Кабинет находился далеко от гостиной, детских комнат и родительской комнаты. Он был немного мрачен, в нем так и витал дух одиночества, а вся комната пропахла книгами, документами и чернилами.
По правилам древних семей большинство стен дома должны были украшать фамильные картины, портреты и натюрморты, которые рисовали некогда маленькие обитатели дома, однако Петоль предпочел снести все эти картины к себе в кабинет.
Отнести их на чердак означало бы оскорбить добрую память его прадеда, деда и отца, а несколько лет назад Цисси предпочитала ходить по дому, глядя в пол, ведь тогда её пугали суровые и злые взгляды некогда живших предков. Персия попросила мужа решить проблему обоюдным путем, и Петолю ничего не оставалось, как повесить всех отцов в одну линию на одной стене.
Иногда он мог долго рассматривать эти три портера таких похожих и таких разных одновременно людей. Все главы рода Дюран запечатлелись в семейных тонах, голубых и серебристо-светлых, в парадных мундирах или фраках со всеми наградами, шпагами и собаками. От этих портретов веяло величием, причем таким угнетающим, что Петоль невольно думал о том, что никогда его не нарисует таким ненастоящим.
Его дед никогда не смотрел так озлобленно, как на своем портрете. Его прадед всегда задорно улыбался в свои подкрученные на кончиках усы, а не хмурился в тяжкой думе, совершенно ему не свойственной. Его отец ненавидел своих гончих собак, потому что не любил охоту, но именно с ним нарисовали двух прекрасных борзых, на чьи головы он положил свои ладони.
А с чем нарисуют его, Петоля? С документами и книгами? С плотно поджатыми губами и шпагой наперевес? Говорят, что бумага врет постоянно, а полотно художника несет в себе скрытую правду. Тогда какой смысл писать письма, если чувства отправителя могут быть полны ложи и сладкой ненависти?
Какой тогда смысл рисовать портреты глав семей, если на них всё ложь?
Но Петолю было не суждено подумать о бытности своих предков и художников - в его дверь два раза сдержанно постучали, а после долгой паузы дверь с грохотом отварилась и на пороге кабинета появилась его младшая дочь с пляшущими в глазах огоньками.
Паскаль в момент ока влетела в дом, преодолела лестницу и пустынный коридор, ведущий прямо в кабинет отца. Она прекрасно знала, что его не стоит тревожить во время работы, но что-то подсказывало ей, что её отец отнюдь не в документах Совета роится и не женихов рассматривает для чьих-то дочерей.
Пока она добиралась до кабинета, в её голове пронеслось столько разных вопросов, что после двух прописанных этикетом стуков девушка чуть ли не ногой распахнула дверь и влетела внутрь.
К черту этикет - Персия спит и вряд ли кто-то из них двоих расскажет после о её поведении. Паскаль непринужденно прошла мимо стены с портерами своих дедов, провела пальцами по корешкам старых книг и уселась в кресло прямо перед отцовским столом.
Петоль держал перед собой исписанный листок бумаги размашистым почерком с не менее размашистой печатью так, чтобы она могла видеть только его голубые глаза. Он с любопытством смотрел на передвижения дочери по кабинету.
Девочка с любопытством заглянула в глаза отца, как-то хитро улыбаясь. Ей казалось, что нет ничего интереснее, чем вникнуть в историю собственного дома, ведь их родовой особняк - это целый отдельный мир с историями, в которые не сможет вникнуть никто другой.
Персия часто повторяла Пьеру, что в их библиотеке сохранилось в хорошем качестве множество дневников предков, семейных летописей и картин, но она никогда не намекала, что неподалеку от них живут их родители, которые могут рассказать намного больше, чем безжизненные страницы и полотна.
Но ещё ближе был их отец, задумчивый, рассудительный. Паскаль порой поражалась, как его ещё не выгнали из Совета, ведь Петоль - иногда она позволяла себе называть его по имени - был слишком молод и не цеплялся за старые, установленные далеко до его рождения порядки.
Молод он был сравнительно с остальными шестью заседателями. Отец Петоля с нескрываемым чувством выполненного долга передал все свои дома, деньги и обязанности сыну, удалившись на покой в их с Парветтой первый построенный дом. Решением бывшей главы семьи Дюран были многие недовольны, на что дед лишь пожал плечами и, как по молодости, запрыгнул в экипаж, который увез его с женой на другой конец Пикарета.
Сын с данью уважения принял свалившееся обязанности, вот только заседавшие в Совете одногодки отца не могли поверить в это решение. Они ни хотели видеть близ себя и своих глобальных решений какого-то юнца, свежую кровь и голову. Это противоречило сложившимся в их время порядкам.
- Что-то случилось, солнышко?
Паскаль вздрогнула. Странные мысли приходят в голову в этом месте, где больше нескольких веков обитают ветхие книги, духи и мысли некогда умерших. Они были мрачными, и ей порой казалось, что это давит всем своим грузом серьезности и ответственности, которым пропитался воздух.
Девочка задумчиво встряхнула вьющимися светлыми волосами. Что-то расхотелось ей спрашивать отца о надписи на старом дубе, да и вообще затрагивать эту тему в этой комнате.
- Нет, - Паскаль пожала плечами, забираясь с ногами в кресло, - ничего не случилось. Я просто хотела спросить, как дела.
В каком-то смысле для этого она и пришла. В этом доме редко у кого-то получишь искренний ответ на простой вопрос. Ведь существует писаный этикет, по которому положено отвечать и придерживаться, который в течение времени сливается с мыслями и словами, становясь образом жизни.
Поэтому, улыбаясь, Персия Дюран всегда говорит, что у неё всё прекрасно. Цисси, натянуто улыбаясь и глядя на сестру, сверху вниз, говорит, что "всё хорошо, спасибо". А Пьер предпочитает избегать этого вопроса - может, он не хочет делиться своими мыслями и переживаниями, а может, не хочет врать, прикрываясь этикетом.
Петоль отложил в сторону лист и внимательно взглянул на дочь. "Что-то заметил", - подумала девочка, - "но ничего не говорит".
Потерев переносицу после длительного молчания, глава семейства решил сказать всё, как есть, не скрываясь за важностью дел и этикетом:
- Не очень. После твоей выходки с Пограничной скалой Совет решил закрыть пляж для посещений, а меня заставил провести с тобой вразумительную беседу, - Паскаль хотела возразить, но отец пресек её попытку, махнув рукой, - которая, как ты видишь, уже состоялась от лица Персии, Цисси и Пьера.
Недавно закончился ремонт пансиона мадам Либерты и, думаю, завтра-послезавтра на ваши имена придут извещения о начале учебного года. Персия уже дала распоряжение о пошиве школьной формы и проверки экипажа на дальни путешествия.
Паскаль кивнула. Не хотелось, чтобы лето заканчивалось. Не хотелось ехать в этот чертов пансион и, вновь слушать всякие бредни о поведении, которым учат дома ежедневно. Ведь что это будет?
Возвращение домой только на праздники и после успешно сданных экзаменов, а она никогда не сможет сдать этикет с легкостью, как Цисси или Пьер. У них просто милые мордашки, на которые ведутся все преподаватели, а у Паскаль репутация мальчишки в юбке.
И где находится, этот чертов пансион? Близ границы с Пруэттом, а до него день пути в экипаже с Цисси и Пьером. Уж лучше пешком дойти, чем слушать нытье старшей сестры и нескончаемый шелест книжных страниц. А ещё лучше было бы поехать на лошади, вместе с охраной, но кто ей позволит?
- Зато бабушка будет рядом, - опустив голову, прошептала Паскаль.
Петоль улыбнулся. Кто-то близкий кроме него сможет её поддержать - уже хорошая новость. Он взглянул на свою младшую дочь - светлые, немного волнистые волосы, закрывающие лицо и эта хрупкая фигурка в кресле: ему не хочется её отпускать в этот пансион одну.
- Помимо пансиона мадам Либерта изменила правила проживания, приема экзаменов и..., - взгляд Петоля скользил мимо листа, а говорил он словно заученные фразы, которые приходиться повторять изо дня в день, - поведения. В связи с предстоящими событиями мадам Либерта решила устраивать в пансионе балы и приемы, дабы не отрывать ваши умы от учебы.
Паскаль, вскинув голову, ухмыльнулась. Петоль слегка улыбнулся. Мадам Либерты пропускала через свои руки не одно поколение детей и с каждым разом дети становились все более изощренными, дерзкими и уникальными. Да и он с Персией проходил через все испытание вальсом, учился ездить верхом и пытался не проколоть раз сто бедного Альфонса. Ах, какая молодость была, ах, какое было время...
- ...пап?
Паскаль с удивлением смотрела на отца. Она два раза повторила свой вопрос, но отец не слышал его - на его губах застыла та самая улыбка и немного затуманенный взгляд, но как только девочка громче повторила свой вопрос, он вздрогнул и, весь подтянувшись, внимательно взглянул на дочь.
- Что-то не так?
Дочка вновь скривилась, откидывая назад светлые пряди:
- А мне обязательно ехать в этот пансион? Цисси и Пьер прекрасно бы отучились без меня, ведь ты знаешь, как неприятности любят меня находить именно...
- Да, - сказал отец, как секирой руку отрезал.
Девочка раздраженно вздохнула. Конечно, ей нельзя.
В июне, во время чьей-то пышной свадьбы она увильнула из дома кататься на лошадях, а вернулась вся грязная в конном костюме, когда влюбленные клялись в вечной любви друг к другу. И её присутствие напрягло всех, даже священника, который никак не мог договорить свою речь. На лице Персия была такая натянутая улыбка, что Паскаль лишь удивилась, как бокал в руке матери не разлетелся на миллионы маленьких осколков.
В июле, во время знакомства с будущими претендентами в женихи от скуки она решила пострелять из лука и какой-то бойкий двадцатилетний паренек начал поучать её, как правильно натягивать тетиву и пускать стрелу. На это вторая девочка Дюранов разразилась буйной и злостной тирадой, которая привела к спору, вокруг которого столпились все молодые гости. Закончилось всё тем, что этот мальчишка со злости носился за ней по всему дому, выкрикивая оскорбления, а Паскаль прострелила его пятку - будет знать, как называть её "криворукой идиоткой".
Стены дома от криков Персии не развалились - поистине странно. Присцилла безнадежно разводила руками, изредка кидая на сестру мрачные и тяжелые взгляды, приговаривая, что я их вечный крест.
Но и Паскаль от криков матери не треснула. Она привыкла, что Персия никогда не принимает в спорах её сторону - просто в её понятиях она всегда была неправа, а вот если дело казалось ненаглядной Цисси, то мать могла и гневную тираду выдать, и колкостями ответить с кислотой вперемешку, и взглянуть так, что жить больше не захочется.
Но такое было только с Цисси.
Точку зрения Паскаль мог отстаивать только отец, ведь девочку попросту не слышали, но Персия очень дерзко и одновременно изящно справляла отца в кабинет, оставляя за собой воспитание детей. Поэтому приходилось бороться самой. Опять.
И в августе, совсем недавно, Паскаль вскарабкалась на Пограничную скалу. Спустя время она подумала о том, что Совет попросту мог наказать её поркой прилюдно - им это раз плюнуть, а вот на семье бы отразилось жирной точкой. Но её скорее волновало сохранность своего мягкого места, нежели статуса семьи. Для неё всё это было так глупо - есть деньги, нет денег, есть статус, нет статуса - ведь для чего это всё нужно?
- Для хорошего бракосочетания, - сама себе шепотом ответила девочка, неотрывно глядя на настольную лампу.
- Что, прости? - немного громковато произнес Петоль, вновь беря в руки бумаги.
- Я говорю, - Паскаль замялась, но это было лишь несколько секунд, - Цисси жениха ещё не выбрала?
Глава семейства снисходительно взглянул на дочь, с каким-то огоньком в глазах, как ей показалось. Огоньком, как в холодных глазах Персии, которые, в которых лед, кажется, ничто не может растопить.
- Ты же знаешь, что от неё тут ничего не зависит, - он пожал плечами, - пускай они с Лаэртом одна из самых красивых пар Пикарета, но её любовь вряд ли сможет повлиять на выбор Персии и Совета. Опять, повторюсь, ты знаешь, как происходит эта процедура.
Процедура. Девочка перевела взгляд на отца. Конечно, он любил свою семью, но была ли Персия той самой девушкой сердца, ради которой он был готов обогнуть весь остров? Судя по традициям вряд ли. И как он назвал процесс знакомства и бракосочетания - процедура.
Это уже навевает на мысли о том, что с его помолвкой связаны неприятные воспоминания. Да и она ничего не знает о молодости своих родителей, ведь этому не учат. Учат родословным и заслугам чужих семей, чтобы не теряться в обществе во время общения с высокими особами, учат истории семей, чужих, но не своих.
Парветта говорила, что историю своей семьи Паскаль узнает намного позже. Она верила ей, ведь Парветта почти прожила всю свою жизнь и была намного мудрее дедушки, но ей не хотелось ждать. Паскаль была слишком нетерпелива, чтобы ждать, ведь ожидание - это сплошное волнение, которое её раздражало.
- Значит, её мужем будет не Лаэрт?
Отец то ли пожал плечами, то ли кивнул, но дочь поняла его.
- И ты никак не хочешь помочь ей? - с упреком спросила она, скрещивая руки на груди.
Несмотря на их взаимоотношения Паскаль хотелось... А, впрочем, зачем оправдываться? Она спросила просто из любопытства, ведь её ждет точно такая же участь.
- Я могу лишь сказать, что желаю видеть около неё этого необузданного мальчишку, но ведь большинство отдадут предпочтение более знатным, умным и состоятельным. Персия поддержит меня, - белесые брови дочери взметнулись вверх, но Петоль не заметил этого, - но Совет вряд ли будет рассматривать его кандидатуру. Всё зависит от них.
- Но ведь Лаэрт есть в их кандидатурах, - надтреснутым голосом сказала девочка.
- И именно его кандидатуру отметут первой, - он вновь пожал плечами, переплетая пальцы рук и кладя на них подбородок, - потому что он не подходит под вышеперечисленные категории. Без разницы, близкая ли нам Камилла подруга или нет, но Лаэрт не женится на Цисси - Совет это ясно дал мне понять.
Паскаль хотелось снести настольную лампу, а лучше и вовсе разнести тут всё в пух и прах. Комок негодования разрастался в её душе от слов отца всё больше и больше, липкой массой заполняю её мысли и чувства.
Совет, Совет, Совет - какое у них есть право выбирать за них?! Всего лишь сброд старикашек, которые с отчаянным фанатизмом относятся к древним и никому ненужным традициям! Какое у них право брать на себя роли вершителей судеб?!
- Это, - девочка сжала кулаки, - ужасно. Я никогда не выйду замуж по настоянию Совета. Никогда, слышишь?!
Вскочив со своего места, девочка понеслась в сторону двери, снося всевозможные предметы бытовой утвари на своем пути. Настольную лампу с глупым орнаментом, книги на краю отцовского стола, незажженный тяжелый торшер около выхода.
- Никогда, никогда, никогда!
Яростные крики Паскаль сначала заглушил хлопок двери, а затем и вовсе многочисленные коридоры, которые позволяли до кабинета долететь лишь окончаниям "когда, когда, когда".
Петоль, наблюдавший эту истерику несколько минут, сначала устало потер переносицу, а затем и вовсе, выключив лампу, встал из-за стола. Слишком много произошло за этот день, а от обдумывания происходящего начинает болеть голова.
И этот взрыв Паскаль - с чего она вдруг так рьяно начала сопротивляться уставам? Её с детства готовили к тому, что ей придется хоть и не по любви нести имя своей будущей семьи с гордостью и честью, как это делает Персия.
А если от их детей не укрылась лживая иллюзия счастливой родительской жизни, то, им будет лучше в будущем - в конце концов, они просто дети, которые никак не могут поверить в то, что взрослая жизнь вот-вот заявит свои права на них.
В особенности Цисси, которая наслаждается последними днями "счастливой" жизни с Лаэртом. Ведь Персия говорила ей прекратить с ним встречаться - потом будет только хуже, но упрямая Присцилла окунулась с головой в свои чувства, ведь это всего лишь первая любовь, которая оставит кусок её трепетного сердца у себя, заменив его болью и холодом.
Паскаль бежала по коридорам дома, стараясь не смотреть на портреты и окна. Она не хотела плакать, но стоило ей только завидеть резную дверь своей комнаты, как слезы непроизвольно покатились по щекам, оставляя горячие дорожки на щеках.
Как всё было до ужаса глупо - распоряжаться жизнями людей вот так вот. Может, эти старики из Совета просто отыгрывались на нашем поколении?! Ведь что может быть лучше двух влюбленных людей, не стремившихся к деньгам, месту в обществе? Наверное, только соединение этих сердец узами брака.
Которые им никогда не видать. Судьба-злодейка, но Персия всегда говорила своим девочкам, что их мужем может стать совершенно незнакомый им человек. Конечно, до свадьбы у них будет куча времени на знакомство и общение с мужем, но...
Паскаль тряхнула головой, закрывая за собой дверь. Сейчас ей пятнадцать лет, но по традициям, если в семье есть старший брат или сестра, то её знакомят с женихом во время знакомства старшего из детей. То есть у неё будет время привыкнуть к будущему мужа за три года.
Не переодеваясь, девочка прошла к своей кровати и упала на неё, с громким "ох". Почему именно замуж? Почему нельзя, например, пойти в военный полк Пикарета или исчезнуть с этого острова? Торговцы каждый месяц плывут на соседний материк, может, и её подхватят?
- Такие глупые идеи меня ещё не посещали, - озлобленно пробормотала Паскаль, ударяя подушку, лежащую рядом.
Завернувшись в одеяло, она уставилась на высокий потолок. Такая красивая и жутко дорогая люстра, привезенная из удивительного города на воде в тысячи миль отсюда. Столько разноцветных стеклышек, складывающихся в пейзаж моря и холма над ним, где растет могучее и высокое дерево. Одно, без каких-либо маленьких елей и дубочков.
Такое же, как сейчас и Паскаль. А ведь когда она была ребенком, Персия часто наказывала её, запирая в комнате. Сейчас она не помнила причины, но тогда они казались ей настолько нечестными, что она лежала на кровати и вырывала из старинных книг желтую бумагу, пуская на люстру самодельные самолетики.
Но потом, в последующие дни, книги из её комнаты исчезали, впрочем, как и самолетики с люстры. Плотно сжатые в ниточку губы Персии говорили одновременно обо всем и ни о чем. Она могла наказать дочь ещё раз, но Паскаль никогда не думала о своем поведение. Зачем о нем думать, если каким ты был таким ты и останешься? Видимо, именно по этой причине Персия запретила ей ходить в библиотеку.
Как давно это было, когда она могла делать всё, что заблагорассудиться.
Уехать ночью кататься верхом и вернуться только под утро и лицом к лицу столкнуться с матерью на лестнице, уже причесанной и одетой. Тогда не было расспросов по поводу грязных бежевых брюк, черного шлема на голове и красного кафтана - мать и так всё поняла, прошествовав мимо. Забраться на крышу их особняка, чтобы посмотреть звездопад - заметив дочь, Персия была вне себя, на что Петоль просто забрался на крышу и уселся рядом с дочерью, показывая, где какие созвездия. Спрятать украшения Цисси перед её встречей с Лаэртом и наслаждаться поисками сестры, кипящей вне себя от гнева и обещающей свернуть голову тому, кто это сделал. Запереть Пьера в фехтовальном зале, а потом лицезреть его недовольного во время обеда.
В то время все казалось таким обыденным, а сейчас жизнь принимает совсем другой оборот. За Паскаль везде смотрят, няньки то и дело бьют её, то по рукам, то по спине, чтобы она выглядела подобающе своему статусу. Присцилла с безразличной миной на лице заставляет младшую сестру наряжаться в красивые и ненавистные Паскаль платья, а Пьер попросту спрятал от неё её же рапиру, лук и щит, чтобы сестра "не занималась ерундой". А Персия периодически говорит, что ей можно примерить фамильные драгоценности.
Девочка повернулась лицом к окну, прогоняя въевшиеся мысли. Да её уши не выдержат, эти чертовы топазы, мочки просто оторвутся от такой тяжести! А ещё в последнее время её всё чаще затягивают в корсет - как будто есть, что утягивать. И Камилла носится с ней, как с нерадивой девчонкой, ведь Паскаль и так знает, что кому говорить надо.
Но стоило ей устало закрыть глаза, как сон расцепил свои объятия, отпуская её от мыслей, реальности и проблем. Она положится на мудрое завтра, которое поможет разобраться в своих запутанных, как клубок ниток, мыслях. И ей совершенно невдомек, чуть поодаль по коридору за такой же дверью в подушку беззвучно плачет её старшая сестра, а в противоположной стороне брат не может глаз сомкнуть, осознавая, что он ничем не может помочь своим сестрам.