Из местности, где вырос отец, и считалось неприличным употреблять в разговоре "что" вместо благозвучного "шо", Митя с матерью ехал в её родную деревню, где не признавали ни того, ни другого, а говорили "чаво" и "що". Нужно было в совершенстве владеть обоими этими диалектами помимо общепринятого русского для школы, чтобы не прослыть чужаком. Попробуй ошибись - и пацаны в Павловске, и ребятишки в Козловке поднимут на смех.
До Воронежа добрались на качавшемся в воздушных ямах маленьком кукурузнике с двухъярусными крыльями. Зашли в гости к Митиному дяде, переночевали у тёти, а на следующий день катились в саратовском поезде, подцепленном к чёрному пыхтящему паровозу с большой выпуклой красной звездой на передке.
Через четыре часа пути на станции Народная свободное боковое место занял черноволосый мужчина средних лет. Из его потёртой сумки прыгнул на столик совершенно чёрный котёнок, потянулся, осмотрелся круглыми глазками, затем лёг около окна, свернулся клубочком и зажмурился. Шерсть на его выпуклом боку равномерно зашевелилась в такт дыханию.
Cпустя четверть часа хозяин котёнка достал из сумки газетный свёрток, в котором оказались варёные яйца, сало, хлеб, огурец и зелёные яблоки. Два яблочка он протянул Мите, внимательно рассматривавшему нового пассажира.
-Спасибо, не надо.-сказал Митя, проглотив слюну, и добавил, как учили,-что я нищий что ли.
-Возьми,-растерянно улыбнувшись, разрешила мать.
-Правильно,-подтвердил мужик, дохнув табачным перегаром.-Дают-бери, а бьют-беги.
Митя принял угощение и осторожно вгрызся в душистое, брызжущее соком неспелое яблоко, ощутив, как недостаёт двух выпавших передних молочных зубов.
-У меня нет отца,-покраснев, признался Митя и добавил,-он нас бросил и уехал в Сибирь.
Митя привык так отвечать. Отец уже переехал из Сибири в Молдавию, месяц назад приезжал в отпуск, заходил в гости с подарками и даже брал его с собой рыбачить на Дон. Была надежда, что он останется жить с ними, но он не остался, опять чего-то с матерью не поделил...
-Вон оно что... Ясно...-сказал мужик, затем покопался в сумке, вынул гранёный стакан и бутылку, заткнутую газетной пробкой.
-Что это у вас - самогон?-поинтересовался Митя.
-Самогон. Откуда ты знаешь?.. Бабка, небось, гонит? А?
-Не знаю,-растеряно пролепетал Митя, почувствовав, что краснеет. -А вы не из милиции?.. Вообще-то я сплю, когда она гонит.
Все в купе рассмеялись. Митя понял свою оплошность и испугался ещё больше.
Он степенно осушил почти полный стакан, занюхал краюхой хлеба, долго закусывал, похрустывая огурцом, очистил яйцо, сваренное вкрутую, управился с ломтиками сала, и яблоками. Потом свернул в газету яичную скорлупу с огрызками и выбросил в открытое окно. Так и не узнав адрес и фамилию Митиной бабушки, пристроил голову на согнутую руку и вскоре заснул. Его антрацитовые коротко стриженные волосы сливались с блестящей чёрной шерстью котёнка. Оба проспали Хворостянку, Добринку и Жердевку. При подъезде к Есипово мужчина поднял помятое лицо, сгрёб ещё сонного котёнка в сумку, сказал "ну, до свиданья, пионер" и направился к выходу. Теперь можно облегчённо вздохнуть: кажется, опасность миновала. В вагонное окно было видно, как мужик идёт, чуть покачиваясь, по перрону, а котёнок забавно вытягивает из сумки голову.
Через полчаса на станции Терновка вышли и Митя с матерью. В кабине попутной полуторки проскочили высокий сосновый бор, деревушку Русаново с красивой деревянной церковью, в которой, по рассказу бабушки, Митю крестили в престольный праздник, и батюшка обнёс его трижды вокруг алтаря. Затем потянулись сплошные, простором захватывающие дух зелёные поля и вот, наконец, показалась Козловка. Еле умещавшееся под небесным сводом село живописно, словно на блюдце, раскинулось в котловине, пересечённой тихой, затейливо петляющей речкой Елань. Много позже, из книг Митя узнает, что всего несколько веков назад здесь простиралась северо-западная окраина Золотой Орды, а в ещё более древние времена кочевали скифы...
От грейдера на самой последней улице села пешком с тяжёлой сумкой, набитой гостинцами, под любопытными взглядами с крылец за пять минут дошли до знакомого крытого соломой избы у проулка. Согнутую бабушкину фигуру увидели на дворе. Сердце у Мити радостно забилось.
-Ах-ах-ах! Кто приехал!- запричитала старушка, заметив их у порога дома, и устремилась навстречу.
У неё даже спина немного разогнулась, зажглись ликующе карие глаза. Обняла и расцеловала внука, потом дочь. Слёзы радости покатились по её лицу. Она их вытирала концом платка, повязанного на голове.
-Не зря я сон анадысь видала. И кошка с утра долго умывалась на Воронеж-к гостям.
Зашли в избу. Бабушка, не переставая расспрашивать и рассказывать, достала из печки закопчённый чугунок со светлыми щами, налила в две эмалированные миски, забелила снятыми из горшка сливками. Тут же принялась чистить картошку.
-Ба, а ты нужду мне сваришь? -спросил Митя.
-Из чего же я, унучек, сварю? Оставайся здесь в школу ходить, осенью в колхозе свёклу начнут убирать, я тебе хоть кажный день буду варить.
-Вот не забудет никак он эту нужду!-засмеялась мать.-Ты мне расскажи рецепт, а я ему потом в Павловске сварю.
-Ты только обещаешь,-сказал Митя.
Мать стала вынимать из сумки гостинцы: кофточку, платок, булки, конфеты, сушки... Митя тем временем стал рассматривать вещи в комнате, которые не видел целый год. Ничего не изменилось. Целый угол занимает русская печь. Из-под печки торчат отполированные бабушкиными руками до блеска деревянные ручки рогачей, чапли и кочерги. Загнетка и лежанка закрываются занавесками из синего ситца в мелкий цветочек. У дальней стены стоит большая железная кровать с никелированными грядушками. Над ней висит тканный гобеленовый коврик, на котором в светло-коричневых тонах изображена поросшая кустарником каменистая долина и пара ревущих оленей, задравших кверху грустные морды...
Приходили бабушкины соседи и родственники, разговаривали, смеялись..
Стало темнеть. Зажгли керосиновую лампу. Вернулась корова из стада. Бабушка подоила её, принесла в горшке тёплого, процеженного через марлю пенного молока.
-Пейте, в городе такого нет. Молочко - это основное.
Закрыли двери на скрипучие железные засовы. Матери завтра вставать чуть свет на первый автобус. Митя лёг с ней на кровать у стенки, в тусклом свете лампы разглядывал вблизи оленей на коврике и каждый куст и камень в отдельности. Бабушка пригасила огонь и стала впотьмах читать молитвы, часто вздыхая, опускаясь на колени и касаясь пола лбом. Потом задула лампу и, кряхтя, полезла на печь.
-Я тоже хочу на печи,-сказал Митя.
-Ладно, карабкайся сюда,-разрешила бабушка.
Митя проснулся от шипения растекающегося по горячей сковородке жидкого теста. Бабушка печёт блинцы. Выглянул из-за занавески вниз - на белой утерке, покрывающей лавку, лежит их уже целая золотистая стопка. Бабушка чаплей отправляет сковородку в печь.
-А мамка уже уехала, - сказала бабушка, увидев внука. - Вставай позавтракай, пока блинцы тёплые. Я сейчас молока с погребца принесу - сладкое, утрешник.
Митя выбрался через валенки, завёрнутые в тряпицу, тыквенные и подсолнечные семечки в мешочках и нагретые, с ароматом пыли старые пальто и фуфайки для устройства постели. На грубке, в узком пространстве между дымоходом и потолком заметил пару деревянных щёток с множеством мелких проволочных крючочков для расчёсывания шерсти и большие чёрные железные овечьи ножницы, перевязанные посередине шнурком. Не мог избавиться от искушения, смахнув паутину, поскрести щётками друг о друга и посмотреть, как при нажатии наезжают друг на друга острые лезвия ножниц.
Спустился по двум доскам, закреплённым одна над другой, ухватившись за деревянный барьерчик на самом краю лежанки, имеющий приятную для рук полукруглую, с продольными канавками форму. Комната залита солнечным светом. На столе в углу уже стоит глиняный горшок с молоком, кружка, блинцы и в стеклянной банке сахар с алюминиевой ложкой.
-Пойди умойся, неумойкой грех садиться есть,- на всякий случай напоминает бабушка.
-А что будет, если не умоюсь?
-Боженька хворостинкой накажет,- бабушка кивает на иконы в белых ризах, висящие в углу над столом - на одной спаситель со строгим аскетическим ликом, на другой - божья матерь, молодая, красивая круглолицая, с распущенными вьющимися волосами, в руке несколько веток, похожих на розги. Мите смешны эти предрассудки, но он ничего не имеет против, а, бывает, и сам не прочь перекреститься, поддавшись на бабушкины уговоры.
В сенцах единственное окошко с поржавевшей железной решёткой и отчаянно бьющейся о стекло мухой даёт мало света. Здесь всегда темно и прохладно. Вдоль стен наставлена всякая всячина: мешки с зерном и мукой, множество ящиков и узлов. Из сенцев одна дверь выходит во двор, другая - на улицу. Обе закрываются на деревянные вертушки с ручками наружу, а на ночь запираются на железные засовы. Двери сделаны из разных досок и, видимо, разными людьми, поэтому они даже скрипят по-разному. Уличная сработана аккуратно, окрашена снаружи в красный цвет и скрипит мелодичнее и тише. А дворовая - с большими щелями, некрашеная и отворяется с громким весёлым скрипом... На краю широкой и длинной скамьи возле окна стоит ведро с колодезной водой и покрытая изнутри голубоватой, а снаружи бежевой эмалью литровая кружка. Пить из неё особенно вкусно. Она такая огромная, что в колыхающейся влаге или на влажном донышке всякий раз видишь своё отражение и кажется, что слышишь эхо от собственного дыхания.
Митя черпает воду из ведра, открывает скрипучую щелястую дверь и выходит во двор. Привольно, до самого горизонта раскинулось село. Вдали на том боку в голубоватой утренней дымке стоит по соседству с тремя деревьями ветряная мельница. Почему этот давным-давно знакомый пейзаж притягивает взгляд, словно магнит?.. Умывается Митя, набирая воду в рот и поливая себе на руки, всякий раз ставя кружку на камень у порога.
Пока он завтракает, посыпая тонкие ноздреватые блинцы сахаром и запивая молоком, бабушка рассказывает свой сон.
-Вышла на плант, а солнце катится с востока. Я и говорю: "Да оно, никак, ко мне прикатилось! Надо скорей идти домой". Домой пришла - а оно на дворе. Народ спрашивает: "Что же это солнышко опоздало?" "А оно у меня было",- отвечаю. Но пагубу ничего мне не сделало... Ох, солнышко, солнышко! Вот и солнышко... Ох да господи, господи!..
-К чему бы это тебе приснилось?-интересуется Митя, зная бабушкину способность угадывать по снам предстоящие события, но на этот раз она в недоумении. В гости, вроде, приехать никто из детей, живущих в городе, не обещался. Может, это какое-нибудь знамение, но об этом сразу не узнаешь.
В двух рамках под стеклом фотографии. Митя спрашивает, почему материных портретов там больше всего.
-Мать твоя в молодости любила харчить деньги. Когда работала в Калининграде, хвать-мать, бывало, карточку в письме пришлёт.
На одной фотографии размером чуть ли не в ученическую тетрадь улыбающаяся, сияющая красотой и молодостью девушка в матросской форме, взятой напрокат. На бескозырке, чудом державшейся на пышных, распущенных волосах, написано "Балтийский флот".
-С твоим отцом они прожили мало, разошлись. Тебе годик был, когда она привезла ко мне.
Знакомая история. После развода мать с Митей на руках отправилась из Калининграда на родину отца в Павловск. От Лисок до Павловска плыли на пароходе, гудка которого, по её рассказу, он до смерти перепугался. Что её туда влекло? Надежда сохранить семью? Не получилось. Отец уехал в Сибирь и не собирался возвращаться. Мать устроилась на пекарню. Её приютила переживавшая развод родственница отца, которая была на её стороне. Митю пришлось отвезти к бабке. До четырёх лет он прожил в Козловке, а потом мать забрала его к себе. Ей недалеко от пекарни в центре Павловска отгородили в конюшне небольшую комнатушку и сделали отдельный вход с крошечной верандой. В их новом жилище едва помещались печка-буржуйка, кровать и кухонный стол со стулом. На полу негде было развернуться, и Митя предпочитал играть с машинкой, забравшись на стол. По ночам лошадь во сне стучала копытом в дощатую перегородку. К этому стуку он скоро привык и перестал бояться, когда мать будили по ночам разбираться с бракованной выпечкой, и он оставался один. Жилплощадь у беспокойной соседки, развозившей днём по городу хлеб на телеге с деревянной будкой, была вдвое больше.
Митя ходил в детский сад, к которому так и не смог привыкнуть после вольной деревенской жизни. Повариха Варвара Петровна, благосклонно относившаяся к нему, неизменно наливала в его стакан компот с грушей, а к картофельному пюре клала, всем на зависть, селёдочный хвост. Митя слёзно уговаривал её сварить "нужду", которую готовила ему бабушка. Петровна спросила рецепт у его матери, но та вспомнила только, что нужду вроде бы варят из жмыха и сока сахарной свеклы в русской печке, а как точно, понятия не имела. Это лакомство ему не могли заменить печенье, зефир, пастила и даже дорогие шоколадные конфеты "Мишка на Севере" с вафельками внутри, которые каждую субботу раздавали перед уходом на выходной всем воспитанникам детского сада...
Мите передалось общее ликование взрослых, когда полетел в космос Юрий Гагарин и ещё, когда приняли программу построения коммунистического общества. Они с матерью в это время ещё делили кров с лошадью.
-Мам, что такое коммунизм?-спросил он.
-Это когда все люди станут сознательными и добрыми, не станет преступников, и денег не будет.
-А как же мы будем покупать в магазине без денег?
-Всё, Митенька, будет бесплатно. Придёшь в магазин, скажешь продавцу, что тебе нужно, и сразу получишь.
-Всё, что захочешь?
-Конечно.
Было немножко грустно рисовать в воображении, как в один прекрасный день жёлтые рубли, зелёные трояки и даже красные десятки с овальным портретом дедушки Ленина в профиль потеряют свою волшебную силу, и ветер будет носить их по улицам, словно фантики от конфет. У него не хватало всего несколько копеек на разборную пластмассовую гоночную машинку с шофёром, умещавшуюся на ладони. Стоило повернуть крошечную фигурку водителя, и машина разделялась на несколько деталей и две пары колесиков, соединенных стальной осью. Даже если в игрушечном магазине скоро эти машинки будут раздавать за так, всё равно жаль расставаться с привычным денежным прошлым, когда приходится копить по копеечке...
-Здорово! А долго коммунизма ждать?
-Да нет, уже немного осталось - двадцать лет каких-нибудь.
-Ого!
В том году они получили квартиру на втором этаже нового двухэтажного дома из белого кирпича на окраине города рядом с только что построенным хлебозаводом. В детский сад мать Митю теперь возила на автобусе от остановки "Стадион" или отправляла с развозившим булки "пирожком" марки "москвич", из которого он однажды зимой, заснув, вывалился в своей черной шубке, перепоясанной кожаным ремешком, в открывшуюся дверь и покатился вниз по наезженному скользкому снегу. Перепуганный водитель выскочил за Митей из автомобиля, на руках принёс на переднее сиденье и разбудил.
-Ты не ушибся?
Митя, открыв глаза, удивлённо посмотрел на него:
-А что случилось?..
В новой квартире подключили радио. Митя с одинаковым интересом слушал детские и взрослые передачи. Особенно любил новости и про политику. Как-то вечером он спросил:
-Ма, а почему про Хрущёва каждый день говорят по радио: "Никита Сергеевич - неутомимый борец за мир"?
-Потому что он борется за мир во всём мире, чтобы не было войны. Ты же слышал его выступление?
-А почему он один борется? Может, я тоже буду ему помогать?
-Ты, Митенька, молодец, что хочешь помочь, но только смотри ещё где-нибудь такое не скажи,-сказала мать засмеявшись.-Подумают, что я тебя научила...
Потом началась школа. Мите не хватало до семи лет двух месяцев, и матери пришлось соврать, что потеряла свидетельство о рождении.
Каждый день он ходил учиться с соседским мальчиком Сергеем через питомник по тропинке мимо плантаций смородины. Шмели, пчёлы и бабочки попадались на глаза. Школа располагалась в сосновом лесу. На большой перемене после третьего урока привозили в корзине, застеленной клеёнкой, вкусные жареные пирожки по пять копеек.
Подкрепившись пирожком с обжигающим повидлом, Митя с приятелями отправлялся на школьный двор, где играли в догона между сосен и бросались шишками. В игру принимали и девчонок. И вот перед самыми каникулами он погнался за Ирой, новенькой из параллельного класса. Она была со смуглым необычным лицом, на нее наложил отпечаток южный город, из которого она приехала. Сергей поведал, что она училась на одни пятерки. Бегала она быстро, внезапно остановившись, изменяла направление и ускользала от его ладони. А тут начали раздаваться со всех сторон голоса: "за одним не гонка, человек - не пятитонка"...
О том, чтобы просто поговорить с девчонкой, или пройти с ней после школы до ее дома - Ира жила на его улице-не могло быть и речи. Насмешек от пацанов не оберешься. Оставалось надеяться на какой-нибудь случай.
В тот вечер несколько девочек и мальчиков со всей округи гонялись с сачками за майскими жуками. Жуки, степенно жужжа, кружили над лесопитомником. Ветра совершенно не было, закат золотил ровные ряды саженцев с клейкими листьями, опускалась вечерняя свежесть, и воздух, еще не перемешанный, весь из теплых и прохладных струй, дрожал под крылышками майских жуков. И Митя в этих чередующихся воздушных слоях настигал приглянувшегося жука. Что за удовольствие было извлечь пленника из марли и, пока он щекочет ладонь в тщетных попытках освободиться, рассмотреть его жесткие, как чешуйки чеснока, крылья и беспокойно шевелящиеся лапки.
Ира - в синем спортивном трико- появилась позже в сгустившихся сумерках, когда ребята уже начали расходиться по домам. Она попросила сачок у Мити и быстро изловила жука.
Жук попытался улизнуть с ее ладони, полураскрыв твердые крылышки, но она осторожно удержала его пальчиками и перевернула, чтобы рассмотреть черное брюшко.
-Митя, пора домой,- услышал он голос матери из распахнутого кухонного окна на втором этаже.
-Еще рано, ма, - отозвался он.-Можно я еще немного погуляю?
-Сначала поужинай, потом погуляешь...
А после ужина он оказался рядом с Ирой в компании нескольких знакомых мальчиков и девочек на бревнах возле ее дома. Как обычно, рассказывали анекдоты вперемешку со страшными историями. Майские жуки допоздна пролетали вблизи, словно крошечные жужжащие вентиляторы, и кружили над тополями. До чего приятно было время от времени поглядывать в теплую черноту неба, усыпанного крупными звездами, к которым уносились звонкие голоса, весёлый смех, внезапный визг, и чувствовать, как хорошо ему от этого неба, звезд и оттого, что она рядом...
2
Вечером в деревне особенно хорошо. Большое круглое солнце садится на западе, вливается в глаза алым светом, и ветер не шелохнёт ни одного листика на старой лозине. Настроение становится сладостное и немного грустное. Почему-то вспоминается озорной взгляд и заразительный смех смуглолицей Иры.
Прямо перед окнами растут два молоденьких клёна. На этой стороне в тени дома разросся мурожик. На нем можно сколько угодно кувыркаться, просто полежать, прижавшись щекой к пахучей траве, следить за ползущей по изогнутому стебелю у самого лица божьей коровкой или пробирающимся по своим делам сквозь непроходимые заросли одиноким муравьём. Чуть дальше, там, куда не достаёт тень от дома, начинается мелкая ершистая, духовитая полынь, на которой роса или дождевые капли переливаются сверкающим серебром.
На этой широкой улице перед домами огорожены палисадники с грядками и фруктовыми деревьями. Только у одиноких старух такие дикие участки нетронутой степи. Некому обрабатывать, да и незачем, дай бог с огородом управиться. На самом краю участка пасётся, позванивая цепью, телок. Иногда ему удаётся выдернуть железный кол из земли и вырваться на волю. Тогда он носится по улице, дурашливо подбрасывая зад от радости, пока его не заметят и не изловят.
Коров еще не пригнали, улица пуста, только несколько маленьких ребятишек играют в канаве, да телок, привязанный перед домом на лужайке, часто мычит, кажется из баловства, и ему отвечают его собратья со всей улицы. Изредка прокричит петух, да коротко пролает в каком-нибудь дворе собака. Мите дорог в этой деревне каждый кустик и бугорок, и прозрачный воздух, пахнущий мурожиком, лебедой, прошлогодней соломой, зелеными яблоками и землёй.
Из дома напротив показался Мишка, Митин ровесник, приходившийся ему троюродным братом. Лет в пять они вдвоём искурили невзатяжку, спрятавшись в высоком овсе, украденную у взрослых пачку папирос "Север". Мишка пересек широкую улицу и сел рядом на пороге избы.
-Пойдём на речку,-предложил он.
-Пойдём.
-Только сначала к деду в сад надо зайти. Яблок нарвём.
-Он не велит рвать.
-А мы без спросу...
Чтобы прохожие не топтали траву, со стороны проулка давным-давно вырыта большая канава, заросшая повиликой, лебедой и беленой, а от угла дома тянется к канаве ограда из двух горбылей, прибитых к кривым столбам. В щели ближнего к избе толстого растрескавшегося столба нашёл постоянное пристанище шмель. Двое одинакового роста мальчиков слегка пригнувшись под горбылём, напрямки пересекли проулок, оставив в мягкой тёплой пыли следы босых ног.
Дед гулял в старом саду, хозяйским оком осматривая деревья.
-А, внучата!-завидев их, растягивая, произнёс он.
Затем подставил поцеловать свою колкую, поросшую седой щетиной щёку и начал рассуждать о том, сколько в нынешнем году уродилось яблок, груш и вишни.
-А этот бергамот посадил еще мой дед, -сказал он с гордостью, показывая на огромное дерево с желтеющими среди упругой зелёной листвы грушами, от которых исходил манящий душистый запах.-Ему лет восемьдесят, старей меня будет.
Дед рассказывал историю своего сада, а Митя с Мишей сочно хрустели сладковато-кислой падалицей, сбитой вчерашним ветром, слегка вытерев ее в ладонях.
Погутарив еще полчаса, дед ушел домой, а внуки, оставшись одни, натрясли яблок и бергамота, и, сложили всё за пазуху, чтобы подкрепиться по пути на речку. Солнце уже почти закатилось.
Пройдя по дороге мимо капустных грядок в низине, по узкой тропинке среди зарослей терна, ив и крапивы, вышли к самому широкому месту Елани. На пустынной полоске золотистого песка на берегу лежали два аккуратно сложенных платья. В воде плавали, фыркая и плескаясь незнакомые девчонки дет пятнадцати. Мальчики разделись и зашли в реку. Митя заходил, не спеша, скрестив на груди руки, а Мишка бултыхнулся сразу и, вынырнув, начал брызгаться. Ответные фонтанчики полетели ему в лицо. Оба смеялись, ныряли и догоняли друг друга в медлительной, прогретой за день коричневато-жёлтой воде...
Когда Митя вернулся домой, увидел, что трава вокруг дома скошена. В сенцах за столом сидел дядя Ваня, дедов сын. На руке у него выколот якорь с несколькими звеньями цепи - память о службе на флоте. На керосинке жарилась в сковородке, накрытой миской, картошка.
-Вот, тёть Поль, какой у тебя помощник растёт, скоро сам будет траву косить.
-А що же, время быстро летит,-отвечала бабушка.-Митя, пойди сорви огурчики на грядке дяде Ване закусить.
-И лучку зелёного, -добавил дядя Ваня.
Митя принёс огурцы, еще хранившие тепло земли и пучок лука. Потом залез в избе возле печки в тёмный, таинственный пахнущий мышиным помётом подпол и достал пятилитровую белую бутыль, которая до половины была наполнена мутноватой жидкостью и заткнута пробкой, свёрнутой из газеты. Бабушка отлила самогон через жестяную лейку в четвертинку, вернулась в сенцы и поставила перед гостем на стол вместе с картошкой.
-Садись с дядей Ваней поужинай, -сказала бабушка.
Дядя Ваня налил себе пол-стакана, сказал "ваше здоровье!" и поднес к губам. Влага за граненым стеклом колебалась и постепенно исчезала. Дяди Ванино лицо морщилось, и из глаз выступили слёзы. Он занюхал самогон ломтем чёрного, душистого хлеба, испечённого бабушкой накануне в печи, потом, окунул в банку с солью стрелку лука и начал трапезу. Митя тоже принялся за картошку.
-А ты папку своего давно видел?-спросил дядя Ваня.
-Месяц назад приезжал в отпуск.
-Не остался?
-Нет.
-Я твоего папку знаю. Он приезжал сюда, когда ты маленький был. Помнишь, тёть Поль, как он водил Митьку на село?
-А как же,-отозвалась бабушка.-Я все боялась, как бы он его не забрал тайком с собой.
- Не, он мужик умственный. Знаешь, Мить, что я скажу... ты на папку не обижайся. Мы с ним долго говорили... вот как я сейчас с тобой. Мало ли что у него с мамкой не получилось... Хочешь, я тебе самогонки налью?
-Маленек еще добре,-возразила бабушка...
3
Он не по собственной воле навсегда покинул трепетно любимый маленький город на Дону, и сны задолго до переезда наполнялись предчувствием манящей новизны. Ему снилось из ночи в ночь, будто к городу протянули настоящую железную дорогу - предмет его мальчишеских мечтаний, он ощущал необъяснимую тоску из-за удаленности от стальных магистралей, и вот теперь всякий раз, прежде чем проснуться в школу, успевал увидеть паровоз и услышать его призывный посвист. Железка в иллюзорных видениях проходила почему-то по песчаному лугу, который каждую весну заливало половодьем.
Уже две недели как шли занятия в школе. Митя ежедневно бывал в одной компании с Ирой, и ее присутствие делало каждый день особенным и ярким.
А в тот вечер они с Сергеем купили в магазине по брикету прессованного какао с сахаром - их любимое лакомство, по вкусу напоминающее шоколад,- и, откусывая по кусочку, брели домой. Местами ноги по щиколотку утопали в песке, как в пустыне.
-А знаешь, скоро деньги отменят,-сказал Митя.- В магазинах все будет бесплатно.
-Не может быть. Тогда всё - мороженое, конфеты, какао - в два счета из магазина разметут,-возразил Сергей.
-Да, если хочешь знать, всего будет завались. А деньгами будет нечего делать...
-Ну, если нечего, зачем они тебе? Выброси..
-Запросто, - Митя выгреб из кармана всю мелочь. Насчитал семнадцать копеек (почти на два брикета какао хватило бы).
-Лучше мне отдай.
Митя вспомнил, как на днях подрался с другом. Их попросту стравили во дворе старшие ребята. "А ты слабее его... Он тебя одной левой... Хм... как бы не так..." Сергей был старше на год и покрепче. Он ударил первым. Сначала старались попасть кулаками в грудь. Потом Митя неожиданно ощутил сильный удар в лицо. Он из последних сил бросился в атаку и пропустил еще удар в зубы. Боль рассеченной губы Митя вообще не почувствовал. Их разняли, он еле сдерживал слёзы неотомщённого поражения. Зато дал волю слезам дома. И еще махал кулаками перед зеркалом, представляя, как наносит сокрушительные удары приятелю.
-Тебе? Фигу с маслом...
И Митя начал как можно дальше разбрасывать монетки. Оба с интересом наблюдали, как они летят и падают, зарываясь в песок.