Один из моих школьных приятелей- Ленька Попов. Мы с ним часто слоняемся туда-сюда. Как уроки закончатся, через часик и выходим на улицу. И что-нибудь придумываем. Нам с ним никогда не скучно. В этот раз мы с ним вышли на нашу центральную улицу без всякой цели. Подошли к парку и уселись на скамеечку рядом со стадионом.
А я в это время как раз только что прочитал данную мне на два дня толстую, зачитанную до дыр книгу, которая называлась так: "Парапсихология: реальность или вымысел" .Страшно увлекательная оказалась книжка.
Если вы не в курсе, то я в двух словах объясню: парапсихология- это передача мыслей на расстоянии. Американские ученые ее открыли, а наши, будто бы, провели исследования и подтвердили. Да, дескать, в самом деле, так. Мысли, оказывается, можно передавать на расстоянии. И вот я, решил один из этих опытов провести сам. Тут мне как раз Лешка и был необходим. Я ему говорю:
"У тебя, Лешка, есть три копейки?"
Он удивился: "Откудова, говорит!"
"Ну, ладно,- говорю я,- у меня есть две копейки. Тоже подойдет. Мы сейчас с тобой опыт проводить будем"
"Какой такой опыт?- загорелся Лешка.
"Сейчас расскажу" И я ему рассказал немного о телепатии. Он сразу просек о чем это я и навострил уши.
"Вот здорово!- говорит он.
"Сейчас я буду смотреть тебе в глаза и передавать изображение монеты Монета будет лежать либо решкой, либо орлом вверх. А ты должен уловить мои сигналы, увидеть монету и сказать мне. Сказать как она лежит. Это,- добавил я,- и есть опыт,"
"Мы стали экспериментировать. И Лешка то угадывал, то нет. И нельзя было по нашему опыту сказать есть ли телепатия на самом деле."
"Так не пойдет,- говорю я Лешке,- научный опыт так не делают.
"А как же надо?- спрашивает он.
"Нам надо посчитать количество экспериментов и количество удачных результатов. Если ты угадаешь больше половины, значит телепатия существует."
"Я смотрел Лешке в глаза пронзительным взглядом, пытаясь сколько возможно усилить передаваемое изображение. В конце концов, я утомился. И говорю- хватит."
"Мы подсчитали результаты нашего опыта. Удачных попыток оказалось больше, чем неудачных .
Но ненамного. Шестнадцать против двенадцати. Все же, мы сочли это приемлимым результатом. И, тем самым, подтвердили результаты американских и советских ученых.
Мы сидели на скамеечке и поглядывали на футбольное поле, на котором обычно проводились матчи местной команды и на которой проходили также ее тренировки. Но сейчас поле пустовало.
Лешка, маленький щуплый белобрысый, неизменный приятель и сотоварищ мой, сидел рядышком и я подумал, как хорошо, когда у тебя есть друзья. И еще я подумал, что зря так наезжаю на школу. Ведь, если бы не школа, то и с Лешкой бы мы не познакомились и не подружились. Да и еще и Вовка Кармазин хороший парень, и мой напарник по рисованию: Вовка Калужин. Ведь это все мои школьные друзья.
"Я так растрогался, что моя мысль пошла дальше. И я даже не только о школе подумал с удовольствием, но и об учителях. И они показались мне вполне даже ничего. А при воспоминании об учителе химии, которого мы нещадно третировали и которого за глаза пренебрежительно называли Шуриком, я подумал, что мы сами дураки и обижаем хорошего человека. Ни за что ни про что. А потому нам надо не сетовать, а на самих себя оглянуться.
Такие благочестивые мысли приходили мне в голову, как вдруг на поле бодро выбежали футболисты нашей городской футбольной команды. В черных трусах и в ярких красных майках с гордой надписью "Спартак". Я сразу забыл про школу и глазами стал выискивать на поле главную достопримечательность команды- центрофорварда Бутусова. У него на левой ноге, на колене была белая повязка и говорили, что левая нога у Бутусова смертельная. И бить ей ему нельзя...
Бутусов и его команда ничего не показали. Они бегали, как весенние, только что проснувшиеся мухи и ничего с противником поделать не могли, куски дерна отскакивали от еще влажного майского поля. Эти куски заляпали игрокам и трусы и яркие майки. В старании игроков упрекнуть было нельзя, Бегали они много. И толкались изрядно. Но за мячом не поспевали. Мы с Лешкой за них болели, и криком их подбадривали, но они пропустили три штуки и даже знаменитый бомбардир ничем им помочь не мог. Это был уже солидный дядька, и, поняв неизбежность поражения, вовсе уже не бегал, а стоял на дальнем фланге, вроде как покуривал. Но вдруг мяч отскочил к нему, защитники соперника, видимо не заметив его, дали неточный пас. И он, не спеша, убрал сначала одного защитника, потом второго и под острым углом к воротам пробил несильным резаным ударом. Мяч угодил в самый уголок и затрепыхался в сетке. А Бутусов, не изображая никаких эмоций, лениво поплелся на свое место. Мы с Ленькой кричали, радуясь тому, что наш кумир забил такой классный гол даже и без использования своей "смертельной ноги". Но наши все равно проиграли. Игроки, обливаясь потом, грязные от черноземной грязи, отправились в раздевалку.
А мы с Лешкой остались на скамеечке. Солнце пригревало. Мы сидели, посматривая, как ветер теребит молодые клейкие листики тополей. Никуда идти не хотелось.
Я любил приходить на стадион. И, как я теперь понимаю, не только и не столько из-за футбола. Мне нравилось просто сидеть на скамеечке и посматривать, наблюдать.
Прежде всего, мне нравилось огромное свободное пространство. В те годы, я бы не смог это так сформулировать. Но мне нравилось пространство везде. И когда я стоял на высоком обрыве речки Байгоры и смотрел на раскинувшееся на том берегу село Песковатка с разрушенной красной церковью вдалеке, и на железную дорогу, которая вилась тонкой ниткой еще выше церкви и по которой нередко проходили груженые составы. Я любил ходить на лыжах по снежной целине, в которую превращалось огромное огородное поле возле реки, о котором я Вам рассказывал. Зимой это пространство как будто еще больше расширялось и по нему мы, с кем-нибудь из друзей, без лыжни уходили далеко-далеко, в сторону Кузовского леса. Однажды в изрядный мороз в одной из таких прогулок я отморозил палец, который потом нарывал и болел, и который я смазывал вонючей мазью.
Мне нравились пространства и в те времена, когда мы с дедушкой на мотоцикле ездили на рыбалку по разбитым ухабистым нашим дорогам. И однажды завернули на какой то скудный хутор. Отдохнуть. На хуторе была пасека. Пасечник, одноногий мужчина, ловко управляющий костылями, вынес мне миску липкого пахучего меда и кружку молока. И еще кусок белого хлеба. Я поел и решил пройтись, пока дедушка обедал с хозяином и вел с ним разговоры. У дедушки было тут четыре улья, за которыми присматривал пасечник. И у нас в чулане всегда стоял гречишный мед в больших флягах из под молока. Мы в детстве мучились без сладкого, но мед я не любил. Перекусив, я решил размять ноги. Тропинка вела в поле. Огромное поле цветущей гречихи. Пчелы то и дело пролетали мимо , пот выступил на лбу, а я смотрел на это бескрайнее поле и не мог насмотреться ..Картинка гречишного поля стояла у меня перед глазами, а я вдруг обнаружил, что сижу на лавочке со своим другом Лешкой, который терпеливо ждет, когда я посмотрю на него. Футболисты давно ушли. А на дальней меньшей стороне стадиона виднелся народ и мы пошли туда смотреть.
То был урок физкультуры у семиклассников. Они стояли около прыжковой ямы и смотрели, как их товарищи прыгают. И мы с Лешкой присоединились к зрителям.
Я и сам любил прыгать. Это единственный вид спорта, который у меня получался- прыжки в длину. Прыгали на отметку. И были здесь ребята, которых я часто видел в школе, но с которыми не был знаком. Здесь была и Ленка, девчонка, которая мне нравилась уже второй год. Прыгала она неплохо, но и без блеска. При ее виде я напрочь забыл о прыжках. Это была необыкновенная девочка. Другой такой в школе не было. И я уже второй год на нее засматривался. Конечно, засматривался просто так. У нее были светлые волосы связанные в хвостик и удивительно нежная заразительная улыбка.
Я познакомлюсь с ней в десятом классе. Когда в школе будет проходить вечер посвященный дню учителя. Но об этом я, если и расскажу, то отдельно, не сейчас.
Насмотревшись на красавицу, я вернулся к наблюдению за прыгунами. Некоторые ребята прыгали толково. И техника у них была. Где-то в район пяти метров. Учитель физкультуры с помощью ученика замерял рулеткой результат и записывал его в синий блокнотик.
Учителя физкультуры звали Федор Иваныч. Это был крепкий мужчина с красным квадратным лицом, невысокого росточка. Он был настоящий энтузиаст и вел физкультуру, кажись у всей нашей огромной школы. Как он умудрялся это делать никто не знал. Казалось, он в школе и днюет и ночует. Когда я говорил о редких светлых пятнах среди учителей, к этим светлым пятнам смело можно было отнести Федора Иваныча. На вид он казался строгим и никогда не улыбался. Но что-то в нем такое было... Нестрашное. И народ к нему тянулся, сам не ведая почему.
Федор Иваныч организовал в нашей школе секцию баскетбола и все вдруг так полюбили баскетбол, что от желающих играть и тренироваться никакого отбою не было. И я тоже записался на секцию и от всей души полюбил эту чудесную игру. Но на секции народу было много, а спортзал маленький и вдосталь наиграться было невозможно. И от того многие из нас страдали.
Бывает, человек делает совсем не то, что задумал. Бывает он совершает самые неожиданные поступки.
...На следующий день- а была как раз суббота- мы договорились встретиться с Лешкой у моего дома. И пойти на речку. День обещал быть теплым и мы намеревались и искупнуться и потусоваться.
Когда мы проходили мимо школы, я заметил, что форточка на одном из окон открыта настежь.
Мы подошли ближе и увидели, что это форточка спортзала. Ее, видно, забыли закрыть. Когда уборщица мыла полы она её открыла, а когда уходила, закрыть ее забыла. Школа не работала. Мне пришла в голову шальная мысль. А ну, говорю, Лешка, поддержи меня. Я взобрался на высокий карниз окна, ухватился за раму и всунул голову в форточку. Как-то мне удалось втиснуться в форточку и благополучно спуститься в зал. Я подставил стул и рукой втянул в спортзал и своего друга. Так мы совершили противозаконный поступок, без разрешения проникли в школу.
...Мы с Лешкой играли целых четыре часа. Мы были мокрые от пота. Но все никак не могли утолить баскетбольный голод. Как красив, как совершенен баскетбольный мяч, как метко он летит в кольцо, как натягивает сетку, а потом проваливается вниз. Как гулко и упруго он отскакивает от дощатого пола, как медленно вращается в полете. Как слушается он твоей руки и твоего взгляда при ведении, как удобно ложится в твою ладонь при броске.
Мы не попались. Слава богу, никто нас не заметил и мы как забрались в спортзал так из него и выбрались. И даже форточку за собой закрыли. Мы с Лешкой были вполне счастливы.
Но надо было умыться и попить. Пить хотелось необычайно. Мы двинули к площади перед парком, где у нас было свое тайное местечко.
Нередко мы играли на стадионе в футбол. И, набегавшись, мечтали только об одном- вволю, всласть напиться. И один великовозрастный десятиклассник, видя наши метания, сжалился и надоумил.В трехэтажном доме, который, как подкова опоясывал площадь, на втором этаже в длинном как труба коридоре был кран и раковина. И любой кто знал, мог сюда придти и умыться или попить. И вода здесь была необыкновенно холодная и вкусная. Хотя сам коридор, холодный сырой и темный, мог навести на мрачные мысли. Но мы его вовсе не замечали и не замечали склизкий дощатый чуть подгнивший пол. И не понимали, что коридор этот относится к бесконечно длинной коммунальной квартире.
Мы только пили чудесную воду и босые снова сбегали вниз на свет, на солнце и садились на лавочку в сквере, расположенном в центре площади. Этот сквер нам был по душе, поскольку обсажен был кустарником барбариса и мы любили жевать кислые его листочки. Четыре скамейки были расставлены по кругу и сегодня ни одна из них не была занята. В центре стояла большая ваза с мелкими цветочками, может быть петуньями, а, может, с ноготками.
Чрез три года в день пятидесятилетия октябрьской революции вместо вазы здесь поставят огромные серп и молот. Вроде как символ октябрьской революции. И сквер потеряет и уют свой и свою притягательность, но тогда я буду учиться уже в десятом классе и у меня будут совсем другие заботы и мне будет не до этого безвкусного фанерного памятника.
А сейчас я сижу на скамеечке со своим другом, но думаю о своем. Я думаю о том, как бы побыстрее закончить школу и уехать отсюда и начать настоящую интересную жизнь. Такую, какой живет мой дядя,Володя, студент московского энергетического института. Мне кажется, что моя нынешняя жизнь, на самом деле - не жизнь. А только подготовка к жизни. А настоящая жизнь начнется позже. И я стану настоящим физиком, как Ломоносов, или настоящим поэтом, как Лермонтов. И думаю я об этом совершенно серьезно, наивно полагая себя совершенно равным этим великим людям, как будто они такие же, как я и как те, кто живут со мной на одной лестничной клетке.
Прошло пятьдесят лет. Целая жизнь. И вот я уже почти старик и для чего-то вспоминаю то время. Хотя, казалось бы, что его вспоминать. Было и прошло.
Нет у меня давно той сентиментальности, чтобы охать да ахать, да восторгаться. Нет у меня и писательского честолюбия- дескать напишу, пусть меня народ читает.
Не в этом дело.
А хочется мне разобраться. Хочется осмыслить. Те, кто пишут стихи могут меня понять. Нередко так бывает: напишешь стихотворение и не поймешь его смысл. И начинаешь читать его и перечитывать, пытаясь понять. И только тогда доходит до тебя его смысл.
И в жизни так же. Долгие годы проживешь и не понимаешь. Не понимаешь, как прожил, что с тобой происходило. С толком ли прожил?
Есть хорошее выражение: детство- родина нашей души. Оно выглядит излишне красивым, но смысл его глубок.
Откуда взялась душа, которая живет в тебе и действует за тебя и пишет за тебя, мы не знаем.
Где-то в раннем детстве родилась она и потихоньку росла, набиралась сил, крепла.
И эта самая душа- лучшее, что в тебе есть. И, если должен ты быть чему-то или кому-то благодарен, то лишь тому, кто давал твоей душе жизнь.
И, если с этой точки зрения взглянуть на школу, а именно с этой точки зрения и надо смотреть, то многое увидишь иначе. Многое оценишь иначе.
Да, не от школы рождалась твоя душа. Не школе обязан ты детским счастьем.
Душа рождалась от природы, от ласки случайной, от светлого лица человеческого. От доброго слова. От бога.
Но можно было либо удержать рожденное, либо его разрушить.
И в том и состояло великое счастье детства, великое чудо и главное событие жизни, что душа не только была рождена, но и была удержана.
И школа вместе со всем, что с ней было связано, душу твою удерживала. И не давала ей, хрупкой и уязвимой, умереть.