Я стою на крыше, открыв себя грозе. Свинцовое небо так близко, что молнии потрескивают в волосах.
Я хочу умереть.
Говорят, Бог есть, и если это правда - я хочу, чтобы Он покарал меня, чтобы Он убил меня. Потому что, только так Он смог бы меня понять.
Мир начал рушиться три месяца назад. Я помню сводки. Художник убил жену и сына - помешён в закрытую лечебницу. Три подростка надругались над сверстницей, а после затеяли драку - единственный выживший в реанимации. Милиционер до смерти избил подозреваемого.
Таких статей много. Человечество словно сошло с ума. Озверело, хотя - это плохое сравнение. Звери не бывают жестокими - они просто хотят выжить. Люди они другие, так? Должны быть другими. Должен же разум хоть что-то значить...
Мир начал рушиться три месяца назад - мой мир рухнул сегодня.
***
Был удивительно тихий вечер. Немного парило, и душный, пропитанный пылью воздух молил о грозе. Около девяти часов вечера я проверил дверь - закрыто. За пару недель это успело стать ритуалом. Подойти, подёргать за ручку, потом зачем-то открыть и снова закрыть все замки. Их прибавилось за последнее время.
Из детской послышался плач. Похоже, я всё-таки разбудил Кристину. Тихие, чуть шаркающие шаги, скрипнула дверь. Снова забыл смазать - влетит мне от матери, она давно просила.
- Стас...
Мягкий, слегка тронутый хрипотцой голос.
Иду к детской: мама баюкает сестру; рассеянный свет превращает комнату в Страну Чудес, и нарисованные на стенах зверьки почти оживают, смотрят огромными добрыми глазами, словно хотят что-то сказать, но боятся нарушить покой засыпающего младенца. Тишину нарушает лишь недовольное сопение малышки - собственный голос кажется кощунством.
- Да, мам.
- Пить хочет.
- Принести сок?
- Нету, забыла купить. Сходишь?
- Комендантский час, мам. Может воды принести?
- Нет, ты же знаешь, она не любит пить воду.
- Хорошо, только ты дверь проверить не забудь. Я закрою, но ты проверь, ладно?
- Конечно, малыш. Иди, деньги на полочке у телефона.
На улице было тихо. Неумытый асфальт молил о дожде, ему вторил уставший висеть над городом смог. До аптеки было меньше трёх кварталов. Странно, однако, несмотря на комендантский час, она продолжала работать круглосуточно. Наверное, где-то наверху решили, что лекарства нужны всегда. Меня, правда, интересовал не аспирин, а пара бутылочек детского сока.
Пожилая аптекарша выслушала мою просьбу через коммутатор и вежливо поинтересовалась, нет ли "без сдачи". "Без сдачи" было. Буквально через пару минут я стал обладателем пары бутылочек с упитанными карапузами на этикетках и одной очень теплой улыбки. Похоже, она решила, что я молодой папа - частая ошибка, но, по сути, не слишком-то я и отличаюсь. Отец, слишком часто в разъездах.
Удара я не заметил. Просто перед глазами всё поплыло, и темнота накрыла своим мягким, как пух плащом.
***
Кто я? Болит голова... Зачем я здесь? Почему вокруг так темно? Странно. Мокро. Сажусь, пытаюсь хоть что-то понять. Рука в чём-то липком. Пытаюсь разглядеть - тщетно. Пробую на вкус. Похоже на персик, только у него странный металлический привкус. Это что - кровь? Черт! Крис, сок, аптека, мама... Мама, наверное, страшно волнуется, а малышка не хочет спать. Сок, я его разбил, придется возвращаться.
Попытка встать отозвалась тошнотой. Я глотал полный пыли воздух, в надежде справиться с позывом вернуть ужин. Медленно, следя за каждым шагом, я побрёл обратно к улыбчивой аптекарше. Пальцы с третьего раза нащупали кнопку звонка. Резкий звук вызвал новый приступ боли. В висках бился пульс, голова, судя по ощущениям, была в несколько раз больше, чем на деле.
Тишина затягивалась.
Я заставил себя поднять голову и осмотреться. Дверь аптеки ощетинилась осколками стекла. Высыпавшиеся из банок таблетки, нелепыми конфетти лежат на полу. Надо что-то делать?
- Простите?
Молчание.
- Есть кто живой?
Ни звука.
Толкаю дверь. Она поддаётся без труда. Хрустят под ногами разноцветные пилюли. Страшно. Перегибаюсь через прилавок. Кукла, изломанная кукла с багровой маской вместо лица. Муляж, манекен - только не бывает полненьких манекенов. Так ведь?
Словно во сне кладу на тарелочку деньги.
- Мне бы пару бутылок сока. Персикового...
Зачем-то жду ответа. Глупо, но я не могу уйти без сока. Мама будет грустить. Ответа нет, но молчание - знак согласия.
- Спасибо. Сдачи не надо.
Я помню, где стоят нужные бутылочки. Беру пару за которую заплатил. Выхожу.
На улице комок снова подходит к горлу. Не могу сдержаться - сворачиваюсь пололам. Меня рвёт на новые ботинки, на грязный асфальт, на колкие осколки стекла. Кукла, муляж... Ну, пожалуйста...
Лезу в карман за салфеткой. Что-то не так. Звон. Я не слышу звона ключей! Мама! Хочу бежать - не могу. Тело отзывается болью, колени подкашиваются. Всё что я могу - брести, как сквозь воду. Минуты текут мучительно медленно, словно вода в чудовищной клепсидре. До того момента, когда мои пальцы ложатся на дверь подъезда, проходит вечность. Переступаю порог, за моей спиной в пыль падают первые капли. Слышится глухой раскат.
Гроза.
Лифт не работает. Так всегда, когда ты не способен идти по ступенькам - лифт не работает. Их так много, этих ступенек. Зачем их так много? Мне надо домой. Ещё немного, ещё пара шагов. Тоненькая полоска света делит коридор на две неравные части. Я не закрыл дверь? Нет. Я помню, как щелкнул замок. Из-за двери доносится надрывный плач.
Мама! Крис!
Дверь не хочет открываться. Толкаю сильнее, щель становится шире - уже можно протиснуться. Пытаюсь пролезть, пакет мешает - выпускаю его из рук. Слышится звяканье стекла. Только бы не разбилось, не хочу снова в аптеку.
Делаю шаг, спотыкаюсь о подпирающую дверь тумбу. Смотрю на пол. Я стою на подоле застиранного халата. Похоже, его снова нужно будет стирать. Только... это же мамин халат!
- Не смейте! Не трогайте!
Мама!
Я успеваю за миг до удара. Успеваю увидеть чужих людей - их двое, увидеть, как нереально медленно оседает на пол мать, увидеть, как один из них склоняется над колыбелью.
Я слышу рычание. Я вижу оскаленные лица, обернувшие на звук. Это я рычу?! Тело, служившее мне добрых двадцать лет, отказывается подчиняться. Или нет? Или это всё-таки делаю я?
Рывок вперёд. Я чувствую, как мои руки упираются чью-то грудь. Он не ожидал удара, и мы оба падаем прямо в оконное стекло. Слышится звон, хрип - мои руки снова липкие. Неважно. Здесь всё ещё чужие. Чужой. Отламываю прозрачный, окрашенный алым кусочек.
Чужой. Растоптать. Разбить. Разрушить.
Уничтожить.
Мне не нужно видеть лицо, чтобы знать - он боится. Не привыкший к тому, что добыча огрызается. Он - меня - боится. Красная пелена падает на глаза. Мир становится ощущением. Всё сливается, сворачивается невозможным серпантином.
Это - счастье.
Это - жизнь.
- Нет!
Визгливые нотки разрывают эйфорию.
- Пожалуйста, не надо! Умоляю!
Я держу за волосы человека. Я держу у его горла осколок стекла. Я слышу свой голос, слышу, словно со стороны.
- Ты сам пришёл.
- Мы не хотели! Это... это сильнее нас. Умоляю...
Он плачет. Что я делаю? Зачем? Мама! Обнажённая спина, такая белая, такая неподвижная. Уничтожить! Пальцы впиваются в стекло. Боль отрезвляет.
Я не хочу это говорить, но...
- Вон!
Дважды просить не приходится. Разжимаю ладонь.
- Мама!
Тишина.
- Мама, ответь, мама! Не молчи!
Молчит. Мам, тебе холодно? Я там халат видел, сейчас принесу. Мам, я сок купил, слышишь? Не слышит.
Мама... пожалуйста... мама...
***
Я надеюсь, что Бог есть. Я жду кары, подставив водяным струям лицо. Где-то теплится надежда, что вода смоет кровь. Пустая надежда. Нет грозы способной омыть душу. Я убил человека. Убил, и мне понравилось. Так чем я лучше них?
Плач. Крис? Я принёс сюда люльку? Я держу ребёнка под дождём?! Мама меня прибьёт.