копченой скумбрии, которую ему нельзя, и откажут почки. И так далее. Нет, насчёт кота Оля не была так уверена. Да и насчёт себя тоже. Кончится ремонт, придется искать работу, а ещё искать, где жить. И как часто бывает, и с ней тоже было так - если возникнет на жизненном пути мужчина, человек, который возьмет на себя ответственность позаботиться, захочет распорядиться её жизнью, то велик соблазн уложить ему на плечо голову и согласиться. Как делают очень многие женщины.
   Мысли бродили в сонной голове, и Оля путала их с тенями подсушенных листьев, а временами они становились бульканьем воды в старых трубах старого дома или превращались в мягкое ворочанье кота, который сполз и улегся рядом, привалившись к её боку. Позже, знала Оля, ему станет жарко и Темучин спрыгнет на пол, развалится там, скорее всего на спине, растопырив лапы и показывая всему миру незащищённый живот. От этого и ещё от того, как он сует морду в согнутую ладошку, бодает, показывая ей - я тебе доверяю, видишь, глаза закрыты, уши не слышат - у неё всегда таяло сердце, и она преисполнялась безмерного удивления перед этим всем, таким, казалось бы нехитрым. Вот мой зверь. Пришел показать, как он меня любит и как ему со мной хорошо. И делает это так часто, как получается, то есть, постоянно. Мы вот так не умеем...
   Сквозь сон она услышала мягкий прыжок, улыбнулась, готовясь улечься поудобнее. И проснулась от резкого звука.
   Села снова, распахивая глаза в не тёмную из-за фонаря, но, тем не менее, ночную темноту. Балконная дверь стояла открытая нараспашку. А кот...
   Она быстро обвела глазами почти пустую комнату с парой тумбочек у стены, могучим старым шкафом в углу и с протянутой через пустоту веревкой - на неё Оля вешала полотенца и снятую одежду. Кота - нет!
   - Темучин? Тима?
   Через секунду она уже выскочила на балкон, с колотящимся сердцем ругая себя за прекраснодушные решения. Тоже мне, позволить коту. Все позволить. Идиотка!
   - Тимочка!
   Свешиваясь с перил, покыскала, шаря глазами по толстому стволу и тяжелым веткам, пытаясь рассмотреть хоть что-то в мешанине листьев и их теней. Вдруг он прыгнул и сидит там, напротив?
   За ее спиной вроде бы послышался шорох, и Оля рванулась с балкона в комнату, включая свет, помчалась по коридору, и там тоже щёлкая выключателем. Разорваться? Нужно быть на балконе, а вдруг он... Но может он просто ушёл в кухню? Или прячется среди мебели в другой комнате? А там даже лампочку она ещё не вкрутила, балда такая.
   Шарахаясь по всем углам и закоулкам большой старой квартиры, Оля кричала 'кыс-кыс', одновременно поворачивая голову ухом к распахнутой балконной двери. И понимала, да начхать коту на её зов, он и на своё имя-то не всегда откликается. Приходит, когда захочет сам.
   Квартира отвечала ей пустотой, ярким светом лампочек, черными дырами дверных проемов там, где ламп не было. И урчанием старого холодильника.
   На ходу влезая в шорты, Оля проскочила кухню, уперлась в подоконник, заглядывая на уголок балкона. И замерла. Не там, а за ажурными перилами, да что перила, за пустым ночным перекрёстком, на котором бело-лунно мигал ночной ещё светофор, двигалась к блестящему жестяному забору маленькая темная крошка.
   Руки запутались в футболке, ключ никак не хотел поворачиваться в замке. Сбегая по холодным пыльным ступеням, поняла - не успела обуться, да и фиг с этим. Медленно чавкнула за спиной железная дверь подъезда и Оля помчалась изо всех сил, сжимая в кулаке неудобные ключи.
   Босые ноги прошлёпали все ещё теплый асфальт перекрестка, а дорога к забору, такая обманчиво коротенькая сверху, все удлинялась, расползаясь на множество отрезочков: тротуар за светофором, колючая комочками глины тропинка вдоль городской клумбы, боковая дорога к маленькому парку с детскими карусельками, кованая решетка вдоль этого парка. Да где же этот забор!
   Оля выскочила на открытую автостоянку, пробежала в самую середину, миновав парочку спящих туристических автобусов. Застыла на полминуты, тяжело дыша и оглядываясь.
   Темнота кончилась. Предутренний сумрак выкрасил всё в серые и стальные оттенки, разбавленные жиденьким светом непогашенных ещё фонарей. Слева - просторный проезд, справа - глухой забор новостройки. А перед Олей, в трех десятках шагов - такой же забор, но с выломанной секцией, за которой клонились, как в рамке, лохматые метелки тростника и еле заметно розовело небо. И - никакого кота поблизости.
   - Тима?
   Оля ещё раз огляделась, присела на корточки, чтобы заглянуть под автобусы - вдруг он за колесом, притаился. А вдруг всё же - умотал в эту дыру?
   Выпрямилась. И решив, побежала к пролому в заборе, который неумолчно напевал что-то, стукаясь тонкими жестяными листами на стыках, под налетающим утренним бризом.
   Кошачий силуэт она увидела сразу. И помчалась вперёд, по широкой колее между зарослями тростника, в которых прятались развалины старых домишек. Там впереди лежала вода, ещё без блеска, как матовое полотно шелка, и по нижнему краю на нем - силуэты причальных тумб, какие-то железные прутья, перильца, наверное, над лесенкой к воде. И правее, где в полотно вдавался прямоугольник плавучего пирса, торчали легчайшие мачты небольшого судёнышка. К которому приближался маленький звериный силуэт с высоко задранным хвостом.
   - Темучин! - заорала Оля.
   С территории стройки взлаяла собака, загрохотав цепью, ее поддержала вторая. Оля бежала мимо, работая локтями. И возле маленькой яхты, которая, оказывается, не пришвартована, а возвышалась над бетонным берегом, поставленная на деревянные основания, остановилась, словно наткнулась на ещё один забор.
   Солнца пока не было, но свет становился сильнее, стальные оттенки - ярче, и в них уже различались цвета. Рыжие и жёлтые пятна на облезлых бортах яхточки, чёрные буквы названия на борту, зелёные кущи тростника сбоку. И - пепельно-серая кошка, которая, на глазах у Оли плавно взлетев на высокий борт, уселась там, рядом с узким трапиком и уставилась на преследовательницу с выражением холодного высокомерия на светлой морде с белыми усами.
   Внутри яхты загремело. Но ещё перед тем, как из салона выбрался человек, Оля выкрикнула кошке что-то обидное, повернулась и побежала обратно, сжимая кулаки и всхлипывая.
   Кот, билось у нее в голове в такт шагам, ну ладно тебе, кот, всего лишь кот. Кот-кот-кот. Ведь не первый твой кот. И не первого теряешь. Кота. Ко-та. В детстве, помнишь, маленькая была, рыдала...
   Светофор на перекрёстке уже работал, и Оля, не заметив, прошлепала на зеленый, а из пары машин на нее смотрели водители, провожая глазами. Молодая женщина, босая, с растрепанными темными волосами над белым страдальческим лицом, кулаки сжаты, глаза ничего вокруг не видят.
   Всего-лишь-кот...
   Замолчи! Он не мог! Нельзя так вот, он всё равно где-то. И можно искать же. А вдруг под деревом... или...
   В голове развертывалась лента, как кинопленка из множества кадров, на каждом - Темучин где-то. Без неё. И нужно скорее, потому что нельзя, чтобы он, с его мягким пузом вверх и с его ласковой мордой, которую он ей в ладонь. Нельзя, чтобы он без неё и боялся.
   - К-кладовка, - заикаясь, сказала себе Оля, обходя платан, в то время, как небо с левой его стороны наливалось алым, - не посмотрела.
   Наверняка. Он точно - в кладовке. Спит там.
   Она прислонилась к пятнистому стволу, вдохнула прерывисто, хотя вроде и не плакала. Или плакала? Вытерла мокрые щеки ладонью, удивилась - больно. Ключ на колечке.
   И решила - ещё раз обойду дерево и стену, и ещё надо проверить квартиру. Блинская серая кошка!
   Оля стряхнула с волос упавшую сверху веточку. С головы посыпался сухой лиственный мусор. Она подняла голову на знакомое мурканье.
   И почти села, ослабев коленками. Подняла руки, словно воздела их в молитве.
   - Тима!!!
   Отсюда, снизу, ей была видна только черная голова с одной стороны толстой зеленоватой ветки и пушистый хвост, который свешивался с другой стороны.
   - Мур, - строго сказал Темучин, потом голова исчезла, замотался маятником хвост, мусор посыпался снова.
   - Иди сюда, гад! - Оля протягивала руки, щурясь от падающих веточек, - сволочь косматая. Иди сюда. Ты щас у меня так получишь! Нет, я пошутила. Иди сюда, а?
   Хвост тоже исчез, и вдруг сверху на Олю спланировала ветка побольше, чувствительно ударила по макушке, задела обломком скулу и уголок глаза. Оля поперхнулась, плюясь, чтоб не зажевать сунувшийся в рот сухой лист, поймав внезапный подарок, отвела ветку от себя, держа на вытянутых руках - отбросить в сторону.
   Пока она разрывалась от мыслей - бежать ли наверх или карабкаться по платану, чтобы изловить кота среди ветвей, одна из тонких веточек отломилась, буквально впихивая в руку какой-то круглый прохладный предмет. А сверху снова муркнул Темучин, и Оля наконец, выдохнула, увидев, что, пока она воевала с веткой, кот перебрался с дерева на балкон и сидел там, очень благоразумно - не на перилах, а на полу, свешивая хвост наружу и посматривая на нее сверху вниз.
   - Ну. Ты. У. Меня. Щас, - бормотала она в такт прыжкам по лестнице, сжимая в одной руке ключи, а в другой держа непонятный предмет.
   Когда открыла дверь и ворвалась в квартиру, кот и получил, как обещала. Был схвачен на руки, затискан и обцелован со всех сторон. Наказание сопровождалось матерными словами вперемешку с ласковыми прозвищами и обещаниями всяческих кар на паршивую глупую башку любимого прекрасного котика.
  
  
   Глава 6
  
  В которой обычное приготовление обычной еды приятно, хотя и несколько хлопотно разнообразится новыми знакомствами - как с людьми, так и с животными, а ещё - с тем самым упавшим в руки стеклянным шаром пока ещё непонятного назначения
  
   После ночных приключений Оля ожидаемо проспала вообще всё. Позднее утро, завтрак свой, для которого в кухонной раковине терпеливо размораживались куриные окорочка, и завтрак кота, звонок Лорику: поболтать перед работой и сообщить, нужно ли что-то ещё привезти.
   И проснулась в ленивой тишине почти уже полудня, разлепляя сонные глаза и оглядывая затенённую комнату. Солнце ушло за край окна, поняла Оля, садясь и зевая до хруста в скулах. Ничего себе! Хорошо, хоть ночью прошлась по квартире, прижимая к себе кота, заперла все окна и балконную дверь, чтобы проснувшись, решить, как всё-таки быть с попытками Темучина удрать.
   Хмурясь, встала, оглядывая пустоту. И быстро пошла по коридору, заглядывая по пути в распахнутые двери. В кухне выдохнула, успокаиваясь - кот дрых на подоконнике, уложив большую голову на сложенные передние лапы. На появление хозяйки приоткрыл один глаз и смежил снова, всем своим видом показывая - не трогать, я ещё не доспал.
   Оля поворочала в раковине курятину, сполоснув, уложила в кастрюльку и залила водой. Сунула на плиту, размышляя о том, что кроме варёного мяса будет и суп, хорошо, додумалась купить пакет вермишели и полкило лука. Надо бы ещё морковки и всяких других овощей, но ничего, купятся. Удивительно, конечно, их всего двое, и коту - открывай пакетик, вываливай в мисочку. А хозяйство занимает практически всё свободное время. ...Ещё постирушку устроить. И вымыть полы в коридоре, который уже красовался аккуратными полосками над покрашенными панелями.
   В голове крутилось что-то ещё и Оля, отпихнув хозяйственные мысли, с неохотой вернулась к событиям прошедшей ночи. Уж очень сильно переживала, когда носилась по улице, и как милиция не остановила-то. Вспоминать не хочется. А тем более думать о том, что окна всё же придётся заделывать сеткой, которая пока не куплена, и печаль даже не в трудах, а в том, что паршивец кот будет постоянно стремиться улизнуть, и рано или поздно у него это снова получится. Прикручивая под кастрюлей огонь, Оля заодно вспомнила маленькую Мурочку, маму Темучина, та была настоящей уличной кошкой, всю жизнь прожила во дворе. Но сумела таки заселиться в квартиру, улыбнулась Оля, протирая бескрайний кухонный стол. Хотя и казалось, что старенькую кошечку просто пожалела гостившая тогда у дочери Раиса Петровна. Но! Мурочка садилась сбоку от подъездной двери всякий раз, когда женщина шла вынести мусор, или в магазин, или пройтись в город... И - смотрела.
   - Чёрт знает что! - возмущалась Раиса Петровна, подкрадываясь к окну маленькой кухни и выглядывая из-за шторы, - сидит! Опять сидит. Хоть бы мяукнула, хитрюга такая!
   - Ну сидит, тебе-то что? - удивлялась Оля, ставя на сушилку тарелки.
   - Она же мне сидит! - втолковывала Раиса Петровна, отодвигая намазанный маслом бутерброд с приятного вида кусочком ветчины, - кусок в горло не лезет.
   - Мам...
   - Я - знаю! У меня, у нас, то есть, во дворе мильон кошек, и в доме три штуки. Я их породу хитрую насквозь выучила. То она понимает, какие у неё глазищи. Потому и смотрит.
   Мирные кухонные беседы закончились небольшой семейной катастрофой: уезжая домой, Раиса Петровна просто принесла пёструю кошечку в квартиру Оли и Дениса, посадила в старое кресло в маленькой комнате, где гостевала, и заявила, что кошка - Мурка, и теперь она будет здесь жить.
   Перебирая в памяти последующие события, Оля поёжилась. Денис устроил вокруг Мурки настоящую войну, но Оля встала на защиту кошки мёртво, и выгонять несчастное существо обратно во двор отказалась.
   - Да она всю жизнь там, - возмущался Денис, кидая взгляд на кресло, придвинутое под самое окно, - вынесешь ей пожрать и хватит. Тоже мне, кошачья мать тереза. И мама твоя - великий молодец. Подбросила и уехала. Забрала бы с собой. Шерсть теперь.
   - Да она дальше кресла никуда не ходит, - возражала Оля, - ну на полу еще. А тебя боится, прячется вон. И сколько там на ней шерсти.
   Шерсти на Мурочке было, и правда, чуть, а зубов, как вскоре выяснила Оля, не было вовсе. Зато ни у одного зверя или человека не видела Оля таких прекрасных, таких восхитительно нефритовых огромных глаз. А ещё крошечная Мурочка была весьма любвеобильна и, невзирая на возраст и беззубость, разок в год исчезала в амурном вихре, покоряя дворовых красавцев.
   После очередного загула Оля усадила уже домашнюю кошку в хозяйственную сумку и потащила в ветеринарный кабинет. Но молодая докторша с пышными каштановыми волосами, убранными под крахмальную стильную шапочку, стерилизовать Мурочку отказалась.
   - Старенькая совсем. И мелкая. От наркоза может сердце остановиться. Знаете, я вам лучше таблеточку посоветую, их, конечно, ругают, но кошечка, вы говорите, почти уличная? У них намного крепче иммунитет.
   Докторша прервалась и быстро осмотрела на этот раз не кошку, а саму Олю - её простенькие джинсы, потёртые кроссовки и стоящую у ног обычную сумку из кожзама с двумя ручками...
   - ...Есть ещё другие, сильно получше, только цена у них...
   - А часто давать? - Оля насупилась, понимая, что осмотр докторши как бы наглядно показывал - да почти нищая. Но не напяливать же дорогие шмотки, если тащишь кошку к ветеринару! Или - напяливать?
   - Нет. Ещё и потому, наверное, дорогие, - девушка подвинула к ней бумажку с четко выписанным названием, - раза два в год и хватит. В нашей аптеке сейчас нет, но найдёте, я думаю.
   - А переноску у вас можно купить? - Оля сунула записку в карман, даже не посмотрев, - и всякое, по мелочи. Миски, поводок.
   Гордо вышла из кабинета, миновала небольшую очередь, сплошь из персидских котов и сфинксов, встала у аптечного прилавочка и, ругая себя за рефлексии по поводу чужих мнений, накупила для старенькой Мурочки кроме переноски ещё всякого барахла - от лежанки с матрасиком до ярких звенящих игрушек....
   Шарики-звенелки и резиновые мышки пригодились чуть позже, в детстве внезапного Темучина, который появился в результате первого домашнего загула любвеобильной Мурочки. И звенеть истрёпанные и погрызенные острыми зубками игрушки перестали ну очень быстро.
   Воспоминания о звенелках, шариках и пёрышках повернули её мысли ещё в одну сторону.
   Оля замерла у раковины, вытирая руки непросохшим клетчатым рукавом, который исполнял роль кухонного полотенечка. Эта штука. Которая ночью свалилась на неё сама. Влезла буквально в руку. Как в своё время свалилась на нее Мурочка и в следующее, видимо нужное мирозданию время Оля была одарена внезапным чёрным котенком - последним и единственным сыном старенькой кошки. А куда она делась-то?
   Раз уж рядом был холодильник, Оля вытащила пакетик корма (Темучин открыл один глаз и приподнял голову), надорвала краешек (кот открыл второй глаз, сел и потянулся) и, присев на корточки, вывалила корм в чистую миску. А кот уже толкался рядом, щекоча ухом голый локоть.
   - Ты не помнишь? Мы с тобой с улицы забрали это? Это, круглое которое?
   Она выпрямилась и пошевелила пальцами, вспоминая ощущения. Нет, наверное, странная безделушка осталась внизу. Оля тащила кота домой, обхватив его обеими руками, да ещё держала в кулаке ключ - длинный, неудобный. Рук не хватило бы. Ну и ладно.
   Она занялась луковицей, усаживаясь на табурет и расстелив на столе кусочек обоев. А кот, который обычно шумно выедал любимые свои 'кусочки нежной ягнятины в желе', поднял голову от миски, словно прислушивался. И уверенно вышел в коридор.
   - Иди-иди, - мстительно сказала Оля, - я закрыла вообще всё. Всё! Сваримся тут от жары, конечно, но сейчас никуда ты не просочишься.
   Глаза уже плакали, бульон на плите призывно кипел, булькая и источая аромат варёного мяса. Как вдруг из коридора послышался тонкий звон - тот самый.
   Оля мгновенно толкнула от себя бумагу с шелухой и кубиками белого лука и, держа руки на весу, помчалась на звук.
   Замерла на полпути, глядя в сторону прихожей. Там, почти у самой входной двери, под мрачной вешалкой, закреплённой на все ещё пыльной лакированной тумбе, сидел её кот, касался поблескивающего шара, похожего на ёлочную игрушку и отдёргивал лапу, слушая рождаемый касанием звон - тонкий и очень краткий.
   - Подожди, - Оля пошла медленно, вытягивая вперёд руку с пальцами, вымазанными луковым соком, - она стеклянная, что ли? Не катай, ладно? Вдруг разобьётся...
   Темучин дёрнул усами, составил лапы, очень аккуратно, как ученик кладет руки на парту перед собой. И посмотрел на Олю так, словно её очередь получать двойку. Лампочка на высоком потолке светила тускло, но Оле все равно показалось, что на большом лице с огромными глазами написано неодобрение, мол, ты меня за кого принимаешь.
   Она присела на корточки и стала разглядывать внезапную вещь. Вытирая руки о подол футболки, потрогала круглый бочок пальцем. И наконец, взяла шар в руки, медленно повернула, разглядывая. Выпрямилась, сначала нахмурив тёмные брови, потом приподняв в удивлении. И так же медленно, продолжая рассматривать вещь, направилась из коридора в комнату, к большому окну. Вернее, развернулась, чтоб пойти.
   В дверь постучали, негромко, но так неожиданно, что Оля дёрнулась и чуть не выронила шар, потом сглотнула, расслабляя пальцы, чтоб не раздавить. На повторный стук шагнула ближе, жалея, что в старой двери нет глазка.
   - Кто там?
   За спиной мякнул кот, очень громко. Обойдя Олю, встал, вытягивая нос к самой двери.
   - Тише! - из-за мяуканья не услышав ответа она повторила строже, - кто там?
   - Телефон, - произнес невнятный голос, - ваш телефон?
   - Телефон?
   Оля вдруг поняла - проснувшись, ни разу не вспомнила про свой смартфон, а ведь в нём заведён будильник, да и Лорик должна была, утром ещё!..
   - Я тут положу... - гость, видимо, по-своему истолковал её колебания.
   Но Темучин заорал снова, прям таки завыл грозно, царапая дверь и глядя на хозяйку с упрёком (она могла бы поклясться), и Оля поспешила ответить, неловко одной рукой поворачивая в скважине ключ:
   - Щас я. Подождите.
   'Ещё чего', бормотала про себя, крутанув ключ на последний оборот, 'положит он' ...
   В приоткрытой двери виднелось что-то невероятно высокое, напротив Оли маячил взятый коричневыми пальцами смартфон, её смартфон! И уже светил экраном, высвечивая на нем белые буквы ЛОРИК.
   - Да. Спасибо, да. Извините.
   Смартфон вибрировал и мигал, внизу шоркал по голой ноге кот, и Оля спохватилась - она же в трусах, бессовестно маленьких, да ещё с растянутым на пузе краем. Схватила из загорелых пальцев смартфон и, прикрывая перед носом доброго самаритянина дверь, попыталась одновременно совершить ещё несколько дел: нажать ответ на экране, подтянуть трусы, пониже спустить футболку, отпихнуть кота и бедром придержать тяжёлую дверь.
   - Да! - рявкнула она в трубку, - подожди ладно? Я перезво...
   - Краевская! Тут такое было! Не отключайся!
   - Вы где его? Нашли? - Попыталась она продолжить светскую беседу через щель в двери.
   - В кабаке! - заорала в ухо Лорик, - и не только его, между прочим. Ты что там, в сортире заседаешь? Чего голос такой?
   - Какой... ой. Ничего не в сорти... Ларис, извини.
   Толкотня внизу как-то усилилась и Оля, держа в одной руке мобильник, а в другой - странный прозрачный шар, опустила глаза.
   В щель двери протекла, изящно изгибая пепельное стройное тело, кошка. Кошка? И пошла по коридору в сторону кухни, не глядя по бокам.
   Следом, уже не оря, а помуркивая, торопился Темучин, вертел кончиком хвоста быстрые фигуры, временами своей мохнатой тушей перекрывая миниатюрный силуэт гостьи напрочь.
   Оля отпустила дверную ручку, и дверь медленно раскрылась. Лампочка не смогла осветить лицо гостя - Оля увидела лишь длинный, весьма тощий силуэт в каких-то коротких, задранных по краям, как спортивные трусы, шортах.
   Протянулась к ней длинная же рука, практически голая - на госте белела майка-алкашка. Палец тронул шар, Оля тут же сунула его в руку гостя и потянула вниз футболку.
   Мужчина взял шар за литую петельку на маковке, где ещё торчал обрывок шнура и кусочек сухой платановой ветки. Поднял к свету, осматривая. И качнул. В вырезанном донце качнулась привязанная палочка, сверкнула лучиком. Шар зазвенел тихо и длинно, звон плыл и плыл, стихая.
   - Вы нашли свой фурин, - сказал странный гость. И, качнув шар ещё раз, вернул растерянной Оле.
   - Марта, - строго позвал над Олиной головой, - нехорошо. Без приглашения. Марта! Ох, упрямая кошка. Ладно. Мурка! Кыс-кыс!
   Из проема кухни показалась исчезнувшая там парочка, теперь они шли в обратном порядке. Впереди - пепельно-серая Марта (или Мурка кыс-кыс?), за ней - темной горушкой Темучин, все так же помуркивая и вертя хвостом.
   Не посмотрев на Олю, Марта-Мурка просочилась в двери, обошла длиннейшие голые ноги в пыльных сланцах и исчезла на лестничных ступеньках.
   - Убежит, - кратко сообщил гость и внезапно захлопнул двери перед Олиным носом.
   Она полсекунды пребывала в изумлении, но потом поняла и отпихнула ногой кота, который явно намеревался процарапать себе выход наружу через толстую доску, обитую потёртым дерматином.
   Схватив кота под мышку, Оля снова распахнула двери. Крикнула вслед шагам:
   - Вы где нашли? Спасибо!
   - На перекрёстке, - отозвался мужской голос и стало тихо.
  
   Зато распахнулась дверь напротив, и Оля впервые за неделю увидела соседа по лестничной площадке.
  
   В темном проеме, окутанный запахом жареной картошки, стоял приземистый дяденька с лысой круглой головой, изукрашенной густыми бровями и усами щеткой. Держа в опущенной руке выбивалку для ковров, смотрел сурово - из-под густых бровей.
   Оля попыталась сказать что-то, наверное, поздороваться, но мысль о неподобающей одежде вспыхнула снова и вместо добрутра или здрасти получилось невнятное бормотание плюс полыхнувшая по щекам горячая краска.
   Дяденька пошевелил усами и вдруг раздался мощный, но явно не мужской голос:
   - Занавеску спалишь!
   - З-занавеску? - удивилась Оля, снова притягивая двери, чтобы прикрыться, но не захлопывая - из вежливости.
   Над круглым шаром мужской головы показалось багровое лицо со сдвинутой на лоб белой косынкой. Сердитые небольшие глазки быстро обежали дверную щель, мазнули по олиному лицу и задержались на черной туше кота, который, побрыкавшись, обвис, щекоча голую ногу хвостом.
   - Тьфу ты, - с интересом сказала высокая тётка, - блох теперя не обересси, поразводят зоопарк, Петя, я сказала кому, а? Занавеска летает жа!
   Тётка оттеснила в глубину квартиры низенького Петю, который так ничего и не сказал, ещё раз смерила глазами Олю, вернее, кусочек её лица и руку, прижимающую кота. И дверь закрылась, оставив на лестничной площадке вкусный запах жарёхи, приправленный острым ароматом солёного огурчика.
   Курица! Оля снова притянула дверь, крутанула ключом в замке и помчалась в кухню, на бегу спуская кота, чтобы не окорябал ей ногу. В другой руке по-прежнему держала найденный шар, который, казалось, найдясь, теперь решительно не собирался снова теряться, и как умудрилась замок закрыть, с двумя напрочь занятыми руками!
   В кухне воняло совсем неаппетитно - бульон вскипел, перелился через край кастрюли и теперь скорбно подгорал под синим венчиком газа.
   Темучин с большим благоразумием уселся подальше, рядом со своими мисками, выпрямился, окружив лапы хвостом, и принялся наблюдать, как Оля, сунув шар в угол подоконника, сражается с огнём, бульоном и горячей кастрюльной крышкой. Иногда настораживал уши, повёртывая одно к покинутому коридору, и занятая Оля слышала низкий звучок вибрации - Лорик снова пыталась дозвониться и оставленный в прихожей смартфон ползал по старой полировке, пока с глухим стуком не свалился на деревянный пол.
   - Уф, - наконец Оля вытерла вымытые руки клетчатой тряпкой, повесила её на спинку стула, окинула взглядом плиту со спасённым бульоном.
   - А ты сиди, - обратилась к коту, - навёл тут панику, теперь подождешь, я поговорю с Лориком.
  
  
   Глава 7
  
  В которой Оля погружается в сказочный мир колокольчиков ветра, а потом долго беседует с Лориком о делах намного более приземлённых, хотя и весьма сердечных, и оказывается перед проблемой - нужна ли предложенная неугомонной подругой интрига с провокацией в отношении бывшего мужа и, если нужна, то - зачем?
  
   Она вышла из кухни, стремясь оказаться подальше от запаха горелого мяса, а окно распахнуть побоялась, помня, как её кот рвался в двери за внезапной серой кошкой. Подхватив с пола смартфон, ушла в комнату, со вздохом повалилась на раскладушку и совсем было коснулась экрана. Но передумала. Сбегала в кухню и забрала с подоконника шар. Уселась на скрипнувшее тугое полотно постели, и подвинув ближе здоровенный обшарпанный табурет, открыла стоящий на нём маленький ноутбук. Вернее, нетбук - машинку размерами чуть побольше стандартной книги. Купился он несколько лет назад для Дениса, когда тот занимался документацией нового магазина и намеревался таскать нетбук с собой, курсируя между двумя офисами. Но маленькая клавиатура мужа раздражала, а ещё буквально через год всё взорвалось победным пришествием смартфонов, планшетов и прочих бесклавиатурных гаджетов - только выбирай себе модель попрестижнее и помоднее. И нетбук перешёл к Оле, которая сильно этому обрадовалась. Печатала она мало, а вот книжки читала запоем, любила серфить художественные сайты, рассматривая коллекции картин, да ещё быстренько установила на малыша свои собственные программы - простенькие фоторедакторы и верстальщики - была у нее мечта когда-то: заняться виртуальными фотоальбомами. Не просто складируя в одном месте сотню снимков, а чтоб именно книга. Вот только времени на то, чтобы хоть раз сделать хоть одну - никак не хватало.
   - Так... - Оля открыла гугл и откинулась к стенке, вертя в руках шар.
   Как же он его назвал? Короткое слово, такое простое, вылетело из головы, смятое мелкими происшествиями, которые свалились на голову одновременно. Странный гость, деловитая кошка, звонки Лорика, трусы ещё эти дурацкие... Темучин с его воем и попытками выскочить, круглый дядька с ковром, нет, с выбивалкой, жареная тёткой картошка - надо ей рассказать, что никаких блох коты не разводят, а совсем наоборот, собирают на себя всю кровососущую нечисть, бедняги. Неважно. Так как же он сказал? И что за дурацкие на нем трусы? Высоченный, как та шпала...
   На свои посмотри, Краевская, упрекнула себя и сосредоточилась на упрямой находке, наконец, впервые рассматривая её по-настоящему. Фриин? Шурин? Нет, шурин - это родственник. Ударение только другое. Или - такое же?
   'Формин', простучала она по клавишам одним пальцем, нагнувшись к табурету. Выпрямилась, с досадой тряхнув головой - волосы падали на потный лоб и щекотали. Не то.
   Перебирая варианты, тыкала пальцем в буквы, качала головой. Быстро поняв, что так толку не будет, взяла маленький нетбук на колени, бережно положила шар рядом с бедром и застучала по клавишам, заходя с другой стороны.
   'Небольшой шар из стекла (и как не разбился во всей суматохе...) с вырезанным донышком и привязанной палочкой. Стеклянной палочкой. На конце палочки обрывок бумажной полоски. (она поднесла шар к лицу, придерживая палочку пальцем). На обрывке надпись, оборвана, осталось слово 'пуст'. На боку шара стёртый рисунок похожий на акварель'
   Исправила 'стёртый' на 'размытый'. Взяла шар пальцами, очень осторожно, как будто бледные линии и мазки могли исчезнуть от её касаний, хотя, он там болтался в ветвях платана, наверное, его поливали дожди и шоркали по нему листья... судя по бумажке и расплывчатым буковкам...
   Сердце дрогнуло, когда она, повертев шар, наконец, увидела. В мешанине точек, кляксочек и линий - рисунок. Вот почему он казался совсем непонятным: сейчас Оля держала шар перед глазами, повернув себя к свету из окна, и размытая картинка на одном его боку накладывалась, совмещаясь, с картинкой на другом - противоположном.
   По шару бежал кот, акварельно размытый, черный, держа извитый хвост параллельно земле, словно летел плавно, подхваченный мягким порывом ветра. А рядом бежала кошка - светлая на фоне крупного тёмного силуэта, словно вписанная в него, и только две головы (Оля, захваченная волшебством, качнула шар в пальцах - еле-еле - и звери шевельнулись, касаясь носами на бегу) были выписаны рядом, как говорят - голова к голове.
   Шар на покачивание отозвался тончайшим медленным звоном. И она, опуская глаза на мониторчик, улыбнулась миллиону выпавших там ответов, обо всем, на каждое слово из описания.
   Бережно держа шар в одной руке, Оля стёрла слова и написала в узком оконце:
   'Колокольчик в виде шара с рисунком'. Нет. 'Стеклянный колокольчик в виде шара с рисунком'.
   Из послушно показанных ссылок взгляд сам выхватил нужное слово. Фурин! Он так и сказал. А ещё сказал - вы нашли свой фурин. Свой...
   В комнату вошел Темучин, не стал запрыгивать на постель, а сел напротив, так, чтобы Оле поверх открытой крышки нетбука была видна его статная фигура и роскошный хвост вокруг лап. И конечно, спокойная морда со сверкающими драгоценными усами и колодцами глаз - сейчас зелёных с золотой искрой, прорезанных узкой чёрной линией. На морде написано было снисходительно и терпеливо - ну, дотумкала наконец?
   И Оля выбралась из плавного волшебства, куда погрузилась, отправившись в лёгкий, но всё же немного печальный бег-полет грациозных пушистых животных. Моргнула и снова положила шар рядом, очень бережно.
   - А ты. Нет чтоб со мной порадоваться. Ну да, я тормоз. Конечно, колокольчик! Просто он очень похож - на ёлочные шарики.
   Кот продолжал терпеливо снисходить, и Оля, чтобы подколоть высокомерного красавца, сообщила:
   - Они же разные бывают. Вот у коровы - ботало. Тоже колокольчик, но там вообще железная трубка, внутри ложка привязана старая.
   Засмеялась выражению на Темучиновом чёрном лице - выслушал так, словно понял, о чем речь, и слегка обиделся, но старается не показать. Уж то, что его поддразнивают, прекрасно понимает.
   Оля похлопала по смятой простыне.
   - Иди сюда, кот мой. Вместе почитаем про колокольчик фурин.
   Но Темучин величественно покинул комнату и вскоре уже громыхал горшком в коридоре.
  
   Через время ожил смартфон, и Оля оторвала глаза от монитора, всё ещё полная новых знаний и сведений; а в жарком воздухе комнаты с закрытым окном висели, покачиваясь от нездешнего ветра, сотни, тысячи прозрачных шаров, наполненных тонким звоном. Качались палочки из стекла, покручивая привязанными к нижнему кончику длинными записками.
   - Алё! - Сердитым голосом крикнула в ухо Лорик.
   - Ты знаешь, - ответила Оля, кладя руку на загривок Темучина, который пришёл, наверное давно уже, и спал, вытянувшись на боку, - на самом деле не фурин, а произносится 'ху-у-ринн'. И ударение на оба слога. Я послушала в переводчике...
   - Правильно, - внезапно согласилась Лорик, - я тоже как увидела, так и матюкнулась вслух прям, а Мишка мне, ты чо...
   Оля поморщилась. Тронула пальцем гладкий бочок фурина и отодвинула его немного дальше. Уселась удобнее, с покорностью готовая выслушать новости подруги.
   - Ещё раз. Я не поняла.
   - Ты там вообще как? - спохватилась Лорик, - я звоню-звоню. Вопли всякие. Или ты не дома была, да? На улице там орали?
   - Нормально всё. Я потом расскажу.
   - Ага. Так вот, слушай ещё раз. Вчера ж суббота. Ты в курсе что выходной вообще? Был.
   - И-и?..
   - И мы с Мишкой в кабак попёрлись, у него заказ атличный, заработал бабла, давай грит жена тряхнем, ну, то неважно всё. 'Зимний сад' который. Ну, помнишь, где у столов гномики?
   Оля вспомнила - гостеприимную веранду ресторанчика, мимо которой она проходила часто. Столы на возвышении, кадки с розовыми кустами, лианы по изящным решеткам. И эти гипсовые гномы по всем углам - как их только по пьянке не поразбивали, за уродство и хитрые ухмылки.
   - Так вот, - неслась дальше Лорик, - мы уже хорошо так набрались, поплясали, как ото молодые совсем. И тут машина подруливает и оттуда, значит... такси это, я сказала? Вылазит Денис твой, и ручку туда. И выньмает с машины барышню. На каблуках. Платье такое дурное, все в люрексе, будто с сундука вытащила.
   - Сейчас модно, - машинально возразила Оля.
   - Тебе откуда? - невежливо удивилась Лорик, явно держа перед глазами вечные Олины джинсы и рюкзачок, - то неважно. Короче, он её к стойке, и они там ещё полчаса коктейльчики, а она такая ахаха ухаха хихихи. Ручку поцеловал. Два раза.
   Оля сама удивилась тому, как заныло внутри, и сердце, перестукнув, сжалось от сильной боли.
   - А ты. Всё и увидела. - голос стал хриплым, она, отодвинув смартфон, кашлянула в сторону.
   - Ну да. Я за Мишку спряталась и пасла их. А потом думаю, ах ты казёл казлиный...
   - Ларис, я сама ушла. От него.
   - А две недели? - победно возразила Лорик, - он ещё должен. Сидеть и ждать.
   - Да никому он не должен!
   - Неважно! Если не гад, сидел бы и ждал. Ты же вот не кинулась таскать мужиков, в пустую хату? Нет же? Чего молчишь? Краевская!
   Оля вспомнила голую руку странного посетителя, его смешные шорты с задранными краями. Свои трусы, неумолимо сползающие с живота. И всхлипнула истерически. Так вот и сказать: а как же, Тютина, буквально сегодня общались мы полуголые, я и мужик, на пороге пустой хаты. И свидетели есть...
   - Знаю, что не таскаешь, - успокоилась Лорик, - то б небо упало на землю, если бы ты, Краевская поступила, как надо. Чтоб нос утереть козлу. А! Ты ж главного ещё не знаешь! Кошёлка эта - она на тебя похожа. Ну шо сестра. Только на десять лет младше. А так - шнобель такой же, выдающийся, и чернявая мелкая. Ой. Ну ты не кошёлка, это я про неё. А ты нет.
   - Серьги длинные, - подсказала Оля и собеседница замолчала, пытаясь все увязать.
   - Серьги? В кого? А-а-а! Слу-у-ушай, точно. Аж на плечах лежали. Ты её знаешь, что ли?
   - Знаю, - скучно сказала Оля, - это Лилечка, из нашей бухгалтерии. Она молодая да, и хорошенькая. Разве похожа?
   - Не знаю насчёт хорошенькая, - ответила золотоволосая пышечка Лорик с ярко-голубыми глазами, - но похожа ужас и ужас. Слушай, он у тебя, наверное, ушибается по таким бабам - носатым и мелким. Может, мать такая. Или была когда-то дала в первый раз. Ну то неважно.
   - Так что важно, Ларис? - почти потеряла терпение Оля, которая ощущала некоторое разочарование; а что, наверное, интересно, если бы Денис сходу кинулся в ухаживания. Но Лилечка? Этот ребёнок? И кажется, у нее мальчик есть, давно встречаются, со школы ещё. Наверняка Денис после работы в выходные повел девочку угостить, чтобы не платить сверхурочных - часто так делал, о чем жене временами хвастался, подсчитывая семейные доходы.
   - Ты дальше слушай! Он же меня вроде как не знает, да? Мне надоело за Мишкой сидеть, и домой же пора. Думаю, ну я тебе щас устрою, сладкая твоя морда (Оля поморщилась, но не стала перебивать), встала карочи, и мимо прошла, как я умею. Бедром и глазом, в общем. Иду такая умц-умц-умц... по руке его похлопала, вроде как дай пройти спасибо... и улыбнулась эдак...
   Оля представила себе это очень хорошо. Подруга у неё была невероятно яркая, знала об этом и, несмотря на некоторую вульгарность, а может быть, именно благодаря ей, да и вульгарность эту Лорик могла подчеркивать специально, внезапно прозрела Оля, так вот, мужики послушно падали к стройным ножкам и укладывались штабелями. А также бегали совершать для Лорика всякие поручения, выручали Лорика из всяких происшествий и дружно завидовали Мишке, относясь к нему, как ни странно, очень хорошо, видимо, отсвет жениного совершенства и его делал в какой-то степени прекрасным и милым.
   Представив это всё, Оля приготовилась услышать ожидаемое: как Денис фыркнул и отвернулся от Лориковых чар, внимая болтовне Лилечки. И с удивлением подняла брови:
   - А он мне эдак со значением, в ответ, на её макушку показал глазами и вздохнул. Мол, прости, зайка, занят. Так я вот подумала чего! А давай мы его с тобой раскрутим, а? Как-как. Каком кверху. Олька, ты будто в вакууме живешь. Я его вроде как подсниму. И раскручу на знакомство. Пусть поухаживает. А как совсем созреет, ты такая нас увидишь и оп-па, ага-а!
   - Не поухаживает, - но Олиному голосу не хватало убежденности.
   - Ты не видела, как смотрел, - возразила Лорик.
   - И зачем вообще? Это ж тебе не водевиль какой - типа застукать муженька, типа там деньги делить или ещё что.
   В смартфоне замолчало. Оля разок алёкнула, убедилась, что связь не прервалась, и стала дальше слушать молчание подруги.
   - Затем, - сказала та, обдумав, - затем, что я вижу, как ты на себе волосья рвёшь. Думаешь, сама семью порушила, сама виновата, а бедненький твой страдалец чахнет там, без покушать и в грязных рубашках. И весь такой в тебя влюблённый. Так я тебе докажу на раз-два-три, что его любовь - то тьфу, шкорлупки от семачек.
   - Ты прям поэтесса, Тютина. Тебе стихи писать.
   - И напишу. Не ржи. Не?.. как там. Да неважно. Важно это вот, что я про тебя сказала.
   Теперь уже молчала Оля. Она знала, что никакие авантюры с подставами ей не нужны, противно это как-то всё. Но была ли она права? А вдруг это действительно поможет? Ей поможет. Чего себя обманывать, она давно поняла, что Дениса не любит. А кто любит, в семьях-то? Если оглянуться, есть хоть одна семья, жизнью которой Оля хотела бы жить? Даже вот самый близкий и очень положительный пример - Лорик с Михаилом? Но они вообще и совершенно, космически другие. А больше и нет таких поблизости, а те что в книгах или в кино, ну так, на то и книги с кино - описывать желаемое. А не реальность. Но, давно уже не любя мужа, сейчас она каждую ночь просыпалась и, убиваемая угрызениями совести, лежала без сна, разглядывая потолок с тенями. Если куча семей живут-поживают, и разбегаются только после каких бытовых катаклизмов, имела ли она право уйти на пустом месте практически? Прости, дорогой, не люблю. Им с Денисом для развода даже дежурная формулировка 'не сошлись характерами' не годится, потому что он-то прекрасно с ней сошёлся, своим характером. И жил бы дальше и благоденствовал, пока она превращается в тень, а потом в тень тени. Уважаемый судья, я ухожу от мужа, потому он превращает меня в тень...
   - Ты там? - сказали одновременно обеспокоившись, и так же одновременно рассмеялись.
   ...Как всё странно, и дружба странная, кто бы подумал, что главная красавица старших классов и Оля-невидимка, встретившись снова через много лет после школы, не просто возобновят милые приятельские отношения, а прилепятся друг к другу практически безоглядно. Знал бы про Лорика Денис, который так двинут на лоске и стильности, вот уж скривил бы губу...
   Тут Оля припомнила новости. Или не скривил бы?
   - А Миша твой? Не боишься, заревнует?
   - Ох. Ревновал бы, убил бы меня давно. Ты ж была у меня на базари, видела скока народу. И не грузчики же. Бизнесмены и прочее кодло. Мишка мне верит, и я его никогда не подведу. И вообще, он послезавтра едет сезонить. У них в Подмосковье заказ, мебель новорусская. Миллионэру. Так что, я ему и не скажу ничего. Ну, вытащу твоего в кабак, разведу на роскошный ужин с танцами, а ты, вроде как случайно, в нужное время. Такая вся - опа... И кстати, я посмотрела на эту, как её? Лиличку? Тебе надо такие туфли. Я посмотрю, где продаются.
   - И платье с люрексом, - подсказала Оля.
   - Беее... а вот не надо. Платье я тебе придумаю. Чтоб ты такая вся фифа ка-ак вышла.
   - Лоричек, да меня как ни наряди, я рядом с тобой все равно золушка.
   - Ну и что, - засмеялась польщённая Лорик, - ну да, но всё равно. Слушай, а я тебе звоню или ты мне? Блин, если деньги кончатся, мне ж ещё в орифлейм звонить, про интимные гели!
   - На этой жизнеутверждающей ноте, - прокомментировала Оля наступившее в смартфоне молчание, - я бы сказала даже - эротической ноте, мы и заканчиваем нашу беседу, уважаемые товарищи озабоченные. Семейными, в смысле отношениями...
  
   Глава 8
  
   В которой стеклянный фурин обретает себе правильное место, а Олино решение отправиться на яхту для более близкого знакомства с хозяином 'Пенелопы' и независимой кошкой Мартой-Муркой пресекается внезапным погодным катаклизмом, осложнённым столь же внезапной Олиной простудой, из-за чего Темучин принимает на себя роль защитника нового мира и утешителя болящей хозяйки, и размышляет...
  
   Суп в итоге получился вкусный и Оля прекрасно поела, уничтожив после тарелки горячего супа ещё и большой кусок куриного мяса. Темучин одновременно с ней занялся своей миской, но вылизал её быстрее, потому вспрыгнул на стол и уселся напротив, внимательным взглядом провожая каждый кусочек курятины, который Оля отправляла в рот. Поняв, что ни выразительный взгляд, ни вопрошающее мурлыканье на Олю не повлияют, спрыгнул на пол и ещё раз тщательно вылизал мисочку. А потом, когда Оля уже заваривала кофе, ушёл в комнату и оттуда донесся тонкий, быстро стихающий звон.
   Оля выключила газ под ковшиком и быстро прошла на звук. Подойдя к постели, отобрала у кота фурин, который тот поддевал лапой, ставя уши торчком.
   - Ладно. Пошли кофе пить на балкон. Надеюсь, теперь не будешь убегать, если нашел мне мой фурин?
   Она попыталась произнести слово так, как пропел его нежный девичий, но тем не менее механический голос виртуального переводчика 'хуу-ринн'... и рассмеялась попытке.
   Усаживаясь спиной к нагретой стене и вытягивая ноги вдоль просторной деревянной сидушки, осторожно положила колокольчик рядом, в гнездо из сложенной тряпочной салфетки и вздохнула с умиротворением.
   - Хочешь, я тебе расскажу? Что прочитала на сайтах? Это так удивительно. А самое удивительное - что ты его нашёл. Мне. И ещё - что дядька этот шпала - узнал фурин. Откуда? И кстати, кошка эта серая. Ты у меня, оказывается, дамский угодник? Я думала, бубнового интереса у тебя после ветеринарки и быть не может. Ладно, молчу. Я не дразню, я и правда, всему сейчас удивляюсь.
   Темучин, выслушав, спрыгнул и устроился на плетёном коврике. покрутился, пробуя разные позы. Улёгся на спину, выворачивая голову, чтоб приоткрытым глазом видеть Олино лицо.
   В листьях платана вовсю чирикали воробьи - с внешней его стороны. Жара опустошила улицы, да ещё - август перевалил за половину, лето близится к концу, и в воскресенье (выходной же, вспомнила Оля, и тут же сильно обрадовалась, что ей всё равно какой день и можно вообще его просидеть с чашкой кофе на балконе) все двинулись на пляжи, а то вдруг погода испортится, скоро осень. Так что, всех звуков: рычание машин, то внизу, то на перекрестке перед морвокзалом, да вот - воробьи.
   Она взяла фурин за петельку и качнула. Звон поплыл и растаял в дальних шумах и близком чириканье.
   - Это японские колокольчики ветра. Они разные бывают. Оказывается, всякие звенелки из бамбука, или монеток, или ещё чего - тоже фурины. Все, что подвешивается снаружи, чтобы звучать при дуновении ветерка - фурины. А ещё к ним привязывают записочки с желаниями. Ветерок колышет записку и фурин звенит. А ещё японцы уверены, что звон фурина утихомиривает зной. Понимаешь? Представь, как прекрасно, множество лёгких колокольчиков, они звенят, и злая жара отступает. Что ещё...
   Помолчала, вспоминая прочитанное.
   - В Японии устраивают фестивали фуринов. И торговцы колокольчиками всегда молчат, не расхваливают свой товар. Потому что за них говорят сами фурины. Правда, здорово? Там ещё есть стихи про фурины. Их я не помню, хотя коротенькие, хокку. Придумала! Надо их записать, на таких вот бумажках. И привязать.
   Она тронула оборванный хвостик. С первым словом на нём. Конечно, это было слово 'Пусть' - начало желания. И - бегущие кошки. Куда они бегут?
   Оля вдруг испугалась, подумав, ей совсем не хочется узнавать, что там было написано дальше. И не нужно бы, чтоб случилось это чудесное на первый взгляд совпадение - чёрный кот, так похожий на её Темучина и с ним - серая кошка, так похожая на сегодняшнюю гостью. Они - убегают. А вслед летит желание, написанное, чтоб его подхватил самый лёгкий ветерок. И исполнил. Горячее желание, не остужаемое никаким ветерком.
   - Ты сама вот поэт, - хриплым голосом упрекнула себя Оля, - и сказочница. Высосала из пальца. Трагедию. Сидишь тут...
   Кошки на размытом рисунке бежали: летели плавно и неостановимо, только вдвоём. И Оля сначала всхлипнула, прикусила губу, а потом разрыдалась. Громко, с подвыванием, шмыгая и прокашливаясь. Согнулась, утыкаясь лицом в коленки, и плакала, не имея сил остановиться, в ужасе от того, что никакой страдальческой сладости рыдания в себе не несли, а значит, никакого потом облегчения. Это было как... как внезапно и не по желанию заглянуть в будущее, ужаснуться ему и понять - уже не забудешь, остаётся только ждать, не зная, сумеешь ли преодолеть то, что ещё должно выпасть на твою долю.
   Когда рыдания пошли на убыль, она прижала к бедру Темучина, который непонятно как давно сидел рядом, вернее, топтался, тыкаясь чёрным лицом ей то в ногу, то в зарёванную физиономию. Прерывисто вздыхая, усадила тяжелого кота на голые коленки и тот смирно обмяк под рукой.
   - Ну это... Типа из-за мужа. И Лилечки. Можно же так? Сказать.
   Она криво улыбнулась, слушая себя, что там внутри? Вот, даже пошутила. И, правда, вдруг узнала, что муж, не прошло и десятка дней, волочится за юной барышней: нормальная причина для слёз. Но ведь не она, и потому это шутка. Раз шутка, значит, ей полегчало.
   Но внутри продолжала стоять кромешная, тёмная, глубокая до отчаяния тоска. Оля взяла в дрожащие руки стеклянный колокольчик, на который не хотела смотреть. Размахнуться и вдарить его, изо всех сил, чтоб брызнуло осколками. Но он висел, наверняка долго. И не разбился. Если бы это фурин бамбуковый. Или каменный, или бронза. А так - стекло. Обычное! Вон на кончике палочки-бойка еле заметный скол. Значит, висел и ждал её.
   Она положила шар в уголок сиденья, чтоб не скатился. И взяла телефон. Шмыгнула, прокашлялась, возвращая себе нормальный голос.
   - Алло. Мама? Я? Нормально всё. Ой, да голова трещит, сил нет. Это погода. Угу. Ты там как? Точно? Да ничего, соскучилась просто, решила вот. Как папа? Да, я потому и звоню, ты мне кинь его новый номер. А то я так и не записала, ну да, балда я. На рыбалке? Хорошо, позвоню вечером. Коты как?
   И ещё с полчаса Оля слушала неспешный рассказ Раисы Петровны про полосатого Мурчика, Ваську Чёрное ухо, про вредную красотку Паньку и бандита Сэмчика, который пришел от соседей и коварно наивную девушку соблазнил, благодаря чему кошачье население двора выросло на четырех разноцветных котят. Под конец Раиса Петровна поведала о приключениях Джека большого сидящего на цепи и Куськи мелкой, которая бегает просто так и славится омерзительным, по мнению Оли, лаем. Прощаясь с мамой, Оля улыбалась, уже по-настоящему.
   Снова взяв в руки фурин, огляделась, прикидывая, куда бы его повесить. Да, вдруг поняла она. В этом мире, полном радостей и печалей вперемешку, её фурин не должен лежать, пусть покачивается на ветерке, делясь с ним желаниями владельца. И пока она не решила, чего бы ей пожелать, пусть висит с тем желанием, которое 'пусть...'. Ведь наверняка там было написано что-то очень-очень важное.
  
   Отличное место нашлось сразу - одна из веток платана протянулась под навесом балкона, развесив вокруг тонкой извилистой линии крупные яркие листья. Висела удобно - не касаясь крыши и не шоркаясь о перила, намного выше Олиной головы.
   Оля выпутала из петельки фурина обломок сухой ветки. Принесла табурет, встав на него (Темучин немедленно вспрыгнул и устроился между её босых ног), дотянулась к ветке и привязала фурин кусочком тонкого шнурка, покрепче. Убрала руки. Шар немедленно качнулся, прозвенел, стал поворачиваться вокруг своей оси, и Оля засмеялась, наблюдая за еле заметным в мельтешении листьев плавным бегом пушистых зверей. Откуда была печаль, и такая ужасная? Так прекрасно бегут.
   - Ну? - сказала, спрыгивая и поднимая табурет, чтоб унести в кухню, - я всё правильно сделала? Ты мне скажешь или у кого спросить? Я бы у дядьки этого...
   И в кухне, уже ставя табурет к столу, выпрямилась и хлопнула себя рукой по лбу. Ну, конечно же! Яхта! Маленькая обшарпанная яхта на этих, как их, на стапелях? Когда она бежала за котом, но на деле за кошкой - серая была кошка! И так же сегодня она смотрела на Олю - высокомэрнейше. Нет, не смотрела, но спина у неё была такая же высокомерная, как взгляд (послушай себя, малыш, обратился к ней внутренний голос с интонациями бывшего мужа, но Оля посоветовала ему кое-что, и он обиженно умолк). Получается, эта самая кошка, которую Темучин пытался вернуть, выцарапав из-за дверей, она ушла на яхту. А там был. Был некто, выглянувший, на кого она не успела посмотреть, убегая обратно на поиски своего кота. Конечно же этот некто - он и пришел возвращать телефон.
   - Вот ты мне про фурины и расскажешь, - сообщила Оля жаркой кухне и подойдя к окну, распахнула его настежь.
   - А ты. Чёрная твоя прекрасная морда... Только посмей мне удрать! Понял? Когда пойду на яхту, ты пойдешь со мной, а до этого - не смей, не моги. И вообще!
   Темучин муркнул. Оля слегка остыла и оглядевшись, поняла, что вполне готова поработать и в воскресенье. А вечером, может и правда, они сходят к яхте и нормально познакомятся. С длинным дядькой и серой кошкой, которая Марта, нет Мурка кыс-кыс. Чтобы как следует его расспросить.
  
   ***
  
   Но вечером никуда они не пошли. Грянул ливень. Тяжкая жара, которая копилась вот уже несколько дней, выжимая пот по всей поверхности кожи и вынуждая пушистого кота лежать на полу, прижимаясь к нему кудрявым животом, лопнула, и белые горы облаков, что зародились словно ниоткуда после полудня, почернели, заливая город и море тяжеленной массой воды.
   Ахая, Оля бегала по квартире, закрывая окна. Вздрагивала, когда за стёклами с треском сверкали молнии, казалось, совсем рядом. Потом искала кота и нашла его в ванной, в тёмном углу за упавшим тазиком. Успокаивая, взяла на руки, унесла в комнату и села с ним на постель, забралась с ногами, глядя, как за окном без шторы мечутся ветки платана, а ветер швыряет в стекло огромные горсти дождевой воды, смешанные с ржавыми зубчатыми листьями.
   В комнате было сумрачно, но включать свет Оля не стала - казалось ей, дождь увидит их через окно и вдруг - ворвётся. Усмехнулась детской мысли, но тут оглушительно ударил гром и мысль показалась не такой уж и детской.
   Если они на яхте, задумалась Оля, держа руку на гладкой спине Темучина, который уткнулся головой в её бедро и дергал кончиком хвоста, то как они там? Кошка эта... Оля надеялась, что хозяин яхты не просто так знаком с кошкой, а заботится о ней, а то вдруг она сидит мокрая, пытаясь укрыться среди таких же мокрых свернутых парусов, как их - такелаж, вроде бы.
   В какой-то момент картинка промокшей кошки сделалась такой яркой, реальной, что Оля напряглась, готовая вскочить и выйти, побежать к яхте - проверить. Но вспомнила, как высокий дядька в шортах, смиряясь, назвал независимую кошку Муркой вместо Марты. Если он знает, чего хочет кошка, то это именно его кошка. Наверное, так.
   - Я ведь знаю, чего ты хочешь, да? - она погладила вздрагивающую спину, - ну, не всегда, но надеюсь, часто. О! У нас, кажется, ещё неприятности!
   В центре комнаты поблескивала вода. Оля укрыла кота простынкой, чтоб сидел поуютнее и меньше боялся. Встав рядом с лужицей, задрала голову к пятну на потолке. Так и есть, течёт. Откуда-то с чердака, наверное. Вот что значит - верхний этаж под самой крышей. А с другой стороны, утешалась, устанавливая под частые капли обшарпанный тазик из ванной, были бы сверху соседи, тоже устраивали бы потоп, да ещё и топали над головой. Уж лучше дождь. Лорику надо сказать, пусть жэк присылает рабочих проверить крышу. Лорик молодец, она быстренько с жэком разберется. И с рабочими тоже.
   Проверяя комнаты, коридор и кухню, Оля вспомнила о предложении Лорика провернуть авантюру, и улыбнулась криво. Лорик, конечно, разберется и с этим, дай только волю. Мать-командирша. Надо их познакомить с мамой Раисой, характеры у них похожи, только Лорик повеселее будет, такое впечатление, что вся жизнь ей - игра.
   Больше нигде не текло, гроза кончилась, но дождь, похоже, зарядил надолго, стоял серой шелестящей стеной, и Оля, ёжась в тонкой маечке и спортивных шортах выше колена, снова ушла в комнату, где ощутимо похолодало. Разложив синтепоновое одеялко, которое благоразумная подруга принесла с комплектами постельного белья, Оля кинула его на постель и, улёгшись, подоткнула со всех сторон, притихла, заранее пугаясь сиротским мыслям. Да, конечно, она забрала из дома свою одежду, но много ли унесёшь в двух, пусть и объёмистых клетчатых сумках. Ей казалось - много. Но совсем скоро осень, и понадобятся теплые носки, а ещё - колготки. У неё есть толстовка с капюшоном, куртка, пара джинсов, спортивные штаны, а вот свитерков всего два и один она отдала коту, чтоб лежал.
   Дело шло к вечеру, темнота подступала, подхлестываемая сплошной пеленой дождя; суетливо и не прекращаясь, падали в тазик быстрые капли воды (хорошо, что не успела побелить потолок, а то зря вся работа) и звук этот пугал, усиливая ощущение заброшенности. Умом Оля понимала, что ничего особо ужасного не случилось, да и сама решила - уйти так уйти, и кстати, этим утереть нос Денису, который всегда свысока относится к её способности вести самостоятельную жизнь. Но сердце тревожно ныло, а воображение рисовало тоскливые картинки - зачуханная, по маминому выражению, Оля бредёт по улице в единственной своей толстовке с напяленной поверх курткой, а навстречу ухоженный бывший муж. Под ручку с новой пассией. Направляются в ресторан - угоститься после сверхурочной работы.
   Может быть, он знал, что так и будет? Насчет её мыслей. Потому и выставил срок - две недели. Прошла одна, началась вторая, а Оля уже чувствует себя полной сиротой и не может прогнать воспоминаний о том, как уютно устроила она спальню в их с Денисом квартире. ...Там привычная, потому не замечаемая лампочка в красивом бра над изголовьем - руку протяни и свет, а тут приходится босиком бежать к двери включать дурацкую люстру под потолком...
   Так нестерпимо себя жалко... И ведь не двадцать пять, а тридцать шесть! В таком возрасте, и всё начинать сначала, когда у других - дом, семья, дети. Почти уже взрослые, как вон сын у Лорика.
   Тут Оля всхлипнула. Затихла, с испугом ожидая ещё одного приступа истерики. Но в этот момент в тазик с грохотом и плеском свалился кусок потолка, и она вскочила, отбрасывая одеяло.
   Темучин взвыл, метнулся, краем глаза она успела увидеть черную молнию, но некогда, нужно как-то всё спасать. Босиком подбежала ближе и посмотрела вверх, опасаясь увидеть, даже не знала, что ожидала увидеть-то - ведь не звёзды.
   Но в серой темноте были видны только какие-то крест-накрест полоски и даже дырки на чердак не было. Просто отвалился кусок мокрой штукатурки, успокоила себя Оля и пошла к двери - включить свет.
   Лампочка вспыхнула и с треском погасла.
   - Оч-чень хорошо, - злость на время вытеснила сиротские мысли, и Оля даже обрадовалась.
   Почти уже наощупь вернулась к постели, присела, нашаривая на тумбочке смартфон и соображая. Какие там свитера и куртки! Надо сказать Лорику, чтоб завтра привезла десяток свечек. Ещё сахар-соль-спички, подсказал язвительно внутренний голос. Можно и фонарь, погромче, чтобы заглушить язву, поразмыслила Оля, нажимая на кнопку вызова, такой, чтоб заряжался. Проводка старая, вряд ли электрик кругом всё менял, полно, наверное, гнилых мест. Так что, пригодится...
   'Сеть недоступна' - сообщила надпись на экране. Тьфу ты! Оля включила фонарик и пошла в коридор, где на стене висел роутер, совершенно не гармонируя с высокими старыми потолками и филёнчатыми створками дверей, сверкал белой пластмассой и помигивал синими огоньками. Сейчас огоньков не было. Конечно, такая гроза. Ах да, ещё вырубилось электричество.
   - Пони бегает по кругу, - прокомментировала ситуацию Оля и заколебалась - идти ли на кухню включить газ - утешиться тем, что он горит и даже греет. Или, пока не сел фонарик, покопаться в вещах, найти что надеть потеплее. Три пары тонких носков натянуть. Кто ж думал, что в августе, да ещё в такую дикую жару могут понадобиться тёплые носки.
   Принимая решение, Оля сперва нашла свои сланцы и, морщась от того, как леденеют голые пальцы, соприкасаясь с остывшей подошвой, направилась в ванну - снова извлекать из дальнего угла перепуганного Темучина.
   С котом на руках прошлёпала к окну в комнате, шёпотом уговаривая не пугаться дождя, он все равно снаружи, и встала перед стеклом, надеясь увидеть висящий на ветке фурин и боясь - вдруг сорвался, лежит разбитый. За плотными струями воды ничего было не разглядеть, и Оля упала духом, расстроившись несуразно сильно. Ладно тебе, утешала себя, крепко держа напряженную пушистую тушку, ну игрушка, сувенир, да вчера ты про него знать не знала. Но в памяти звучал тонкий звон, который, оказывается, был с самого начала, и похоже, поддерживал её, хотя она не понимала и не прислушивалась.
   За серыми мокрыми стеклами, которые казались живыми - шевелились водой - внезапно зажёгся фонарь на углу. И это было как сказка - мрачный серый сумрак превратился в зыблющийся янтарь множества оттенков - от нежно-солнечного в центре размытого пятна до тёмно-медового по краям, у самых рам. И над ярким пятном света, в тёплом полумраке навеса сиял, покачиваясь, мягкий округлый блик. Оля встала вплотную к холодному стеклу балконной двери, приблизила лицо. Ей показалось, через двойное стекло слышен тот самый звон, но вряд ли, конечно, ведь дождь все ещё шумит.
   - Зато не упал, - сказала, совсем успокоившись, - видишь, Тимыч, всё хорошо. Пошли проверять газ.
   В кухне было не так темно - угловой фонарь светил сюда ярче, потому что ветки почти не загораживали свет, и Оля, отключив фонарик в телефоне, зажгла все четыре горелки на старой плите, полюбовалась синими венчиками и, медленно передвигаясь в зыбком темно-янтарном полумраке, достала ковшик, набрала воды и вскипятила чай. Сидя на холодной табуретке и ленясь возвращаться за тёплой одеждой, выпила большую кружку и должна бы вроде согреться, но все равно её колотила внезапно пришедшая дрожь, а ещё вдруг затрещала голова, отзываясь на странный треск за окном, похожий на неравномерную барабанную дробь.
   Оля медленно поднялась, ощущая выпитый чай горячим комком в желудке, подошла, присматриваясь. Потом приложила ухо к ледяному стеклу у самой рамы. И только тогда разглядела в неярком свете кривые горошины, прыгающие по наружному подоконнику.
   - Град! Ничего себе!
   Вернулась к холодильнику и, вытащив пакетик корма, вывалила его в кошачью мисочку: когда Темучин волновался, то предпочитал на всякий случай дополнительно покушать.
   Во рту пересохло и, наверное, хорошо бы ещё кружку чаю, горячего, но тут её затошнило от мысли, что он прольется внутрь и там будет плескаться. Удивляясь пришедшей ватной усталости, Оля совершила поход в туалет, похожий на подвиг - если учесть, что наступив, перевернула кошачий горшок, на корточках собирала обратно опилки, вернее, круглые прессованные гранулы и после побрела в ванную, мыть руки, а потом, уже укрываясь и подтягивая к животу согнутые ноги, вспомнила, надо проверить свет. Вдруг это не короткое замыкание, а так совпало, отключили, а ночью дадут опять? Тогда уж точно будет замыкание - ведь потолок мокрый.
   Проклиная себя за беспокойство, снова встала, протащилась по всей квартире, понимая, что напрочь забыла, в каком положении выключатели включены, а в каком наоборот. Вернулась в постель, трудно глотая и злясь на себя - первый же дождичек и, похоже, заболела, барышня кисейная. Да не бывает так быстро-то!
   Чуть позже пришел Темучин, взгромоздился на её живот и сел, балансируя и вылизывая лапу, чтобы умыть пахнущее 'нежной ягнятиной' лицо. Сладостно почесал себя за ухом, улёгся, растекаясь и сразу становясь легче. Замурчал, то тише, то громче, в такт своему дыханию. И вот тут, проваливаясь в нехороший, полный перемешанных беспокойных картинок сон, Оля вспомнила кружку с ледяным молоком, которую выпила, отдыхая после трудового рывка. С таким наслаждением. Разгорячённая после махания кистью и мытья полов в маленькой комнатке. Вот так, с кривой усмешкой подытожила - вещи свои ты сама собирала, Краевская, а болячки и собирать не пришлось, приехали сами. Нельзя тебе, Краевская, в жару пить из холодильника, а ты и забыла...
  
  ***
  
   Оля смотрела свои нехорошие сны, иногда запрокидывая на плоской подушке голову и трудно сглатывая. А Темучин нёс свою ночную вахту.
   Плохо. Оле плохо, знал он и вытягивал нос ближе к её лицу, нюхал, стараясь не прикасаться к горячему, которое текло в прохладный воздух и пахло - нехорошо. Пахло слабостью и ещё - отчаянием.
   Мир вокруг страшнел, потому что менялся без спроса, а меняться мир должен только тогда, когда Темучин готов встретить изменения. Как вот тогда, когда его Оля стала часто молчать, трогая в привычном шкафу свои вещи, потом смотрела на Темучина, думая свои мысли. И он знал - она готовит изменения и показывает ему, чтоб не волновался и готовился сам. Он и готовился. Поэтому после, в урчащем нутре железа с его железными запахами ему не было страшно, и на чужой лестнице, где пахло всем чужим, тоже не было, а была Олина спина и плечи, на которых неудобно, но если верно лечь, поверх рюкзака, то не упадёшь.
   В новом мире страшно было совсем чуть-чуть, коротко, а потом вокруг появились его Темучиновы правильные вещи и их никто не трогал и даже когда Темучин показал Оле, где именно должна стоять правильная вещь, которую она называла 'горшок', то Оля, посмеявшись, послушалась, и это было очень хорошо, значит, новый мир, состоящий из новых стен в запахе краски, новых углов и дверей - уже не совсем чужой, и не только Олин, а и его тоже. Сделать новый мир своим - не долгое дело, если знаешь, как. Темучин знал. Как знают все коты и кошки. Надо кругом расположить свои вещи, свои запахи, насидеть правильные места и тогда мир становится правильным, в нем появляется правильное удобное. И Оля правильно помогает ему, совершая верные дела для умножения правильных мест.
   Но Темучин знал, теперь они должны держать новый мир, вместе. А если отпустить, мир начнет превращаться. Сам, без спроса. Оля отпустила. Поэтому большой чёрный кот волновался, но пока что, считая мерное и плавное течение времени, что соотносилось с дыханием, биением сердца, ощущением голода и сытости, - предпочитал волноваться тихо и терпеливо. Может быть, Оля поспит и тогда станет сильнее. Проснётся и поможет Темучину держать мир подальше от изменений.
   ...Одно изменение волновало его так сильно, что тянуть до утра было нельзя. Оно - совсем рядом. Не за тем, что Оля называет 'стекло' или 'дверь'. Оно - вот, на полу. Горбится в полумраке синим пятном, поверх - белое пятно, развалилось по краям мелкими пятнышками с резким запахом, а ещё от него пахнет мокрым. И оно звучит.
   Может быть, оно не страшное, но у Темучина пока не было времени проверить. Сперва он ушел в хорошее, верное, защищённое место - обдумать и примириться, потом Оля забрала его, чтоб видеть наружу, где все текло, как течет из железа-крана. Потом они сидели в кухне и Темучин ел (а то вдруг мир изменится так, что в нем не станет еды), а Оля глотала из железа-кружки. И этот шорох, который приходил через стекло, он был и в ней тоже, но она пока не замечала его. Такой - мелкий, как будто сыплется.
   Сейчас Оля спала и мелкий шорох ушёл, сменяясь теплом под её постельной шкурой, но все равно был рядом и пока он не вернулся, Темучин решил - вот оно, время проверить новое и примирить его.
   Мягкий прыжок перенес кота на пол, лапы напряглись, сгибаясь в суставах - готовые в любую секунду подбросить и унести.
   Медленно-медленно, вытягивая шею, чёрный кот приблизился к луже, в которой косо стоял синий тазик, забросанный ломаными кусками штукатурки. Встал, принюхиваясь. Вода. Наружная вода, принесла в себе землю, жару, листья и холод, и это вот, по которому плохо ступать, холодно, и которое потом превращается тоже в воду. Темучин потрогал натёкшую лужу лапой, нагнул голову и понюхал. Потом лизнул, но тут же вскинул голову и, насторожив уши, стал изучать дальше. Синий запах ему был знаком, он бывает и других цветов, но почти всегда связан с водой и ещё в его воде бывает это - сыпучее с запахом почти цветов, а ещё к нему бывает такое - сперва твёрдое, потом скользкое, совершенно невкусное, со всякими запахами, незначительными для него. Синее называется тазик, таз. А вот куски - они главное чужое. Цвет их Темучин понимал, немного понимал и запах, он новый, но Оля в последнее время постоянно примиряла его, залезая на деревянные вещи и махая сверху маленькой вещью, с которой этот запах падал. Так что у кота было время примирить новый запах и тот нашёл место в новом мире. Но почему куски так громко прыгнули с потолка? И зачем? И будут ли они ещё прыгать? Вдруг они допрыгнут на новое верное место для спанья? Или до Оли? Он не стал бы волноваться (если честно, кот конечно, побаивался, но предпочитал думать другое слово) раньше, когда Оля говорила с другим человеком именем Лорик, и когда работала - не стал бы. Но сейчас Оля слаба, и если новое белое снова задумает прыгнуть, она не сумеет защитить своего кота. И себя тоже.
   Ночь шла и шёл в ней мерный обильный дождь, а в большой комнате, полной полусвета-полутемноты от зыбких текущих струй, большой кот медленно обходил неопрятную гору штукатурки, тряс лапой, которой случайно ступил в лужицу, обнюхивал тщательно и осматривал, прислушиваясь. Потом сел на сухое, обвил лапы хвостом и долго смотрел на новое, словно вызывая на поединок. Но новое молчало, вернее, издавало одни и те же звуки, мерные, хотя мерность была не совсем проста. Кап-кап-кап, говорили капли с одной стороны, а с другой пели медленно - каппп... каппп, а первые вдруг говорили шшшурх и белый в синем краешек двигался, а потом - чвяк - упал. Но все это сливалось в неживой разговор и, наконец понял Темучин, не отличалось от того, как звучит наружа, только пахнет по-другому. А значит, можно не волноваться, вот оно тут - в середине, далеко от тепла, и даже - он встал и наклонил к блестящей воде голову - можно попить, потому что нет злых запахов, а есть только мокрые.
   Напившись, он вылизал лапу, умыл мокрое лицо и вернулся, сел рядом с Олей, потом прилег, как сфинкс, подбирая под грудь передние лапы и внимательно глядя сбоку на Олин подбородок. Караулил, смежая и снова открывая глаза, а уши медленно поворачивались на разные звуки, но все они уже были звуками примирёнными, а значит, можно и подремать.
  
   Глава 9
  
  В которой болящей Оле мешает сполна упиться ощущением покинутости и заброшенности загадочное появление загадочного незнакомца, сопровождаемого, впрочем, уже знакомой ей и Темучину серой высокомерной Мартой (она же Мурка кыс-кыс)
  
   О том, что во время болезни ночь может показаться длинной, Оля знала. Всё липко и неудобно, всё мешает, но набегает озноб и приходится снова укрываться этим же - тяжким, как чугунная сковородка. Всё твоё делается будто и не твоим вовсе, как будто человеку тесно и неудобно в его собственном теле.
   Но эта ночь была поистине бесконечной. Может быть ещё из-за того, что постоянно крутилось осознание - я тут одна. Нет, конечно, с котом и он так старается...
   Оля опускала горячую руку на шёлковый загривок, Темучин взмуркивал вопросительно и затихал под её ладонью.
   Но ведь кот не сумеет сбегать в аптеку, или согреть на плите бульон. Так и буду лежать бесконечно, покинутая и брошенная, а - сама виновата. Сама. Виновата. Покинутая. Брошенная.
   Слова приходили, вертелись в гулкой голове, кидались будто из живота в горло, закупоривая его, и казалось, это из-за них так больно глотается, это их нужно пережевать и проглотить, а - никак...
   Она открывала глаза в темноту, разбавленную равнодушным светом заоконного фонаря. И закрывала снова, удивляясь тому, что ночь никуда не делась. Хотелось пить, но идти по тёмному коридору в кухню - такое длинное путешествие, а там ещё этот чуть тёплый чайник. Оля вспоминала, как чай бултыхался в желудке и закрывала глаза, решая - схожу потом, в следующий раз. Следующий раз наступал, наверное, почти сразу и у неё устали веки - открывать, смотреть на ночь, закрывать снова...
   В один из разов кота рядом не обнаружилось. Оля хотела взволноваться, но сил не было, и она лежала просто так, пытаясь в мерном шуме дождя и стуке быстрых капель с потолка расслышать, как он там громыхает горшком. Не услышала.
  А к словам насчет покинутости прибавлялись другие, толклись в голове заклинаниями.
   Имудон, думала Оля, вспоминая названия нужных бы сейчас таблеток, пара... парацетамол, ази... ази, да как там дальше-то. Вот и пришёл склероз, старческий. А надо, чтоб кот. Пришёл...
   Темучин вернулся, мазнул по её руке мокрой шерстью и уселся на полу, вылизываясь.
   - Азитромицин, - сиплым шёпотом сказала ему Оля, - парацетамол, имудон. От горла...
   Где он был, вяло думала, снова закрывая глаза, чтоб избавиться от ненавистной ночи, мокрый, я ведь всё заперла?
   Полежав ещё чуть-чуть, со стоном села и принялась спускать на пол босые ноги. Не помнит она! А вдруг в кухне открылось окно? Вдруг он лазил по балкону и потеряется! Даже поболеть не выходит!
   Шоркая сланцами, замоталась в одеялко и побрела в кухню, чувствуя себя ещё более покинутой и брошенной. В жёлтом рассеянном полумраке увидела - окно вроде закрыто. И направляясь к нему проверить щеколды, угодила обеими подошвами в незамеченную большую лужу у батареи.
   - Ты? - выдохнула с вялым возмущением, - нассал? Или натекло?
   Говорить было сложно, потому она просто шевелила губами. Высунув из одеялка руку, провела по сухому подоконнику. Не найдя щелей и сырости, вдоль стены вернулась к столу и оперлась, вспоминая, зачем пришла. Не вспомнила, но налила себе большую кружку воды - забрать в комнату. Открыла тёмный внутри холодильник и вытащила пачку кошачьего корма. Вытряхивая его в мисочку (и на пол рядом) подумала с унылой насмешкой, может, настало время надорвать пакет с сушкой и положить на стол, а то помрёт и кот останется голодным, а так проживет дольше, пока не явится Лорик. Разбираться с хладным трупом почившей подруги.
   Понедельник, выпрямляясь, вспомнила Оля, у Лорика закупки, её не будет. В городе даже. До среды. А мобильной сети все ещё нет.
   Шаркая сланцами, Оля побрела в туалет (раз уж встала), а там, посидев на унитазе, вздохнула и принялась вытряхивать котовий горшок, полный сырых опилок и с художественным свёрточком из кусков туалетной бумаги - Темучин всегда вдумчиво упаковывал свои подношения, для чего Оля стелила поверх опилок бумагу.
   Потом пришлось вернуться в кухню за кружкой с тёплой водой. Заодно Оля вспомнила о лимоне и снова полезла в холодильник. Каждое действие казалось не менее трудным, чем восхождение на Эверест, хотя, думала она - откуда мне знать-то, я не восходила. Но трудно и раздражающе медленно. Она с тоской думала о себе вчерашней. Такая быстрая, лёгкая, все под руками летало. Оказывается...
   Болеть Оля не умела совершенно. И дело не в том, что она боялась болезней, от этого падала духом и мотала нервы окружающим. У неё не хватало терпения болеть. Каждый раз уже на исходе первого дня, когда всё только начинается и понятно - придётся ждать несколько дней, чтобы организм вернулся в норму - она раздражалась и мечтала перескочить это дурацкое время, чтобы оказаться снова в себе самой, той, что до болезни.
   А это ведь элементарная простуда, часто думала она, а как же люди, которым приходится жить с болезнью постоянно? Конечно, как цинично говорила её мама, человек такая скотина - ко всему привыкает. Привыкают, конечно, но ужас ведь - привыкать к такому. Ей даже три дня простуды кажутся бесконечными. А ведь третий день - самый пик... Снова сама собой станешь только через неделю.
   Названный мысленно срок ужаснул вдвойне и Оля, установив кружку на тумбочку и бросив рядом половинку лимона, снова легла и приготовилась поплакать - все равно некого стесняться, а вдруг после слёз станет полегче.
   Но вместо этого заснула.
   Проснулась в серенькое, полное шума дождя утро. Поворачиваясь, сморщилась - к боли в горле добавилась боль в спине и суставах. Нашарила на тумбочке телефон и минуту давила на кнопку, щурясь на тёмный экранчик. Сел. Она не отключила вай-фай и телефон - тупая штучка, всю ночь его добросовестно искал и вот - потерял остатки заряда. Наверное, так.
   Оля допила воду, куда выдавила остатки лимона, и снова легла, злясь на то, что спина устала валяться, а сил вставать все ещё нет. Хотела поволноваться о бедной себе, ведь получается, если не дадут сеть и она не сможет связаться с Лориком, то лежать в одиночестве до самой среды, когда подруга разберется с делами и вспомнит, позвонит сама... Но сил на волнение не было и она снова уснула, улёгшись на бок и засунув под подушку согнутую руку.
   К её удивлению, приснился сон - странный, но хороший, хотя в него вламывалась боль каждый раз, когда поворачивала голову и пыталась сглотнуть. Ей снилась яхта, полная котов и фуринов, круглые и длинные колокольчики висели на всех мачтах, раскачивались и тихонько звенели. А кошки... Они расселись на всех поверхностях, умывались и присматривали за котятами, которые носились по палубе. С ясного неба светило жаркое солнце, в борт поплёскивала изумрудная вода. Оля сидела, свесив ноги, одну кто-то держал, и она, одновременно волнуясь, чтобы болезнь не пробралась в сон и не испортила его, пробормотала, сгибая колено:
   - Хватит, щекотно.
   И - проснулась. Заморгала, пытаясь рассмотреть склонившийся в ногах раскладушки силуэт. Взвизгнула, вернее, прохрипела что-то и дёрнула ногой, с которой улетел на пол полунадетый носок.
   Силуэт отклонился, потом поднялся, возвышаясь, как ей показалось, под самую люстру макушкой. Сказал с мягким упрёком:
   - Ну вот, прямо в лужу. Будете теперь в разных носках.
   - Вы кто? - Оля села, таща на себя одеяло, и прислонилась к стене, словно хотела вжаться в неё.
   На постель тут же взлетел Темучин, замурлыкал гордо, расталкивая одеяльные складки, чтобы тыкнуться носом в её ладонь.
   А в комнату, брезгливо обходя лужу с водружённым в её центре тазиком, полным кусков штукатурки, вошла серая кошка, дернула белыми усами и, смерив Олю взглядом, запрыгнула на широкий подоконник. Села там, ко всем спиной.
   - Не сердись, Марта, - сказал в кошкину спину внезапный гость, складываясь, как деревянный метр, над олиной распахнутой сумкой-гардеробом, - скоро уходим.
   Это же он, вспомнила Оля, следя, как мужчина аккуратно вытаскивает на пол её вещички, потом достает клубок сложенных махровых носков, потом складывает вещи обратно (лифчик, в панике спохватилась Оля, лежит там, и трусов куча) и возвращается к ней, садится на корточки и протягивает к одеялу длиннейшую загорелую руку.
   - Надо надеть. Второй. Или оба. Я - Денис.
   - Де-нис???
   Ничего не понимая, Оля затрясла головой, зажмурилась, потом открыла глаза. Мужчина тем временем разыскал под углом одеяла её ногу и аккуратно взялся за голую щиколотку, потянул.
   Оля снова дёрнула ногой.
   - Я сама.
   Он кивнул и подал носок. Сидеть на корточках ему было неудобно, и он уселся на пол, сгибая одну ногу и вытягивая другую. На этот раз он не в шортах, отметила Оля, сражаясь с носком, который вознамерился зацепиться за каждый по очереди палец. На мужчине были широкие штаны непонятного цвета, промокшие на коленях, и черная обычная футболка со следами краски. Бритая (или лысая?) голова поблёскивала макушкой, а лица против света не разобрать, только глаза блестят иногда.
   - А вас?
   - Что?
   - А почему так удивились? Насчет Дениса. Я тоже удивлен.
   - Вы? - Оля наконец, справилась с носком и снова укутала ногу одеялом, - я? А... меня - Ольга. Оля. Вы как сюда попали?
   На неясном лице блеснули зубы. Мужчина поднялся, снова вырастая, как персонаж комиксов - когда выше небоскрёбов под самые облака.
   - Я принесу бульона, там греется, на плите. И таблетки. Соседка нам открыла, у нее ключ запасной. Это вообще сказочная история.
   Он улыбнулся. И вышел, а следом, бросив Олю, устремился Темучин.
   Оля сползла, удобнее укладываясь на подушку, так чтоб видеть неприступную серую спину на фоне такого же серого окна.
   - Марта, - позвала вполголоса, с надеждой прислушиваясь к себе - вдруг боль в горле уже проходит? Нет, и глотать и говорить все ещё больно.
   - Марта?
   Но кошка не отреагировала никак. Оля тихонько кашлянула и вспомнив, позвала по-другому:
   - Мурка? Мурочка!
   Кошка пошевелилась, повернула голову, потом повернулась сама, вопросительно глядя на Олю. Потянулась, последовательно, классически по-кошачьи - сперва вытягивая задние лапы, потом передние, прогибая спину, потом - сложила себя почти в кольцо. И села, на этот раз лицом в комнату. Следить за Олей внимательными глазами.
   - Я так, - шепотом извинилась Оля и закрыла глаза, отдыхая, - сиди. Конечно.
   В голове все путалось, а сама голова кружилась. Стучало в висках. Почему он, этот несуразно длинный дядька - Денис? А почему кошка - Мурка? Ну, Темучин понятно, когда был совсем ещё крошечный, слепой и беззубый, разевал рот, похожий на внутренность розового лепестка, потягивался, топыря вокруг круглого почти голого живота лапки с тончайшими коготками. И засыпал, с мордочкой страшно свирепой, похожей на лик Чингис-хана, увиденный Олей в какой-то исторической статье. Там, кстати, говорилось, что на самом деле Чингиз, он же Шынгыс, он же Темуджин, он же Темучин (вот оно, поняла тогда Оля и сердце её возликовало) - был мужчиной вполне европейской наружности и у него была светлая бородища и возможно, голубые глаза. Ну и пусть, знала она, зато её кот - самый настоящий Темучин, это его имя, оно пришло и Оля сумела его услышать и поймать. Ага. Значит, этот вот... (назвать незнакомца Денисом у Оли язык не поворачивался даже мысленно) дядька метр складной, он хочет, чтобы кошка - Марта. Красиво, конечно, и ей подходит. Но себя Марта считает Муркой, и он это знает.
   Она вспомнила, как произнес при первой их встрече: ладно уж, Мурка...
   И улыбнулась, открывая глаза, как раз навстречу маячившей кружке в большой руке.
   - Сядьте, - посоветовал гость, - берите крепче. Сумеете?
   Он что, собрался поить её сам? Но в мужском голосе было столько спокойной заботы, что Оля не стала возмущаться. Села, взяла кружку обеими руками и осторожно хлебнула, заранее морщась - наверняка бульон раскалённый, а когда горло, нужно просто тёплый.
   Бульон был правильной температуры и Оля, воздев брови, выхлебала сразу половину и вернула в большую руку, откидываясь на подушку.
   - Таблетка, - рука снова замаячила перед лицом, а другая уже держала чашку с водой, - парацетамол. Вам нужно температуру сбить, я не мерил, конечно, но высокая. И от горла, да? Антибиотик я тоже купил, но может потерпите? Вдруг само.
   У мужчины был нормальный голос, Оле показалось - низкий, но она привыкла к высокому голосу мужа и, наверное, нет, просто вот - нормальный.
   - Я заварил свежий чай, - отчитался гость, принимая чашку обратно и суя Оле блистер с таблетками от ангины, - суп в холодильник поставил, что еще? Опилки поменял, и задал коту корм.
   Оля сунула таблетку за щёку и улыбнулась забавной фразе.
   - Что ещё... Наверное, всё.
   Он повернулся к окну, и Оля вытянула шею, стараясь рассмотреть его лицо, потом откинулась на подушку снова. Да какая разница. Его по росту опознать можно. Везде, кроме чемпионата баскетбольного.
   - Нам пора. А то там никого, я надолго 'Пенелопу' не бросаю. Что?
   - Не Одиссей, значит, - чуть громче повторила Оля.
   Мужчина засмеялся. Пожал широкими, но костлявыми плечами.
   - Как починимся, может и стану. Одиссеем. Но и тогда - моя 'Пенелопа' всегда со мной, получается. Ольга, может нужно кому-то сообщить? Что вы тут. Болеете?
   Да! Обрадованная Оля собралась кивнуть, но помедлила. И покачала головой.
   - Нет. Спасибо. Подруга придёт. Сама.
   - Вы закроете? Марья Федоровна ключ мне не доверила. Открыла и впустила сама. Сказала, что он у нее уже лет десять, старая соседка жила одна. Так что, договорились они, на всякий случай.
   - Закрою. Спасибо. Спасибо вам.
   - Я могу прийти ещё, - это прозвучало вопросительно, и Оля снова помедлила с ответом.
   И снова покачала головой.
   - Нет. Наверное, нет. Пару дней отлежусь. Спасибо.
   Она поднялась, заворачивая вокруг себя накинутое на плечи одеяло.
   Выходя на площадку, где тоже не горел свет и это Олю немного успокоило - значит, не она устроила короткое замыкание упавшей с потолка штукатуркой и теперь нужно просто ждать - мужчина с ненужным именем Денис сообщил вполголоса, почти невидимый в темноте:
   - Я ей сказал, вы моя племянница. На всякий случай. Хорошо, что вы не закрыли задвижку. Изнутри.
   И вдруг закончил намного громче:
   - Ладно, выздоравливай, Оленька. Мы ещё зайдем.
   По лестнице быстро протопали его шаги, а Марта-Мурка шла рядом плавно и совершенно беззвучно.
   - А-а-а, - начала Оля и замолчала. Напротив звякнул замок, и кто-то там зашевелился, невидимый в темноте, наверное, стоял у приоткрытой двери, - да, пока-пока.
   - Болеешь, значит, - утвердила темнота.
   - Спасибо, - Оля пыталась вспомнить, как же её зовут, соседку, он говорил имя, - за ключ.
   - Ежели надо, звони, - воинственно сообщила дверь, - Павлушу отправлю. Лекарство там. Или продухтов.
   - Да. Спасибо.
   Оля ещё постояла, думая, надо ли продолжать светскую беседу, но дверь закрылась и в подъезде наступила гулкая тишина, которая вскоре прервалась приглушенным сердитым воплем из-за двери. Павлик, слышалось в невнятной, но грозной тираде, Павлик, чтоп тебя, бур-бур-бур...
   Закрываясь, Оля попыталась совместить имя Павлик с круглым дядечкой в растянутой майке, но быстро устала и ушла - сперва в туалет (как же вовремя ушёл её добрый самаритянин), потом в кухню - снова удивиться, откуда натекла лужа, если подоконник сухой, и стена под ним тоже, а потом наконец, улеглась снова и закрыла глаза, довольная, что устала, а значит, сумеет полежать, предоставляя организму возможность побороться с болезнью. И кроме лужи было о чём поразмышлять, но это все потом-потом, ведь не собирается же она помирать, в самом деле!
  
  
   Глава 10
  
  В которой болеющая Оля, не выходя из квартиры, знакомится с супергероем и, кроме супергеройских поступков, направленных на спасение страждущих (на Олю, то есть), получает не очевидные дары, те, что вполне в состоянии перевернуть жизнь, о чём она пока не догадывается.
  
   В понедельник шёл дождь. Оля решила набраться терпения и болела старательно, неторопливо. Тем более, что электричества так пока и не дали, а газ был и были таблетки, принесенные внезапным гостем. Денис, ну надо же, мысленно возмутилась она, укладываясь под нагретое одеяло с кружкой тёплого молока. Прихлёбывая, постановила обдумать, как бы его переименовать, ведь не возмущаться же каждый раз. С именами всегда смешно. Особенно с обычными. Вокруг всегда толпы Наташ и Свет, Игорей и Серёж. И даже когда случается человеку заиметь имя оригинальное, нечастое, как вот Лорик, которая по паспорту Глория, то чаще всего такой человек примеряет на себя имя обычное и носит его. С Денисом - по-другому. Это сейчас мальчишек называют Артёмами, Максами, Денисами, а сверстники Оли почти сплошь те же Юры и Серёжи. Так что, она помнит, как радовалась имени мужа и с удовольствием его произносила. И он тоже своё имя любил. И любит. Как, собственно, всё в себе.
   Ставя кружку на тумбочку, она нахмурилась и сползла пониже, укрылась, слушая, как в коридоре Темучин гоняет смятую бумажку, шуршит.
   Из-за того, что всё пошло у них наперекосяк, Оле имя разонравилось. Как будто оно тоже виновато в семейном крушении. Как будто слово 'Денис' - симптом душевной горечи и болезни. И вдруг приходит, с заботой, такой с виду надёжный и одновременно странный, с этой своей кошкой. И тоже - Денис. Может быть, думала она, впадая в философское настроение, это специально, это знак, показать мне, что имя тут совершенно ни при чём. Он же не виноват, что родители так назвали. Сорок с лишним лет тому. Хотя, когда лицо серьёзное, выглядит и постарше, а если улыбается, то наоборот. Да ты и лица его толком не разглядела, упрекнула себя, развеселясь, разводишь философии. Но всё равно, имена - это серьёзно. И тут же - вроде как игра. В переодевания. Всякие там племена, в которых дают детское имя, тайное имя, а потом человек берёт себе взрослое имя, и оно уже настоящее - они, конечно, правы. Забавно. Сама она почему-то никогда не помышляла дать себе другое имя. Даже прячась в сети за никами, считала их просто масочками, почти и не своими. Как будто придуманное для сетевой болтовни имя - это просто такое, ну-у, пальто, выйти из дома, зная, что когда вернёшься, оно останется на вешалке.
   И коты тоже... (в коридоре звякнуло, зашуршало, мягкий топоток удалился в сторону кухни). Вот у Тимыча дивное, прекрасное чёрное имя, может, он ещё из-за него вырос таким дивным и прекрасным котом. И он не требует, чтобы его называли обычным котовым именем, Мурчик там или Васька. А высокомерная Марта - хочет быть Муркой.
   Оля закрыла глаза. Парацетамол сбил температуру и заодно, наверное, понизил давление: ей казалось - летает над смятыми простынями и одеяло свисает с живота и коленок углами до пола. А может быть, Муркой она была в прошлой жизни? Может быть, даже их маленькой Мурочкой? И потому они с Тимою так прекрасно поладили с первой минуты знакомства. Ах, сказки какие. Но милые сказки. Сказочно. Нет, 'сказочная'. Он сказал - это сказочная вышла история.
   Тут ей расхотелось засыпать и мягкий полет над постелью сам собой прекратился. А как он вообще узнал? О том, что заболела, и что нужны таблетки? И лужа ещё эта, подсказал внутренний голос, но Оля с досадой от него отмахнулась. Причем тут лужа, ведь не он её сотворил. Ну да, сплошные загадки, и лужа не менее загадочна, но нечего путать божий дар с яичницей. Сил убирать не было, - вот посплю, решила она, снова закрывая глаза, потом принюхаюсь, уж будет понятно, нассал кот или откуда натекло, тоже мне - загадка.
  
   День промелькнул удивительно быстро, потому что каждое действие превращалось в медленную работу, и как прекрасно, думала Оля, шаркая по коридору к туалету, что никто никуда не торопит, и надо же, она думает слово 'прекрасно' - о процессе болезни. И маленькое 'прекрасно' делало так, что большое 'противно' кончится быстрее, и это снова прекрасно. Понедельник перейдёт во вторник, а там среда, и уже три дня простуды позади, можно будет жить, как будто почти здорова, только полный нос соплей и надоевший тёплый чай, и гадкие от количества таблетки.
  
   Так что Оля, не торопясь, путешествовала в туалет, в ванну, где, не глядя в зеркало, умывалась и чистила зубы (ужасно не хотелось, но время убивает хорошо), в кухню, где снова ставила чайник, и грела себе молоко, и даже героически исполнила омлет, вылив на сковороду немного бульона и размешав туда пару яиц.
   Омлет и поедание его оказались занятиями столь благословенно долгими, что серый день за окном превратился в серые сумерки и в квартире снова стало темно, а в коридоре без окон прямо таки кромешно.
   Оля закинула в себя положенные таблетки и ушаркала в комнату, раздумывая, над чем бы ещё подумать, чтоб не заснуть, а то вдруг выспится и ночью придется куковать, и это будет тоскливо. Можно, конечно, почитать, заведя маленький нетбук, но у него слабая батарея, сядет через полчаса, да и глаза болят.
   На пороге остановилась, прислушиваясь. В черноте коридора со стороны прихожей доносился негромкий звук. Будто кто-то скрёбся в дверь, стараясь, чтоб не услышали.
   Оля испугалась. Одна, снова кинулось на нее слово, издеваясь. Одна! И вступиться некому, если вдруг что.
   И тут же разозлилась. Мой дом - моя крепость. Моя! Болею я, ясно вам?
   Шагнула в комнату, утешая себя тем, что замок стоит крепкий и ещё она, раскачав и капнув в зазоры масла, закрыла-таки непослушную тяжелую задвижку, так что, если кто собрался ломиться, она услышит. И тогда уже... Ну, побежит на балкон и станет оттуда орать хриплым простуженным голосом. Кидать на нижний балкон. Вещи. Какие-нибудь. А если это соседи пришли - она спит. Баста. Болеет и спит. Завтра приходите.
   Но поскрёбывание возобновилось и по олиной ноге скользнул плавный бок, на мгновение. А в следующее мгновение Темучин заорал там, видимо, прямо под дверью. Тем голосом, каким выпрашивал вкусняшки, если Оля дразнила, держа руку повыше.
   - Мнэау! - вывел сложную тираду, помолчал (наверное, ждал, когда хозяйка отреагирует) и повторил громче, с подвывом и раздражением, мол, чего копаешься, - ммынныеаууу!
   Под раздраженный кошачий ор Оля медленно, ведя рукой по стене, дошла к прихожей. Цыкнула на хулигана и, нащупав задвижку, встала вплотную, ощущая, как по носу и подбородку дует лезвийная струйка сквознячка. Прислушалась. А вдруг это Мурка? Прибежала, потому что на этот раз помощь нужна ему - хозяину-гостю, ладно чёрт с ним - Денису этому длинному. Он-то пришёл, побеспокоился, вымок весь, а она...
   - Кто там? - Оля отпихнула ногой суетящегося внизу кота, тот послушно исчез и теперь помуркивал сбоку.
   - Кто-о-о?
   - Бэтмен! - с сильным раздражением повторил невнятный голос, тоже откуда-то снизу.
   Оля с усилием сдвинула тугой засов, повернула в замке ключ. Выдернула его, удобнее беря в кулак. И чуть приоткрыла дверь, впуская в темноту прыгающий красноватый свет. Ахнула, чуть не уронив свое оружие.
   На уровне чуть выше её пояса маячила, мигая чёрными провалами и тенями, страшноватая блестящая рожа, сверху пришлёпнутая бликующей чернотой. А больше - ничего и не разглядеть.
   Выныривая из темноты, к свечке, которую рожа держала в чёрной руке, поднялась вторая рука, с усилием держа обвисший, видимо тяжёлый пакет. Пакет Олю успокоил - уж больно он был настоящим и скучным, белый, с большими зелеными буквами, сейчас смятыми, но очертания логотипа знакомы. Супермаркет 'Домашний'.
   - Чего не узнали, - обиделся хозяин пакета и покачал своей ношей, - бабуля вот. Хлеба вам.
   Темнота за гостем вдруг ожила и сказала ворчливым низким голосом:
   - Ну? Отдай уже тёти и иди обратно.
   Оля поняла, там, в темноте, приоткрыта дверь напротив, и щурясь над головой пришельца, сказала наугад, осторожно прокашливаясь:
   - Спасибо... (да как же её зовут-то). Не надо было.
   - Я знаю, что надо, а чево нет, - отрезала собеседница, - Павлик, а ну давай домой. Быстро!
   - Я поставлю, - пропыхтел Павлик, топчась на Олиных сланцах и протискиваясь мимо неё в квартиру, - я у кухню. Де кот.
   - Кот! - ахнула Оля, в панике оглядывая темноту прихожей, темноту площадки и прочие безнадёжно тёмные углы, - убежит же. Ему нельзя. Павлику в смысле. Я же болею.
   - А я тоже, - радостно сообщил Павлик, унося мерцающую свечку в сторону кухни, - та вот он, тётя. Он со мной идет. Кыс-кыс-кыс...
   - Пятый день простужонный, - сообщила Оле внешняя темнота, - а свет сказали, дадут тока к вечеру завтра. Я там свечку поклала, в пакет. И спички. У нас дома фонарик, и лампа, а этот паршивец - вынь ему свечку зажги.
   - Спасибо, - снова сказала Оля. И вдруг захотела почесать пальцами веки, их щипало, она что, собралась разрыдаться, и с чего бы, да ну. Это всё слабость от болезни...
   - Я зажгу и Павлика провожу, сейчас.
   - Та не торопись, коли не мешает. Все мозги прозудел. И деду тоже. Ежели не мешает, пусть полчасика посидит, он раньше с Феодоровной часто у кухне заседал, любила она его.
   - А. Да, хорошо... - Оля придумывала, что бы ещё сказать, не превращаясь при этом в двух китайцев, померевших от вежливости в дверях, но услышала - дверь просто захлопнулась и щёлкнул замок.
   Водя руками по темноте, пошла в кухню, откуда лился, очерчивая проём, приветливый розоватый свет. Пока шла, успела осуждающе удивиться: и отпустила же бабка маленького бэтмена к посторонней совершенно тётке, в темноту. Потом успела себя укорить, а потом и логически додумалась - ну почему незнакомой-то. Лорик всё лето гоняла тут своих рабочих, распоряжалась, уж Лорика бабка знает, и каждый Олин шаг за пределами квартиры, наверняка, со дня появления услышан и обдуман. Так что, Олю она знает, как облупленную, как и всех прочих соседей тоже.
  
   Горло от беседы разболелось и в кухне Оля просто кивнула, усаживаясь за стол, на который маленький бэтмен выкладывал из пакета 'хлеб и свечку', то есть, банку сгущённого молока, чайные пакетики в полиэтиленовом мешочке, горсть самых разных конфет, батон-нарезку и малюсенькую буханку чёрного бородинского, и ещё кулек с сахаром, и ещё - три толстых свечки, перевязанных аптечной резинкой. И внезапно - початый блистер с какими-то иностранными таблетками с привязанным к нему тоже резиночкой блистером леденцов от простуды.
   Бэтменом Павлик оказался самым настоящим. Только маленьким и изрядно упитанным. Но толстенькую фигуру прятали под собой стильные, поблескивающие, как зализанный поролон, доспехи, кинут был на плечи широченный черный плащ, точно по росту, а круглую голову венчала знаменитая шапочка с ушками. Под шапочкой в миндалевидных прорезях моргали блестящие глаза, а маску на лице, без всякого уважения к стильности героического персонажа, распирали круглые щеки, как будто Бэтмен напихал в рот ирисок и не смог разжевать. И нижняя часть лица - единственная видимая - состояла из пухлых, надутых, как у аквариумной рыбёшки, губ и кругленького подбородка.
   - А сгущёнку коту можно? - деловито спрашивал бэтмен Павлик слегка гундосым голосом, сглатывая после пары слов, - а тарелка его где? Его как звать? У нас тоже кот был, турецкий. Нет, персидский. Да? Звали Нахал, Халька то есть, но мама его с собой увезла. У меня фотка есть, мама прислала. Я тоже поеду скоро. Мама сказала, мне сичас нельзя, потому что бабуля и дедуля старенькие и чтоб я смотрел. Но к ним когда приедет тётя Эмма, она тоже старенькая, но не такая. Крепкая она еще, хотя пенсионерка. Она как раз за бабулей присмотрит, и за дедулей, а я как раз и поеду. А как зовут кота? Кыс-кыс, иди сюда. Ты мне не порви только плащ, вам нравится же да? Ну я понял, да, что вы про бэтмена не смотрели, это же для молодых кино...
   - А я, конечно, старенькая... - Оля с веселым сожалением смотрела на юного бэтмена, которому приходится жить в окружении старичков.
   - Ну, - Павлик дипломатично засопел, обдумывая подколочку. Почесал пальцем под носом, упакованным в гладкую маску.
   - Вы вроде как молодая. Но баб Маша говорит, пойди к тёте. Зовут тётя Оля. Нет, она дедуле сказала, ну вот, надо девочке хлеба хоть свежаго. А почему она вас сперва девочка, а потом, когда я сказал, я сам отнесу, потому что я - бэтмен! Так она сразу, ну, ладно, иди отдай тёти Оле.
   - А тебе сколько лет, бэтмен?
   Павлик поёрзал на табуретке, дёрнул край плаща, выпрастывая его из-под себя и снова полез согнутым пальцем к носу. Оля протянула руку и отвела его запястье. Взяла из раскрытой пачки салфетку.
   - Держи. А то как маленький, вытираешь сопли руками.
   - Ничего не сопли, - гулко обиделся Павлик, - у меня просто нос заложон, дышать тяжело, а соплей уже нету. Восемь лет.
   - Уже восемь лет нету соплей? - удивилась Оля, разворачивая блестящую фольгой конфету.
   Павлик сжал пухлые губы и уставился на собеседницу. Потом засмеялся, шоркая салфеткой под носом.
   - Это мне восемь! Эх вы. А ещё тетя...
   - Кота зовут Темучин, - спохватилась 'тётя', когда кот бесшумно телепортировался из темноты на стол и уселся, озаренный зыбким живым светом, - а ты бы снял уже свою маску?
   Павлик замотал головой. Темучин расширил глаза, с одобрением разглядывая чёрные острые ушки.
   - Героям нельзя, - кратко сообщил Павлик, - а вы любите такие конфеты, да? Эх. Жалко. Я тоже такие люблю. А осталась одна всего. И баб Маша ее сюда, чтоб вы чай.
   - Давай меняться, - предложила Оля, вытаскивая из горки принесенных сладостей кокетливо упакованную трюфельку, - ты мне... а такие ты любишь? Не очень? Ну вот, ты мне даёшь такую, а я тебе - твою любимую.
   Глаза в прорезях маски расширились не хуже, чем у кота. Павлик молча обдумывал предложение, в котором явно было что-то не так, но что? Конфета блестела развернутой бумажкой.
   Так что он кивнул и обмен совершился.
   - Нет, - сказала Оля через полминуты, - ты вспомни, когда Бэтмен едет домой, он же снимает костюм. Так? И маску снимает тоже. Секретно конечно, но ты же нам уже сказал, что ты Павлик. А я никому не скажу. И Темучин никому не скажет. Чего хихикаешь?
   - Ну вы смешная тётя, - Павлик снова почесал под носом смятым комком салфетки, - коты ж не говорят. Халька вот - он мяучит, но разное всегда.
   - А Темучин говорит. Между прочим, он, когда увидел, что я болею, он пошёл. Побежал. И рассказал Де... эмм, моему дяде, и тот пришёл, и меня почти вылечил. А теперь ты меня спасаешь. Конфетами. И чаем.
   Павлик надолго задумался, жуя конфету и иногда покручивая головой - видимо маска совсем утомила героя.
   - Но он никому не скажет, - пообещала Оля за кота, - слово даёт.
   Павлик дожевал конфету и с довольным вздохом стащил ушастую шапочку с пришитой к ней маской. Под шапочкой оказалась неимоверно встрёпанная голова, примерно, как у Антошки в старом мультике, только не рыжая, а темноволосая. А глаза, совсем наоборот, посветлели - то ли серые, то ли голубые.
   - Это очень хорошая шапка, - Павлик бережно сложил вещь и поискал, куда бы её пристроить, - только потная. Я хотел сперва, чтоб мама мне прислала железного человека, но подумал, у нас летом жарко же. Совсем. И как же тогда спасать?
   - Кого? - Оля отвлеклась от ковшика с водой, который, ленясь вставать, двигала по плите.
   - Всех, - удивился Павлик, - я же супергерой!
   Оля отобрала у супергероя шапку и аккуратно устроила её на дальнем конце стола. Подвинула к нему высокую фаянсовую кружку с массивной ручкой, которую для себя притащила Лорик.
   - Сейчас нагреется вода, будем чай пить. Или не хочешь чаю? С конфетами.
   - Сгущёнку? - С вопросом отозвался Павлик, - вот с ней я люблю. А баб Маша говорит, золотуха будет. Это получается я буду весь золотой, что ли?
   Он фыркнул, смешно складывая пухлые губы. Поднял руку, показывая короткому огарку свечи растопыренные пальцы. От руки метнулась на стену вытянутая сложная тень.
   - И руки золотые. И коленки. Да?
   - Нет. Золотуха - это болячка такая, - объяснила Оля, - будешь весь в прыщах. Наверное. Меня мама тоже в детстве пугала.
   - Жалко, - Павлик снова почесал под носом салфеткой и, оставив её на столе, принялся вертеть из пальцев фигуры, чтобы тени на стенке менялись, - я думал, проснусь, и весь золотой. В детстве хотел сильно и спецально много конфет ел, вечером. А потом сплю и потом раз такой - щупаю нос. А не золотой.
   Оля пошарила в плоской картонке, прижатой к стене, осторожными движениями перебирая вилки и ложки. Где-то должен быть консервный нож... Но Павлик вдруг судорожно зевнул, опуская уставшую руку, и внизу в темноте муркнул навстречу ладошке Темучин.
   - Да ты спишь совсем, - Оля зевнула в ответ. Выключила газ под бурлящим горячим ковшиком.
   Павлик снова зевнул и поднялся, с сожалением оглядывая стол, заваленный подарками. Потянувшись, взял свою геройскую шапку. И вспомнив о главном, заторопился, перемежая слова с зевками и сглатыванием:
   - Тута ещё от кашля конфетки. Леденчики. Сперва вкусные, ыыэау... потом противные немножко. А ууэтоау... ой, это в воду кидать таблетку. В горячую. Шипучки. Это мама прислала. Когда болеешь, оно раз и сразу выздоровел. Как будто. Баб Маша не разрешает часто, а то говорит, ускачешь, замёрзнешь и снова болеть. Ыыыэх... а мне в школу же скоро. Я пойду. Вы сами тут чай. Нет, вы шипучку лучше.
   Оля покрутила в руках хрустящий блистер.
   - А сейчас тебе можно?
   Бэтмен кивнул, и одновременно кивнула чёрная тень на стене. Сел снова, следя, как Оля льет в чашки горячую воду. И пока она размешивала напиток, отвлёкся, подцепив за дужку солнечные очки, забытые Лориком - очень стильные, с полупрозрачными дымчатыми стёклами.
   - Ой. Смотри, тень какая прозрачная!
   Стёкла очков отбросили на стену два неровных овала, и правда, прозрачных, словно из мерцающей пленки цвета темного янтаря. Надо же, удивилась Оля, двигая к Павлику полчашки шипучего напитка, прозрачные тени... Повела в воздухе рукой, палец отбросил свою тень, усложняя танцующий на стене рисунок.
   - Если б совсем цветные стёкла, - помечтал Павлик, вертя очки, и то приближая их к живому пламени, то отводя дальше, - красные чтоб, и синие. Будет совсем же красиво.
   Оля с сомнением подумала, ну разве бывают красные тени. Или - синие. Тень всегда чёрная. Или нет? Пламя свечки прыгнуло, пуская в потолок дёрганую нитку копоти и Павлик быстро отодвинул очки. Положил их рядом и присосался к чашке. В три глотка вытянул содержимое, встал, блестя мгновенно выступившими на лбу капельками пота.
   - Пошел я. А то дедуля заругает. Он не ругает, это баб Маша пугает меня, спецально. А ему говорит, ну ты хоть разок бы прикрикнул, мужик ты или нет. А деда смеётся. Мне скорее надо выздороветь, он меня возьмет на катер. Пока не школа ещё.
   - Правильно. Пойдем, провожу.
   - Свечка! - Спохватился Павлик. И натянув немного криво геройскую шапку, торжественно принял участие в установке и зажигании новенькой длинной свечи.
   Потом они не менее торжественно шли по коридору - каждый со своей свечкой, а внизу путался под ногами Темучин, забегал вперёд, останавливался, поворачивая башку, и Оля видела в чёрных колодцах глаз крошечные мерцающие огоньки. В прихожей она подхватила кота на руки, поставив блюдце со свечой на тумбочку. И открыв двери, проследила, чтоб маленький бэтмен достучался, сказала озаренной снизу и потому страшноватой баб Маше (Марья Федоровна - вспомнила с облегчением отчество, сказанное новым Денисом) слова благодарности и заперлась, тоже судорожно зевая во весь рот. Выпитый следом за Павликом волшебный напиток, присланный мамой - заграничной феей, действовал безотказно.
   И прекрасно, думала Оля, идя в кухню проверить газ, а зайдя, не удержалась и ещё повертела прозрачные очки, в тень которых внезапно вплыла мохнатая тень острого уха и веер чёрных усов - Темучин неслышно вспрыгнул на стол - поинтересоваться. Прекрасно, что таблетка работает. Потому что голова тяжелая и очень ломит спину, и хотя маленький бэтмен замечательно её порадовал, но и усталость пришла быстрее, немудрено, всего-то третий день болезни.
   Ура, думала она дальше, следуя с огоньком свечи из кухни по коридору в комнату, ура, что снова явилось слово 'прекрасно' и само подумалось, а ещё подумались слова 'замечательно' и какое-то насчет радости. Вполне можно укладываться спать и завтра придет быстро.
   Она уже совсем легла, презрев умывание и чистку зубов. Но покрутившись, со вздохом села. Кот лежал в ногах, уже свернувшись клубком, газ был выключен. Павлик и его бабушка получили пожелание спокойной ночи. Но занятая человеческими делами, она на время забыла о фурине. И не то чтобы нужно сейчас ломать над ним голову или придумывать желание. Но он так вовремя появился и с ним всё вокруг стало таким... Таким, ладно уж - немножко сказочным. Как будто от него произошёл невидимый свет, и всё увиделось по-другому. Как вот в свете свечи появляются вещи, которых не бывает при ярком электрическом. Прозрачные янтарные тени. Огненные искры в кошачьих глазах...
   Раздумывая, она, оказывается, уже вылезла из-под тёплого одеялка, прошлёпала носками к окну и всмотрелась, понимая - неважно, увидит она под тёмным ночным навесом прозрачный шар с бегущими котами или нет. Главное, вспомнила и фурин это знает.
   Но она - увидела. И засмеялась от неожиданности. В кромешной глубокой темноте, в которой не горел даже уличный фонарь за платаном, шар светил еле заметным мягким бликом, видимо, ловя свет откуда-то издалека, не лунный - дождь все ещё мерно поливал из тысяч небесных леек, и не какой-то поблизости - вокруг не было света. Но (тут Оля приподнялась на цыпочки и вытянула шею, всматриваясь в переплетение поникших мокрых веток) среди листьев мерно и редко мигала неясная звездочка слабого, очень дальнего света. Такого дальнего, что глаза не верили, вот вспыхнул и через секунду погас.
   Наверное, это маяк за проливом, догадывалась Оля, стараясь держать прямо ноющую спину и дожидаясь следующей далёкой вспышки, но он ведь так далеко! Или эта станция на самом конце длинного мыса, которая управляет движением судов по проливу. Там тоже есть бессонные, очень яркие огни, но из комнаты как раз тот мыс не увидеть. Или - увидеть? Третий этаж всё же...
   Свет мигнул снова, фурин на мгновение затеплил полукруглый блик на боку и искорку на стеклянной палочке. И Оля, совсем успокоенная, ушла спать. К тёплому коту, который мерно дышал чёрным бархатным носом, и пушистый бок так же мерно поднимался и опускался, касаясь Олиной ноги, укрытой одеялом. Такой прекрасный вечер, подумала она, засыпая, довольная тем, что он кончился и можно ему радоваться, не боясь испортить, вечер уже уходит: даже если что-то случится, оно будет принадлежать ночи или утру. Но не этому вечеру, полному тихого волшебства - неяркого, как живое пламя подаренной ей свечи.
  
   Глава 11
  
  В которой Оля продолжает лечиться, осваивает новые способы общения взамен привычных, радуется электричеству и предвкушает новости от Лорика, касающиеся оставленного мужа.
  
   Утром Оля проснулась с улыбкой и головной болью. Улыбалась, вспоминая сон, в нём были колокольчики на мачтах яхты, её руки держали мужские руки и тёплое дыхание щекотало шею. Ещё бы немножко, расстроилась Оля, стараясь не упустить воспоминание, а сон неумолимо размывался, вспугнутый утренними звуками, совсем немножко и был бы там поцелуй. С кем? Наверное, это новый знакомец, хозяин яхты 'Пенелопа'...
   Она повернула голову на тощей подушке, морщась от приступа трещащей боли, и - уткнулась носом в мягкий пушистый бок.
   - Ти-ма, - простонала с укором, выпрастывая руку из-под одеяла и отпихивая кота, - офигел совсем? Хочешь, чтобы я задохнулась?
   Темучин коротко муркнул и, привалившись к стене, задрал заднюю лапу, вылизывая мохнатый окорочок. Отрываясь от трудов, взглядывал на Олю с упрёком в огромных глазищах. Спишь, значит, написано было на чёрном большом лице, а твой кот голодает...
   Оля поворочалась и села. Усмехнулась своей девичьей радости. Это кот спал рядом и дышал в шею, а сон взял и всё по-своему вывернул. Голова болит - паршиво, но с другой стороны, она всегда болит при перемене погоды. Может быть, дождь кончится?
   Натянув спортивные штаны, Оля совершила медленные утренние дела. Туалет, умыться, кухня, озарённая сереньким светом через заплаканное большое окно. На столе валялись конфеты, кулёчки и раскрытый пакет с хлебом. Краешек упаковки надорван, батон торчит из него обгрызанной коркой. Вокруг табуретки россыпь крошек, пружинят под сланцами.
   - Ти-ма, - снова укорила кота Оля, вынимая из холодильника пакетик с кормом.
   Скоро в ковшике булькала кипящая вода, а наевшийся кот возлежал на подоконнике, куда сам притащил растрёпанный свитерок, угнездившись теперь посреди рукавов и растянутого подола.
   Оля признала его правоту - подарила так подарила, и надела старую толстовку, большую и мягкую. Таблетку от головной боли она запила чаем и теперь ела разогретую варёную курицу из бульона, закусывая её чернющим бородинским хлебом. Темучин несколько раз мявкнул с подоконника, но подходить и выпрашивать поленился, свернулся клубком и закрыл глаза, показывая, я тебя ночью охранял, теперь надо поспать.
   А Оля, прислушиваясь к себе, решала, что нужно сделать. Вернее, что она осилит сегодня и стоит ли затеваться. Главным стала внезапная авария с потолком. Капли мерно стучали в трёх местах, хорошо хоть рядышком - вся вода попадает в тазик, но в нём полно кусков штукатурки, их надо выкинуть, а воду вылить, потом проследить, как быстро набирается. И как ремонтируют протёкшие потолки? Наверное, пока идёт дождь - никак. А потом придется просить Лорика. Или этого Дениса? Интересно, он собирается ещё раз прийти навестить болящую робинзонку? Или решил, раз соседи в курсе, то можно спокойно жить дальше?
   Она ушла в комнату, походила вокруг тазика, глядя, как большие капли щелкают по мокрым кускам штукатурки. Скривилась от нежелания заниматься этим вот всем. И снова ушла в кухню, к волшебному напитку павликовой мамы.
   Стакан горячего зелья вырубил её на полдня и когда Оля, выдираясь из сложных перепутанных снов, открыла глаза, то удивилась подступающим сумеркам. Сколько времени, интересно? Нашарила смартфон, потыкала кнопки на узком боку. И снова положила его на пол под раскладушку. Бесполезно, теперь пока не дадут свет, она даже времени не узнает. Можно постучаться к соседям. Или с балкона поорать, размышляла Оля, осторожно радуясь, что голова не болит. И вообще состояние явно улучшается, только очень саднит горло и больно глотать. Надо же было подхватить ангину в летнюю жару. Но это как раз в её обыкновении - самые жестокие ангины настигали Олю в самое для простуд неподходящее время. Обиднее всего, что, по идее, уже можно чем-то заняться, но с горлом не поспоришь, если не подождать улучшения, то валяться с температурой и опухшими гландами лишнюю неделю.
   Закрыв глаза, она принялась раздумывать, чем бы эту гадостную ангину сейчас полечить. Без конца полоскать горло? Ну да, соль есть и даже полпачки соды. В косметичке пузырек йода имеется. Но каждый час греть воду и потом стоять в холодной ванной комнате... Таблеток тоже не хотелось, тем более принесённые Денисом и Павликом помогали от простуд, а вот горло... И даже элементарного шарфа у неё при себе нет, чтобы на ночь обмотать шею.
   Был один способ, страшно нелюбимый, но куда деваться, очень действенный. Вылезая в прохладный воздух комнаты, Оля вздохнула. Пузырек с настойкой софоры у неё всегда был при себе, такая вот местная безотказная типа зелёнка. И ссадину помазать, и развести в водичке для лосьона - просто так или от солнечных ожогов. Но горло! Лучше б я его дома забыла, мрачно подумала, выкапывая коричневую бутылочку из косметички.
   Для лечения не требовалось ничего, кроме пальца и широко раскрытого рта. Оля смочила палец, сунула в рот и намазала щиплющей настойкой гланду, потом другую. Закашлялась, смаргивая выступившие слёзы, и повторила операцию.
  
   Теперь только ждать. А через полчасика снова.
   - Полчасика, - прошептала, усмехнувшись. Часы в телефоне, телефон сел, можно включить нетбук, но жалко заряда.
   Она откинулась на подушку, подтыкая со всех сторон одеяло и закрыла глаза, решив просто подумать. О чём-нибудь. О новом Денисе. О Павлике и его бабуле-дедуле. О колокольчике фурине с бегущими куда-то котами. Может быть, они бегут исполнять чье-то желание? У нее есть свечка, можно зажечь, оторвать от листка в блокноте (о счастье, у нее в рюкзаке валяется старый блокнот и даже есть шариковая ручка... кажется...) узкую полоску бумаги и написать. 'Пусть я быстрее выздоровею'. А вдруг исполняется только одно желание? И Оля потратит его на то, что и так произойдет, только на денёк-другой позднее. А вдруг нужно пожелать самого-самого? И если нет сокрушительных несчастий (к счастью), то это должно быть просто Заветное Желание. Как прекрасно, лежать с опухшим горлом и думать не о том, чего желаешь вынужденно, чтобы спастись, а о том... о таком... о самом лучшем, в общем.
   В ноги пришел Темучин, прыгнул мягко, покрутился, подлезая всё ближе и, наконец, привалившись к боку, расслабился, потяжелел, заурчал басом, так что вибрация передалась даже через скомканное одеяло.
   Оля высунула руку в зябкий воздух комнаты, нащупала на полу пузырек и, открыв, повторила процедуру с горлом. Кот перестал мурлыкать, принюхался с интересом. Чихнул, отворачивая большую башку.
   - Мне тоже не нравится, - она сунула пузырек на пол и снова закрыла глаза, - а голова прошла, давай поспим.
  
   Это оказался самый короткий день с начала болезни, подумала Оля, когда открыла глаза, удивлённая ярким, почти режущим светом. Люстра светила двумя тусклыми лампочками, которые с отвычки казались прожекторами, и отражала их в чёрных ночных стеклах.
   - Ура, - без голоса прокомментировала Оля. Кашлянула и сипло, неслышно засмеялась.
   Голос пропал. Нормально, смех, да и только. Зато горло почти не болит. Минуту полежав, она собралась с духом и сев, стала накручивать на себя одеяло, почти стуча зубами. Да что ж так холодно-то. За пару-тройку дождливых дней квартира, прогретая летним зноем, выстыла, будто пещера какая. И дует по ногам. Откуда дует-то?
   Но пока была куча дел намного важнее. Пройти и везде выключить лишний свет, в комнате тоже - вон каплющая дырка почти рядом с люстрой. Проверить, как там холодильник-сирота, сделал ли лужу. Срочно поставить на зарядку телефон. Посмотреть, появилась ли сеть, и связаться с Лориком, если мобильная не работает - написать ей в интернете. И если что, пусть позвонит маме, с домашнего, вдруг та не могла дозвониться и волнуется. О последнем это так, на всякий случай, каждый день Оля с мамой не общалась, но всё же.
   Свет горел в ванной, где она обнаружила напрочь перекопанный горшок с опилками, и в маленькой комнатке почему-то. Оля слегка прибралась, ушла в кухню и там, при электрическом свете пожалела обгоревшую свечку - такая сиротка, а выглядела в темноте прелестно и делала всё вокруг таинственным. Холодильник, даром, что старый, повел себя прилично, для уборки хватило пары кусков старых обоев, которыми Оля накрыла мелкую лужицу, пусть впитывают. И с некоторой грустью убрала на верх холодильника блюдечко со свечой и коробок спичек.
   Телефон замурлыкал сразу, как только она включила шнур в розетку. Оля нажала 'ответить', попыталась что-то взволнованной подруге сказать, выругалась про себя и отключилась. Стоя в сползающем одеяле, потыкала пальцем, набирая смску.
   'Горло болит, голоса нет'. И через секунду после отправки снова ответила на звонок.
   - Олька? Ты чего молчишь? Блин, скажи хоть что! Я приехала, а тут такое! Я зашла вот тока-тока. Мишка грит, затопило центр, прикинь, а свет дали прям со мной вместе. Так, мне приехать? Алё? Да алё же! Блин, ты меня пугаешь, Краевская!
   - Х-х-х-с... - попыталась Оля, моргнула заслезившимися глазами и сердито отключилась.
   Телефон тут же зазвонил снова. Она сбросила звонок, переминаясь сланцами по деревянному полу и мельком недоумевая, откуда по щиколоткам дует режущий сквознячок. Сбросила ещё один. И через пару минут открыла новую, только пришедшую смску.
   'Поняла. Получила. Трубку возьми'
   - Оль? Вот я балда, а? Врубилась, наконец. Ты совсем-совсем не можешь сказать? Ёптыть...
   Телефон помолчал. Оля терпеливо ждала, когда Лорик сообразит, как вести беседу с тем, кого не видно и кто не может ответить.
   - Так... я тебе сперва новости. А нет, не могу, - голос понизился до придушенного шёпота, потом снова окреп, - я еле добралась, додому уже чуть не по пояс в воде шла, прикинь! Ты, похоже, простыла там... Я щас отключусь, ты мне напиши, чо надо, список, ну и щас ехать мне? Врача тебе вызвать? Блин, ты там кота дёрни за хвост, один мяу да, два мяу нет, шучу... Тырнета у нас нет, прикинь. Так что связь пока вот - телефон. Напиши каких таблеток. А я тебе щас тоже напишу, - тут в микрофоне хихикнуло и сразу же голос снова стал деловитым, - поняла, да? А мне переодеться и Мишку ещё собрать, я ж думала, уехал, а с этим потопом всё тормознулось у них. Хорошо, я товар сумела нормально привезти. Короче, Оль, пиши новости, список, я пока мокрое хоть сыму.
   Когда Лорик отключилась, Оля с облегчением перевела дух. Перед тем, как писать, снова намазала гланды настойкой, включила газ - все четыре горелки, сунула на одну ковшик с водой. Хоть воду не перекрыли, а то был бы номер - сидеть посреди потопа без чая и кофе.
   В кухне быстро потеплело, хотя по ногам по-прежнему дуло. Оля уселась на табурет, который благоразумно застелила старой рубашкой и поставила ноги на перекладину другого. Обмотав одеялко вокруг талии и с удовольствием ощущая, как тепло от плиты согревает спину, принялась писать смску, неудобно наклоняясь, чтобы шнур не выскакивал из розетки за столом.
   Коротко перечислив события и наказав Лорику не приезжать, тем более ночь глухая, а утром той на работу, отправила и стала ждать ответа.
   Смска пришла, когда Оля уже пила вторую кружку: она выпила волшебного напитка от простуды, поскучала и теперь осиливала чай. Вернее, пришли три смски подряд. С хаотично расставленными кое-где знаками препинания.
   'Упадешь меня домой вез твой бывший. Вылезла за кварт и перлась пешком!'
   'Чтоб мшка. Договорились про свиданку! Ну козел я тебе потом расскажу'
   'Бедная! Пиши таблетки. Утром заеду как за товаром. Сори мишка орет целую'
  
   Разобравшись с общением, Оля, наконец, проверила время. Полпятого. Ещё можно спокойно улечься и спать, тем более, напиток снова сработал и скулы раздирала зевота.
   С сожалением отключив газ, она прошлась по кухне, держа в руке смартфон и подбирая волочащийся шнур, за которым прыгал Темучин, воздевая лапы, выглянула в окно, надеясь увидеть чуточку скорого рассвета - во сколько там солнце поднимается в августе? Но не увидела, так и не поняв - тучи виноваты или просто ещё совсем рано. И уходя спать, на всякий случай прихватила с собой свечу и спички.
   Улеглась, и морщась - как же надоедает это лечение, снова намазала гланды. Покорно выслушала, как вредный кот гремит в туалете своими опилками, гоняя их по горшку, и решив - фиг с ним, утром вымою, заснула снова, успев подумать - я совсем потерялась, не только в жизни и в пространстве, но ещё и во времени... Мысль ей неожиданно понравилась и почему-то рядом с ней стояла мысль о сквозняке, но никакой связи Оля не уловила, засыпая и отмахиваясь от стоящих поодаль забот и опасений (где я буду жить, как я буду зарабатывать, что я вообще собралась делать и куда мне двигаться???), которые колеблющимися тенями выступали из мрака и делая шаг назад, не желали пропадать совсем, ждали момента, чтобы выступить снова...
  
   Глава 12
  
  В которой энергичная Лорик посвящает Олю в подробности завлекания бывшего мужа Дениса, так и не дождавшись подругиного позволения на раскручивание интриги, а возлюбленный кот Темучин устраивает хозяйке второе Большое Исчезновение.
  
   Утро началось с испуга: Оля открыла глаза и дёрнулась, уставившись на неподвижно сидящую напротив Лорик. Та вытянула руку, делая пассы:
   - Спокойно, Краевская. Это я, твоя неверная подружка, щас расскажу, как я твоего бывшенького на раз-два соблазнила. Чаю хочешь? А кофе? Ты лежи-лежи...
   Болтая, она вскочила и убежала в кухню, крича оттуда и одновременно комментируя свои действия.
   - Сырка привезла улётного, и масла, щас я тебе бутиков. Голос чо? Так и нету? Кот твой зассал горшок, так я убрала, цени! Слушай, твой Дениска этот! Ну фру-укт. Я ща, принесу и тогда уже расскажу. Мне ещё за коробками, хорошо, я оставила в машинке, у девочки. А хотела ж перегрузить, но как вот чуяла, что не надо. Темучин, а ну брысь со стола! На тебе. Олька, ему сыра можно? Ладно, ща кивнешь.
   Через пять минут снова явилась в комнату, благоухая французскими духами, поставила табуретку, застелила салфеточкой, сунула тарелку с уже намазанными бутербродами и унеслась снова - за чашками.
   Потом сбегала ещё раз - за табуреткой, села напротив, подхватывая свою чашку и другой рукой суя Оле на грудь тарелку с сырным бутербродом. Откусила, выкатывая голубые глазищи, потом, жуя, зажмурилась.
   - Шарман! Девка знакомая, у неё своя сыроварня. Дорого продаёт, а мне отвалила за шампуньки три вида сыра и ещё творожки всякие, м-м-м... Слушай, в общем.
   Она нетерпеливо переступила по деревянному полу ногами в стильных мокасинах, расстелила одной рукой на замшевых брючках салфетку и снова куснула бутерброд.
   - Кавоче... Ёлки, Мишка хотел весь круг с собой забрать, а я ему - фиг! Отрезала кусочек. М-м-м. Я там лазила, по оптовому, уже когда себе набрала и тут смотрю - идёт. Как пишет. При костюмчике, с галстучком. За ним девонька бежит, на каблуках спотыкается, в руках планшеточка. Барин, значит, выбирает товар, а секретарша записует. Ну, я стала круги писать, то слева возникну, то сзади. Ой, грю, простите, а там что написано на ценнике, и за локоток его, и хи-хи, ой, чёта, грю, я рядом с вами равновесие теряю.
   Лорик откусила снова и внимательно посмотрела на бледное олино лицо.
   - Ты как? Не дюже переживаешь? А то я могу и не рассказывать. Нет? Горло да?
   И после олиного кивка продолжила, сверкая глазами и лазуритовым кулоном на вздымающейся груди.
   - Короче, через пару минут он просёк и девоньку свою отослал куда-то. С поручением типа. Она гру-у-устно так на меня посмотрела и пошкандыбала, на кыблах своих. Я же умная, я по базару лётаю в мокасинчиках. Брючки себе, видишь, урвала недавно на распродаже, натуральная замша, мужики как сзади идут, так и падают штабелями. Ну вот, он мне чёта, я ему чёта. Ой, грит, да мы соседи практически. С одного города. Я чуть не ляпнула, и с одного практически квартала, но промолчала. И тут он сам, а-а-а, грит, я вас помню, вы в ресторане, таинственная незнакомка. Прошла, дыша духами и туманами... я грю скромно так, ну да, мои любимые - кензо, флавор бай кензо. Он хмыкнул и меня под локоток поддержал, давайте, грит, из толпы выйдем. Ну и пока стояли покуривали... что? Он не курит? Да ты не видела, какие он курит! И прикинь, у него портсигар! Похоже, серебряный. Я мильон лет не видала, только у деда своего, и то древний и ржавый весь, с резинкой внутрях. Угостил, пришлось подымить, хорошо, Мишка далеко. И вот стоим, все такие расфуфыренные, дым пускаем, и он мне, я предприниматель, со спортивным уклоном. Здоровая еда, спортивные добавки, такое-прочее. А вы, грит, наверное, фитнесом занимаетесь, Ларочка. Фигурка у вас ослепительной красоты. А тренером не желаете пойти, я тут хочу зальчик небольшой открыть, у меня перспективы всякие, вложиться хочу в спорт. Вложиться? Ты у него, значит, Золушка - коробки таскала на выезде, а он 'вложиться'! Ты знаешь, сколько бабла надо, чтобы аренду и эти, как их. Снаряды всякие. И сауна ещё. С джакузями. Так мне хотелось его обложить, йэхх, но я превозмогла. А чего ж, говорю, можно и обсудить, тем более - соседи... Вот тут он типа мимоходом насчет мужа поинтересовался. Я ему - у нас свободные отношения. Сорри, Михал мой Василич, это для дела. Замужем, говорю, да. Но живём врозь. И никаких друг к другу претензий. И смотрю на него с вопросиком, значит.
   Лорик подалась вперёд и изобразила, как именно надо смотреть с вопросиком. Оле тут же захотелось ей исповедоваться, и она мысленно восхитилась подругой - ну как она так умеет?
   - И. Тут. Он. Мне... Я грит, старый холостяк. Не женат, то есть. Нет, женщина у меня есть, и неплохая. Но понимаете, Ларочка (тьфу, меня так бабка называла), мне важно, чтобы человек рядом, чтоб он - единомышленник. Чтобы души совпадали. А так, ежели один только секс... Не, ну не козёл? Каз-ли-на! Она грит, очень нежное и тихое существо, и при этом вся в себе, и для меня, уж прастити, невероятно скучна. Оль... я же сказала, давай не буду. Ну вот!
   Лорик сдёрнула с колен салфетку, комкая и расправляя, стала тыкать Оле в руки. Та замотала головой и, отпихнув, растянула губы в улыбке. Потом, закрываясь ладонью, осторожно покашляла.
   - А, - успокоилась Лорик, - горло, да? А я уж струхнула, ты рыдать собралась. Точно дорассказать? Угу. Ну там дальше одно и то же всё. Минут десять, наверное, ещё пел, со всех сторон, как вы не нашли понимания, и это... Оль, а аскеза - это что? Ладно, потом скажешь. В общем, грит, я решил полагать, что это крест мне, и нужно нести его, покоряясь судьбе. Христосик такой вот, а? И тут дошел он до главного финта... Берет мою руку. С окурком которая. Глазки на меня таращит. И выдаёт, типа - но бывают моменты, когда, когда... Но тут вернулась его секретуточка. Я ему глазами показываю, ой, грю, Дэн. Это он попросил, чтобы я его Дэн, смарите, девочка ваша возвращается. Так он мою руку уронил, будто это змея ядовитая. Закашлялся весь и эдак уже официально, будто его вот осенило токашо: а мне тут звонили из конторы, что в городе наводнение, вы, Лариса, обеспечены транспортом? Я грю, ну, поеду на коробках, нормально так закупилась, забила полную тачку, места осталось тока для водилы. И он тогда барышне: Татьяна, Лариса поедет с нами, а товар пусть помедленнее, мало ли, какая там обстановка. И кстати, хорошо, потому что в центре чистая Венеция. Так мы и ехали пять часов, он за рулем, сперва нас развлекал, меня посадил рядом, Татьяну свою сзади тоже рядом с коробками. Потом уже, когда по городу пёрлись, бедная девочка их на коленках держала, ну те, которые с полу, чтоб не промокли. А я еду и думаю, вот ты там сидела бы, в этих коробках. Тьфу. Потом я вовремя, как дёрнул меня кто, за три дома от нашего, ой, грю, Дэн, приехали, мне тут вот. Дал свой телефончик, вы, грит, Лариса, подумайте, и встретимся через недельку, допустим, в 'Чикен-Чикене'. Обсудим условия. Поморгал со значением. А я вывалилась на тротуар, где повыше. И когда отъехал, штаны с себя содрала и мокасины в зубы, ты чего ржёшь, ну да, в трусах пёрлась, а прикинь, натуральная замша ж! Хорошо, темно ещё. И правильно вышла, меня Мишка уже выпасал на крыльце, светил там фонариком. Ох, мы с ним поржали, когда он меня в простыне мимо Вадьки тащил, с меня течёт, на шее брюки, в руке сумочка и труселя прозрачные... Хороший потоп, качественный.
  
   Оле внезапно захотелось, чтобы Лорик исчезла, оставила её подумать и разобраться. Может быть, поплакать. Десять лет семейной жизни - не кот начихал, даже если ушла сама. Оказалось, горькая обида на мужа только ждала, чтобы наброситься и начать грызть. А если Лорик не уйдет, мутно думала Оля, кивая в ответ на какую-то уже беспредметную болтовню подруги (та встала и разгуливала по комнате, трогая пальцем подкрашенные стены, нагибаясь к тазику с водой, задирая лицо к потолку и цыкая медленным каплям), я её возненавижу вдруг, а совсем же не хочется...
   - Ладно, - прервала сама себя Лорик, подтягивая руками пояс брючек и покручивая попой, - мне ещё с товаром разбираться, и тебе надо отдохнуть, слу-ушай, я от всех этих переживаний, кажись, похудела пузом, а? Или то пояс растянулся, блин. Мастера пришлю, как дождь кончится, пусть дырку залепит. Ты как, встанешь или мне самой закрыть?
   Оля села, бледно улыбаясь и снова набрасывая на плечи одеялко. Встала, укутываясь. Шла следом за подругой, радуясь, что можно молчать и что та не видит сейчас её лица.
   - Ты валяйся. Как подлечишься, тогда и трудись, ничо не убежит от нас, так? Ещё вся осень вон впереди.
   У самых дверей спохватилась, распахивая стильную сумочку под змеиную кожу и вынимая толстый большой кошелек:
   - Ой, забыла почти! Так, это тебе за первую неделю.
   Сама выкопала из складок одеялка олину руку и впихнула в пальцы хрустящие купюры.
   Та затрясла головой, с возмущением округляя глаза и гримасничая.
   - Не шуми, - ласково остановила её Лорик, - ты пахала. Потом возразишь, когда горло вылечится. А я все твои возражения побью. Тоже мне, миллионерка.
   Выйдя, просунула обратно кудрявую голову, свешивая локоны по замку и засову:
   - А Дэнчика твоего мы прищучим. Скажи какой козёл, а? Ладно, цемки-чмоки.
   Оля покивала и щёлкнула замком, поскорее, чтобы не слышать, как подруга шлёпает по ступенькам вниз, что-то там жизнерадостно напевая. Зря она, деньги и про Дениса одновременно. И вообще. Ужасно, что Оля теперь целиком зависит от подруги, которая хоба - и закрутила флирт с её бывшим. И деньги ещё эти. Как будто расплачивается, чтобы Оля не устроила скандал.
   Замолчи, приказала себе, идя обратно, и криво улыбнулась, угу, орать как раз нечем. Но все равно, Краевская. Не думай гадостей про подругу, которая тебе столько хорошего сделала. Без Лорика сидела бы ты в квартире мужа, с поварёшкой наизготовку, или торчала в офисе, перебирая осточертевшие бумажки. А сейчас у тебя - новая жизнь. В ней всё не так, и конечно, поначалу бывают косяки. ...Вот мама любит изрекать пошлые истины, сказала бы, совсем ты у меня простушка, доченька, другая бы сперва наладила, так сказать, запасной аэродром и плавненько туда переместилась. Скажи такое кто другой, Оля бы возмущалась, но это мама, которая сорок лет прожила с мужем, деля с ним и горести, и всякие трудные для обоих времена, так что она только смеялась на мамины поучения. А о себе даже представить не могла, что тайком с кем-то встречается, готовя развод, чтобы после мягонько приземлиться.
   Не могла, получай теперь, мстительно помыслила. И в утешение подумала, зато у меня Темучин, который теперь может существовать свободно, так, как ему хочется! Кстати, а где он?
   Все больше волнуясь, Оля обошла всю квартиру, ускоряя шаги, проверила комнаты, мебельное стадо, санузел, и даже, подтащив табурет, заглянула на антресоль в коридоре, напрочь забитую какими-то древними свёртками и пожелтевшими рулонами обоев. Был бы голос, кыскала бы и уговаривала, а так - даже не позовёшь! Вернувшись в кухню и не замечая, что одеяло соскользнуло с плеч на пол в коридоре, Оля развернула самую большую конфету, дрожащими пальцами свернула фантик. Держа в руке, побежала по комнатам, в перемешанном сером заоконном и тусклом электрическом свете подыскивая, чем бы перевязать. В голове крутились ругательства вперемешку со страхом. Да что ж за кот такой! И где хоть какая веревочка?
   В итоге сделала на фантике грубый узел из сантиметровой ленты и снова пошла по периметру, волоча за собой и дёргая, чтобы шуршал посильнее.
   - Тима, - шептала без голоса, боясь кашлять, чтоб не охрипнуть совсем, - кыс-кыс, Темучин! Да кссссссс же!
   На безмолвные вопли отозвался холодильник, заурчал внезапно и бодро. И - всё.
   Оля, обследовав балкон и не обратив внимания на плавно качающийся над головой фурин, осмотрела мокрый платан, свесилась вниз, разглядывая ручьи, текущие по тротуару. Потрясла фантиком и сказала 'с-с-с-с', в слабой надежде - вдруг он спрятался за толстым стволом напротив, и сидит у основания ветки. Понимая, что ее кот не такой уж дурак - дерево тоже промокло насквозь. И вернулась в кухню, встала столбом в центре, приказывая себе не паниковать и ни в коем случае не плакать. Можно попроклинать себя за то, что не поставила сетки, как хотела с самого начала. Дура, дура и идиотка. Нет, и этого сейчас нельзя.
   Из открытой двери на балкон с лёгким ветерком пришёл нежный короткий звучок, потом ещё один, стих и зазвенел сильнее, продлился, словно забытый колокольчик напоминал о себе. И вдруг так ярко грянуло солнце, сверкая на мокрых платановых листьях, что Оля, уронив бесполезную игрушку, закрыла рукой глаза. Это было прекрасно и казалось совершенным издевательством. Дождик все ещё сеялся, наполняя мокрый воздух тончайшей капельной взвесью, и теперь она, под торжествующими лучами солнца, вылезшими в огромную дыру, прорванную в чёрных облаках, светила радужными полосами и дугами, еле видными, но от них падали на пол ярчайшие радужные отсветы. Господи, думала Оля, стоя в дверях балкона, я бы сейчас смеялась от счастья. Если бы не он, паршивец такой. Нет его в квартире. Или просочился в двери, когда уходила Лорик (нет, возразила себе, вспомнив, как автоматически постоянно смотрела под ноги) или пропал, как в предыдущий раз, непонятно как преодолев наглухо закрытые окна и форточки. А, кстати, как?
   Но проводить эксперименты и следствие не было времени. Оля оделась, не понимая, что натягивает на себя, да и непонятно, что надевать - солнце жарило так, что отовсюду навстречу уже исчезающей мороси поднимались струйки пара, и температура стремительно повышалась, казалось - с каждой секундой. В последний момент намотала на шею клетчатый рукав от старой рубашки. Рванулась было в коридор, но развернулась на сто восемьдесят и выскочила на балкон. Ухватив кончик ветки, нагнула, снимая фурин. В кухне, оторвав узкую полоску от куска старых обоев, села за стол и чёрным фломастером написала жирно:
   'Пусть мой кот вернётся! Ко мне!'
   Перевернула полоску, потому что места на исписанной стороне уже не было и дописала уточнение:
   'Мой кот Темучин'
  
   Через минуту шар снова висел на ветке, покачивался, ловя ветерок узкой неровной полоской, иногда палочка касалась края стекла и по балкону плыл нежный и длинный звон. Оля качнула палочку пальцем и, не закрывая дверей, быстро ушла обуваться.
  
  ***
  
   Платан она обошла трижды, задирая голову и щурясь от крупных капель, что срывались, разбиваясь о её лицо. А потом почти побежала. Туда, к перекрёстку, через дорогу, через просторную автостоянку к забору, зиявшему рваной дырой в жестяной обшивке. За которым - яхта. На которой должен быть новый Денис. Ну, не Лорику же писать смску, с просьбой срочно вернуться и поискать блудного кота.
   И потом, Оля прекрасно помнила, как Темучин, словно привязанный, следовал за высокомерной серой кошкой. Может быть, это она, пришла, помяукала и увела дурака? Подлая кошка Мурка. Ну, если он там! Она обоих расцелует, а подлой Мурке принесёт колбасы.
  
   Глава 13
  
  В которой поиски кота завершаются почти романтическим чаепитием на палубе яхты под звон колокольчиков коши, что приводит Олю к очередным размышлениям о смысле жизни и о необходимости всё же поставить на окна сетки.
  
   Мокрая 'Пенелопа' сверкала в солнечных лучах, облитая светом. Помахивала рукавами развешанная на какой-то парусной поперечине старая тельняшка, тоже насквозь мокрая. И - всё закрыто, пусто вокруг.
   Оля обошла яхту с трёх сторон, задирая голову к высоким бортам, вознесённым над самодельными стапелями. Встав на цыпочки, стукнула кулаком по облезлому борту. Выслушала в ответ глухой безнадёжный звук.
   Сейчас бы покричать, позвать кота по имени, выкликнуть хозяина яхты, рассказать ему всё, пусть сбивчиво, он поймёт, у него же кошка. Но попытка снова обожгла горло и к глазам подступили слёзы, не от боли - от бессильной ярости.
   - Вы Дэна ищете?
   Оля резко повернулась, щуря мокрые глаза на сверкание мокрых пятен, луж и солнечных разрывов в ослепительно белых облаках. Проморгалась, отыскивая взглядом и отыскав, наконец, - высокую фигуру со стройными ножками под коротюсенькими шортами. Невидимое против света лицо окружали пышные, медные на просвет кудрявые волосы.
   Незнакомка помедлила, ожидая ответа и, наверное, рассматривая гостью. После молчания подошла ближе, обходя и становясь тоже под самым бортом. Оказалась неприлично молоденькой, лет семнадцати, прикинула Оля, стараясь не ёрзать глазами по распахнутой коротенькой курточке, под которой - обтягивающая декольтированная маечка сильно выше пупка с серебряной цацкой, и над длинной шеей - круглое лицо с пухлыми щеками и коротенький нос милой картошечкой. Глаза. Зелёные глаза, густо подчеркнутые зелёными же тенями и чёрными приклеенными ресницами. Все у неё или совсем длинное, подумала Оля, ноги-руки-ресницы-волосы, или вот коротенькое. Как шорты.
   Развела руки и осторожно покашляла, приложила к горлу ладонь.
   - Болит? - с сочувствием догадалась незнакомка, взмахивая ресницами.
   Задрала круглое личико, высматривая что-то на высоком борту.
   - А Дэна нет, - доложила очевидное.
   Оля подавила раздражение. Это она уже и сама как-то поняла.
   - Он за водой пошёл, - уточнила рыжая, шаркая ногой, чтобы счистить налипшее, - ой, грязюки нанесло. И коробку Дэнчикову смыло. А вы ему кто? А, забыла. Вместе подождём, да? Он скоро. Туда ходит, к сторожу на стройку.
   Длинная рука очертила полукруг, указывая цветным маникюром на недостроенное здание торгового центра, возле которого, звеня цепью, патрулировала асфальтовую площадку огромная облезлая собачища.
   Оля совсем пала духом. Если бы коты были здесь и пошли вместе с хозяином за водой, лай стоял бы. Наверное, не надо торчать с рыжей юницей, а надо снова бежать куда-то. Искать где-то. Внутри все ныло от тревоги, и Оля переминалась по влажному песку, принесённому ливнем на бетонный край причала, не особо прислушиваясь к болтовне.
   - ... слишком старая. Для него...
   - Что? - вслух спросить не получилось, но задранные брови и изменившееся лицо собеседница поняла правильно.
   - Ему ж сороковник давно, - пояснила рыжая, без всякого смущения разглядывая Олины спортивные штаны и огромную серую толстовку с растянутым на полспины капюшоном, - такие мужчины любят уже молоденьких. Я вот спецом отпросилась, на весну, думаю, за зиму Дэн яхту доделает, и мы с ним рванём. Сперва по Южному, а может и вообще.
   Ресницы взмахнули, казалось, царапая облака. Вернулись на место, направляя острия на безмолвную собеседницу.
   - А вам наоборот, - продолжила вещать рыжая, голосом всё более авторитетным, - у меня друг лучший, он недавно со своей женщиной расстался, переживает ужас как. Хотите познакомлю? Правда, вы сильно молодая.
   У Оли слегка закружилась голова, а брови снова взлетели, собирая лоб в гармошку.
   - Не морщьтесь, - озаботилась рыжая, - мимические останутся. У него, у Эдика, женщина была, сорок пять лет, я думаю, значит, полтинник точно. Никто ж не скажет, возраста, - она хихикнула, - я вот всегда говорю, ой, мне двадцать один, а мне уже ж двадцать пять, через полгода, вот ужас, да?
   Несмотря на тревогу, Оля внимательнее осмотрела рыжую и мысленно пожала плечами. Никак не больше семнадцати, всё равно. Может быть, из-за того, что дева выглядела совершенно не отягощённой интеллектом.
   - Эдик сюда по вечерам приходит, пива попить с пацанами. Вы, как горло пройдет, вы приходите. Он классный. Красивый, только молодой и дурной совсем. А вы на него повлияете. Он любит, когда на него женщины влияют. О!
   На площадке солидно лайнула собачища, загремела цепь, послышался негромкий разговор и смех.
   Оля обошла рыжую с её болтовней и, провожаемая вскриками и чириканьем, быстро пошла, почти побежала навстречу высокой нескладной фигуре - Денис тащил в обеих руках тяжелые пластиковые баллоны, а рядом с ним неспешно и плавно шли кошка и кот. Серая и чёрный. Рядом с будкой остался видимо сторож - сгорбленный дядька в блестящем, как антрацит, дождевике.
   Тима! - вопила она мысленно, ускоряя шаги и распахивая руки, - ах ты, чёрный паршивец, сволочуга ленивая, козёл лохматый, ну как же напугал!
   Темучин притормозил, потом задрал хвост и, поколебавшись, пока Оля замерла, перепуганная, что кот кинется наутёк, двинулся навстречу. Муркнул, обнюхивая её лицо, когда присела на корточки. И спокойно пошёл на руки, улёгся, аккуратно складывая толстые лапы на сгибе локтя.
   Оля заплакала бы, если б не радостная болтовня за спиной. Денис стоял над ними, протягивая ей длинную руку. Серая Марта тёрлась боком о поставленные на бетон баллоны. Покачав головой, Оля встала сама, пошатнулась, крепче прижимая к себе блудного кота.
   - Дэнчик, а я пришла, ты ж просил, а она тут ждёт, у неё болит горло, она совсем не говорит. А это ваш кот такой чудесный, да? А я думаю, откуда Мурка себе такого привела красавца. Дэн, ну так что, дядя Василич спрашивает, у тебя что-то есть, или уже всё, до лета? Ему что сказать? Если есть, я заберу. Там нужно немножко совсем, но мало ли. Ещё месяца три он постоит. А я ему говорю...
   Денис улыбнулся в качестве извинения и прервал нескончаемый, без пауз, поток слов:
   - Танюша, скажи, я ему позвоню. Есть, но до ума ещё довести. Иди, ладно? Нам с Ольгой поговорить.
   - Она ж не говорит? - логично удивилась рыжая юная Танюша, потом вдруг задумалась на секунду (первый раз за все время, слегка мстительно отметила Оля) и наново осмотрела новую знакомую. Осталась довольна осмотром - черные негустые волосы вдоль худых щек, не накрашенные небольшие глаза, бледная кожа, штаны опять же эти спортивные - пожала плечиками и, послав Денису поцелуй уточкой, почти убежала, раскачивая кругленькими бедрами под короткими шортами.
   - Он снова не предупредил, - догадался Денис, беря в руку тонкие ручки баллонов и выпрямляясь, - надо его отругать, вашего кота. Я вот Марте всегда говорю - уходишь, сообщай. Тем более - котята. Правда, ей на мои слова кажется наплевать, она девушка самостоятельная. Оля, голос пропал - это плохо. Пойдёмте пить чай, я насобирал мяты, лимонной. А ещё есть чабрец и шиповник. Знаете, я собирался к вам зайти, спросить, может, нужно зарядить телефон, у меня же генератор. Но свет дали. И дождь, видите, кончился. Вы постойте, я воду сначала.
   Оля отвернулась, когда Денис полез наверх по узкому трапику, мелькая жилистыми, как у огромного кузнечика, ногами под смешными короткими шортами. Потом, когда вернулся, передала ему кота, и Темучин, перебравшись на мужское плечо, сходу взлетел на борт, исчез, спрыгнув на палубу. Как будто сто раз уже тут. Она полезла наверх, стараясь не браться руками там, где осталась грязь от подошв и радуясь своим целомудренным спортивным штанам. Перебравшись через борт, осторожно шагнула вниз, на мокрую, исходящую паром палубу. Денис спрыгнул рядом, шлёпнув спадающими сланцами. Спустился на пару ступенечек в основании деревянной рубки и, погремев там, открыл почти кукольную дверку.
   - Только тесно совсем. Сейчас солнце хорошо всё нагреет, лучше наверху сесть. Вы просто посмотрите. Ну так, от входа.
   В каютке царил обыденный мужской беспорядок, валялись кругом предметы одежды, скомканные носки и раскрытые книги, на столике под иллюминатором благоухала рыбой небрежно вскрытая консервная банка.
   Мимо Олиных ног просочился Темучин, с хозяйским видом обошел периметр гнезда, то шагая по диванчику, то вспрыгивая на стол, потом на какую-то узкую тумбу, где даже посидел пару секунд, как бы показывая ошеломлённой хозяйке - вот тут мои места, и вернулся, выскользнул, исчез за её спиной в солнечном свете.
   А Оля, напрягшись, но тут же успокоившись - он никуда не уйдет, и вообще, он исчез из старой квартиры именно сюда, о чем только что показал ей - без слов, - услышала бархатный звук и тут же перестала замечать беспорядок и запахи.
  С низкого потолка каютки свешивался рядок толстых коротких трубок, солнце, пролезая через круглый иллюминатор, бликовало на грубоватых перетяжках-поперечинках. Бамбук. Это колокольчики ветра? Правда, совсем не такие, как продают в сувенирных лавочках на набережной туристам. Те подлиннее, висят неравномерной гроздью, качаются, перестукиваясь, и звучат, как вот сейчас, был звук, почти рядом с ней.
   Она повернулась. Денис стоял, загораживая свет и слегка согнувшись. Пошевелился, собираясь выйти, и - снова бархатно прозвучал тихий звон. Вот - он касается плечом другого колокольчика - именно такого, о каких она вспомнила. А эти, на потолке...
   Она шагнула в каютку, протянула руку, потом, спохватившись, обернулась, молча испрашивая разрешения. Силуэт кивнул круглой головой. И она, дотянувшись, тронула пальцем лепесток на ближнем к ней толстом и лёгком цилиндре, висящем на тонкой, почти невидимой нитке или проволоке.
   Замерла, потрясённая. Оттуда, из лёгкого полированного бамбукового нутра родился тончайший и нежный, высокий трепетный звук, перекликнулся сам с собой, казалось, рождая новые - из самого себя. Сыграл музыкальную фразу и истаял в маленькой тишине маленькой каюты.
   Над Олиным плечом протянулась длинная рука в растянутом рукаве тельняшки.
   - Колокольчики коши, - сказал голос над самым ухом, - у них серебряная сердцевина. Слушайте.
   За первым пропел второй колокольчик, не успел стихнуть - вступил следующий.
   Палец просто трогал свешенные под цилиндрами лепестки, всего одно касание для каждого, а каютка превратилась во внутренность музыкальной шкатулки, переполненной нежными, тающими звуками. Они пели и пели, а двое стояли и слушали, и ещё пришли коты - серая Мурочка и чёрный, как ночь, Темучин, обтекли неподвижные человеческие фигуры; выбрав себе места, сели такими же недвижными статуэтками: кот на высокой тумбе, кошка - на узкой полочке под иллюминатором. Сидели так, пока не утих последний звук, тогда Темучин задрал лапу и принялся вылизывать пушистый живот, приваливаясь к деревянной обшивке, а Мурка отвернулась и уставилась в иллюминатор, поводя острыми ушками.
   - Понравилось? - Денис мягко отодвинул застывшую Олю и вошёл; отклоняясь от висящих умолкнувших колокольцев, собрал какие-то вещи, наверное, к чаю на палубе, Оля не видела, да и не хотела смотреть, поглощённая недавней музыкой.
   - Пойдём. Я расскажу там, пока вода, заварка.
  
   ***
  
   Потом они сидели на палубе, ближе к тому борту, за которым далеко внизу плескалась вода. Оля куталась в принесённую хозяином большую лёгкую куртку, держала в руках горячую кружку с выгнутой ручкой. Прихлёбывала чай, бешено благоухающий лимоном и чабрецом, щурилась на солнце, которое становилось все ярче, растаскивало облака, испаряло их - белоснежные, уже полупрозрачные. Денис, устроившись напротив за ящиком, который изображал чайный стол, сгибался, намазывая куски серого хлеба маслом и укладывал на тарелке, двигал поближе к Оле.
   Говорил, перескакивая с одного на другое, видимо, пытаясь угадывать те вопросы, которые она не могла задать.
   - Танюшка своему дядьке помогает, летом, в сувенирной палатке. Я им делал немножко штучек. Ты видела, на входе. Музыка ветра. Они такое обычно покупают заранее, берут в оптовых, китайские поделки, а народ думает, местными руками сделано, вроде как уникальное. А я кое-что отдавал на комиссию. Ну и вышло так, товар у них кончился, но и лето кончается, ехать закупаться невыгодно. Так что Василич меня дёргает, попросил ещё десяток. А мне одинаковое неинтересно. Я потом другие покажу. Из стеклянных палочек. Не такие, как твой фурин. Попроще, но занятные. Сахару надо? Я тоже без него, уж очень трава тут у вас хорошая. Коши... Коши я сам сделал, когда увидел в сети, видео посмотрел. Они не настоящие. Что?
   Он засмеялся Олиному возмущенному лицу. Подул на свой чай, хлебнул, морщась от горячего, и вытер лоб длинными пальцами.
   - Коши придумал мастер Кабир, во Франции. Современный. Я думал, когда увидел, это такое что-то, из буддистских монастырей, древнее совсем.
   'Я тоже', Оля кивнула, беря с тарелки кусок хлеба и забыв откусить.
   - Оказалось, он их делает сейчас. Там внутри, я покажу, там стержни, - Денис поставил кружку на ящик и стал шевелить пальцами в теплом влажном воздухе, - восемь штук, а в серёдке диск, он укреплен на поперечине. К поперечине привязан такой медиатор. Пластинка.
   Он вопросительно посмотрел на внимающую Олю.
   'Как колокольчик наоборот!' догадалась она.
   - Будто наоборот колокольчик, - продолжил Денис, - пластинка качается, поперечинка тоже, диск наклоняется и прикасается к стержням. Как сам хочет. Понимаешь? Их всегда должно быть четыре. Вода, воздух, земля и огонь.
   Он засмеялся, разводя руками.
   - А нет учебников и инструкций никаких нет. Только картинки, ну и ещё немножко совсем. Про материалы и тональность. Так что, первый я делал просто так. Диск серебряный, а остальное там из хорошей стали. Ну и бамбук. Я музыкой ветра давно увлекаюсь, дома детишкам делал вообще из всего. Даже из ложек и вилок старых. В саду повесить хорошо. На уроках тоже делали. Я учителем работал, в школе. Она маленькая, её закрыли потом, а в большую я уже не захотел. А тут отец умер. Мамы-то давно уже нет, болела. В общем, я уволился. Квартиру продал и купил 'Пенелопу'. Потому что с самого детства хотел, чтоб сам и на яхте. Вырос и всё ждал, когда перехочется.
   Он помолчал, разглядывая зыбкую темноту в своей кружке. Поднял на внимательную Олю светлые глаза в выгоревших коротких ресницах.
   - А потом вдруг понял, я следующий. Нет никого старше. И даже если вот долго жить и не попаду в аварию там или ещё что. Все равно мне, тридцать лет, допустим, ещё... а это же - тридцать раз новый год, ну для сравнения. Не так много, правда? И что, думаю, продолжать пытаться, чтоб дом, карьера там. Какая карьера у учителя пения, а? А да, я ещё трудовиком подрабатывал. Там станки в мастерских, очень было удобно. А главное, я уже вроде как старею, а яхту все равно хочется!
   Он с юмором, посмеиваясь над собой, покрутил бритой головой, на бугристом затылке блеснуло солнце.
   - Так что, решил вот. Теперь совсем дурак. Ни работы, ни дома. Только 'Пенелопа', да Марта, она по пути прибилась, а как сюда прибыли, на Марту и отзываться не хочет! У вас вот было такое с котом? Нет? Значит, он первую жизнь живёт, наверное, так. А моя Марта, наверное, у неё тут уже была жизнь. Вот она её и вспоминает. Я не надоел? Болтаю ерунду всякую.
   'Это не ерунда', думала Оля в ответ, отрицательно качая головой и радуясь, что не может поддержать разговор. Что она скажет-то? Про офис с бумажками? Про коробки, которые таскала из такси в аэропорту? Про преуспевание лощёного мужа, который ей - контрольный срок назначил, и даже не стал телефон обрывать, умерла так умерла, так сказать... Удовлетворился. Так что, совсем не ерунда. А самое ей сейчас нужное. И, наверное, у неё самой тоже кризис среднего возраста, хотя годы до неминуемой смерти она ещё не считала. Потому что в голову не приходило. И мама постоянно на связи, а не дай Боже, случись что с ней и с папой... Наверное, те же мысли попрут, что у Дениса. Но он что-то сделал. Хотя, кажется, сам испуган своим решением и не знает, куда его вывезет собственная кривая. А она? Сидит в чужой квартире, рисует на чужих стенах аккуратные полосочки. Даже вон болтливая Танюша, размечталась и запланировала весенний побег в кругосветку. Хотя Танюше в её годы положено - совершать глупости, пока жизнь не успокоила. Или не совершать, чтобы потом, спохватившись, кинуться в эти глупости после сорока. Или - похоронить их раньше себя.
  
   Разговор, который Денис вынужденно вёл в одно лицо, затих без ответных реплик. Оля устала от напряжения, в котором - всё. И неловкость от того, что сама не может поддержать беседу, и вторая неловкость, за то, что она этим напрягает хозяина. И настороженное внимание - что там делают коты? - она всякий раз, когда Темучин исчезал из поля зрения, усилием воли заставляла себя не вертеться, пугаясь, что блудный котище убежит теперь и с яхты. Да и, наверное, хозяину нужно работать, это она тут чаи распивает в гостях, а ему - заниматься яхтой, вон она какая вся ободранная. И хозяйством тоже, воды принёс, то-сё.
   Она вытащила из кармана толстовки смартфон, извиняясь лицом, посмотрела, что показывают часы.
   - Пора? - Денис поставил на ящик недопитую кружку. Встал, возвышаясь каланчой, - котят показать? На дорожку...
   Оля тоже встала, немного нервно поправляя всё, что попадалось под руки: волосы, сбитый на плечо капюшон толстовки, широкие штаны, наверняка с обвислой задницей, подумала сердито и постаралась прогнать из памяти недавнюю обихоженную Танюшу с роскошным маникюром.
   Пошла следом, огибая невысокую рубку. Там, у самой стеночки притулилась обмотанная полиэтиленом картонная коробка, со входом сбоку, откуда торчал кусок старого тряпья в серой кошачьей шерсти. Денис присел на корточки, блестя солнцем на костлявых коленях, нагнулся, вытаскивая из нутра коробки пушистый комок.
   Оля немедленно всё забыла и присела рядом, протягивая руки. Котёнок удобно устроился в ладонях, потянулся лапками, показывая пузико, заросшее редкой пёстрой шерсткой. И зевнул, высовывая из распахнутой розовой, ещё беззубой пасти такой же розовый язычок-лепесток.
   - Девочка, - Денис уже вытащил второго котенка - обычного полосатого шпротика с дрожащим трогательным хвостиком-морковкой, - а это пацан. Хорошо, двое всего, но теперь проблема, что ж с ними делать дальше. Нет, конечно, если будут трое, то и ладно, прокормимся, но они же через полгода вырастут. Гулять побегут. А пока Татьяна мне соорудила коробку, попрошайную. Её дождем смыло...
   Он засмеялся, скрывая неловкость.
   - У трапа висела. Сверху прорезь, на боку маркером надпись, чтоб помогали кормить котят и спасибо, буду за вас молиться. Уговорила, в общем. И что странно, народ туда кидает. Даже бывает, бумажками. Сюда всё лето люди приходят, какие гуляют по центру, на море посмотреть. И даже машинами заезжают. Хотя угол тут, почти мусорка, развалины вон. Татьянины приятели туда ходят пиво пить и купаться. Местные по утрам тоже приходят. И рыбаки всё время. Много народу получается.
   И молитесь? - хотела бы спросить Оля, и тут же опять порадовалась, что нет голоса. Потому что вопрос получался словно с издёвочкой, но вдруг он верующий и ответит серьёзно, а ей придется краснеть. Вот уж молчание - золото...
   Около чайного ящика Денис остановился, осматривая расстеленный пакет, тарелку с нарезанным хлебом, початую банку варенья (Танюша, наверное, принесла угостила, догадалась Оля), перевёл взгляд на гостью.
   - Ещё чаю?
   Та замотала головой, улыбаясь с вежливой благодарностью. Но Денис налил из ковшика в кружки, по чуть-чуть, подал одну Оле:
   - Это так. Ну... на брудершафт, а? А то я путаюсь, на вы, на ты, а вы меня, я смотрю, только на вы все время.
   Я вообще молчу, безмолвно удивилась Оля, принимая кружку и просовывая руку под согнутый мужской локоть. Отхлебнула остывшего отвара. Денис тут же ткнулся ей в мокрые губы своими - пахнущими степной травой. И выпрямился, ставя кружку на место.
   - Ну вот. Пойдём, я провожу.
   Темучин уже тёрся у ног, взмуркивал с нетерпением, задирал чёрное лицо с веером сверкающих на солнце усов - торопил.
   Оля замотала головой, подхватывая кота. Но отпустила его и, вытащив смартфон, стала набирать в заметках текст, нервничая и тыкая в неверные буквы. Повернула экран к Денису.
   'Мне сетки надо на окн поможешь. куплю сегодня'
   Сделала вопросительное лицо, поняв, что забыла поставить знак вопроса. Денис закивал, улыбаясь.
   - Чтоб не убегал? Да. Я конечно. Только оно всё зря. Коты - они знают ходы. Тайные. Но я помогу. Я куплю, ты мне только напиши смс, сколько надо. Как раз сегодня на рынок, за шкуркой и ещё всякие мелочи там.
   Он продиктовал свой номер, Оля тут же перезвонила, радуясь тому, что связь есть и удивляясь, как это её все утро никто не трогает, ни мама, ни Лорик.
   - Я тоже попросить хотел, - Денис уже спустился и протягивал длинную руку, подавая Оле, которая неловко нащупывала ступени, держа одной рукой у груди недовольного кота. Темучин явно хотел остаться с Мартой-Муркой - та пришла, когда они укладывали котят на место и, смерив всех презрительным взглядом, влезла в коробку, оставив снаружи кончик хвоста. Но Оля держала крепко и, спустившись, перехватила партизана уже обеими руками. Кот смирился, обвис, потяжелев, и стал оглядывать окрестности, поворачивая уши.
   - Мне нужно подвески Василичу срочно отдать, пока сезон. А там шлифовка. Работа нехитрая, но медленная, сам я долго провожусь. Трубочки из бамбука и деревянные палочки. А я поделюсь деньгами, когда расплатится. Ну, конечно, если у тебя время.
   Деньги! Оля удобнее перехватила кота (он мученически расширил глаза и растопырил лапы), залезла в карман и, краснея, выудила пару купюр, сунула Денису. Тот с явным недоумением деньги взял, и Оля зачертила перед глазами пальцем, показывая решётку.
   - Сетка? - догадался Денис и стал совать деньги обратно:
   - Я же всё равно тебе потом. За работу.
   Но она затрясла головой, улыбаясь, повернулась и быстро пошла, прижимая к себе кота. Был бы голос, сейчас ругала бы его всю дорогу, а так шла молча, покачивая свой живой груз и временами наклоняясь, чтобы подуть на чёрную шерстяную макушку.
  
   Глава 14
  
  В которой кот Темучин доказывает, что никакие сетки не помеха для мастера просачиваний (и исчезновений), а Оля, захваченная мысленными картинками, в которых перемешаны подвески, колокольчики, цветные стёклышки с их цветными прозрачными тенями, планирует экспедицию, извините, на свалку.
  
   Сетки на окна Денис поставил на следующий день. Деликатно сперва позвонил, сообщив, во сколько появится. И Оля успела более-менее привести себя в порядок, что заключалось в попытках получше уложить свежепомытые волосы, разозлиться на своё отражение в зеркале, выдрать из морозилки подтаявшие, а после намертво вмёрзшие в поддон пельмени и положить их поближе. Голос пока не вернулся, и она уже стала переживать, как всегда после третьего дня болячек впадая в опасливую хандру и прикидывая, а вдруг насовсем, и как же дальше жить, без голоса...
   Потому была рада, что он, появившись, какие-то пустяки после приветствия рассказал, прошёлся, разглядывая окна, и устроился в кухне, где она освободила большой стол, а её саму отправил в комнату.
   - Ты там посиди, а то сквозняки, ну и у тебя может работа какая. С компьютером. Если что, я позову.
   Усаживаясь в свое сонное гнездо и наворачивая вокруг талии одеялко, Оля улыбнулась. Ну да, он ведь не знает, что она тут почти работяга-таджик, живет за мелкий ремонт у подруги. Что он вообще знает о ней? И хорошо, что нет голоса, не надо думать, что рассказывать, а от чего воздержаться.
   Но с другой стороны - подлый кот снова ушёл из комнаты, вдруг там мешает, а без голоса не позвать. С третьей - часто ли подлый кот отзывается на твои призывы, Краевская, усмехнулась снова и, вздыхая, вылезла из постели, суя ноги в сланцы. Придётся проверить.
   Темучин оказался в кухне, как без него, а кто же будет интересоваться работой? Величаво, но при этом слегка суетливо перемещался по столу, суя бархатный нос к щёлкающим ножницам, цеплял лапой край сетки, укладывал большую башку на столешницу, задвигая её под расстеленный кусок и, вывёртываясь, смотрел через переплетения.
   Оля стояла в дверях и раздумывала, забрать кота, или тихо уйти обратно. А Денис принялся что-то ему рассказывать и Темучин внимательно слушал - про то, как важно инструмент наточить, и как хорошо, что в доме не бетонные стены, наверное, кирпич, в нем удобно сверлить, если надо повесить что-то. Тут он спохватился, очевидно, вспомнив по ассоциации. Уложил ножницы на непослушный край сетки и, уйдя к рюкзаку, вытащил оттуда большой, слегка рваный пакет.
   Олю догнал у двери в комнату. Зашёл следом и, разворачивая, устроил пакет на широком подоконнике. Стал вынимать оттуда горстями бамбуковые трубочки и прочие детальки, какие-то плетёные шнурки и в отдельном пакетике - тугие листочки наждачной шкурки.
   - Вот. Я не знаю, ты ж не согласилась ещё, но я принёс. Посмотреть. У тебя тут место отличное, свет и подоконник. Эти вот, - он отгрёб в сторону трубочки, одну взял в руки, - нужно зашлифовать по обрезам, я покажу как. И диски с дырочками тоже. Потом оно всё лаком. Это уже на яхте, чтобы сохло быстрее и не нанюхаться. Ну как? Возьмёшься?
   Оля подумала и кивнула. Непонятно, как к этому отнесётся Лорик, но ведь даже если Оля работает на неё по устному уговору, то какое-то свободное время должно быть. Лорик поймёт, что она тратит на постороннюю работу именно свободное время. А Денису надо помочь, он же ей помогает.
  
   Через три часа все окна, которые открывались, были забраны прочной, но почти невидимой сеткой. Темучин методично обнюхал края и середины, дёргая усами и выказывая спокойное неудовольствие. Но скандалить не стал и бунта не устроил. Просто, слегка утомившись, улегся на кухонном подоконнике, подставляя заоконному свету роскошный кудрявый живот, вылизал растопыренные солнышком пальцы, подгрызая кончики когтей и, уложив голову на обихоженные лапы, стал следить за тем, как Оля пытается накормить гостя пельменями. То есть, вынув ледяной пакет, смотрит с вопросом, и качает головой в ответ на мягкий, но решительный отказ.
   - Время. И так уже полдня гуляю. А то скоро явится Марта меня возвращать.
   Он быстро обулся и Оля, покивав и в полумраке прихожей невидимо вежливо улыбаясь, закрыла входную дверь. Вернулась в кухню, предвкушая, что себе она пельменей таки сварит, сядет одна, поставив на стол кроме большой тарелки, нетбук с недосмотренным фильмом. И сожрёт тройную порцию, и никуда не будет торопиться...
   В кухне выяснилось, что Темучин пропал. Оля сжала кулаки и ругаясь мысленно, отправилась в привычный уже обход всей квартиры, вертя головой и произнося хриплое, еле слышное, но очень грозное 'сс...сс!'
  
   Зная, что на всех окнах новые сетки, а двери закрыты, и она никак не могла выпустить кота, Оля не слишком волновалась. Обошла все комнаты, проверяя новые тайные Темучиновы места: корявую полку в рассохшемся шкафу, закуток на холодильнике за коробкой с мелочами, заглянула и под свою раскладушку, отодвигая табурет с нетбуком. Дальше, уже впадая в азарт, снова методично обошла все комнаты, заглядывая буквально в каждый уголок, сдвигая одежду на старой коридорной вешалке, громыхая облезлыми тазиками в ванной. И через пятнадцать минут уселась на раскладушку, поднимая брови и множа на лбу те самые мимические морщины. Задрав голову, осмотрела неровную дыру с отвалившейся штукатуркой, где просвечивали ромбики деревянных планок (попросить Дениса, пусть заделает, что ли...)
   Сердясь, подняла с пола нетбук, протёрла пыль с крышки краем простыни, открыв, тыкнула в кнопку браузера. Проголодается, вылезет сам, решила немного мстительно, и не факт, что сразу получит жратву, пусть помучается. Чуть-чуть совсем. Но где же его новое самое тайное убежище, прям интересно.
   Гугл выдал ей нужные ссылки и следующие часа полтора она, забыв о пельменях и временами забывая о коте, читала историю колокольчиков коши, рассматривая картинки и слушая нежные переливы тающих звонов. Иногда поднимала глаза в пустоту перед собой, которая для неё была полна новых картинок. Её картинок. В них покачивались лёгкие бамбуковые цилиндры, пели, мягко разбрызгивая звуки и нежные искорки отражённого света. А ещё можно сделать подвески. Как он говорил? - вилки всякие, нет, не вилки, конечно, а вот оправить витой проволокой кусочки цветного стекла, чтобы они бросали на белую стену цветные прозрачные тени... и пусть среди неровных осколков будут и другие, например, в форме рыб. Или бегущих котов. Янтарный лист, качающийся на тонком черешке... А е-щё... можно повесить все эти штуки не на одну основу, а разместить в нескольких местах, пусть свисают с потолка, красивые сами по себе. Но включишь нужный свет и внезапно все цветные тени совместятся на белой стене, создавая живую картину. Плывущие рыбы. Например...
   Она кивнула увиденной картинке, одновременно посмеиваясь с неловкостью, эк тебя заносит, Краевская, в какие дальние края.
   А чёрный кот Темучин сидел за окном, забранным частой, но тонкой, почти невидимой сеткой, на том самом отдыхательном подоконнике. И очень внимательно смотрел, как свет озаряет красивое женское лицо, задумчивое, свободное от напряжения, которое у Оли всегда вызывала необходимость общаться ещё с кем-то. Конечно, именно так и именно этого кот не думал, но прекрасно понимал, что происходит сейчас нечто гармоничное, правильное. Потому смотрел с вниманием, застыв. И пошевелился, когда гармония стала растекаться, исчезая в снова пришедшей озабоченности. Ну, как пошевелился... Встал, вдумчиво горбя спину и потом вытягивая вперёд лапы, потом прогнулся, напрягая теперь задние конечности. И, сев по-беличьи, царапнул снаружи новую сетку.
   Тень от кота метнулась, трогая Олин взгляд. Лёгкий ветерок качнул фурин, висевший в аккурат над кошачьей головой. Посыпались среди лиственных теней солнечные блики-зайчики, казалось, это они спели коротенькую ветреную мелодию, чтобы привлечь внимание.
   Оля повернулась и вскочила, спихивая нетбук на одеялко. Почти подбежала к окну, растерянно оглядывая прибитую сетку и закрытую балконную дверь.
   - Тима? - Вернувшийся голос был звонким, вроде и не пропадал, и полным изумления, но Оля даже не заметила, что говорит вслух, громко, - чёрный ты негодяй! Ты как туда попал? Ты же в кухне был! Ну точно, был!
   Она открыла дверь, вышла и схватила кота поперёк живота, прижимая к себе. Тот смирился, повисая.
   Оля снова осмотрела сетку, потом вернулась в комнату, прошла в кухню, осмотрела кухонное окно. И отпустив кота, который тут же проследовал к пустым мисочкам, встал над ними, скручивая пышный хвост в знаке недоуменного ожидания, села на табуретку. Вздохнула.
   - То есть, ты хочешь сказать, запирай сколько хочешь, а я всё равно окажусь там, где я хочу? Так? Гудини мохнатый! Ладно, я постараюсь с этим как-то смириться. Или найду таки твою тайную дырку. Но я везде смотрела! Или это волшебный портал у тебя?
   Тут, наконец, услышала собственный голос и засмеялась. Она говорит. Вслух! Теперь можно позвонить Лорику, а ещё позвонить Денису, новому Денису.
   Смех изменился, становясь слегка истеричным. Лорик поведала, Олин бывший попросил, чтоб она его звала Дэном. А рыжая Танюша точно так же называет нынешнего Дениса. Нет, это какая-то матрица. С исчезающими котами. Так, спокойно, Краевская. Маме ещё позвонить. И если придет супер-герой маленький Бэтмен, с ним поболтать, по-человечески, а не просто кивать и суетиться лицом, корча рожи.
   Но вдруг поняла, что никому сейчас звонить неохота. Да и болтать, даже с собой или вот с Темучином, ей тоже нет нужды. Кажется, я начинаю понимать, почему монахи принимали обет молчания, думала Оля, ставя на газ кастрюльку с водой для пельменей, не так уж и важно постоянно болтать, а когда молчишь, то вдруг понимаешь, как мало тех вещей, о которых действительно нужно сказать. Это хорошо или плохо? Вот Лорик, например, вообще никогда не молчит. А новый Денис наверняка молчун, с кем ему там болтать, на яхте. Долгими зимними вечерами - была такая у Оли присказка.
   Раздумывая, она покормила кота, временно переключившись мыслями на другое: и как теперь уходить по делам, а? Если этот мерзавец умеет просочиться из напрочь запечатанной квартиры... Брать кота с собой? На поводке? Сажать в рюкзак? Или сделать слинг на пузо? И будет она 'той чокнутой теткой, которая таскает кота, как младенца'. Ладно, пока что она никуда не собирается, и спать расхотелось, значит, нужно сесть у подоконника и там устроить себе рабочее место для шлифовки бамбука, раз обещала НД. Новый Денис, вот как она его будет звать мысленно, пока не найдётся ему собственное имя. Хотя мысленно зачем как-то звать, в голове он просто нарисован такой, какой есть.
  
   На улице ярился совершенно ненормальный, блестящий, словно только что нарисовали и ещё не высохли краски, день, звонкий, полный городского шума, усиленного суетой по ремонту и уборке улиц после внезапного и долгого потопа, но Оле никуда идти не хотелось, тем более, можно распахнуть окна и сразу кажется, что она не в доме, а как раз на улице, но никому не мешает, и никто ей - словно она переселилась на старый платан, в его густые ветви, полные весёлых листьев. Наверное, поэтому Темучин постоянно норовит оказаться там, рядом со старым деревом, а не внутри.
   Сидя у широкого подоконника и с удовольствием шоркая квадратиком наждачки по медовому бочку очередной трубки, Оля возмечтала: вот бы весь платан накрыть куполом из сетки и пусть кот гуляет по нему, сколько хочет. Но ведь он захочет и дальше. Интересно, где можно набрать цветных стёклышек? И как оплести их проволокой? Медная нужна, она хорошо гнётся и красиво выглядит. Оля вспомнила, как в детстве они крутили колечки из медной проволоки и носили, хвастаясь. Потом теряли без всякой жалости, почему-то этой проволоки было много и взрослым она не нужна была.
  
  ***
  
   Так прошёл день и потом ещё два дня Оля с удовольствием занималась работой, а ещё выходила совсем рано утром, когда на улицах только дворники и сонные рядом с ними косматые собаки. Ей никто не звонил, и она, сохраняя исчезающее молчание, никому не звонила тоже, потому что - Лорик узнает, что голос появился, и заговорит её до полусмерти. А с Новым Денисом общаться ей не хотелось, пока не появится нормальный предлог - сделанная работа, потому что до этого - о чём говорить? Просто так? Как будто они совсем друзья или, наоборот, у них свидание? Тут Оля вспоминала навязанный ей поцелуй над кружками с травяным чаем и - не знала, как отнестись. Потому что сознания не потеряла, но и неприятно не было, а было как-то никак. На том самом биохимическом уровне.
   Тебе тридцать семь скоро, упрекнула себя, уже привычно водя шкуркой по гладчайшему дереву, какая биохимия. Хотя понимала, тут сама себе врёт, это от возраста не зависит, наверное. Хотя кто знает, как влюбляются женщины среднего возраста. Может быть, без всякой биохимии, одной лишь головой. Итак, что скажет голова насчет вроде бы претендента?
   Голова быстро припомнила Танюшу и ее откровения насчёт 'кругосветки с Дэнчиком' (один ноль в пользу юной и свежей Танюши), потом явила Оле кошмарный мужской беспорядок в каютке и грязную банку из-под консервов на столике (очко в твою пользу, опытная хозяюшка), а дальше процитировала по памяти, насчёт 'продал квартиру, теперь у меня только моя 'Пенелопа' и Марта с котятами', во-от, а это уже с точки зрения всех вокруг - полный проигрыш Нового Дениса, по всем статьям. Или, наоборот, мой? - запуталась Оля... Ведь и она сейчас ровно в таком же положении. В любом случае, если именно рассуждать логически: разве может она себе позволить, в своём среднем возрасте, уже совершив невероятную глупость - уйдя от обеспеченного мужа и оставшись одним махом без жилья и работы - совершить ещё одну, повесив себе на шею нищего мужчину без определенных занятий и воцариться той самой хозяюшкой на крошечной яхте с микро-камбузом (камбузиком, вслух произнесла Оля и фыркнула), чтобы вдвоём влачить весёлую жизнь двух бродяжек. Или хотя бы попытаться начать жизнь новую, вдруг он планирует катать туристов, а это в приморском южном городе неплохой доход и нужно только подставить плечо, помочь, поддержать.
   Ага, сердито подумала Оля, протирая лёгкий цилиндрик фланелевой тряпочкой, оторванной от многострадальной рабочей рубашки, одному я уже помогала и плечо подставляла, и почему я должна постоянно блюсти чьи-то интересы, а не свои собственные? Вот если бы совпадали...
   Она попыталась представить себя женой, ладно, пусть партнёршей (рядом маячило ужасное слово 'сожительница', но Оля его изгнала даже из мыслей) вечно занятого яхтой Дениса, который всё лето будет утюжить акваторию Южноморской бухты, а ей придётся готовить еду, бегать по магазинам и нести ответственность за внешний вид мужчины, его уют и накормленность. Возможно, ещё считать деньги и планировать хозяйство.
   Ужаснулась и поспешно представила себе пальмы с лагунами, болтанку на переходах, стаю дельфинов за бортом, и снова - двух весёлых нищих в окружении кошек, морских узлов и пенистых волн.
   И расстроилась. Потому что во всех вариантах она ощущала себя чужой. Да, нужной, но нужной она уже была, целых десять лет. И что, менять шило на мыло? Или надо привыкнуть, распробовать, эти вот чужие мечты, вдруг они разносятся и сядут по её душе, как обувь садится по ноге и становится вполне, очень и даже...
   - Фу, - сказала она себе и увидев, что за окном стоит ночь, разбавленная жёлтым светом фонаря, накрыла работу куском старой простынки и ушла: чаю попить и укладываться спать.
  
   Совсем ранним утром Оля проснулась, села в постели, уже почти без удивления увидев за окном силуэт кота, расцвеченный светом фонаря и тенями листьев. Хотела сходить в туалет и улечься снова, но когда вышла из туалета в коридор, Темучин материализовался рядом и повёл в кухню, взмуркивая и вертя хвостом. Хвост рассказывал, что кот не прочь покушать, и Оля, теряя остатки сна, накормила голодающего, заодно сварила себе кофе. Уселась, наслаждаясь тем, что может вставать и ложиться, когда ей захочется, и делать что-то своё, пусть оно вроде и работа за будущие невеликие деньги. И с лёгкой тревогой поняла, что Лорик молчит странно долго, уж не случилось ли чего.
   Днём, постановила Оля, одеваясь, потому что после кофе ей захотелось выйти и встретить рассвет на набережной, сегодня днем обзвоню всех, то есть маму и Лорика, признаюсь подруге, что голос вернулся и расскажу новости, а также выслушаю ответные.
   - Ты хочешь со мной? - спросила кота уже в прихожей, обдумывая, и вправду, не взять ли его, но набережная длинная, а поводок она не собралась подогнать по толстой темучиновой шее, значит, тащить на руках.
   Но кот муркнул и, потёршись об джинсовую штанину, развернулся и величаво отправился в кухню.
   - Газ не включай, - сказала Оля вслед, - и с балкона чтоб никуда, понял? А то буду привязывать к батарее. Или клетку куплю, будешь отбывать срок.
  
   На набережной было отдохновенно пусто, хотя вдоль низкого парапета сидели, согнувшись над удочками, зевающие утренние рыбаки - частью пейзажа. Да по газонам среди редко натыканных ив и туек выгуливали пёсиков такие же зевающие собаковладельцы.
   Оля медленно, просто восхитительно медленно прошлась до самого рыбного порта, где набережная заканчивалась бетонным забором, полюбовалась на спящие у причалов корабли и суставчатые краны. И пошла обратно, радуясь пришедшей мысли - насчет стёклышек. Там, где они когда-то жили, когда Оля была ещё дошкольницей, рядом с микрорайоном располагался комбинат стеклоизделий, теперь уже неработающий. Но тогда почти все жители микрорайона работали там, и памятью о романтическом производстве осталась нарядная штукатурка на стенах частных домов, в которую были щедро вкраплены осколки цветного стекла, да заборы, украшенные наивными мозаиками из ломаной кафельной плитки и даже битых фаянсовых тарелок. А ещё - на пустыре за комбинатом находилась роскошная свалка, туда вся детвора бегала добывать стеклянные шарики, мутные, обязательно с морщинистой складочкой на круглом боку и конечно же - осколки разноцветного стекла. Некоторые, особо ценившиеся в детстве, напоминали драгоценные самородки: кривые булыжники - отчаянно алые, сапфирово-синие, изумрудно-зелёные. Оля помнила и другие, таких же ярких цветов, но тонкие, словно кто-то разбил витражное окно и разбросал радугу прозрачных осколочков.
   Острые края можно зашлифовать, как раз наждаком, размышляла она, останавливаясь у только открытого булочного киоска, благоухающего ночной выпечкой, а то, что они все разной формы и размера, как раз прекрасно: подбирать, какие подойдут. Это как гадание. Не знаешь, что получится, пока само не проявится. И нужно обязательно посмотреть в сети, как оплетают проволокой всякие безделушки.
   Она так увлеклась рассматриванием уже готовых волшебных подвесок, развешивая их, тонко и нежно звенящие, на ветках обычного сада, который тут же сам становился волшебным, что в грудь Денису уткнулась со всего маху. И на ногу наступила тоже чувствительно, судя по тому, как он сверху зашипел сквозь зубы и сразу же рассмеялся, отодвигая ее от себя за локти.
   - Эй, эй! А я только собрался поздороваться, не успел, ты налетела.
   - Извини, - Оля с сердитым раздражением ощутила, как щеки заливает горячая волна (Краевская снова как помидор, орали пацаны в классе, когда стояла у доски, а она в ответ краснела ещё сильнее, уже от злости), - задумалась.
   - Она говорит! - Денис воздел длинные руки, в одной - пакет с темными через полиэтилен рыбешками, - а я к Петьке ходил, он со мной поделился уловом. Бычки. Не хочешь пожарить на завтрак? Устроим пир. И Марта обрадуется, она в консервах рыбу не ест, а свежую уважает.
   - Нет, - быстро сказала Оля, сердясь теперь уже на то, как он высказал приглашение. Предложил не угоститься, а пусть она значит, пожарит.
   - Извини, - попыталась смягчить отказ, - у меня сегодня дело, важное. Вечером только если.
   Денис цыкнул, опуская пакет:
   - До вечера не знаю, долежит ли, некуда, холодильник маленький. Я тебе позвонить хотел, но думал спишь ещё.
   - Я там сделала уже немножко, - Оля шла и он шел рядом, смешно сгибая мосластые колени, и шлёпая пластиковыми сланцами.
   Помахал рукой, отметая ее отчёт:
   - Не торопись. Я уверен, у тебя всё хорошо выходит. Как сделаешь штук пятнадцать, и три диска, приноси, я залакирую. Потом сядем, покажу, как собираю. Если тебе интересно. Там веревочка вощёная, чтоб не путалась.
   - А коши? Тоже на такой верёвочке?
   - Коши я не делаю на продажу. Дорого и невыгодно. Тебе хочешь, сделаю? Только...
   Он замялся. Оля подняла лицо, краем сознания подумав, ох как же они со стороны выглядят, она ему еле до плеча достает.
   - Ну... На боёк и стержни, там нужно серебро, и сталь хирургическая. А я сейчас. Нищий, короче.
   - Я тоже небогатая, - засмеялась Оля, стараясь отвести неловкость, - работу бросила, из дома убежала.
   - Так это не твоя квартира? - удивился Денис, - я думал, ты въехала только и вот...
   - Нет. Я подруге помогаю, с ремонтом. Квартира её. А у меня жилья нет. Нет, я могу к родителям уехать, там дом, довольно большой, мама только рада будет. Это в посёлке. Но я не решила пока что. Слушай, не хочу про это сейчас. А насчёт серебра, я подумаю, хорошо? В конце-концов, не золото же. А много надо?
   - На один немного, но их же четыре. Ты не парься, ладно? Придумаем что-нибудь.
   Он замурлыкал что-то невнятное, и в таком полу-молчании они дошли до перекрёстка, где Оле нужно было идти налево, под старые платаны, а Денису сворачивать и через дорогу на морвокзал.
   - Ну, - сказал неопределенно, и Оля быстро прервала зарождающуюся паузу:
   - Ладно, пока-пока, пойду трудиться.
   - Позвони вечером, - сказал вслед Денис, - вдруг соберёшься на рыбу. Если останется. Приглашаю!
   Она кивнула и ушла, прибавляя шагу. Но уже поднимаясь по лестнице в подъезде, улыбнулась, ругая себя. Что ж ты такая бука, Краевская! Сама сидела, логически мыслила, митинговала, ах, не желаю вешать на шею. А от почти незнакомого мужика требуешь, чтобы он даже в интонациях был принцем на белом коне. Может, он вообще никаких планов не строил насчёт квартиры. Ну, спросил случайно, ну, помолчал потом, может, из деликатности просто. Взрослая женщина средних лет так просто не бросает прежнюю жизнь, вот и растерялся, не понимая, нужно ли продолжать разговор и как именно.
   - Темучин, я вернулась, - позвала в прихожей, выкладывая на полочку пакет с мягчайшей буханкой хлеба, и кот, к её радости, тут же явился, потыкался носом в штанину, в руку, вспрыгнул на полку - обследовать покупку.
   - Сегодня у меня экспедиция, важная. А ты останешься за хозяина, понял? Вечером уже побудем вместе.
  
   ***
   (пока Оля гуляла по набережной) ...
   ...Темучин вкусно поел из волшебной мисочки, где являлась еда, в ответ на его мурк и правильное верчение кончиком хвоста. Проводил Олю до двери и послушал, как звучат за дверью её шаги, удаляясь вниз. И, пройдя в кухню, вспрыгнул на стол, обнюхал невкусное, в надежде, вдруг среди ненужных запахов затесался правильный, и он не только запах.
   Но белое ненужное пахло белым ненужным, рассыпавшись рядом с не-волшебной мисочкой, откуда Оля это белое доставала и сыпала себе в высокую мисочку, нехорошо горячую. А от правильного остался только запах, который постепенно слабел, превращаясь в нужную память. Но это такая игра, знал кот, когда вкусное уже в животе, можно добавить, но можно и обойтись, тем более... Тем... более...
   Он спрыгнул, встряхнул лапой, на которую налипли колючие крошечки неправильной Олиной еды. И прошел к окну, раскрытому и затянутому новой сеткой. Новое пахло чужим мужчиной, который был явлен темучинову миру недавно и ещё не примирился в нем по-настоящему. Может быть, Темучин был бы сильно недоволен, но запах человека все время мешался с запахом мамы Мурки, и потому кот разрешил ему быть и постепенно примиряться.
   Через несколько мгновений кот уже восседал на отдохновенном подоконнике, жмурился на солнце, лезущее через шуршание и шелесты, и следил глазами за тем, как с прозрачной звучалки спрыгивают яркие искры, гоняясь друг за другом и за тенями шелестов. Тут, снаружи, мир был хорош. Полностью примирён. Только когда Оля сердилась, говоря вслух и внутри неправильные слова, мир становился немного тёмным, тоже терял правильность, но Темучин очень надеялся, что его Оля понимает; и пусть не сегодняшним светом, и может быть, не дальше темнотой, а через несколько светов и темнот - она тоже примирится. Станет частью хорошего Темучинового мира, который содержит в себе мир, окруженный каменными стенками и накрытый каменным небом (Оля называла его 'потолок'), а ещё мир дерева с шелестами, и мир ветра, полного запахов, одинаково важных - будь то запах плетёного места для лежания и сидения, деревянного нового места для лежания и сидения, и запахов, идущих снизу, сверху и со всех сторон - за шелестами, за шумными машинами, за большими каменными жильями.
   Он выслушал птичьи трели и лёг, уложив голову на передние лапы и следя зелёными глазами за суетой в листве. Дремал, время от времени проводя через мир голос Оли, который сначала что-то пообещал, потом замялся, потом окреп, что-то придумав нужное. Когда голос превратится в сделанное, знал кот, у них появится ещё один мир, совсем новый. Он знал голос сделанного, и после того, как Оля обращалась к нему так, новый мир являлся. Иногда это был не очень прекрасный мир, в нем пахло злыми вещами и звенели нехорошие вещи (блестели), а женщина в белом как будто ласково к нему обращалась, а после делала больно, но Темучин примирялся и с этим миром, потому что его Оля после всегда обнимала Темучина, как мама Мурка, и дышала с ним одинаково, и голос её полнился песней печали и любви. Но разницу в голосе сделанного он ощущал хорошо и потому сейчас не волновался, что новый мир окажется похожим на мир злого блеска и обманной чужой ласки. Сегодня в голосе его Оли не было заранее вины, которая была тогда. А была только любовь и небольшой страх - за него, и ещё - забота.
   Она всё сделает правильно, решал кот, нежась и постепенно засыпая, но продолжая держать мир острыми кончиками ушей и их глубиной, потому что моя Оля - правильный мир для меня. А там, где ей не хватит когтей, зубов или шерсти, чтобы ее правильно вспушить, или она не сумеет сотворить голосом нужный и правильный звук, он, её кот, сделает это сам. Если будет явлена в том нужда. Потому что он тоже мир, и оба их мира переплетены, как переплетаются лапы спящих котят, или как эти смешные, ненастоящие, но не мёртвые кошки, бегущие по своему крошечному миру, полному бликов и звуков - они сделаны как бы отдельно, но глаза видят их вместе, если сидишь правильно. Глаза видят их вместе, как Темучин видит в каменном небе, из которого лилась вода на дерево пола и звенела собой в синей пластмассе (тазик, говорит Оля), не только ненастоящую дырку, которая никуда не ведет, а ещё видит маму Мурку. Надо только правильно сесть...
  
   Глава 15
  
  В которой Оля удивляется происшедшей с подругой перемене, а после, прихватив с собой маленького Бэтмена, отправляется на свалку, полную нужных ей сокровищ, где путешественники обретают не только сокровища, но и знакомятся с их хранителем, получая приглашение посетить сказочную пещеру, в нашей реальности - пацанскую халабуду на огороде...
  
   - Ларис? Привет!
   Оля улыбнулась, прижимая к уху мобильный, заранее предвкушая, как подруга изумится заново приобретенному голосу, очень громко изумится... Или совсем наоборот - не заметив, начнет вываливать новости и только потом...
   - А, - коротко ответила Лорик и замолчала.
   Оля подняла брови, ожидая продолжения. Вспомнила Танюшино повелительное 'не морщьтесь' и постаралась опустить и лоб разгладить. Смотрела в окно, где за лёгким туманом сетки на фоне непрестанного шевелениия листьев прятался и показывал себя прозрачный фурин.
   - Это я, - продолжила с некоторой растерянностью, - видишь, ой, слышишь, у меня голос. Опять.
   - Слышу, да.
   Тут Оля нахмурилась уже не вспоминая про всякие мимические.
   - Что случилось? Дома что-то? Ларис...
   Та засмеялась, как-то чересчур рано. И наконец, заговорила легко, быстро, как обычно. Почти так.
   - Ой, Краевская, это ж супер. А то ты молчишь, я подумала чо тебя дергать, ну и если бы что, ты б смску. Я тут совсем замоталась, а ещё с Вадзей тут, ну в общем родительские всякие дела. Прикинь, он, Вадзя мой, в клуб записался, этих, как они. Прыгают по всяким стенкам. Я думала, таких только в ментовку забирают, а оказалось, клуб есть. Я ему говорю, ты блин поломаешь себе всё и зубы выбьешь, а он упёрся...
   Оля хотела подругу прервать, но та говорила о сыне, и неделикатно было не выслушать, потому стояла, переминаясь босыми ногами по тёплому полу, угукала, кивала, трогала пальцем сетку, снова кивала, пока, наконец, Лорик не выдохлась, замолчала и вдруг закруглилась со словами:
   - Олька, фу, совсем нет времени трепаться, мне за товаром сейчас, ну ладно, созвонимся завтра, ага? Или послезавтра. Чмок-чмок.
   Как там твой Мишка, хотела спросить Оля, и после этого, подведя, спросить дальше - а что там с Денисом, не раздумала интриговать. Но трубка уже молчала.
   Оля немножко подумала, слегка сердясь, потом уже нет - понимая, что у бизнес-леди Ларисы Петровны Серовой существует множество забот, о которых сама Оля имеет очень слабое представление, так что, пусть она там занимается своими делами, и сын ещё... а Оле нужно подумать над своими. Пора готовить экспедицию на свалку сокровищ.
  
   Перебирая висящие на протянутой вдоль стены верёвке маечки и бельишко, Оля думала о том, что родной Южноморск совсем невелик, но в нём есть места, в которые она не заглядывала с самого детства. Как этот микрорайон на отшибе, где она со старшим братом и родителями прожила несколько лет в одной из казенных одинаковых пятиэтажек, ходила в школу, которая гордо торчала через пару улиц среди большого района, битком набитого частными домиками, редко какой в два этажа, а сама школа - белая, здание углом, четырехэтажная. Стадион за ней, а перед входом просторная площадка для школьных торжественных линеек.
   Может быть, виновата как раз школа, в которой Оля так и не прижилась. И хотя к выпускному классу уже дружила со многими и влюблялась в одноклассников пару раз (тут, меняя любимую белую тишотку с синим извитым драконом на немаркую серую, Оля поёжилась, вспоминая романтических героев юности), но все равно её положение было подчёркнуто отдельным, потому что буквально все родители одноклассников работали на том самом стеклозаводе, а их дети ходили в один детсад и знали друг друга именно с пелёнок. Оля пришла в школу в пятый класс и её пелёнки были совсем отдельными, да ещё родители принадлежали, как она сама потом определила для себя, к классу рабочей интеллигенции: мама закончила институт сельского хозяйства, а отец в то время как раз ходил в заграничные рейсы на судах с холодильными установками - рефмастер Краевский.
   В общем, когда переехали оттуда, то получилось - насовсем. Сразу после того, как Оля школу закончила, она уехала в институт, потом вернулась, потом работала и вышла замуж, а мама с отцом наконец, исполнили общую мечту, поменяли квартиру на дом и живут теперь в огромном посёлке, который одной стороной выходит в бескрайние поля, а другой спускается к такому же бескрайнему морю. С тех самых пор Оля ни разу не побывала в местах своего детства. Да и не считала их такими. Вот 'старую квартиру' - так называли родители две комнатки в пригородном доме барачного типа, где жили совсем давно - в ожидании квартиры с удобствами, она любила и ездила туда часто, даже не заходя во дворы, просто шла к морю, гуляла по обрывам или степными тропками. Её детство осталось там.
   Интересно, думала она, облачаясь в длинные шорты, но потом тоже их отвергла, заменив на старые джинсы, напоминая себе, там стёкла, кругом стёкла, Краевская, интересно, а есть ли там ещё эта свалка, или давно всё застроили новыми домами. Или завалили вовсе другим мусором...
   Наконец, собравшись и кинув в рюкзак кучу пакетов и ещё одну тряпочную сумку, она стала обуваться, радуясь, что кроме всякой летней обувки и парадных кроссовок взяла с собой и старенькие цветные полукеды. Если подошва порежется, будет не жалко.
   - Темучин, - сказала, выпрямляясь. И задумалась.
   Поездка может занять несколько часов. Запертый кот может по своей новой привычке просочиться на балкон. И вдруг соскучится, попрётся на яхту. Это бы и ладно, но беспокойно все равно. Было бы здорово взять его с собой.
   - Мр, - насторожился кот, оторвавшись от обнюхивания олиных кедов.
   - Нет, Тимочка, - с сожалением отказалась она от мысли, - там стёкла. А переноску брать - ты сильно тяжелый. Лучше я вечером подгоню поводок и мы с тобой будем гулять по набережной, вместе. Ладно?
   Она подхватила кота на руки, снова, в тысячный раз радуясь и удивляясь тому, какой он красивый, с невероятными драгоценными глазами, как тонко прорисован мягкий кошачий профиль с правильным выступом бархатного носа и крутым лбом, и какой нежный и одновременно богатый носит на себе мех. Поразительные животные, и зачем они нам подарены в таком невероятном количестве? Не иначе, чтобы хватало на всех...
   - Постарайся не исчезать, ладно?
   Бережно спустила кота на низкую полку под вешалкой. И вышла, заперла дверь. Постояла на площадке, решаясь, подошла к пухлой дерматиновой двери, поблёскивающей рядами медных гвоздиков, и нажала на кнопку звонка. За дверями сразу послышался топоток, следом тяжёлые шаги и густое ворчание с покрикиванием.
   Дверь распахнулась. Под уверенной бабушкиной рукой топтался маленький бэтмен, на сей раз без мундира, в какой-то умилительно детской пижамке, синей, с ананасом во всю грудь. Шумно сопел, сглатывая и пытаясь поднырнуть под ограждающие локти, чтобы выскочить за пределы квартиры.
   - Павлик! - прогрохотала бабушка (Мария... Марья, в панике вспоминала Оля), - застудисси же снова. Ну что за дитё!
   - Здравствуйте, Марья... Федоровна, - с облегчением вовремя вспомнила Оля.
   - А ты, вижу, выздоровела? Ну хорошо. Видишь, Павлик, тётя дома сидела, слушалась, пила лекарства. Пила же? - величественная Марья Федоровна пронзила Олю суровым взглядом.
   - Пила, - покорилась Оля, - и выздоровела. Вам спасибо, за порошки и таблетки.
   Павлик, наконец, выдрался из кольца бабушкиных рук и топтался теперь между ними, задирая потное от возбуждения лицо с пухлыми щеками и переводя взгляд на того, кто в данный момент говорил.
   - Ну и хорошо. А то я собралась уж. Но слышу двери хлопають, люд ходит. Дядя этот твой.
   - Я попросить хотела. У вас же ключ есть? У меня там кот. А мне нужно уйти, может быть до вечера, - она коротко рассмеялась, - небольшая, так сказать, экспедиция...
   - Я с тобой, - внезапно вклинился Павлик, дергая свисающую лямку рюкзака.
   Оля улыбнулась вниз и продолжила:
   - Он как-то вылезает на балкон. Я не могу понять. Волнуюсь, в общем. Может быть, вы проверите через часа три, и если нет его, я номер оставлю. Позвоните мне? Звонок бесплатный.
   - Ба! Я пойду с тётей. В экспедицию!
   - Павлик, помолчь! Если надо, зайду. А звонить, так ты мне сама, а то я запутаюсь, набирать-то.
   - Оля!!! - внезапно воззвал снизу Павлик и засопел ещё пуще, ёрзая под носом согнутым пальцем, - я тоже хочу. В икс... экспедицию! О-ля!
   - Тётя Оля, - грозно поправила бабушка, - нельзя. У тёти свои дела. Ты чего невежливый такой стал?
   И она обратилась к Оле поверх страдающего лица внука:
   - Он жеж болел, щитай две недели почти, соскучился. Павлик! Иди к деду, иди, там мультики щас!
   Оля представила деда в майке и с газетой, полумрак, письменный стол с напрочь надоевшими мальчику игрушками и книжками.
   - Ну... Вообще-то, если ему уже можно, на улицу.
   - Ба!!! - умоляюще заорал Павлик, в то время как бабушка пыталась отцепить его пальцы от дверной ручки.
   - Мне на Стекольный надо съездить, - про свалку Оля благоразумно умолчала, - туда маршрутки ходят нормально. По району там пройтись, ну... найти один дом и передать, - выдумала на ходу.
   Марья Федоровна перестала отцеплять от двери Павликову руку и задумалась.
   - К ужину мы вернёмся.
   - Ба! - выдохнул Павлик.
   - А что дед скажет? - прибегла бабушка к последнему аргументу. Вместе с внуком они одновременно повернули лица к мерцающему полумраку комнату, откуда доносился невнятный теле-бубнёж.
   - Ежли к шести часам вернётесь...
   - Обязательно, - заверила Оля, - только пусть Павлик штаны длинные, не шортики. И на ноги покрепче что. А то там, ну, частный сектор, крапива по углам.
   - А то я не знаю, скляного этого, - проворчала бабушка, утаскивая внука в недра квартиры, пока Оля, переминаясь, ждала у приоткрытой двери.
  
   Через час двое участников экспедиции выгружались из почти пустой маршрутки на конечной, где, к удивлению Оли, все было так же, как, о Господи, двадцать уже лет назад. Тот же фонтан перед заводским управлением и те же в его чаше огромные стеклянные самородки, уложенные на якобы живописную кучу каменных обломков. Те же печальные пузатые старые туи, натыканные в некотором подобии сквера, отделяющего небольшую площадь от жилого микрорайона. Разве что пятиэтажки стали более потрепанными и украсились разнокалиберными пристройками балконов на первых этажах. Да вместо желтых автобусов-икарусов 'с гармошкой' к остановке подлетали белые микроавтобусы-мерседесы.
   Даже небольшой рыночек за туями не изменился, располагая параллельно три ряда железных прилавков под навесами, и там скучали, болтая, тетки и дядьки продавцы, скрытые пирамидами помидоров и горами картошки.
   Павлик топтался рядом, вертя нестриженой вихрастой башкой и дёргая плечами, с которых сползали лямки квадратного рюкзачка, разрисованного яркими картинками с летающим бэтменом. В дороге Оле удалось уговорить спутника, что полдень августа - не лучшее время, чтобы ехать в экспедицию, напялив на голову чёрный шлем с ушами, тем более плащ всё равно остался дома. Теперь шапочка лежала в рюкзаке, куда бабушка запихала ещё и увесистый, вкусно пахнущий сверток.
   - Извини, что я не тётя, - внезапно спохватился бэтмен, - потому что ты девочка же. Так баб Маша говорит.
   - Ты не тётя? - удивилась Оля, сворачивая на узкую тропку за туями, которая вела в обход управления, - а я думала, ты тётя.
   - Не-ет, - Павлик засмеялся, шумно посопел и, выдернув из кармана платок, вполне культурно высморкался, утёр под носом, потом щёки, скомкал и снова запихал в карман, - а когда привал у нас? Чего так быстро ушли, там красиво. Где стёклы большие.
   - У нас тайное задание. Только слушай. Там место такое. Опасное.
   - О-о, - выдохнул Павлик и тут же принялся стаскивать с плеч рюкзачок.
   - Нет-нет. Не надо шапку. Опасное, потому что там набросано всякое. Там много стекляшек под ногами, понял? Меня слушайся, и никуда без меня не уходи. Ясно?
   - А передать?
   - Что передать?
   - Не знаю, - Павлик засопел и углубился в размышления. В гуще туевой хвои трещали и дрались воробьи, позади стихал шум остановки, а тропка, ныряя среди уже неухоженных кустов дерезы, вела и вела, удаляясь от задней стороны здания туда, где раскинулся знакомый Оле пустырь, по-прежнему сверкающий на солнце спрятанными в купах бурьяна искрами.
   - А! - Вспомнила Оля своё маленькое враньё, - ну, нам сначала надо набрать. Найти кое-что. И набрать.
   - Сокровища? - догадался Павлик, поспешая чуть позади и постоянно натыкаясь то на Олин локоть, то на её пятку.
   - Точно.
   Она внезапно на минуту перенеслась в Павлика, представила себе, он дома, болел, скучая, и вдруг такое - уехал, сокровища, и фонтан, и тропа с птицами. Но, кроме мальчишеского восторга и упоения ощутила рядом со всем этим серьёзную печаль и поспешно вернулась в себя. Практически сбежала. Он скучает по маме, думала Оля, слушая сопение и топот, ещё бы, конечно скучает. И где, интересно, его отец? Мальчики говорят про отцов. Наверное. В книжках - так. Ну расскажет сам, если захочет. А пока - хорошо, что она взяла парня, но нужно следить, а то вдруг порежется, грозная баб Маша тогда бестолковую новую соседку уничтожит. Одним взглядом.
   Тропка уже петляла между высокого бурьяна, выскакивала на открытые места, где кучами, через которые прорастала трава, валялись битые молочные бутылки, которых уже сколько лет не бывает в магазинах, осколки майонезных баночек, отливали молочной голубизной кучи кафельной, под мрамор, плитки.
   - О-о, - временами говорил Павлик, хватал Олю за руку, чтобы она смотрела. Но жался к её боку, стараясь с тропинки не сходить.
   - Нам дальше, - говорила Оля, заранее радуясь тому, что там, где вдруг осталось цветное, Павлик восхитится ещё больше, и волновалась, а вдруг уже нету...
   Но оно там было. Почти невидимое, потому что годами зарастало травой и кустами дерезы, а ещё тут растекалось болотце, про которое Оля совсем забыла, и высыхая, вода оставляла после себя некрасивый песок и серый налет глины. Но - было.
   Павлик усаживался на корточки, сопел, подставляя пакет, куда Оля складывала осколки рубинового, сапфирового, изумрудного, янтарного стекла, выдергивая их очень осторожно, двумя пальцами и ругая себя за то, что не взяла из квартиры рабочих перчаток. Потом ахал и бормотал что-то, запихивая в кармашки своего рюкзака те самые стеклянные шарики размером с лесной орешек, с той самой морщинистой складочкой на круглом бочке.
   - Мы с братом ходили сюда, за шариками как раз, - рассказывала Оля, сидя на корточках и раскачивая большой кусок обычного стекла, чтобы добраться до нужных стёклышек, - сперва ходили там, где один попадётся, два, среди битого, и порезали себе все подошвы кедов. А потом пошли дальше, а там их просто горы. Можно лопатой грести. Набрали целую большую сумку, еле допёрли её домой. Они потом долго валялись дома, у него в ящике стола. А в аквариуме сделали дно, где вместо песка эти шарики. Было красиво.
   - Пойдём, - попросил Павлик, - пойдём туда, где много совсем. Я тоже хочу, лопатой чтоб.
   - Посмотрим, - пообещала Оля, выпрямляясь, - у тебя и так уже полные карманы, плечи сломишь.
   - Не сломю. А ты мне дашь красных стёклушков? А жёлтых?
   - Павлик. - Оля повернула к себе мальчика и присела, держа его за плечи, - слушай внимательно. Сейчас - не дам. Ни одного. У них очень острые края, злые. Но я беру домой, специально, чтобы их обработать. И тогда, конечно же, я отдам тебе много и всяких. Понял? А если ты потихоньку напихаешь в карманы острых стёкол, бабушка будет очень ругаться. И никаких нам больше экспедиций. Никогда.
   - А мы ещё пойдем? - серые глаза загорелись, на крутом лбу выступила испарина, рот приоткрылся.
   Оля покорно кивнула, немного сердясь, что вот, связывает себя обещаниями.
   - Пойдём. Только потом и в другое место.
   - В какое?
   - Ну... Есть разные места.
   - И мы во все их пойдём? - восхитился Павлик, роняя шарики из сжатого кулака и приседая, чтобы собрать свои сокровища.
   - Да.
   Оля отряхнула руки и огляделась, прикидывая, куда бы сесть передохнуть.
  
   Потом они прекрасно сидели под огромным кустом дерезы, спрятавшись от солнца в тени гнутых ветвей, усыпанных узкими, с белёсым налетом, листиками и крошечными сиреневыми цветочками. Молча ели вкуснейшие толстые бутерброды с уложенными на слой масла ломтями розовой ветчины и запивали компотом, чокаясь зыбкими пластиковыми стаканчиками. Оля мысленно восхитилась грозной баб Машей, которая успела соорудить им припасы и даже сунула в пакет пачку влажных салфеток и одну матерчатую - явно, чтобы расстелить на травке.
   Павлик вздыхал, вздымая грудь под клетчатой рубашкой, жевал, перебирая вытащенные из кармана шарики, щурясь, смотрел через один на яркое солнце.
   Потом пришла косматая жёлтая собака, очень большая, полаяла сердито, скаля сахарные клыки под чёрными губами, и Павлик совсем было собрался напялить свой волшебный шлем, который предусмотрительно держал на коленках, но Оля бросила собачище кусочек ветчины и хлебную корку, та мгновенно подобрела и села поодаль, облизываясь и провожая взглядом каждый кусок, исчезающий в человеческих ртах.
   Потом, разыскивая собаку, явился внезапный подросток лет четырнадцати, угрожающе хулиганского вида, с кулаками, сунутыми в карманы обтрепанных шортов, свистнул и пока пес, виляя баранкой хвоста, жался к его коленям, продолжая облизываться, подошел ближе, рассматривая пришельцев.
   - А, - сказал, увидев лежащий на траве пакет с неровными вздутыми боками, - чо, за стеклом пришли? Каста, а ну тихо!
   Каста перестал (перестала?) взвизгивать, выпрашивая, и села приосанясь.
   - Да, - ответила Оля осторожно, гадая, не принесёт ли встреча каких неприятностей.
   - В штукатурку? Чо без тачки, надо было с тачкой, в руках переть будете? Или у вас машина там?
   Он присел на корточки, вытащил пачку сигарет и зажёг одну, затянулся, выпуская дым в сторону собеседников.
   - На мальчика не дыми, - попросила Оля, внутренне напрягаясь - издалека послышались ещё голоса и смех, кто-то, похоже, приближался, - нет у нас машины. Нам немного нужно.
   Парень слегка отвернулся, выпуская дым в сторону.
   - В аквариум штоль? Тут бывает лазят мужики, выбирают.
   Оля открыла пакет и вытащила кусок синего стекла размером в половину детской ладони.
   - Нет. Смотри. Я хочу края зашлифовать и оплести потом проволокой, и петелька. Если ещё из проволоки сделать хвост и плавник, получится рыба. Видишь? А если повесить и сделать так, чтобы через неё светил луч. От лампы допустим. То на стене будет прозрачная синяя рыба.
   - Да ладно, - не поверил парень, держа в пальцах дымящуюся сигарету и разглядывая острыми, такими же синими, как стекло глазами Олину находку, - что, тень прозрачная, да? Ха-ха.
   - Прозрачная, - с мрачным вызовом вклинился Павлик, комкая в потных ладошках спасительный ушастый шлем, - я сам видел. В очках.
   - В стерео штоль? - парень ещё повернулся, теперь уже разглядывая защитника.
   Оля засмеялась.
   - Мы жгли свечку, и посмотрели на тень от солнечных очков. Она прозрачная. Вот я... вот мы и придумали. Я тут жила, раньше. В школу ходила.
   - В двенадцатую? - удивился парень, отбрасывая окурок и вставая, -ничосе. Я тоже там. В девятый пойду. Хотел свалить, в бурсу, а мать чуть не в обморок, ну ладно, год поучусь ещё. Я в морское училище хочу. А глыбы не надо вам?
   - Глыбы? - переспросила Оля.
   - Надо, - перебил её Павлик, вскакивая и подходя поближе к новому знакомцу. Глядя снизу вверх примерно так же, как смотрела на хозяина жёлтая Каста.
   - Не надо, - поспешила Оля, - куда нам глыбы. Но посмотреть если, то интересно.
   - Щас! - гаркнул парень на дальние голоса и пояснил перепуганной Оле, - достали уже, ищут. Каста, пошли!
   Глыбы валялись за пригорком, почти со всех сторон надёжно укрытые бетонными ломаными плитами и только с одного боку, где в яму шёл спуск из сыпучей глиняной крошки, поросший неизменным бурьяном, внизу, в тени бетона виднелись полузасыпанные землёй большие кусищи цветного стекла. Размерами, прикинула Оля, от арбуза до, ох, с ума сойти, до средних размеров подушки.
   - Тут приезжал дядька, нарыл себе зелёных, у него на заборе теперь торчат, в пансионате. Люди пальцами тыкают, говорят, ого ниху..., нифига себе. Красные тоже есть, поменьше. На фонтане такие же.
   - Красота, - с чувством сказала поражённая Оля, - прям жалко, что валяются, но они же такие со всех сторон острые. И правда, только на забор если. Спасибо, что показал.
   - Незачто, - парень ухмыльнулся, сунул руки в карманы, покачался на подошвах разбитых сланцев, - брательник твой вон, всё б забрал. А силы не хватит. А ты куда рыб своих будешь? Продавать?
   Оля пожала плечами. Покачала головой.
   - Вряд ли. Вот, Павлику подарю, повесим в комнате. Себе сделаю. С котами.
   - Кот не рыба, - веско сказал парень, - ты такого не найдёшь. А стеклорезом небось нифига не умеешь.
   - Не умею, но могу и научиться. Кстати, меня зовут Оля, а это мой сосед Павлик.
   - А, - принял к сведению собеседник, о чем-то раздумывая.
   - И? - удивилась Оля, - тебя-то как?
   - А-а-а, - очнулся тот от раздумий, - Сергей. Иванович. Пошли, я ещё покажу.
   Оля хотела сказать, что уж хватит, и набрали много, и спасибо, а ещё нужно же срочно позвонить баб Маше насчет Темучина, но посмотрела на Павлика и кивнула.
  
   Сергей провел их через кусты, через вереницу маленьких отдельных пустырей, заваленных уже неинтересной после цветных стёкол, шариков и роскошных глыб битой кафельной плиткой, к ряду больших огородов, за которыми маячили задние стены частных домов какой-то окраинной улочки. Открыл скрипучую проволочную калитку, строгим голосом отправил желтую Касту к будке. И указал тощей рукой в угол огорода, где растопырилась во все стороны углами низкой толевой крыши, концами неструганых дощатых стенок неприглядная хибара. В другом углу симметрично располагался сортир, такой же дощатый и расхристанный, но узкий и высокий, как пенал.
   - Прошу. Наш с Иркой кабинет. Ирка уехала уже, учиться, так что я теперь сам.
   Оля взяла Павлика за подрагивающую от нетерпения руку. И пошла следом за хозяином, нагнулась, чтобы не удариться лбом.
   В хибаре лежали на полу и самодельном столике перекрестья солнечных лучей, высвечивали на полках у стены обычное мальчишеское - какие-то фигурки, книжки, постеры с железным человеком и трансформерами. Сергей указал на низкую тахту, застеленную цветастым гобеленовым покрывалом и Павлик немедленно с восторгом на неё повалился. Оля присела рядом, осматриваясь. А сам хозяин опустился на корточки, с усилием выдвигая из-под столика пластмассовый чёрный ящик, в каких на рынке переносят овощи.
   - Сокровища, - прошептал за Олиной спиной Павлик и мгновенно очутился рядом, тоже присел на корточки, трогая пальцем всякие драгоценности: обломки кораллов, большие раковины, раковины поменьше - круглые и пятнистые, как голова леопарда, раковины плоские, отливающие перламутром.
   - Ну уж, - усмехнулся Сергей, выдергивая из кучи маленький деревянный кораблик, отделанный металлической чеканкой, - на. Хочешь? Парус только сломался.
   - Хочу, - выдохнул Павлик, - спасибо! Сергей. Иванович.
   Сергей Иванович хмыкнул, потом захохотал. И потянувшись, так что застиранная футболка поползла с тощей поясницы к лопаткам, вытащил из дальнего края ящика коробку. Сел на пятки, открывая пенальную крышку.
   В дрожащем искрещенном полумраке, полном танцующих пылинок, дрогнул свет, как-то по-новому. И теперь уже ахнула Оля, тоже незаметно для себя стремительно переместившись к мальчикам и ящику.
   - На, - сказал Сергей, подавая прозрачную пластину, - пальцы береги.
   Оля бережно приняла обеими руками тяжелый стеклянный пласт, подставила его солнечному лучу. Прозрачное стекло тут же заиграло мягкими радугами, показывая все-все краски, одну за другой, словно внутри стекла протекала медленная мягкая река с цветными водами. Или это прибой, и волна идет - красная, а за ней оранжевая, и следом...
   - Каждый, охотник, желает, знать, - повторяла Оля неслышным шепотом, заставляя радугу повиноваться, и цвета текли с той же скоростью, с какой она читала детскую присказку, - где, сидят, фазаны...
   И - снова. Красный, оранжевый, желтый... зеленый, голубой, синий. Фиолетовый...
   - Бабушка работала там, в экспериментальном цехе. Вот они стали делать такое стекло, сперва совсем не получалось. А потом сделали. А потом все развалилось и завод не работал. И цех тоже. А оно ж ещё не пошло в производство. Так что, всё, капец, остались одни образцы.
   - И что, нигде не делают уже? - Оля покачивала пластину, поднимала, глядя через перекрещенные радуги на перекрестья солнечных лучей.
   - Не-а. Оно ж обычное стекло, никакое там не космическое. Чисто для красоты. А делать дорого. В общем, там были ящики, их увозили, они упали с погрузчика и расхерачились. Ну чо, народ плюнул, кому нужны осколки. Бабушка собрала, чо смогла унести. На, это тебе.
   Оля, наконец, сумела оторвать взгляд от нежной игры красок на прозрачной плоскости. Сергей вытащил из коробки ещё одну пластину и ещё - длинный осколок со сверкающим изломом, похожий на лезвие игрушечного меча.
   - И эти вот два. Остальное мелкое. Ну и себе я пару больших припас.
   - Серёжа. Ты что. Не надо!
   Сергей закрыл коробку, устроил на место и, прихватив из ящика пару круглых ракушек, встал, поправляя подол тишотки.
   - Та. Прикинь, они лежат уже сколько там? С девяностого если года? Тридцать почти лет, да? Пацан, на тебе ещё ракушки. Это батя в рейсы ходил, привозил вот. Каури называются.
   - Каури, - шёпотом повторил Павлик. И добавил, снова рассмешив собеседников, - спасибо, Сергей Иванович!
  
   Сергей проводил их за калитку и показал, как по узкому переулку выйти на остановку поближе, где будет ехать та же маршрутка.
   - Будешь когда шлифовать, - наставлял Олю, передавая ей тяжёлую матерчатую сумку с бугристыми боками, - водичкой поливай. Тогда пыли не будет и края получатся круглые. Пацан, смотри, не порежься стеклом, понял?
   - Не порежусь, Сергей Иванович. У меня шарики, - Павлик продемонстрировал полный кулак, уронил парочку на землю, присел, пыхтя и собирая.
   - Ты бы себе бусы. Нет, медальон лучше, - Сергей осмотрел Олин подбородок и шею, она поёжилась под его внимательным взглядом, - на цепке, чтоб тут висел. Ты красивая.
   - Я? - Оля так изумилась, что забыла рассердиться на палец, который тронул её шею под самым горлом и сразу исчез, - ну даёшь, Сергей Иванович.
   - На актрису похожая. Забыл, как кино называется. Жалко, а то бы вспомнил, сказал. И кота посмотреть интересно.
   Оля помолчала, маясь неловкостью. Неужели он сейчас начнет просить телефон? Совсем пацан, не бреется ещё. Но женским полом в таком как раз возрасте интересуются мальчики очень сильно.
   Пауза затянулась, парень, ещё не достигший возраста, когда остро ощущается неловкость таких пауз, спокойно ждал, когда Оля что-то сообразит. И она сообразила...
   - А ты знаешь место такое на морвокзале, куда местные купаться ходят? За забором там, где старые причалы и...
   - А. Дырка, что ль? Ещё б. Там 'Пенелопа' стоит.
   - Ты знаешь 'Пенелопу'?
   - Дэна яхту? Да кто ж не знает-то. Я все яхты знаю в городе, и все марины. Я ж моряком буду, забыла? А ты чего, ты туда купаться ходишь?
   - Я живу недалеко. Ну... в общем, если что получится, там и увидимся. Через пару недель.
   Сергей кивнул, снова суя руки в карманы.
   - Ты Дэну скажи, я у него спрошу. Или нет, знаешь что? Ты мне там напиши, на заборе снутри. Как пролезаешь, повернись, увидишь, там вся жесть фломастерами расписанная. Хер... фигню конечно пишут, но если сбоку там напишешь, ну... например, 'сокровище!' и когда прийти, я и приду.
  
   О коты и боги, думала Оля, покачиваясь на мягком сиденье маршрутки и придерживая голову спящего Павлика у своего плеча: тайные записки, 'сокровища!', радуга в стекле, суровый абориген-восьмиклассник, хранитель этих самых сокровищ... В своём ли ты уме, Краевская? В какую жизнь ты решила отправиться вместо того, чтобы культурно подмазывать побелкой углы стенок и отмывать плинтуса после ремонта? Вместо чтобы искать себе нормальную работу, собственное жильё и, наконец, нормального нового мужчину, с которым, значит, плечо к плечу, ноздря в ноздрю (на этом месте Павлик шумно шмыгнул и сглотнул, не просыпаясь, а Оля с юмором поморщилась) и до самого гроба, перед которым друг другу тыкать в лицо стаканом воды, тем самым стаканом...
  
   Глава 16
  
  В которой длинный, полный приключений день, не желая заканчиваться, переходит в насыщенный событиями вечер, и Оля, пусть и виртуально, знакомится ещё с одним котом, чьи приключения ввергают соседского бэтмена в горестные переживания, из-за чего Темучину приходится всё взять в свои лапы, чтобы его хозяйка поняла силу правильно совершаемого нужного волшебства и правильно его совершила...
  
   Дома, куда Оля так и не успела позвонить, все оказалось в порядке. Баб Маша, забирая свое усталое и вспотевшее сокровище, роняющее на порог стеклянные шарики, которые нужно было срочно показать, отчиталась, что в квартиру зашла, ничего с котом не сталося, дрыхнет твой кот на кухонном столе...
   И Оля, запирая двери, не стала окликать Темучина, устроила сумку и рюкзак в коридоре, чтобы разобрать позже, а сама, заглянув в кухню и покачав головой - дрыхнет на столе и так безмятежно, словно для него специально стол поставлен - ушла в ванную, отмылась от пыли, намазала настойкой софоры парочку царапин на пальцах. И распахивая в комнате окна, легла, вытягивая усталые ноги. Надо поспать, а вечером закончить шлифовку. Интересно, позвонит ли Лорик, справившись со своими домашними хлопотами...
   Но вместо звонка Лорика её разбудил настойчивый стук в двери.
   - Да, - хриплым со сна голосом отозвалась Оля, резко садясь и моргая.
   Во сне она только что плавала в сумрачной теплой глубине, протягивала руку, чтобы коснуться плоских, совершенно прозрачных цветных рыб, очарованная радужными бликами, которые светились на бледных от морской воды руках. И была совершенно счастлива.
   Шаркая спадающими сланцами, она побрела к двери, недоумевая, кто же там бьётся, и кажется, рыдает? Уже торопясь, повернула ключ и распахнула тяжелую дверь, ловя Павлика, который ввалился, сходу утыкаясь в её живот мокрым лицом.
   - Что случилось? Павлик? Ну ты чего?
   Гладя его по растрепанным влажным волосам, посмотрела на дверь напротив. Та была открыта настежь и - никого.
   - Халька-а-а, - басом взвыл Павлик, тыкая в руку Оли телефон, тёплый от его руки, - мама сказала. Халька-а-а...
   Словно в ответ, телефон запиликал, требуя ответа.
   - Ну, - пыталась успокоить мальчика Оля, - ну, подожди, смотри, тебе звонит кто-то, да? А бабушка где? А дедушка?
   - Ма-ма... На базар. В магазин. А ма-ма...
   - Так, - Оля присела на корточки и придержала его ладонь, с которой соскальзывал телефон, - ты мужик? Ты же бэтмен! Давай, или ответь или пойдем расскажешь. Я чаю. С конфетами.
   - Ма-ма, - снова попытался объяснить Павлик и подключаясь, не стал отвечать, а сунул телефон Оле.
   - Алло? - осторожно сказала она в шорохи и треск. И совсем растерялась, услышав после механического писка прерывистый женский плач, - да? Кто это?
   - Павлуша! - прорыдала трубка, - ты что молчишь? Кто это? Где Павлик?
   И внезапно, в унисон Павликовым рыданиям в трубке раздалось тоскливое:
   - Халька-а-а...
   Оля притянула дверь и держа мобильный у щеки, пошла в кухню, толкая перед собой плачущего мальчика. Села, ставя его между колен, а другую руку положив на спину теплого Темучина, гоня от себя эгоистичную мысль, мой кот тут, никуда не делся.
   - Перестаньте, - сказала с металлом в голосе, - вы сына совсем расстроили. Вы мама, да? Я? Я соседка. Напротив квартира. Ольга. Что случилось, вы спокойно можете сказать?
   Трубка вздыхала, всхлипывая, потом после краткого молчания осведомилась настороженно:
   - Пав-луша. Где?
   - Тут он. Плачет, кстати.
   Оля старалась говорить спокойно, внятно, но сердце уже подстукивало, гоня холод. Просто так по коту не ревут. Неужели?..
   - Наш кот, - сказала трубка, делая паузы, - кот у нас. Персидский. Я забрала, потому что ну... Он старенький, понимаете? Ох, не поймёте, конечно.
   - Пойму. - Оля погладила теплую котовью спину, Темучин с готовностью перевернулся, подставляя живот, но молчал, не мурлыкал, - у меня свой вот, ему шестой год уже.
   - Хальке пятнадцать. А мне ехать и Павлика нельзя было, ну тут... нельзя в общем, а он ещё простужается часто. Квартиру свою только через год хорошо если. Нет, тут нормально, две комнаты. И... и... подождите. Ольга, да? Меня Нина зовут. Я Павлика мама. Он пропал. Я пришла, а форточка. Ольга, ему пятнадцать лет! Он никуда вообще никогда! И перс, он на улице не сможет! Морда плоская. Старичок наш.
   Нина говорила быстро, глотая слова и спохватываясь, понижала голос, так что Оля все сильнее прижимала к уху мобильный, взглядывая на отчаянное мальчишеское лицо - Павлик пытался услышать, что рассказывает мама.
   - Я не хотела. Павлушке. Олаф бегает ищет, и Мохаммед с ним, и Пётр, я думала, потом скажу. Если что. А он сам позвонил, и сразу - дай мне Хальку. Я ему каждый раз видео включаю. Ну и вот...
   Нина умолкла. Оля тоже молчала, никак не соображая, что же дальше говорить и делать. На столе встал Темучин, выгнул атласную спину, потом заднюю лапу, топыря пальцы с круглыми когтями. Спрыгнув со стола, удалился из поля зрения, за спину Павлика, и вдруг (у Оли перехватило горло и вместо слов изо рта вырвался писк) - оказался уже за сеткой, посмотрел через неё с укоризной на скорбную парочку у стола и снова исчез.
   - Да, - машинально сказала Оля в трубку, прислушиваясь к тонкому звону, который доносился одновременно из окна и из коридора, ну конечно, в комнате ведь тоже открыто окно, а там козырёк, под которым...
   - Да. Подождите, Нина. Успокойтесь. Я сейчас.
   - Он плачет, да? Какая же я дура, но я сама тут. Ну кто поймет? Вы понимаете, если у вас кот. Да?
   - Павлик, - вполголоса сказала Оля, прикрывая рукой бормотание телефона, - пойди на балкон, посмотри, куда нас позвал Тима, хорошо? Я тоже иду. За тобой, да.
   Она еле переступала, давая мальчику время выйти из кухни и пробежать в комнату.
   - Нина. Подождите. Он не слышит. Скажите честно. Халька - живой? Или вы для сына это всё?
   - Господи. Оленька, живой да. Я знаю, что старый, что в любой день может, и я к этому как-то и готовилась. Понимаете? Радугу храню в телефоне.
   - Какую радугу?
   - Куда убегают коты, - удивилась Нина, - показать Павлику. Но так внезапно. Я думать не могу, что он там, где-то. На помойке может быть, никому не ну-ужны-ый. Ох... Всё. Извините.
   - Нина. Мы с Павликом сейчас сделаем одну вещь. Ну в общем, наколдуем тут кое-что.
   Она говорила отрывисто и сердито, заранее готовая к недоуменным уточнениям, но Нина в ответ снова прерывисто вздохнула.
   - Да. Да! Пожалуйста, Ольга. Постарайтесь, для Павлика. И... для Хальки тоже. Я позвоню потом. Вечером.
   Оля вышла на балкон и отдала зарёванному Павлику мобильный. Встала на плетёном коврике, прожигая безмятежного кота суровым взглядом.
   - Ты. Агент по кличке 'Протекающий'! Я с тобой потом поговорю, отдельно. А сейчас... Ты к фурину нас тащил, да?
   Кот встал на задние лапы, луком вытягивая длинное, блестящее, как у тюленя тело, махнул передней в сторону узкой записочки, которую полоскал легчайший летний ветерок. Не достал и снова уселся, облизывая кончики пальцев. Дальше Оля сделала всё сама. Встав на цыпочки, подтянула ветку, отцепила от нее прозрачный шар с вёрткой стеклянной палочкой, к кончику которой была привязана записка с отчаянной её просьбой.
   - Павлик. Смотри. Мы с тобой пойдём в кухню, я тебе дам бумагу, и ты напишешь желание. Про Хальку. Чего ты хочешь, скажи.
   - Чтоб Халька вернулся, - хриплым голосом сказал Павлик и добавил, - и чтоб жил-поживал, и чтоб со мной, а я с мамой. И бабушкой, с дедушкой. А ещё - синюю рыбу. Нет, рыбу не надо совсем.
   - Ну, - Оля слегка улыбнулась, снова ведя мальчика в кухню, - много желаний для одного раза. Давай сперва главное, а потом будем и остальные.
   - Он волшебный да? Твой кошачий шарик. Поэтому без ёлки висит? Я напишу и Халька вернется?
   Он заторопился, таща Олю за руку и на ходу разглядывая прозрачный шар в её руке.
   - А я вдруг напишу неправильно? Без. Без-грамотно если?
   - Я проверю.
   - Ты проверь. Чтоб все правильно. Чтобы Халька.
   Потом они сидели в кухне, Павлик старательно писал, уже в третий раз, потому что две записки забраковал сам - некрасиво, вот тута загибается, а тут непонятно вдруг будет. Ему. Кому ему, спросила Оля, но Павлик посмотрел на нее уничтожительным взглядом, и она кивнула.
   Вешая шар на место и поправляя длинный хвостик, на котором были начертаны умоляющие слова ПУСТЬ МОЙ ХАЛЬКА ВЕРНЕТСЯ К МАМЕ! Оля думала с печалью, что даже если все сложится и Халька найдется, то ведь пятнадцать лет, и вряд ли котик проживет ещё так долго, чтоб мальчишка вырос и сумел горевать не так сильно. Хотя... Она вот так и не выросла... И гонит от себя мысли о том, что многие коты уходят уже после седьмого года жизни, а до пятнадцати доживают далеко не все. А ещё была кроткая кошечка Мурочка, такая трогательная со своей пёстренькой некрасивой шубкой и огромными нежными глазищами. Совсем старенькая и даже не очень и домашняя, но сердце до сих пор болит, как вспомнишь.
   - Надо ещё?
   - Что ещё? - очнулась Оля от печальных раздумий.
   Павлик пожал плечами, размышляя. Уставился на Олю требовательными, потемневшими от слёз глазами.
   - Ещё колдовать надо. Вдруг шарика мало? Ты умеешь ещё?
   Оля добросовестно обдумала вопрос. И снова вспомнила маленькую Мурочку. Как та приподнималась в кресле, как только кто-то входил в комнату, готовая беспрекословно уйти, если она не на месте. Оля смеялась и укладывала ладонь на тонкую шерсть, через которую прощупывался хребет, почти рыбий, сиди, деликатесик, никто тебя не гонит! От Мурки ей остался дивный, роскошный, феерический подарок - атласный кот с глазами Рудольфо Валентино, безупречный в своем чернейшем котейшестве.
   - Умею, - ответила, соображая на ходу, - ну, во-первых, я тебе обязательно сделаю кота. Из стекла. Повесишь в комнате, и это будет портрет твоего Хальки. Нет, это во-вторых. А первое - мы с тобой сходим в одно место, и ты посмотришь, там есть два маленьких котёнка.
   Павлик затряс головой.
   - Не хочу котёнка! Это не Халька!
   - А ты же не знаешь. Вот когда посмотришь... Халька какого цвета?
   - Оранжевого. Как мандарин.
   'Упс', Оля вспомнила котят на яхте.
   - А они совсем маленькие?
   - Совсем.
   - А где такое место? Они где живут? В подвале?
   - Они живут на яхте. А мама у них - настоящая морская кошка. Носит тельняшку.
   Павлик опустил голову, потом поднял, потом снова опустил. Поковырял ногтем пропущенный Олей кусочек старых обоев, закрашенный краской. Вздохнул.
   - Ты волнуешься, что Халька обидится? - догадалась Оля, - ну что ты. У нас жили два кота, а у моей мамы сейчас живут четыре кота и две собаки.
   - Она дрессировщик?
   - Она? Ну... а знаешь, немножко да. Так что, если бабушка разрешит, пойдем смотреть котят? И может быть, у тебя будет ещё раз Халька. Знаешь, почему? У котов - девять жизней. Когда котик становится старенький, он бежит по радуге и хлоп, перепрыгивает в другого кота. В котёнка. И живёт дальше. И получается, что твой кот может прожить с тобой рядом всю человеческую жизнь, только в разных шкурках.
   Она снова присела на корточки и бумажной салфеткой промокнула мокрые глаза, влажные щёки и потный лоб.
   - Пойдем. И смотри, бабушку не расстраивай. Она вас любит и тоже переживает. И дедушку тоже.
   - Дедушка лягет в кресло и будет спать. Но он все равно хороший. А волшебство, оно уже начало колдоваться?
   - Конечно, - заверила Оля, спеша увести мальчика в пустую квартиру, которую они так и бросили, с дверями нараспашку, - а мы будем ждать. Ну хотя бы до завтра. Хорошо?
   - Лучше бы до сегодня, - но понимая, что не все делается быстро, Павлик вздохнул, закрыл двери и щёлкнул изнутри замком.
  
   Оля ещё постояла, прислушиваясь к тишине за толстой дверью. Но услышала другое - внизу запищал домофон, с оттяжкой хлопнула солидная входная дверь и дальше - медленные шаги с неспешным и невнятным разговором двоих. Бабушка, догадалась она, отступая к своей квартире, и дедушка, возвращаются с покупками. Не надо торчать на площадке, мозолить глаза, она и так уже слишком плотно оказалась вхожа в чужую жизнь.
   В большой квартире стоял уже почти вечерний полумрак, но включать свет Оле не хотелось, а надо бы сесть и заняться бамбучинами. Как говорит мама, цитируя мудрость старого еврейского портного: помирать собрался, а бруки шей. И да, это верно. Как ни переживай, за старенького кота Хальку с плоской персидской мордой, за безутешного Павлика, нужно думать о том, на что покупать еду и прочее. Деньги у неё пока есть, была невеликая заначка, да ещё она правильно дождалась отпускных. Но они кончатся. Даже если сидеть в ремонтах, никуда не ходить и во всем себе отказывать.
   Оля встала у подоконника в комнате, оглядывая расстеленную клетчатую тряпицу, на которой в слое древесной пыли лежали недошлифованные трубочки. Присела на край табуретки, пытаясь войти в рабочее состояние, но оно не приходило. Зато...
   Она притащила к окну матерчатую сумку и рядом с тряпкой стала выкладывать добытые сокровища. Сверток с радужными пластинами бережно уложила в угол, не разворачивая - словно оставляла на сладкое. А вот мелкие цветные осколки вынимала из пакета, уже напрочь порезанного острыми краями, и повертев, раскладывала перед собой, уже видя в неровных ярких кусочках те самые подвески. Одни, с дырочкой (интересно, сумеет ли она проделать такие дырки и не расколоть стекла, и как?), похожие на листья, или маленькие облачка, или сочные удлиненные ягоды - конечно сойдутся в богатой, похожей на сумасшедшую игрушечную люстру подвеске - музыке ветра. А вот эти, побольше, они как раз достойны висеть отдельно. Вот та самая рыба - ярко-синяя, а вот - неровный кленовый лист с зубчиками. А этот длинный зеленый осколок - словно морская травина, когда свет пройдет насквозь и тень упадет на белую стену, она будет размытой, качающейся. Значит, рыбу надо повесить ближе к стене, а зеленые полоски - подальше. Как-то так...
   Оля так увлеклась, что на время забыла не только про бедного чужого кота, но и про свое обещание разобраться со своим - совсем даже не бедным, а негодяйским негодником, который просачивается уже буквально на глазах, не волнуясь, что она рассердится всерьез.
   Сейчас негодяй валялся снаружи, почти уткнув серьёзную морду в сетку, чтобы получше рассмотреть поблескивающие Олины сокровища, дёргал носом, пытаясь их унюхать, но покидать наружу не торопился.
   - Ах ты, лентяй, - попеняла Оля, разглядывая кота через осколок малинового стекла, - увалился, даже лень вернуться в комнату, да? Хотя балкон открыт, и твою тайну ничто не нарушит. Но я все равно разберусь, как ты это делаешь, понял?
   Она прихватила в другую руку ещё пару стеклышек - зелёное и янтарное. И спотыкаясь, держа перед глазами сочное, как вишнёвое варенье, стекло, отправилась на балкон, рассматривая все по пути: дверной косяк, плетёный коврик, дерево подоконника, совершенно волшебный в новом свете платан, украшенный почти черными колючими шариками. Ярко-розовый (который белый) большой дом на перекрестке, шоссе цвета пыльной розы и дальше - сверкающий в лучах закатного солнца жестяной забор, цвета уже вовсе неописуемого.
   Потом стекло перекочевало на лежанку (и Темучин немедленно занялся его обнюхиванием), а всё вокруг стало жёлтым, янтарным, медовым... А после этого - изумрудным, травяным, цвета разбавленного тархуна, цвета выгорающей степи...
   А ещё взрослая, попеняла себе Оля, убирая от глаз стекло и касаясь пальцами вёрткой трепещущей записочки. Надо бы переживать, наверное. А то вдруг мироздание обидится, что мало переживаю, подумает, да ну, это не важное всё. Для них, для людей, для нас, то есть.
   Солнце, уже совсем красное без всяких цветных стекол, пронизывало густую листву сбоку, собираясь уйти за склон невидимой отсюда горы. Тогда все покроется тенью. И, наверное, вернутся переживания, останутся с ней, пока не зажжётся фонарь и всякие прочие вечерние, а после ночные огни.
   Нельзя сказать, что темнота Олю угнетала, но любая темнота становилась выразительнее и гуще, если в ней горит один или несколько огоньков. И те успокаивают. Даже если это крошечная свечка, например. Или дальний маячный свет.
   Она подошла к перилам и взялась за них, пачкая руки чешуйками ржавчины. Молча вперила взгляд в медленное, почти незаметное колыхание листвы. Стояла, отрешаясь от привычного городского шума и спрашивала себя. Что я могу сделать сейчас? Для безутешного Павлика в первую очередь? Все происходит так далеко. Незнакомые Пётр и как его там - Ахмед, нет, Мухаммед. И ещё кто-то со шведским именем. Они могут бегать по улицам, показывать в телефонах портрет кота, рыжего, как новогодний мандарин. Спрашивать, звать. Высматривать. А она? Пойти с мальчиком на яхту? Отвлечь его котятами? Нет, пока точно не время, он будет смотреть и думать именно про Хальку.
   Поняв, что вместо поисков ответа она пустилась в рассуждения, Оля приказала себе замолчать. Просто стоять и слушать. Не шум города, а - другое.
   Сердце отсчитывало удары, а из головы приходилось пинками выгонять печальные картины, как там плакала мама Нина - никому не нужный, на помойке, старенький...
   По ноге прошлось мягкое, пушистое. Оля нагнулась, подхватывая кота, усадила на руках, наклоняя лицо, чтобы потереться щекой о шёлковую шерсть. Темучин с готовностью обвис, но сперва поднял ей навстречу большое чёрное лицо с зеленовато-желтыми огромными очами, и карточный туз бархатного носа пришел в еле уловимое движение. Казалось, он не нюхает ей лицо, а передает нечто, неслышимое и неопределяемое. Оля, как делала всегда, шепнула что-то ласковое и почти коснулась бархатного сердечка кончиком своего носа.
   Обвиснув, Темучин заурчал, она, держа его под живот, ощутила ладонью, как волны вибрации прокатываются под теплой шкурой. И стала молча ждать.
   Непонятно, сколько прошло времени. Солнце успело скрыться, мир заполонили серые, полные остывающей жары, сумерки. Листья уходили в невидимость и перила размывались в сером полумраке.
   И тут, в полной безветрии, над Олиной головой раздался тонкий тающий звон. Она чуть крепче прижала кота, медленно поворачиваясь.
   Шар висел, еле видимый на фоне чёрного большого окна, записочка крутилась, покачивая стеклянную палочку. И медленно поворачиваясь, шар вдруг показал на круглом прозрачном боку силуэт кота черного, а следом - вспыхнул силуэт кота рыжего, стремительный, с уложенным на ветер пушистым хвостом. Такого яркого, что Оля моргнула, и когда глаза открылись, все исчезло, вернее, вернулось реальное. Два смутно видимых рисуночка, скорее припомненных, чем различимых. Черный кот, серая с белым кошка. Но рыжий - он был! Вот только что!
   Оля выпростала руку и протянула к шару. Но тут раздался длинный звонок в дверь, потом стук, потом снова затренькал звонок.
   - Иду! - крикнула она и теряя на бегу сланцы, спотыкаясь в комнатной и коридорной темноте об углы и табуретки, помчалась открывать.
  
   - Вот, - сказала баб Маша, пытаясь удержать внука, а тот вился ужом в кольце бабушкиных рук, размахивая кулаком (стучал в дверь, отметила Оля) и тыча перед собой светящийся смартфон.
   - Халька!!! - заорал мальчик, вывинчиваясь, наконец, из бабушкиных рук и кидаясь к Оле, - смотри, ну смотри же.
   На маленьком экране сидела молодая женщина, очень круглолицая, но лицо тут же уплыло за границу кадра, оставляя только джинсовые коленки и руки, утопающие в рыжей шерсти. Изображение скакнуло, кот повернул в кадр надменную плоскую морду, дёрнул усами, пока из динамика слышались всякие возгласы, причитания и смех. Потом в кадре внезапно показалось совершенно черное лицо с белыми во весь экран зубами, огромный рот проговорил что-то, и лицо уехало, уступая место недовольной кошачьей физиономии.
   - Тьфу, - непреклонным шепотом высказалась о лице баб Маша над Олиной головой, склоненной к протянутой Павликом руке, - ну, показал? Оно тёте надо?
   - Надо, - засмеялась ошеломлённая Оля, - Марья Федоровна, конечно надо. Спасибо, что пришли рассказать.
   - Дядь Мухмед его нашел, - торопился Павлик, топчась и не отводя глаз от экрана, - мама говорит, они сто улиц пробегивали. Пооб-бегивали. Кричали. А он знаешь где? Знаешь?
   - Где?
   Павлик поднял совершенно счастливое лицо.
   - У магазине. Где котлеты всякие. Мама говорит, его не хотели давать. Он красивый же такой. Говорят, пусть сидит в окне, продаёт наши котлеты. Но мама сказала. Нет, сперва дядь Мухмед сказал...
   - Тьфу, - не преминула баб Маша, - шо ж чёрный такой. Ровно ботинок.
   - Он хороший, - насупился Павлик и стало ясно, что теперь у 'дядь Мухмеда' появился собственный рыцарь-защитник, - он Хальку спас!
   - Отож. От котлет спас. И Халька твой хорош. И Нинка, чтоб ей. Взрослая ж девка, а навела шуму. На две страны, щитай. Скажи тёти Оли, зачем пришли-то.
   - Я сказал! - Павлик снова уткнулся в экран, где мама махала ему рукой и халькиной лапой.
   - Ещё скажи, - велела баб Маша, - ну? Забыл, чтоль?
   - А. Дедушка тебя зовет. Ему камбалу подарили. Его, - он оглянулся на бабушку за подсказкой, но та молчала, - его... рыбаки его в общем, которые остались на трейлере, а он на пенсию от них.
   - Траулере, - не выдержала бабушка, - горе ты луковое, тра-у-лер. Судно рыболовецкое. Всю жизнь там он. И теперь чуть минута, он туда. Скучает. Вот приволок калкана, подарили ему.
   - Камбалу, - поправил Павлик, держа в ладошке отключенный телефон.
   - А я что? В общем, дед сам и разделал, и нажарил, и мне грит, поди позови девочку, а то сидит там, на одних небось пельменях с магазина. Калкана небось и не ела никогда. А там рыбина, с пол-стола. Я говорю, в морозилку закинуть, а он, успеется, иди зови, чтоб тоже покушала.
   - Я... Спасибо, Марья Федоровна...
   - Закрывай свое хозяйство, пошли.
  
   Глава 17
  
  В которой Оля, побывав на внезапном банкете, вроде бы совершенно случайно обзаводится мастером-учителем и единомышленником в лице дедушки Павлика, что позволяет ей перевести смешные стеклянные сокровища во вполне ощутимую трудовую реальность.
  
   Это был прекрасный ужин, и Оля несколько раз жалела, что Темучин остался в пустой квартире, но тут же вспоминала - сам захотел и ей не пришлось даже его успокаивать, кот мелькнул в коридоре и потом она обнаружила его на своей раскладушке, где он уютно угнездился в складках одеяла и безмятежно дрых. Имеет право, рассудила Оля, еле ощутимо, чтоб не проснулся, тронув крутой атласный лоб между ушей, он тоже старался, колдуя возвращение мандаринового Хальки, и может быть, без Темучина ничего бы не вышло, не зря на фурине нарисован именно он.
   Старая квартира сверкала начищенными стёклами в дверцах стенки, блестела расставленными на полках за стеклом иноземными безделушками (всю жизнь в рейсах, вспомнила Оля) - кораллами, картиночками с японками и гондолами, куколками в цветных национальных нарядах. А вот и подарок Сергея, который Иванович, маленький деревянный кораблик, уже поставлен за стекло, впереди всех, хотя и без паруса.
   На стенах тоже блестело - там густо располагались фотографии в рамочках, и Павлик, уцепив Олину руку, потащил - показывать Хальку. Кот был, как ей показалось, на всех снимках. Совсем юная Нина держала в ладонях крошечного котенка и смеялась, кругля такие же пухлые, как у сына, щеки. Взрослый Халька восседает в прогулочной коляске, а годовалый Павлик стоит рядом, с написанным на круглом лице возмущением, тянет руки, упрятанные в рукава комбинезончика. Халька на столе среди оливье и селёдки под шубой, Халька на животах лежащих людей, Халька, прижатый к пузу Павлика, висит, отвернув мученическую плоскую морду.
   Пятнадцать лет, думала Оля, вполуха слушая важные объяснения мальчика, которые сводились к одному: вот Халька, и это Халька, и там Халька... А парню - восемь. То есть, когда он родился, Халька уже семь лет был членом семьи, взрослым, толстым и важным котом. Так что, вполне понятно, почему Нина решила забрать его с собой, оставляя пока дома маленького сынишку, хотя он и скучает по Хальке. Он скучает да, но что будет, если кот доживет свой век, а матери не будет рядом? Кот, который был постоянно, как вот солнце, как смена ночи и дня, как бабушка с дедушкой.
   Дедушка важно суетился вокруг обеденного стола, накрытого внезапно белейшей крахмальной скатертью и тоже сверкающего - хрустальными стаканами, рюмочками и разложенными мельхиоровыми вилками. В кухне рокотала вытяжка, неустанно трудясь, и у неё получалось, запах жареной рыбы в квартире еле ощущался. На дедушке, которого, вдруг поняла Оля, она и не знает, как зовут, была надета свежая голубая рубашка с коротким рукавом и всякими погончиками, но вместо брюк - спортивные штаны с резинками на щиколотках. Ещё бы ему галстук, прикинула Оля, стесненно улыбаясь от стены с семейной историей, был бы, как дикторы на тв, которых показывают в подборках смешных фотографий. Одетые только выше линии стола. Ещё у дедушки поблескивали очки и топорщились вокруг блестящей лысины остатки серых волос коротким венчиком, которые он постоянно приглаживал, машинально поправляя почти исчезнувшую причёску.
   - Та хватит мусолить, - одёрнула баб Маша не сердито, видимо, тоже привычно, - неси уже блюдо, а то позвали и маринуем тута.
   Они расселись вокруг стола, под люстрой с висюльками, которые конечно же блестели. Павлик успел сбегать в другую комнату и притащил оттуда кипу полиэтиленовых альбомчиков, примостил их на коленках и теперь, сопя и вздыхая, раскрывал, совал на колени Оле и тыкал толстеньким пальцем в цветные фотографии, показывая Хальку и снова Хальку...
   Дед исчез в кухне, погремел там, невнятно поругиваясь, и баб Маша всякий раз привставала, прерывая вежливую беседу, но потом усаживалась снова. И через несколько минут торжественно внес огромное фарфоровое блюдо, по белым края - розочки, что выглядывали из-под щедро нагруженных золотисто-коричневых кусков, каждый размером с олину ладонь. Баб Маша привстала, дополнительно расчищая в центре стола место, отодвигая тарелочки с колбасой и салатами, помогла деду водрузить и села снова, протягивая ему хрустальную рюмочку, стоящую рядом с тарелкой гостьи.
   - Немножко, - предупредила возражения, - сегодня надо, у Петра Семёныча день рождения сегодня. Думали, а ну его, но раз такие дела, с котом вот, то я по-быстрому... А это вишнёвая настоечка, Петя сам делал.
   Оля кивала, то Павлику, который продолжал гудеть у локтя, суя на коленки альбомчики, то бабе Маше с наполненной рубиновой настойкой рюмкой, то имениннику, который ловко свалил на пустую тарелку два здоровущих куска рыбы и сел, улыбаясь и сверкая очками. Сам поднял налитую женой рюмку, обвел стол сверканием очков.
   - Ну? За наше здоровье!
   Отпил и поставил, хмыкая в ответ на торопливые Олины поздравления.
   Дальше никто уже вежливой беседой не заморачивался - все вдумчиво ели, откладывая на край тарелки костяные звезды с поджаренной шкурки и жуя восхитительно вкусную белую мякоть. Оля жевала, прикрывая глаза, моргала, боясь, что отрубится через минуту, когда рыба уляжется в переполненном желудке - день был длинным и полным приключений. Кивала, слушая Павлика. Осилив первый кусок, сфокусировалась на скатерти, вернее, на изысканных плетёных салфеточках под тарелками с салатом и хлебной корзинкой. Тронула пальцем хитрое плетение.
   - Нравится? - прогудел именинник, - то все морские узлы, такелажные работы. Тока вот когда другие нитки берешь, получается чисто дамское рукоделие, как его... Макраме, да?
   Оля осторожно вытащила одну салфетку, та повисла, шелковистая, тяжеленькая. Волшебно цельная, ни кончиков, ни начала нитки, словно сделалась сама.
   - Очень красиво. Макраме я видела, но это лучше.
   - У ванне ещё коврик, - перечислил довольный именинник, - та на входе, поглядишь потом, и ещё Маше под цветы навязал и сумку. Доедай, покажу.
   - Ты ещё у туалети ей показывай, - фыркнула довольная хозяйка, - там тоже коврик под ногами.
   - И покажу.
   - А из проволоки можно такое плести? - Оля подняла голову, рассматривая - хрустальные висюльки на люстре были тоже обвиты блестящим шёлковым шнуром, переплетённым хитрыми узелками.
   - Рыба, - громким шепотом догадался Павлик, - роняя на пол скользкие альбомчики и ныряя под стол, потом выныривая снова, - деда, Оля мне повесит рыбу. Синюю! И кота. Чтобы, как Халька.
   - Вялить, что ль? - удивилась баб Маша.
   Оля, останавливаясь, чтобы переждать несвязные, но горячие объяснения мальчика, как могла, растолковала сама, водя над столом пальцами и пытаясь рассказать про шлифовку и проволочную оплётку.
   - А, - дед Петя покивал, потирая колени, - та понял я. Почему нет, можно. У меня в подвале в сараюшке верстак. И проволку я подберу. Ты принеси показать, вместе и сделаем.
   - И я, - заторопился Павлик и зевнул, с подвыванием, - ой...
   - И ты, якалка, - согласился дед, - кому тут спать уже пора? Кто целый день по головам скакал да устал?
   - Не я, - открестился Павлик, снова судорожно зевая.
   Оля доела остатки порции салатика, который как сообщил хозяин - обязательно с жареной рыбой надо, чтоб вкус, и поднялась, смущённо благодаря за внезапный банкет.
   В прихожей столпились все вместе, Павлик топтался, сопя и зевая, дед Петя уточнял насчет 'проволки', а баб Маша, отодвинув домочадцев, сунула Оле в руки упакованную в прозрачный пакет тарелку с горой жареных кусков.
   - Покушаешь утром. Там ещё полрыбины в морозилке. Надо было на телефон заснять, вот Нинка бы слюнями изошла, она камбалу любит, что калкана, что глосиков. Павлуша, отойди, дай девочке выйти. Тёти Оли то есть.
   - Спасибо! - ещё раз сказала Оля и ушла, придерживая рукой тарелку и улыбаясь так, что казалось, треснут щёки.
   Нет, ну а что, поспорила сама с собой в прихожей, поставив гостинец на полку под вешалкой и запирая дверь, ну да, мне хорошо, и разве плохо, когда человеку хорошо? И только вот там я поняла, что все последние недели была потерянная вся, вся такая меланхоличная, и радоваться себя заставляла, пинками прям. А с ними сегодня просто отдохнула, душой, да.
   Она унесла тарелку в кухню, сунула в холодильник и осознав, что кот не пришел её встретить и поинтересоваться подарками, собралась привычно напрячься, но сразу и передумала. Может быть, это вишнёвая настойка виновата, но как-то надоело Оле подсознательно тащить мир на себе, полагая: если она не поволнуется, то всё тут же развалится. А ведь кроме неё есть мироздание. И в нём - вещи и люди. И хитрые коты Хальки, которые если и теряются, то не на помойку, а в магазин с котлетами...
   - Ну, - сообщила вполголоса окружающему её миру, состоящему из освещённой кухни, чёрной за окном ночи, сумрачного коридора и тёмной комнаты с квадратом фонарного света на деревянном полу, - если ты, мой волшебный кот, вздумал исчезнуть, то давай, явись. Как это... как лист перед травой. И я лягу спать уже.
   Темучин муркнул из того же гнезда, в котором заснул, и Оля рассмеялась, нащупывая в одеялке пушистое живое тепло. Он тут, он понимает, что нельзя портить такое чудесное завершение длинного дня, в котором и без того было много переживаний.
   Умывшись, она легла, вытянулась, безмерно усталая. И засыпая, принялась обдумывать синее стёклышко, которому предстояло превратиться в прекрасную стеклянную рыбу, причём совсем скоро и совсем по-настоящему. Кот, выбравшись из тёплого, потыкался носом в раскрытую ладонь, муркнул, и исчез, но краем сознания Оля успела послушать, как он гремит в ванной опилками в горшке, а потом, приоткрыв глаза, увидела на балконе, на их новой лежанке, чёрный силуэт на жёлтом перемешанном фоне. Такой красивый. И заснула, в полном счастии, что день ушёл хорошим.
  
   ***
  
   Вся следующая неделя прошла у Оли в таком же тихом спокойствии. Утром они с Темучином завтракали, потом Оля приводила себя в порядок и занималась кошачьим горшком, потом до обеда работала с мелким ремонтом и всякими уборками, которые казались бесконечными, но впрочем, это тоже было успокоительно. В комнате, куда была согнана старая мебель, она неспешно оттирала от пятен побелки свежепокрашенные стены, вымыла окно, которое выходило на какой-то шиферный навес, наполовину скрывающий довольно мрачный, целиком асфальтированный дворик - только у противоположной стены в узкой полоске земли буйно кустился девичий виноград, взбираясь на саму стену и на протянутые выше провода. А потом, после обеда, когда Темучин уходил вздремнуть на широкую лежанку, Оля немножко сидела с ним рядом, выкуривая сигарету и слушая обыденный городской шум, проникающий вместе с пятнами солнца через зелёно-коричневые, уже пожухшие от жары листья платана. Ещё слушала, как тонко звенит фурин, радуясь тихим порывам ветерка, и раздумывала, надо ли снять с него отчаянную записку-просьбу Павлика. Как хорошо, думала быстро, стараясь не сосредотачиваться на этой мысли (сглазишь хорошее, пугала её мама в детстве), что нет сейчас никаких отчаянных просьб, и может быть, пока записка висит, вертясь, как кленовый осенний самолетик, их и не будет?
   Покурив, наказывала коту вести себя хорошо - Темучин в ответ приподнимал большую башку и муркал снисходительно - и уходила к соседям, где Пётр Семеныч её уже ждал, поднимался из кресла, складывая газету с кроссвордом, накидывал поверх домашней рубашки истрёпанный жилет с тысячью сетчатых кармашков и втроём, с Павликом, они спускались в подвал. Дверь туда находилась рядом с дверью в подъезд, дед Петя отпирал огромный висячий замок крошечным ключиком и Павлик включал огромный фонарь с ярким кругом света. Восемь пыльных ступенек уводили в чёрное бархатное от пыли подземелье, в двух местах прорезанное решётчатыми квадратиками света от подвальных окошек. А дальше - коридор, совершенно уже тёмный, с деревянными дверцами по обеим сторонам.
   - Тут раньше титаны стояли, в квартирах, - посапывая так же, как внук, рассказывал дед Петя, когда Оля спустилась в подвал впервые, - а до того - печки дровяные, дом-то старый совсем, в двадцатые ещё годы построен. Так что для каждой квартиры своя сараюшка имеется. Сейчас-то у кого колонка газовая, у других бойлер. И не нужны, получается, сараи эти. Жэк все повыкидывал, что хомяки накопили, барахло тут валялося, коляски ломаные, рамы оконные, стекла было полно. А я с Феодоровной договорился, да с двух сараюх и сделал нам мастерскую.
   Свет прыгал впереди, иногда упрыгивал на стену с паутиной, грубую дощатую дверку, там упирался в помятый замок на кривых дужках, тогда дед Петя строжил Павлика, тот вздыхал и снова светил вперёд и под ноги.
   - Две Марии, - вдруг поняла Оля, вспоминая слышанное от Лорика имя покойной старухи, - вы, значит, между двух Марий были, желание можно загадывать. Было можно. И даже отчества!
   - Не, - авторитетно отказался дед Петя, грюкая на новенькой дощатой двери блестящим замком, - Маша у меня Марья, а бабулька Марианна была. Да ещё Феодоровна. Дворянка вроде как. Отец у ней был видный инженер, вот в доме и выдали им жильё, ежели посчитать, она, наверное, и родилась тут прям. Всю жизнь тут... А нет, временами какие-то люди жили, вроде как сдавала, я ж дома редко бывал, это у Маши надо спросить, а вернулась Феодоровна уж старая. Ну, как старая... Лет двадцать назад. Да. Старая, конечно.
   Он повернулся, уже включив свет, который в мастерскую был проведен отдельно, по внешней стене из их квартиры, отступая, пропустил Олю и, приглаживая тонкие седые волосы за ушами, засмеялся с небольшой досадой.
   - Всё вот думаю, кто-то старик, а я вроде как ещё и нет. Для вас, молодых, уже дед, конечно.
   Оля могла бы ответить тогда, ох, нашли молодую, Пётр Семеныч, были бы дети, уже глядишь и внуки были бы тоже... Но это был её первый визит в мастерскую и она, проморгавшись от яркого света современных галогеновых ламп, промолчала, ошарашенная увиденным.
  
  Это была не одна мастерская, а сразу несколько - в одном чисто убранном и грамотно оформленном помещении. Тут был большой стол в центре, длинный верстак у стены, ещё два стола, и на полках над каждым - свои вещи, свои инструменты, свое освещение. Тот, где дед Петя работал с плетением, был заставлен бобинами, огромными катушками, и какие-то приспособления удерживали на крючках, вколоченных в наклонную доску, начатый коврик из белой бечёвки.
   - Стеклорез у меня хороший, - гудел за спиной хозяин, пока Оля медленно шла вдоль полок, трогая яркие плоскогубцы, тиски, какие-то вообще непонятные предметы, - по углам занято все, ну тут вот с краешку на большом столе устроим. Лампу...
   Заскрипело с шуршанием, Оля обернулась - дед Петя, привстав, подтягивал укреплённую на направляющей палочку лампы.
   - Люблю, чтоб под рукой всё. Давай, сюда вот положь, что там у тебя, и расскажешь. Что сумеешь, сперва покажу, после сама справишься, а что сам исделаю.
   Толстые пальцы, не торопясь, перебирали выложенные на гладкое некрашеное дерево яркие осколки, бросающие на лица и руки цветные блики.
   Павлик топтался рядом, сопел, вздыхал и тянул шею, укладываясь грудью на высокий для него стол. И вдруг звонко чихнул, потянулся рукой к носу, но спохватившись, вытащил здоровенный платок и ловко с ним управился, запихал снова в карман.
   - Началось, - вздохнул дед Петя, - ну, давай, мотай уже к бабушки. Мы тут недолго.
   - Я тоже хочу.
   - Хочешь до утра бухикать, нам спать не давать?
   Павлик снова засопел, на сей раз демонстративно горестно, и побрёл к выходу из сарая, шаркая ногами в старых шлёпанцах.
   - Побудь тута, - дед Петя вооружился фонарем и пошёл следом за внуком, - аллергия у него, кто поймет, на что, та бывает на все подряд.
   И когда вернулся через десяток минут, которые Оля просидела тихо-тихо, все ещё рассматривая шкафы, полочки и всякие странные предметы, дорассказал, беря в руки средний, ни на что не назначенный кусочек жёлтого стекла с пузырьками в янтарной толще и некрасивым темно-коричневым краем:
   - Раньше ещё хуже было, сопли текли, глаза красные, чхает, кашляет, спать не мог, так мучился. Потом вроде как поутихло, но ежели вот пыль, от дерева в работе, или стружка с металла, так все и снова. Одно счастье - на Хальку не было, и от тебя приходит ничего так, значит, не на шерсть. Нинка ещё и потому не взяла парня, а ну заболеет сильно, а там лечиться страх дорого как. А у ней испытательный срок. Ну ладно, то обычные бедки, из этого вот придумала чего?
   Оля смотрела, как поблёскивает в мужских пальцах сколотый мёд. Или янтарь.
   - Нет. Он не самый красивый, да?
   - Пока. На нем и попробуем. Просто так порежем?
   Оля задумалась. Хоть и подпорченный кусочек, а жалко. Можно, конечно, снова поехать на пустырь и найти ещё много, но она суеверно боялась: так хороша вышла первая поездка, а теперь там знакомый мальчишка и нужно с ним как-то себя вести, и не то, что она не сумеет, но просто - неохота ужасно. А потом вдруг, даже не подумав впрямую, поняла и тыкнула пальцем в коричневый край:
   - Это чтоб осталось. А нарисовать можно чем?
   - Держи.
   Синим фломастером Оля провела несколько линий, стараясь не слишком подробничать, главное - общая форма. И цвет. Цвета...
   - А, - понял дед Петя, спуская со лба очки в легкой металлической оправе, - ну...
   Она старалась не дышать, пока стеклорез с уверенным тихим хрустом вел плавные линии, и дед Петя молчал тоже. Закончив, осторожно постукивая, освободил стёклышко от остатков, протёр сухой тряпочкой.
   - Ишь...
   В ладони его устроился платановый листок. Небольшой, и не так резко вырезанный, но именно он и точно - из августа. Желтеющий, с пожухшим коричневым краем, захватывающим два широких зубчика.
   - Хорошо, что не стала сильно острые рисовать. Смотри, тут шлифануть, а уголочки можно надфилёчком поострее доделать, и внутренние заглубить. Если рука точная, прожилки бороздочкой. Туда краску втереть. Так сделаешь?
   Оля приняла заготовку, повернула, трогая пальцами. Покачала головой.
   - Нет, эту не надо. Пусть она такая вот.
   Как во сне, добавила мысленно, когда видишь и сам додумываешь, что это.
   - Дырку? Или проволокой?
   - Дырочку. Но из проволоки петельку. Так можно?
   - Чего ж нельзя, - согласился довольный мастер и устроился на табурете удобнее, по ходу осторожной работы рассказывая, что и как делает.
  
  ***
  
   В подвале не было связи, поэтому смартфон Оля оставляла коту, и сидя за выделенным ей краем большого стола, полировала мелкой шкуркой уголки листочка, слушая неспешный монолог мастера и отвлекаясь на свои собственные мысли. Мочила краешки стекла маленькой тряпкой, и белая пыльца исчезала, показывая прозрачность. Протирала сухой, вертела, рассматривая. А Пётр Семенович отходил, принося на стол новые вещи - моточки медной и латунной проволоки, круглогубцы, еле видные в крупной мужской руке с толстыми пальцами. Вставал рядом, приближая синий округлый осколок к очкам, прикладывал кончик проволоки, примеряя. Оля кивала или отрицательно качала головой, потом находился нужный отрезочек верного качества и цвета, тогда кивали вместе, улыбаясь начатой работе. Поодаль на столе уже валялись несколько вырванных из блокнота листков, где Оля попыталась изобразить, как бы хотела, чтоб вышло. Но в итоге, когда стеклорез мастера убрал излишки, получилось так, что рыбу надо делать немного другую, не такую, какая виделась ей.
   - Оправа нужна, - гудел мерный голос, - а то выйдет пятно-пятном, сама поглянь, оно ж просится.
   Толстый палец вёл по краю, потом осколок укладывался на стол, придвигался лист бумаги и на нём появлялись новые эскизы, неровные, в которых еле видно было, о чем толковалось.
   - Когда просится само, - убеждал дед Петя, - оно и надо сделать. Это ж не бухгалтерия твоя, и не машина судовая. Живой матерьял.
   И живое наше воображение, хотела добавить Оля, но постеснялась уводить диалог во всякие эмпиреи, вдруг дед Петя в таких беседах не силён.
   Когда через полчаса он примерил на синее тулово легчайшие завитки, отливающие благородной бронзой, Оле оставалось признать, что был прав, на все сто. Несуетливое проволочное витье в двух местах охватывало силуэт петлями, они крепко держали новорождённую рыбу, ещё сверкающую опасными гранями на изломах и, уходя к выступу хвоста, делали вокруг него ещё несколько воздушных наворотов, так что маленький стеклянный хвостик превращался в пышную вуаль, как у бойцовской изящной рыбки.
   - А тут вот, как раз петельку, и в нее шнурок. Чтоб висела и покручивалась.
   - Прекрасно, - сказала очарованная Оля, с сожалением глядя, как пальцы ловко развертывают черновое плетение в неровную некрасивую проволочку.
   - И ладно, - дед Петя был явно доволен, кашлянул, выбрал тряпичную салфетку побольше и уложил на неё рыбу, рулончики шкурки, несколько узких надфилей, - это вот уже дома поделаешь, работа нужная, бережная, чего в подвале торчать без конца. А там сядешь на балконе и помаленьку, не торопясь. У нас-то балкон дурноват, во двор выходит, а никто ж не додумался дерево хоть посадить, чтоб листья. Хотя, солнца там не бывает, куда ещё листья-то. Я всякую такую мелочугу к себе уношу в маленькую комнату. Летом окно открою и ковыряюсь.
  
   Так что, к концу недели Оля разбогатела не только на платановый лист и рыбу, а ещё была у нее горсть разноцветных подвесок - тоже в виде листиков, и мелких рыбёшек, и нежно-зеленые узкие полоски - ивовые листья, так решила, и нестерпимо алые кругляши размером с крупные монеты - это будут всякие ягоды, но тоже не явные, а просто так, намеком.
   И то, что их было много и работы неспешной с ними немало, удивительным образом ее успокаивало, казалось ей, что пока она, сидя на прекрасном балконе с расстеленной на коленях салфеткой, полирует острые края, смачивая их водой и не подпуская к стеклянной грязи любопытного кота, все будет идти прекрасно... А когда эта работа сделается, тогда и наступит время перемен.
   Интересно, думала Оля, шоркая кусочком наждачки, все вокруг словно поняли, что меня не надо сейчас беспокоить. Пару раз позвонила мама, а ещё один раз, выходя в магазин, Оля встретила на перекрёстке Дениса, он помахал ей длинной рукой, и она помахала в ответ, секунду поколебавшись, стоит ли подходить, вроде как и не хочется. И он, будто уловив её колебания, подходить не стал, развернулся и направился к своему сверкающему жестью забору. Но на самом деле ничего же удивительного, что там той недели - семь дней. А ему, может быть неловко маячить, вдруг она решит, что это из-за бамбучин и кинется оправдываться. Они уже лежали, почти доделанные, осталось дополировать маленькие диски, на которых будут висеть стукалки. Оля могла бы закончить работу за пару часов, но это значило - звонить, идти отдавать, а он что-то предпримет... И получится, что она сама прервёт этот период спокойного своего существования. А он начался так вовремя, и теперь, когда она одна, то оказалось, может себе этот покой позволить. Как может позволять совершенно нехитрые, но ошеломляюще чудесные вещи: спать тогда, когда хочется и просыпаться тоже. Выходить в неурочное время, и не подстраиваться ни под кого. Ну разве что заботиться о коте, но это - всё равно как дышать, оно не мешает и делается автоматически.
   Единственный момент, который ее немного беспокоил и временами даже пугал, это полное молчание Лорика, но беспокойство было скорее формальным, арифметическим, раньше-то не бывало, чтоб подруга не отзвонилась хотя бы разок в день, а вот уже неделю молчит. И пугало не это, усмехнулась Оля, заворачивая салфетку, чтобы унести к мусорному ведру и очень осторожно вытряхнуть, а то, что нужно будет ей позвонить, тем самым нарушая своей спокойствие. Но ведь нужно. Нужно?
   Хорошо, пообещала себе, позвоню завтра и все узнаю. И завтра же доделаю работу для Дениса, позвоню заодно и ему.
  
   Глава 18
  
  В которой появляется временно исчезнувшая Лорик, а с ней - всяческие дела сердечные, осложнённые параллельными размышлениями обеих подруг о кризисе среднего возраста, достигнутых (и недосягаемых) целях; и снова сюжет возвращается к делам сердечным, которых, если приглядеться, полно всегда и везде.
  
   Но звонить Лорику не пришлось. Оля проснулась очень рано, в четыре утра, и собралась было приказать себе снова заснуть, но вспомнила тихую набережную, рыбаков, вперивших взгляды в зеркало воды, медленный восход солнца в совершенно безоблачном небе, к которому, в смысле восходу, уже наверняка опоздает - лето... Но все равно поднялась, зевая, сделала себе кофе и, пока Темучин ел, носом гоняя миску вдоль кухонной стены, проснулась, умылась, и даже подогнала по толстой шее кота старый поводок. Оделась, привычно не замечая привычных вещей - шорты чуть выше колена, белая тишотка с двумя драконами на груди, сандалии. И усадив кота на плечо, вышла, стараясь не греметь замком, не шлёпать по лестнице и мягко придержав тяжёлую дверь в подъезде.
   Прогулка вышла прекрасной и никак не нарушила олиного спокойствия. Она кивала, здороваясь с рыбаками, улыбнулась в ответ на улыбки спортивной дамы со скандинавскими палками и старушки, что кормила котов на широком газоне. Темучин двигался с некоторой нервозностью, обнюхивал стволы старых туй и бордюры, оглядывался, чтобы проверить, не делась ли куда Оля, и убедившись, нет, тянул вперёд, потом уходил в сторону, влекомый неунюханным ею запахом. Когда ему надоело разнообразие, улегся, требовательно глядя снизу вверх, и Оля, подхватив тяжелую тушку, устроила на локте, где он уселся, с видом отличника укладывая мягкие лапки на её согнутый локоть и свесив роскошный песцовый хвостище. В знак благодарности потянулся носом к лицу и она подставила свой нос, который Темучин вежливо обнюхал, чем всегда приводил её в родительское умиление, почти в экстаз.
   - Ты мой прекрасный, - еле слышным шёпотом сказала она коту и решила не заходить по пути в круглосуточный магазин, а идти сразу домой, чтоб не нарушать величавого ритма спокойствия.
   Прогулка заняла почти три часа, так что вокруг прибавилось народу, но немного, воскресенье, с удовольствием вспомнила Оля, все ещё спят, и дети пока догуливают каникулы. И они с Темучином сейчас могут отключить телефон и лечь спать.
   Неловко управляясь с ключом она открыла двери и замерла в прихожей, слушая шум и энергичный плеск воды в ванной. Скинув сандалии и опустив кота на пол, босиком прошла по коридору на звуки бодрого невнятного пения, заглушаемого водой. Двери в ванну были приоткрыты, но занавеска не позволяла видеть, кто плещется, хотя Оля и так уже знала. Пела Лорик, и ключ от квартиры был у Лорика, да и в конце-концов, кто тут хозяйка, и уж конечно, подуманное с радостью 'домой' по пути с набережной, это сплошной обман.
   Вода резко отключилась. После пары шлепков и журчания настороженный голос спросил:
   - Оль? Краевская, это ты пришла?
   - Кто же ещё? - Оля засмеялась, стараясь прогнать мимолетное своё возмущение, мол, могла бы и предупредить, что появишься, из хозяйской как раз деликатности.
   - Ты одна хоть? - занавеска отъехала в сторону, показывая мокрое лицо, облепленное мокрыми золотистыми прядями и выпуская в коридор сладкий аромат импортного шампуня.
   - С котом. Мы гулять ходили. Кофе будешь?
   - С котом можно. Буду. Ща завернусь и выйду.
   Через пару минут она прокричала, все ещё из ванной:
   - А я тебе звонякаю-звонякаю, думаю, может опять какая-то фигня. Сто раз позвонила, а время поджимает, так что я сама нарисовалась вот.
  
   В кухне на столе красовался упавший пакет, битком набитый вакуумными упаковками и магазинными свертками. Они наполовину высыпались, словно подарки из мешка деда мороза и сверкали, приглашая.
   - Давай, - сказала Лорик, являясь в простыне от подмышек до щиколоток и усаживаясь на любимое Олино место между стеной и холодильником, - потроши. Устала, как чёрт, спать хочу и жрать хочу, а мне через час уже ехать. Кофе тресну, себя в порядок. И побегу. У тебя как, нормально всё?
   - Да, - Оля тоже села и стала вытаскивать, раскладывая на столе ванночки с лепестками семги, лоточек с кружками копченой колбасы, два толстых авокадо, запелёнутых в пленку, коробку молока, хлебную нарезку с изюмом и тмином, стеклянную кукольную баночку красной икры грамм на 80, и даже среди прочих роскошеств - три пакетика с дорогими кошачьими консервами.
   Лорик потянулась рукой и тыкнула в кнопку чайника. Прикрыла синие глаза некрашеными, негустыми и недлинными ресницами, откидываясь спиной на стену. Впрочем, отметила Оля, и без агрессивного макияжа подруга была хороша, и вдобавок, трогательна, как ребенок после вечернего купания. И ещё...
   - У тебя самой все нормально?
   Синие глаза немедленно раскрылись, и ни капли сна в них. Но после короткого взгляда быстро ушли в сторону.
   - Абсолютно. А чо такое?
   - Да ничего. Показалось, ты как-то. Не так выглядишь.
   - Ну так, умыла мордель. Ща раскрашусь вот.
   - Нет. Ты все равно красотуля и прехорошенькая. Но как-то. Помолодела прям. И волнуешься.
   - Я? - ненатурально удивилась Лорик и так же ненатурально засмеялась, - ну мерси, Краевская, надо было раньше тебя подёргать, а то кто б ещё комплиментиков отсыпал. Не издеваюсь, Оль, спасибо тебе, а то я как-то, в последнее время-то. Блин!
   Она растопырила руку с ухоженными ноготками, потом стиснула в кулак.
   - Время. Херня эта вот - про часики. Часики-то тикают, - пропела чужим голосом, - я ржала всегда с этих слов. А щас ночью проснусь, а оно шуршит. Убегает песочком. И лежу думаю, и что, это вот всё, что ли? Три ларька, салон в проекте, жирным тёткам красоту наводить, а мне значит, носиться с арендой, баблом, и сын в школе, а Мишке вообще нихера не надо, был бы гараж его да пивасик. Красотуля, ага. Хоть мерлинмунро, а толку с этого?
   - Ох-хо-хо, - Оля размешала в турке порошок, досыпала сахар, залила кипятком и встала к плите, - и настиг нашу Лорочку кризис среднего возраста... Теперь только терпеть и ждать, когда кончится.
   - В смысле, когда сын меня заделает бабкой, да? И я такая, на лавочке, ручки сложила и девкам вслед - праститутки!!! Ну чего ты ржешь, я к ней на грудь припасть, а она...
   - Господи, Лорка, ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю и какая ты классная. Я тут сидела тихо, как та мышка, шкурила стекла...
   - Что ты делала?
   Оля сунула Лорику чашку и аккуратно налила в нее горячего кофе. Подвинула коробку с молоком. Потом встала и ушла к окну, где против света висел, медленно покачиваясь, тяжеленький и совершенно с виду драгоценный, как ей казалось, стеклянный платановый лист. Сняла с крючка и принеся, подала Лорику. Та покачала шнурок на пальце, тот качнул и завертел лист. Лорик приподняла шнурок и посмотрела через подвеску в сторону кухонного окна, через которое изливался внутрь нежный утренний свет.
   - Красиво. Сама сделала? Ну ты мастерица. А зачем?
   Оля замялась, из-за требовательного тона вопроса. И правда, зачем?
   - На продажу, что ли? Нет, оно красиво, конечно, но в сувенирных такого можно прикупить. И листочки, и шарики, висюльки всякие. У меня, когда в люстре сына расколотил три подвески, так я заказывала, привезли спецом, такие же. В 'Светлофоре', где лампы всякие продают.
   - Почему сразу на продажу. Мне просто нравится. Успокаивает. Ну и красиво же, так?
   Лорик аккуратно положила подвеску на стол, подобрала шнурок, который уже цеплял лапой Темучин.
   - Ага. Терапия. Типа как горшки лепят и чо там ещё. Тогда понятно. Помогает, значит.
   - Почему сразу терапия, - расстроилась Оля, вытаскивая из надорванной упаковки кусочек копчёной рыбы. Из-за слов подруги ей показалось, что волшебство неспешного рукоделия сразу немного потускнело. И верно, в сети тыщи всяких семинаров и как там их называют ещё, там и медитации, и йога, и вот, лепят керамику, вышивают-вяжут, для успокоения нервов. А ей казалось, открытие сделала. Чисто для себя.
   Лорик отхлебнула кофе и принялась сооружать бутерброды из нарезанного хлеба, полосок сыра и ветчины. Укладывая на тарелку, одновременно жевала один, запивала кофе и бубнила, глотая и прижмуриваясь.
   - Не, это здорово, конечно, особо если помогает. Времени только - где брать? Знаешь, я тут думала, если одна, то живёшь шо королева. А с мужиком оно совсем по-другому. Но я одна не смогу. Мне надо чтоб шум, народ, чтоб было перед кем выпендриться. Мне ещё почему с Мишкой щас тяжело. Привык он ко мне. Раньше смотрел, вот думаю, щас сожрёт. С подвыванием. А теперь, так Ларис, это где, а это как, а я в гараж, вернусь вечером. Эх... я вот думаю, может у него завёлся кто?
   - В гараже? - Оле стало смешно. Она вспомнила слегка неуклюжего, с пузцом и тяжелыми руками Михаила. Видела она его нечасто, но обратила внимание, что в их браке первую скрипку играла однозначно Лорик. И в гараж к мужикам выпинывала его сама, так, дорогой, мы тут посидим сами, как девочки, а ты давай, устрой себе пивной вечерок. И отсчитывала ему денег на это самое пиво.
   - Ну да. Ерунда, конечно. Мишка мне в рот смотрит и во всём слушается. Знаешь, как мне это надоело? Хоть раз бы так, чтоб не я решала, а сам. Как мужик. А то получается, в нашей семье я и то, и другое. Разве нет?
   Оля покачала головой. Как-то странно подруга взялась всё осмысливать, сама себе противоречит в каждой фразе. Но если ей нужно выговориться, да и пусть, может и придет к каким нужным ей выводам. Успокаивающим.
   - Нет, Лорочкин. Мужик в вашей семье как раз ты. А Мишка твой - ведомый. И у вас это классно получается, потому и живёте вместе. Ему нравится, но и тебе же нравится? А прикинь, он стал бы командовать, а ты б с ним спорить.
   - Почему сразу спорить!
   - Потому что в финансах и в том, как жизнь устроить, ты разбираешься лучше Мишки. Не он же бизнесмен с сетью магазинов.
   - Тоже мне сеть... три ларька.
   - И салон в проекте, а тебе сорока ещё нет. Через пару-тройку лет будешь вся в салонах и стильных магазинах, вот точно.
   Лорик доела третий бутерброд и пригорюнилась.
   - Об том и речь, Краевская, я уже не знаю, оно мне надо?
   В сумке, брошенной на подоконник, нежно пропел сигнал. Лорик встрепенулась и как-то изменилась вся, будто и не она только что терзалась вопросами смысла жизни. Через секунду оказалась у окна, выхватила из недр сумки мобильный, оглянулась на Олю, и пробежав через коридор в комнату, быстро оказалась на балконе, локтем прижимая к боку сползающую простыню.
   Та-ак, подумала Оля, шаря чайной ложечкой в раскрытой банке с маслинами, кажется, кризис у подруги не только на словах. Но всё равно было во всем этом что-то не то. Мужчины постоянно одолевали Лорика вниманием, и реагировала она на это вполне нормально, то есть, смеялась, делала большие глаза, перед тем как уединиться для легкого телефонного флирта, и потом, возвращаясь, как Диана с охоты, радостно выбалтывала Оле подробности, может быть и не все, но никакой неловкости, а только смешки и ехидные пересказы. Оля не знала, блюдет ли подруга верность своему косолапому Мишке и мудро воздерживалась от вопросов, да и вообще старалась не провоцировать подругу на лишнюю откровенность.
   - Да, - сдавленно повышая голос, попрощалась Лорик с собеседником, - угу, да.
   Вернувшись, засуетилась, ахая и посматривая на часы. Оля, уже зевая, доедала маслины, прикидывая, что поспать обязательно нужно, чтоб не бродить сонной мухой весь день, а потом доделать работу Денису и отнести. Раз уж начался такой день общения и разговоров.
   - Слушай, - буквально через десяток минут уже одетая в летний костюмчик - узкая юбка-карандаш и жакетик с глубоким вырезом, всё белоснежное - Лорик воздвиглась над сонной подругой, - мне тут девочка сказала, она в булочной работает, на выпечке, ты вроде с капитаном тем контачишь. Который с ободранной яхты. Она вас видела, пару раз через стекло, в пекарне. В смысле, она в пекарне.
   - Денис?
   - Что Денис? - после крошечной паузы переспросила Лорик, укрыв глаза за продолговатым зеркальцем.
   - Ты будешь ржать, ага, я познакомилась с ним. Его зовут - Денис. Прикинь. Так что я его называю про себя - Другой Денис, или Новый Денис. Мало мне одного.
   - Замуж звал?
   - Что? - Оля даже проснулась, подняла лицо с поднятыми бровями.
   Подруга же опустила зеркальце и смотрела сверху с суровым неудовольствием. Влажные волосы блестели, словно отполированная золотая вязь.
   - То! Он известный придурок. Нищеброд на корыте. Познакомится, через пять минут замуж предлагает. Ищет дуру, трусы ему стирать.
   Оля горячо покраснела, так что зачесались глаза и уши словно кипятком обдало. Встала, опираясь рукой на столешницу.
   - Ну зачем ты так? Если кто по-другому живет, значит, сразу придурок и нищеброд? Получается, я тоже придурок. И нищеброд. Можешь и со мной не разговаривать. В том... в таком случае.
   - Да ты чо взвилась? Я наоборот же! Забочусь. Ты - совсем другое дело. И на мужиков не прыгаешь, не орёшь 'бери меня в жены'. Или орёшь?
   - Не ору! Нафиг мне. Я вообще не хочу. Херня это все. Замужи эти ваши.
   - Спокойно, Краевская, чёт тебе твои стёкла не помогают совсем.
   И вдруг, словно вспомнив о чём-то, запнулась, опустила глаза, снова подняла их - на одном накрашенные длинные ресницы, другой ещё утренний.
   - Извини. Я тут главный придурок. Не надо мне лезть, но я просто... просто. Предупредить. Тебя. Извини, что набросилась.
   - Крась давай, а то забудешь, пойдёшь с одним глазом, - подсказала Оля. Не могла она долго сердиться на подругу, хотя та была феерически другой - ну во всем.
   - Извиняешь? Ну пожалуйста?
   - Да, конечно же. Лорочкин, не переживай. Мы взрослые, умные тётки (я умная, мысленно поправилась Оля), неужели мелкая склока нас поссорит, а?
   - Ты умная, - немедленно поправила её Лорик, - вон слова какие знаешь. Склока. А я б сказала: фух чуть не посрались с лепшей подругой. Ладно, мне пора бежать. Денег есть у тебя ещё? В следующий раз прибегу, за прошлую неделю рассчитаюсь. Молчи, пожалуйста.
   Ещё через пять минут цокающей беготни по комнатам, с забегами в ванну, туалет, кухню, с ойканьем и ахами, Лорик распахнула двери квартиры. Задержалась там на мгновение, роскошным светлым силуэтом на фоне серого уныния лестничной площадки.
   - Ты права. Если он другой, оно ж не значит. Что придурок. Наверное. Да. Удачи, Олька.
   И понеслась вниз, цокая каблуками, щёлкая застежкой сумки и наконец, поставила точку в визите - мощным хлопком тяжелой двери подъезда.
  
   Оля бы и поразмышляла о странном визите такой всегда насквозь прозрачной и понятной Ларисы, но ужасно хотелось спать, особенно после внезапного сытнейшего завтрака. Так что она просто легла, закрыла глаза и постаралась не думать - о словах 'девочки из пекарни', насчет 'каждую замуж зовет, чтоб стирала'. Противные какие слова, а потому что всякие сплетни всегда противные. Спи уже, Краевская. Чего стоит твоя жизнь, твои всякие принципы и установки, если несколько слов уже их раскачали и готовы обрушить. Ты не придурок, ты похоже, просто слабачка, не умеешь своего отстоять. Фу ты... Заснёшь тут.
   Но под рукой мерно мурлыкал Темучин, непонятно когда оказавшийся между Олей и стенкой, и убаюканная, она уснула, не успев собой довозмущаться.
  
   ***
  
   К вечеру в этот день Оля позвонила новому Денису и отправилась на яхту, чтобы отнести доделанную работу. Хозяин уже ждал, расположившись на корме, торчал там блестящей башкой и худыми плечами, что-то невидимое делая руками, а может быть, догадалась Оля, вовсе и не ждал, просто занимается своими обыденными делами.
   Она помахала рукой повёрнутому к ней лицу и потянула поводок, чуть отпихивая от ноги присмиревшего кота. Смешно, как сам сюда убегал, не боялся, а на поводке рядом с ней изображает всякие опасения. Первой с яхты снизошла серая Марта, обнюхалась с Темучином носами и отвернулась, как бы приглашая идти следом. Но Денис не пригласил, спустился сам, временами оглядываясь на своё хозяйство встал рядом, отряхивая руки.
   Оля неловко завозилась, перекладывая из руки в руку поводок, чтоб развернуть на весу сверток, торчащий из пакета, потом просто сунула пакет Денису. Тот отступил, положил на стопу деревянных поддонов, глядя с вопросом и, дождавшись кивка, развернул, подставляя вечернему солнцу медово блестящие бамбуковые трубочки.
   - Здорово. Ты молодец. Слушай... - замялся, перебирая и снова запихивая в пакет бумагу и бамбучинки, - я это... я без денег совсем сейчас...
   - Да я не ждала, - поспешила успокоить Оля, - мы ж не договаривались, чтоб прям сразу, ты сам говорил, насчет продаж сначала.
   И краснея, сердито представила, как Лорик распушила бы её за мягкотелость. Мало ли, заявила бы подруга, если сам разбежался, мол, вот тебе заказ, то и насчет оплаты должен бы. А ты должна так себя поставить...
   Но как раз этого Оля и не могла. Темучин у ноги деликатно, но без устали натягивал поводок, стремясь отправиться за Мартой, и Оля растерялась. Она хотела, придя, поводок снять, пусть погуляют, пока они с Денисом будут пить чай на палубе, как в тот раз. О боги, вспомнила, маясь неловкостью, там в пакете лежит маленькое подношение к их чаепитию, пакетик с конфетами и толстый авокадо плюс совсем уже жалкий на вид свёрточек с отличным дорогим чаем, который Оля отсыпала из принесённой Лориком цветной жестянки.
   - Тогда ладно, - тут же согласился Денис с явным облегчением, - я сейчас ещё поработаю, мне там срочно надо...
   - Хорошо, - Оля нагнулась и подхватила возмущённого кота на руки, - мы пойдём. Звони, если что.
   Развернулась и пошла обратно, ощущая себя серенькой, практически невидимкой, ненужной и мешающей.
   Справа, там, где за полуразрушенным старым зданием плескалась вода в углу, образованном бетонным берегом и пирсом, слышались возбуждённые голоса, смех и выкрики, потом кто-то свистнул вдогонку, смеха прибавилось, и Оля ускорила шаг, крепче прижимая к себе кота. Теперь ей казалось - не невидимка, нет, а страшненькая, в затрапезных вещичках, тёмные волосы болтаются вдоль щёк: режет глаз незнакомым парням, пьющим своё пиво, вызывая насмешливый свист.
  
   В пустой и тёмной без человеческого присутствия квартире захлопнула дверь, повесила на крючок кошачью шлейку, прошлась, включая везде свет, а потом обратно - решительно выключая, уж больно показался тусклым и безрадостным. Выключила и в кухне, где села на табурет, бесцельно шевеля пальцами неубранные остатки принесённых Лориком вкусностей. Как ей-то быть, если даже восхитительная во всех отношениях успешная подруга жаловалась на своё состояние и мироощущение? А ведь у Лорика есть практически всё. И кажется, к этому всему добавился тайный роман, судя по блестящим глазам и прочим признакам. Но тогда, конечно, грош цена жалобам, они родились, чтобы как-то своё серьёзное увлечение оправдать. Наверное. Хотя, как может судить о потёмках Ларисиной души она - невезучая и неуспешная Ольга, у которой всего нынешнего богатства - найденные на помойке битые стёкла и чёрный кот. Кстати, где он?
   Из темноты кухни прекрасно просматривался угол балкона, и там, на озарённом закатным уже не светом, а напоминанием об ушедшем за гору солнце, подоконнике виднелись два силуэта. Чёрный большой кот и рядом - пирамидкой - небольшая изящная кошечка с острыми ушками. Вот же кудесники, мало того, что независимая Марта просочилась вместе с ними в квартиру, так ещё и вместе они просочились через закрытое окно наружу. Интересно, хватится ли её хозяин, или ему наплевать, где и как гуляет кошка, которая сама по себе?
   Думать о новом Денисе было неприятно, хотя ничего особенного он не сделал и не сказал. Ну не пригласил пить чай. Но его краткое негостеприимство переплелось с неприятными словами Лорика насчет стирки трусов и замужества. Стоп, возмутилась Оля, разворачивая маленькую золочёную шоколадку, тебе он даром не нужен, разве нет? Хотя Лорик, удивленная страстным заступничеством, не поверит, конечно. Но дело, оказывается в том, вдруг стала понимать Оля, что не все, кто отклеиваются от системы и от общепринятых её ценностей, одинаковы. Общего у них только желание отбросить одну жизнь и решиться начать другую. Но эти другие жизни могут быть полярно разными. А даже если нет, то должно быть чувство. Симпатия. Ладно, уговорили - любовь. А то получается, уходишь от одной жизни, решаешься, но в новую тащишь из неё старые условности, ой-вей, как же без мужа, - и ну всех на роль примерять.
   Она вспомнила, как закричала Лорику, насчет 'фигня эти ваши замужи'. Сама не зная, точно ли оно так.
   Точно тут только одно, поняла Оля, доедая в сумеречной кухне шоколадный квадратик и комкая бумажное золотце, - никаких себе уговоров и принуждений, и пусть рядом будет тот человек, с которым ей хорошо, душевно, а не тот, который 'ой надо, ой пора, ой, а кому ты ещё нужна'. И так далее.
   - Вот, - подвела она итог, и встав, уже начала разбирать по важности налетевшие в голову планы, но вдруг застыла.
   Она собиралась посмотреть. На угол жестяного забора, рядом с выдранной секцией, где жесть была исписана дурашливыми посланиями вперемешку с глупыми картинками. Не написать обещанное, потому что рыба для Павлика чудесным образом уже готова, а вот стеклянного кота пока ещё нет. Просто посмотреть. Просто так. Но, погружённая в свои комплексы, забыла напрочь.
   Фигня всё это, повторяла себе, стоя над столом и пытаясь призвать мысленные планы снова, но они разлетелись - не поймаешь. Ну, полная фигня! Мало того, что совсем пацан, практически незнакомый, так ещё и чего там смотреть, она обещала ему написать сама.
   Но желание увидеть расписную стенку всё усиливалось, становилось нестерпимым, и Оля вспомнила мамины рассказы, о том, как на третьем месяце та уходила в сад объедать зелёные абрикосы с дерева. Ночью.
   Усмехнулась дурацкой аналогии и, подойдя к окну, приоткрыла лёгкую раму с сеткой. Просунув руку в щель, погладила Темучина по неподвижной башке (он муркнул, отмечая касание), потом коснулась гладкой шёрстки Марты, и та сразу исчезла: кошка, не сходя с места, прогнулась, убирая себя от руки.
   - Вы тут развлекайтесь, я скоро приду.
   И через несколько минут уже шла, подсвечивая тротуар в тёмных местах включённым смартфоном. Хочу, думала строптиво, и делаю, тоже мне, приключение, просто решила пройтись перед сном.
  
   За освещённой автостоянкой дырка в заборе чернела вертикальной пастью, расцвеченной редкими далёкими огоньками на другом берегу бухты. И мерно загорался такой же дальний маячный огонёк.
   Оля прошла внутрь, осторожно переступая через нижнюю перекладину-арматуру. Прислушалась к неутихающим возгласам в том самом пивной уголке. Шагнула в сторону, чтобы не торчать на проходе, а то вдруг кто из вечерних посетителей решит пробраться или - выбраться. И уже совсем было повернулась к жестяной зыбкой стене, но на фоне мерцающего лунного моря разглядела вознёсшийся над пирсом силуэт 'Пенелопы', оказывается, видимый отсюда прекрасно. Вот лёгкий удлинённый корпус, вот высокая мачта с прикреплённой к ней мачтой горизонтальной, вот под ней - кубик каюты, почти весь на виду. А вот...
   Забыв о стене, она шагнула вперед, прищуривая глаза.
   Над бортом медленно передвигался тонкий, съедаемый лунной рябью силуэт. Не мужской. И грива пышных волос над острыми отсюда плечиками. Вроде бы раздался женский смех, но взрыв хохота из-за развалин не дал услышать точно. Зато рядом с силуэтом нарисовался другой, и его Оля узнала - угловатый, с худыми, но широкими плечами, с круглой башкой, бликующей лунным светом. Секунду два силуэта стояли рядом, потом слились в один, невнятный, торчащий в стороны углами локтей.
   Оля вздрогнула, поспешно отступая в тень забора - рядом с ней к дырке подскочил кто-то шумный, с дыханием взахлёб, смеющийся, протопал, дёрнув плечом зыбкую жесть, заорал что-то снаружи, следом прорвался ещё один.
   Она ещё постояла, мучаясь дурацкой неловкостью - сейчас кто-нибудь посветит в жиденькую тень и увидит, как она тут... Но больше никто не бегал и не топал, так что Оля перевела дыхание и, снова забыв о стене посланий, повернулась, чтобы выйти и поскорее уйти домой. Выставила перед собой руку, включая фонарик смартфона. Перед глазами зарябили чёрные надписи, дурацкие двустишия, слава котам, хоть без матерщины, успела подумать, и тут, на уходящем в тень пятне света, уперлась в короткий, тщательно прорисованный вопрос.
   'Ну что?' - гласили суровые крупные буквы.
   Оля шагнула ближе, уже не обращая внимания ни на вопли, ни на силуэт 'Пенелопы', обшарила светом край стены посланий, границей которой служил как раз этот лаконичный вопрос. Как они тогда договорились-то? Подписываться именами? Ставить даты? Да не было толком никаких договоров... Она вдруг впала чуть ли не в ярость, не от невнятности, а от неловкости ситуации и непонимания себя самой. Стою тут. Как идиотка последняя.
   От злости память встрепенулась. Да, она ему сказала, а нет, он сказал, чтоб написала 'сокровища!'. Но легче не стало, вопрос маячил в гордой лаконичности, без подписей и опознаваний.
   Ничего! - хотела написать Оля в ответ, с небольшим удивлением обнаружив в кармане шортов фломастер, которым рисовала на стеклах линии для деда Пети. Но вместо этого выбрала место чуть ниже и написала другое:
   'Рыба есть. Для кота нужен оранжевый. Яркий'
   Немножко мстительно не стала подписывать послание дурацким детским 'сокровища!', пролезла в дырку и пошла по направлению к дому, издалека пытаясь увидеть за кроной платана своё чёрное кухонное окно.
   Но удивительно, на душе у неё стало совершенно мирно и очень спокойно.
  
   Глава 19
  
  В которой мироздание, наскучив пусть временно, но всё же плавным течением жизни главных героев, вспоминает, что в его арсенале имеются пыльные мешки, те самые, какими так удобно героев из-за угла огреть...
  
   После этого воскресенья, которое для Оли оказалось прямо таки всплеском общения, снова наступила тишина. Благословенная, так она решила для себя, поняв, что ей совершенно прекрасно работается одной, в молчании и всяких медленных мыслях. И неспешных диалогов с котом, в которых она говорила слова, а Темучин откликался жестом хвоста, выражением морды, поступком - подходил или потягивался на подоконнике, играл сам или приглашал её в свои игры - ей абсолютно хватает для полного и незамутнённого счастья.
   Конечно, в эти несколько дней она общалась с Павликом, его дедом и баб Машей, но и это общение старалась свести к минимуму. И даже телефон временами отключала, находя для этого новые и новые поводы. Я сплю, говорила себе, укладываясь, и напрочь убирала в смартфоне звук и вибрацию. Я завтракаю, и хочу привести в порядок мысли, выстроить планы на день... Я работаю... Я разыскиваю в сети нужные мне сведения: о работе со стеклом, о материалах, о проволочном плетении, о том, как выглядят разные ягоды, а ещё - разные рыбы, форма древесных крон. И наконец, я ушла пройтись, или просто - лежу с котом, и оказывается, мне совсем не хочется, чтобы кто-то вторгался.
   Интересно, думала она временами, занимаясь нехитрой готовкой или расчёсывая мокрые волосы после мытья, надоест ли мне такое одиночество и - когда? Пока что просторы его всё ширились и личное одиночество представлялось ей огромной страной, собранной из бесчисленного множества фракталов - каждый достоин своего в него путешествия. И чем ближе рассматриваешь эту чудесную мозаику мироздания, тем больше подробностей видишь, тем интереснее в них погружаться.
   Как же я жила, спрашивала Оля себя, удивленно приподнимая тёмные брови и сдувая с носа упавшую прядку волос - руки были заняты мерной кропотливой работой. Ходила в офис каждое утро, для этого нужно 'выглядеть', то есть обдумать, что надеть, дабы не опозорить мужа-начальника: скромно-стильная, без лишнего выпендрёжа, но с приметами благополучия и достатка. Немного косметики, немного украшений, хорошая офисная обувь. Все свои туфли Оля оставила в бывшем доме и пока что ни разу об этом не пожалела.
   ...Отбыв рабочее время, нужно было по пути домой докупить продуктов, хоть Денис и устраивал выезды на машине брата раз в неделю, но в доме постоянно кончались всякие мелочи, а он не терпел беззаботной расхлябанности, 'да ладно купим завтра, а сегодня перебьёмся' - ни про что и ни за что. Кусок правильного мыла обязан аккуратно лежать в чистой мыльнице, дозатор с жидким мылом - стоять на своем месте. В кухне на столе обязана стоять горчица правильного сорта, и не в банке, а в специальной горчичнице с хитрой крышечкой. О боги, прерывая воспоминания, рассердилась Оля, уходя к мойке - сполоснуть нечаянно порезанный палец. Да не так чтоб нечаянно... Там, в той жизни тоже было множество, великое, бесчисленное - всяческих мелочей, но Боже мой, как же те мелочи отличались от тех, на которые у неё открылись глаза, вернее, всё ещё продолжали открываться. Мерная и величественная жизнь старого платана, оберегающего просторный балкон - она была сопоставима с бесконечной суетой того образа жизни, нет, она была выше, шире и огромнее. Но попробовала бы Оля хоть заикнуться при муже о чём-то подобном. Юные натуралисты - так насмешливо именовал преуспевающий Денис тех, кто по его же выражению 'колупался в ерунде, потому что денег на лучшее не хватает'. Она и не заикалась, признавая его правоту, да кто же будет кормить романтичную 'юную натуралистку', пока она 'ах листочки, ах бабочки'. А может быть, впервые подумала, возвращаясь к подоконнику с пальцем, залепленным полоской пластыря, надо было заикнуться? По какой причине она заранее отодвинула всё своё, с готовностью принимая его мировоззрения и мироощущение? Нет. Не хватило бы смелости. Потому что его мировоззрение в обществе полагалось нормальным, нужным и уважаемым, а её - жалостно презиралось. Кроме, конечно, тех случаев, когда носители такого мироощущения могли превратить его в звонкую монету или собственную славу, которая снова - монетизируется. И то про них пишут и говорят, как о каких-то феноменах. Вот поди ж ты, цветочки-бабочки, а добился, стал, разбогател...
   И она, выросшая среди непререкаемого пиетета перед успешными и сумевшими, она в это всё вполне верила. И не просто отодвинула своё в угоду мужу, нет, сильно заранее спрятала в сундуки детства, куда складывают всё: свое юношеское меломанство, свои ранние увлечения, чтобы потом, посмеиваясь, рассказывать на корпоративе, каким был в тринадцать лет дурачком. Или дурочкой. Иногда спрятанное возвращается в виде хобби, и средних лет мужчина тратит все свободное время на постройку Парфенона из спичек. Или - сидит на набережной с удочкой, там, где и рыба-то не ловится, но удочка ему, как стала понимать Оля - пропуск в личное одиночество и созерцание. То есть, всё равно получается, то, к чему стремится душа, оно как бы не обязательно - просто довесок в свободное время. Откуда, интересно мне знать, снова рассердилась она, у семейной женщины свободное время? Даже без детей, а если бы ещё дети?
   Тут она замечала, что мысли сердят, вернее, чаще первым это замечал Темучин - подходил, по пути потягиваясь, превращая сильное тело в длинную почти ленту с прекрасным изгибом, вспрыгивал на подоконник без всякого пиетета к разложенным на тряпочных салфетках кусочкам стекла и обрезкам проволоки, усаживался поверх и, поднимая башку к склонённому лицу Оли, тыкался носом или бодал в подбородок.
   - Всё, - говорила она, смеясь и тоже вытягивая усталую спину, расправляя затёкшие плечи, - всё, поняла, перерыв! Мышка!
   Темучин мгновенно спрыгивал на пол и делал стойку - чуть приседал, вытягивая шею и внимательно следя за Олиными руками, лапы напряжены, хвост то мечется, то постукивает кончиком об пол.
   Оля брала специальный кусочек толстой проволоки, свернутый в неровную, парой витков, спиральку - обрезанные кончики бережно зашлифованы. И размахнувшись, кидала в сторону открытой двери. Отскочив, спиралька исчезала в коридоре. Через мгновение толстого кота в кухне уже не было, а ещё через десяток секунд мягкого топота и длинного шелеста он являлся, торжественно неся в пасти пойманную 'мышку'. Бросал посреди кухни и присаживался, с ожиданием глядя на Олю.
   Ей приходилось вставать, подходить, нагибаться и бросать снова. И если бы не устойчивая летняя жара, полагала Оля, снова и снова бросая, и смеясь, наверное, бегал бы часами. А так - уставал всего-то через полчасика беготни по всей квартире с мышкой и Олей наперегонки; бросался на пол, заваливаясь набок, раскладывая во всю ширину и длину роскошный хвост, и выставляя в одну сторону оба комплекта лап. Потом обязательно шёл перекусить.
  
  ***
  
   А Лорик позвонила сама и снова ввергла Олю в недоумение, приправленное тягостной тоской.
   - Краевская, - сказала подруга быстрым шёпотом, дыша в ухо, - слушай...
   И замолчала. Оля уже собралась бросить какую-то шуточку, какими они любили подкалывать друг друга, но тут Лорик непонятно, то ли хихикнула, то ли закашлялась, как делают люди, которым неловко и нужно срочно из этой неловкости выпутаться, и продолжила с бесшабашным отчаянием:
   - Я дура, да. Но ладно. И тебе по гроб буду. Там тебе вдруг Мишка позвонит, ты ему скажи, что мы с тобой ездили. Понедельник-вторник-среда. Ну, когда я заходила, помнишь, в воскресенье. Он может, не позвонит совсем. Скажи, что мы по делу, тебя в санаторий.
   - Ларис, - сказала после паузы ошеломлённая Оля, ощущая, как у неё засосало под ложечкой, - ну ты даёшь. Мне ему врать, да? А если спрашивать начнет?
   - Я ж говорю, дура, - согласилась Лорик, - но ты пойми. Никак мне. Сейчас вот никак! Я не могу говорить, он в кухне щас. Олечка, родная, ну пожалуйста. Соври, да что угодно, я подтвердю. Подтвержу, тьфу ты. А щас я спецально с ним молчу, типа скандал, я ни слова не скажу, пока мы с тобой, ну это.
   Оля помолчала в ответ на взволнованное дыхание. Как всегда, предполагаемое будущее кинулось разворачиваться стремительной лентой, нет, сразу охапкой лент, каждая - другой вариант. Отказать? И придётся съехать с квартиры, а ничего совершенно ещё непонятно, придется к родителям, и это ужас из ужасов, слушать маму с её сентенциями и обрывать попытки познакомить с завалящими холостяками. Согласиться? И врать бедному Мишке, который, похоже, досоглашался до серьёзного романа неуёмной жены, и как ему в глаза смотреть потом, а если Лорик будет просить снова и снова? А если Оля соврёт, а Мишка её поймает на вранье? И куда деваться, если не ехать в село? Срочно бежать искать работу и снимать квартиру? Или комнату?
   Она обвела глазами свежеокрашенные стены, таинственную глубину старого трюмо в роскошной резной раме, которую целый день полировала, чтобы виноградные гроздья и листья блестели, как настоящие. Распахнутые высокие окна, за еле видной вуалью сетки восседает сверкающий, как чёрное масло, Темучин, вылизывая лапу. И поблёскивает у самого верхнего края окна стеклянный бочок фурина, качаемого ветерком. Почти месяц она тут. И неприветливая поначалу старая мрачная квартира стала уютной, живой, кажется, дышит в такт обитателям.
   - Ларис. Я не могу, извини. Давай я просто отключу телефон, ну скажешь ему поломался (то есть, упрекнула себя мысленно, соври подруга сама, а я останусь как бы безгрешной) и что я решила - так. Без телефона.
   Сделала паузу, поражённая страшной мыслью.
   - Или он сам тогда явится?
   - Сюда-то? Не-е. Он думает, я её уже на продажу. В смысле, что я её продала уже. А деньги...
   И вдруг закричала радостным голосом:
   - Да ты что, Сонька! Точно? Ладно, мне пора. Максику привет!
   И отключилась.
   Оля отодвинула от себя телефон и посмотрела на него с некоторым отвращением. Ей теперь что, подпрыгивать при каждом новом звонке? Ну удружила подруга.
   А как ты хотела, вопросила себя, принимаясь нервно чистить картошку, насыпанную в кухонную мойку. Ты живешь у неё, она платит тебе деньги, ну ладно, за работу, но точно так же могла платить какому мужику: пришел, сделал ремонтик и растворился в воздухе. Зато его и не попросишь, ядовито прокомментировал внутренний голос, и теперь, получается что? Меряться услугами? За какую заплачено ремонтом старой квартиры, а какая - именно дружеская услуга, требующая услуги взамен...
   Оля злилась, потому что просьба выбила из колеи, и прекрасное состояние, в котором стёклышками калейдоскопа кружились картинки будущих чудесных вещей, которые она обязательно сделает (сотворит!) - испарилось, будто и не было его. И вот это раздражало ее намного больше, чем даже нетактичная просьба Лорика.
   Остынь, велела себе, загружая скользкую мокрую картошку в кастрюлю, ещё ничего не случилось, да может он и не позвонит, её Мишка. Он хороший, но он тюфяк. Смешное какое слово, тю-фяк. С двумя редкими гласными.
   Но как-то никак ей не остывалось, на что Оля разозлилась ещё больше, прикрикнув, отпихнула кота, который неустанно лез под ноги, и Темучин, обидевшись, ушёл, проник на балкон, и когда Оля заглянула в комнату, увидела только силуэт, похожий на шахматную пешку - за сеткой, на отдохновенной лежанке. Ей тут же стало стыдно.
   Отперев балконную дверь, она тоже вышла, запрыгнула на лежанку и села, обнимая руками голую ногу. Качнулась, чтобы локтем ощутить мягкие шерстяные иголочки - знала, если погладить, кот оскорбленно увернётся. Как бы протечёт ниже, превращаясь в мягкую теплую воду.
   - Прости. Ужас какой на самом деле - я при самых мелких неприятностях в панику впадаю. Тоже мне, катастрофа. Катастрофы они другие, а это? Тьфу, короче. Мелочь.
   Мелочь, взялся за своё внутренний голос, она как раз начало большого, и ты не ребёнок, чтоб не понимать.
   Но тут кот муркнул, нагнул голову, подставляя Оле мохнатую щеку с пышными бакенбардами. И она, улыбнувшись, почесала пальцем, потом перебрала шерсть на шее под мохнатым подбородком. Темучин выгнулся, повалился набок и вытягивая лапы, подставил живот - в кудрявой шерсти не черного, а удивительного глубокого оттенка темнейшего каштана. На солнце блестящего, как черная вишня.
   - О, кот мой, вишнёво-каштановый кот, - нараспев проговаривала Оля, перебирая пальцами кудрявую шерсть, - кудряв животом и спиною атласен, и... и, в целом, ты, кот, абсолютно прекрасен! И прав, конечно, будем решать проблемы по мере поступления.
   'Главное, чтоб не поступили все сразу'...
   'Молчи' посоветовала Оля ехидному голосу, 'а то погрубее скажу'.
   Первая проблема подоспела тут же, вышибая из головы сложные раздумья - из кухни, где зашипел газ, донесся не слишком приятный запах: кипящая вода плескалась на изгвазданную плиту.
   Так, постановила Оля, спасая картошку: сперва пюре, потом вымыть плиту. Дальше... что там дальше. Пожрать. И нарисовать рыжего кота. Несколько раз, на всякий случай, в разных вариантах.
   Она застыла над кипящей кастрюлей, держа перед собой деревянную ложку; не видя стены, упёрлась в неё взглядом. Словно встряхнутая раздраженными мыслями голова вдруг показала ей совсем не то, что уже делалось, шлифовалось, оплеталось тонкими проволочками - красивое, конечно, но Лорик была права - уж очень похожее на те кукольные стеклянные цацки, которые можно купить в любом магазине, где всякий уже готовый интерьерный хлам. Аккуратненькие, с ровными краешками, приятными петельками. Вместо них по голубому фону стены поплыли, покачиваясь и крутясь, вещи крупные, вызывающе грубоватые, кинутые на кожаном шнуре поверх таких же стильных вызывающих платьев. Надетые на тонкие руки. Свисающие из маленькой мочки длинной, ложащейся на плечо серьгой.
   - Нет, - шёпотом возразила видениям Оля, - серьга - тяжело, я ж не музейные экспонаты думаю. А вот прочее...
   Она не помнила, как толкла пюре и ела, как выложила поесть коту, погладив его по атласному загривку, когда склонился над мисочкой.
   И подняла голову от раскиданных на подоконнике листов бумаги с рисунками и уложенными на них цветными стёклами, когда услышала скрежет ключа в замке.
   - Хозяева! - намеренно детским испуганным голосом пропищала в прихожей Лорик, постукивая каблучками босоножек, - тук-тук, а Оля выйдет? Краевская, ты тута? Телефон чего снова выключила?
   Оля, моргая усталыми глазами, прошла к дверям комнаты, включила свет - оказалось, уже совсем стемнело. И выглянула в коридор.
   Лорик, шлёпая босыми ногами, пронеслась в кухню, там зашуршала пакетами, выкрикивая пустяки и болтая с Темучином - воспитывала, чтоб ушел со стола. Повернулась к Оле, сияя лицом и взмахивая подкрашенными ресницами.
   - Фух, Краевская. Напряглась на меня, да? Ну, прости. Не боись, не позвонит Мишка. Опять свалил в командировку, срочно вызвали с отгулов, а это ж теперь заграница, оттуда хрен позвонишь. Да и вообще...
   Ресницы опустились, снова поднялись над сияющими голубыми очами, пухлые губы растягивались в неудержимой улыбке, длинные пряди волос дрожали золотыми пружинками, потом взмётывались, откинутые за спину пальцами с цветными ногтями.
   Так выглядит счастье, поняла Оля и, усевшись на табурет, прислонилась спиной к стене, готовясь слушать. Посмотрев вопросительно, двинула к подруге кастрюлю с пюре, но та замотала головой, суя в рот наспех отрезанный кусочек принесённой буженины.
   - Щас в душ и бегу. Ольчик, прости. Я конечно, балда, и бовше вебя не вуву... Не буду дёргать. Ты жри давай, это домашняя буженинка, меня Катя угощает, с колбасного. М-м-м, а я с утра не жвава ефе...
   - Похудеешь, - остерегла Оля, отрезая и себе пластинку розовато-серого мяса, благоухающего пряностями.
   Лорик снова откусила и, жуя, подняла перед собой тонкий палец:
   - Именно. Я и фачу. Кивагвам пять бы или семь. Так, я в ванну и помчуся. Тут твоему котею вкусняхи.
   - Да зачем, - сказала Оля вдогонку, но из приоткрытой двери уже заплескала вода, гудя в трубах.
   Оля спрятала вкусное, но вредное для Темучина мясо в холодильник (кот тут же обиделся, дёргая хвостом) и ушла в комнату, удивившись, что стремительная Лорик успела не только сюда заглянуть, но и кинула на постель поверх покрывала свои свежие вещички - длинное платье черного тонкого льна, присборенное под грудью и с высоким разрезом на одном боку, а рядом - лифчик без лямочек и тончайшие черные кружевные трусы-шортики. Разумно, одобрила Оля, разглядывая детали платья и стараясь не слишком смотреть на белье - уж слишком оно зазывно выглядело, как будто уже подсматриваешь в щёлочку, как владелица его снимает. Или - с неё снимают. Чёрный - к золоту длинных волос, очень хорошо, да. Если бы глаза тёмные, было бы совсем волшебно, а яркие голубые, которые иногда становится совершенно синими - немного выпадают. Из нужной гаммы. Оля фыркнула нечаянному кровожадному каламбуру и, оглядываясь на платье, ушла в угол, где стоял распахнутый пакет, а в нём другой, хорошо закрытый - с необработанными стеклами. Присев, вытащила бережно уложенный к самой стене и плотно замотанный в тряпье отдельный плоский сверток. И освободив от ветошек и бумажек радужную пластину, вернулась, встала над платьем снова, держа обеими руками и поднося ближе, потом слегка отодвигая. Как сказал серьёзный Серега, который Иванович? Подвеску на шею... Это для самой Оли. А вот к этому платью и Лорику в нём, нужен кусок побольше, такой... неровно геометрический, наверное. И никаких плетёных оправ. А что тогда? Кованая...
   Оля вспомнила картинки, которые сохраняла себе в отдельную папку. Да. Там были работы одного мастера, он сам отбивал тонкие полоски металла и потом сваривал их. Как будто кованые такие получались - то завитки, то рамки. Такие - прекрасно грубоватые. И если в такой рамке допустим, кривой ромб... или - треугольник со скошенными углами. Из-за черной ткани и синих Лоркиных глазищ, оно сработает как будто мостик (радуга она и есть мост, подсказал внутренний голос, и Оля улыбнулась ему - вот, правильно, а то набросился с нытьём и страхами) и совершится гармония. Ужасно жалко, что не выпросила у Серёжи осколков поменьше, а кромсать большой пока неохота, тем более - такое уникальное стекло, может, такого уже и нету нигде, на всём свете. А ещё нужен правильный шнурок, конечно... Ну, если бы делать это все. Наверное ещё надо...
   Оля отвлеклась на стук в двери. Из ванной по-прежнему доносился мерный плеск и шум душа. Огляделась, прикидывая, куда бы пристроить пластину, но стук повторился, и она пошла прямо с ней, боясь, что любопытный кот подденет лапой и уронит.
   - Кто там? - спросила, стоя в шаге от двери и застыла, ударенная внезапной мыслью - а вдруг это Мишка? Вот дура-то, надо было молчать!
   - Де-нис, - донеслось из-за толстого дерева, приглушенно, но вполне внятно.
   Оля оглянулась в коридор. Орать через дверь, потому что вода глушит голос? Лорик взволнуется и начнет орать из ванной, спрашивать. И приглашать его тоже нельзя, она тут бегает в полотенце и вообще - хозяйка же. Но вдруг там что-то? С ним или с котятами?
   Мысль мелькнула стремительно и через несколько секунд Оля, удерживая пластину через кусочек бумаги пальцами одной руки, другой неловко повернула ключ, собираясь в приоткрытую дверь извиниться и договориться о встрече или беседе - что там у него.
   Вместо длинной фигуры в узкой щели замаячило что-то яркое, качнулось, суясь ближе. Оля вытянула руку - придержать дверь, которую ощутимо тянули снаружи и почти уткнулась лицом в роскошный букетище алых роз, усыпанных каплями. Так много, что за цветами не разглядеть...
   - Сюррпрайз, - раскатисто проговорил мужской голос, а Оля засмеялась стеснённо, успев на долю секунды удивиться какому-то несоответствию, но удивление мгновенно исчезло, ведь голос, разумеется, знакомый, привычный.
   - Ой. Ну зачем ты? - отступила, отпуская дверную ручку - не тащить же к себе эти цветы в узкую щелку, ну или не пихать же ему обратно, хотя нельзя сказать, что за её смехом стояла радость. Нет, скорее неловкость. Не те отношения, а ещё сейчас выйдет Лорик...
   Мысли возникали и исчезали, мигая вспышками стробоскопа, яркие, но стремительно обрывочные. А букет уже разместился в прихожей, подался вперёд, потом качнулся в сторону, показывая довольное, улыбающееся лицо. Светлые глаза под широким лбом и чёткими бровями, коротко стриженые, но все равно видно - вьющиеся, тоже светлые волосы. Сочный рот с капризными, резко очерченными губами. Которые сейчас, прогоняя улыбку, складывались в гримасу ошеломлённого недоумения.
   - Де-нис? - охрипшим голосом повторила Оля, качнувшись от приступа головокружения.
   Из пальцев выпала стеклянная пластина, и по деревянному полу разлетелись узкие, как изогнутые кинжалы, радужные осколки. За спиной грозно взвыл кот. Оля отступила на шаг, под ногой хрустнул осколок.
   Бывший муж, держась за цветы, как за спасательный круг, качнулся назад, дёрнул плечом, упёршись в косяк и описывая букетом кривую.
   Оля, пятясь, шагнула ещё, чтоб подальше, произнесла охрипшим голосом, и он одновременно открыл рот, тоже начиная говорить.
   - Зачем цветы? Не надо мне!
   - А Лара? Где?
   У Оли всё перемешалось в голове, а сзади, откуда уже не слышался шум и плеск, приближались осторожные шлёпающие шаги.
   - Олька? Кто там?
   - Лара? - воззвал внезапный гость, все ещё производя букетом манипуляции, теперь уже стараясь увести его за спину, но мешала дверь, цветы, сгибаясь, шуршали кокетливым целлофаном, роняли на пол лепестки и листья.
   - Чёрт, - жалобно сказала Лорик и Оля резко повернулась.
   Подруга стояла в нескольких шагах, туго запахнув на груди полотенце и держась за него обеими руками. Переводила широкие глаза с Дениса на Олю, потом на несчастный букет. Вот облизнула губы и снова посмотрела на Олю - с умоляющим выражением, а потом стрельнула глазами на гостя - с недоумённым упреком.
   - О боже, - Оля тоже качнулась, не понимая, куда податься, как запертая между этими двумя, - я не понимаю. Так вы... ты... Ларис, ты с ним?
   - Что ты вообще тут делаешь? - прошипела Лорик через олино плечо, переступая по полу мокрыми тапками, - Оль, ну я... я объясню всё. Сейчас вот.
   - Да не надо, - Оля быстро прошла мимо, стараясь не коснуться мокрого плеча, укрытого мокрым золотом волос, ворвалась в комнату, встала над постелью, где издевалось над ней томно раскинутое вечернее платье. И это кружевное белье ещё! Беспомощно оглянулась на свою раскрытую сумку-гардероб, притулившуюся к стене. Из коридора доносился невнятный жаркий диалог, Лорик шипела укоризненное, Денис отвечал сперва виновато, потом огрызнулся. Примолкли и после быстрого шёпота хлопнула дверь. Прохрустели под ногами осколки.
   - Оль? Слушай... Ну, извини. Но ты ж сама его бросила, так?
   - А ты и подобрала, ст... стремительно, - Оля усмехнулась лежащему платью.
   В молчании прислушалась к тому, что чувствует. Обидно то, что Лорик ей врала. Упрашивала мужу соврать, пока она, значит, крутит лямуры с бедным брошенным Дэном. Блин и блин. Перед глазами снова проплыло лицо бывшего мужа, как он выглянул из-за своего дурацкого букета, делая дурашливое ку-ку, и как потом пытался спрятать цветы за спину.
   Оля несколько истерически рассмеялась, горячая краска поднималась от самых плеч, от груди, заливая шею, щёки, обжигая виски и глаза. А она, дурочка, ой, зачем цветы. Думала, пришёл мириться. А он...
   - Как я могла тебе сказать, а? - бубнила позади нее Лорик, не показываясь на глаза, - ну, подумай сама. Ты ж такая гордая девка, я думаю скажу, ты сразу вещи собирать. А куда ты пойдёшь?
   Вещи... Оля шагнула к сумке, старательно не поворачиваясь к расстроенной подруге, а та шлёпала следом, почти дыша ей в плечо.
   - Ну вот! Видишь? Ты уже! А я! Да посмотри на меня, Олька! Ну пожалуйста! И брось нахрен эту чёртову сумку!
   Оля нагнулась, цепляя мягкие ручки, а Лорик вцепилась в клетчатый угол, запыхтела, таща полупустую сумку к себе.
   Топтались, сопя и дёргая, потом Оля отпустила ручки и Лорик с размаху уселась на разложенное платье. Шмыгнула, шаря рядом с бедром - отыскивала край полотенца, которое свалилось до пояса, обнажив полные груди с крупными розовыми сосками.
   Отходя к окну, Оля успела таки подумать, а у меня сиськи маленькие, и соски тёмные, чёрные почти. Наверное, Денису прикольно. Нравится, ну как у Лорика...
   - Ну, прости, - угрюмо сказала подруга, - прости. Я вообще не знала, что можно так вот. Влюбиться. Сразу прям.
   Под рукой Оли внезапно оказался Темучин и она послушно положила ладонь на гладкую атласную спину, кот с готовностью замурлыкал, очень сильно, рука дрожала на чёрной шерсти. Коты мурлычут не только, когда им приятно, вспомнила Оля. И усмехнулась. Люди тоже смеются, не только когда им смешно. Но прикосновение волшебным образом её успокоило, и она даже удивилась, успела удивиться, поворачиваясь к сидящей с потерянным видом подруге. Надо же, как всё вывернулось. А в сущности, ничего ведь не произошло страшного... Ну обольстил великолепный Денис очередную свою жертву. Быстренько.
   Лорик, насупясь, следила за Олей.
   - У тебя тушь потекла. Что, получше не нашлось, подороже? - слова, которые полчаса назад были бы обычной дружеской подколочкой, прозвучали нехорошо, зло.
   - Она дорогая. Ресницы не портит, я потому её. Оль. Может поговорим, а? Сядем нормально. В кухне. Я ж не специально.
   Рука с цветными ноготками переместилась к груди, словно удерживая сердце.
   - Я серьезно же думала, утру ему нос. А потом... Ох-х... Но знаешь, я вот даже и рада. Ты ему не подходишь, никак.
   - А ты подходишь, да? - Оля всё держала руку на гладкой спине кота, и он сидел, тихо вибрируя, словно понимал, что ей нужна поддержка, - господи, Ларис, я думала ты умнее. Да никто ему не подходит, кроме вот его! Ты серьёзно думаешь, что он тебя любит?
   - Да. Да!!!
   Лорик опустила голову, потом подняла, в неярком свете люстры блеснули глаза, как-то слишком уж сильно, плачет, что ли?
   - А если нет. То я его люблю. Очень сильно. У меня никогда так. Ни с кем. Веришь?
   Оля молчала. Стояла, не рассматривая подругу, просто смотрела в неяркий перед собой воздух. Было ли у неё так? С самого вот начала? Сейчас кажется - да и не было. И не хочется вспоминать, даже если и было. Как будто оно такое - глупое, и стыдно. А разве так должно быть?
   Она пожала плечами в ответ на вопрос, который так и висел в воздухе.
   - Пойдём? - попросила Лорик.
   - Ты иди, - посоветовала Оля, - ждет же, наверное. Внизу.
   - Он. Он сказал, что за мной поднялся. Чтобы сюрприз. Потом сбегал за цветами, ну в тот магазинчик напротив, круглосуточный. Я ему говорила, что тут квартира, сказала, подруге сдаю. Вот он...
   - То есть, он следил за тобой? - уточнила Оля.
   - Ну зачем ты! Просто хотел - сюрприз. Если бы следил, разве цветы...
   - Ну да, - Оля вспомнила лилии вёдрами, о которых напомнила ей как раз Лорик...
   Та потянулась, придвигая к себе смятое платье. Оля прошла мимо, с печальной радостью чувствуя касание мягкой шерсти к голой ноге - Темучин торопился рядом, молча.
   - Ты одевайся и иди, ладно? Пожалуйста.
   - Оль? - голос остановил её уже в дверях, - Краевская! Поклянись. Что не сделаешь с собой вот ничего!
   - Из-за вас, что ли? Из-за придурка Дениса? Не волнуйся. Не сделаю.
   - Почему сразу придурка, - пробормотала Лорик, возясь с полотенцем, - но ты не поклялась же! Клянись лохматым своим! Котом. Что не убежишь ночевать на улице - тоже клянись!
   - Чего ты ко мне прицепилась, Тютина? - заорала из коридора Оля, - достали вы меня все! Кроме кота, все достали! Не буду я им.
   Она подхватила свое пушистое сокровище и прижала к груди. Темучин покорно обвис, подёргивая песцовым хвостом.
   - Клясть. Ся. Не буду!
   - Нет, клянись. А то я тут сяду и никуда. Не пойду никуда!
   Оля смерила подругу, которая стояла, прижимая к себе длинное платье, уничижительным взглядом и получила в ответ взгляд свирепый, над темными потеками туши по щекам.
   - Некуда мне идти. Как нарезвишься, позвони, тогда все обсудим.
   В кухне вкрадчиво зазвонил мобильный Лорика. Она дёрнулась было, с мучительным нетерпением на лице, но хмурясь, осталась на месте, с вызовом задрав круглый подбородок. Оля усмехнулась и ушла в кухню.
   Села там на табурет, укладывая терпеливого кота на колени. Пальцем придвинула к себе вибрирующий телефон. Увидела надпись 'Динка Солнышко' и, снова усмехнувшись, отодвинула подальше. Ну разумеется, не влепит же осмотрительная подруга в контакты настоящее имя, а так - и похоже и вне подозрений.
  
   Через полчаса она все так же сидела, глядя на стол, по которому расползлись кое-как брошенные пакеты с вкусной едой. А мобильника не было, Лорик оделась, умылась наскоро, но все же успела, заметила Оля, слегка подкрасить заново ресницы; бормоча что-то, подхватила телефон и исчезла, хрустнув напоследок каблуками по битому радужному стеклу.
   Напиться, что ли, поразмыслила Оля, кидая взгляд на холодильник, в нутре которого остывала притащенная подругой бутылка отличного вина. В одно лицо, в одно, так сказать, рыло, потом спеть песен, про сиротинушек, и упасть спать. Туда, где недавно валялось роскошное платье и бесстыдное кружевное бельишко, назначенное радовать её бывшего мужа. Господи, да ты радоваться должна, упрекнула себя Оля, подвигая поближе упаковку с копчёной нарезкой: волновалась, что пропадет блистательный Дэнчик, а вишь не пропал, и наслаждается жизнью.
   Но радоваться не хотелось. И напиваться тоже. Было мучительно стыдно, за себя десятилетней давности, как смотрела, ловила взгляд, смеялась в ответ на шутки, как мечтала кинуться да хоть в пропасть, чтобы как-то доказать свою к нему любовь. Ох, если Лорик сейчас так вот, то - жалко её.
   Когда подруга забирала телефон, Оля уже и рот открыла - сказать. О том, что не будет ей счастья, или будет - недолгое, а после придётся расхлёбывать и так круто, что ничего от нынешнего чудесного Лорика, сияющей, полной жизни красавицы, цокающей по жизни острыми каблучками, не останется. Все силы, всю уверенность в себе выпьет этот мужчина. И ведь не подавится.
   Но - не смогла. И не по всяким высоким причинам, а просто подумала, что они собрались куда-то, может быть снова на пару-тройку дней, и она испортит Лорику это первое пока ещё счастье.
   - Да что ж я за дура такая, - с силой сказала Оля, пихая от себя кокетливый золоченый пакетик, - нет чтобы о себе подумать, а?
   Но о себе снова не получилось, потому что она вспомнила о стёклах. Красивые, радужные, опасно острые, а там ходит кот.
   Медленно встала и продолжая ругать себя, отправилась в ванную за веником и совком. У входной двери обругала Темучина, который настырно интересовался осколками, лез к ним носом и норовил потрогать лапой.
   Большие собрала в отдельный пакет, роняя на пыльные руки внезапно пришедшие наконец слёзы, а потом ещё с полчаса елозила по полу мокрыми салфетками, стараясь, чтоб ни крошечных осколков, ни мельчайшей стеклянной пыли не осталось.
   Вымыв руки, выдала в кухне коту дополнительную порцию еды - за вредность ушедшего вечера и, еле переставляя ноги, ушла в комнату, бухнулась на постель. Потом встала и свернув в комок, унесла матрасик и простыню на балкон, постелила себе на лежанке. Бросив подушку, осторожно улеглась, отыскивая глазами прозрачный бочок фурина. Ужасно жалко, поняла, уже к своему удивлению задрёмывая, ужасно жалко - разбитой пластины. А Лорик... Ну что ж. С ней все же надо сесть и поговорить, пусть знает, хотя и не слишком поверит, тем более, мало, что ли, разговаривали этим летом. И конечно же, надо быстрее искать себе жильё, и работу тоже, а то расслабилась, полагаясь на других, а другие вон как - у каждого личный карточный интерес, и своя рубашка ближе к телу. Не торчать же тут, как будто Лариса обязана теперь обеспечивать бедненькую Краевскую, отдавшую своего муженька... Но лучше поспать, а думать про это все завтра. Утром, которое мудренее.
   В углу у самого окна муркнул мобильник. Оля нашарила его, собралась отключить напрочь, но всё же, поколебалась и новую смску от Лорика открыла, повторяя про себя поговорку о погубленной любопытством кошке.
   'В шкафу посмотри. Не думай толком что то из-за него я давно припасла привезти седни получилось. Извини я все равно тебя люблю'
   Оля хмыкнула, отключила мобильник и сердито сунула под подушку.
   Положила руку на кругло спящего рядом кота. Полежала, совсем просыпаясь, и, снова хмыкнув, все же встала. Мысленно издеваясь над собой, спустила ноги и босиком прошлёпала в комнату; трогая углы двери, зеркала, добралась в сумраке к шкафу и, распахнув скрипучую дверцу, протянула внутрь руку. Пошевелила редкие вешалки, почти все пустые. И пальцы коснулись мягкой ткани, чуть шершавой на ощупь. Она тащила вещь, а та цеплялась подолом, и Оля нагнулась - отцепить и нащупала на полочке под вещами ещё что-то приятно прохладное, увёртывающееся. Взяв вещь в мягкую охапку, прошла к стене, включила свет и уставилась на платье, свисающее с рук. Тенькнула, выскользнув из горловины, проволочная легкая вешалка.
   Оля расправила платье, осматривая. Потом подошла к зеркалу, вечным женским движением приложила, расправляя по фигуре. Ну, Тютина...
   Цвет был таким, что и детали оказывались не важны, да их и не было практически - коротенькая рубашка с совсем короткими рукавами и мягким вырезом. Какие-то пуговки на застежке, какие-то пряжечки на маленьких боковых разрезах. И глубочайшая фиолетовая космическая синева. Нет, сиреневость. Нет, скорее темно-лиловость. Ткань мягко скользила под пальцами и несмотря на простоту кроя платье выглядело, да и было скорее всего - высокомерно дорогим, почти драгоценным.
   - Ну, Тютина, - шёпотом уже вслух сказала Оля, не понимая, злиться или смеяться, или преисполниться презрения к подруге, которая решила тряпками ситуацию сгладить.
   - Но ты же не тряпка, - обратилась к отражённому в зеркале платью.
   Быстро и бережно переоделась, бросая свои спортивные шорты и майку прямо на пол. И пошлёпала снова к шкафу, оглядываясь на стройную молодую женщину в глубине зеркала. Вытащила с маленькой полочки открытые босоножки на изящно выгнутой низкой танкетке с переплетением нежнейших на ощупь темно-фиолетовых ремешков. Усевшись на разорённую постель, обулась, с наслаждением шевеля пальцами под ласковой кожей. И снова ушла к зеркалу, встала там, сумрачно глядя в сумрачную глубину. Ого, какие глазищи...
   Пятернёй убрала со лба растрёпанные тёмные волосы - лоб оказался белым, высоким. И засмеялась, медленно поворачиваясь и осматривая незнакомку.
   Потом ушла к раскладушке и снова села, раздумывая, не поплакать ли опять. К чему она ей? Эта вот сумрачная женщина с огромными, оказывается, и оказывается, фиолетовыми глазами... Ловить мужиков, что ли? С целью хорошо устроиться за чьей-то спиной? Или что, в модели пойти, ага? В престарелые. Ну, ещё варианты?
   Снова пришел кот, дёргая хвостом, обнюхал тонкие ремешки на подъеме, успокоился и, взлетев на колени, затоптался, без всякого пиетета к драгоценной обновке.
   - Ти-ма, - Оля попыталась сделать голос строгим, придержала лапы, но кот вырвался, продолжая натаптывать незнакомую вещь, потом улегся сам, задрал голову, вперяя в Олю глаза с огромными круглыми зрачками. И она вспомнила, как однажды ссорились с Денисом, как раз по поводу кота, вернее, сперва спорили просто. Зачем, спрашивал муж, разводя руки и пожимая плечами, на черта нам бесполезное животное? Ну был бы породистым, медали, выставки, или ловил бы мышей, если бы были. А так - к чему? Ссать по углам? Сыпать шерсть в тарелки?
   - Просто так! - выкрикнула она тогда, исчерпав аргументы и уговоры, забрала кота и ушла в комнату - постараться не заплакать, потому что тогда уже, с холодком в сердце осознавала - ему нравится ссориться, доволен, когда жена расплачется, и после утешает, милостиво, как будто наелся и сыт, добр от сытости.
   - Просто так, - согласилась она с собой давней, тиская кота на шёлковых коленях и относя нынешние слова к внезапному подарку, - да, князь мой Шынгыс? Мой атласный-распрекрасный, вот - просто так! Отличная причина. А прогуляться не хочешь ли? Просто так, ночью!
  
   Глава 20
  
  В которой ночная прогулка в новом платье кое-что расставляет для Оли по своим местам, а раннее утро внезапно знакомит ее кое с кем, кто вызывает в голове героини, помимо прочих тем для размышления ещё и мысли о сексе, для неё самой совершенно внезапно.
  
   Место, где располагался красивый каменный дом в три этажа, с резным каменным гербом под центральной частью крыши - скрещённые топорик и якорь, с балконом, выходящим в сторону перекрестка, морвокзала и акватории порта, очень нравилось Оле ещё и тем, что ночами тут было уютно и безопасно. От недрёманных городских фонарей, от близости центра, от солидности здания городского управления сбоку. Это не тёмные переулки, что прячутся посреди ночных пустынных улиц. Тут в рассеянном жёлтом свете городской ночи постоянно проезжали автомобили, приятно, что не сплошным потоком; а налево, где располагался самый центр города и его главная площадь, кругом натыканы камеры и расхаживают патрули.
   Так что, думала она, застегивая ошейничек на шёлковой шее Темучина, никакого особенного безумия, в обе стороны можно спокойно гулять в самое глухое время. И кстати, с балкона она видела, в ночи тут прогуливаются часто - одни и те же люди. Кто-то с собакой, кто-то сам по себе.
   Новые босоножки, нет, скорее сандалии, поправилась Оля, спускаясь по лестнице с котом на руках, не постукивали, как возлюбленные Лориком шпильки - ступали мягко, изгибая и без того изящный выгиб подошовки. Ну, Тютина, в очередной раз восхитилась внезапной соперницей Оля, как точно все угадала. На шпильках конечно приятно покрутиться перед зеркалом, но идти по тёплому летнему асфальту, задевая упавшие с платанов сухие зубчатые листья и ощущать без всякой помехи, как трогают бёдра колыхания шелкового подола - для этого ей нужна другая обувка, поудобнее. Но чего тут удивляться, не зря Оля так прикипела к яркой и вроде бы несколько вульгарной подруге, уже понимая, что легкая вульгарность Лорика - скорее всего часть её делового имиджа, а сама она знает и понимает больше. Не понимала бы, решила Оля, не вела бы свои дела так успешно.
   На улице Темучин встряхнулся и решительно потянул Олю в левую сторону, к морвокзалу. По правую руку медленно проплывала белая громада горсовета, мимо пологих ступеней вальяжно шествовал ночной патруль из двух полицейских.
   Не о том думаешь, Краевская, одернула себя Оля, останавливаясь на перекрёстке, где сонно мигали светофоры, как её когда-то восхитил термин в правилах движения 'бело-лунным светом' - дивное какое слово, само по себе поэма - бело-лунный...
   Проехал негромкий автомобиль и она, подхватив кота на руки, перешла дорогу, там спустила его на асфальт, и Темучин, повернув острые уши, направился к пролому в заборе, ощутимо натягивая поводок.
   А вот перед ним Оля немного заколебалась. Жестяной забор блистал в свете фонарей и чёрная щель в нем, проткнутая редкими точками дальних огней, казалось, источала мрак. Но кот уже перепрыгнул железную перекладину и поводок тёрся об нее, натягиваясь, так что Оля перешагнула тоже и, подтянув кота к ногам, встала в тени забора, прикрытая купой высоких шуршащих тростников. Она бывала тут днем и на закате, и серым утром до солнца, и поздним вечером тоже. Но ни разу не приходила сюда в самую сердцевину ночи, в глухое время между сутками. Читала когда-то, медленно вспомнилось ей, пока всматривалась в неровный, испятнанный светами ближний мрак и вслушивалась в ночные звуки - читала, что в самое глухое время ночи есть несколько секунд, когда мир останавливается совсем, проваливаясь в другое измерение. Именно в эти мгновения спят все, даже те, кому кажется - бодрствуют, потому никто не следит за границами мира, и оттуда, с другой стороны, из-за грани, могут проникнуть сюда чудовища.
   Почему сразу чудовища, возразила воспоминанию Оля, сердясь, что оно пришло и - напугало. И тут же услышала ночные голоса жизни, отделённой от неспящего города жестяным длинным забором. Оказывается, тут тоже нет общего глубокого сна.
   Плескалась вода, мерно шлёпая о бетонные закраины, шуршали сухие стебли тростника, отзываясь на совершенно незаметные дуновения ветерка, вдалеке громыхала цепка, по которой бегал сторожевой псинка у затянувшейся стройки, а через тропинку, влево, за небольшими руинами с осевшей на остатки стен шиферной крышей доносились мирные негромкие голоса и смешки. Кто-то полуночничает в пивном уголке, догадалась Оля, уже выбираясь из своего укрытия, чтобы уйти в противоположном направлении, вправо, подальше от людей. Там конечно, торчит 'Пенелопа' и Денис может чего-то вдруг надумать по поводу появления нарядной Оли, но он скорее всего просто спит, а Темучин все равно волочет её к яхте. К возлюбленной своей подружке Марте со котятами. Надо же, как тихо себя ведут любители пива, но всё просто - наверняка сюда аккуратно заглядывают городские патрули.
  
   Она шла тихо, придерживая кота и щурясь на серебряную чашу акватории, на которую изливала белый свет яркая луна, торчащая почти над тонкими мачтами вознесенной на стапеля 'Пенелопы'. И было ей слегка печально и почему-то - хорошо. От зарослей тростников пахло водой и цветами, а, да, там расцветают, обвиваясь вокруг длинных стеблей роскошные белые вьюнки, огромные, как в оранжерее. И надо бы думать о том, что случится дальше, ведь Лорик, наворотив со своей любовью, умудрилась все так изменить, что придется им всем это как-то расхлебывать (бедный Мишка, снова пожалела Оля бесхитростного мужа подруги), но сейчас, в сердце ночи, думать вперёд совсем не хотелось.
   Босоножки тихо застучали по бетонному причалу. Яхту обойду, решила Оля, поодаль, а потом - мимо стройки вдоль воды и дальше сверну за нее и там проход, отрезок дороги, откуда можно выйти к набережной или в самый центр без всяких уже дырок в заборе. Может быть, пройдёмся по набережной. Или (тут она судорожно зевнула и поняла, зачем, собственно, вышла: не платье новое выгулять, а чтоб не ворочаться без сна в квартире, вернутся и Оля упадет, заснёт до утра, которое мудренее) - если совсем захочется спать, то вернусь уже городскими улицами, через площадь с памятником Ильичу.
   Рядом с чёрным силуэтом Темучина ожидаемо материализовалась серая лёгкая тень. Коты встали, нюхаясь носами и подняв хвосты приветственными знаменами - огромный пушистый у Тимы, и тощий остренький - Мурочкин.
   - Извини, - негромко, но строго ответила Оля на просительный мурк спутника, - будешь на поводке, а то ещё гоняться за тобой тут.
   Кот смиренно отправился вперёд, а Марта-Мурка шла рядом, как плыла, мягко перебирая над асфальтом светлыми лапами. Иногда оба одинаково сторожили уши и поворачивали головы в одну сторону. Тогда и Оля смотрела туда же, так, на всякий случай.
   Мимо тёмных иллюминаторов яхты прошли нормально, интересно, подумала Оля, без особого, впрочем, интереса, один он там или с Танюшей, вот ёлки же палки, неужели юная красотка всерьёз запала на практически пожилого дядьку, который к тому же ни разу не Индиана Джонс внешне. Или тут яхта - главное его достоинство? А Лорик, о-хо-хо, теперь понятно, почему так резко изменила мнение о новом Денисе. Не будь она заинтересована в том, чтобы подругу в новые отношения сплавить, то продолжала бы ругать неудельного мужичка, почти бомжа, считай. А так понадеялась, вдруг Оля влюбилась и наплюет на роман подруги и бывшего.
   Но мысли эти никак не подходили странному, совсем для неё неожиданному волшебству места, которое днем вообще-то захламлено и не ухожено, и Оля постаралась их прогнать. Чего тут думать без конца, решила раздражаясь, все равно придется - делать. А сейчас ничего делать не получится, так что лучше и не думать.
   С каким-то обострённым вниманием отмечая маленькие и такие неожиданные ночные красоты - одинокий стебель тростника у самой воды, обвитый роскошным вьюнком с крупными цветками - черный на фоне отчаянного морского серебра; длинную дорожку рыбацкого узенького пирса, уходящую, кажется, до середины водного пространства, тоже чёрную, резкую; белейшие и ещё отбеленные лунным светом лёгкие пролеты недостроенного здания с террасными балконами на каждом этаже - Оля совсем было свернула за угол, но тут Темучин заартачился и, приседая, упёрся всеми лапами, отказываясь идти дальше.
   - Что? - удивилась Оля, - ну нет, на яхту не пойдём.
   Но кот дёргал поводок и она, вздохнув, развернулась. Обратно, так обратно, а если начнет проситься за Муркой на 'Пенелопу', придётся взять здоровяка на руки и унести. Снова через дырку в заборе.
   Настанет зима, думала Оля, а кот мягко шёл, подёргивая хвостом, поднимал голову - понюхать ночной полумрак или коснуться носом носика Мурочки... зима с её жестокими ветрами, придется долго одеваться, выходя из дому, и вспоминать, как вот летом шла, шёлк трогал голые бёдра, ноги - босые совсем в этих открытых сандаликах. И покажется - так не бывает, это все странно, чудесно, и только в сказке. Но сказка вернётся, как возвращается каждый год, вот только ты становишься на год старше.
   Снова, теперь уже по правую руку, показалась яхта и Оля мысленно попрощалась с ней, на всякий случай. Хотя, куда ей идти, пока ничего не решено и никаких осеняющих идей.
   Марта-Мурка потерлась боком о чёрный атласный бок Темучина, в два прыжка оказалась на верхней ступеньке трапика, нарисовалась изящным силуэтом на горизонтальной мачте и исчезла. Тут же послышался требовательный котёночий писк. На меня даже не глянула, усмехнулась Оля, мягко утаскивая кота в сторону тропинки в зарослях, что ей моё новое роскошное платье.
   Прислушиваясь к голосам за руинами, которые стали вроде бы громче и развязнее, она покинула открытое пространство и ступила на тропинку, думая, не взять ли кота на руки, а то запутается в поводке, если решит рвануть в сторону. Но Темучин целеустремлённо тащил её по тропинке, как хороший трактор, даже вытягивал шею, словно хотел к чему-то добраться как можно быстрее. И вдруг сел, у самого выхода, чёрным пеньком, еле видным в теневых крестах тростниковых стеблей.
   Оля шагнула на тростниковую полянку, в привычную уже тень, тот небольшой её кусочек, образованный полу-оторванным и отогнутым куском жести, постояла секунду и подняла брови, с вопросом глядя на своего спутника. Чуть дёрнула поводок.
   Было забавно думать, что кот специально привел её в угол, где жесть исписана цветными фломастерами и где сама она тоже расписалась, насчёт оранжевого стекла. Потом, за всеми этими бубновыми событиями - забыла. Напрочь забыла, что пролезая, надо проверить, ой, ну ладно, не так уж надо, но можно было... Наверное, решила сейчас, потому что бубновые события относятся ко взрослой важной жизни, и они - чреваты. А хлопоты вокруг цветных стёклышек - это всё детство и не обязательно. Не важно. Этим можно заниматься, а можно и нет. Можно отставить в сторону и вернуться потом, когда жизнь позволит.
   - Вот ёлки, - с унынием прошептала Оля. Кажется, жизнь только что мудро подвела её к выводу, насчет Парфенона из спичек: начни уже жить Краевская, всерьёз, а свои цацки до поры убери в угол. Хобби оно и есть хобби. Забава.
   Ей вдруг стало крайне важно, чтоб Темучин возразил, упёрся, не желая уходить, а ещё лучше - подал знак. Подвел ее к исписанной жестяной стенке. Мявкнул. Помурчал. Дёрнул хвостом, наконец! Но кот смирно сидел, ожидая, когда она примет решение. И когда Оля шагнула в проем одной ногой, послушно поднялся - следовать рядом.
   Сама значит, думала сердито, качнувшись обратно и убирая ногу с перекладины, а-а, какой хитрый, то есть, к месту, где решение, ты меня привёл и тут - бросил. Решай, значит, Краевская, сама.
   Проговаривая мысленные укоризны, Оля одновременно понимала, что это всё вроде бы игры, как те загадывания на всякие знаки вокруг, о количестве шагов, о том, что увидится, чтобы нечто сделалось или наоборот не стало делаться. Но стоящая вокруг живая, тёплая летняя ночь, полная лунного света, шуршания, кошачьих движений и бесконечного плеска моря, она просто вынуждала относиться серьёзно к тому, что солнечный свет мог называть игрой.
  
   Ладно, подумала, уходя в тень и жалея, что снова бросила дома смартфон - как разглядеть, что написано; нагнулась, пытаясь увидеть новое в мешанине чёрных значков. И выпрямилась, услышав шаги. На расстоянии руки, в проёме, как в узкой рамке, нарисовался длинный силуэт, согнулась нога, перешагивая.
   Оля кашлянула, обозначая себя, а то вдруг напугается, будет неловко. И узнала Дениса. По блику на бритой голове и смешным коротким шортам.
   - А, - сказал, оказываясь совсем рядом и всматриваясь в темноту угла.
   - Привет, - она снова кашлянула, от смущения голос сорвался, - мы тут, с котом.
   - Ольга?
   Она вышла на свет, который лил сверху фонарь в отдалении. Денис молчал, оглядывая её с высоты своего нескладного роста. Помолчав, сказал:
   - Ого.
   - Темучин, - Оля слегка потянула поводок, несколько расстроенная тем, что кот что? Вот это ей напророчил, что ли? Внезапность встречи как-то сразу расставила всё по местам - Оле захотелось оказаться дома, снять дурацкое платье и поскорее лечь спать. Ну или хотя бы валяться без сна, но чтоб сама по себе, без всяких необходимостей как-то себя вести.
   Но с другой стороны, мелькнула мысль, а может, так надо? Очарован, потрясётся, разглядел, и она переедет на яхту, а Танюша помашет им, уходящим в светлые дали: он, она, кот и кошка с котятами...
   - Как удачно, - Денис шагнул ближе, и Оля ещё потянула поводок, чтоб кот не запутался в ногах, - а я как раз хотел. Звонил даже. Я...
   Он замолчал, из пивного угла послышался шум, мужской смех и женские взвизгивания, с мокрым грохотом плеснула вода, в ней фыркали и снова смеялись. А кто-то ещё затопал, приближаясь и свирепо цыкая тем, кто кажется, бежал следом.
   И внезапно они двое оказались окружены, как Оле показалось, чуть ли не толпой. Тёмные, освещенные по макушкам, мужские силуэты, шумное дыхание, блеск глаз на почти невидимых лицах. Кто-то сморкнулся, другой выматерился добродушно, ещё один поднял здоровущую руку, суя Денису лопату ладони.
   - Дэнчик, - пророкотал явно хмельной голос, - а шо ты тут? С тёлкой? Сышь, Дэн, я побазарить хотел.
   - Шо ты лезешь, - вступил другой, тесня приятеля и подходя совсем близко, пахнул пивным перегаром, осматривая Олю сверху и с насмешкой заглядывая ей в лицо, - не видишь, Дэн занят.
   Он прибавил ещё что-то, быстрой скороговоркой, Оля не поняла, но напряглась, услышав общий смех. Надо бы взять кота на руки, и уйти, но казалось ей - платье стало совсем коротким, не нужно бы нагибаться, пока они тут ржут.
   - Нормально, Колян, - Денис тоже засмеялся, с готовностью подхватывая, - та мы тут... Случайно мы. То знакомая. Просто.
   - А то смари, скажу Танюхе, - пригрозил Колян и снова все захохотали, словно удачно сострил, - ты блин донжуан просто, а?
   Оля сильно натянула поводок, чтобы кот почти прижался к ноге.
   - Сказал же - знакомая, - Денис снова засмеялся, теперь уже слегка натужно.
   - Дайте пройти, - Оля накрутила на руку поводок и шагнула ближе к темным фигурам, перегораживающим проем. Успела неприятно подумать, а вдруг не пустят, но те расступились, шумно дыша и кажется, сдерживая смех. И тут, когда она с отчаянием уже представляла, как волочёт кота через железную перекладину, он там запутывается и придётся его, пыхтя, дёргать... откуда-то из глубины шуршащих тростников её окликнул чей-то голос.
   - Оля!
   И опять все как-то смято, быстро, она не сильно поняла, кто там вышел из постукивающих стеблей и что говорил парням, а те, посмеиваясь, говорили что-то в ответ, пока она перешагивала проём, и дёрнула платье, и подол треснул, разрывая шелковую прекрасную ткань.
   - Бывай, Серый, - сказал один из троицы.
   Шум стал удаляться, а она, оказывается, стояла снаружи и рядом стоял её роста мальчишка, держа на руках негодующего Темучина.
   - На, - протянул кота, - а то все руки мне подерёт. Вон уже сцарапал. Я шнурок распутаю.
   Оля приняла мягкую тяжесть и кот сразу же успокоился, обвис, свесил башку, наблюдая, как мальчик, опустившись на корточки, возится с петлями шлейки.
   - Серёжа? - поняла она, наконец, - вот же! Я тебя не узнала.
   - Та я тебя сперва тоже, - засмеялся мальчик, выпрямляясь, - ну что там, как твой брательник? Павлик, да?
   - Он мой сосед. Но, ну да, получается, как братишка. А ты чего тут ночью-то? Это друзья твои?
   Сергей оглянулся на тихий проём, пожал плечами под белой, в свете фонаря желтоватой как старая фотография, футболкой.
   - Та чего друзья. Так, ручкаемся. А ты к Дэну приходила?
   - Я? Вот ещё.
   Оля так искренне возмутилась, что он засмеялся.
   - А я дела всякие делал, в центре. Потом думаю, надо зайти. Ну вдруг ты. Вдруг напишешь чего. А с пацанами завис, и вот думаю, чо пехаря до скляного, надо уже ждать, автобус в пять пятнадцать первый. Ну лето ж. Тепло, нормально.
   - А я написала, - Оля переступила босоножками и спустила кота с рук. Погладила по голове, чтобы не сердился за её беседы с посторонним, - не подписалась только.
   - А я понял, - похвастался Сергей, - я ещё потому и пришел. Ты домой щас?
   Оля кивнула. Мальчик поправил сумку, висящую на плече, оглянулся на дырку в заборе.
   - Дэна не будешь ждать?
   - Куда-то он срочно испарился, - язвительно отметила Оля, - и вообще, я его случайно встретила.
   - Платье суперское, - отметил Сергей, - и тапки.
   - А ты прям разбираешься, - поддразнила Оля, стараясь спрятать довольную улыбку.
   - Та у меня ж сестра, на пять лет старше. Она мне всё детство спортила, своими тряпками та журналами. Я в ваших платьях разбираюсь патипа я гуччи с габаной.
   - Дольче!
   - Чего?
   - Дольче и Габана, умник!
   - А я пошутил. Пошли, тут фонарь дурной, совсем жёлтый. Цвет меняет. Я тебе покажу, чо нашел. Для Павлика. И пойду уже на автовокзал.
   Он вытащил из кармана небольшой смартфон, оживил экран.
   - Почти четыре. Нормально, скоро уже.
   - Ничего себе скоро, - Оля замялась, потому что почти уже продолжила приглашением посидеть у неё, чаю выпить, но не стала.
   - Погуляем тогда? - предложил Сергей.
   Она кивнула и втроём медленно пошли через автостоянку, оставляя позади жестяной забор и спящие, блистающие под фонарями автомобили. За перекрестком на углу старого дома Оля остановилась.
   - Кота надо домой. Пойдём, покажешь, что принёс, да?
  
   В прихожей она включила свет и Темучин, освободившись от шлейки, проследовал в кухню, где сразу захрустел сушкой. А Сергей, раскрыв сумку, вытащил тряпочный сверток, растрепал края, разворачивая.
   На ладони поверх светлой тряпочки лежал неровный кусок оранжевого стекла, бесформенный, со сколотыми краями.
   - М-м, - Оля осторожно взяла в руки, покрутила, подняла ближе к свету - стекло зажглось отчаянным мандариновым колером, - по цвету прям идеально. Надо подумать теперь, чтобы поменьше резать и обтачивать, а то вдруг разобьется. Жалко. Цвет прекрасный.
   - Ага. Ну ты думай. Я ещё поищу, но такого совсем прям нету. Из радуги не придумала ещё?
   Оля помотала головой, струсив рассказать, что прекрасная пластина разбита на десятки мелких осколочков.
   - Тебе сюда пойдёт, - тоном знатока объявил Сергей, - к платью. Жалко подол распанахала.
   Оля, спохватившись, пальцами приподняла край подола. Покачала головой, сокрушаясь, но утешила себя:
   - Попробую зашить.
   - Жалко Ирка уехала, она шьёт супер. Ты спросила про пацанов, ну, откуда я, так Ромка с ней лазил, два аж года, они к нам вечно лезли. В гости значит. Ирка бывает, как разорётся, мне готовиться надо, а вы тут лазите, шпана городская, одно вам ото пиво баклажками. Ну и чо, вот она уже на втором курсе, а эти всё с пивом по углам.
   - Правильная у тебя сестра.
   Сергей пожал плечами. Оля унесла в комнату подарок, положила на подоконник, потом спрятала в шкаф, а то вдруг кот заинтересуется. Постояла, раздумывая, переодеться ли. Но дырка на подоле была почти незаметна, и она решила, а ладно. Прошла в кухню, прихватила со стола принесённую Лориком шоколадину в золочёной бумажке с импортными надписями. Усмехнулась, представив реакцию подруги - та закрутила с бывшим мужем, а Оля в ответ - уходит в ночь с мальчишкой на двадцать лет младше. Обоги, больше, чем на двадцать!
   Выходя и запирая квартиру, все ещё под впечатлением мысленно озвученной разницы, поинтересовалась строго:
   - У тебя девочка есть?
   - Откуда, - усмехнулся Сергей, - я ж ишо мелкий, в сентябре пятнадцать. На меня девочки не смотрят.
   - А ты? Смотришь на кого?
   - Ну... - он отвернулся и стал спускаться по лестнице.
   Оля шла следом, удивляясь себе: что за учительский тон? Это желание всё по местам расставить, конечно, а получается, как будто она струсила, как тот Дэнчик, который испугался парням замечание сделать, мол это не тёлка - раз, а ещё открестился, ой, да знакомая просто.
   Но уже на улице Сергей нарушил молчание.
   - Есть там одна. В девятом. В десятый идёт. Но она тоже не смотрит, куда мне, у неё крутые пацаны. Вечно.
   - А ничего. Не успеешь оглянуться, через пару лет уже будешь, как те крутые. Время знаешь, как быстро идет.
   - Шарлотта, - вдруг сказал Сергей.
   Они шли по центральному променаду, фонари перемежались аккуратными платанами с кругло постриженными кронами, на лавочке возле салона с мобильными сладко спал юноша - в откинутой руке растрёпанный букет.
   - Французская актриса. Фамилию забываю все время. Генсбург?
   - Генсбур?
   - Да.
   - И что? Она тебе нравится?
   Он кивнул, поглядел искоса и снова уставился на свои мерно шагающие ноги в разбитых кроссовках.
   - Надо же. Она из другого совсем поколения. Не подумала бы. Что такой пацан может её знать.
   - Кино было. Джен Эйр. Мать и Ирка убивались прям по нему. Сто раз показывали, так они сто раз смотрели.
   - Я тоже смотрела. Хороший фильм.
   - И ещё одна есть, я думал, то она же играет, в 'Хеллбое'. Не видела?
   Оля покачала головой.
   - Посмотри. Классные фильмы. Но там похожая, не она. Тоже красивая, но Шарлотта - она лучше. Ну, она, ну... ща...
   Он замолчал, подыскивая слова. Оля ждала с деликатной жалостью. Ох, это привычное косноязычие. Сама была когда-то такая, может и теперь обходилась бы междометиями, возгласами и пальцем показать, если бы не временный учитель литературы, усталый и вечно раздражённый дядька, который ронял классный журнал из-под мышки и без всякого пиетета подвигал к себе ногой, чтобы легче поднять. Выслушивая однажды с кислым видом мучения очередного вызванного к доске старшеклассника, поднялся, прогнал того на место и выдал им монолог минут на десять, возмущаясь тем, что ни единого предложения, ни одной фразы вы 'лбы, дубины стоеросовые' не можете до конца договорить.
   - Неандертальцы, - бушевал, как же его, Евгений Павлович, да, - вам не понять, что работа вашего мозга напрямую связана с умением формулировать простые мысли! Простые, повторяю, обычные мысли! Тыкнуть пальцем умеет и мартышка. А вот связно произнести фразу, от заглавной буквы до точки, и высказать не одну её, а выстраивать таким образом всю свою речь - это вот - для человека думающего. Конечно, если вы не желаете думать, то по приходу домой вам достаточно диалога 'жена, жрать' да 'у кухне'!
   Когда Евгений Павлович выдохся, то сел, с грохотом хлопнул журнал на стол и раскрыл его.
   - Бойченков! Пока - точка. Вызову на следующем уроке, и если не сумеешь расширить обычный диалог, да-да, этот самый, насчет жрать и кухни, то есть, изложить его нормальными человеческими фразами, - единица тебе.
   - Чего это? - вскричал оскорблённый отличник Бойченков.
   А Евгений Павлович заработал себе прозвище (кликуху, тогда говорили кликуху, вспомнила Оля) Жена-жрать.
   - Шарлотта, она вроде грустная такая, но если надо, упрётся. А Хеллбоя тёлка... ну, девушка то есть, красивая, но вечно кислая такая. Прям щелканул бы по лбу.
   - Расшевелить, - засмеялась Оля.
   Они уже выходили на площадь, та распахивалась под ногами, через сотню метров снова сужаясь в кусочек нарядной улицы, в конце которой виднелось море за дорогой и домами.
   - Ну да. Поэтому Шарлотта лучше. Вы похожи.
   - Мы? - Оля споткнулась от неожиданности, - то есть, я что, я похожа на Шарлотту Генсбур?
   - Ну да, - удивился Серёжа, - ты такая же. Красивая.
   - Ну-у... Нет, если ты про Джен Эйр, то, может быть, ты в курсе, что в книге она описывается совсем некрасивой такой девушкой?
   - А книга есть? - удивился Сергей (и Оля закатила глаза, стараясь, чтоб не заметил), - не, ты не понимаешь. Я про Шарлотту как раз. Я ещё видел фильмы с ней и у меня постер висит, в комнате. А вы когда сидели там, в кустах.
   - В кустах?
   - С пацаном своим. Бутики ели.
   - А-а-а...
   - Я увидел, думаю, нифига ж себе. На пирс пойдем?
   - Пирс? А, пирс. Пойдем, да.
  
   На пирсе уже сидели рыбаки, отвернувшись, смотрели на свои в тихой воде яркие поплавки на концах длинных удочек. Оля и Сергей прошли в самый конец, встали у холодной решётки, глядя на воду, такую гладкую, будто она - полированная стеклянная пластина. И Оля снова вспомнила радужные осколки по всей прихожей. Такая символика - все разлетелось, разбитое сунутым в дверной проём букетом. И мало того, что разбилась радуга планов и надежд, так ещё и ползать убирать пришлось ей самой - на коленках. С другой стороны, мысленно возмутилась Оля, переминаясь усталыми ногами, убирала не просто так, а заботилась о коте, а то бы наплевала и валялась на раскладушке, рыдая и жалея себя. И - платье. Бестолковая Лорик, ну зачем натворила дел, ведь сама же - хороший и правильный человек, и так было с ней хорошо. И Лорику с Олей тоже.
   Не она это, тяжело подумала Оля, сжимая и разжимая пальцы на холодном влажном поручне, просто её подруга не понимала, куда суётся. А может быть, как раз у них всё и сложится? Как я могу судить, я же не Лорик златокудрая, может Денис очарован и... И что? Влюбился и стал другим? Перестал быть собой?
   За спиной плеснуло, зашевелилось и вдруг кто-то коротко, но требовательно мявкнул. Оглянулись вместе.
   Ближайший к ним рыбак, согнувшись над леской, снимал с крючка рыбешку. Потом присел на корточки и бросил полосатому коту, который, оказывается, дежурил неподалеку. Кот, задрав башку, мгновенно потащил подаренную добычу за пузатую причальную тумбу, устроился там - только хвост виден.
   - Такие вот попрошайки, - улыбнулся рыбак. Среднего роста, в замусоленной кепке, низко надвинутой на загорелый лоб, в мятых штанах и линялой ветровке на голое тело. Рукава ветровки были закатаны, и Оля с некоторым удивлением рассмотрела густую татуировку - от запястья вверх, словно ещё один рукав. Цветной, в завитушках. Как-то не сочеталась она с внешним видом затрапезного рыболова. На загорелом лице блеснули глаза. Оля смутилась, поняв, что рыбак отметил её интерес и улыбается. Быстро отвернулась, а тут Сергей тронул её локоть, показывая лицом налево, за щётку растущих на каменном закрытом молу деревьев:
   - Солнце.
   Деревья просвечивали густой листвой на фоне, который с каждым мгновением становился сочнее, глубже, насыщался алыми и оранжевыми оттенками. И облака над ними подёрнулись алым, а круглые высокие их макушки все ещё дремали в перламутре уходящей ночи.
   - Воон! Как кот.
   Оля проследила по направлению пальца. Толстое облачко оторвалось и висело само по себе, наливаясь пылающим оранжевым светом. Такое... такое вроде бы бесформенное, но если...
   - Да. - Она мысленно увидела принесенный мальчиком кусочек стекла. В нём и убирать ничего не надо, оказывается. Правильно сделать оплётку и каждая проволочка будет полоской на толстой спине, а хвост - он плотно обернут вокруг уверенных лап.
   Кот увиделся так ясно и был таким правильным, настоящим, что Оля засмеялась и срочно захотела домой. Ну и пусть это не её настоящий дом, но пока она там, она - сердце старой квартиры, её душа. Уж Хальку сделать она успеет.
   Рыбак улыбался в ответ, и она поняла, смеется, снова глядя ему в лицо. Смутилась, отворачиваясь. И дождавшись, когда солнце покинет лиственную свою колыбель, тронула Серёжино плечо.
   - Пойдём? А то пропустишь автобус.
   Мимо рыбака прошла, неловко взглядывая, и привычно успела показниться, никогда не умела улыбаться просто так, а ему вдруг захотелось улыбнуться. Но поздно, не оглядываться же.
   Серёжа шел молча, она было примолкла тоже, совсем усталая, но на каком-то шаге, глядя на ровненькие плитки под ногами, взяла и рассказала ему - о ремонте в чужой квартире, о побеге из дома и от мужа, том, что идти некуда, а видимо скоро придется. Пошутила, завершая рассказ:
   - Хорошо тебе - построил в огороде халабуду, и можно туда переселиться, если в доме никак.
   - Там нет электричества, - серьёзно сказал Сергей, тоже разглядывая плитки, убегающие под подошвы - тёмно-красные, кирпичные, серенькие, снова красные, - и воды. Так, заночевать летом для прикола.
   - Да я шучу.
   - Да? Другая плакала б. Батя уходил с дома. На месяц всего. Так мать орала так, что вся улица на ушах стояла.
   - Ругалась?
   - Не. Плакала типа. Это Ирка потом ругалась, орала на неё, чтоб не позорилась.
   Сергей усмехнулся, сунул руки в карманы, топыря острые локти.
   - Тогда я почти всё время, в халабуде той. А холодно ещё было, апрель, Ирка прибегала и орала уже на меня, чтоб не заболел, значит. Тащила в дом.
   - Мне твоя Ирка нравится все больше и больше, - Оля представила себе старшую сестру худенького Серёжи, и та вдруг оказалась похожей на Лорика.
   - Та, - неопределенно сказал мальчик, потом засмеялся, - я орал в ответ, конечно. Когда совсем уж доставала. Потом сидели вместе музыку слушали. А потом батя вернулся, прощенье просил, ну тут уж они на него наорали вместе. Аж мне стало его жалко. Хотя дурак, конечно, я эту девку знаю, которая с ним тогда. Совсем тупая тёлка, в управлении в столовой работала. Комедия, в общем. А Сашка на тебя глаз положил.
   - Что? - Оля, сбитая с толку, попыталась разместить в орущей семье мальчика ещё и неведомого Сашку.
   - Ну на пирсе, - Серёжа встал, махнул ладонью по затылку, стряхивая сухую веточку, что спланировала из кроны старого платана, - пришли уже.
   - Подожди. Этот, с татуировкой?
   - Угу. Я видел, он сразу повёлся, как мы пришли.
   - Ёлки! Ты всех знаешь, получается!
   Когда успел, хотела шутливо-сердито вопросить Оля, тебя пятнадцать лет назад в природе ещё не было, а нынче - со всеми ручкаешься, всех по именам знаешь, но не спросила, парень и так переживает, что малолетка.
   - Ну... Его знаю, да.
   Он замолчал и Оля, краснея от того, что её ответный интерес мог быть парнишкой отмечен, поддразнила:
   - Не верю. Завтра специально подойду, передам от тебя привет. Александр, да?
   - Его завтра не будет, - безмятежно возразил Сергей, - и послезавтра тоже. Последний день.
   - Ну и ладно, - Оля изо всех сил старалась не показать, что неожиданно для себя сильно расстроилась, - так. Тебе телефон дать мой? Давай номер продиктую, сам позвонишь, я тебя в контакты. А то все эти твои друганы на морвокзале, не очень мне удобно шастать там, читать настенную живопись.
  
   ***
  
   Дома было отдохновенно тихо, хотя за толстыми стенами уже начинались какие-то утренние звуки. Совершенно усталая Оля скинула перламутровые прекрасные босоножки, погладила пальцем запылённые ремешки и по своей привычке продлевать момент любования новой обувью, оставила не на полу, а на полочке вешалки. Потом побрела умыться, на ходу упрекая себя за это вот машинальное 'дома', какой уж дом, надо говорить хотя бы 'в квартире' ...
   Темучин спал на подоконнике, для разнообразия внутри комнаты, а снаружи, на плетёном коврике белела его миска, самая маленькая, любимая, с погрызенным плоским ушком, чтоб удобнее браться рукой. С самого детства кот приноровился таскать её по полу, хватая зубами за это ушко. И валялись рядом уже потемневшие кусочки консервов.
   - Олух, - снимая платье, попыталась рассердиться Оля, - да как ты её туда протаскиваешь, миску эту? И зачем?
   Но кот даже не поднял башки, а она, осенённая, решила поставить ему туда дополнительную миску - делов-то, ну если нравится ему вкушать под шелест платановых листьев.
   Но это все потом-потом, и мандариновое стеклышко потом, и даже перекусить чего-то потом, а сейчас упасть и спать. Только телефон отключить, чтоб никто-никто.
   Оля свалилась плашмя, закидывая за голову руки и вздыхая, отгоняя старательно мысль о том, что такая прекрасная и такая простая радость связана именно с понятием 'я дома', а его скоро и не будет. И вдруг, одновременно с внезапным воспоминанием о татуированном рыбаке с весёлой улыбкой в тени мятой кепки, пришло желание. Да такое сильное, что сон, испугавшись, порхнул и исчез, оставляя Олю лежать с широко открытыми глазами.
   - Ёлки-палки, - пробормотала она, глядя в светлеющий потолок и пытаясь припомнить, когда же накрывало её именно так, с эдакой свирепостью - казалось, поставили под густой тягучий душ из сладчайшего мёда, и вязкие струи стекают, щекотно покрывая кожу. С поверхности кожи щекотка утекала в самые тайные места и становилась раздражающей, хотя и приятной. Как бывает чешется там, куда не дотянешься, а потом всё же дотягиваешься и - хорошо, отлично и прекрасно. Вот только сейчас, понимала Оля, никакого результата не предвидится, разве что сбросить напряжение самой, но этого не хотелось, да и сил не было.
   Вот бы пришёл... Открыла бы двери, и дальше, да наплевать, что и как, главное, чтоб пришёл...
   Она резко повернулась к стене, злясь и одновременно удивляясь. Злилась на вечную несвоевременность собственных женских желаний, которая и оказалась виноватой в том, что к сексу Оля быстро стала относиться прохладно. Тогда она ещё не понимала, что манерные вздохи мужа, его выразительно возведённые к потолку глаза ответом на её внезапные ласки, когда подходила - прижаться к спине, поцеловать у основания шеи в раскрытом вороте рубашки - это всего лишь очередной повод довести ее до расстройства. Тогда она думала, что ему и правда не нравится, и постепенно остыла, отвыкла и секс стал таким - регулярным и одинаковым, как зубы почистить на ночь. И оказалось, Денису так тоже не нравится, посетовав, он записал её в холодные, не страстные, не сексуальные. На том и успокоился, а Оля согласилась, хотя было обидно, конечно.
   Боже мой, подумалось ей сейчас, когда, устав разглядывать стенку, она снова резко крутанулась, вытягиваясь изо всех сил и закидывая руки за голову, так может, у него постоянно на стороне был кто-то? А иметь страстную жену - так неудобно, а вдруг она начнет кидаться на всех подряд... Тфу ты, паршивые мысли, даже если оно так, не нужны сейчас.
   Но оказалось - нужны. Мысль о том, что муж сознательно и намеренно обкарнывал её, сотворяя послушную домашнюю бабоньку, чтобы самому иметь больше свободы, ничем не рискуя, оказалась такой жестокой и холодной, что приступ желания неумолимо пошел на убыль.
  И Оле немедленно сделалось его жалко.
   Что за дурная жизнь, выругалась она, сворачиваясь клубком и пытаясь устроить руки под подушкой. Когда хочется самой и могла бы эх-х-х, поразить и увлечь, так пусто вокруг и некого. А появится - обязательно возникнут какие-то дурацкие препоны, да хотя бы её личная неуверенность в себе и память о том, как фыркал Денис, когда разлеталась к нему... Вдруг этот некто тоже фыркнет. И что тогда? Кидаться ко всем, в надежде, что таки найдется? Не фыркающий. Отзывчивый...
   Тут Оля фыркнула сама. Слово прозвучало смешно, и она тут же соскучилась по Лорику, с которой вдвоём в удовольствие безвредно злословили, награждая кличками окружающих, в основном ухажёров Лорика. Некоторые слова становились их личными мемами, как прозвище Бэжевый, приклеенное Лориком к одному постоянному покупателю, который каждый месяц выбирал себе новый одеколон, приходя к прилавку в отчаянно наглаженных одеждах светлых тонов. Отзывчивый, в смысле, безмерно сексуальный - тоже отличное слово, чтоб сказануть на людях и потом вдвоём расхохотаться.
   А ещё я удивлена, напомнила себе Оля, торопясь додумать, потому что глаза неумолимо закрывались, и тело, которое десяток минут назад казалось утонувшим в жидком щекотном меду, теперь просто расплывалось, теряя очертания - от общей усталости. Удивлена не тем, что восхотела, тут впору удивляться, что второй месяц не думала о сексе, а тем, что прошибло её в сторону парня, у которого разглядела одну только татуированную руку, и ту не в деталях. И ещё разглядела заботу о полосатом коте. Маловато как-то, чтоб эдак обуяло, а вот поди ж ты.
   Превозмогая усталость, Оля села, глядя поверх спящего кота в окно. А вдруг он ещё на пирсе? Может, вернуться?
   И снова легла, понимая, для неё это чересчур. Слишком много страхов следуют за этим 'вдруг'. Уже совсем утро, там люди, и вообще, вдруг он пожмёт плечами, пока она там станет мяться, бекать и мекать. Уметь бы как Лорик - бедром и глазом. Но тут же и понимала: что с внешностью Лорика выглядит гармонично и привлекательно, у нее может сработать совсем даже наоборот.
   И почему я сама не взяла телефон Сергея? - вопросила она потолок, одновременно с некоторым злорадством отметив, что так и не успела заняться побелкой, Лорику придётся искать мастера, хлопотать. ...Позвонила бы ему, сейчас прямо, и узнала бы всё. Про этого Сашку. А теперь жди, когда сам соизволит.
  
   Глава 21
  
  В которой ситуация накаляется и все Олины проблемы, как прежние так и свалившиеся на голову новые, увязываются в такой морской узел, что и непонятно, какими же силами его теперь расплетать...
  
   Рыжий кот Халька получился, как надо. Бесформенное стеклышко, бережно охваченное по круглой спинке язычками оплётки, превратилось в толстенького, смирно сидящего котика, с уложенным вокруг еле намеченных лап тоже толстым хвостом. Глаза Оля наметила глубокими царапинками, в которые бережно втёрла тёмную краску. И он сидел, жмурился, подрёмывая.
   Павлик был счастлив. Баюкая кота в ладошке, сопел, благодарно блестя глазами, трогал пальцем пару смешных полосок по спине.
   - Прям, как живой. Настоящий. Оль... Я баб Машу спросил, про котёночков. Она говорит, ладно, если сам будешь, горшок убирать, пусть уж котёнок. Но она разрешает одного только.
   Оля покивала, крутя на столе чашку с недопитым кофе. Ну, конечно, одного, кто по своей воле решит обогатиться сразу парочкой лохматых младенцев...
   - Это же хорошо, Паш. А чего невесёлый?
   - Ему ж скучно будет, - голос у Павлика сделался мрачным. Он нагнулся, чтобы погладить пришедшего к столу Темучина, а тот послушно подержал под детской рукой спину, потом выгнулся и улегся в квадрат яркого дневного света, испятнанный тенями листьев.
   Оля молчала, раздумывая. Мальчик по самому большому счету прав. А по обычному, бытовому, тут хоть одного позволили - уже прекрасно. Но пока он маленький и ещё не научился обламывать и сминать желания, втискивая их в обычные рамки, хочется, чтобы таким оставался подольше. Вот же какой мальчишка, переживает не за то, чтоб ему стало хорошо и весело с новой живой игрушкой, а о том, что придется брата с сестричкой разлучать.
   - Теперь попроси деда, - пошутила Оля, - он пусть тоже разрешит и заберешь обоих котят.
   Павлик глянул пасмурно и вздохнул. Понял, насчет шутки, но поддерживать отказался.
   Оля допила кофе и встала, одёргивая белую футболку с драконами, чьи нарочито свирепые морды симметрично смотрели друг на друга.
   - Хочешь, пойдем их навестим? Посмотришь, с кем у тебя дружба завяжется. Тебе в школу уже совсем скоро, да?
   - Угу.
   - Так что, надо решать, а то скоро уроки и всё такое.
  
   Когда подходили к яхте, Оля вспомнила, что Денис собирался ей что-то сказать, даже позвонить хотел, но как-то пропал, а ей, после невнятной ночной встречи самой появляться совсем не хотелось. Хорошо, что сейчас есть повод и, наконец, нужно выяснить всё и благополучно перейти в другой формат общения, никаких там романтических чаев с брудершафтами и прочих двусмысленностей.
   Они обошли тростники, заросли которых скрывали лёгкий белый корпус, и остановились поодаль - вокруг яхты совершалась непривычная суета. Деловито бегали какие-то парни в рабочих одежках, рычал автомобиль с открытым багажником, рядом на поддоне тарахтел то ли генератор, то ли ещё какая непонятная Оле техника. От корпуса, по-прежнему вознесённого на самодельные стапеля, были убраны всякие предметы, которыми обрастало место, где долго живут: вёдра, ящики, узкая покосившаяся скамейка.
   Один из парней карабкался по трапу, выкликая Дениса и тот уже сунулся навстречу, передавая какие-то инструменты. Увидел над плечом парня Олю и Павлика, выпрямился, замахал рукой с зажатой в ней светлой тряпкой. Как парламентер на переговорах, подумала Оля, скованно махнув в ответ.
   - Я сейчас, - крикнул и, повернувшись, исчез за рубкой. Потом его закрыл ещё один парень, сильно жестикулируя, толковал что-то, потом отступил и держась позади, все говорил-говорил непонятное техническое, пока Денис, удерживая в руках раздрызганную картонную коробку, спускался по трапу, кивал то работяге, то Оле, словно боялся, что она убежит.
   - Уф, - сказал, оказавшись рядом и кивнул теперь уже Павлику, - привет, бро. Это тебе котёнок нужен, да?
   Не переставая говорить, сунул коробку мальчику и тот ухватился, боясь уронить, прижал к животу, заглядывая и сразу же переводя взгляд на Олю и снова пытаясь рассмотреть что-то в тёмном нутре.
   - Слушай, такая незадача. Марта бестолочь, удрала, они орут, а у меня как раз прикинь, образовалась возможность... да погоди, Эд, я щас!
   Выкрикнув в сторону, снова обратился к Оле, быстро меняя выражение на пропечённом солнцем худом лице:
   - Ребята согласились отбуксировать. На марину. Это далеко, за Маяком аж. Знаешь, нет? Там лодочные, уже на Азове, мужик там согласился, до конца ремонта. Ну... знакомый, в общем. А кошек туда нельзя, Танюша ска... Собаки там. Это ж летняя хата, у них там псы, чтоб зимой не залез никто. В общем. Вы нас, меня вы ох как выручили! За мной долг, не расплачусь, Оленька.
   Он засмеялся, чтобы показать - шутка. И крутанулся в ответ на внезапный звонкий оклик, немного сердитый:
   - Дэнка! Ты скоро там?
   Закашлялся, вроде бы собираясь ответить, но вместо этого потрепал Павлика по макушке, сделал в сторону Оли неловкий жест, будто хотел руку пожать, а потом передумал, перекосил плечи и через мгновение уже мчался обратно, высоко задирая блестящие колени и на бегу отрывисто общаясь с подбегающими парнями.
   Оля успела увидеть у борта тонкий силуэт Танюши (всё-таки, подумала с сердитой усмешкой, тут же раздражаясь в свою сторону, мол, а чего хотела-то), но тут Павлик ойкнул и она еле успела, нагибаясь, подхватить коробку с зыбкими боками, откуда несся требовательный писк. Коробке это не помогло - чвакнув и зашуршав, она развалилась. Павлик, округляя глаза, прижал к животу серого котенка, Оля успела поймать под теплое пузико пёстрого. Девочка, вспомнила она, выпрямляясь над картонными останками, на которых валялась мятая тряпка, вся в кошачьей шерсти. А полосатый - пацан.
   Они постояли бы ещё, пока Оля собиралась с мыслями, ещё не понимая, что же ей чувствовать, всё сильнее в ней нарастало ощущение, что Денис загнал её в угол, а этого она терпеть не могла. Но котята орали всё громче, маленькая пеструшка извивалась так, что Оля перепугалась - выронит и та уползёт в гущу травы под тростниковыми стеблями, да и Павлик с трудом удерживал внезапного питомца. И Оля, перехватив удобнее крошечную кошечку, проверила, как мальчик держит котёнка, скомандовала:
   - Уходим. Надо их накормить.
  
   Павлик засеменил рядом, сопя, спотыкался, разглядывая полосатика, потом шмыгал, задирая голову, чтобы посмотреть на его сестричку. Бережно прижимая котицу к драконам, Оля вспомнила, что за работу с бамбуковыми колокольчиками Денис с ней так и не рассчитался. И фыркнула, преисполняясь раздражения. Ну какая вокруг ерунда происходит! Сначала лучшая подруга взяла в пользование её отставного мужа (нет, подсказала память, сначала она взяла в пользование тебя, но Оля возразила и вернулась к основной линии мыслей), потом новый знакомец нагрузил работой, пусть небольшой, но это же занимало её время, а заплатить не потрудился, потом вообще спихнул на неё котят и исчезает со своей Танюшей. И бедная самостоятельная Мурочка-Марта! Он сейчас отправится на эту свою дальнюю марину, Оля знает, где это - сильно за городом, и даже за маячным поселком, туда на автобусе полчаса только ехать. А кошке своей что, оставит записку с новым адресом? И как Марта будет туда добираться, спрашивается, даже если неким волшебством узнает, куда бежать?
   Ах нет, продолжила сердиться Оля, поднимаясь по лестнице под немолчный котёночий писк, он поступил надежнее - отдав ей мартино потомство, получается, взвалил на неё ответственность и за саму кошку. Прекрасно понимает, что некуда Оле деваться, теперь она будет на том причале дневать и ночевать, бегать вокруг, разыскивая и боясь пропустить. Нет, ну каков эгоист, а? Взрослые люди так поступают?
   Прижимая орущую пеструшку к боку, Оля открыла дверь и втолкнула Павлика в полутёмную прихожую. Зашла сама, с шумом выдохнула, радуясь, что дома. Опять это слово, грозно вопросила себя и тут же отвлеклась на насущное. Нужно срочно котят накормить и сделать им временное гнездо, чтоб успокоились. И так же срочно подумать, как разыскать Марту.
  
  Через полчаса мучений голова все ещё была пуста, вернее, поправила себя Оля, осторожно пихая пеструшку измазанной мордочкой в тарелку с лужицей молока, полна, но все как-то не тем. Слишком много всего сразу. Котята пищали, не желая кормиться, расползались, обнюхивая ножки табуреток и плинтус, на подоконнике снаружи грозно завывал Темучин, ошеломлённый вторжением маленьких незнакомцев, отнявших внимание хозяйки. За спиной сопел Павлик, который успел сбегать 'до бабушки' и принес неутешительную весть - в квартире случилась генеральная уборка и пока не выхлопаются все ковры, не перемоются полы, и дед не повесит новые шторы, никакого котёнка, а ничего, подождёт подарок там, откуда подарен. До завтрашнего утра.
  Пребывая в практически пустой трехкомнатной квартире вдвоем с котом, Оля не решилась идти и объяснять, насчет исчезновения матери-кормилицы и насчет своего весьма шаткого положения якобы почти хозяйки. Перетопчемся, подумала, продолжая уговаривать орущую мелочь, что молоко в тарелке плюс она сама и плюс негодующий огромный кот- это практически мама Мурка и всякий с ней материнский уют.
  - Ты ещё! - обратилась к чёрному силуэту за краем распахнутого окна, выпрямляясь. Темучин в ответ издал воинственный клич и встопорщил шерсть на круглой спине.
  За суетой не сразу услышался стук в двери, потом вместе с Павликом повернули головы, переглянулись. Мальчик вздохнул и пошлёпал следом за Олей, которая шла, удерживая на руках полосатого котейку и оглядываясь на кухню и низкий вой за окном.
  За дверью стоял дед Павлика. Кивнув Оле, поманил внука, и отодвигая того за спину, обратился к Оле поверх растопыренных мелькающих лап:
  - Оно ж не просто уборка, Оленька. К Маше сестра приезжает, на недельку вот. У ней собака. Ну как собака, мелкая такая шавка, тощая. А-а, пинчер! Барбарис звать, злющий поганец, а брешет, уши отваливаются. Мы ж не отказываемся, раз парню обещали. А Маша сердита, нет, не на тебя, Боже упаси. Злится, что так все криво выходит.
  - Я его не люблю, - заявил Павлик из-за дедовой спины, - он модельки мои сгрыз и пазлы.
  - Та тебе было пять лет, - отмахнулся дед, - де те модельки. А гулять с ним ходил, помнишь, не?
  - Ходил, - признал мальчик, - а теперь не люблю. Котёнок лучше. Потому что мой совсем будет. И хороший.
  Вой в кухне усилился, что-то зазвенев, грохнуло. Оля нервно оглянулась, хватаясь свободной рукой за дверную ручку.
  - Павлуша, иди до бабушки, - велел Пётр Семеныч, вытирая шею воротом распахнутой рубахи, и понизив голос, продолжил, убедившись, что внук послушался, - она такая, Эмма-то, год молчит, потом снегом на голову. Ну, всего неделя, а то могла и месяц у нас проторчать. Так что, давай, через недельку, ладно? Это кто там воюет в кухни? Кот твой орёт?
  Оля кивнула, криво улыбнулась и закрыв двери, помчалась обратно.
  На пороге кухни встала, оглядывая территорию, а полосатый котенок неутомимо брыкался, топыря лапы с острыми, как гнутые иголки коготками.
  Темучин, не покидая подоконника, но уже просочившись внутрь, стоял кренделем, сверкал глазами и вел заунывную боевую песнь. А пеструшка сидела на художественно раскинутой кружевной шторе, которую Оля недавно повесила, с большим трудом закрепив тонкое полотно под самым потолком. Поверх кокетливого гнезда валялся пластиковый карниз с кольцами.
  - Так, - сказала Оля, спуская с рук полосатого.
  Штора, падая, зацепила стопку немытой посуды, которую Оля составила в угол подоконника, освобождая на столе место для работы со стёклышками, и теперь карниз смахнул тарелки, вилки и ложки, которых, как отметила Оля, казалось удивительно много для неё одной, словно неделю собирала...
  
  Нагибаясь, она потянула край шторы, собираясь её собрать, мимо руки проскочил полосатый котенок, ну какой уже шустрый, хотя глаза недавно открылись, успела подумать Оля, откачиваясь, чтобы не наступить ненароком, и конечно же, пяткой прижала спрятанную под кружевами тарелку, выплескивая на ногу в сланце остатки молока.
  - Чтоб тебя! - стряхнула с ноги мокрую обувку и в одном шлёпанце метнулась к окну, откуда ей навстречу и навстречу бесстрашному от глупости полосатику взвилась чёрная молния с ощетиненным до размеров чернобурки хвостищем.
  - Тима, не смей!
  Котенок тут же повалился на спинку, топыря лапки, а перед ним, взвыв, воцарился огромный по контрасту, атласно-чёрный кот, воздев угрожающую лапу с веером когтей.
  - Он же маленький! - Оля с трудом подхватила котёнка, отцепляя лапку, запутавшуюся в волнах тонкой шторы, да что ж она такая огромная - на всю почти кухню.
  Выпрямилась, меряя Темучина негодующим взглядом. Отчеканила, каждое слово отдельно:
  - Маленьких. Не. Трогать! Ясно тебе?
  И тут в двери снова постучали. Сперва быстро и негромко. Через недолгое время - сильнее и размеренно.
  Оля и не пошла бы открывать, своих забот полно, но явилась надежда - вдруг баб Маша пришла сказать - передумала. Или вернулся Денис с обретённой Мурочкой. А вдруг - тот самый Сашка, которому Сергей сказал, где... на последнее предположение усмехнулась и подняв с пола пёструю кошечку, чтобы Темучин не назначил её главным врагом, пошлёпала в прихожую, прихрамывая - босая нога была неприятно мокрой и оставляла на дереве белёсые молочные следы.
  В приоткрытой двери увидела мужской силуэт, борясь с котятами, всмотрелась. А тот уже подступал, почти хозяйски тесня внутрь и оглядываясь, закрыл двери, отсекая их от лестничной площадки.
  Денис, подумала Оля несколько истерически, боясь вслух расхохотаться, да не тот Денис.
  - Тебе чего? - спросила у бывшего мужа, который, быстро осмотрев её и котят, обвел взглядом коридор за её головой и снова вернулся к ней - растрепанной, с вертящимися на руках котятами, с босой мокрой ногой.
  - Смотрю, весело у тебя тут.
  В ответ на молчание продолжил:
  - Не пригласишь?
  И снова не дождавшись ответа, слегка подвинул Олю плечом и пошёл по коридору, осматривая стены и заглядывая в двери комнат. У той, что Оля назначила спальней, слегка задержался, показывая, что увидел узкую раскладушку и беспорядок разложенных и развешанных на протянутой веревке вещей. Хмыкнул и уверенно направился в кухню. Просторную, но сейчас занятую раскинутой скомканной шторой и сброшенной с подоконника посудой.
  - Лужа там, - хриплым голосом остерегла Оля и замолчала, ненавидя себя за эту инстинктивную заботу, ну да, а то вдруг наглаженный и благоухающий французским одеколоном бывший муж вступит в растёкшееся молоко светлым замшевым мокасином в дырочках.
  Денис обошел беспорядок и сел у холодильника, поддёргивая складки наглаженных бежевых брюк. Интересно, подумала Оля, прислоняясь к дверному косяку, кто ему сейчас брюки-рубашки утюжит, неужто Лорик. Хотя с него станется и секретаршу Лилечку озадачить. Или в пафосную прачечную отдаёт?
  - Я... - начал бывший.
  Но Оля одновременно сказала:
  - Подожди.
  Ушла в комнату, посадила на пол котят, которые тут же поползли в разные стороны, поднимаясь на лапках и рассматривая огромное пространство ещё мутноватыми голубыми глазами, и прикрыв двери вернулась, тут же и пожалев, что теперь между взглядом бывшего и её расхристанной футболкой в пятнах молока нет преграды.
  - Лара попросила, чтоб я с тобой поговорил, - Денис качнулся на табурете, спиной коснулся стены, поморщился и сел прямо, - она, кажется, тебе ещё что-то должна? За работу здесь? Хотя... Если иметь в виду, сколько бы ты заплатила за съёмную квартиру...
  Оля смотрела в бледно-серые, почти бесцветные глаза на лице с правильными чертами. Подумала под внешним слоем мыслей - я любила его? Сильно-сильно? Его? Я? Но, торопясь успеть вклиниться в паузу, которую он, конечно же, сделал намеренно, ответила быстро:
  - Ничего она мне не должна.
  Денис согнул локоть, побарабанил ухоженными пальцами по краю стола, влез краем ладони в россыпь стеклянной пыли, перемешанной с кусочками использованной наждачной шкурки, снова поморщился и руку убрал. Скрестил на груди - во избежание.
  - В таком случае мы тебе весьма благодарны.
  В кухне снова повисла пауза. Глаз он не отводил, и Оля внезапно, с кромешной тоской поняла - ждет, когда она смешается, расстроится, начнет что-то мямлить, спрашивать, или того лучше - просить. А он, покуражившись, глядишь и пожалеет, ведь не зверь какой. Его собственные слова, слышала не раз, когда валяясь в супружеской постели, рассказывал, как провёл с кем-то из сотрудников или соперников по бизнесу воспитательную беседу. Как передавил, пережал, вынудил суетиться, и выслушав, почти всегда немного сдавал назад, чтобы побеждённый ещё и благодарил, за милость оказанную. Оля расстраивалась и спорила, а Денис фыркал, и эти доверительные беседы вроде бы сошли на нет, но все равно возникали, как она потом понимала - уже намеренно, чтобы её снова и снова расстроить. Поначалу-то она оправдывала мужа, ну азартен, заигрывается, пыталась его переубедить, что-то горячо доказывала, и он кивал, задумывался, а она радовалась - доказала, смогла. Но после холодно и расчетливо возвращался именно к тем темам, которые её ранили, а когда срывалась, удивлялся лениво: тебе-то что, совсем чужие люди, посторонние, да и не ангелы уж точно.
  Она пыталась растолковать, что не ему судить, не ему наказывать, и он снова вроде бы кивал. Чтобы снова потом наотмашь, когда не ждёт, ударить новым рассказом с циничными комментариями. Потом (ох, какое слово, все не сначала, все оказалось - потом), когда стала понимать человека, с которым связала жизнь, то показалось ей - поняла и эти танцы с шагами вперед и назад. Ведь если бы стоял на своём с самого начала, глядишь, не вышло бы ничего из совместной жизни, не смогла, убежала бы раньше. А так, словно добавлял в еду песок, перемешивая, и приходилось есть, глотать то, что в чистом виде отбросила бы, морщась. То есть, задавалась вопросом Оля, ощущая, как мозглый холод ползёт по лопаткам и позвоночнику - намеренно и холодно манипулировал, приучал? Как дрессировщик животное. Один лупит, ломает, а другой вот - приучает.
  Сейчас, чувствуя, как тонет в этой намеренной паузе, словно та - ледяная прорубь, Оля понимала - он всё это проделывает с ней. И понимает, что она - понимает. Перевёл в нормальные, объявленные враги. И обращается как с врагом.
  Это был такой лёд, такой сквозняк и ядовитый газ вместо воздуха, что она молчала, не потому что боролась с ним, а чтобы не разрыдаться под его удовлетворенным взглядом. Молчать - спасительнее. Хотя тысячу раз репетировала их разговор, в котором попыталась бы объяснить. Вернее - объясниться, читай - оправдаться.
  - Ладненько, - Денису пришлось первому нарушить тяжкую тишину, чернилами пачкающую прекрасный послеполуденный августовский зной, чистый, процеженный через зубчатое сито платановых листьев.
  Он встал, легонько встряхивая кистью с петлёй повисшей на руке барсетки.
  - Лара просила передать, что она ни в коем случае тебя не торопит, но с октября есть договорённость, с квартирантами. Ну и чисто по-человечески ты же должна понимать, возвращается из командировки Михаил, и ей, пока всё утрясется, будет необходимо своё место для жизни. Ты у нас добрая. Ты должна понимать. И да, ей очень неловко с тобой на эту тему разговаривать, так что, позвонишь мне, насчёт ключей.
  Вот тут бы Оле и молчать дальше, чтобы он, обеспокоенный её вроде как равнодушием, усилил нажим, прокололся, как выражается мама Раиса - вызверился бы, и ей после стало бы легче: вспоминать не отсутствующий равнодушный его вид, а злые слова, явно несправедливые, и ставшее некрасивым ухоженное лицо. Но понимая это, Оля все равно быстро сказала:
  - Хорошо. Когда соберусь, ключи отдам.
  Денис не стал подводить итог моралями, улыбнулся - как трещина пошла по льду, и вышел, аккуратно обойдя прислонённую к косяку Олю. Мягко ступая дорогими мокасинами (обувь он всегда ценил и не позволял себе дешёвой - и комнатные тапки, и отпускные сандалии, все покупалось самое дорогое), направился в прихожую, там дождался, когда Оля подойдет, чтобы закрыть за ним двери.
  И вот тут не удержался, устав от её молчания и кратких ответов.
  - Знаешь... Я до сих пор считаю, что ты поступила очень глупо. Невероятно глупо. У многих мужчин бывает. Ну, потребность расслабиться. Но сбегать из дому из-за какой-то пустяковой интрижки...
  Он поднял плечи и заодно возвёл глаза к потолку, усиливая эффект сказанного.
  - Какой интрижки? - спросила совершенно сбитая с толку Оля.
  Плечи резко опустились. Глаза тоже и - метнулись от её лица в сторону.
  - Позвонишь, - приказал Денис и вышел.
  Оля осталась стоять, держась за дверь и все ещё не совсем понимая, о чем он.
  А в следующие пять секунд произошли несколько стремительных событий.
  Распахнулась дверь квартиры напротив, являя в проёме гору каких-то одеял, за которыми не разглядеть, кто их тащит. Страшно завыл Темучин рядом с вроде как закрытой дверью комнаты, и внезапно, чиркнув по олиной ноге шерстяным боком, оказался уже на площадке, вразнобой заорали за её спиной два пронзительных котёночьих голоска. А в следующую секунду заорал Денис, взмахивая руками и валясь в надвигающуюся одеяльную гору, которая в ответ разразилась такой изощрённой матерщиной, что Оля поняла - это точно не баб Маша.
  - Убери! - добавив сильно неприличных слов, вопил Денис, барахтаясь в мягкой горе, уроненной на площадку дедом Мишей, - сскота своего сними! Ы-ы-ы, сволочь!
  Оля нагнулась и дёрнула воющего кота, прижала к себе, крепко держа за самое безопасное место - мягкий кудрявый живот. С ужасом узрела на растопыренных лапах голубые клочья.
  - Падла! - проорал Денис, размазывая по голой груди кровь и пытаясь подняться из одеяльной ловушки.
  - Извини, - гаркнула в ответ Оля и захлопнула двери - пусть сами разбираются.
  
  Чтобы не слушать, что там творится на площадке, она быстрым шагом прошла мимо распахнутых дверей, и в кухне, пихнув кота на сброшенную штору, с размаху села на табурет, кусая губы и собираясь разрыдаться. Но в дверном проёме уже показались орущие котята, толкая друг друга, передвигались, падая набок и тут же вставая на некрепкие дрожащие лапки.
  Оля привстала, заранее разводя руки - поймать дурного кота, если он, выпутавшись из шторы, кинется. Но Темучин молчал, а двойка захватчиков уже добралась к полупрозрачным волнам занавески и безнадёжно запутавшись, дуэтом разразилась тонким требовательным плачем.
  - О господи, - пожаловалась Оля, садясь обратно, но табурет был ещё теплым от недавнего гостя, и она пересела на другой - поближе к котам, нагнулась вперёд, упирая руки в колени, чтоб успеть разнять, если что.
  Руки на коленках дрожали, да и сами колени ощутимо тряслись. Оля хотела поговорить с Темучином, очень грозным голосом, но из горла вырвался писк, в глазах запекло от слёз, и она решила - лучше помолчать, а то вдруг ещё истерика.
  Котята успокаивались, шурша складками ткани, клонили смешные головы с треугольниками ушей. Пеструшка зевнула, показывая розовую беззубую крошечную пасть, а полосатик увалился набок и задрав переднюю лапку, сложил почти в кулачок, пытаясь вылизать - смешными, неловкими, копирующими взрослое изящество движениями.
  Оля всхлипнула, пытаясь выгнать из головы вообще все мысли, потому что они сводились сейчас к списку валящихся на нее новых и новых неприятностей. И список явно не окончен. Все происходящее вертелось в голове, отпихивая друг друга и пытаясь занять главное место. А нельзя, знала она, иначе, перетасовывая невзгоды, она уж точно разрыдается.
  - Я список кораблей, - заговорила дрожащим голосом, - дочёл. До середины. Я. Список. Кораблей!
  'До середины' - язвительно согласился внутренний голос, намекая - то ли ещё будет, несчастное ты существо.
  А из комнаты доносился легкий невнятный звучок, замолкал и начинался снова, и Оля, вставая, поняла - телефон на беззвучном режиме, лежит забытый и гудит.
  Одновременно с ней встал посреди складок и волн белых кружев большой чёрный кот, потянулся, вытягивая заднюю лапу, потом припал на передние, выставляя солнечным лучам атласный круп с пушистым хвостищем. Муркнул, уставив на хозяйку нефритовые огромные глаза. А по чёрным усам заискрили мелкие блики, такие же, как на каждой атласной шерстинке.
  - Да, - сказала Оля, - сейчас отвечу. А ты не смей, понял?
  И пошла в комнату, от внезапной усталости уже не переживая, что кот обидит малышню. Вернее, увидев, вряд ли уже обидит, усы не те и хвост не так.
  - Оль? - сказал в трубке выжидательный мальчишеский голос, - ну вот, ты там запиши в телефоне, это мой номер.
  В ответ на тишину уточнил, беспокоясь:
  - Это Сергей звонит. Серёга. Ну, Сергей Иванович. Оля, ты там? Ты ревёшь, что ли? Чего случилось-то?
  Оля судорожно выдохнула и попыталась что-то сказать, одновременно себя ругая. Ну ёлки-палки, прям, конец света. Ну ушла от мужа, осталась без работы, без жилья, и скоро без денег. Ну бывший муж забрал у неё подругу и временное жилье. Ну, подбросил ей парочку котят новый знакомый Денис, а сам уплыл, бросив ещё и свою кошку. Ну... что там ещё-то?
  - Оля?
  - Стекло, - прорыдала Оля, сжимая в потной руке смартфон, - рааа-дуга которое... Оно раз-раз-биилось!
  - Ты там сиди, - заорал в трубку сердитый голос, - ты дома? Не слышу! Ты дома, да?
  Оля перестала кивать и выговорила 'да'.
  - Сиди, поняла? Я через десять минут.
  
  Глава 22
  
  В которой очень вовремя появляются нужные Оле люди, а сама она, убедившись, что Темучин правильно примиряет осиротевших котят, определяется с тем, какое на данный момент её желание заветно настолько, чтобы поверить его фурину с бегущими котами.
  
  Но появился Серёжа через семь минут. И - не один. Когда Оля открыла двери, опуская руку с зажатым в ней полотенцем, мальчик вошёл в полумрак прихожей, оглянулся, что-то сердито вполголоса говоря, потом крякнул, вроде как с досадой и попытался двери за собой закрыть, но не успел: тесня его внутрь, в прихожую втолкнулась изрядного роста девица в чем-то просторном, затопталась, скидывая обувь.
  - Света, - мрачно представил подругу Сергей и уже всерьез рассердился, обращаясь к спутнице, - ну могла бы и подождать. Я ж сказал, у меня важное дело.
  - А вдруг вы долго, - возразила Света, прислоняясь плечом к стене и быстро оглядывая хозяйку, - очень приятно.
  - Оль-га, - ругая себя за заминку, ответила та, - заходите. Ну. Не надо было, на самом деле. Я уже всё вот. Ага, в кухню.
  - А кто там пищит? - Света уже двигалась к солнцу в дверях, плавно качались под полупрозрачной марлей летних широких брюк округлые бедра. И смешно заплетенные тугие косички, завернутые баранками, просвечивали, напоминая ручки бульонной чашки.
  - Ой! - когда Оля и Сергей вошли следом, она уже сидела на полу рядом с краем шторы и выворачивая шею, смотрела снизу, смеялась круглыми щеками, приглашая тоже полюбоваться.
  В самом центре мягких складок возлежал Темучин, дёргал бриллиантовыми усами, вальяжно откинув заднюю лапу и демонстрируя палевые кудри на толстом животе. А вокруг, взбираясь на крутой атласный бок и сваливаясь обратно, ползала пёстрая кошечка. Полосатый мальчишка, утомясь, спал, смешно вытянув в одну сторону все четыре лапы и походил поэтому на детский рисунок, и тонкий короткий хвостик - морковкой. А башка с огромными ушами - на вольно кинутом по кружеву хвосте Темучина.
  - Это кот, - предупредил за Олиной спиной Сергей и Оля кивнула, не сдержав улыбки - экая мужская солидарность, пока, значит, не начала подружка сюсюкать насчет деток и мамочки-кошки.
  - А где тогда кошка? - Света потянулась, трогая Темучина пальцем. Тот муркнул и милостиво подставил лоб, прикрывая глаза.
  - П-по-терялась, - Оля кашлянула, зажмурилась и заставила себя дышать глубоко и ровно. Надо рассказывать...
  - А кофе есть у тебя? - вклинился мальчишеский голос, - я чайник поставлю, угу?
  Пока Серёжа громыхал чайником, Оля снова села, потом встала и нагнулась, собираясь собрать упавшую штору, но Света замахала на неё рукой, собирая на запястье кучу тонких бисерных фенечек.
  - Пусть спят, смотрите, какие классные!
  Пеструшка тоже угомонилась, заползя к Темучину на шею и выставив к его подбородку крошечное треугольное личико с коричневым носом и закрытыми глазами. Кот милостиво обнюхал мордочку и зевнул, укладывая башку на кружево и следя за гостями сквозь смеженные веки.
  Света снова потрогала котовью башку и встала, одёргивая короткую белую маечку, исписанную буквами и словами.
  - Ну разбила, - заговорил Серёжа, сдвигая на столе к стенке рабочие мелочи, - Светка, чашки ополосни. Делов-то. Это ж просто стекляшки. Ты чего смеёшься?
  - Она не из-за стекла, - Света нагибалась, расставляя чашки и двигая сахарницу, длинные руки напрягались небольшими крепкими мускулами, свет золотил лёгкий пушок на коже.
  - Чего? Она ж сказала. Оль?
  - Мало ли сказала. А я вижу. Вы расскажите. Расскажете? И про кошку, они же голодные будут, наверное.
  Чайник забормотал, пискнул, исходя паром через тупой носик, и отключился.
  - Тебе чай, - строго распорядился Серёжа, наполняя для Оли чашку - её чашку, - этот можно ковшик? А спички где?
  - Печенье, - спохватилась Оля, с радостью слыша - голос сделался почти и нормальным, - сыр ещё есть. И масло.
  - Та не. Мы в бургерной были, нажрались шо кони. Светка послезавтра уезжает, вернется уже аж в середине сентября.
  - Ага, я в лагерь спортивный, на сборы.
  
  Через полчаса, попивая по второй чашке (кофе неумолимый Сергей Иванович так и не разрешил Оле), они уже молчали, обдумывая перечисленные хозяйкой невзгоды. Поверх кусочков наждачки и проволочных петель лежал раскрытый сверток с осколками радужного стекла.
  Сережа засмеялся, покрутив стриженой головой.
  - А я дурак, думаю, ничосе из-за стекла такие слезы. А тут дофига всего.
  - Кошка, - ответила Оля и сглотнула, прокашлялась, быстро отпила ещё чаю, - котят можно и накормить, они же не совсем мелкие уже. А Марту ужасно жалко. Она же прибежит, обязательно. А там - ни дома, ни котят. Вообще ничего!
  - Да прям, ничего. Ты говоришь, Темучин её сюда водил? Ну так и приведет снова.
  - Я боюсь его отпускать. Понимаешь... - Оля посмотрела на серьёзное и одновременно безмятежное девичье лицо и поправилась, - понимаете, если бы я дальше тут жила, то сама ходила бы туда постоянно, ну и вы всем бы там сказали, если увидят. Но мне получается, надо уже валить. Отсюда. Скоро. Непонятно, правда, куда.
  - Серый, - Света встала, дёрнула мальчика за плечо, махнула рукой на привставшую Олю, - да сидите, мне в туалет.
  - А я зачем? - удивился мальчик, но встал, когда девочка закатила глаза под светлыми ресницами и выразительно вздохнула.
  Подталкивая, увела его в коридор и там, не дойдя до туалета, они встали, горячо перешёптываясь.
  - Чего? - вознесся посреди шёпота голос мальчика, - её? Да ты что!
  - А что? - возмутилась в ответ девочка.
  Интересно, думала Оля, чтобы не слушать, как они препираются, это та самая, которая из девятого, у которой - 'та-а-кие пацаны, взрослые уже'. Неудивительно, вон какая изрядная выросла кобылка, на полголовы выше своего спутника.
  - Короче, - звонко сказала 'кобылка', врываясь снова в кухню, - да отстань, я скажу, а Оля пусть сама решает же. Вот! Вы если умеете, печку там топить, все такое, я папу попрошу, он узнает в заповеднике.
  Оля не сразу поняла, о каком заповеднике речь, но Света тут же и уточнила:
  - В музее нашем городском. Там на городищах античных у них смотрители. Им положено жильё, чтоб всегда присматривали, значит. Ну там бывает совсем же за городом, но и в городе тоже есть. На автовокзале, там склеп античный, знаете? Нет, не курган, а дальше, в домах. Там вообще большой дом и хозяйство. Но там нет работы. А вот подальше, где окраины, там тоже есть городища, но там совсем дохлые домики такие. Но все равно - для жилья, а не просто так на лавке пересидеть. На Самострое, ну к переправе как ехать, где дачки всякие, там вообще на одном раскопе вагончик строительный стоит. Так что, спросить?
  - Да, - быстро сказала Оля, страшась испугаться строительного вагончика и передумать, - да, обязательно.
  За распахнутым окном словно в ответ на отчаянное решение, пророкотал дальний гром и через сетку повеял свежий ветерок, качая зубчатые листья.
  - Ой, - Света прислушалась, наклоняя свои косички-баранки, - красиво как звенит. Это что?
  
  Тонкий звон усиливался и стихал, чтобы снова прийти, нежно заполняя уши, и Оля с раскаянием подумала, я совсем забыла о нём. О волшебном стеклянном фурине с нарисованными котами.
  Через минуту они втроём стояли на балконе и Света, протянув сильную руку, мягко вращала висящий шар, улыбалась, разглядывая бегущих котов.
  Потом перевела взгляд на Олю.
  - Вот, - сказала та, завершая короткий рассказ о шаре, исполняющем желания, - такие вот сказки, - и улыбнулась, стараясь выглядеть взрослой.
  - Так напишите же. Для себя.
  - Так сказки же, - неуверенно возразила Оля.
  Света закрутила шар и отпустила, коты замелькали, стеля по стеклянному воздуху вытянутые прекрасные тела - черное с пушистым хвостом и серое с белыми пятнами.
  - Ну и что? - удивилась Света, - оно же не помешает. Сами сказали, что соседский кот нашелся, так? Аж в другой стране. Серёга, тащи ручку. Нет, фломастер есть у вас? Чтобы хорошо читалось. И надо коротко и крупными буквами.
  Сережа вопросительно посмотрел на растерянную Олю. Та, помявшись, кивнула.
  - На холодильнике. Там и бумажки, для записок. Ну это когда Павлик писал, я нарезала немножко. На всякий случай.
  - Пошли в кухню, - скомандовала Света, - там стол.
  
  Они шли впереди, а Оля отстала, чтобы ещё раз посмотреть на двоих и снова удивиться. Росту и уверенности в себе благополучной десятиклассницы-спортсменки, и неприметной вроде бы внешности невысокого мальчишки с окраины, тоже исполненного уверенной жизненной силы, который сейчас шел рядом с подружкой, касаясь локтем её локтя. Разок оглянулся, посмотрел с подбадривающей заботой. Откуда это в них? Это вот - хорошее, нет, невероятно прекрасное, настоящее. И почему - для неё? Так странно. И теперь, когда Серёжа с девочкой, то ясно - без всякого расчета на что-то с её, Олиной стороны, того, о чем она думала с неловкостью за мальчишеское к себе внимание.
  В кухне Серёжа обошёл кружевное гнездо, стараясь не беспокоить котов, а те безмятежно дрыхли, расписанные драгоценным солнечным светом, словно роскошная акварель талантливого художника. Приподнялся, вытягиваясь, нашарил на холодильнике кипу бумажек и парочку фломастеров. Света расчистила на столе место для письма и уселась, деликатно поодаль, отодвигая свою табуретку. Шикнула на Серёжу и засмеялась, когда тот обиженно шмыгнул и отступил, перестав нависать над Олиным плечом.
  Оля попробовала тёмно-синий фломастер и уставила его над светлой полоской бумаги. Хочу, чтобы... Хо-чу...
  За окном чирикали воробьи, снизу долетел детский голос, капризный, его прервал строгий материнский. Потом прошли два мужских голоса, с кашлем и смешками. Запикал на перекрестке аккуратно-нудный светофор.
  Оля посмотрела на спящих котов. Вдруг вспомнила, что у Темучина в последнее время появилось новое развлечение: сидеть, задрав голову и смотреть на неровное пятно, там, где отвалился кусок штукатурки. Он делал это так часто, что Оля, смеясь, разок прилегла на пол и тоже уставилась на невнятный рисунок - серый на белом - вспоминая, как засыпала в детстве, так же разглядывая узор из трещинок на белёном потолке и как жалко было, когда потолок заново оштукатурили. Она тогда хотела тайком от родителей притащить лестницу, залезть и расковырять снежную белизну, наполняя её новыми смыслами и картинками. Но не решилась. Не потому что отругают, а - большая ведь уже, для сказок.
  Коты спали, Темучин мерно дышал, вздымая кудрявый живот, маленькая голова пеструшки еле заметно покачивалась в такт дыханию большого зверя. А полосатик попискивал иногда и затихал, поперебирав смешными лапками.
  Оля смотрела на белые волны с живописной живой группкой в центре. И вдруг поняла, как если бы это тот самый потолок, и серое на белом пятно, оно - оно же похоже на лежащую кошку! Вытянутый и одновременно компактный силуэт, такой уютный, с подобранными под грудку лапами и плотно уложенным к боку хвостом. И закрытые дремлющие глаза. Это как стеклышко для Павлика, вроде бы совершенно бесформенное, ни одной внешней детали, но они же есть, их надо просто увидеть. Вот только Мурочка-Марта остаётся пока лишь воображаемой кошкой, в какую она превратилась с исчезновением её дома - яхты по имени 'Пенелопа'. А Оля ведь иногда воображала совсем другое. Видела Марту, сидящую на носу, подросших котят, прыгающих по мачтам и палубе. Волны, разрезаемые быстрым ходом маленького кораблика. И какой-нибудь Южный Крест в экзотическом ночном небе. Но вот...
  Она отвела глаза и опустила фломастер, цветом, наверное, как та самая южная ночь в океане.
  'Хочу, чтобы кошка Марта вернулась домой'
  Подумала ещё и дописала после точки: к нам.
  'Хочу, чтобы кошка Марта вернулась домой! К нам!'
  - Готово, - сказала немного сердитым голосом, ожидая разочарованных вздохов и возражений, отодвинула записку и вытащила из кучи рабочего барахла клубок тонкого вощёного шнура, - а теперь мне можно кофе?
  - О! - сказала Света, прочитав записку, пока Серёжа (он тоже прочитал), вздохнув, снова завозился с чашками и чайником, - ну супер. Повесим и будем ждать, да? Жалко я уезжаю, Серый, ты мне позвони обязательно, понял? Или в цапу напишешь. А, у тебя же нету. А куда я спрашивается, буду кидать фотки свои? А?
  - А ты будешь? - Серёжа нахмурился, потом заулыбался во весь рот, - чего, точно будешь? А какие?
  - Фу ты. Какие надо!
  - Какие мне надо?
  - Ты, блин! Такой же придурок, как все! - Света швырнула в смеющегося мальчика комок свернутой проволоки и засмеялась, потом хлопнула себя по губам, показывая на спящих котов.
  - Да Тиму теперь не разбудишь, у него тихий час, - Оля тоже смеялась, разглядывая багровое Серёжино лицо.
  Когда записка уже была прицеплена и шарик послушно завертелся под рукой, торопясь рассказать спрятанной мирозданием самостоятельной кошке, что её ждут, пора бы уже к материнским обязанностям, да и так просто - мы тебя любим, Марта, скучаем и хотим видеть, они снова сели с чашками, на этот раз не отказываясь от бутербродов с маслом, сыром и даже доели маслины из принесённой Лориком банки.
  - Я в него влюблена была, - рассказывала Света, выплёвывая в ладонь косточку, - аж, ага, три года, да. Ничего не вру, в третьем классе, и до шестого. А он серьезный такой. И сильный. Лупил там всех. Больше всего защищал, эту, которая уехала потом, Танька да? Ну Танька, стриженая. За-был? Да не верю, как это забыл, вы же вместе лазили всегда!
  - Я не лазил, - открестился Серёжа, тыкая ложкой в банку с маслинами, - она сама.
  - А я была мелкая и дохлая, болела все время. Спорим, ты меня не помнишь даже? Ну не ври, точно не помнишь! Наши все в столовую строем, молоко пить, а я тащусь сзади, потому что ты с самого краю всегда садился. Вот чтоб рядом пройти, я самая последняя пёрлась, только чтоб мимо тебя. Чтобы посмотрел. И боялась, что посмотришь, у меня вечно на горле шарф, меня пацаны дразнили.
  - Синий? - сказал мальчик, - блин, синий такой, да? Шарф помню.
  Света улыбнулась, закрываясь кружкой. Хлебнула и поставила снова.
  - Потом я уехала, в санаторную школу на год, вернулась в седьмой уже. Думаю, а где ж Серёжа? А Серёжа мне по плечо! И тощий, как велосипед.
  - Да ну тебя!
  - Нет, что ли? Я, между прочим, из-за тебя там в школе стала спортом заниматься. Вот думаю, вернусь и как понравлюсь ему! И между ещё прочим, меня мама вообще хотела в другую школу перевести, с углублённым английским и итальянским. А я такую истерику. И голодовку. И тут опа - Серёжа мелкий шкет.
  - Светка, заткнись!
  Оля слегка испугалась, что они всерьёз поссорятся, но кажется, такая пикировка не первая у заново познакомившихся, во всяком случае, глаза у обоих весело блестят, даже когда переругиваются.
  - Ладно, не буду больше, - смилостивилась Света.
  - Я виноват, что ли, что не расту больше? Ты вон вымахала, чисто баскетболистка. Или модель. А между прочим...
  - Что? - с интересом поторопила его Света, дожёвывая остатки бутерброда, пока мальчик медлил с продолжением.
  - Парусами стал заниматься. Из-за тебя. И в универ хотел начать готовиться, мать с репетитором даже договорилась.
  Он отодвинул пустую кружку и, наморщив загорелый лоб, разобъяснил слегка раздраженно, как об очевидном:
  - Вряд ли уже вырасту, чтоб выше тебя. Ну и не красавчик какой. Думаю, ну стану капитаном. Или учиться пойду туда, где ты. А то, ты всякая углублённая, а я кто? Пацан с скляного.
  - Я тоже со скляного, - возразила Света, - а ты ж сказал бурса, чего тогда бурса? Оттуда разве пойдешь в капитаны?
  - Ну я подумал потом, хрен я в универ поступлю. А после бурсы и рейсов в мореходку высшую самое то. Ладно, то когда ещё будет, - мальчик собрал кружки и ушёл к раковине, заплескал там, покашливая и сердито отворачиваясь.
  Света надула круглые щеки, скорчила гримаску удивления и восхищения, подмигивая Оле, мол, во какой, оказывается. Та в ответ нахмурилась, прикладывая палец к губам, тише, не вздумай смеяться!
  И вдруг ощутила себя совершенно счастливой, и больше того - спокойной. Как будто все вокруг было не просто хорошо, а отлично, все вот, как надо.
  
  Глава 23
  
  В которой Оля знакомится с очередным своим домом, милым домом, попутно узнавая кое-что о самой себе от Серёжи, и продолжает переживать за чересчур уж самостоятельную кошку Марту, которая Мурка Кыс-кыс.
  
  На вершине холма задувал ветер, такой свежий, что перебивал томную августовскую жару, вызывая мурашки по голой коже на руках. Как бы напоминал, нёс в себе будущую, совсем уже близкую осень. И Оля, обхватывая себя руками, поёжилась, боясь оглянуться на свое теоретическое новое жилье. Не дом, даже и не домик, а так - забавная халабудка, аккуратно побеленная коробочка под двускатной шиферной крышей, накрывающей крошечную прихожую, она же кухня, и единственную комнату, что сейчас казалась просторной, потому что мебели в ней - всего ничего. Узкая тахта у белёной стены, старый шифоньер с мутным зеркалом на покосившейся дверце, старый стол у окна. И почему-то у другого - ножная машинка зингер, накрытая выцветшим посадским платком в крупные бледные розы. С потолка свисала голая лампочка на витом шнуре, и Оля, когда вошла и за полвзгляда увидела всё, сразу представила, как та светит вечером - уныло, не зная, на чем свое электричество остановить.
  - Ну, - сказал тогда за её спиной Серёжа, пока Света увлечённо громыхала чем-то в кухоньке, кажется, двигая на деревенской печке чугунные круги, закрывающие дырки поверхности, - ну, не дворец, конечно. Ты как?
  Оля сумела пожать плечами и промычать что-то, как она надеялась, вполне бодрым тоном, следя, чтобы в нём не услышался её ужас и накатывающая тоска. Господи, думала, проходя мимо стола к краешку окна и сдвигая пальцем высушенный мушиный трупик на подоконнике, такое ощущение, что я скатываюсь все ниже. Дальше что? Камышовый шалаш на помойке?
  - Оль? - мальчик не отставал, требуя ответа.
  За мутным немытым стеклом в отдалении сбоку виднелась территория огромной фабрики, торчала высоченная труба, покрашенная по кирпичу белыми поперечными полосами. Правее и дальше виднелся в промышленных руинах древний подъемный кран - Оля тыщу раз его видела, проезжая мимо в автобусе, когда выбиралась на городской пляж. И только в левую сторону смотреть было утешительно: за плавными холмами, лощинки между которых были забиты серебристо-зеленой кашей диких маслинок и кустов боярышника, синело море с цветными щепочками кораблей. И над ним - длинное ожерелье кругленьких ватных облаков.
  Только море было плохо видно - за кучей пустых пивных бутылок, собранных в углу подоконника.
  В кухне всё стихло, за окном мелькнула высокая фигура, Света засмеялась, постукав в окно и исчезла, направляясь в сторону античного раскопа.
  - Твоя хибара на огороде и то уютнее, - с горечью сказала Оля и сразу же повинилась, - извини. Я понимаю, вы же хотите, как лучше.
  - Так я ж там живу, - удивился Серёжа, стаскивая с тахты линялое ободранное покрывало, - летом вообще не вылажу. Не вылазю? В доме мать достает, а в халабуде моё всё. Слушай. Ты не грусти, ладно? А хочешь, я пацанов приведу и мы тут тоже построим?
  - Ещё одну халабуду? - Оля усмехнулась.
  Мальчик стоял на пороге комнаты, держа на отлёте скомканное покрывало.
  - Светка сказала, уволили смотрителя, потому что бухал. Ты как думаешь, если б такой торчал квартире, где ты жила щас, там что, хорошо было бы? Тоже была б помойка. А теперь тут - ты.
  Он посмотрел на Олю и буквально осиял её взглядом пристальных серых глаз под выгоревшими ресницами. В ответ на ещё одну усмешку вздохнул и объяснил, как маленькой:
  - Ты не понимаешь. Да? Совсем не понимаешь. Там была - ты. И тут будешь - ты. Значит, тут будет суперски.
  - То есть, я значит, все вокруг прям вот преображаю, - Оля рассмеялась.
  Мальчишка просто утешал, но слышать это, конечно, было приятно.
  - Да, - кивнул тот, - так и есть. Преобра... это ж значит, переделываешь, да? Ну вот, там, где ты, там всегда будет так. С котами. И стёклышками. С шариками волшебными. Ты уже придумала, куда фурин повесишь?
  - Серёжа. Спасибо, конечно, но я...
  Она замолчала. Потому что вспомнила их первую встречу и увидела вдруг себя со стороны. Молодая женщина с толстеньким восхищённым мальчишкой. Ищет среди хлама самые цветные, самые волшебные стекла, и после из них получаются изящные, или загадочные, или просто красивые милые подвески. Он тогда увидел именно это, а ещё она была похожа на его мечту - недосягаемую, какой и должна быть мечта. Хрупкую темноглазую женщину с тонкой шеей и печальным красивым ртом, которая только на экране или на постере, повешенном в той самой личной халабуде.
  О боги, думала Оля, не заканчивая фразы, пока мальчик спокойно ждал, что же она ему скажет, о бо-ги, и разве могу я теперь совсем упасть духом, опустить руки, разныться, лелея свое отчаяние и тоску? С его точки зрения ничего в бытовом плане страшного, ну, постелим свежее покрывало, да ещё пристроим к домишку комнату из досок. И - царствуй, Ольга.
  - Показывай, - она отряхнула руки и шагнула к дверям, - где ты там собрался пристройку. А думаешь, разрешат?
  
  Сейчас она стояла на плавной макушке холма, ребята за её спиной тихо переговаривались, Серёжа спрашивал, Света отвечала, потом спрашивала сама, что-то о ближайших окрестностях, о которых этот истинный южноморец пятнадцати лет от роду знал очень много, несмотря на то, что эти места находились на другой окраине города, распластанного по берегу пролива.
  И постепенно, вместе с равномерными порывами ветерка, который то усиливался, то стихал, словно он - воздушное сердце этого места, в неё стало входить осознание того, как много вокруг всего - холмов, деревьев, и вон сверкает в лощине озерцо, а дальше аккуратные домики новенького отеля рядом с городской трассой, и море, оно оказывается, совсем близко, Серёжа сказал минут двадцать медленным шагом, и там бухточки, крошечные, прячутся в забытом пространстве меж двух городских районов; а ведь ещё дворик вокруг домишки, с огородом, и чуть ниже - раскоп, похожий на странный карьер, расчерченный квадратами древних каменных кладок. И если совсем по-честному, ни на каком ни на отшибе: с другой, лицевой стороны всего этого хозяйства - старая лестница с десятком ступеней, ведущая прямо на остановку - раз. И домик её не просто так, а пронумерованный дом по улице Старомаячной, которая сворачивает от остановки в гущу городского района, и, сторонясь многоэтажек, идет там вдоль обрыва над самым морем, и на ней, так неожиданно и прекрасно - в городе - высится стройный маяк, совершенно настоящий. Конечно, всяких проблем гора и куча, но где их нет, спрашивается? Даже если она убежит к мамочке с папой, зализывать сердечные и прочие раны, разве не придется ей точно так же жить в частном доме и работать в нём по хозяйству? А дом там большой, да ещё летом отдыхающие.
  Оля повернулась и с симпатией осмотрела уже почти что своё новое жилище: домик отсюда казался совсем игрушечным и чего уж там - из-за свежей побелки и аккуратной крыши - очень даже миленьким. И, да, только сейчас она осознала, что забыла обрадоваться важнейшей бытовой мелочи - в доме существовал водопровод, и, видимо совсем недавно, был устроен крошечный санузел с унитазом, раковиной и даже душевой кабинкой с микроскопическим поддоном и полиэтиленовой шторкой.
  Она перевела взгляд чуть ниже. Ребята стояли рядом с расхристанными кустами шиповника, смотрели выжидательно. Света устроилась чуть ниже на склоне и потому две головы - на одном уровне.
  - Такое впечатление... - ветер дунул, унося слова и Оля, смеясь, повторила громче, - такое впечатление, что я в сказку попала. Не уезжая из города.
  - Правда? - Света засмеялась, шагнула вперёд, сразу возвышаясь над Серёжиной головой и, просунув руку ему под локоть, от всей души чмокнула его куда-то в уголок глаза.
  - Эй!
  - Я бы вас расцеловала, - закричала Света, - но я стесняюсь!
  
  В автобусе Оля села совсем отдельно, на высокое заднее сиденье и устроилась смотреть в окно, чтобы не мешать ребятам болтать, ведь девочка завтра уедет. Мимо плыли сначала пустыри, потом полуразрушенный старый дом, очень длинный, потом уже начался нормальный городской район старой застройки - жёлтые двухэтажные дома на два подъезда, укрытые рясной зеленью акаций, платанов и гледичий. Ехать было ещё долго и Оля притихла, наслаждаясь передышкой, во время которой не нужно что-то решать, разговаривать и всякие планы пока отмела в сторону, чтобы просто вот ехать и смотреть.
  Когда за окном показались величественные арки районного парка, телефон мурлыкнул, она вытащила его из кармана и устроила на колене, глядя на имя бывшей лучшей подруги. После того, как её посетил бывший муж, рассказав о планах свежеиспеченной любовной пары, Оля сама написала Лорику. О том, что съедет по возможности скоро, сообщит, когда, а ключи оставит соседке. И внесла номер Лорика в чёрный список. Не потому что злилась и возненавидела, а просто физически не могла с ней говорить. При одной только мысли тошнило и начинали трястись руки, ну что она скажет в таком состоянии? Смска была не первой. Лорик писала ей каждый день, но Оля, представив, как открывает и читает какие-то слова, элементарно боялась. Так что, аккуратно удаляла, не открывая, даже зажмуривалась, тыкая пальцем в кнопку, а то вдруг промахнется и успеет увидеть.
  Удалила и сейчас, внезапно сильно на Лорика, наконец, разозлившись. Какого рожна ей надо, ведь все уже выяснили. А рассусоливать - толку-то? Тем более, уже думала про это, и сама себе говорила - ну, а вдруг? Вдруг Денис нашел что искал, и Лорик тоже нашла? Любые Олины слова тогда лишние и пустые. Пусть разбираются сами.
  Пряча смартфон, она вспомнила вчерашнее посещение отдела кадров музея и, покачиваясь на высоком сиденье, фыркнула так, что тощий мальчик, который сидел рядом, напряжённо отставив в сторону углы коленок, покосился и отвернулся, уставясь в дальнее окошко.
  Даму, которая взяла на оформление Олины документы, она, к своему изумлению, знала. И та узнала предполагаемую новую сотрудницу, к собственному весьма неприятному удивлению - она ещё пару лет назад трудилась у Лорика продавцом. Сладко щебетала, обращаясь к подруге своей начальницы, когда Оля подходила к сверкающему флаконами и коробочками ларьку.
  Теперь вот, раскладывая на столе паспорт и трудовую, дама явно не знала, как быть. С одной стороны - самая мелкая сошка, гибрид дворника и сторожа при дальнем небольшом раскопе. С другой - эта сошка знавала строгую инспектрису с маникюром и башней залаченных волос, когда та сама была подневольной просто продавщицей. Ну, так бывает, небольшой город, все всех знают, как посмеивался бывало Денис.
  Ближе к центру Оля покинула свой насест и подойдя к ребятам, которые шептались и хихикали, приваливаясь друг к другу плечами, наклонилась к Серёжиному уху:
  - Я тут выйду. В кадры зайду завтра, сама. Светик, отцу передай большое спасибо. Хорошей дороги, да?
  - Я Серёжке буду писать, - кивнула Света, качнув по-новому уложенными пшеничными косками, - фотки присылайте.
  - А ты когда переезжать? - мальчик задрал к Оле серьёзное лицо, - ты говори, мы поможем. На машине, за раз все перевезем. Не завтра же?
  Оля покачала головой, держась за поручень. Конечно, собираться ей три минуты, но всё равно - страшно снова всё менять. Хоть пару дней пожить ещё в уже ставшей привычной большой квартире с просторной кухней. Со старым таинственным зеркалом-трельяжем. Да ещё коты. И кошка, которой так и нету.
  - А хотите, я заберу котят? - Света даже привстала, цепляясь за худое плечо мальчика, - Серый, держи, ой. Ухо убери свое. У нас дача большая, в Героевке. Там мамина сестра, тетя Поля, она любит. У нас там три собачки, кот, кошка и ещё павлины два штуки. Я прям щас позвоню, а?
  - Нет, - Оля покачала головой, - Павлик их ждет. А пока будут у меня. Вдруг вернётся Марта, а котят нету.
  - Вернётся! - Света, наконец, бухнулась на сиденье, а автобус тормознул, подкатывая к остановке, - мы же написали! Обязательно вернётся!
  Оля кивнула, ещё раз улыбнулась и вышла, сглатывая комок в горле. Все уменьшалось по сравнению с тревогой насчет дурной загулявшей кошки. И переезд, и всякие личные дела, и волнение о новом месте для жизни. И даже беспокойство о котятах, им что - они уже подружились с Темучином и прекрасно лакали из мисочки разведённое молоко и вкусную жижу из котеночьих паштетов. И разлучаться им не придётся - Павлик таки дожал непреклонную бабушку, выторговав себе обоих питомцев. А вот Марта, она прибежит к причалу, как всегда, возвращаясь после своих отлучек и вдруг увидит - там нет ничего. И Дениса нет и котят тоже.
  Оля даже не знала, сердиться ли на хозяина яхты. В конце-концов, у него своя, не слишком благополучная и весьма небогатая жизнь, а тут подвернулся прекрасный шанс устроить кораблик и устроиться самому. И что, отказываться от всего из-за какой-то кошки?
  Ты бы сама отказалась? - спросила Оля себя, и не знала, как ответить. И от этого душу скребло ещё сильнее. На душе скребут кошки - так говорят. А у нее одна, непутёвая кошка Марта. Наверняка с ней что-то случилось, переживала Оля, отпирая высокую дверь квартиры. Не смогла бы оставить котят так надолго, уже несколько дней её нету. И сейчас, перекусив, Оля снова помчится на морвокзал, где ей уже приветственно машут любители пива и рыбаки, разводят руками, отрицательно качая головами - не было, не прибегала.
  
  В комнате Оля прошла на балкон мимо раскладушки, на которой вальяжно угнездился Темучин, раскинув лапы по складкам смятой простыни, а котята дрыхли рядышком, выставив круглые пузики. Как интересно, влезли, озадачилась Оля, неужто кот затащил их, цепляя зубами за шкирку?
  На балконе, уже прощаясь, оглядела всё, что позволял увидеть за густой листвой старый платан. Потрогала фурин, тот медленно завращался, понукая рисованных котов бежать по летнему полуденному воздуху. И вернулась, обдумывая, начать ли уже собираться или пока пожить, как весь последний месяц. Приготовить еду, заняться стекляшками. Позвать в гости Павлика, пусть возится с котятами. Сбегать на морвокзал. Может быть, пора написать объявление? Пропала кошка, серая, с белыми усами, зовут Марта. Или Мурка. ...А битые стёклышки Серёжа забрал обратно. Попросил, почему-то пряча глаза. И Оля отдала, маясь стыдом за то, что не уберегла красоту. Хоть бы позвонил новый Денис, неужели ему совсем неважно, вернулась ли кошка? Его кошка!
  Вернувшись в комнату Оля встала напротив постели.
  - Ты вот тоже, - обратилась к дремлющему коту, - дружил-дружил, сбегал к ней. Миску на балкон перетащил, думаешь я не поняла, для кого? Угощал свою Марту! А теперь ухом не ведёшь? И в ус не дуешь! Всё на мне, всё вот сама!
  Высказалась и, слегка повеселев, ушла в кухню заниматься кулинарией. А ещё (тут ей стало совсем весело) можно заняться и побелить потолок, в качестве последнего привета от гастарбайтера Ольги своей бывшей подруге - нынешней почти жены своего бывшего мужа... кино вино и домино, в-общем.
  Но замешивая оладушки из остатков муки в бумажном пакете и последней пары яиц, она потолок белить передумала. Пусть там пока лежит серая кошка, на которую смотрит её кот Темучин, а вдруг своим смотрением он вызовет из мироздания кошку живую и настоящую.
  
  Глава 24
  
  В которой совершается переезд, сопровождаемый таким количеством встреч и событий, увенчанных к Олиной печали третьим, самым Большим Исчезновением возлюбленного кота, что лучше читайте-ка сами...
  
  В день переезда Оля, конечно, должна была волноваться, но заранее так устала, что сделалась почти равнодушной. Слишком уж много поводов для волнений. Так много, что в итоге она на всё махнула рукой и просто уселась доделывать ещё одну подвеску, дожидаясь, когда появится Сергей, который обещал помочь с переездом. Тем более, вещи собраны, сумки и несколько пакетов стоят в коридоре - удивительно, как умудрилась обрасти новыми вещами, в чужой-то квартире всего за месяц. К пакетам притулилась кошачья переноска, в которой должны были путешествовать котята - сестра баб Маши со своей вредной собачкой, похоже, обосновалась в соседней квартире надолго, и Павлик только вздыхал, приходя к Оле поиграть с будущими питомцами.
  - А вдруг они убегут? - потрясался новой мыслью и тут же лез отрывать Олю от сборов, требуя себя успокоить, - ну вот, как эта их мама? А там же чисто поле кругом!
  - Не поле, - поправляла его Оля, запихивая в сумку свой нехитрый гардероб, потом вытаскивая то, что может понадобиться в последние пару дней, потом снова в беспорядке уталкивая - собираться она не умела и не любила, - ну, не только поле. Там ещё раскопки, горки всякие. Остановка. И ставок маленький с тростниками.
  - Тогда утонут, - круглое лицо Павлика искажала внезапная скорбь от грядущих ужасов, - убегут сперва, потом утонут. Они же манюсенькие.
  - Ты обещал их назвать, - пыталась Оля отвлечь страдальца от страданий, - а до сих пор только котяты и котяты. Придумал имена?
  - Ты скажи Сирёжи, пусть тоже там сетку. А я тоже поеду и буду помогать. Ты попроси бабушку, она меня пустит.
  - Павличек, - Оля бросала скомканные вещи поверх открытой сумки и усаживалась на корточки перед раскладушкой. Смотрела на сидящего мальчика, у которого на коленках шебуршились, переползая друг через друга, пушистые малыши, - тебе в школу как раз в день переезда. Первая неделя, учителя, наверное, новые, задания всякие. Ты лучше учись, ладно? А на выходных я тебя заберу, на целый день. Тогда и поможешь.
  - Сетку, - уточнил Павлик, отдирая от штанины крошечную лапку с иголками коготков, - не, сетку сразу надо же! А то я приеду, а они убегли! Лиса их съест.
  - Откуда там лиса, - ненатурально удивилась Оля, сама испугавшись, и правда, такой дикий пустырь до самого морского берега, а вдруг там лисы? И чтобы не составлять Павлику компанию в страхах о грядущем, заставила себя рассердиться.
  - Ты это прекрати. Ты мужчина, от тебя нужна помощь. И поддержка. А ты хнычешь, и я теперь должна тебя утешать?
  - Я мальчик, - отказался от лести Павлик, - а ты взрослая же. И Сирёжа взрослый.
  Выпроваживаемый Олей, гладил котят и уходил, вздыхая и сопя. А Оля оставалась волноваться. Насчет сетки в том числе. Тут, в квартире, она затянула все окна, а как быть там, не держать же кота в маленьком доме? Или что, затянуть сеткой весь дворик? Ага, да сверху закрыться, и жить как в зоопарке, на радость летним археологам, которые понаедут. О лете Оля старалась не думать совсем - оно благословенно далеко, и ещё неясно, куда ее закинет новая жизнь к следующему лету. Тем более, археологов она боялась. Шумные, толпой, и палаточный лагерь совсем рядом. Будут общаться. Нет, лучше об этом не думать. И о способах пресечь будущие котовьи вылазки на волю - тоже. Да, Краевская, обратилась она к себе с насмешливым упреком, сильно они тебе помогли, твои сетки. Как просачивался твой кот, так и продолжает - гулять сам по себе. Скорее всего, придется просто постоянно волноваться.
  - Так? - строго обратилась она к Темучину и тот, приоткрыв жёлто-зеленый глаз, коротко муркнул; снова закрыл, вытягивая лапы поверх дремлющих котят.
  
  ***
  
  Подвеска была готова, когда рядом с рукой запищал смартфон, высвечивая номер Серёжи. Оля бережно положила на тряпку невероятную рыбу с пышным коротким хвостом, пронизанным через толщу зелёного стекла светлыми пузырьками, встала и замерла на секунду, стараясь успокоиться. Усмехнулась сама себе, да что ж ты такая трепетная, Краевская. Делов-то - просто будешь сегодня ночевать в новом месте. Приснится там тебе жених. Невесте.
  'Мы внизу' сообщала краткая смска и Оля припомнила, минуту назад слышала близкий рокот автомобиля и даже короткий гудок.
  Она ушла в комнату, распахнула дверь на балкон и вышла, прижалась к перилам, высматривая в густой листве блестящую крышу машины и пару голов, одна - точно Серёжина, стриженая.
  - Поднимайтесь! - окликнула, - я открою.
  
  Закрыла котов в комнате и ушла в коридор, подвинула сумку, щёлкнула замком, приоткрывая дверь навстречу быстрому топоту и возбуждённым голосам. В полумраке нарисовались две неясные фигуры, слабый свет из фрамуги на лестнице высветил на мгновение Серёжину стриженую башку. А потом за дверную ручку взялась мужская рука, до локтя разрисованная татуировкой.
  Оля отступила, теряясь и облизывая пересохшие губы.
  - Это Саша, - сказал за спиной спутника мальчик, подталкивая того внутрь, - ну, дай пройти уже. Эту брать?
  - О-о... - сказала хозяйка внезапно низким, почти оперным голосом, смешалась, кашлянув, - О-Оля...
  - Оч-чень приятно, - в тусклом свете прихожей гость улыбнулся, тряхнул тёмными (оказывается) волосами, протягивая руку за сумкой, которую Серёжа уже пихал ему навстречу.
  Оля хотела бы улыбнуться, даже и рассмеяться, пошутить насчет неожиданности, спросить про котов на рыбалке, и вообще повести себя как-то изящно и легко. Но одновременно с его улыбкой в голову упала, все перемешивая, внезапная, абсолютно уверенная мысль. Сегодня я буду с ним спать. И превратилась в мгновенную картинку, рисованную с той комнаты, которую Оля видела всего один раз, и тогда та была не убрана, вещи покрыты пылью, а на подоконнике толпились в углу пивные бутылки. Но в видении блестело заоконными ночными огнями вымытое стекло, клонилась темная голова сидящего в постели мужчины, и его рука лежала поперек её голого живота. После всего уже. Он что-то сказал и вместе засмеялись, сначала тихо, потом во весь голос, завозились, тискаясь и сминая простыни.
  - Что? - переспросила она, с великим трудом выныривая в реальность и радуясь, что лампочка в прихожей тусклая, а ещё можно наклониться к вещам.
  - Я говорю, транспорта не пугайся, ладно?
  Саша ещё раз блеснул зубами и исчез, затопал по лестнице, волоча в руках две клетчатых больших сумки.
  - Я переноску, - решил Серёжа, - и пакеты ещё. В клетку котят, наверное? Пацан как, не плакал?
  - Котят, да. Серёжа, ты зачем это? Нафига притащил? Я просила, что ли?
  - А он сам, - возразил мальчик, шурша пакетами, - я виноват, что ли? Узнал, что надо машину, тебе, и прицепился шо репей. А плохо, что ли? Прикинь, на автобусе это всё. И коты ж.
  Но узнал же - откуда-то, от тебя, то есть! - Хотела возмутиться Оля, но Саша уже возвращался, да и сейчас - какая разница. И вообще, Краевская, возмутилась она уже в другую сторону, вон парень разумно сказал - плохо, что ли? Блин, может раз в жизни будет реально хорошо, а ты тут... сомнения разводишь.
  Она упихала орущих котят в переноску и те сразу замолчали, возясь на мягкой подстилке. Выпрямилась, стараясь сообразить: не забыть бы чего, да - холодильник, и в кухне ещё еда.
  Подхватила пару увесистых пакетов и отправилась по лестнице следом за Серёжей.
  Увидев на обочине машину с распахнутым багажником, запнулась на полуслове, а Серёжа, держась чуть позади, сдавленно хихикнул.
  Саша, на сей раз освещённый ярким солнцем, выпрямился, отряхивая руки и улыбнулся с заметным смущением.
  - Ну? Ржать будете?
  На боку потрепанного антикварного запорожца стелился в беге желтый гепард с аккуратно натыканными по шкуре черными кружочками. Топорщил белые щедрые усы. За разномастно тонированными стеклами покачивались шеренги плюшевых бубенчиков, торчали вдоль багажника какие-то хромированные плавники, немилосердно блестя задранными к небу краями. А на переднем стекле, перекрывая шнурок с парой висящих на зеркале белых бархатных игральных костей, красовалась табличка
  СЧАСТЛИВОЙ ДОРОГИ САША
  - Она не моя! - Возвысил голос Саша, пытаясь перекричать двойной смех - ехидный Серёжин и немного истерический Олин.
  - А 'Саша'? - возразил мальчик, устраивая на заднем сиденье переноску.
  - Тьфу ты. Издевайся, ага. Оль, - он повернулся, разводя руками (она несколько болезненно отметила, как перекатились под листьями и драконами аккуратные небольшие мускулы и тут же одёрнула себя, спокойно, Краевская), - это двоюродного моего машинка. Ему дед отдал, ну пацан и балуется. Тёзка мой. У него и прав нет, ездит только до магазина за сигаретами. Девчонок по улице возит, туда-сюда. Ты как? Поедешь в ней?
  С тобой, подумала Оля, куда угодно, на чём угодно, пусть даже через пять минут это все кончится. Хотя, пусть бы не пять минут. Неделю хотя бы. Ещё лучше год. Интересно, какой из Саши получится старик? Лысый или седой? И морщины. Зубы вставные, будем ржать и путать стаканы. Швырять друг в друга пластмассовыми челюстями.
  - Оль? - Саша склонился - помочь ей распрямиться, подал руку - с тёплой и твёрдой ладонью, царапающей её пальцы буграми мозолей, - ты чего? Все нормально?
  - Я можно впереди сяду? - она перестала, наконец, хохотать, вытерла слезы сгибом запястья, - ой, ну с вами никакого кина не надо.
  - И вина, - кивнул Саша, - и домина тоже. Мы, в смысле, я Александр, я очень хороший, классный, хозяйственный и я уже напросился к Серёге, мы тебе будем строить веранду - раз, а ещё летнюю комнату за домом - два. Так что до пенсии я успею тебе надоесть. Что?
  - Не успеешь. - Оля проморгалась и улыбнулась Саше так, что Серёжа сбоку хмыкнул и сразу же закашлялся, отвлекая внимание от своей реакции.
  Через десяток минут все вещи были устроены в машине, на которую Оля как только кидала взгляд, так снова и фыркала, и оставалось лишь подняться всё проверить, взять на руки кота и позвонить соседям - попрощаться с Павликом, и может он спустится помахать котятам, отдать баб Маше ключ, а с Петром Семёнычем договориться, чтобы иногда приезжать в его подвальную мастерскую.
  Саша вытащил смартфон, нахмурился, глядя на время (у Оли внутри все похолодело, вот сейчас скажет, насчет 'пора мне, скоро') и сказал:
  - Маловато времени. Через два часа у меня встреча.
  Поднял глаза к Олиному лицу и попросил:
  - Я потом, после обеда, можно снова появлюсь? Ну там осмотреть всё толком, прикинуть.
  - Да. Да, конечно. После обеда. Да.
  Волевым усилием оставила в горле ещё парочку 'да' и повернулась, собираясь подняться в квартиру последний раз.
  Паркуясь к обочине, требовательно посигналил блестящий перламутровой вишней красивый автомобиль, остановился. Открылась дверца, выпуская водителя.
  Оля застыла, опуская уже поднятую для шага ногу. Мельком осмотрев смешной запорожец, к ней направлялся бывший муж Денис, сверкая цепочкой кожаной барсетки на опущенном запястье. Наглаженный, аккуратный, в светлых брюках с кожаным ремешком и в голубой, под цвет глаз, хрустящей рубашке с распахнутым воротом. Тонкие губы сложились в насмешливой улыбке, с которой он оглядывал машину. И не изменились, когда обратился к бывшей жене.
  - Как удачно. А сказать, что уезжаешь, трудно было?
  В машине за тонированным стеклом еле виднелась светловолосая голова Лорика. Оля посмотрела, ожидая, что та выйдет тоже, но голова маячила неподвижно.
  - Я ключ собиралась. Соседям. Кота заберу сейчас и отдам. Вам теперь.
  - Ларочка, - позвал Денис, стоя вполоборота, - мне самому проверить? Или вместе пойдем?
  - Проверить? Что проверить? - Оля почти качнулась, накрытая недоумением и внезапной яростью, - в смысле? Чтоб я не унесла шкаф, что ли?
  - Там не только шкаф, - парировал Денис, обходя её и направляясь к подъезду, - там в общем-то, винтажная мебель, зеркало, тумбы.
  - Крючочки на стенах, - сказала Оля в прямую спину, но Денис не отреагировал.
  Лорик по-прежнему куклой сидела за стеклом. Интересно, думала Оля, поднимаясь следом за бывшим, слышала ли она этот позор, и понятно, почему не вылезает, если слышала, стыдобища какая, от своего мужчины такое слышать. Эх, Лорик...
  В квартире Денис по-хозяйски прошелся по всем комнатам, щёлкая выключателями, и осматривая ту самую 'винтажную мебель', задрал голову к потолку, цыкнул сокрушённо, рассматривая не заделанное пятно рядом с люстрой. А Оля сразу же прошла в кухню, побросала в пакет остатки сыра и батона в упаковке, сунула туда же бутылку газировки. Тоже прошлась по комнатам, проверяя - не оставила ли чего своего. Забрала с подоконника зарядное, а на балконе сдёрнула с верёвки забытые кружевные трусики, скомкала и сунула в пакет, где сыр и батон.
  - Темучин, - позвала, стараясь, чтоб голос не задрожал, - Тима? Иди ко мне.
  Пустая квартира молчала, только в наступившей тишине проявилось журчание воды в бачке и услышался шум ветра в листьях платана. Но тут же пресёкся - Денис захлопнул окно и повернул шпингалет.
  - Я потом гляну счетчики, - сказал ровным голосом, - вода и свет. Газ ещё. Показания напишу, в смске. Так что, будь добра...
  - Подожди. - Оля быстро прошла мимо него в маленькую комнату, блестевшую свежепокрашенными полосками и белоснежными белёными панелями. Пустую. Вернулась в спальню и распахнула дверцы шкафа.
  - Тима!
  - О господи. Ты снова с этим котом! У нас мало времени, между прочим.
  Оля резко повернулась к брезгливо сложенному лицу и холодным глазам.
  - Подожди. Он был тут. Десять минут всего. Назад. А ещё фурин. Сейчас!
  На балконе она бережно распутала узелок, принимая стеклянный шар в ладони. Мысли путались. Если подлый кот снова решил убежать, надо остаться. Надо подождать, ведь он вернётся, а тут пусто и нету Оли. Но пока нужно проверить всё вокруг. Он мог выскочить, когда они переносили вещи, да что она дура такая, не закрыла дверей, раззявилась на мужика, ах, какой, ах, приспичило ей. Тима большой, толстый и чёрный, но когда надо, умеет скользить, не заметишь его.
  - Денис. Вы же тут сейчас, да? Я побегу посмотрю, вдруг он во двор выбежал. Или на улицу. Он не мог далеко. Я на морвокзал сбегаю сейчас.
  Бывший муж смерил её холодным взглядом. Покачал головой.
  - Во-первых, мы заехали на минуту, за ключами. Во-вторых, у меня деловая встреча, я и так еле успеваю. А в-третьих... Ты достала, с этим своим котом!
  Последнее он выкрикнул так громко, что Оля мгновенно перестала бормотать и уставилась на разозлённого мужа широко открытыми глазами.
  - Да, - заводился Денис всё сильнее, подступая ближе, - ты и вместе когда, ты забодала с ним, и блин все по-прежнему, нихера не изменилось! Он кот бля! Ты понимаешь это пустой своей башкой? Кот! Он даже не собака. Тупой жирный кот, только жрать умеет и гадить по углам. И он тебе важнее меня. Всегда был! И щас тоже! Нас люди ждут. И тебя, бля тоже, между прочим! А ты все херишь, потому что толстая эта тварь решила в прятки играть?
  - Он не тварь...
  - Он кот! - выкрикнул Денис ей в лицо, подойдя вплотную, - кот! Если бы человек, ну ладно. А то - кот! Скотина!
  - Ты полегче, урод, - раздался от двери незнакомый голос.
  Денис замолчал, тяжело дыша. Сглотнул и внезапно откачнулся от ошеломлённой Оли, развел руками, снова бросил их вдоль тела.
  - Да я ж не про неё, - ответил тоже каким-то незнакомым голосом, про который Оля вдруг поняла - он боится. Испугался. И то - помнит ли она за десять лет жизни, случалось ли ее лощёному мужу подраться, например? Не сказать, что это было для Оли мерилом мужественности, но теория отступила под напором реалий. И она тоже шагнула - подальше от мужа, чтобы поближе к этому новому Саше, с голосом, полным угрозы, впервые ею услышанным от него.
  - Ты пойми, братан, - Денис усмехнулся с натугой, снова развёл руки и оставил их так, - у меня сделка срывается, бабло солидное, и чо делать теперь? Я блин, метнулся, потому что жена попросила, ей неудобно, подруги все ж таки. Надо, грит, проверить, Дэн. И теперь из-за сраного какого-то кота!...
  - Тима! - заорала Оля и кинулась к распахнутой двери, - Темучин, Тимочка! Ты где? Иди сюда, мой лапочка, сволочь ты, Тима, иди сюда, гад чёртов, скотина лохматая.
  - Ну? - победно вопросил Денис Сашу, который, пропустив Олю, стоял теперь неподвижно, свесив сжатые кулаки и смотрел на противника очень нехорошим взглядом, - ну слышишь? Она сама ж его так. Я и говорю - все бабы дуры, ага?
  - Я тебе не братан, - ответил на длинную нервную речь Саша, - а она - не дура. Иди к жене, давай. Нам тоже пора ехать.
  
  Денис от возможности съехидничать даже выпал из роли, забыв и дальше изображать своего в доску парня, скривился, показывая, как ему смешно, и гоготнул, мотнув головой вдогонку отчаянным Олиным крикам:
  - А она и есть моя жена. Чтоб ты знал.
  Примерился и, осторожно обойдя стоящего на лестничной площадке Сашу, погремел ключами.
  Тот смерил противника ещё одним тяжелым взглядом и направился вниз по лестнице, под победительное громыхание ключа в замке. Но Денис, уже начав запирать дверь, передумал и снова вернулся в квартиру. Быстро пробежал по всем комнатам, наглухо закрывая окна и с силой защёлкивая шпингалеты. И только потом закрыл квартиру и тоже стал спускаться.
  
  Оля, пометавшись по небольшому двору, со всех сторон замкнутому стеной дома и высоким забором, кинулась к воротам, выскочила, оглядывая высокий платан и рядок высаженных вдоль тротуара тощих кипарисов - ещё подростков, в которых и воробью не спрятаться, а не то что огромному коту весом в почти восемь кило. Под серьёзным взглядом Сергея кинулась к вишнёвому автомобилю, наклонилась, заглядывая в приоткрытое тонированное окно.
  - Лорик! Ларис! Темучин убежал. Куда-то. Вернётся, а мы. Я. Уехала уже. Он же не знает, куда. Слушай, пожалуйста, давай я останусь, а? На день еще. Мне главное, чтоб побыть тут, он вернётся, обязательно, он убегал уже, но он знает, - не выпрямляясь, она повела рукой позади себя, - дерево это и балкон. Я ничего. Я только фурин вот повешу снова и посижу. В кухне посижу. Чтоб, если до ночи, чтобы свет. И окна. Ты же...
  Дверца распахнулась, так стремительно, что Оля еле успела отскочить, выпрямляясь. А Лорик так же стремительно оказалась снаружи, встала напротив, держась наманикюренными пальцами за дверь. Сузила ярко накрашенные глаза. И полыхнула на бывшую подругу таким ненавидящим взглядом, что Оля не договорила фразы, забыв, что хотела сказать.
  - Ты, - прошипела Лорик, сжимая другую руку в кулак, - ты меня... и после этого, такая вот да? Как будто и ничего! Ну, Краевская. И ведь столько лет. А ещё подруга, и... и...
  Оглядев Олю целиком, она вдохнула прерывисто, снова ожгла взглядом ошарашенную подругу, блестящие губы вдруг задрожали, лицо перекосилось. Лорик практически упала на сиденье, визгнувшее стекло скрыло рыдающее лицо, дёргающиеся плечи и отрезало горестный плач.
  Оля осталась стоять, с приоткрытым ртом и расставленными забытыми руками. Над крышей машины ей ухмыльнулся Денис, бросил взгляд на что-то рядом с Олей и ухмыляться перестал, голова исчезла, как за ширмой кукольного спектакля, мягко закрылась дверца и так же мягко заурчал двигатель. Отражая в вишневом зеркале зубчатые платановые листья и крошечные облака, похожие тут на фруктовые пломбирчики, крыша проплыла мимо, а Оля не стала поворачиваться, чтобы проводить автомобиль взглядом. Стояла, кусая губы и глядя перед собой, не видя пятнистого ствола, узорчатой тротуарной плитки и серой стены дома. Потом задрала голову, пытаясь разглядеть окна.
  - Он там всё позакрывал, - сказал рядом мрачный мальчишеский голос, - хлопал. В кухне, наверное, тоже, но я с машиной стоял, ждал вас. Оль...
  - Кот убежал, - сказала Оля пустым голосом, не от отчаяния, просто изо всех сил старалась придумать, как же сейчас поступить, что сделать.
  - Та я понял. Оль. Вы с Сашкой поедьте, сейчас прям. А то ему обязательно надо будет. В час дня. Вам уже тока-тока вот доехать и чтоб он вернулся.
  - Кот...
  - А я тут побуду. Чего ты так смотришь? Я ж его видел. И он меня. И на морвокзал я смотаюсь, посмотрю, и пацанам маякну тоже. Сашка тебя отвезет, дела поделает, ну дальше разберёмся, что и как.
  Оля, наконец, посмотрела на мальчика. Тот, слегка краснея от внимательного взгляда, улыбнулся, кивая на зажатый в её руке фурин с висящей веревочкой.
  - Надо было не снимать, да? Пусть бы звонил. Да не убивайся ты, он вернётся! Ты ж рассказывала, он постоянно уходит и возвращается. Ну промахнулся малость, не врубился, что переезд.
  - Может, как раз и врубился, - пожаловалась Оля, - увидел все эти сумки. И не хочет снова. Бедный кот, таскаю его.
  Сергей отрицательно помотал головой, забирая у неё стеклянный шар.
  - Может, он переживает за кошку. Понял, что уезжаете, а она вернется и вообще нет ничего. Ни яхты, ни тебя вот теперь. Ну, в смысле, его. И котят. Давай, Оль. Я залезу на дерево и повешаю шарик, пусть побудет.
  Оля протянула руку и коснулась стриженых волос на макушке. Одними пальцами.
  - Ты супергерой, знаешь да?
  - Ага, мне ещё шапку вон, как у мелкого, - Серёжа засмеялся, краснея ушами.
  Оля повернулась и заторопилась к смешному запорожцу, рядом с которым переминался Саша, встряхивая темными короткими кудрями. Увидев, что ситуация временно разрешилась, стремительно сел, и когда Оля усаживалась, машинка уже порыкивала и тряслась, сотрясая ряды плюшевых бубенчиков. Мотор прокашлявшись, взвыл, зарокотал ровно и они поехали, на удивление Оли плавно и очень быстро, но вовремя притормаживая на светофорах и перекрестках.
  - Платье тебе идет, - Саша не поворачивал головы, загорелые руки свободно лежали на полированном дереве баранки. На панели перед ним тряслась пластмассовая пальмочка, воткнутая в пластмассовый необитаемый островок.
  Оля с удивлением оглядела себя. Вот почему её осматривала Лорик, и кажется, подаренное ею платье было последней каплей, тогда она и зарыдала. А Оля и забыла, что нарядилась сегодня. Подол, правда, так и прихвачен на живую нитку, где порвала, пролезая в темноте сквозь забор. Все мысли, начинаясь, возвращали её к исчезновению кота. И внутри сидела неумолимая тянущая боль, точно такая, как та, когда молодой цветущий кот внезапно заболел, и Оля бегала по лечебницам и аптекам, сидела на ветеринарных форумах, делала вялому коту уколы и прижимала легонечко к себе, нашёптывая ласковые слова. Боль тогда сидела в ней и было ясно - никуда не денется, пока болезнь не уйдет. Или не случится совсем плохое. Тогда на её место придет другая боль. Темучин выздоровел. И боль исчезла, раздавленная огромной радостью и чувством облегчения, а заодно из памяти испарились горы сведений о препаратах, симптомах и болячках, и позже Оле казалось, что тот месяц она провела, не просыпаясь, в тянущем вязком кошмаре, а проснувшись, почти забыла его.
  Вот он вернулся, этот кошмар. И боль прихватил с собой ту же самую. Пока за приоткрытым окном мелькали дома и деревья, Оля попыталась уговорить себя, что, как швырял ей в лицо Денис - это же просто кот, животное, не человек, и вдруг так даже и нельзя, он сам когда-то съязвил, кажется, как раз в тот месяц болезни, насчет и Гитлер обожал свою Блонди, и ваша неумеренная любовь к котам и прочим тварям - ничего не доказывает. Оля тогда ответила ему, что она и не собирается ничего никому доказывать. И он замолчал, отстал, но разумеется, продолжал фыркать и возводить глаза.
  Я имею право любить его, думала Оля, заваливаясь на стремительных поворотах и ремень безопасности резал живот, а подол платья задирался, открывая колени и бедра, она тащила его на место, имею право любить своего кота просто так. Не потому что я хороший человек или ещё что, не потому что я экзальтированная дура, да божежмой, я просто люблю своего кота. Неужели любить - плохо? Кто сказал, что любовь надо делить, оделяя ей только нужных или полезных. Можно же просто вот - любить.
  - Лорик, - сказала она, разглядывая плывущий мимо пустырь с купами маленьких деревьев, - мы же подруги были, прям совсем-совсем подруги, ну да, мой муж закрутил с ней роман, да и наплевать мне, я сама ушла. Но она меня ненавидит. Вдруг, сегодня. Не понимаю. Что?
  - Да наплёл ей. Наверняка, - Саша притормозил перед опускающимся шлагбаумом. За ним ехала по рельсам какая-то непонятная техническая платформа с лебедками, - мужик совсем гнилой, мы с ним парой слов перекинулись, да оно сразу понятно. Вам вот не сразу. Бывает такое, да.
  - Наплёл, - медленно повторила Оля и поёжилась, вспоминая ненавидящий взгляд подруги, - о Господи...
  Она вспомнила и ещё, как ночами рассказывал ей о своей первой жене, и она негодовала и - ненавидела, совершенно всерьёз, ту незнакомую женщину, которая ее Дениса так коварно обвела вокруг пальца, так без жалости над ним издевалась. И не только к ней испытала Оля за эти десять лет нехорошие чувства. С одной сотрудницей - тихой и милой девочкой в офисе - год еле здоровалась и отвечала ледяным тоном, возмущенная её хитростью и ехидством. Известными ей, со слов мужа, вот как.
  Запорожец уже покорял бетонные плиты въезда на территорию раскопа, которую перекрывал ещё раз шлагбаум, почти самодельный - тонкая деревяшка, выкрашенная полосками. Пока Саша, выскочив, поднимал его, Оле сильно захотелось немедленно разыскать обеих - и бывшую жену и тихую девочку, как же ее - Наташа? Надя? Чтоб извиниться за свою глобальную глупость. Вдруг это как-то качнет мироздание и оно вернёт кота, и Лорик тоже поймет, что Денис именно наплел. Наверное, совсем каких-то гадостей. Интересно, что он сказал...
  Но Саша уже устроился на сиденье, они преодолели подъем, въехали в неухоженный дворик, закрытый с двух сторон полуразваленным забором из каменных квадров. И она поняла, ей совсем неинтересно, что сказал, и в общем-то страшновато, лучше об этом не думать.
  Вещи и мяукающих в переноске котят они выгрузили в рекордно короткие сроки. Встали у дверей домика, оглядывая кучу и заваленную пакетами тахту.
  Саша коснулся её локтя.
  - У меня переговоры, отложить никак. Но я через пару часов вернусь и уже смогу остаться. Хоть... хоть до завтра и ещё целый день. Ты не грусти, ладно?
  - Я с тобой поеду. Там Серый, я к нему.
  - А котята? Оль, всё нормально будет. Ну, если до вечера ничего не изменится, уедем, конечно. Я довезу.
  - Спасибо тебе.
  Вот сейчас бы, с тоской подумала Оля, и поцеловаться, но пока совершенно не хочется. А он, хоть это странно - он хочет. Она это чувствует. Но получается...
  Саша повернул её к себе, прижал к черной тишотке с каким-то грубо отпечатанным вензелем на сердце, и поцеловал в глаз, бережно касаясь губами моргающих ресниц.
  - Молодец, не плачешь. Устрой малышню, я быстро.
  - Это как ключ в замке. Когда застрял и кто-то стоит, ковыряет. А ты стоишь сзади и говоришь, ну дай я, ну дай я попробую.
  - Да? - он все ещё не отпускал её, и Оля говорила туда, в эту картинку на чёрном трикотаже.
  - Угу. Хотя понимаешь, что будешь так же ковыряться, но всё равно канючишь стоишь, ну дай я. ...Там Серёжа. А мне все равно кажется, что я... Правильнее там посижу. Похожу. На морвокзал ещё. Понимаешь, да?
  - О. Ну, конечно. - он тихо засмеялся, и Оля закрыла глаза, слушая, как смеется его сердце, и кожа, и косточки под кожей, - я сам такой. Без меня всё не так, типа. Но нужно же доверять, наверное? Тем, кто с тобой. Не давать поручения там, а вот доверять.
  - Я училась доверять коту. Когда Темучин уходил. И возвращался. Это ужасно трудно.
  - Да...
  
  Глава 25
  
  Заключительная (если не считать эпилога), в которой много чего происходит и дело читателя, что именно из происшедшего полагать хеппиэндом, и считать ли новые, даже новейшие повороты сюжета 'хеппи', или вообще 'эндом'... Ну а сама Оля, конечно, в своих желаниях разобралась совершенно чётко.
  
  Два часа пролетели на удивление незаметно. Пока Оля, махнув рукой на поберечь прекрасное платье, наскоро разбиралась с вещами и котятами, которые гуляли по полу, всё обнюхивая и временами затевая друг с другом игры, дважды звонил Серёжа, отчитываясь бодрым голосом, и один раз пришла смска от Саши, такая же утешающе бодрая. Иногда, выпрямляясь с веником в руке, Оля приободрялась, думая - ну ничего же из ряда вон, толстый дурак обязательно вернётся, как возвращался всегда, и там - Серёжа. А потом снова падала духом, желая, чтоб прямо сейчас, немедленно, пусть позвонит и скажет, вот он - твой замечательный, толстый, атласный прекрасный дурак с бархатным носом и бриллиантовыми на солнце усами. И Марта-гулёна тоже с ним.
  - Ну подожди, - бормотала Оля, запихивая одежду на протёртые полки древнего шифоньера, - ты у меня вернёшься, ты у меня сходу в переноске отправишься в ветеринарку, хватит шастать по котам и лелеять инстинкты. Вот только малышню свою донянькаешь, ещё с месяц и всё.
  Тут она вспоминала, что кошки пока нет и снова впадала в тихое отчаяние. Когда, распихав вещи, помыв полы, посмотрела на время и боясь садиться, чтоб не отчаяться за последние минуты без дела, взялась протирать стекла в трёх небольших окошках, пришла ещё одна смска от Саши, и Оля уставилась на ряд цифр и английских буковок. Под ними - одна строчка:
  'Интернет подключи'.
  Оля с недоверием завела лаптоп, отодвинула на стол с клавиатуры полосатого котёнка, нашла указанную сеть и ввела пароль.
  'Интернет подключен' радушно сообщила ей винда. Оля нажала нужные кнопки смартфона, все сильнее недоумевая - очень славно, что в этой халупе есть сеть, но Саша-то каким к ней боком? Тут же курлыкнул вотсап, оповещая о новом сообщении. С номера Серёжи.
  На присланной фотографии двое на фоне серой стены строго смотрели на Олю: Серёжа с суровым выражением бывалого воина и рядом - толстые щёки Павлика подпирают блестящую шапку Бэтмена.
  'Мы на страже'.
  Оля не выдержала и улыбнулась. Провела смартфоном по залитой августовским солнцем комнате, снимая наспех наведённый порядок. И отправила три фотографии суровым стражам.
  
  Саша, как и обещал, вернулся через два часа, вернее, через два часа восемнадцать минут. И не один. Из смешной машинки выскочил, о чём-то горячо толкуя, сухопарый длинный дядька, загорелый до того, что на лице видны были только сверкающие стёкла очков, невнимательно махнул Оле рукой и устремился в сторону раскопа, а Саша, проводив его и кивая на экспрессивные тирады, вернулся, туда, где на пороге домика стояла Оля, держа в руке смартфон.
  - Это Илья Константиныч, - доложил в ответ на её взгляд, - он сейчас сам уедет, осмотрится только. У него экспедиция дальше, за Эльтигеном, в полях. Ребята за нами ехали, через минут десять подхватят. Ну что?
  - Ничего пока, - Оля покачала головой.
  Потом Саша проводил по-прежнему что-то изрекающего спутника к шлагбауму, тот, поспешая и сильно жестикулируя, ещё договаривал, но уже внизу сигналила машина и гость исчез, так же невнимательно махнув Оле рукой.
  - Давай перекусим, - сказал Саша, когда Оля уже открыла рот - спросить про всё, - я пиццу привёз. Пожрать всё равно ведь надо. И решим, как дальше.
  Они ели молча, расположившись на тахте, и коробка с пиццей лежала между ними. Оля не стала пока спрашивать, тем более, трудовой порыв кончился, она устала и уже упадала в тоску, потому что надеялась, вдруг, пока она тут машет веником, ситуация как-то поменяется. Но ничего не произошло и нужно решать, как быть дальше. И - котята. Конечно, она ещё не приступила к работе, пока будет устраиваться, пару дней считается свободной, но из-за мелких теперь не сможет вернуться в город надолго, хотя бы торчать рядом с домом и, может быть, там заночевать.
  Где? Спросила сама себя, жуя вкусную бы, но сейчас почти безвкусную пиццу. Под тощим кипарисом в метре от глухой наружной стены? На ветке платана? Во внутреннем дворе, к которому, кстати, кот никогда не проявлял интереса и даже если она усядется на заброшенную скамеечку у входа в подвал, толку от нее будет? Он залезет на платан с другой стороны, оттуда на балкон. Потыкается в наглухо закрытые Денисом окна.
  - Вот же гад какой, - высказалась в сердцах, бросая на картон обгрызанный краешек, - я не про Тиму сейчас. Про окна. И Дениса.
  - Наплюй. - Саша забрал недоеденный ею кусочек и сжевал его сам.
  Оля замолчала и мысли обо всём вылетели из головы, даже, призналась себе с раскаянием - о блудных котах тоже. Вот сейчас бы... Если бы не коробка эта дурацкая. 'Между нами был кинджал', проблеял в голове насмешливый голос, семейную шуточку с цитатой из давно забытого фильма.
  Но Саша отнесся к 'кинджалу' проще. Встал, закрывая коробку с остатками пиццы, отнес её на подоконник, обходя пушистых младенцев, которые заснули на полу рядом с мисочкой. И вернулся, сел вплотную, поворачивая Олю к себе и сначала прижимая, потом отодвигая, чтобы удобнее было стащить с плеч маленькие шёлковые рукавчики, а они не спускались, Оля послушно подняла руки, чтобы он снял платье через голову; тёплый воздух овеял голый живот и бёдра с незначительными лёгкими трусиками, а потом оказалось, что и грудь, тоже уже вот...
  Губы Саши коснулись груди, а пальцы поддерживали голую спину, и Оля поняла, она сейчас или потеряет сознание или надо совсем сразу, быстро... и хорошо, что она успела застелить тахту...
  От негромкого звонка оба замерли на секунду. А в следующую Оля уже нагибалась, вывёртываясь и нашаривая упавший смартфон.
  - Прости. Извини. - Голос был хриплым, она его даже и не узнала, поняла только - сама говорит, значит - её.
  Прокашлялась, прижимая к уху смартфон:
  - Да? Серёжа, что? Что там? Вернулся?
  - Нет. Ну... Да не волнуйся, слушай! Короче, тут Эдик прибегал, сказал на причале видели кота, ему сторож сказал, де то с полчаса назад было. Чёрный да. А его собаки погнали. Непонятно, куда, сперва в камыши забурился, ну, пацаны полазили там, нету. Я думаю что: он не выйдет к ним. Собаки эти. Короче, наверное, надо, чтоб ты. Сама.
  - Полчаса, - потерянным голосом сказала Оля, стискивая смартфон, - целых полчаса... и ехать ещё. Да, Серёжа, да, конечно!
  Она повернулась к Саше, а тот уже натягивал свою растянутую тишотку, вынырнув из горловины, улыбнулся, пальцами убирая со лба встрепанные короткие кудри.
  - Вот видишь! Давай, в темпе. Если дорога пустая, за двадцать минут долетим.
  - На твоём, - Оля запнулась, не желая обижать смешную машинку, - на 'счастливой дороги Саша'?
  Саша гордо кивнул, вскочил и смутился, ловя расстёгнутые штаны, падающие к коленям.
  - Мы с Сашкой хорошо его тюнинговали. Ну чего смеёшься, а ладно, смейся. Оль, а одеться?
  Оля, уже у двери, провела руками по голым бокам. И под Сашин смех кинулась к тахте, где валялось снятое платье, одновременно ловя на спине расстегнутые лямочки лифчика.
  В машине он не выдержал и захохотал, громко, вкусно, пока Оля, краснея и прикусывая губу, возилась с ремнем безопасности.
  - Надо было молчать мне! Повёз бы, раздетую и красивую, через весь город.
  - У самого штаны на полу были!
  - Ну дык. Я в порыве страсти.
  - Я тоже!
  - Точно? - Он искоса посматривал, улыбался, а у Оли все поднывало внутри, и она со страхом, чтобы не сглазить, гнала от себя картинки - нашёлся кот, и все хорошо, и они вместе, вообще все вместе, - точно-точно?
  - Ага. С того дня, когда ты рыбу ловил. Там, на набережной.
  - Ого. Блин!
  Оля подскочила, вцепляясь в ремень - запорожец тряхнуло.
  - Знал бы, я бы сразу подошел. Потеряли, сколько потеряли, получается? Посчитай, у меня пальцы заняты.
  - А ты только на пальцах умеешь? - Оля убрала руки с ремня и расслабилась, - головой слабо?
  - Голова занята. Мы быстро едем. Так сколько?
  - Не помню. И ты все равно уехал же, Серёжа сказал.
  - На два дня. Если бы, я б и не уехал, может.
  Он качал головой, улыбаясь, Оля смотрела, как красиво лежат на смешной деревянной баранке руки - такие красивые. И татуировка красивая, и даже майка эта дурацкая - красивая.
  - Я тебе потом расскажу, - пообещала, - когда кот найдется, когда устроится всё, расскажу, как я тебя увидела и что подумала. Ты не поверишь, наверное. А может наоборот, станешь кивать, типа, о-о-о, я так и думал. Тогда я тебя придушу подушкой.
  - Совсем?
  - Зачем совсем? Ты мне очень-очень сильно нужен. Немножко придушу, чтоб лежал спокойно. И во всём признался. Ты в музее, что ли, работаешь, в нашем? Все знаешь, интернет подключил, дядька этот...
  - Нет. Не работаю. Потом расскажу, когда придушишь.
  
  ***
  
  - Не, - тощий сторож в растянутых спортивных штанах и длинной, почти по колено, замызганной майке, со знанием дела рассмотрев фотографию в смартфоне, покачал кудлатой головой, - не тот котяра.
  Оля, которая возлюбила сторожа всей душой, пока они мчались к недостроенному зданию торгового центра, смотрела теперь на него почти с ненавистью.
  - Вы точно увидели? Может, всё-таки...
  - Та шо мне смотреть, - рассердился свидетель, - я слепой? Этот вона какой кабан, а тот худой и усы в него белые, кручёные. То прежний кот, он уже лазил тут, за кошкой этой ходил, шо привязанный. А она его гоняла. Вы вон на Джека киваити и на Пирата, куды там, а его сперва погнала кошка, орала тута, шипела, он сдуру в будку и забежал. Конечно, они засердилися.
  - Кошка? Какая кошка? - Оля подступила ближе, укрощая желание вцепиться в лямки майки и потрясти как следует.
  - Моряка того кошка, - охотно пояснил сторож, шлёпая вьетнамками и пятясь, - ну, что с яхтою стоял. Я ж думал, забрал он её, а гляжу вернулась, и кот за ней. Тощой, с усами. Не забрал, выходит?
  - Где она? Это же Марта. Мурка! Она вернулась?
  - Одна, - поправил сторож, с подозрением следя за Олиными движениями, - я знаю, Марта то или Мурка. Ты кого потеряла-то? Тычешь мне кота, чёрного, теперя вот уже кошки.
  - Где? - воззвала Оля, не вдаваясь в подробности.
  - Убегла в дырку, - разъяснил сторож, - коли бы я знал, что вы всех тут кошек собираити, я б её запер, в сторожку, а так сам погнал, чтоб собак не дёргала. Мне ещё сторожить ночь, а они устроили. Эти брешут, кот орёт, кошка эта воет, по причалу бегает. Дурная она у вас. И ещё - лапа, кажись, вывернута. Я заметил, уже када убегала, бежит и набок косится, хромает. Но то не мои, мои ее никада не трогали, помню, када тока явилися они тут с яхтой, она Джеку нос располосовала.
  
  Через пять минут Оля стояла под платаном, задрав голову, рядом, так же задрав лицо и придерживая сползающую на затылок бэтменскую шапку, стоял суровый Павлик, а сверху, роняя сухой мусор и листья, шебуршился Серёжа, докладывая:
  - На балконе нету. А внутри не видно, темно. Оль, она как пролезет, там закрыто всё глухо.
  - Не знаю я как! Но пролезали же они! Всегда! А ты на балкон не можешь?
  - Неа. Тут ветки тонкие совсем.
  - Что, - Оля отвлеклась, посмотрела на Павлика, который дергал её руку.
  - Ключи, - мальчик привстал на цыпочки, чтоб прошептать секретно, - а ты возьми у деды ключи, мы и войдем. А?
  - Баб Маша ведь отдала, свои? - Оля уставилась в серьёзное круглощёкое лицо, - ты сам говорил!
  Мальчик покачал головой, заблестел глазами, сощуривая их в хитрые щёлочки.
  - А деда не отдал. Другие. Потому что квартира если пустая и вдруг авария, чтоб не топило. Так сказал, а бабушка ругала его, потом вздохнула и полотенцем махнула. На него. Это совсем секретные ключи, он спецально сделал, давно уже, када ещё до квартирантов, када бабушка Федоровна жила и в больницу уезжала. Он рассердится. Но нам же надо!
  Оля молчала, соображая. Но Павлик ждать не стал, развернулся и помчался к дому, исчез за высокими воротами. Через пять минут вернулся, с оглядкой сунул Оле в руку колечко с новеньким блестящим ключом.
  - Спросил? - уточнила Оля, забирая ключ.
  Мальчик закивал и снова оглянулся.
  - Врёшь, - она вздохнула и прикинула как быть, - а сейчас они где? Дед с бабушкой?
  - Бабушки ушли в город, - отрапортовал Павлик, горя глазами и пылая щеками, - деда спит с книжкой, у кресли. Оля, давай, скорее! Мы проползём, тихо-тихо... и...
  - Павличек, спасибо. Но давай проползать буду я, - она повернулась и в ответ на её взгляд Саша закивал, - мы, а ты будешь стоять в карауле. Чтобы дедушка не услышал, да? На площадке. Мы быстро проверим. И отдадим.
  Павлик вздохнул, расставаясь с мыслью о доблестном проползании в пустую квартиру. Кивнул.
  - Я буду ухать.
  - Что?
  - Как сова, - он надулся и ухнул, так что сверху из листьев показалось заинтересованное лицо Серёжи.
  - Да, - поспешила остановить разведчика Оля, - только тихонько. А ещё лучше ты у него громко спроси, что-нибудь. Мы услышим. Ну и если бабушки начнут подниматься.
  Павлик закивал и пошёл позади, зорко шурясь на все вокруг и сжимая пухлые кулаки - охранял лазутчиков.
  Сережа спустился и, обирая с плеч обломки веточек, прислонился к платану с видом рассеянным и независимым. Когда Оля разок оглянулась на спутников, то её прошиб такой нервный смех, что она схватила Сашу за локоть, боясь споткнуться и упасть. Скорее бы все кончилось, взмолилась она, на цыпочках поднимаясь по такой уже привычной и знакомой лестнице: нашлись несчастные коты, и всё чтобы позади, и можно вспоминать, смеяться, дразнить друг друга, пересказывая...
  Павлик встал у своей двери, поднял руку, заслоняя розовой ладошкой глазок.
  - Не дурак, - шепнул в Олино ухо Саша. Она, придерживая ключ, повернула его, и через узкую щель они вдвоём просочились в прихожую. Саша хотел оставить двери приоткрытыми, но Оля, вытаскивая ключ, затрясла головой, тыкая пальцем вниз, к полу. Кот вдруг испугается и улизнет в коридор!
  Они прикрыли дверь и пошли по коридору, заходя в комнаты и шёпотом выкрикивая кошачьи имена:
  - Тима!
  - Мурочка! Марта!
  - Темучин!
  В кухне встали в центре, после того, как Оля заглянула во все шкафы, на полки и под ванну. Пробежала к окну, отдёргивая край наново повешенной кружевной шторы.
  Саша взял её за плечи, легонько тряхнул, не забывая прислушиваться к звукам на площадке:
  - Ну? Перестань. Значит, побежала ещё куда-то. Кота твоего искать. Может, приведёт сюда. Ну, не реви, Олюшка. Точно везде смотрела? Может антресоль какая?
  Оля замотала головой. А она так надеялась...
  - Вешалка! - повернулась и побежала на цыпочках снова в коридор, где на старой вешалке громоздились ненужные старые вещи. Перебрала скукоженные подолы, приподнимая их от полки и уже понимая: никого и тут.
  - Пятью пять! - звонко выкрикнул за дверями дрожащий голос Павлика, его перекрыл мелкий собачий лай, - ба! Я забыл, сколько будет?
  Невнятно заворкотали женские голоса, один прикрикнул на собачку, а та в ответ залилась совсем уже истерическим лаем.
  - Шестью шесть? - орал снаружи Павлик, - ничего не заболел! Я забы-ыл! Таблицу забыл! Не. Я тут повспомню! Не хочу я домой! Семью семь? Это сколько?
  Оля быстро сунула ключ в замок, мягко крутанула. Выдернула ключ, снова сжимая в кулаке и повернулась, прижимаясь спиной к облезлому дерматину. Саша стоял рядом, поблёскивая в темноте глазами.
  Когда в коридоре все утихло, Оля приложила ухо, ругая покойную старушку, которая не удосужилась ввернуть в двери глазок.
  - Будем выходить? - сказала без голоса, - они ушли. Кажется.
  Но Саша покачал головой. Взял её руку и потянул, уводя обратно в сторону кухни.
  Прошёл к окну, присел там на корточки, поманил Олю.
  - Не помнишь, это было так?
  Послеполуденный свет заливал просторную кухню, пятнал лиственными тенями коричневые половицы. И в самом углу, в тени подоконника, насыпана была редкая известковая пыльца. А в ней - ясно отпечатался цветок кошачьего следа. Всего один.
  Оля покачала головой. Встала, проводя пальцем по аккуратно побеленной стене над покрашенными панелями с нарядной полоской.
  - Я тут полы мыла. Утром. Не было ничего. И откуда побелка? На стене никаких царапин...
  - Неважно. Если не было, значит?
  - Значит, кошка сюда приходила, да! Недавно совсем!
  - Или Темучин?
  Оля снова покачала головой. Уж очень маленькая лапка, у Тимы лапищи большие, как у медведя. Нет, это кошка. Мурка, убежав с морвокзала, сумела таки просочиться сюда и - искала, конечно. Но где она теперь?
  - Слушай. Я Серому скажу, с балкона, пусть бежит к причалу. Там покараулит. А мы с тобой тут посидим. Котята накормлены, до вечера будут спать. А вдруг кошка побегает, все проверит и вернётся? Или твой кот. Нельзя отсюда сейчас уходить. Пацанчик не проболтается, что мы тут?
  - Вряд ли. Он же бэтмен. Нам только нельзя, где окна.
  - Нормально. Мы тихонько. Сядем прям тут, на полу.
  Он пробежал в комнату и вернулся, показывая сложенное квадратами белье:
  - И одеяло. Там раскладушка, в комнате, наверное, бывший твой не успел сложить. Может, там?
  - Нет, - при упоминании Дениса Оля передернулась.
  - Верно, - согласился Саша, ползая на коленках и раскладывая на полу корявое от старости одеяло, - там тесно и вдруг ещё сломается.
  - Ты на ней прыгать собрался, что ли?
  - Зачем прыгать. Возиться. Слушай, а чего это простыня странная такая? Жесткая и квадратная вся. Ты чего хихикаешь?
  - Это скатерть, старушкина, - Оля уткнула лицо в коленки, - крахмальная. На которую фужеры, бокалы. Что там ещё - фондю, бламанже...
  - Отлично. Значит, мы сами себе фондю и бламанже. Ложись, отдыхай, я Серому свистну.
  
  Когда Саша вернулся, держась подальше от высоких окон, Оля лежала навзничь, держа около уха телефон.
  - Да, Павлик, - договаривала вполголоса, - не переживай. Спасибо тебе, ты совсем герой. Бэтмен, ага.
  Отметив время, положила смартфон на жёсткую скатерть рядом с собой.
  - Позвонил. Волнуется. Я сказала, что мы утром тихонечко выйдем.
  - Не ухал? - Саша плавно присел на коленки, маяча над Олей тёмным против света силуэтом.
  - Что? А-а, нет. Хотел пароль придумать, но не успел, бабушки там его призывали.
  Она замолчала, чувствуя - чуть согнутые в коленях ноги становятся чужими, как деревяшки. Хотелось уложить их удобнее и самой как-то повернуться, но следом за ногами стремительно деревенело все остальное - руки, шея, плечи. Кошмар, фигня какая, растерянно думала Оля, пока Саша, не двигаясь, заслонял от нее весь мир, - как будто мне шестнадцать. И всё в первый раз.
  Она и правда, чувствовала себя так, словно из Ольги Краевской одним порывом ветра выдуло лет двадцать, оставив девчонку, которая совсем ничего не знает, не умеет, и страшно боится сделать всё не так. Ощущение было таким острым, что само себя приглушило - в следующий момент Оля немного расслабилась, с удивлением его изучая и отвлеклась от неподвижного Саши.
  - Оль... Я сказать хочу. Тебе.
  - Да...
  - Ты не должна. Думать не должна, что это что-то... Ненужное. Нет. Что мы не должны. Блин. Что-то у меня с языком. Ещё попробую.
  Он сделал вдох и выдох, словно собирался нырять глубоко. Опустился, удерживаясь на руках, и её висок защекотала тугая прядка тёмных коротких волос, а лицо овеяло дыхание с лёгким привкусом давно выкуренной сигареты.
  - Если ты не хочешь, то ничего не будем. Сейчас, в смысле. А если думаешь, что не то время, то я не согласен. Ну, то есть, ну...
  - Я поняла. Хочешь, скажу сама? - она вытянула руки, которые внезапно снова стали гибкими и в пятнах теней и света показалось ей - удивительно прекрасными, будто и не её руками. Обнимая мужскую шею, уложила его на себя, щекой к щеке, грудью на свою грудь.
  - Это не будет будто мы чёрствые и не переживаем. Это будет наоборот, как будто мы помогаем им вернуться. Я не знаю, ты это хотел ска-...
  Дальше они уже целовались, когда, кивая, Саша нечаянно угодил губами прямо в её полураскрытые словами губы. И только разок, оторвавшись, он засмеялся:
  - Как-то, по-пацански совсем. Я себя. Как будто ещё в школе.
  Она хотела рассмеяться в ответ и сказать, да-да! Я чувствую то же самое! Но внезапно, вместе с желанием, которое надвинувшись, становилось все сильнее, в голову слетела странная мысль. Странная - для этого места и времени, для всего, что происходило сейчас с ней и с почти незнакомым, но таким желанным мужчиной.
  Это практически ничего не значит. Это не совпадения любви, а просто - прекрасные, обычные совпадения. Которые - для радости.
  И от этой мысли Оле не сделалось печально или тоскливо. Совсем наоборот - она словно высвободила то, что давным-давно томилось под замком. Под многими замками - коваными из условностей, чужих представлений, из прочитанного в книгах и журналах.
  Такой славный, билось в голове, пока все совершалось, выжимая из горячей кожи летний летучий пот - окна же наглухо закрыты - такой милый и именно поэтому - такой для меня прекрасный. Если хоть завтра мы разойдёмся, я не буду страдать, а буду полна благодарности ему - за красоту, за эту ошеломляющую нежность, и дальше-дальше - за следующую за нежностью неостановимую силу, когда кажется - вместе сорвались со скалы, высоченной, но даже в свободном падении он успевает следить - каково ей и старается сделать ещё лучше.
  - Ох-х, - выдохнули почти в одни голос, отлепляясь друг от друга и падая навзничь на жесткой крахмальной скатерти.
  - Ты как? - через минуту осведомился Саша, касаясь её бока горячим локтем, - фондю? Или бламанже? Что?
  - Бланманже. Так кажется. Никогда точно не знала. Да. Я бламанже, точно.
  Оля ещё полежала и села, невнимательно водя рукой рядом, вроде бы искала скинутую одежду, но одновременно понимала - да ну её. Даже не стала прикрываться другой рукой, просто потянулась, сгибая локти, провела пальцами через растрепанные волосы, убрала их с мокрого лба. И упала снова на спину.
  - Ты как хочешь, а я решила - не уйду, пока гадский мой кот не вернётся. Устрою лежачую забастовку. На скатерти.
  - Она короткая, - пожаловался Саша, - у меня пятки ездят по полу. И локти все поотшибал себе.
  - Какой нежный. Я вот ничего себе не отшибла. Мне было замечательно хорошо.
  - Мне ещё лучше, - поспешно возразил Саша, - а теперь надо бы с дозором. Я пройдусь. Начну с сортира и душа. Или ты первая?
  - Начни. Я ещё полежу, а то встану и сразу же кинусь волноваться и печалиться.
  Саша снова встал на коленки, нависая над Олей. Тыкнулся носом, легонько кусая за что придется, и наконец, уткнулся в шею под ухом. Оля, мгновенно покрываясь мурашками, обхватила его согнутыми ногами и повизжала, стараясь не в ухо и шёпотом.
  
  Когда совсем стемнело, они всё же перебазировались в комнату, на ту самую тахту, не забыв прихватить с собой одежду, а скатерть бросили пока на полу.
  - Мало ли, - сообщил Саша, - вдруг ещё там придется. Тем более, жиденькая какая раскладушка, скоро доломаем.
  - И на вешалке, - согласилась Оля, - и даже люстра у нас есть.
  Она немножко торопилась шутить, понимая, что передышка временная, если ничего не изменится в ближайшие пару часов, снова навалится на неё тоска. И Серёжа молчит, значит и на морвокзале тоже ничего, ноль. Может быть, нужно было срочно напечатать и расклеить объявления? Это годилось бы для обычных потерявшихся котиков, но для самостоятельного Темучина с его талантом просачиваться, исчезая то на полдня, то на целые сутки... Всё же первой была надежда, что он возникнет, так же таинственно, как и исчезает.
  Решено, думала Оля, утром напишу объявление. И хотела, приняв решение, временно всё изгнать из головы, чтобы не обижать мужчину своими переживаниями, но тут же сама себе возмутилась. Он сам сказал, делай, как знаешь и как хочешь.
  Но тут же поняла, перед этим нужно ещё один разик. А потом уже сказать, что веселье пока прекращается. Только очень хочется пить. Да и поесть не меньше.
  - А вкусная была пицца, - мечтательно сказал Саша смутно-белому потолку с неясным пятном около люстры.
  - Холодильник пустой, - Оля вздохнула, - я все выгребла, только отключать не стала. А! Там же в шкафчике банка тушёнки! И зелёный горошек! А вот хлеба нет.
  Но Саша не стал плакаться мирозданию на столь жуткое несчастье и просто обрадовался жратве.
  Так что вдвоём, не одеваясь, они снова отправились в кухню, где в сумрачно-жёлтом свете фонаря, процеженном через уже редеющие листья, разыскали консервные банки, вскрыли их и уселись не за стол, а снова на скатерть, чтобы не ёрзать по деревянным табуреткам голыми задницами.
  - Пикник, - Саша улёгся, поставив на живот тарелку и тыкал теперь вилкой наугад, скрежеща зубцами по фарфору, - правильный пикник. У меня работа постоянно в полях, особенно летом, а по гостям я не люблю. А тут получается, мы в квартире, но все равно пикник. Класс.
  - В следующий раз палатку поставим, - пообещала Оля.
  Она сидела рядом, скрестив ноги по-турецки, свою тарелку поставила на скатерть и допивала из консервной банки вкусный горошковый сок.
  Они уже говорили, много. В перерывах, когда нужно было остыть, да и передохнуть, вполголоса рассказывали о себе, задавали вопросы, вспоминали крошечное, совсем ещё новорожденное общее прошлое - рассвет на набережной, рыбалку, смешной запорожец, невнимательно-вежливого Илью Константиныча и как Оля на него смотрела, стоя на пороге музейного домишки, и какая была. И каким был Саша, упрятанный под кепку с длинным козырьком, а на виду только рука, забитая драконами, солнцами и какими-то роботами. Говорили вольно и прихотливо, меняя темы, не раскладывая ничего по полочкам, не классифицируя, так что через несколько часов пребывания в старой квартире, уже наступившей глухой ночью, Оля, убирая к плинтусу пустую жестянку, поняла с тайным весельем - спроси её кто, что она теперь знает о Саше - она сможет отчитаться о том, что секс состоялся феерический, что он, оказывается, на четыре года её младше, и что всю осень собирается провести в Южноморске (о, счастье, противореча мыслям о том, что страдать она не собирается, возликовала Оля). Ах, да, ещё узнала, что татуировка сделана по мотивам комиксов какого-то юного вундеркинда, с которым Саша специально переписывался, мучая гугл-переводчик финскими эпистолами, зато теперь его - Сашина - рука красуется в двух сетевых портфолио. Художника и тату-салона.
  Очень, оч-чень полезные знания, Краевская, подытожила, валяясь на спине, пока Саша, уложив на колени её ступню, разминал сильными пальцами. Вот сейчас он дойдет до пятки и надо уже...
  Что именно 'уже', она не знала, но чувствовала, блистательная передышка, такая прекрасная, может быть, ещё и потому что замешана она была на волнениях и печали, подошла к концу. Что угодно, думала Оля, немного поворачиваясь и наплевав на то, в хорошем ли ракурсе лежит, но - делать. Сбегать, к примеру, на морвокзал. Вслед за Серёжей проверить там все щели и дыры, ну вдруг хотя бы Марта забилась куда, решив дождаться яхту. Обойти все прилегающие улицы, громко выкрикивая кошачьи имена.
  Саша аккуратно приподнял её ногу и запечатлел в середине ступни поцелуй.
  - Ой, - сказала Оля.
  - Снова мурашки?
  - Да-а-а...
  - Слушай. - Саша отпустил ногу и наклонился над её лицом, так же, как до всего, когда их прошлое было меньше ровно на одну ночь, полную секса.
  - Да?
  - Я...
  Но издалека, через дверной проем, через коридор, в который выходили двери немых, запертых от внешнего мира комнат, от самой входной двери раздалось громыхание. Негромкое, осторожное, но прогремело, разумеется, как положено, сильнее небесного грома.
  Оля мгновенно села, опираясь на руки, подобрала ноги, собираясь вскочить. Саша уже стоял, пятнистый в ночных тенях, напряжённый, как дичь в лесу. Когда в коридоре послышался невнятный говор и женский смех, медленно повернул к Оле лицо, с вопросом на нём.
  Та, сидя и пытаясь подобрать ноги теснее, пожала плечами. Она слышала - это голос бывшего мужа, ох, ну да, видимо, они с Лориком тоже решили кинуться в романтику, пометить так сказать, собой, свежеотремонтированую квартиру. И что теперь? В кухне ничего, кроме стола, табуреток, холодильника, шкафчика на стене. Ещё квадратная скатерть и длинные кружевные шторы, которые сама Оля повесила второй раз, постаравшись закрепить намертво - если дёргать, упадут вместе с карнизом и всеми там причиндалами. Даже собственные невеликие шмотки они оставили в комнате. О боги, в той самой комнате, куда направляются сейчас вновь прибывшие...
  Саша, слегка изменив позу, перестал быть похожим на загнанного в лесу оленя, как-то явно расслабился и даже что-то там в районе бёдер почесал. Оля сильно уткнулась лицом в коленки и укусила себя за какую-то на сгибе косточку. Да, ситуация позорная, но настолько все феерически, что именно - остается только ржать и чесать себе, пардон, всякие неприличные места. Главное, возжелала Оля, вставая, чтобы рядом с голым мужчиной встретить грядущие неприятности, чтоб не выгнали из квартиры без шмоток.
  Игривый смех вызывал в ночной пустоте маленькое эхо, из тёмного коридора после краткого молчания выбился трепещущий красноватый отсвет, послышалась писклявая от уведенного в минимум звука какая-то музычка. Оля ясно слышала знакомый голос, узнавала не слова - интонации, с которыми произносились фразы. Вот сейчас он говорит комплимент (тут как раз ко времени раздалось польщённое хихиканье), а сейчас преисполнился печали, рассказывая, как страдал без неё (женский голос закурлыкал что-то утешительное), а вот интонации махнули рукой на все печали (мы тоже так когда-то, мелькнуло в голове Оли) и вдруг утрированно густой, утрированно рычащий (а такого не помню, отметила бывшая жена, которая делила с солистом постель ровных десять лет) продекламировал ясно слышное:
  - Шампанское - в лёд! Шаммпанское! В лёд и немедленно!
  - Тише, - прошипел сдавленный женский голос, вдогонку быстрым шлёпающим шагам по коридору.
  Саша тоже прошипел сквозь зубы невнятное, присел, дёргая многострадальную скатерть, и за секунду до того, как вспыхнул свет, заливая кухню, успел обернуть вокруг Оли жёсткую, мятую, испятнанную тушёнкой, горошком и всяким разным ткань.
  Замерший на пороге кухни Денис не уронил на босую ногу тяжёлую бутылку шампанского только потому, что машинально ею прикрылся. - вбежал он в таком же неглиже, в каком встретили его в кухне внезапные гости.
  Вернее, Оля-то оказалась внутри скатерти, которую пришлось прижимать к бокам, чтоб не свалилась. А вот Саша стоял напротив хозяина - даже без бутылки шампанского.
  - Мы уже уходим, - поспешила успокоить Дениса Оля, пока он не взорвался, изгоняя взломщиков, - вещи только.
  Но Денис повел себя странно. Конечно, тяжело повести себя нормально, если из одежды у тебя только шампанский пузырь, но насколько знала Оля бывшего мужа, как раз осознание того, что он и вдруг выглядит смешно, приводило его в ярость и тогда доставалось всем, кто под руку попадётся. То есть, переварив ситуацию, он бы как раз и должен... тем более, в руках такая тяжелая бутылка, и он на своей территории, о чем недавно всех поставил в известность. Или хотя бы скандал с воплями...
  Но вместо этого Денис дёрнул головой, держа бутылку диагонально, и резко оглянулся. Вздрогнул, когда из комнаты донеслось томное, явно призывное восклицание.
  - Так что? - осведомился Саша, снова становясь похожим на настороженного лесного зверя, - насчёт одежды?
  - Мнэээ... - Денис, хотя разумно было бы отступить в коридор, с яркого света, так и стоял на пороге, перечёркнутый темно-зелёным пузатым баллоном с золочёной этикеткой.
  - Дэн-чик, Дэнн-чик-чик, - пропел из комнаты женский голос, - я-вся-у-же га-ря-ча-я штуч-ка! Ты где?
  И как раз в тот момент, когда Оля удивилась, какой же странный у Лорика голос, интимное воркование сменилось кошмарным воплем и визгами.
  - Там! - орала незнакомая Оле обнаженная амазонка, врываясь из коридора и обхватывая Дениса длинными руками поперек голого живота, - там! На шкафу! Сидит! И смотрит!
  Под ноги Оле покатилась, солидно громыхая, уроненная бутылка шампанского, отлетела, крутясь, к стене.
  - Тима! - кричала Оля, продираясь мимо сплетённой пары, в которой дама, которую после, обсуждая и вспоминая, они с Сашей именовали 'Дамочка С Очень Большим Бюстом', цеплялась за своего героя, а тот, пыхтя, молча отдирал её от себя.
  - Тимочка! - уронив с себя скатерть, Оля ворвалась в комнату и побежала к высокому шкафу, на котором, да, да и ещё раз да! - восседал чёрный огромный кот, освещённый прыгающим светом горящей свечи и неодобрительно взирал на суету под царственно составленными лапами.
  - Темучин! - она вскинула руки и поднялась на цыпочки, хотя достать мерзавца снизу, конечно же, не могла.
  Но кот, при виде любимой хозяйки растеряв всё своё величие, муркнул, согнувшись, стремительно слетел с верхотуры, тупнув мягким лапами и сотрясая деревянный пол. Задрал хвост и сильно потёрся шёлковым боком о голую Олину ногу.
  Она подхватила беглеца на руки, прижала к себе, усаживая привычно - на сгиб локтя, а кот так же привычно уложил на плечо передние лапы со спрятанными когтями и, боднув её в скулу, обнюхал, дёргая усами и не переставая громко мурлыкать. Лизнул около глаза и обмяк, расплываясь нежной лохматой тяжестью.
  Оля, смеясь, топталась, устраивая кота удобнее. У стены Саша прыгал на одной ноге, попадая другой в штанину, потом потянул кота на себя, тот напружинился, но Оля что-то сказала строгим голосом и Темучин смирился, на секунду, тут же принимаясь брыкаться в чужих руках и требуя опустить себя на пол.
  - Сейчас, - бормотала она, одной рукой натягивая платье, а другую простирая к коту, - не исчезни только, да сейчас я. Поедем, да? Поедем домой, Тима. А Мурочка твоя где? Её дети ждут, а она гулёна такая. Где Мурка? Марта где?
  Саша нагнулся, спуская Темучина с рук. Кот воздел хвост, распушил его в песцовый хвостище и пошёл по направлению к кухне, оглядываясь на идущих следом мужчину и женщину.
  Оля, следуя за котом, невнимательно отметила - мимо прошмыгнули двое, все ещё раздетые, бывший муж и эта рослая, выше его на полголовы незнакомка с длинными прямыми чёрными волосами. И сразу же из комнаты с раскладушкой, шкафом и всё ещё попискивающей в смартфоне романтической музычкой донесся нарастающий шум ссоры.
  Ведь это, думала Оля, спеша за котом, это ведь... он, значит ... Привёл сюда. То есть, для этого так срочно ключи? А как же Лорик?
  Но всё это можно было подумать потом-потом. Темучин подвёл Олю к подоконнику, ярко освещённому верхним светом. Сунулся в самый угол, и там, встав на задние лапы, принялся скрести стену под массивной деревянной доской. Оля присела на корточки, вытягивая шею. Потом встала на коленки. Рядом сопел Саша, тоже засматривая снизу на старое дерево со следами побелки - видимо, кисть попадала нечаянно, когда раньше белили стену.
  И вдруг у самой стены разошлась вертикальная узкая щель, стала пошире, кот муркнул и сунул внутрь большую башку. С усилием вытащил обратно. Посмотрев на Олю, муркнул уже с другой интонацией, слегка раздражённо. Снова сунулся в щель, которая снова почти закрылась.
  - Дай я, - с азартом пропыхтел Саша, суя в щель пальцы.
  Под его рукой скрипнуло, щёлкнуло, на пол посыпались чешуйки краски разных цветов. И вдруг часть стенки качнулась в сторону, поехала под его нажимом, открывая в толще стены нишу, поблескивающую боками стеклянных банок.
  - Осторожно! - Оля схватила его локоть, но не успела, Саша уже тряс рукой, на которой набухали параллельные алые царапины.
  Марта-Мурка, грозно вопя, вырвалась из тайника и метнулась между исследователями. Но Оля, не растерявшись, кинулась на кошку и прижимая ее к полу, ухватила за шкирку; другой рукой держа поперёк живота встала, стараясь, чтобы растопыренные лапы махали подальше от Саши и от собственных боков.
  - Ну-ну. Успокойся. Все нормально, Мурочка. Все хорошо. И Тима вот он. Ах вы партизаны!
  - Откуда я знаю! - загремел, вернее, провизжал оскорбленный мужской голос.
  - Ты обещал! - вступил свирепый женский, - что за баба, я спрашиваю?
  - Я потом тебе. Ну, Ирочка, ну, перестань. Полная ерунда, бред какой-то.
  - Так ты через эту вот дырку лазил? - Оля несла кошку по коридору, мимо разгорающегося скандала в комнате, мимо вешалки с одеждой, а Темучин шёл рядом, вертя хвостом, - вниз на руках поедешь, понял? У Саши. Сань, ты его если что, скрути, ага, в бараний рог. Чтоб эта мохнатая сволочь не удрала на лестнице. Да. Сначала возьми, потом уже дверь.
  Обременённые котами, они с великим трудом открыли замок и вывалились на площадку. И тут же наткнулись на суровый взгляд баб Маши, которая стояла в дверях своей квартиры в длинной ночной рубашке с цветочками, вооружённая блестящим, увесистым с виду половником.
  - А, - сказала соседка, успокаиваясь, - а я думаю, ворьё там, что ли. А думаю, ежели ворьё - чего орут-то? Ты забыла чего, Оленька?
  Оля вместо ответа протянула перед собой мельтешащую кошку. Саша повернулся, показывая кота, который смирился и восседал по возможности горделиво.
  - И славно, - обрадовалась баб Маша, - а то Павлуша совсем запечалился, жалеет котят, без мамы-то не сахар, да. И где ж была распустёха?
  - Под окном. В кухне. Баб Маша, там банки какие-то, - спрашивая, Оля одновременно сунула в руку соседки колечко с ключом, - вы знали? Там дверка ещё.
  - Ну да, - удивилась соседка, улыбнулась ключу, кивая, - у нас тоже такая есть, то ж полочки, чтоб в холодку хранить продукты. Потому и балкон у кухню протянут, там не видела, что ли? Снаружи тоже дверка ездиит.
  - Там кадка стоит. Для цветов. Я её не двигала.
  - А. Ну за кадкой, да.
  Баб Маша покачала головой вслед спускающимся звероловам.
  - Надо же. То выходит ещё Феодоровны варенья всякие. Я и забыла, да и она небось забыла, ту стенку уже красили-красили. Оленька? А что, теперь тута всё время так будет? В квартире-то?
  Изнутри донесся новый вопль и что-то громыхнуло.
  Как есть амазонка, нервно подумала Оля, кивая, потом спохватилась и помотала головой - зачем расстраивать соседку.
  - Нет. Это нечаянно они.
  - Ну, дело семейное, - философски отметила баб Маша и зевнула. Отсалютовала половником и, пригласив напоследок приезжать в гости, вернулась к себе.
  
  В машине, которая была припаркована поодаль, поэтому Денис её не заметил, Оля, с трудом запихав на заднее сиденье котов и усевшись туда с ними, чтобы пресекать прыжки и полеты по салону, упала лицом на сложенные руки и затряслась от нервного смеха, пока Саша выруливал к перекрестку.
  - С-семейное, - заикаясь, прокричала, пытаясь переорать грозный вой Марты, - баб Маша мне. Се-мей-ное дело, ыыыы. А я тут, значит. Жена. С тобой. А он не с новой, с Лориком, а уже ещё вот...
  - С новейшей, - кивнул Саша, посылая изукрашенный автомобильчик ровным ходом по пустому шоссе, - это как с историей, не успеют написать новую, уже новейшая подоспела.
  - Но-вейшая, - Оля выпрямилась, с осторожностью подхватила Мурку-Марту и прижала к себе, почёсывая серую башку с встопорщенной на лбу шерсткой.
  - Мурочка, потерпи. Да что ж ты! Не царапайся! Блин. Она мне нассыкала на платье.
  - Мерзавка. Не?
  - Нет, конечно, она просто боится очень. Мурочка, красавица, кра-са-ви-ца, девочка наша, ну хватит, ну посиди, видишь, и Тима рядом. Темучин? Ты что там? Ты мужчина, кстати, где это, ну доблесть там, прояви. Героизм... Ты чего ржёшь?
  - Ты мне? - Саша на секунду повернулся, блестя в свете мелькающих фонарей зубами.
  - Не коту же.
  - Ты осторожнее, с призывами. Доблесть у кота - пометить свою территорию.
  - Тимочка, доблесть отменяется, - поспешила сказать Оля, протягивая руку к сгорбленной атласной спине.
  Но Темучин геройствовать не собирался. Это была не первая его поездка в автомобиле, и по большей части все они кончались для кота чужими местами, полными незнакомых людей. Так же он боялся и когда переезжали в квартиру к Лорику... Оля мерно гладила напряженную спину, трогала пальцем прижатые уши, касалась бархатного носа и снова гладила вздыбленную шерсть. Потом убирала руку, чтоб успокоить кошку, которая уже не пыталась вырваться, прижатая спиной к Олиному животу, но сидела жесткой деревяшкой с вытянутыми лапами и рокотала яростным рычанием, что усиливалось на поворотах шоссе.
  Оля бормотала всякие утешительные слова, без перерыва, обращаясь то к одному, то к другой, иногда пыталась сказать что-то Саше, но обрывала сама себя и снова выпевала нежные глупости, голосом и руками удерживая перепуганных зверей над пропастью страха. Хорошо, пустая дорога, думала, пока голос мурлыкал, пел, уговаривал и восхвалял, быстро едем, не успею охрипнуть.
  И всё равно, когда запорожец медленно вскарабкался под открытый шлагбаум и встал на неровном асфальтовом пятачке перед домиком, в горле у Оли пощипывало и голос звучал сипло.
  Кошку она понесла в дом сама, а Саша, к её удовольствию, вполне нормально справился с Темучином, взяв негодующего, но струсившего кота как надо - одной рукой под толстый живот, другую положив на загривок, чтоб если начнет брыкаться, сходу прихватить за шкирку.
  - Ну я ж не из лесу вышел, - сказал в ответ на одобрительный кивок Оли, когда она ковыряла ключом в замке, суя его куда-то промеж кошачьих лап, хвоста и белой шерсти на пузе. И добавил:
  - Карамелька.
  - Что? - Оля уже зашла в распахнутую им дверь, а Саша тут же закрыл поплотнее.
  - Кошку нашу так звали, а ещё у нее котята были, в разное время. Ириска, Шоколад, Мармелад и Пастила. Сестрёнка моя развлекалась.
  - А батя у них один был? - Оля бережно спустила кошку с рук и толкнула её к спящим на полу котятам, которые напрочь сбили оставленный им коврик и теперь из складок торчали под разными углами лапы, хвостики, уши и один розовый нос.
  - Приходящий Кузьма. Мы его так и звали - Кузьма Приходящий, фамилия такая. Он и сейчас есть, главный кот на три дома.
  Дальше рассказывать было некогда, хотя Оля знала - с удовольствием выслушает когда-нибудь. Но сейчас намного важнее было устроить котов, проверить хромую лапу Марты, если она позволит. И хоть немножко поспать.
  - Серёжа, - спохватилась она, в то время как малышня проснулась и устроила разноголосый писк, тыкаясь в материнское пузо, а Марта улеглась на бок, выставляя розовые соски на белой шерсти и обвела всех спокойным, чуть презрительным взглядом, который ясно говорил 'одна я тут среди вас бездельников правильно занята' ...
  - Мы ж ему не сказали, он на причале остался! - и судорожно, во весь рот зевнула, валясь на тахту и прислоняясь спиной к неровно побеленной стенке.
  - Я сказал, - отчитался Саша, усаживаясь рядом, - не переживай, он днем завтра позвонит.
  - Он же ночевать, где ему ночевать-то? В тот раз собирался на улице сидеть. Надо было с нами его взять. Может быть...
  Но Саша привалился плечом к её плечу и после такого же вкусного с подвыванием зевка, взял её руку в свою, переплёл пальцы.
  - Хватит переживать, Оль. Он ещё днём мне говорил, что собирался к пацану знакомому на всю ночь, если что. Компутеры там, всё такое. Мне тебя можно так? За руку. И ещё чего покруче? А то кот вот.
  'Кот вот', обследовав периметр, для порядка погремел опилками в горшке, который Оля поставила в углу, чихнул и придя обратно, уселся напротив в позе египетской статуэтки, вперив в сонную парочку пристальный взгляд.
  Оля отняла руку и наклонилась, упираясь в колени.
  - Тима? Темучин! Иди ко мне! Кыс-кыс.
  'Угу', говорил немигающий взгляд с огромными чёрными зрачками, 'вот щас прям'.
  Оля вздохнула и встала, сама сделала два шага, сама нагнулась, и сама подхватив восемь килограмм теплой тяжести, попятилась, села, усаживая кота на смятый подол и голые колени.
  - Тимочка, это Саша. Он хороший. У него тоже коты есть и были всегда. Правда же? Во-от, он кивает. И даже не фыркает, что я с тобой, как с человеком. Но мы же понимаем, да, что лучше один раз познакомить вас, как следует, чем каждый день за тобой поросёнком лужи отмывать. Лужа... Тимочка, вот откуда лужа-то! И сквозняки, а я всё гадала... Сейчас Саша тебя погладит. Сперва руку даст, понюхать, давай, Саша, ну, а теперь тут вот, на лбу ему нравится, в самой серединке. А шею не надо, он не любит шею. И по спине, где гребень, тоже не любит, даже когда я. Что? За один раз может не получиться?
  Она кивнула на Сашин негромкий вопрос, а две руки - мужская и женская, плавно ходили над чёрной шерстью, пальцы опускались, почёсывая нужные места.
  - Тогда ещё раз будем знакомиться и - ещё раз. Простите, парни, но выбирать я не собираюсь. Будете со мной оба.
  И через пару минут широкая атласная спина завибрировала под пальцами, кот замурлыкал басом, перекрывающим котёночий писк и воспитательное помуркивание Марты.
  - Это ещё ничего не значит, - прошептала Оля, осторожно клонясь к мужскому уху, - они от раздражения тоже мурлычут, надо подождать. Немножко.
  Ещё пара минут прошла в плавных уговорах, поглаживании и тихом сидении втроём. Выпевая ласковые слова Оля думала с лёгким раскаянием, ну вот, мужчина ей помогал, сейчас бы его покормить, уложить и отдаться, а вместо этого сидят тут. С котом. Но это были просто мысли, текли и утекали, исчезая, а то, что надо было делать именно сейчас - делалось.
  Мурлыканье сделалось громче, кот вывернулся, потягиваясь лапами и выставляя кудрявый живот цвета кофе чуточку забелённого молоком. Вздохнул и перестал мурлыкать. Заснул.
  - Вот, - сказала Оля, удерживая обвисающую тяжесть, - теперь точно. Ты свой, при тебе можно валяться пузом кверху.
  - Тебе надо идти в кошачьи психологи.
  - Смейся, ага. Эти мелочи, они всем видны, просто их надо. Замечать. Ну, принимать во внимание. Ты не волнуйся, он сейчас уйдёт на пол, ему на мне жарко.
  - Мне не жарко. На тебе. В самый раз мне.
  - У тебя ж нет такой шерсти.
  - А фыркаешь ты совсем как наша блудная Марта!
  Оля посмотрела на мужской профиль, искоса и очень быстро, так, чтобы не заметил. Сидит, безмятежный такой. Не сказал 'твоя' или ещё как. Наша кошка...
  Темучин, будучи котом регулярным, проспал на коленях свои две минуты, потом извернулся и спрыгнул. Нашёл себе нужное место на полу, лёг было на бок, свернув полукольцом хвост и вытянув лапы, но посмотрел на людей через щёлочки глаз, и вывернулся, раскидывая чёрные лапы и открывая жёлтенькому электрическому свету роскошный живот.
  - Всё... - Оля снова зевнула. Улыбнулась тому, что Саша немедленно взял её руку.
  И вдруг вспомнила, даже приподнялась, но пальцы не отпустила:
  - Фурин! Мы его забыли там. Где Серёжа повесил! На платане.
  - Ёлки-палки. Завтра тогда сгоняем.
  Оля покачала головой, снова садясь.
  Коты на полу валялись живописнейшей группой. Серо-белая кошка с огромными, как тёмный миндаль, инопланетными глазами; маленькая пеструшка с пламенеющими рыжинами на темных и светлых пятнах; полосатик с совершенными в своей геометрии чёрными ленточками через коричневый мех и носиком цвета розового загара. А чуть поодаль - раскинутый морской звездой огромный кот, блистающий в свете лампочки чёрным атласом и кофейными оттенками пуховых кудрей и штанишек.
  - Я думаю. А пусть он снова висит. Там. У нас же все нашлись, и всё - хорошо.
  Саша кивнул и зевнул одновременно.
  Красивые, думала Оля, стараясь не шевелиться, чтобы Саша не принялся чего совершать, и тогда эта картина уйдёт, сменится на другое: хорошее, но оно ведь будет - другое. Такие красивые. А мы и не замечаем. Видим породистых, реально всяких красавцев, и забываем присмотреться к тому, что и обычные - тоже прекрасны. Просто вот любим их и часто удивляемся - за что же? Таких самостоятельных, непокорных, хитрых... смеясь, жалуемся на неблагодарность, если не идут по первому зову. И уж конечно, любим не за то, что ловят мышей, кто их нынче ловит, хотя кто знает, тут в домишке и во дворе вполне могут быть мыши. Всё равно, получается, любим их именно просто так. Наверное...
  - Знаешь, - она шептала, чтобы не нарушать кошачий сон, - когда я маленькая была, не помню, чтобы коты валялись пузами кверху. Я уверена, что-то в нашем мире переменилось. К хорошему. Скажешь, ерунда совсем?
  Но Саша не сказал ничего. Оля, прикусывая губу, чтобы не расхохотаться, освободила плечо от тяжёлой мужской головы, чуть подтолкнула и Саша послушно упал - набок и руку под щёку - разве что не зачмокал губами. Оля устроила на тахте его босые ноги, поправила задранные штанины, чтоб не мешали во сне. И, покачиваясь, отправилась в крошечный санузел, на ходу сдирая с себя безнадёжно выпачканное, с подолом в зацепках от кошачьих когтей, прелестное дарёное платьице. Свет в комнате она выключила, но оказалось, уже светло, за окнами мерно каркают утренние вороны и наливается звонкой силой многоголосый птичий хор. Рассвет, думала Оля, невнимательно разглядывая себя в узкой полоске зеркальца над умывальником, куда входили или глаза со лбом, или нос с губами. Тут такое место, верхотура, наверное, и рассвет можно смотреть. И закат. Вот уже сейчас бы...
  Но тут же и поняла - ещё полминутки, и она не дойдёт до постели, уляжется, нет, упадёт на пол, рядом с кошачьим семейством. И заснёт, чтобы проснуться в совсем другую, совсем новую жизнь, куда из прежней взят только прекрасный любимейший кот - Темучин Великолепный.
  
  ЭПИЛОГ
  
  Мартовский ветер кинулся резким порывом, и случайный шар перекати-поля заметался по двору, натыкаясь на побеленную стену, потом на деревянные перильца дощатой терраски, потом ускакал в угол каменного забора, а следом, словно возникнув из быстрого ледяного воздуха, метнулись яркие изящные стрелы - два котёнка-подростка - совершенно чёрный и белый с рыжими пятнами. Поддавая лапами ажурный травяной шар, покатились с ним вместе, вытягивая хвосты и падая на шелковистые спинки.
  Темноволосая молодая женщина, улыбаясь, прикрикнула на играющих, когда из угла со звоном полетела пустая жестяная миска. Ветер, найдя себе новую игрушку, покатил миску по выметенной утоптанной глине, кинул на плиточную дорожку, ведущую к дому.
  Оля обошла со всех сторон домик-вольер со стенами, забранными крупной пластиковой сеткой, поправила распахнутую дверцу. И уже собралась пойти следом за катящейся миской, но отведя с лица мятущиеся тёмные пряди, повернулась к выходу из двора. Там раскачивался под яростным ветром самодельный шлагбаум, раскрашенный выгоревшими полосками, а снизу, со стороны остановки, невидимой за перепутанными ветвями акаций, мелькало яркое пятнышко - кто-то поднимался, то прячась за стволами, то появляясь - ближе и ближе.
  - Шынгыс, - позвала Оля, направляясь к шлагбауму, - Лапка! Со двора чтоб никуда, ясно?
  Котята не ответили, занятые игрой.
  Кусты качались, трепля под ветром ещё голые ветки, и наконец, у самого въезда во двор, оставляя путаницу ветвей позади, появился внезапный гость. Вернее, гостья - с лица Оли сползла выжидательная улыбка.
  - Привет... - слово повисло в воздухе, будто приняв на себя выжидательный интерес хозяйки, но ветер кинулся и сходу утащил звуки.
  - Привет! - Громче повторила Лорик, хватаясь обеими руками за волосы и убирая их от лица, - ветрище у тебя тут.
  Оля молчала. Не успела ответить, а гостья продолжила:
  - Слушай. Ну, если хочешь, скажи, иди на хер, Лариса, я и пойду. Только давай быстрее, колотун жуткий.
  - Привет, - Оля прокашлялась и тоже повторила, чтобы было слышнее, - привет! Проходи, давай.
  Лорик оглянулась на пустую извилистую тропку рядом с дорожным подъемом, потом решительно зашагала по плиткам дорожки к веранде. Но Оля тронула её локоть, показывая на угол дома:
  - Туда пойдём. Там можно посидеть нормально.
  - На улице? - Лорик поёжилась, запахивая на пышной груди стильный полушубочек из белого меха, фыркнула, выплёвывая прядку, которую ветер норовил затолкать в рот.
  За домом царила внезапная тишина, оттенённая приглушённым воем мартовского ветра, который то стихал, то усиливался, повышая голос до угрожающего рёва.
  Оля взошла по трем ступенькам на отдельную веранду, надёжно закрытую по бокам крепкими дощатыми стенками, но распахнутую в сторону холмов, долинок и синего за ними моря, покрытого сейчас белыми чёрточками волн. Показала на лавку у стены:
  - Туда садись, в угол, я инфру включу сейчас. Она быстрая, сразу тепло.
  Лорик, вздыхая, протиснулась за деревянный стол, заёрзала по лавке, двигаясь к самой стене. Округлила подкрашенные глаза, когда над головой Оли затлели стеклянные трубки, разгорелись уютным малиновым светом и сразу же погнали на стол, на лавку, на головы и плечи мягкие волны горячего тепла.
  - Прикольно, - оценила, вздыхая и откидываясь к стене. Распахнула навстречу теплу шубку и, укладывая на столе руки, сплела пальцы с ногтями в свежем маникюре, - в кафешках такие, на зимних верандах, только на полу стоят, пузатые. Света много жрёт?
  Оля покачала головой, отворачиваясь к полутёмной нише и гремя там посудой.
  - Я не плачу за электричество. Это ж казённое жильё, для работников.
  - Так ты тут типа сторож, что ли? Не, я не обидеть, я... ну...
  - Да знаю я. Кофе будешь?
  - Блин. Ну, буду, да. Ты чего, ты и не спросишь даже? Чего я приехала?
  Оля наклонилась ближе к плитке, рядом с которой стояли банки и чашки, щёлкнула кнопкой электрического чайника. Повернулась, держа в руке ложечку.
  - Тебе сахара две, так?
  - Сама знаешь, что две, - буркнула Лорик, тиская пальцы и рассматривая маникюр, потом поднимая глаза на бывшую подругу и снова опуская к рукам.
  - Ну вот. Сейчас закипит.
  Оля села в торце недлинного стола и, тоже положив руки на стол, стала смотреть на Лорика. Та заморгала и криво улыбнулась. Сказала с вызовом:
  - Что? Паршиво выгляжу, да?
  - Нет, - удивилась Оля, - я бы сказала, просто супер выглядишь. Слушай. Хватит уже кидаться. Приехала - говори. Если дело какое.
  - А ты вот прям робинзон, - Лорик оглядела старую куртку с капюшоном, колено в непродуваемой штанине и растянутую горловину серого свитера, тёмные волосы, выпадающие из небрежно заколотого на затылке узла.
  - Во дворе убиралась, - Оля улыбнулась, показывая обветренные руки с короткими ногтями, - вечно забываю перчатки надеть, потом вот, видишь.
  - Я тебе кремчика привезу, - вдохновилась Лорик и осеклась, отвела взгляд в сторону, рассматривая висящие по стенам цветные подвески и какие-то полупрозрачные стеклянные плиточки с расплывчатым абстрактным рисунком.
  Через минуту снова посмотрела на Олю.
  - Чёрт его знает что, Краевская. Нет у меня никакого дела. Соскучилась. Ужасно я за тобой скучаю.
  - Я тоже, - Оля встала, отвернулась, выключая чайник, и завозилась спиной к столу, опуская голову над чашками.
  - Что тоже? - переспросила Лорик, приподнимаясь, - не поняла я. Тоже скучаешь? За мной? ...Чего?
  - Не за тобой, а - по тебе скучаю, - хриплым голосом поправила её Оля, - и вообще, сиди зарадибога, щас кофе будет.
  - Какая хрен разница! Ты русского училка стала, что ли?
  Лорик выдралась из-за стола и подошла к Олиной спине. Постояла в ожидании, но Оля, всё ниже опуская голову, громыхала по плитке туркой, а та взвизгивала донцем, словно возмущалась, и запах кофе всё усиливался.
  Лорик тронула отставленный локоть, прислушалась, морщась. И обнимая Олю за талию, сказала в старую куртку, пачкая плащёвку яркой помадой:
  - Ты там ревёшь, что ли? Ну, Краевская. Ну, едит твою мать.
  - А ты прям смеёшься, - огрызнулась Оля, продолжая мучить турку, потом повернулась, обхватывая круглые плечи в мягком меху, - ну тебя, Лоричек, устроила мне тут кино с домином.
  Лорик всхлипнула и положила кудрявую голову на худое плечо, укрытое курткой. Повозила лицом по жёсткой ткани, чмокнула Олю в щёку. Оторвалась, и, вздыхая, отправилась в обратное путешествие за стол по лавке в нагретый угол.
  - А кофе упустила, вот же ворона, - упрекнула, морща короткий нос и согнутым мизинцем аккуратно вытирая под нижними веками.
  - Ничего себе! А кто виноват?
  Оля разлила по чашкам остатки и бухнулась на своё место, улыбаясь и вытирая мокрые глаза.
  - Не я ж варила, - здраво ответила Лорик, забирая свою чашку и трогая губами краешек.
  Оля, сидя, повернулась, рукой задвигая фанерную панельку на нише.
  - А то пыли нанесёт. Ну, согрелась?
  - Я тут привезла. Думаю, вдруг бывшая подруженька кофейком угостит, - Лорик выкопала из сумки свёрнутый пакет, устроив на столе, принялась вытаскивать золочёные подложки с нарезкой, зыбкую пластиковую коробку с пирожными.
  Держа в руке заварную трубочку, подняла чашку:
  - Мир, да? Ты мне даже снилась, между прочим. Раза три. Нет, четыре раза. Не спрашую, а я тебе? А то получается, мы вроде как лесбиянки, да? Олька, вот если б ты была мужиком, я бы и не против. Мы б тобой нормально, наверное жили б.
  - Ну уж прости. Что не мужик. - Оля проглотила кружочек колбасы и расхохоталась. Отсмеявшись, надрезала ножом упаковку и вытащила пластиночку сыра, откусила, жмурясь от удовольствия.
  
  После трех чашек кофе они всё ещё болтали, смеясь и не трогая никаких болезненных тем. Лорик спрашивала про дом, про хозяйство, слушала о том, как управлялась Оля, когда на раскопе работала небольшая экспедиция, в том году припозднились, а в этом приедут и будут копать с самого начала августа. Потом, устав говорить пустяки, замолчали. Лорик, прищурясь, смотрела вдаль, вдыхая ветреный воздух.
  - А классно у тебя тут. Вишь, всё как сделано, повезло, прям считай бунгало такое.
  - Ты не видела, что тут было. Это ребята мне построили. Серёжа с друзьями. Ну и...
  - Сергей и его команда, - процитировала Лорик и без перехода сказала совсем про другое, - у него, у Дениса, тёлка есть. Давно уже. Вот я дура, да?
  Опустила глаза, рассматривая чашку с разводами кофейной гущи.
  - Блин, - сказала Оля после паузы, - извини. Мне надо было тебе сказать, сразу. Но ты не поверила бы.
  - Я ж говорила, тебе ещё, он западает на таких вот, чтоб мелкие и носатые, а мне как ваще мозги откляло, а как же, распрекрасная Лариса, с кучей поклонников. Вот и... Погодь, как сразу? Ты про что?
  - Про нос не знаю, - с сомнением объяснила Оля, наполовину в тех своих мыслях, которые сто раз думала, когда мучилась, советуясь с Сашей, нужно ли было сказать бывшей подруге о приключениях в пустой квартире, - а насчёт мелкой, загнула ты, она даже его выше на полголовы.
  - Не плети фигни. Она на тебя похожа, шо сестра. Ему еле за плечо. А он такой, о милая Татьяна, и дальше из Пушкина, а мне потом, да это шутки же всё, да случайно вышло, что в кабаке все вместе.
  - Какая Татьяна, он вопил 'Ирочка'!
  И тут обе замолчали, уставившись друг на друга.
  - То есть, - медленно размыслила Лорик, отодвигая чашку, - ты хочешь сказать...
  - Да не хочу я! Ну, как бы я тебе сказала-то? Ты меня послала, помнишь? Выматерила и в слёзы. А я что? На другой день утром, побегу на него помои лить? Вот скажи, ты поверила бы мне? Честно скажи!
  - Я и щас тебе не сильно верю! - Лорик вскочила, локтями прижимая к бокам упавший с плеч полушубок, тут же бухнулась снова, глядя снизу вверх на тоже вскочившую Олю, - но толку с того? Да! Не поверила б. Но щас я точно знаю, а теперь и ты говоришь. Ирочка, значит?
  - Ой, бля-а-а, - подытожила короткий и сердитый пересказ Оли о событиях ночи Великой Поимки Котов, - Ирка? Это ж продавщица моя! Бляха-муха, то есть, я тут вся такая в медовом месяце, а моя же продавщица, с первого же дня! Када, ну скажи, када она успела? Он када успел?
  Оля, тоже усевшись на свое место, устало повела плечами.
  - Моя мама говорит, дурное дело не хитрое. Я вот думаю, ты с самого начала была права. Ты говорила, что у него кто-то есть, ещё когда мы с ним жили. А я не верила. Теперь, издалека, думаю, я ему идеальные же условия создавала. А он из таких, что пользуются. Ужасно мне обидно, что я десять лет, Ларис, де-сять, прожила рядом с плохим человеком.
  - Говно он, - постановила Лорик, - не хер нежничать.
  - Ты не понимаешь. Плохой - это как раз самое страшное. Это хуже говна. Плохой делает плохие вещи. Сознательно.
  Она замолчала и, приподнимаясь с лавки, оглянулась, словно ища поддержки в том, что было вокруг неё сейчас - в ветре, что бесился за углом, в мягком тёплом свете обогревателя, в смешных и странных стеклянных картинках на суровой дощатой стене. В распахнутом глазам просторе, составленном из плавного чередования зелёных с рыжим холмов, долинок, заросших кудрявыми деревцами; в ослепительно синей плоскости морской воды, налитой в земные ладони. В небе, расчерченном перьями высочайших белейших полупрозрачных облаков...
  - Что-то мне. Как-то...
  - Сядь, Краевская, - рявкнула Лорик и вдруг заплакала, сердито кривя рот и закусывая губу. Всхлипывая, ругалась витиевато и очень матерно, вполголоса. Потом тряхнула головой, поправляя волосы.
  - Знаешь, чего реву? Не от обиды, не потому что позорище такое, девки мне там наверняка уже все кости поперемыли. Бросить его не смогу! Не знаю, как дальше, а щас вот - никак. И тёлку эту, что я вычислила, встречу и скандал ей. И Дэну устрою, как того щенка натрепаю. А вот чтоб уйти, как ты вот. Не могу я! Прикинь, люблю его. Ты как, держишься? А то я про себя всё.
  - Нормально, - сказала Оля, прислушиваясь к отступающей тошноте, - я только не хочу про него. Можно?
  - На хер его, - немедленно сказала Лорик, - разберусь. Ты мне давай, про своего Серёжу. Чо как, у вас-то нормально? Это ты меня не пускаешь в хату, спит там, да? Я б посмотрела.
  - Ты что! - Оля смеясь, рассказала про Серёжу, забавляясь разочарованным видом подруги. И собралась уже рассказать дальше, про его девочку, а может быть и про... Но в это время в оконном стекле качнулась занавеска, чья-то рука мелькнула, выстукивая согнутым пальцем. В домике из раздвинутых светлых штор показалось смеющееся девичье лицо. Над ним возникло лицо мужское, с тёмными усами и джоннидепповской стриженой бородкой.
  - Гм, - сказала Лорик, пока Оля махала рукой, делая округлые жесты, мол, давайте к нам, сюда, - это ещё кто у тебя? Прям терем-теремок. Вповалку, что ли, спите? А-а-а, ты им типа свиданьице разрешила, а сама сиротка, толчёшься тут по двору, с кошками своими? Так ты, Краевская, не будь лохом, бери денежку за комфорт. А то...
  Из-за угла вынырнули двое, нет, четверо. Высокая девушка с туго заплетёнными над ушами косами-баранками, и мужчина в короткой бороде, оба в джинсах и куртках, а на руках - коты. Мужские руки оккупировал Темучин, восседая привычно и гордо, песцовый хвост висит, раздуваемый ветром, а передние лапы уложены на мужское плечо. А серая кошка с белыми усами устроилась в колыбели девичьих рук, бесстрашно подставляя ветру и солнцу светлый живот и рассматривая гостью тёмными инопланетными глазищами.
  - Оля! - девочка блестела глазами, улыбалась и вообще вся сияла - от блестящих русых волос до сверкающих граненых камушков на зубных скобках, - жалко, мне кофе нельзя сейчас, так мы поедем, да? А то уже опаздываем же. Марта, ты совсем меня всю облиняла. Здрасти. Извините, мы правда, совсем опаздываем.
  - Света, - вставила Оля в поток слов, - это - Лариса. Моя подруга. Сестра практически.
  - Ой! Жалко как, что уходим, да, Саш? Но! А давайте вы ещё придёте, да? Если сестра, где пропадали? Марта, иди. Иди воспитывай мелких. Сань, давай уже в темпе!
  Она спустила кошку с рук, сгибаясь с жирафьим изяществом, махнула рукой и побежала во двор, пересекла его, направляясь к шлагбауму.
  Саша кивнул гостье, почти утыкая лицо в атласную шерсть кота, улыбнулся, морщась от щекотки.
  Оля протянула руки.
  - Давай сюда. Иди ко мне, кот мой, мой Темучин, иди моё солнце. Ты помнишь Ларису? А кто тебе приносил вкуснятину? Ну, Лорик, ты же помнишь Лорика?
  Саша помахал рукой и тоже направился к выходу из двора. Подруги шли следом, не торопясь, Лорик внимательно осматривала мужской силуэт, потом переводила взгляд на высокую девичью фигуру, мелькавшую уже за деревьями.
  - Староват для неё чёто, - сделала вывод вполголоса, - ну, девки щас ранние, с кем тока не крутят.
  Проходя мимо вольера, мужчина провел рукой по крыше, как бы проверяя ее надёжность, не останавливаясь, развернулся и пошёл обратно.
  - Совсем забыл, - сказал, подойдя вплотную, приобнял Олю поверх кота и, пока Темучин мученически возводил нефритовые глаза к яркому мартовскому небу, крепко и долго поцеловал её в губы.
  - Э-э-э, - Лорик вытянула шею, но Светы уже не было видно, только Саша, пригибаясь, проходил под шлагбаумом, - это как? Не поняла я ничего.
  - Она только что приехала, - просветила Оля, гладя котовью спину, - постучалась в двери, Сашка открыл. Он сегодня её повезёт на вокзал, там сборы какие-то спортивные, на выезде. И Серёжку подхватят по пути. Это его девочка.
  - А это, значит, твой мальчик? - уточнила Лорик, тоже пересекая двор, чтоб успеть увидеть, как за деревьями проехал небольшой джип, посигналил и выехал на городское шоссе.
  - Ну не девочка же. Да, да, это - мой как сказать-то... Бойфренд? Фигово звучит, но да.
  - Чёт молодой он для тебя. Са-ша. Тридцатник хоть есть? Замуж звал?
  - Звал.
  - Пойдёшь? Чего мотаешь головой? Тебе между прочим, ещё дитя родить надо! Тебе, Краевская, через два года сороковник стукнет! А ты всё с кошками вон. Ты чего ржёшь?
  И через полминуты засмеялась сама, идя следом за хозяйкой к дому.
  - Ну да, приехала тут, полкИ строить. А у Краевской всё, оказывается, в мильон раз лучше. Тока вот золушкой пришлось заделаться.
   В доме стояло мирное и сонное тепло.
  Лорик прошлась вдоль стен, разглядывая мебель, полки, тронула спиральную подвеску вокруг лампы на потолке, и та закачала радужными лепестками, зазвенела нежно и тихо, словно пересыпались из ладони в ладонь звонкие гранёные камушки.
  - Серёжа сделал. Он мне подарил такое стекло, а я разбила. Тогда забрал куски и видишь, как славно получилось. Дед Петя ему помог, сосед в том доме, где я у тебя. Такой вот сюрприз. А котята живут теперь там, у Павлика. Он им устраивает видеочаты с рыжим котом Халькой, почти каждый день. Зовут котят, разумеется, Бэтмен и Робин...
  - Хорошо тут. Снаружи как-то попроще.
  Лорик упала в кресло и вытянула ноги в брючках с искоркой и пуховых носочках.
  - Снаружи само по себе хорошо, - объяснила Оля, - ты приезжай с ночёвкой, вечером на одной веранде посидим, там закат, утром я тебя разбужу, вытолкаю кофе пить, на рассвете, на другую сторону. А если тепло, так мы с тобой сходим на море. Знаешь, какие цветы на холмах? Даже осенью чисто сказка. Представляю, что там в апреле...
  - Чего я приеду, мешать, комната ж одна. Слушай, вы тут прям круто устроились!
  - Не вы, - безмятежно поправила Оля, - я. Сашка живёт в Краснодаре. Ну и в Южноморске у него тут квартира, однушка. Отец оставил.
  - Вот! Как раз ты замуж и получается, с хатой!
  Оля покачала головой, укладываясь на широкую тахту, застеленную вязаным покрывалом. Сказала, глядя в чистейший белёный потолок:
  - Ты можешь смеяться, Ларискин, но никогда и нигде не жила я так спокойно и радостно, как в этой вот старой халабуде. Сама. Тем более, всегда есть, кому помочь со всякими мужскими делами.
  - Да, я заметила. И бойфренд, и мальчики с командой, и деды ещё всякие. Наверное, и не про всех рассказала, да?
  - И не про всё. - Оля повернулась, опираясь на локоть.
  Кот сверкнул чёрным атласом, вспрыгивая на тахту с пола, прошёлся, внимательно обнюхивая ступню, колено, бедро, улёгся у груди и уставился на гостью величавым взглядом из-под веера сверкающих чёрных бровеусов.
  - Скажите, какой хан с наложницей, - пробормотала Лорик, - аж хочется ровно сесть и стереть помаду. Слушай, мне сегодня на работу не надо, тока вот к вечеру домой. Ну... ну ты понимаешь, хозяйские там всякие дела. Так может?...
  - Прекрасно! Если что, Сашка тебя обратно на джипе своём подкинет, да вместе поедем, до города. Ты уху будешь есть? У меня тут знакомые дядьки образовались, которые с остановки ходят на рыбалку, к обрыву. Так у меня кефаль в холодильнике. Или - пожарим?
  - Не, ну ваще. Научи, Краевская, а? Я тоже хочу, чтоб мне веранды строили, на машинке катали, рыбу носили. Ещё и украшения всякие, для души, значит. Давай, у тебя есть переодеться? Кефаль чистить я умею получше тебя.
  
  И они остались. До самого вечера, вдвоём, под милостивым надзором большого кота и его неродного, но совершенно собственного семейства - самостоятельной кошки, пришедшей с яхты по имени 'Пенелопа' и двух её новеньких котят. Остались, чтоб всё друг другу рассказать, и ещё жарить кефаль, а потом есть её - невероятно вкусную, с поджаренной на той же сковороде картошкой. Им было хорошо, иногда весело до слез, иногда молчаливо грустно. Две женщины, разные, но приклеенные друг к другу странным капризом мироздания, которое дарило и дарит им спутников жизни, друзей, просто знакомых, временами бросает в испытания, которые могли бы их развести, раскидать, оставляя две памяти - светлую о прошлом и горькую об обидах. Но в приступе непонятной нам, но ясной ему самому доброты, такой мудрой, в итоге устраивает так, что они остаются вместе. И пусть так будет и дальше, решает мироздание, разглядывая, как валяется на тахте гостья, переодетая в старое домашнее платье хозяйки, гладит атласную спину кота, что заснул, уткнувшись ей в бок красивой мордой, а хозяйка, устроившись в кресле, улыбается сонному виду подруги и отвечает на смску, в ответе, конечно же, - люблю, целую. А как же иначе. В конце добавляет, посмотрев на часы: 'ждём'.
  
  Оля положила смартфон на стол рядом с лаптопом. Через полчаса приедет Саша и заберёт их. Ещё через несколько часов день кончится и если мироздание будет по-прежнему так же ласково к ним, как ласковы сытые, любимые и любящие коты, то можно будет сказать себе - какой прекрасный был день! И поздравить себя с ним.
  Есть ещё фурин, вспомнила она, интересно, висит ли он за окном, на ветке старого платана? Кажется, сейчас больше всего он пригодился бы уверенной красавице Лорику, нынче её очередь проходить испытания. Сказать ей, пусть выглянет на балкон и привяжет к стеклянному шару свою заветную записочку?
  Нет, думала Оля, и не потому что мне жалко, а потому что она сама должна услышать тихий звон в старых ветвях, качаемых ветром. Только тогда она сможет поверить сама и сама попросить, и только тогда это будет самое важное. А нет, ну что ж, будем идти и помогать друг другу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Керчь. 1 сентября 2020 - 6 марта 2021.
  
Оценка: 6.71*11  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"