Пришла с работы на три часа позже обычного! Ни тебе здрасьте, ни тебе ужина, ни тебе вообще! Что можно делать в школе после окончания занятий? Мифический кружок любителей географии? Фигня полная! Знаем мы эти кружки-треугольники. Бестолковое чесание языком или... А может, у неё хахаль завёлся? Этот носатый учитель математики. "Яков Всеволодович. Такой замечательный молодой человек! Воспитанный и культурный. Не то что некоторые". Может, у них там свой кружок! По интересам... А ведь и от поцелуя моего уклонилась, и голова у неё болит, и спать давай в разных комнатах. Всё к одному идёт. Говорила мне мама: не женись на молоденькой, рано или поздно на сторону побежит. А командировки эти её непонятные, на два дня. Какие могут быть командировки у учителя географии?! Фигня стопроцентная! Блин, а как она меня называет, да ещё при посторонних - папочка! Или - папик! Ненавижу! "Не вздумай меня ночью беспокоить. Я так устала. Голова раскалывается. Секс сегодня для нас противопоказан". Ой, ой, ой! Я не понимаю, кто мы? Муж и жена? Или друзья по несчастью? Блин, как мне всё это надоело! А живём-то вместе меньше года. Квартиру разменяли, машину продали! Говорила мама: для науки эта женщина враг, сгинет твоя диссертация... Хлопнула дверью перед носом, только задом мелькнула. Спите с кем хотите! А я ведь хочу! Неделю как не занимались любовью. Блин!
Олег Олегович Серёшкер невидящим взором уставился в телевизор. Его угрюмые и сумбурные рассуждения не развеял даже любимый вид спорта. Наши биатлонисты безбожно мазали, лыжи у них проскальзывали, палки валились из рук. Немецкие же спортсмены, как назло, метко стреляли, легко неслись по лыжне, выглядели бодро и свежо. Комментатор жаловался на то, что не угадали с мазью, что винтовки у наших ребят тяжёлые и несовременные, что...
Пальцы нервно протанцевали по пульту дистанционного управления, логично закончив свой путь на красной кнопке отключения питания. Олег Олегович выругался в полголоса, освободился из липкоскрипучих объятий кресла-бегемота и прошлёпал на кухню, с ненавистью кинув взгляд на запертую дверь спальни. Сука!
Сигарета на некоторое время вернула мысли к работе. Он неторопливо продумал план действий на завтра: встреча с профессором Гинзбургом, вычислительный центр, лаборатория, множительный участок, поговорить с Валеркой Бариновым насчёт компьютера, навестить маму, библиотека... Библиотека... На глаза ему попался шикарный том с цветной фотографией не то Шивы, не то Кришны. "Камасутра" - подарок сослуживцев в день свадьбы. И снова в голове возник обольстительный образ Эммы, стоящей в позе "Пьющая лань". Да, это она умеет делать. Самого дохлого мужика расшевелит. Вот прошлым летом на базах отдыха... Олег Олегович зло затянулся и выбросил окурок в форточку. Ударившись о дерево и брызнув оранжевым салютом, бычок сердито зашипел в сугробе.
"А может, коньячку? - идея была не нова, но достаточно привлекательна. - Пару рюмашек, не больше. Сигаретка. И баиньки. А завтра мы с ней поговорим. Нельзя же так, в конце концов! Утро вечера мудренее".
Початая бутылка "Дербента" стояла в шкафчике с посудой и с жестяными банками для сыпучих пищевых продуктов. (Как у Никулина в "Брильянтовой руке", точь-в-точь, - Олег Олегович невольно ухмыльнулся). Дежурная рюмка тут же. На столе лимон. Уже порезанный и присыпанный сахаром, в баночке из-под детского питания. Что ещё надо!
Кандидат физико-математических наук, ведущий специалист в лаборатории "Лазерных преобразований", господин Серёшкер сглотнул набежавшую слюну. Коньяк празднично искрился и волновался в рюмке, искривлённо отражая в себе лампочку и конус плафона, похожего как две капли воды на широкополый китайский головной убор. Олег Олегович осторожно, двумя пальцами потянулся к "своей одноногой подруге" со словами:
- А вот я тебя сейчас...
Предупредительно кольнуло в правом боку. Тупо так, но настойчиво. "Печёночка наверное пошаливает. К доктору бы надо. Да и диетку не мешало бы соблюдать. А то - пивко, коньячок, жирности всякие. А с другой стороны - один раз живём! Кто не курит и не пьёт..."
Рука, застывшая было на полпути, продолжила движение, но опять остановилась. Проклятье! В дверь позвонили. Нерешительно и осторожно, словно кнопка звонка была смочена ядом или раскалена до бела. Коротко так - дзинь - и всё.
Олег Олегович с сомнением посмотрел на рюмку. "Кого там ещё так поздно!?" Он подхватился, чуть не опрокинув табуретку, но тут же сел на место. "А может не открывать? Шляются тут всякие по ночам!" Пальцы с трепетом обняли резную, хрустальную талию, но... Какая-то неведомая сила неожиданно сорвала его со стула, увлекла в прихожую, заставила снять цепочку с двери и, даже не глядя в глазок, распахнуть её настежь.
В парадном было темно. Лампочка, которую он заменил две недели назад, либо перегорела, либо подверглась обратной замене со стороны практичных соседей. Перед ним стоял неясный силуэт. Бледный и бесформенный. Чисто привидение. Он, будучи квантовым физиком, не верил в призраки и прочую нечисть, поэтому спросил, не скрывая раздражения:
- Я вас не вижу! Кто вы?! И...
- Можно мне войти? - голос принадлежал женщине и был не лишён приятности. - Здесь холодно. Я ваша соседка с пятого этажа. Живу прямо над вами.
Где-то в глубине лестничной площадки послышался девчоночий смешок, прерванный поцелуем. Олег Олегович поколебался секунду, но всё же сделал ручкой - милости просим.
Она оказалась жутко похожей на Эмму. Только волосы не рыжие, а тёмно-русые. А причёска такая же. И глаза у неё карие, а не зелёные. И чуть поменьше, чем у Эммы. А может, это кажется, потому что она без очков. Нос, губы, подбородок - всё очень похоже. Сестра - да и только! Симпатичная сестрёнка. Чрезвычайно симпатичная! Куда только делось былое раздражение!
Девушка была в лёгком домашнем халатике. Она зябко обнимала себя за плечи и забавно щурилась в ярком свете лампы. Олег Олегович предупредительно зажёг её. Но пропускать нежданную, пусть и привлекательную гостью дальше коридора он явно не собирался.
- Меня зовут Леда. Леда Игоревна. Я живу в девяносто девятой квартире. - Она вопросительно и несколько виновато посмотрела ему в глаза.
- Очень приятно. Олег. - Он чинно поклонился и этак светски качнулся с пятки на носок. - Олег Олегович. Но можно просто - Олег. Мы ведь соседи.
Она тоже улыбнулась. Напряжение спало с её лица, но какая-то неловкость в поведении всё же осталась.
- И мне приятно. У меня дедушку звали Олегом. Как и вас...
- Вот и славно, - он непринуждённо повернулся к ней боком, чтобы скрыть рваную штанину и заодно продемонстрировать свой, как утверждала мама, волевой профиль и пушистый неподражаемый бакенбард. - Леда. Милое имя. И что же, Леда, толкнуло вас совершить, м-м-м, столь неожиданное... что толкнуло вас на столь неожиданный визит, в... м-м-м, столь неурочный час? Что сподвигнуло вас...
Ему хотелось выражаться поизящнее, но слова изо рта вываливались корявые и какие-то казённые. Это смутило его, он смешался и замолчал.
- Понимаете, вы... - девушка чувствовала себя явно не в своей тарелке, - вы мне очень нужны... Сейчас. Прямо сейчас. Нужны, как... Вы не могли бы прямо сейчас подняться ко мне... Не перебивайте, пожалуйста! Я живу одна и мне очень... Мне очень нужна ваша... помощь. Я прошу вас. Мы быстро управимся...
- А... что... м-м-м, мы будем... э-э-э, делать? Я что буду делать?
Ситуация приобретала пикантные тона. Олег Олегович почувствовал томное волнение в груди. Румянец нежным штрихом лёг на его щёки. Да и девушка заметно нервничала и отчаянно краснела.
- Понимаете, очень долго рассказывать. А нам надо торопиться. Иначе Шкаповалов выйдет со своим домино, и мы застрянем там надолго. Надо успеть проскочить. Который час, подскажите... Олег?
Боже, как она произнесла его имя! Олег. Такое банальное имя, а как оно прозвучало в этих... м-м-м, э-э-э, сахарных, нет, м-м-м, ладно, пусть будет сахарных, устах. Волнение в груди сместилось ниже, в область живота. Он, глупо улыбаясь, уставился в циферблат наручных часов. Она заметила, что стрелки компасоподобного "Ориента" скачут у него в глазах, и притянула его безвольную руку к своему лицу.
- Чёрт! - в сахарных устах ругательство приобрело особый шарм. - Уже без пятнадцати десять! Умоляю вас, Олег, поторопимся! Прошу вас! Скоро Инна выйдет курить, и тогда мы застрянем точно!
Прикосновение девичьей руки полностью удалило из ячеек памяти все файлы недоверия и сомнения. Процессор зациклился на одной задаче: помочь бедной (именно бедной) и одинокой (несомненно одинокой) девушке. Помочь несмотря ни на что! Джентльмены мы или нет, так перетак!
А там, глядишь, сядем попить чайку. Мимолётное знакомство перерастёт в лёгкий флирт. Почему нет? Имею право! Как... как пострадавший от невнимания супруги! Лёгкий флирт в... А нет ли в этой уютной квартирке какого-нибудь патефона? Ах, позвольте вас пригласить. Боже, как трепещет её грудь, то есть, как она вся трепещет в моих крепких объятиях. Шепчу ей на ухо комплимент, касаясь губами виска. Небрежно так. Ненароком. Она смущается, кладёт свою голову на моё плечо и предлагает выпить шампанского...
- А не выпить ли нам коньяка? М-м-м, на дорожку. Бог с ней с Инной, пусть себе курит.
- Не время, Олег. К тому же у меня дома есть коньяк. Настоящий, армянский. Модест Леонидович привёз из Еревана.
- Кто такой у нас Модест Леонидович? - он досадливо поморщился.
- Это один замечательный дедулечка. Занимается... астрономией и химией. Магистр. Я вас потом познакомлю... А сейчас... пойдём... - она помедлила и закончила - ...те, пожалуйста.
- А моя супруга...
- А что ваша супруга? - Леда кокетливо склонила голову. - Она ведь спит. И вряд ли проснётся до вашего прихода. Я так полагаю.
- Но мне надо переодеться. У меня штаны... Как мы будем с вами... - он чуть не сказал танцевать, но вовремя прикусил язык, - делать, то что нужно делать? В чём я вам буду помогать...
- Да бросьте вы! Какие могут быть церемонии! Всё будет по-свойски. Тем более дыры на коленях сейчас в моде. Да и штаны в нашем деле не понадобятся.
В её последней фразе прозвучал такой двойной смысл, что Олег Олегович моментально забыл думать обо всём на свете. И про Эмму с математиком, и про биатлон с коньяком, и про лазерную лабораторию с мамой и её наставлениями. Мужчина он или нет!? Конечно, мужчина! А каждый мужчина, как записано в конституции, имеет право на личную жизнь вне дома. Во! В сознании некстати мелькнула поговорка: "Не воруй, где живёшь, не живи, где воруешь". И тут же другая: "Сучка не захочет, кобелёк не вскочит". И вдогонку третья: "Кто не рискует, тот не пьёт шампанского". И уж совсем утвердительно: "Назвался груздем - полезай в кузов".
В темноте он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Замок новый. Ещё не привык. К тому же за спиной безо всякого стеснения целовались и яростно сопели, отвлекая и засоряя голову ненужными мыслями. Хоть бы подождали пока мы уйдём. Ни стыда, ни совести! Наверно они специально лампочку выкрутили, чтобы удобнее было... Интересно, а как целуется Леда? Губы у неё страстные...
Бородка ключа предательски лязгала о металлическую дверь на весь подъезд, не желая проникать в заветную дырочку. Каждый промах, как ножом по сердцу. Вот сейчас проснётся Эмма и...
- Давайте я вам подсвечу.
Сухой щелчок одноразовой зажигалки последовал сразу же за приятным баритоном. Дистрофичный язычок пламени покорячился пару секунд в конвульсиях и умер.
- Вот чёрт, газ закончился! Только вчера купил эту дрянь!
Приятный баритон, оказывается, мог быть и очень неприятным. Колёсико узкоглазой "Tokai" закрутилось со скоростью бормашины, плюясь неживыми искрами и распространяя запах оружейной комнаты. Зажигалка не зажигалась.
"Эффект стробоскопический", - подумал Олег Олегович, с непонятным страхом разглядывая неестественно застывшие фигуры Леды, высокого парня лет двадцати в тулупчике не по размеру и, присевшей на корточки, девушки в лыжной шапочке и уродливых астигматических очках. Особенно страшной казалась девушка. Она сидела нахохлившись в углу площадки, странно двигая руками, на манер у-шу. Казалось, она прядёт невидимую пряжу или разглядывает такой же невидимый глобус без подставки.
- Спасибо, м-м-м, молодой человек, - Олег Олегович с облегчением завращал ключом, - уже не надо. Я попал. У меня, э-э-э, получилось.
В тёмном углу раздалось приглушённое хихиканье. Через секунду засмеялась Леда. А немного погодя подключился парень, некрасиво, взахлёб ы-кая на вдохе. Да и сам Серёшкер, осознав, что ляпнул не совсем удачно, хохотнул в полголоса.
- А я ваш сосед, - в темноте фигура парня напоминала неработающий светофор, - напротив. Квартира восемьдесят три. Меня зовут Тимофей. Белоглазов.
- А я...
- А вы Серёшкер Олег Олегович. Я вас знаю. Вы две недели назад переехали в наш дом. Я вам шкаф помогал перетаскивать. Забыли, наверно. С вашей женой я тоже познакомился. Эмма Эдуардовна...
- Э-э-э, - Олег Олегович досадливо откашлялся, - ну-у-у, спасибо, молодой человек. Мы, пожалуй...
- И Леду Игоревну я знаю. Давно. Со школы.
Леда взяла Серёшкера за руку и настойчиво потянула - пора. Но Тимофей оказался парнем общительным и не собирался так быстро заканчивать разговор.
- А это моя девушка, - он повернулся к своей подруге и пронзительно зацокал языком, словно обращаясь не к человеку, а к собаке, - у неё инфернальное имя. Аделаида.
- Что ж тут инфернального? - Олег Олегович ответил на пожатие Леды, но, уже подавшись вперёд, неожиданно для себя остановился.
- Как это что? Ада. Очень даже инфернальное. Читается одинаково и в том и другом направлениях. Да и преисподней попахивает. Хотя, вероятнее всего, оно произошло от имени Адам. Но это тоже ничего. - Тимофей густо выдохнул - гы. - А ещё она хиромантикой занимается.
- Хиромантией, - голос у девушки оказался плотным и немного резиновым, как у певицы Надежды Кадышевой.
- Она по руке может гадать.
- И не только по руке, - Ада обиженно прошуршала курткой, поднимаясь с корточек и прижимаясь к плечу своего бой-френда. - Ещё по морщинам лица, по отпечаткам ног, по радужной оболочке глаза, по ушной раковине. И на домино.
- Забавно, - Олег Олегович снова откашлялся, но уже более решительно, - забавно. Никогда не слышал, что можно гадать на домино. Ладно, ребятки, нам пора...
- Ну на картах же можно! Почему нельзя на домино?
В темноте не очень-то было видно, но Серёшкеру почудилось, что девица показала ему язык. "Лучше бы целовались! Стоят тут, мешают!.."
- А ещё у неё разряд по шахматам. - Тимофей гордо подбоченился. - Взрослый. Без пяти минут мастер. Чёрный пояс как бы. Вязать она умеет. Видите свитер? - Парень распахнул дублёнку. - Её работа! Но главное не это. Главное, что она видела смерть.
- Кого? - Олег Олегович даже поперхнулся.
- Смерть. Настоящую. И совсем она не похожа на старуху с косой. Скорее напоминает эмалированную кастрюлю с тремя иллюминаторами, на колёсиках. Тёмно-зелёная такая, в крапинку.
- А из-под крышки пирожками с ливером и яйцом пахнет, - добавила Ада. - Вкуснятина! Но только страшно.
- Не слишком ли много для такой юной особы? - Олег Олегович иронично хмыкнул. - И шахматы, и домино, и вязание, и, э-э-э, как её там, смерть.
Но молодой человек, игнорируя замечание, спросил с непонятным вызовом:
- А знаете ли вы её любимое число. А? Знаете или нет?
- Да не знаю, - Олег Олегович немного растерялся, - зачем мне его знать.
- А вы угадайте.
- Но зачем...
- А вот просто так! Подумайте и скажите.
- Скажите ему, - Леда раздражённо отпустила руку Серёшкера, - и чем быстрее, тем лучше.
- Ну... к примеру, число Пи.
- Как?! - Тимофей приставил ладонь к уху.
- Пи. Три целых, четырнадцать, пятнадцать, девяносто два, шестьдесят пять и так далее.
- Адель, ты слыхала, что о тебе учёные люди думают. Пи! Сами вы Пи! У неё любимое число шестьсот шестьдесят восемь. Понятно!?
- Почему же тогда не шестьсот шестьдесят шесть, если быть...
- Потому что банально. Оскоминтально.
- Ну и хорошо! Тогда мы пойдём. - Он нащупал в темноте руку Леды и сжал её. По-хозяйски. Как старой знакомой.
- А я в ноябре из армии пришёл. - Тимофей всё никак не мог угомониться. - Служил под Рязанью. В десантных войсках. Пять прыжков с парашютом - четыре приземления.
- То есть...
- Шутка. Смешно. Так у нас говорили. Прапорщик наш Черемных. Он вообще балагур известный. Песни под гитару выдавал - закачаешься. Про Афган, про чехов... Правильный он был кусок. Не деревянный. За бойцов отвечал и за базар тоже. Он стихи писал. Про нашу службу. И вообще. За жизнь там и прочее. У меня в дембельском альбоме семь листов его стихами исписано. И ещё он поэму сочинил. Называется: "Нагромождение Бытия в неискушённых мозгах". Здоровски, правда!? Я так и не успел её себе перекатать, откинулся к тому времени. Но кое-что запомнил. Вот послушайте. Это разрозненные отрывки:
Я был костром на ветру
В твоих руках нерасторопных.
Угас под вечер.
Хотелось думать, познавать мир,
Говорить о вечном, писать стихи...
Батарейки закончились под утро.
Можно ли определить время по ветру?
Можно ли разглядеть в микроскоп комету Галлея?
Нужно ли думать об этом ночью?
Все эти замечательные сказки о Боге,
О любви, о добре, о друзьях-товарищах
Отложил себе на чёрный день.
Потрясно! Правда? И ещё:
Прыгнуть затяжным с пяти тысяч.
Накувыркаться вдоволь и дёрнуть за кольцо,
Чтобы через пять секунд прочувствовать
Силу противотанковой гранаты.
Просто кайф какой-то! И ещё... Мне вот это очень нравится:
Зная мимикрические способности камбалы,
Никогда не верил,
Что она приобретает цвет сковородки,
На которой её поджаривают.
Лом! Скажи? И ещё. Это из последней главы, называющейся: "Незаконченные Гудлуки".
Вместе преломили лепёшку.
Пели долгие, протяжные песни.
Спали под одной крышей.
С утра бились насмерть,
Потому что она...
Говорили друг другу нежные слова.
Вырезали на скамейке математические формулы.
Задыхались в безумных объятиях.
Умирали и воскресали немыслимо часто.
Но через девять...
Перебирая пустые бутылки,
В поисках забытого глотка,
Понял суть Бытия.
Нашёл живительную влагу
И тут же забыл...
- И это написал ваш, как его там, кусок, то есть прапорщик? - Олег Олегович с сомнением цыкнул зубом.
- Да. Правда, здорово!
- Ну, не всё, конечно, но...
- Он писал в основном о грустном. Потому что его всегда бросали женщины и друзья. Он был одиноким. Пил много. Но мужик был крепкий. И правильный. А ещё у нас в роте был калмык. Звали его Джангар Халюмханов. Прикольный пацан. Используя горловое пение, он так исполнял песню Роллингов "Angie", что все чуваки просто угорали от смеха. "Эндже-е-еу-уе-у-у, бьюти-у-фу-е-еу-уе-а-а-ал-л-л". Атас! Это надо было слышать. Он пел её на вечере-смотре, посвящённом сколько-то там летию чего-то. Уссыкался весь клуб, во главе с приглашённым Пашей Грачёвым. "И-и-и-е-е-у-у-уи-и-и-и". В два голоса! Полный трыздец! Тупой был пацан. Как вареная табуретка. И сыкливый - страшно! Он когда ещё в Уссурийском ДШБ служил прославился. Нам пацаны рассказывали. Были у них там учения какие-то. Недалеко от границы с Китаем. Ну их всех проинструктировали, мол, китайцы туда-сюда шастают, наших режут, похищают, быть всем начеку, не спать. Дали вводную, и пошло, поехало. Джангар там в какой-то засаде сидел. Дело было ночью, и наш друг степей закемарил. На массу задавил. Чувачки нашли его спящим и решили подколоть. Надели на голову мешок, разбудили и стали сапогами буцкать, не сильно так, для профилактики. Молотят его, а сами с понтом по-китайски стрекочут, типа сяо-бяо, линь-мынь, гоцы-поцы, хуан-хэ. А этот пудель на букву "м" прислушался к вражеской речи, да как заорёт, падла: "Товарищи китайцы, не бейте меня! Я не вонючий русский, а чистокровный калмык! Ваш брат по расе и по вере! Не убивайте!" Прикинь, какая сволочь! Орал, кстати, на нашем великом и могучем. Парни просто охренели от таких закидонов, ну и отмолотили его как следует. Халюмханова после этого случая и перевели к нам, в Рязань. А однажды деды послали его лестницу принести. Это уже я был свидетелем. Пошёл. Идти две минуты. Пять минут нет. Десять минут нет. Пятнадцать, двадцать. Оборзел молодой! (Он и черпаком уже был, а всё молодой). Пошли его искать. Нашли. Стоит перед бетонным лестничным пролётом. Репу чешет. Кумекает. Как же ему эту лестницу нести. Все попадали! А ещё он землю... трахал.
- Как это?! - в один голос воскликнули Леда и Олег Олегович.
- А вот так это. Сделал в земле дырку и трахал её. Через пару недель такие фурункулы получил на свой детородный пенис, что он стал похож на обмороженный вьетнамский огурец. Жуть! Убили его потом. В Чечне. Снайпер наёмный. А у меня там была мистическая история. Смешная.
Тимофей замолчал. Олег Олегович, пользуясь темнотой, незаметно пощупал свой орган на предмет огурцовости. К счастью, на первый взгляд (или хват?), всё было в порядке.
- Я тоже дня три после этого в трусы к себе лазил. Боялся заразиться. Спали-то рядом. Через две койки. В керосине даже полоскал. Обошлось.
Серёшкеру показалось, что он единственный из всей компании плохо видит в темноте. Он выругался про себя и, стыдясь очередного конфуза, увёл разговор от скользкой темы.
- А что же за мистическая история такая?
Леда нетерпеливо застонала.
- Простая такая история. - Тимофей чмокнул Аду в щёку. - Кинули нас на одну высотку. Наши там давно засели, надо было их подменить. Чики-пыки, всё пучком. А сортир на той высотке стоял прямо над ущельем. Камень такой большой свисал над ущельем, а на нём сортир. Типа скворечник. Под дыркой аккурат метров триста. Вот. Как мне по первóй захотелось, пошёл я туда без понтов. Не знал ещё. Но неладное почуял, как только дверь открыл. Прикинь, вся кабинка изнутри говном измазана. И стены, и потолок. Особенно потолок. Думаю, бумаги что ли нет? Да вот и бумага. Сел, штаны спустил, опять соображаю. С чего бы так? Кому тут вздумалось росписи каловые устраивать. Сплошной такой Моне. Этакий трёхмерный импрессионизм. "Горчичная поляна". "Причуды невесомости". "Размазал негра по сусекам". Прикалываюсь. Сделал дело, и тут меня вставило! Я, как был со спущенными шароварами, так и выпал наружу. Оглядываюсь, а моё дерьмо возвращается в ту же дырку только со скоростью звука. Шмяк о потолок и привет! Душ Шарко и грязевые ванны! У меня аж глаз выпал! Прикинь, какой ничтяк! Воздушные потоки в этом ущелье оказались просто ненормальными. Закрутили мои какашки и вернули их по месту прописки. Турбуленция полнейшая! И никакой девиации. Попадание - прямёхонько в очко. Вот вам и физика, Олег Олегович.
- Простите, - Серёшкер несколько обиделся за физику, - а где же тут мистика!? Обычное явление природы. Завихрения там, потоки тёплого воздуха...
- А мистика в том, - Тимофей поднял руку, и всем показалось, что он в один миг вырос до потолка, - что внизу ущелья было кладбище. Ихнее, мусульманское. Древнее-предревнее. И какали мы аккурат на священные могилы. Местные не раз приходили, просили переставить сортир. Но наши командиры назло зверькам оставляли его на прежнем месте. Так вот, я так себе думаю, что дело тут нечистое. - Он понизил голос до шёпота. - Не просто так русское говно не долетало до чеченских надгробий. Замешан тут шайтан какой-нибудь, или, бери выше, Аллах.
Рука его опустилась. В наступившей тишине оглушительно хрустнул локтевой сустав.
- Смешно?
Бывший десантник зычно рассмеялся. И опять как-то по ослиному. Ы-ы-ы! Серёшкеру даже показалось, что у него вместо кадыка имплантирована пустая консервная банка из-под испанских маслин. Звук из горла вырывался до чрезвычайности утробный и какой-то особенно гофрированный.
- Мы уходим. - Леда произнесла это так решительно, что возражений не последовало бы на самых представительных разборках.
Но Тимофей Белоглазов думал иначе.
- А погадать на дальнюю дорожку? - Он странно растопырил руки, притворяясь шлагбаумом, и в полумраке подъезда стал похож на перевёрнутый якорь трансатлантического лайнера. - По ладони или по морщинам?
Последние его слова были обращены к Аделаиде. Девушка обрадовано отстранилась от своего ухажёра и шуршащей пиявкой набросилась на не успевшего даже вякнуть что-нибудь отрицательное Олега Олеговича. Её неожиданно липкие пальчики схватили его руки и противно защекотали ладони. А ещё она очень громко и напряжённо засопела.
"Будто насос, - Серёшкер поморщился. - Так дышит, словно её кто-то пялит вьетнамским огурцом. Того и гляди, кончит в конвульсиях". И ещё Олег Олегович неожиданно вспомнил лаборантку Ирочку Бандурко, с которой они занимались любовью прямо на испытательном стенде. Под прицелом выключенного лазера. Чёрт возьми, было неплохо! Романтично даже, я бы сказал. Компьютер шлёпает принтером, Ирочка шлёпает ягодицами, я тоже чем-то там шлёпаю. Красотища! Правда, она мне всю спину чуть своими ногтями не исполосовала. Хорошо, я пиджак не снял... Надо бы ей напомнить тот вечерок. Встретимся... Посидим... У неё такой чудный животик! Мягкий, бархатистый. Божественный! Когда я его целовал, у меня мурашки косяками по спине лётали. А она вздрагивала так и изгибалась как пантера. А пупок! Изысканный какой-то, аристократичный. Мне он снился даже. Кратер дремлющего вулкана. Манящая бездна наслаждений. А какие у неё чудесные руки! Прелесть! Проворные и понятливые. Пальцы длинные, как у пианистки. Изящные кольца...
Олег Олегович непроизвольно сжал руки Ады. Но она, испуганно вскрикнув, вырвалась и отскочила в сторону. Спряталась за спину своего воздыхателя.
- Что случилось, бэйби? - Тимофей снова стоял светофором.
- Я не буду ему гадать. - В голосе девчонки слышался неподдельный испуг.
- Почему? Не обламывайся! Что тебя тащит?
- У него... - Ада запнулась, - у него нет линии жизни на одной руке. Я его боюсь.
На втором этаже лампочка тоже не горела. Но всё же было светлее. Мутная желтизна с верхней площадки блеклым туманом сползала сюда, чтобы взбаламутить полумрак размытыми тенями.
Олег Олегович пристально оглядел свои ладони. Но таинственные криптограммы дактилоскопических лабиринтов оказались неподвластны его пытливому взору. Освещения явно не доставало. Он попробовал на ощупь определить отсутствие недостающей линии, но и тут потерпел фиаско. Руки вспотели от волнения, а может, от липких прикосновений Ады. Пальцы скользили по влажным бугоркам и впадинкам, абсолютно не различая их. Ладони были гладкими, словно покрытыми свежей финской шпаклёвкой. Линий не наблюдалось никаких. Ни жизни, ни смерти, ни любви, ни успехов в работе.
Ерунда какая-то! Как это нет линии жизни?! С утра была, а теперь нет? Так не бывает. Я же на работе смотрел на руки. Когда с Леонидовичем играли в шахматы. Ферзевый гамбит. Тартаковер. Все линии были на месте. Это я точно знаю. Эмма тоже гадалка известная! Все конечности мне перед свадьбой измусолила. Вводила в курс дела. Выявляла совместимость. Выявила! Здрасьте! А вообще, всё это туфта войлочная! Гороскопы, карты, мантия эта херовая. Туфтень! На постном масле. Звёзды, эти термоядерные светлячки, могут влиять на судьбы только бездельников и уёбофилософов. Со скуки выдумывают всякую туфту. Линии, морщины... Туф-та!
Олег Олегович был человеком науки до мозга костей. Слыл грамотным и образованным специалистом. Всяческие там лжеучения, мистицизм и религии отвергал на сразу. Верил немного в инопланетный разум, но с рядом существенных оговорок. Всех этих цыганок, прорицателей, знахарей, колдунов и особенно лозоходцев считал шарлатанами, людьми чрезвычайно вредными и опасными. По возможности даже выступал против псевдонаучных явлений в жизни общества. Беспощадно клеймил их и разоблачал. Ненавидел фанатиков во всех проявлениях, но сам был, увы, оголтелым атеистом и сайентологом-материалистом.
Однако отсутствие линии на руке встревожило его. Пустяк, но всё же... Как же, у всех есть, а у меня нет! Судьба судьбой, а без морщинки чёй-то неуютно. Эмма говорила, что по одной руке предсказывают будущее, а по другой его исполнение. Типа одна план, другая - дневник. Так, кажется. На какой же клешне стёрлась линия? Если на той, что будущее, то значит - будущего у меня, получается, нет. Помирать пора? Не дождётесь! А если на другой? То значит, тоже помирать?! Лажа! Просто лажа! Лажа!
Для успокоения нервов он постарался вспомнить второе уравнение Максвелла. Вспомнил. Сформулировал про себя принцип Гюйгенса-Френеля, помянув добрым словом дифракцию. Взбодрился. Посмотрел на Леду. Вожделённо улыбнулся, с аппетитом пожирая взглядом восхитительную фигурку соседки. Как удачно она заглянула... Это судьба, ха-ха-ха! Вслух он брякнул равнодушно-небрежно:
- Всё это туфта, Ледочка!
- И я говорю - туфта!
Из глубины площадки выплыло полупризрачное существо в тельняшке и спортивных штанах с фосфоресцирующими на выпуклых коленках пятиконечными звёздами. За спиной у него маячил то ли парашют, то ли рюкзак, то ли младенец в заплечной сумке.
- Спички, - воскликнуло существо.
Его руки вспорхнули неестественной птицей. Спичка чиркнула о коробок. Пахнуло серой. Пламя выхватило из тьмы худощавую фигуру с рисованной внешностью персонажа детской сказки. "Как же его там, - Олег Олегович сморщил лоб, - совсем недавно видел в книжном магазине?.. Урфин Джюс! Точно он! Прикид только не его, а так - копия". Это сходство немного шокировало. Но ещё больше поразили руки, держащие спичку и сигарету. Обнажённые, несовместимо с внешним видом хозяина белые, с холёными пальцами, унизанными перстнями и доведённым до совершенства маникюром. Такими руками могла гордиться любая манекенщица или актриса, но ни в коем случае сутулый субъект неопределённого возраста.
Огонёк спички, прочертив крутую дугу, погас. В эти мгновения Серёшкер ещё раз успел удивиться. Там за спиной Урфина Джюса, на стене, он разглядел подвешенные головы кабана, оленя и, чёрт побери, человека со свистком в зубах и с лихо заломленной на затылок милицейской фуражкой. Причём, (конечно, тут виновата игра теней) кабан улыбался, олень жевал жвачку, а человек комично крутил носом.
Вот тебе и мистика. Охотник он что ли? Поразвесил тут свои чучела, народ пугает. "Hey, Bungalow Bill, what did you kill, Bungalow Bill..." Может, он того... Надо побыстрее подняться на третий. Там веселее. Свет горит, по крайней мере. Он, ускорив шаг и бросив на ходу "добрый вечер", потянул Леду за собой, но она как-то обречённо остановилась.
- Туфта, она и в Африке туфта. - Сутулый выпустил струйку дыма наперерез движению Серёшкера. Мол, меняй курс, папаша, это пока предупредительный выстрел. - Ну как так можно говорить - будун? Как!? Есть хорошее русское слово бодун, зачем его коверкать? Зачем? Будун! Эть! Долбаные москали! Всё ведь от них пошло. Ути-пути, мы крутые! Хлядь рубероидная! Ту-сов-ка! Видите ли, тусовка. У них тусовка! Мы с милой тусовались п’ Арбату и ели к’лбасу. Тошнит даже! Даже меня тошнит, хоть и нету в помине половины желудка. Козлы! Они тусуются. Всю жизнь колоду тасовали, а теперь чё-то не так стало. Тьфу! Даже дикторы по ящику - тусовка, тусовка! Туфта полная! Скоро, глядишь, вместо жопа будут говорить жупа. Обхохочемся тогда! Луй мордовский! Жупа! А что, неплохо даже. Жупа! Кайфово! Живот.
Последнее слово он произнёс как-то мимоходом, без выражения. Тут же его правая рука змеёй выскользнула откуда-то из-за спины и с хрустом зашкрябала длинными ногтями по тельняшке.
- Захлебись! - Глубокая затяжка осветила хищный крючковатый нос, впалые наждачные щёки и жёсткие космы бровей, словно взятые напрокат из гримёрной дешёвого китайского боевика про кунг-фу. - Будем знакомиться, значить... Ну, Ледку я с пелёнок знаю. Ледка, привет... И про вас уже слыхал, Олешкер Сергей Сергеевич.
- Наоборот, Олег Олегович смутился.
- Не понял!? Как это наоборот? Справа налево? Как у жидов?
- Олег Олегович Серёшкер.
- Во, хлядь! А мне сказали - Сергей Сергеевич. Конфуз, вербена мать! Новый сосед и так попасть пальцем в диафрагму. Ну да ладно. Меня зовут Инна.
- Простите...
- Прощаю. Инна меня зовут. Инна Несторович Стеклов. Для кого дядя Инна. Для кого просто Инна. Для кого Стекло - это моя погремуха. Для кого просто здрасьте-досвиданья. И не вздумай меня лечить, майор, что имя моё женское! Мы начитанней побольше других!
- Да я и не майор вовсе, - Олег Олегович смешался от такого напора.
- Это дело поправимое. Но я не об том. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда зарубил на носу, не майор, что имя моё не женское, а мужское. Самое мужское на свете. Усёк? Есть доказательства, и я их приведу. Ха-ха-ха! За уши приведу! Итак, слушай и не перебивай... Первое подтверждение. Библейский праведник Иона, которого проглотил кит и продержал в своём брюхе три дня и три ночи. Эти хлёбаные переводчики неправильно перевели его имя! Имя его было Инна, а не Иона. Им, толмачам безграмотным, насрать было на имена. Главное, типа - суть. А имена - пшик! Джакоб - Иаков, Кэйн - Каин, Бэйбилон - Вавилон. Чирк, чирк! Суки, чё там говорить. А ты - Иона! Ещё... Инна было одним из многочисленных имён Будды! Слыхал наверное про такого. Гражданин Шакьямуни по паспорту. Дальше. Рыцари Круглого Стола. Когда сэр Гавейн случайно отрубил башку даме сэра Бламура Маризского во время разборки из-за убитых собак сэра Гавейна, то между ними произошёл, как повелось, элегантный разговор по поводу кто кому чего заторчал и с каким базаром должен отправится сэр Бламур к королю Артуру. И вот тут сэр Гавейн и обмолвился, что его зовут Инна! И братан его Гахерис подтверждал это на вечеринке в честь годовщины поисков Грааля. Первоисточники подтверждают это. Было дело. Ещё. Блюхера звали Инна. Он долго это скрывал, но колонулся под пытками в ГПУ. Дурак. Чего было скрывать? Козёл. Мало? Пожалуйста, только имена. Киану Ривз. Бенвенуто Челлини. Фолкнер. Иосиф Флавий. Джимми Хендрикс. Иннокентий Смоктуновский. Всех их звали Иннами. Достаточно? Сигарета.
- Вполне.
Олег Олегович с некоторой грустью вспомнил розовощёкую старшеклассницу, глазастую Инночку Ремизову, заманившую его под вымышленным предлогом во время школьного вечера в пустынный спортзал и доказавшую ему эмпирическим путём, что пиписька дана молодому человеку не только для бездарного обсыкания унитазов. Пыльные маты и скрипучая шведская стенка не лучший антураж для первого сексуального опыта, но память навсегда запечатлела те жаркие поцелуи, те неудобные и даже мучительные позы, те несколько наигранные вздохи и охи рыжеволосой обольстительницы, тот страх, что вот-вот войдёт завуч и застукает, ту гордость, после того как. А какая тогда была музыка! Она доносилась сверху, из актового зала, засвингованная топотом сотни ног. Та-да-да, да! Та-да-да, да! "Creedence Clearwater Revival". "Proud Mary". Сакс, тромбон и труба! Барабаны и гитары - само собой, но духовые прямо живот на куски разрывали! Состав, конечно, нетрадиционный, но кач, кач был ещё тот! Та-да-да, да! Та-да-да, да! Шефы нашей школы из соседней воинской части. Нехило солдаты лабали. От души. И "Роллингов" лабали... Боже, как давно это было!
Женственная рука гражданина Стеклова вытащила изо рта заслюнявленный бычок. Швырнула его в стенку. Окурок трассирующей пулей юркнул между лестничными пролётами. Упал на первый этаж. Темнота внизу ожила.
- Э! Кто там борзеет?! Ща подымусь, вправлю суставы!
- Тима, это я, не гоношись!
- А, это вы, дядя Инна. Всё пучком!
Вот сейчас самое время. Собрались и бочком пошли, пошли. Поскорее наверх. Куда там! Проклятые звёзды на коленях так и подмывали спросить: "А вы-то, что здесь делаете?" И Олег Олегович не удержался. Спросил.
- А позвольте вас спросить, м-м-м, Инна Несторович?
- А зачем вы пришили на колени вот эти звёзды фосфорные?
- А затем, корешок, что ни перед кем на колени не встану! Ни перед ментами, ни перед пацанами. Есть у меня и соответствующие наколки. На коже, бля. Но их видно только летом, на пляже. А чтобы сейчас все знали - вот...
Инна мотнул головой. Пятерня, скребущая подбородок, испуганно отстранилась и, сделав витиеватый пасс, сомкнулась в замке со своей неразлучной спутницей на полосатом животе.
- Видишь вон ту харю на стене? - Инна кивнул на человеческую голову в фуражке. - Наш бывший участковый. Панкрат Заглота. Хотел меня на лытки опустить. Не вышло! Захлебнулся Панкрат Мокиевич. Чашу не по размеру взял. Не тот Грааль! Ха-ха-ха!
Смеялся Инна страшно. Гораздо инфернальнее, чем произносилось имя подруги Тимофея. Его смех напоминал одновременно карканье ворона, рёв простуженного лося и шелест скомканного целлофана. Иногда ко всему этому добавлялось какое-то бульканье, ассоциативно вызывающее в голове почему-то образ утонувшей подводной лодки.
Смеялся Инна долго. Олег Олегович и Леда вынужденно подхихикивали и уйти не решались. А когда он отсмеялся, то неожиданно серьёзно спросил:
- А хочешь, майор, я расскажу тебе свою печальную историю, происшедшую как-то осенью?
- Расскажу, и вместе пойдём. Мне тоже надо. Шкаповал небось заждался.
Вмешалась Леда.
- Дядя Инна, а давайте я ему расскажу вашу историю. Потом. Вы мне её уже несколько раз рассказывали. Я помню...
- Нет! - Инна отрицательно мотнул головой. - Ты можешь напутать порядок событий. А это важно.
Леда с сожалением пожала плечами. Делать нечего, придётся слушать. Инна скрестил руки на груди и начал с вдохновением.
- День тот начался просто клёво! Я проснулся и даже не захотел опохмелиться. Так было кайфово. Был конец сентября. Ни жарко, ни холодно. Солнце, лёгкий ветерок, листья прихватило желтухой, небо синее такое, насыщенное, как этикетка от балтийской "тройки". Погода - полный писец! Моё любимое время года. Дома сидеть - тоска. Решил я пошаболдаться по Бродвею. Показаться на люди. Надел свои туфли-носики, штанишки рибоковские, маечку с надписями заморскими, пиджачок выходной. Развёл пробор на черепе. Патлы смочил под расчёской, чтобы не кудрились почём зря. Побрился "Харьковым". Хоть женись! Думаю, может и впрямь к своей бывшей намылиться. Ну, там ля-ля, тополя, пятое-десятое. Вспомним молодость... Так и порешил: тасуюсь по проспекту, а потом к Ритуле. Поворкуем. Иду, а Бродвей корешками кишит! Все на фирулях. В козырном прикиде. В глазах жажда жизни. Все такие степенные и обстоятельные. Встречаемся, ручкаемся, чубчиками трясём, ножками шаркаем. Высший свет! Идиллия, расхеряк её по диагонали! Для придания вальяжности в имидж, зашли с Турандотом в "Голубятню". Прополоскали зубы стаканчиком "Карузо". Коктейль незамысловатый - шампусик и беленькая в пополаме - зато вставляет замечательно. Потом Турандот угостил папироской с секретом, а сам потерялся где-то в "Трёх Поросятах". Там у него продавщица одна была прикормлена. За палку проставлялась безотказно! А я схлестнулся с Кеглей и Лаэртом. Раскатали на троих пузырь винчестера. Потрещали за жизнь. Девок молодых поприкалывали. Наехали на Бизона за его гнилые расклады. Короче, всего понемножку. А потом я вспомнил, что мне же на полдень назначили стрелку кенты из Геленджика. Время поджимало, и я почапал на пригородный вокзал. Думаю, Ритка подождёт. Сначала дела, потом кайфы. Сокращаю путь. Через депо. Пролез под вагонами, сквозанул через тупик. Иду, природу внемлю. И вдруг вижу, омоновец дохлый лежит. У меня аж глаз выпал. Убитый. Лежит себе и лежит. На фиг мне не нужный. Шёл бы, куда шёл, нет, приспичило посмотреть. Поковырять палочкой мертвяка. Подошёл с дуру. Поковырял. Мертвее не бывает. В горле отвёртка торчит. По глазам мухи бегают. Натюрморт с пенопластом! Оружие уже кто-то насунул. Ботинки помыли. Из ценного только бронежилет. А на нём надпись фломастером: "Надень Меня". Как в сказке, хлёбаная мама! Я сначала засомневался, а потом надел. Тяжеловато, но жить можно. Пошёл дальше. Иду. Хлёбаный рот! Ещё один жмурик! Прямо на насыпи. В рыцарских латах, с секирой обоюдоострой и щитом с лилиями. Айвенго после турнира. Бля буду! Думаю, кино тут что ли снимали "Менты при дворе короля Артура". Снимали, да пару каскадёров замочили. Случайно. Ситуация получилась... Случайно не случайно, а в забрале рыцаря тоже отвёртка торчала. Видимо, спец орудовал. Почерк характерный. Присмотрелся, на рукавицах, наручах и наплечниках надписи: "Нацепи Меня". Пьер Карден и сыновья! Во, ё! Ну раз пошла такая картечь... Нацепил. Законсервировал свои ручонки. Весело. Топаю дальше. Двух шагов не прошёл, глядь, баба мёртвая валяется. Сердце аж ёкнуло. Подумал сначала - Ритка. Похожа уж очень. Причалил ближе - не Ритка. Кофта просто такая же. В ухе, знамо дело, отвёртка торчит. Левая рука за спину подвёрнута, правая откинута в сторону, на ладони стрелка красная: "Иди туда". Вот, думаю, попал: надень то, надень сё, иди туда... Следственный эксперимент какой-то! Что делать!? Пошёл. Вижу, на трансформаторном ящике стоит магнитола. Новьё! Чёрная, с двумя динамиками. Однокассетная. С антенной складной. "Sony". Повезло, так повезло. Оглянулся, никого. Думаю, спасибо бабе дохлой, подсказала, где счастье. Хватанул я заморский патефон, вижу, внутри кассета торчит, а на крышке гравировка золотом: "Включи меня". Музон значит. Отчего не включить. Включаю. Что-то там крякнуло, пёрнуло и забалакало голосом Ленки Ковригиной, что про погоду брешет по ящику. "Направо пойдёшь - коня потеряешь. Налево пойдёшь - пидаразом станешь. Прямо пойдёшь - баян найдёшь". Вот такая загадка сфинкса! Коня жалко терять, хоть и не было его у меня сроду. Направо я не ходок! Чтобы сделать из меня педика, меня восемь раз надо замочить, иначе делов не будет. Налево ни за какие коврижки! Прямо пойду. Баян мне пригодится. Так я шуршал про себя. И двинул за гармонью. Дорога вывела меня к сортиру общественному. И что жутко: место общественное, а народу никого. Нет людей. Только я один, как черепаха в бронежилете с железными руками. Жутковато. Проник я в верзушник. И обомлел. Мать моя женщина! Чистота. Запахи какие-то не жопошные. Светло. Уютно, хлёбаное воскресенье! Половину помещения занимают дубовые кабинки с чешскими унитазами, а другую половину бар с бамбуковой стойкой. Людей - ноль! Я немного на понтах. Магнитолу прижимаю к своей металлической груди, зенками ворочаю. На стойке флакон с семьдесят второй портюшей. Ну и надпись на горлышке: "Выпей Меня". Кто бы упирался! Вот и стакан. Пошёл портвешок, как к себе домой. Легко. Для пущего удовольствия и закусочка из баклажанов с соответствующей сопроводительной запиской пригодилась. Песня! Думаю, побольше бы таких сортиров! Прямая забота о народе. Правильная забота. Скриплю шурупами, а сам баян глазом ищу. По кабинкам лукнулся - здесь он родимый! На унитазе пристроился. Зелёный такой, перламутровый. Переключатели регистров и всё такое. "Вельтмайстер" настоящий. Мечта! Обуяло меня желание чего-нибудь сбацать. Может, конечно, это из-за надписи "Сыграй на Мне" захотелось, а может, просто душа запросила. Короче взял я инструмент, а играть не могу. Рукавицы негнущиеся мешают. Я их прочь долой. И наплечники с наручами тоже скинул. А как прошёлся по кнопкам, аж полегчало, ей богу! Сначала полечку сделал. Потом "По долинам и по взгорьям..." А как разыгрался, на полонез Огинского покусился. Играю, кайфую. И вдруг примечаю, что все клавиши на правой клавиатуре белые с разводами и только одна красная. Как сейчас помню, соль четвёртой октавы. Меня аж в пот шибануло! Что ещё за дела!? Все белые, одна красная! С какого такого хера спрашивается! Это что ж, у Страдивари белой краски не хватило? Или с умыслом каким... Играю и понтуюсь. Понтуюсь, но играю. Остановиться нету сил, больно ласково музыка по душе елозит. Чую подсознательно, что нельзя нажимать мне на эту кнопку. Гадость какая-то произойдёт. Чую, а рука сама к ней ползёт. Ноты такие! Я, веришь, майор, заплакал даже. А пальцы всё ближе и ближе к таинственной кнопке. Думаю, слажать что ли? Проехать по соседям и на коду всё свести. И сам себе отвечаю - музыку поганить не позволю! Как сейчас помню, безымянным я её придавил... Хлёбнуло так, что бамбуковая стойка на удочки рассыпалась. Пламя, дым, грохот. Я на жопе сижу весь опуевший! Баян-то... заминирован был! Не Страдивари его клеил, а сапёр какой-то шизданутый! Вообще, я подозреваю, что это братаны близнецовые Заглоты. Отомстили, падлы! За то, что я его... Но я же отсидел! По полной программе! А два раза за одно и то же... Да что там говорить, менты, они и в Африке менты! А ещё у меня есть версия, что надо мной похимичили лупоглазые.
- Кто? - Леда по всей вероятности впервые слышала об этой догадке Стеклова.
- Инопланетяне. Зелёные человечки, хлеби их мать! Вот вы, учёный человек, можно сказать, яйцеголовый в некотором роде, верите ли вы в летающие тарелки?
- Я?! - Олег Олегович не ожидал резкой перемены темы.
- Головка от суя! А кто же ещё!?
- Ну, в пределах разумного...
- Разумного, разумного, - Инна кривляясь передразнил Серёшкера. - Баян с динамитом - это вам разумное!? Рыцари дохлые на запáсном пути - разумно, святая Пятница!? То-то! Я ещё забыл сказать, кстати, - он громко потянул из носа и смачно сплюнул на стену, - про отвёрточки. Все они одинаковые были. С деревянной ручкой. Красной, словно кровью менструальной покрашены. А на торце значок... Похож на мерседессовский, но другой. В кружке как бы птичья клешня отпечатана.
- Символ пацифистов? - Олег Олегович проявил осведомлённость.
- Сам ты спецефист! Пентакль это каббалистический. - Инна перешёл на шёпот. - Мировой заговор сионистов и аболиционистов. Щас они рыцарей прикалывают, а потом за нас примутся. Известное дело.
- Позвольте, но аболиционисты...
- Не позволю!.. Впрочем, довольно эмоций. Я закончу историю. Ага... Армянская бабушка! Гляжу, а руки-то мне по локоть отхерачило! Направленным взрывом. Зырю на культи свои покарбованные и думаю, во попал! Как же Ритку теперь обнимать? Вопрос. Как в носу ковыряться? Полный термос и электрификация всей страны! Смекаю, что не просто так надо было латы носить, да чего уж там. Вот такой балаган... Потом гангрена... Мясники из ЦГБ откоцали мои обрубочки и кошкам своим на холодец сныкали. Одна память осталась. Да ещё фантомная почесота. Прикинь, нету грабарок, а чешутся в полный рост! Прикольно!
Олег Олегович деликатно кашлянул.
- Инна Несторович, э-э-э, так это у вас такие протезы...
- Дурак ты, майор. Какие протезы! Это Инка, помощница моя. Ха! Ты чё, не заметил?! Ну-у-у, я с тобой в разведку не пойду! С таким лопухом только в разведку!.. Ты чё взаправду подумал, что у меня клешни с такими когтями?! Чума! Кино и немцы! Во блин! Инга, а ну покажись. Я её Ингой называю, чтобы нас не путали. А то её Инна, и меня Инна. Смешно, правда?
Из-за спины Стеклова тенью отца Гамлета выплыло нечто. Всё в чёрном. В облегающем. На лице что-то типа паранджи. На ногах мягкие туфли. Ну просто кукловод из театра Образцова. Только вот руки в полосатых нарукавниках. От запястий до плеч. Под тельняшку.
А фигура ничего. Даже получше, чем у Леды. Помясистее. Бёдра крутые, чисто испанская гитара. Ноги - фашистский мюзик-холл! Грудь не видно, но угадывается, угадывается. Хорошо угадывается. Чёрный ангел во плоти такой мощной! Мордашку бы посмотреть. Впрочем, мордашка не основное. Как учил профессор Гинзбург, прикрыл газеткой и... Тут и газетки не нужно. Вон у неё какая чадра!
- Нравится? - Инна довольно оскалился. - Мне тоже! Она у меня мастер на все руки. Ха-ха-ха! И поит меня, и кормит, и на горшок водит, и в люлю баиньки кладёт. Она меня опекает. За определённую плату. А когда я сдохну, ей хата моя обломится. Мы с ней друзья! Правда, Инга? Живот.
- А то.
Голос-то далеко не ангельский. Грубый. Вульгарный какой-то. Курит, наверное, много. А скорее всего, наркоманит и бухает. Ой, а как мерзко она чешет живот этому бандюгану. С каким-то тупым безразличием. По команде. Тьфу! Он её ещё и трахает в извращённой форме! И травой снабжает или чем покруче. Леда всё-таки лучше. Гораздо лучше.
Олег Олегович нашарил руку своей спутницы, и уже в который раз они сплелись в крепком и решительном пожатии.