Год ворона, часть 2 (главы 14-24)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Текст отредактирован. Учтены практически все замечания уважаемых читателей. Исключением является 15 глава. Принципиальных изменений там не будет, позже доработаю детали авиакатастрофы.
|
Глава 14 Гумберт-Гумберт и ментовоз
Мы - я и Мила, стоим на краю центральной русинской площади напротив сквера с геройским бюстом. Площадь большая, будто стадион и, по причине понедельника совершенно безлюдная. За гранитной спиной земляка-космонавта виднеется грязно-желтое одноэтажное здание с припаркованным бобиком-ментовозом. В дальнем конце "майдана" скучают, ожидая пассажиров, маршрутки, обшарпанные и замызганные, как и все здесь. На одном из этих стальных коней нам предстоит покинуть ставшую крайне негостеприимной Русу. От греха, так сказать, подальше.
Но перед стартом требовалось выполнить обязательную программу. Она, правда, была достаточно скудной, и состояла всего из пары пунктов, но пунктов весьма важных и равнозначных.
Во-первых, срочно требуется найти какого-нибудь бухла на опохмел.
Во-вторых, разжиться деньгами на проезд. Маршрутка не электричка, от контроля не побегаешь.
Трубы продолжают гореть, потому успокоение бодуна идет за нумером раз. Впрочем, решение этой проблемы сложностей как раз и не обещает. За стоянкой "бусиков", как в этих краях называли микроавтобусы, виднеется до боли знакомый транспарант над базарными воротами. А уж за ними, в директорском кабинете, меня еще со вчерашнего вечера ждет законный флакон. До кучи, у Любы можно попробовать выцыганить гривен триста - четыреста в счет зарплаты.
Что делать после того, как мы окажемся в прокуренном нутре автобуса, я, как ни старался, так и не придумал. Ну то, как говорится, война - херня, главное - маневры! Уверен я только лишь в двух вещах. Первое - надо уносить ноги вслед за девчонкой, пока не приговорили с ней за компанию. Второе - к ментам хода нет.
Хмуро смотрю на "маленькое желтое здание" поселковой ментовки. Заяви туда Мила о нападении, и все! Начнут выспрашивать подробности, неминуемо потащат на медэкспертизу. Сразу же всплывет "факт совращения", в наличии которого я уже почти и не сомневаюсь. Менты, они, как известно, ищут преступников как ключи тот алкаш из анекдота, не в луже, куда уронил, а под фонарем, потому что светлее. Неизвестный ворюга для них - плод воображения и нежелательный головняк. А вот Виктор Верещагин, проведший ночь в квартире потерпевшей, вон сидит, перегаром дышит. И нахрена, спрашивается, казенный бензин жечь, когда вот он преступник - бери под белы рученьки, тыкай мордою в пол, и пиши протоколы?
Тут уж не надо быть ни Вангой, ни Глобой, ни Нострадамусом, чтобы прикинуть дальнейший ход. Окажусь в наручниках в райСИЗО, где после короткого и очень доброжелательного допроса сознаюсь. В чем? Во всем! И как государственный переворот готовил, и как тоннель от Бомбея до Лондона рыл, с целью транспортировки наркотиков. И что церковь тоже я развалил. В тринадцатом веке. Это вам не Киев, где хоть какой-то порядок и права человека. Это провинция. Здесь в камерах калечат и убивают. А после, если выживу, поеду на зону. И все. Девчонка останется одна. Правда, очень ненадолго...
Хотя , невзирая на все подозрения, вопрос о том, что же у нас ночью было и было ли вообще, я до сих пор не прояснил окончательно. Момент, когда можно было спросить прямо я благополучно прозевал. А теперь, как ни старался, не мог сформулировать относительно внятно. Не спрашивать же: "Трахались мы с тобой?" у пятнадцатилетней девчонки, вчера похоронившей отца, и в ту же ночь чуть было не повешенную в собственной квартире! Да лучше голову об стену разбить. Стыдоба, блин, полнейшая. "Слушай, а у нас ночью было что?" С одной стороны вроде как и лучше, но с другой, что девчонка про меня подумает? Защитничек хулев, ветеран Югославии непросыхающий. Допился до того, что таких вещей не помнит..
Сама же Мила за все время никаких подсказок мне не дала. Всю дорогу от квартиры, ни словом ни жестом о прошлой ночи не напомнила. Когда в дверях подъезда я резко остановился, чтобы оглядеться, всем телом налетела на мою спину, шарахнулась, и потом держалась метрах в полутора. Ну да, испуганно-вопросительные взгляды бросала. И что? В нынешней ситуации, это можно понимать как угодно. Вот и сейчас, стоит на "пионерском" расстоянии и смотрит как на фокусника. Ждет чтобы я ей диетического кроля из шляпы достал и от неприятностей уберег.
Киваю, давай, мол, за мной. И еще раз оглянувшись, шагаю по растрескавшейся асфальтовой дорожке, что в обход площади ведет от космонавта к рынку. Все, промедление смерти подобно! Я уже и не помню, когда за последние месяцы дотягивал без утренней дозы до десяти утра, не говоря уже о полпервого. Мила сперва семенит в арьергарде, изображая эсминец в боевом охранении, а потом, набравшись храбрости, чуть обгоняет, и идет впереди. Попеременно мелькают под футболкой острые подростковые лопатки. Господи, дите-то какое...
Почти у самой калитки, ведущей к зданию базарной администрации сталкиваемся с кругломордым жлобом. Надо же, какая встреча! Тот самый Котельников, директор риэлторской фирмы, что привез меня в Русу. И что у нас забыл-то вдруг? Жлоб пилит с таким видом, будто выполняет личное распоряжение президента. И не какого-то там президента Украины, а самого президента всесильной агрофирмы "Руса-инвест", которой принадлежат здесь все что растет, хрюкает и мычит. Заметив нас, а точнее, идущую впереди девчонку, жлоб резко меняет курс и ломится на нас, как "Тирпиц" на PQ-17. Этого еще не хватало! Организм лесной пожар с минуты на минуту доконает, а тут ...
- Людочка! - радостно вопит на всю улицу жлоб, - а я тебя по всему городу бегаю, ищу! Узнал про отца. Соболезную! Всем сердцем. Какие его годы были. Хотел спросить, может помочь чем?
Ищет, значит, хряк толстожопый. По всему, блин, городу. Ну-ну. Свежо питание, да серется с трудом...
- Здравствуйте, дядя Сережа, - стрекочет Мила, остановившись, как бы невзначай пропускает меня вперед. Очень правильно поступила, то ли умная, то ли случайно получилось, но все равно правильно. Вроде как незнакомы мы с ней вовсе. Совсем-совсем. Втискиваюсь боком в приоткрытую калитку, отметив боковым зрением недобрый взгляд, которым меня окинул директор "Добродеи".
Любка сидит в кресле в той же позе. И по мобильнику разговаривает с тем же видом. Словно никуда и не отлучалась из кабинета со вчерашнего дня. Увидев меня, наспех обрывает разговор и смотрит испытывающим, и, как показалось, даже немного сочувственным взглядом.
- Виктор, что ты натворил?
- Да ничего я не творил, - отмахиваюсь от вопроса, - Любовь Иванна, должок за тобой. Жмуров закопал, как обговаривали, и на кладбище, и в мэрии подтвердят. Так что, давай бутылку.
- Ты уже за расчетом? Так быстро? - переспрашивает Люба, словно и не расслышав меня, - Понимаешь, тут такое дело... Мне Гена звонил только что. Приказал немедленно тебя увольнять.
В предвкушении алкоголя мой организм утратил возможность соображать, поэтому, смысл прозвучавшего до меня не доходит.
- Ну так что? Дашь или нет? - не заметив двусмысленности вопроса, спрашиваю, нервно постукивая пальцами по столу.
- Дам, конечно. От тебя никуда не денешься...
Люба, думая о чем-то своем, тяжело вздыхает, и, прокрутившись в кресле, достает из сейфа бутылку "Хортицы". Затем, порывшись среди дореволюционных полок, выкладывает на стол исписанный лист бумаги и начинает что-то черкать обломанной ручкой.
К чему какие-то бумаги?! Сейчас стакан нужен! Перехватив мой взгляд, что не хуже радара шарит по стеллажам, начальница, отлично знакомая с повадками своих подчиненных, снова вздыхает. На этот раз еще тяжелее. И, выдвинув мерзко заскрипевший ящик стола, достает немытый "гранчак".
Выдергиваю зубами дозатор, плескаю, и одним махом остаканиваюсь.
Проходит наверное с полминуты, пока мой взгляд кое-как фокусируется на придавленном бутылкой листке. Резкость наведена, читаю. Заявление на имя директора ООО "Васко" от некоего Верещагина Вы-Сы. Об увольнении с должности контролёра рынка по собственному желанию. Мною написанное и мною же подписанное. Только дата проставлена другим почерком. Которую Люба сейчас и добавила...
Пристально гляжу на директрису. Она ерзает в кресле.
- Не понял...
- Что тут непонятного?! - ощутимо нервничает Люба. Одна моя половина бесится от несправедливости происходящего, а вот другая... Другая холодно и расчетливо фиксирует , что неправильно она нервничает как-то, нехорошо. Не могу сказать точно, в чем дело, но что-то здесь не то. Внутренне подбираюсь.
- Ты же сам, когда тебя на работу брали, два заявления писал, - возвещает тем временем моя командирша. - Одно на прием, второе на увольнение. Так принято у нас. Ты же знаешь. А я человек подневольный, пойми правильно. Гена команду дал, я дату проставила...
- Так получается, что я больше тут не работаю? - бессмысленность вопроса на поверхности, но задаю его по инерции. Все же, до конца еще не включился.
- Получается так, - разводит руками Люба. Затем, снова катнувшись к сейфу, достает из огнеупорных бухгатерских недр расходный ордер. Заполняет. Сверху кладет несколько купюр, которые достает из собственного расшитго бисером портмоне. Сдвигает ко мне. - Все что могу для тебя сделать. тут зарплата за месяц, и еще за две недели, как по КЗОТу положено.
Ну да , по КЗОТУ... Который хозяину Гене-Примусу что Новый завет для Свидетелей Иеговы ... Поди свои кровные отдала.
- А из-за чего, не знаешь? - спрашиваю, ставя на ордере подпись. Вряд ли ей слили всю информацию, но даже маленький кусочек может оказаться очень полезным.
- Понятия не имею, - грустно протягивает Люба, вот ей-богу, с самой искренней грустью. - Клянусь, Виктор, мне это все как снег на голову буквально! Я вообще думала, если пить меньше станешь, в заместители тебя определить. Ко мне. - Добавляет она после небольшой паузы.
Взгляд "правой руки комэска" приобретает заметное мечтательное выражение, и скользит по моей фигуре, задерживаясь чуть ниже пояса. Мдя... А потемкинские деревни были так близко ...
Я молча и сосредоточенно завинчиваю бутылку, засовываю ее в карман штанов. Извлеченный дозатор небрежно кидаю в стену, откуда он рикошетит точнехонько в мусорное ведро, и гордо покидаю кабинет. Врезать бы дверью на прощание, но смысла нет. Люба-то ни в чем не виновата.
После принятого лекарства, голова работает как надо. Факты, что с похмела казались разрозненными и совершенно бессмысленными, начинают укладываться в достаточно стройную цепь. Даже скорее в четкую картину. И картина эта мне категорически не нравится. Потому как злорадный взгляд Котельникова, брошенный в спину, значит лишь одно - бывший чекист знал о моем будущем увольнении. И Милу он, значит, остановил не случайно. Мммать твою!...
Вылетаю на улицу. Вовремя.
Котельникова не видно. Но напротив того места, где я оставил их с Милой теперь стоит, переместившись от "офиса" , ментовский УАЗик. И не просто стоит, а пытается завестись, приняв на борт нового пассажира. Если совсем уж точно - то пассажирку. Сквозь стекло вижу девчонку. Бобик чихает двигателем, но упорно не заводится.
Ах вы ж падлы, суки гребаные! И это последняя четкая яростная мысль, которую я додумываю. Дальше на рефлексах. Дергаю за ручку незаблокированную дверцу машины, из нее выпадает милицейский сержант. Написано же, не прислоняться! С размаху бью ногой в толстый бок и корчусь от боли - это напоминает о себе ночная драка с амбалом. Такими темпами, скоро костыли понадобятся! Впрочем, сержант охает, закатывает глаза, и вставать не собирается, всем видом показывая, что ему хватило.
- Аааа! - кричит над самым ухом Мила. А я вижу направленный мне в лицо ствол пистолета. ПМ - вещь на вид не страшная. Даже довольно симпатичная. До поры. Солнце светит в спину, и видны даже нарезы в стволе.
Снова верещит девчонка, ствол уходит чуть в сторону... А мне больше и не надо! Вбрасываю себя одним рывком в машину. Правой - руку с пистолетом на контроль. И со всей дури обрушиваю початую бутылку, на кепку второму. Ребро неподдельной "Хортицы" вступает в соприкосновение с хлипеньким милицейским сукном. Побеждает гордость отечественного алкопрома - второй мент откидывается на кресло. Потеряв, вслед за совестью и сознание. А бутылка цела-целехонька, есть бог на свете, зуб даю!
Вылетаю из машины, беру за шкирку выпавшего сержанта, затаскиваю в салон. Предупреждаю, чтоб не дурил. Но тот, глядя на недвижную тушку боевого товарища, сопротивляться и не пытается.
Залезаю к Миле на заднюю седушку. Продолжаю действовать на навыках и рефлексах. Но теперь уже не спортивных, а оперских. Поднимаю с пола выпавший пистолет. Обшариваю ментовские карманы. Выкладываю между собой и Милой всю добычу. Как в том фильме - ксивы, бабки, два ствола. Пока что не дымящихся ... К ним до кучи, ключи от бобика.
Теперь можно и оглядеться. Обе личности мне знакомы. Поселковые ППС-ники на базаре бывают часто, а там мимо меня не пройдешь. Так что, дорогие мои Василь и Серега, будем с вами общаться как со старыми приятелями.
- Кто девчонку приказал взять? - спрашиваю, ткнув сержанта в затылок бутылочным горлышком. Тот вздрагивает, приняв его за ствол.
- Так хто? - отвечает нехотя, - Котьельныков подзвоныв.
- Не начальник ваш? Точно?
- Та ни! Котьол! Вин же нас так постийно пиднаймаэ, мы дивок типа як заарештовуем и йому до хаты веземо. От и зараз мене набрав, сказав щоб оцю забралы...
Похоже что мент не врет. Да и про Котельникова я подобное слышал, городишко-то маленький. Что он малолеток к себе до хаты затаскивает и пользует. Девки потом, естественно, молчат - в Русе, со здешними провинциально-сельскими нравами для малолетки прослыть изнасилованной все равно что носить плакат "У меня СПИД!". Менты разбираться не будут, зато окружающие станут шарахаться, как от чумы ... А "дядя Сережа", как говорили, кому денег потом дает, кого просто обедом накормит ... Вот и молчат девчонки, как рыба об лед...
Ни хрена опять я не понимаю, чего Котельников, или кто там за ним стоит, от Милки хочет на самом деле. Но это уже потом. Проблемы решаем по мере их актуальности. А сейчас самая актуальная - два побитых мента. Но она, на мой взгляд, вполне разрешима.
- Ну шо, хлопцы! - говорю голосом сурового старшины. Ксивы ваши со шпалерами я с собой заберу. - Да не ссыте, не навсегда. Будете вести себя разумно, завтра позвоню, скажу где их спрятал. Шум подымете - из органов вылетите. На базаре место контролера освободилось, так что один уж точно без работы не будет ... Как поняли, братья, прием ...
- Та ясно, Витю! - отвечает, очнувшись Василь. Он, хоть и за рулем, но старший среди двоих. - Шо ж ты не казав, шо дивка твоя. Мы б домовылысь! А то сразу спецназом махать, як у своей Югославии ...
Ага, договорились бы вы со мной, как же .. Ну да ладно, главное решено, а дальше уж как кривая вывезет.
- В общем, пока сидите тише воды, ниже травы. Ничего не видели, ничего не слышали. Если все будет нормально, завтра позвоню, скажу, где майно забрать. Уяснили?
- Та отож!
Телефон мобильный черкни. Только без глупостей! Протягиваю Василю вместо бумаги двухгривенную купюру и ручку, обнаруженную в заднем кармане спинки. Тот неудобно пристраивает деньгу на ладони и сопя рисует цифирь.
В обнаруженную в том же кармане грязную холщовую торбу укладываю трофеи, а вслед за ними и "Хортицу"- чудодейницу. Выскальзываю из машины. Оглядываюсь. Наш скоротечный боеконтакт прошел без внимания окружающих - от десятка тусующихся на остановке нас закрывают маршрутки.
Котельникова нет в поле зрения. Слинял, вызвав ментов... Мила так и сидит в машине, сжавшись от ужаса. Блин, привыкать пора! Попала в колесо - пищи, но бежи! Хватаю за локоть, и выдергиваю из бобика.
- Уходим, бегом марш!
"Бегом марш" у меня получается не особо, но мышцы разогреваются и боль отступает. Мы проскакиваем между заборами, врезаемся в густую стену кустарников, и, проломившись сквозь колючие ветки, скатываемся на дно неглубокого овражка.
Места эти мне знакомы. Аэродром готовили к войне не понарошку, а потому здесь вокруг - сплошные заброшенные военные сооружения. Пулеметные точки без пулеметов, кабельные колодцы и прочая железобетонная хрень, которой нашпигованы подходы к бывшему стратегическому объекту. Даже если хлопцы не сдержат слова и настучат, пусть попробуют найти! Тут черт ногу сломит! В просвете между листьями сереет полукруглая верхушка НУПа - необслуживаемого усилительного пункта связи. Идем туда.
Внутри достаточно ожидаемый мусор. Стараясь не наступить на гвоздь или битую бутылку, осторожно заходим. Расчищаю место в паре метров у входа, под нависшей бетонной плитой. Первой загоняю туда Милу, следом залезаю сам. Подгребаю ворох листьев, закрывая проход. Ну все. Мы в домике. Нас не видно, и, если песни орать не будем, то и не слышно. Нам же, подход к НУПу - как на ладони.
Мила начинает стучать зубами. Не от холода, внутри бетонной коробки на удивление тепло, все же забортная жара делает свое дело. Похоже, что от шока начала отходить. Вообще на удивление правильная девчонка. У машины не тормозила, в обморок не падала, исправно бежала по команде. И в отходняк упала только когда мы унесли ноги.
Ну пусть пока в чувство приходит, а Чапай будет думу думать ...
Если похищение Милы силами двух тупых ППС-ников, да к тому же по наводке штатного городского педофила, было продолжением ночной попытки ее убить, то я ничего не понимаю в колбасных обрезках. Если Котельников просто хотел заполучить девчонку, то зачем амбал ее вешал? Если он хотел ее убить, или, как вариант, получил заказ, то нафига дергать ментов? Свистнул бы того же амбала, и все дела ... Что-то здесь не клеится, братцы, как говорил один знакомый токсикоман ...
Так что, нравится это кому-то из присутствующих, но допрос потерпевшей мне придется продолжить. Без пристрастия, но с упором на неприятные детали и, возможно интимные подробности. Вот как бы еще между делом и уточнить, чем мы с ней занимались (или не занимались) прошедшей ночью, ...
Поворачиваюсь к девчонке, скручиваю горлышко "Хортице", хлебаю сам, жестом предлагаю и ей. Мила мотает головой так, будто я предложил ей что-то уж совсем аморальное. Ну нет-так нет, будешь значит, отвечать насухую.
- А теперь вспоминай. Еще раз, и без пробелов. - голос мой звучит резко, по- учительски строго. На результат.
- Что вспоминать?! - в ужасе шепчет Мила, пытаясь вжаться в плиту.
- Что странного последнее время с отцом происходило? Видишь что творится ? На нас всю Русу, считай, натравили. Меня, вон, с работы под зад коленом поперли, а тебя на ментовской тачке увезти куда-то пытались!. - Сгущаю краски для того чтобы прониклась мрачностью ситуации и получше растормозилась. Методика ...
Девчонка молчит. Но лоб нахмурила - вспоминает.
Я не тороплю, прокручиваю свои варианты. Точнее, первую свою рабочую версию - с обрубанием информационных концов. Блин, понять бы, что такое смертоубийственное мог знать отставной майор? Вспоминаю, что в последнее время он работал на базе, где за американские деньги резали на металл бывшие советские самолеты. Те самые стратегические бомбардировщики, которыми можно было кирдык этой вашей Америке обещать.
Причем не директором он там был, а кладовщиком на инструментальном складе. Диски к болгаркам пересчитывал. В здешней иерархии - в самом низу штатного расписания. Ни влияния, ни доступа к чему-то особо ценному. Да и чего там на базе теперь секретного, если порезкой сами амеры занимаются, а все секреты Союза проданы давным-давно, еще в девяностых?
Мог, конечно, покойный майор оказаться свидетелем какой-то паскудной комбинации местных авторитетов. Но это никак не повод его вместе с дочерью убирать. Точнее, его-то могли в расход пустить как два пальца, а вот девчонку серьезные люди не тронули бы - не из жалости, а просто смысла нет. Да и не боятся местные воротилы типа бывшего моего хозяина Гены-Примуса ничего и никого. Кроме, разве что , столичного "Беркута".
Херня, короче говоря, полнейшая. Ситуация дурацкая до ужаса. Хотя, бродит у меня в мозгах некая бесформенная мысль, не желая категорически оформляться в форменную и очень даже официальную ...
- Мил...
- А-а-а?
Тянет слова, зрачки расширены. Но уже не дрожит.
- Помнишь, ты говорила, что в последний вечер у отца гости были? Может из-за этого?...
- Точно! - вскидывается девчонка. И продолжает быстрым шепотом, - как я сразу не поняла? Один из них и был дядя Сережа, Котельников. Ну, которого мы у базара ... Он как раз такие продукты приносит! И окурки от его сигарет!
А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Потому что если Котельников с еще с позапрошлого вечера Витю Сербина отпаивал-отпевал, а потом пропал наглухо, нарисовавшись только после неудачного покушения, то его небритые уши в этом деле торчат похуже, чем яйца у плохого танцора... В смысле есть у него в этом деле свой интерес. И интерес этот похоже, не завязан на Милу. Милка для него что? Соска на ночь, расходный материал. Не стал бы он для того чтобы ее уестествить, закручивать такую сложную комбинацию ... Может быть, конечно, просто нелепое стечение обстоятельств. Но на случайность мы происходящее всегда успеем списать, а пока нужно прокручивать версии злого умысла. Эх, пообщаться бы с "дядей Сережей" по всему перечню назревших вопросов. Желательно, привязанным к стулу. И с паяльником в нужном месте. А лучше - двумя! Но это не раньше ночи. До которой нужно еще дожить...
- Ладно. Ты умница, что вспомнила. Котельников у вас часто бывал?
- Раз в месяц примерно, - девчонку передергивает от брезгливости. - Папу он спаивал, а ему нельзя ведь! Маму как похоронили, ему врач сказал, что печень не выдержит, если так и дальше пить будет. А как я его удержу...
На последних словах Мила всхлипывает. Вот же парадокс какой. Папашка - бухарь подзаборный, а дочка его любит всё равно. Ну да, помню Витя как-то ко мне напросился, годовщину жены отметить. Четвертую или пятую. Рак желудка. Посидели мы тогда чудно. Милка тогда отца через площадку на себе тащила. Потому что я сам в отрубе валялся, рожу об стол квадратил.
- С Котельниковым я понял. Встречу - хозяйство распинаю.
Да, немного черного юмора не повредит. Мила чуть слышно прыскает в ладонь.
- Но я тут что думаю. Извини, что такие вопросы задаю, но чтобы уцелеть и тебя вытащить, мне бы разобраться сперва надо. В том что вокруг нас с тобой творится. Отец тебе, на случай своей смерти никаких распоряжений не оставлял? Типа, мол, похороните под "Прощание славянки", и с воинским салютом?
Девчонка трясет головой.
- Нет, ничего такого не говорил...
Под плитой темно, и лица девчонки я не вижу. Но что она плачет и так понятно. Да что ж такое, второй день непрерывных слез, и откуда только берутся! Ловлю ее узкую горячую ладошку. Тише, Милочка, не плачь, а то будешь там, где мяч ...
Сам же напрягаю извилины, чтобы понять, какой у этого Гумберта-Гумберта Мценского уезда, помимо противоестественных педофильских желаний, мог быть в этом деле скрытый мотив? Ну, давайте пофантазируем и представим, что Сербин вдруг проболтался о чем-то таком, что домой уже не дошел. Судя по рассказу Милы, Котельников у них дома был не один, а еще с кем-то. Вот, похоже и нашелся неизвестный член этого похабно-смердящего уравнения. Перечень вопросов к Котельникову пополняется новым пунктом: личность третьего собутыльника, имя, фамилия, контактный телефон и место постоянного проживания...
Что еще? Еще есть такое соображение. Сербин хоть и был алкашом, но дураком быть никак не мог. И раз уж ногами в маргарин влетел, в смысле знал что-то такое опасное, то мог и о вечном задуматься. Как же найти зацепку?.. Точнее где ее следует поискать? Ну это как раз не бином Ньютона ...
- В общем, так, Люда...
- Не Люда, а Мила! - выдергивает ладошку девчонка, - меня так мама называла.
Да хоть Блюма Вульфовна Трахтенберг! Задолбала своими мухами ...
- Ладно, Мила! В общем, план такой. Раз уже замаскировались, значит сидим тут тихонечко до темноты. Потом, я на пять минут заскочу домой, кое-что из вещей заберу. Ближе к ночи, пешкарусом до Красноталовки, там ловим попутку и в Киев. В большом городе задолбаются нас искать. Ну а дальше - по обстоятельствам.
Девчонка внимательно смотрит на меня. Взгляд испуганный.
- Ты меня не бросишь?
Выдыхаю сквозь зубы.
- Херни не неси, да?
Главного ей не говорю. Из Русы сбежать хоть сейчас несложно. Но вот что потом делать, если прямо здесь и сейчас не разобраться? Можно конечно, начать с Котельникова. Но этот риэлтер-педофил - хитрый трус. После моей разборки с ментами он или сбежал, или обложился охраной. То есть в моих обстоятельствах недостижим. Так что остается одно - тщательно пройтись по оставленной нами квартире. Не может такого быть, чтобы штурманец ничего не припрятал. Потому что не может быть никогда!
15. ЧП для майора
Пашкин Роман Александрович, майор ФСБ, заместитель начальника отдела ДВКР 6950 Гвардейской авиационной базы первого разряда в городе Энгельс, вчера загулял, и загулял бессовестно. Но бог с ней, с совестью, которую Роман Алекандрович, по его собственным словам, еще в детсаду на яблоко поменял. В этом его загуле усматривался целый список серьезнейших нарушений, где "злоупотребление крепкими спиртными напитками" и "аморальное поведение" оказались на скромном последнем месте. Возглавляли же этот гипотетический список такие серьезные вещи как "превышение полномочий в корыстных целях с признаками коррупции", "подача недостоверных сведений о своей агентурной деятельности" и "склонение к интимной близости с использованием подчиненного или зависимого положения партнера". К счастью для Пашкина, список этот существовал только в его собственной голове.
Объективно, при внимательном изучении всех перечисленных пунктов, майора можно было понять. А при "углубленной проверке фактов", пожалуй что и простить. Ну а с учетом той цели, которую преследовал в своих действиях немолодой уже контрразведчик, и приняв во внимание высочайший уровень подготовки мероприятия, еще и по-белому позавидовать...
Вольнонаемная секретутка двадцати одного года от роду, с мордашкой Одри Хепберн, фигурой Мерилин Монро и ошеломительным четвертым размером, что недавно устроилась в строевую часть, и которую майор два месяца напролет без перерыва на обед заманивал в постель, наконец-то сдалась и провела с ним ночь.
По такому случаю Михалыч, хозяин бывшего пансионата для ветеранов труда, ныне приватизированного, перестроенного и переименованного в "загородный клуб "Адмиралъ", которого Пашкин не раз и не два отмазывал от налоговой, устроил лучший номер с рум-сервисом, клятвенно пообещав "молодоженам" полнейшую конфиденциальность и покой.
Новой пассии через старые и опять же коррупционные связи в гарнизонной поликлинике был организован железобетонный больничный, (не выходной же в самом деле тратить на это дело), а суровое начальство получило в недавно вставленные зубы отчасти правдивую версию о "вербовочном мероприятии". Перед самым убытием бойцы в отделе были заинструктированы до икоты. Среди ночи их разбуди нежданным звонком хоть от начотдела, хоть от самого директора ФСБ твердо сказали бы, что "товарищ майор в местной командировке. Где, и когда вернется - знать не можем, по инструкции не положено. Конец связи, товарищ генерал от инфантерии!"
В общем, подготовкой мероприятия можно было по праву гордиться. Кто, как говорится, видел лучше - у того глаза лопнули. А вот сама "вербовка" прошла так, что хоть обратно в Грозный просись...
Истомившись и завозжелавшись в процессе долгого ухаживания майор ожидал многого. Благо, голливудское личико и рвущийся из блузки размер обещали множество увлекательных приключений. Приключения действительно воспоследовали, но не совсем те, на которые рассчитывал Пашкин.
Как выяснилось сразу же после ужина, доблестная сотрудница строевого отдела, которой по фольклорной традиции сам бог велел инициативно и качественно ублажать вышестоящее командование, слово "отдаваться" воспринимает до предела буквально. В том смысле, что пока взмыленный Пашкин из последних сил пыхтел и старался, надеясь выдавить из распластавшейся на шелковых простынях "служащей российской армии" хоть малейший ответный стон, "вольняшка" лежала пластом и вела себя китайской надувной куклой. Хорошо - просто смотрела в потолок, а не лузгала семечки. Иначе бы, перед майором вполне мог замаячить призрак импотенции в связи с психологической травмой.
И ведь зараза такая, на этапе офисного ухаживания вела себя вполне адекватно. Напропалую кокетничала, терлась всеми частями тела, а один раз чуть было сама не залезла на него прямо на рабочем столе.
Такое с ним, честно признаться, случилось впервые. Отчаявшись раскочегарить это грудастое бревно, Пашкин, чтобы хоть как -то заглушить саднящее мужское самолюбие, наскоро закончив "личную часть" программы, просто вынужден был влить в себя ноль пять очень хорошей, но водки. Надо же было загладить неприятный осадок после провала столь тщательно подготовленного, и, говоря по совести, недешево вставшего вечера.
Отработав, а точнее отлежав на спине обязательную программу, партнерша тут же отвернулась и засопела, Пашкин же шлифанул выпитую "белую" обнаруженным в баре виски, закусил надкушенным несостоявшейся пассией шоколадом и почти до утра смотрел телевизор, переключая спутниковые каналы.
Заснул перед самым рассветом. Хотя и проспал часа четыре, почти что до десяти, показалось что едва упал ухом на скомканную подушку, как под ней загнусавил, наяривая "Ламбаду", засунутый с вечера телефон.
Хочешь возненавидеть какую-то музыку - поставь ее на будильник. Или на экстренный вызов. Чуть было не уронив скользкий мобильник, Пашкин, с трудом разлепив глаза, посмотрел на высветившийся номер. И тихо выругался сквозь зубы. На этот звонок можно было не отвечать, вызов делала автоматическая система оповещения. А вот реагировать на него майор был обязан, так как сигнал "Мороз" обозначал общий сбор ...
Таким образом внеплановый выходной, не успев начаться, уже закончился. Впрочем, подумал Пашкин, был в этом вызове и положительный момент. Отличный повод испариться, не выслушивая традиционный утренний бабский треп: "А ты меня любишь? А давай поженимся. А как детей назовем?", на который девица, по оценке майора, невзирая на полную и окончательную фригидность, была более чем способна.
Несостоявшаяся любовница, разметав роскошные сиськи, мирно сопела на противоположном конце кровати. Но уже майора не волновала...
Запивая минеральной водой ударную порцию "алка-зельцера", он начал лихорадочно одеваться, собирая по комнате разбросанную вчера одежду, прикидывая, где ключи от машины, которую майор, конспирации ради, загнал по приезду в гараж. И размышляя над тем, что может означать общий сбор, объявленный в рабочее время. Учебные тревоги в российской армии со времен князя Рюрика объявляются исключительно по ночам. Или под утро ...
Девушка проснулась от шума, но виду не подала.Только когда за Пашкиным хлопнула дверь, пощупала на тумбочке в поисках оставленных денег на такси и, не найдя процедила:
- Кааазел!
Вокруг штаба - двухэтажного здания, выкрашенного серой краской, кое-где обвалившейся вместе со штукатуркой до кирпичей, царило необычное оживление. Одна за другой прибывали разнокалиберные машины, с трудом разъезжаясь на тесной площадке. Из них выскакивали офицеры и прапорщики, все как один с видом крайней озабоченности, и споро забегали внутрь. Через окно, выходящее на пост дежурного, было видно, что новоприбывшие докладываются помдежу, а тот старательно фиксирует время прибытия в журнал. По всем признакам выходило - тревога никак не учебная.
Пашкин, уже заранее готовый к неприятностям, припарковался где смог и ускоренным шагом, больше похожим на бег, направился к штабу. Очень было похоже на август 2008-го года. Когда вот так вот, из утренней похмельной дремоты полыхнула недолгая, но все же кровавая война. На которой, в Пашкина, отвыкшего было ненадолго от кавказского гостеприимства, снова стреляли. К счастью, не попав...
У входа в особый отдел, расположенного в торце штаба, стоял их штатный УАЗик. По кисло-озабоченному виду всезнающего, водителя майор сразу понял, что ЧП на базе серьезное. Помрачнее, чем хищение со склада РАВ ящика гранат и даже беглого срочника с "калашом" и полным боекомплектом ...
- Ту-160 взорвался, - пробормотал водитель. - В воздухе.
- Ну ни хера ж себе... - только и сказал Пашкин, озадачено хмыкнув.
Полевая форма у него была в кабинете. Через пять минут Пашкин, наскоро озадаченный разрывающимся меж телефонов начальством, уже грузился в УАЗик, сжимая в руках полевую "Моторолу" со скрэмблером.
Рация, мигнув зеленым диодом, включилась. И сразу же свистнула. Пашкин нажал на тангенту и бросил в микрофон:
- Седьмой на связи!
- Всем выдвигаться к месту падения! - загундосил искаженный шифратором, и до кучи еще и динамиком, голос, - Никифоров - к коменданту. Организовать оцепление. И чтобы без сбоев там! Луценко - опечатать и изъять оперативный контроль с пункта управления полетами. Опросить дежурную смену. Всю! Снять пояснения по горячим следам. Потом - к техникам. Они все остаются в расположении части под строгим контролем. Загнать в кубрик какой, и пусть сидят. Пашкин - с аварийно-спасательной группой. Осмотр места падения, поиск черного ящика. Андреев - в оперативный резерв. Выполнять!
Майор кивнул с прижатой к уху рацией и двинул водителя локтем, попав в ребро: "Трогай!".
Пункт назначения Пашкин узнал лишь когда УАЗик проскочил ворота. Самолет рухнул рядом с деревней, километрах в тридцати от города. С мигалкой добрались до места минут за двадцать. Все это время Пашкин висел на связи, так что к прибытию примерную картину произошедшего он уже представлял.
Обычный плановый облет. Проверяли замененный недавно двигатель. Драгоценный моторесурс берегли, поэтому в летном задании значилась только "коробочка" на средних высотах вокруг аэродрома.
Прошло тридцать семь минут после взлета, и в эфире вдруг раздался голос командира "Экипаж!...". тут же связь с бортом была потеряна. Через считанные секунды, "стратег" исчез с экранов радиолокаторов. Оперативный дежурный вышел на связь с полицейскими в двух ближайших от места исчезновения и возможного падения населенных пунктах - небольших поселков Советское и Степное. Из последнего сообщили, что диспетчер станции подземного хранения газа сообщил о взрыве "над самой головой", после чего "что-то огромное" рухнуло на соседнее поле. Что именно - диспетчер не разглядел. Пролетело быстро, а само место падения закрыто от наблюдения лесопосадкой.
Пашкин, развернув на коленях "верстовку", наскоро прикинул точку падения и тут же, совершенно незаслуженно обматерил бойца за то, что он сразу туда не поехал. Впрочем, водитель ездил с майором давно, и нисколько не обиделся. К тому же, Пашкин, мгновенно забыл про взрыв ругани и начал "штурманить" бестолкового, как ему казалось, бойца, периодически отвлекаясь на звонки. А те, по мере распространения информации, шли все более из высоких сфер.
УАЗик прибыл к месту всего минут на пятнадцать позже вертолета аварийно-спасательной службы. Приказав остановиться чуть в стороне. Пашкин выглянул наружу. Убедившись, что до него, в окружающей всеобщей суматохе никому нет дела, майор спрыгнул в траву.
На самом краю огромного поля, вернее - куска степи, виднелось огромное черное пятно, в центре которого все еще полыхало пламя, облизывая остатки изломанной, перекореженной конструкции. Опознать в ней стратегический бомбардировщик удавалось лишь огромным усилием фантазии.
Со стороны ближайших строений к месту падения бежали люди и пробирались по вспашке машины. Перекрывая им доступ к месту падения, из тентованного "Урала", выехавшего наперерез, прыгали солдаты во главе с отчаянно и безнадежно матерящимся капитаном, тут же пытаясь выстроить оцепление. Получалось оно жидковатым и не слишком эффективным, но все же большей части незваных зевак дорогу закрыло.
Ближе к огню стояли две пожарные машины и полицейский "луноход" из дежурной обслуги газохранилища. Рядом кружил пожилой старшина с переговорным устройством, что-то кому-то громко и нецензурно втолковывая на повышенных тонах.
По обгоревшей земле, среди искареженных обломков метался разнообразнейший народ. С фотоаппаратами, рулетками и какими-то неизвестными майору приборами. Одна из пожарных машин начала выбрасывать пену на догорающий фюзеляж, но тут же тушение было прекращено словно из-под земли выскочившими людьми в штатском, судя по повадкам - областными ФСБ-шниками. "Чекисты" наверняка опасались за следы, что будут непременно залиты до полной непригодности для каких-либо исследований. Пожар, впрочем, все-таки продолжили гасить после энергичного вмешательства долговязого "тушилы"- полковника, разогнавшего наследников "железного Феликса".
Но самое страшное ожидало не в эпицентре падения. За периметром обугленного пятна полоскались на ветру четыре непогашенных парашютных купола. Возле одного из них, того, что лежал чуть наособицу, ближе к вертолету, суетились спасатели.
Железо потерпит, главное - люди! Коротко выругавшись, Пашкин вернулся в машину, и по широкой дуге, чтобы не втоптать что-нибудь важное в землю, объехал место падения, стараясь подобраться поближе к парашютам, что хлопали будто паруса у клипера, растерявшего такелаж...
Подъехав как можно ближе к первому куполу, Пашкин вылетел из машины, подбежал поближе. И бессильно выругался. К парашюту, что рвало ветром был привязан сломанный манекен - так показалось вначале. Лишь присмотревшись, майор понял, что это тело. Обгорелое и истерзанное.
Прошедший десяток "чеченских" командировок, он попытался забраться под гермошлем и прощупать на шее пульс. Пальцы встретили холод. Пашкин машинально поглядел на часы, засекая точное время для рапорта.
Пока он возился, машин и людей у места падения заметно прибавилось. Прямо по полю, грузно переваливаясь, к погибшему самолету подползала черная "тридцать первая" Волга. Следом за ней буксовал дорогущий джип, забрызганный грязью до крыши. Вскоре за оцепление подтянулись "Скорая", истошно завывающая сиреной и несколько машин с символикой МВД и МЧС на бортах. Народу становилось все больше. Бестолковых срочников в оцеплении сменили плечистые ОМОНовцы в "сферах" и с АКСУ наперевес.
Пашкин смешался с толпой военных и со стороны наблюдал за происходящим. Подъехавший шеф, отчаянно размахивая руками объяснял что-то невзрачному человеку с хмурым лицом. В человеке майор признал крупного чина из областного управления ФСБ, полковника Хоронько.
Замыкая парад областных руководителей, на дороге замаячил черный "шестисотый", в сопровождении двух "Гелендвагенов" с охраной. "Губера принесло!" - зашуршали вокруг шепотки. Хозяин, с парой семенящих за ним помощников, подошел к группе начальников. Все тут же обернулись к нему, и после небольшой, и со стороны малозаметной борьбы за право первого доклада стали поочередно излагать свои мысли и наблюдения, то и дело сбрасывая вызовы беспрерывно звонящих мобильников.
Прервав последний доклад, "крестный отец области", громко, стараясь то ли для набежавших корреспондентов, то ли для руководства, что все равно будет пересматривать видеоматериалы, заявил:
- Я уверен, и моя эта уверенность основана на определенных фактах, что это не авария, и не следствие халатности или какого другого "человеческого фактора", а самая настоящая диверсия, или же террористический акт! Я лично возьму на контроль!
Неприметный человечек, что до этого стоял около съемочной группы, осторожно дернул оператора за рукав, и что-то прошептал тому на ухо. Камера немедленно опустилась, оператор с хмурым видом извлек и передал неприметному отснятую карту.
На месте катастрофы начала работу областная следственная бригада. Московских авиационных экспертов ожидали часа через полтора. Вскоре обнаружился черный ящик, и для простого гарнизонного особиста здесь не осталось дела. Скорее наоборот, с ними всеми начнут работу столичные следаки... Рация ожила. Личному составу отдела было приказано возвращаться по своим местам.
Майор тоскливо выдохнул. К смертям, некрасивым, порою страшным он, по роду службы привык. Но гибель огромной грозной машины и управлявших ею людей, пока что необъяснимая, была чем-то совсем иным...
В ушах до сих пор стояли странные слова губернатора. Калинкин - политический выдвиженец и небольшого ума человек, но воздух сотрясать даже он просто так не будет. Если уж заикнулся про теракт, то значит ему какие-то бумажки холуи еще в пути показали. Посмотреть бы на те бумажки, да пошуровать в губернских компьютерах по горячим следам ...
Возбуждение от поездки прошло, и теперь ему больше всего хотелось спать и есть. Желательно и того и другого побольше. Но отдыхать ему, похоже, придется еще очень нескоро.
16. Засада в "Марьиной роще"
Спать в Русе ложатся так же, как и встают. В смысле, рано и по солнышку. Поэтому после заката в городке достаточно безлюдно. И можно перемещаться, оставаясь незамеченным. Особенно, если знаешь, как это делается.
Наш дом - типовой панельный ДОС. Стандартная пятиэтажная коробка модели "Стройбат ТМ", которых в свое время настроили от Бреста до Владивостока немногим меньше, чем гражданских хрущевок. То есть конструкция известная и изученная. Фонарь, который светит в окно сербинской спальни, бросает на асфальт пятно света, по краям густеет уютная темнота. Под чьим покровом можно просочиться во двор.
Наш подъезд пятый, но я ныряю в самый дальний от него, первый. Если я все правильно просчитал, то засаду на входе скорее всего поставят, но вот контролировать все подходы к квартире у них не хватит ни ума, ни людей.
Стараясь не шуметь, взбегаю на чердачную площадку. Дверь на крышу давно уже без замка. Русинские жители любят бухать на крыше, наблюдая закат, так что замки здесь вешать - дело безнадежное изначально. Выглядываю. Вон, тары сколько, но к счастью наверху ни души...
Эх и я бы сейчас грамм сто для храбрости дернул. А потом еще столько, и полстолько, и четверть столько. До полного, как говорится благорастворения. Но дело есть дело, и желание дернуть не переходит грань, где кроме мыслей о пузыре ничего другого не остается. Нервы и адреналин пока что пережигают алкоголизм, ну а там, как отработаю видно будет ...
Выбираюсь на плоскую крышу без малейшего намека на ограду. Тут же залегаю на чуть липком, еще горячем от солнца рубероиде и оглядываюсь, стараясь сильно не маячить головой. Дом стоит на небольшом возвышении. Городок и окрестности видны отсюда как на ладони.
Первым делом осматриваю район около "линии Маннергейма", где оставил Милу. Никакой подозрительной активности вокруг НУПа не наблюдается. Вот и славно.
Избитые оборотни в погонах отогнали ментовский бобик к своей двухэтажной норе. Там он и стоит, печально таращась кругляшами фар. Стало быть менты слово сдержали, и не в работе. На ближних подходах к дому тоже не видно ни подозрительных машин, ни незнакомых людей. Получается, если комитет по встрече приготовлен, то хлеб-соль вручить собираются не на входе, а в одной из двух наших квартир. Или на лестнице.
Безнадежно пачкая футболку, переползаю на другой конец крыши. По пути искренне жалею, что живу не в девятиэтажке, где можно было бы пробежаться, пусть даже и на четвереньках, по чердаку, распугивая голубей и кошек, а не изображать из себя беременного удава...
Убедившись, что внимательных наблюдателей поблизости не проявилось, осторожно перегибаюсь через край, всем сердцем надеясь, что крыша подо мной не решит внезапно раскрошиться.
Ржавая пожарная лестница, проходящая вплотную к балкону квартиры Сербиных на расстоянии вытянутой руки. Я и вытягиваю. Ухватившись за перекладину, пробую пошатать. Вроде бы крепеж из стены вылетать не собирается. Лежа на животе, разворачиваюсь, свесив ноги в пустоту. Ступня нащупывает опору. Есть! Теперь вторую ногу...
Только уцепившись руками за ржавый металл понимаю, что все это время не дышал. Перед глазами пошли оранжевые круги. Пару раз делаю глубокий вдох, чувствуя как мокреют ладони. Никогда высоту не любил. Да уж, не быть тебе, Виктор Сергеевич альпинистом. Даже промышленным, как старый приятель Макс...
Но кто говорил, что будет легко? Зажимаю страхи в кулак и двигаюсь дальше вниз. Добравшись до нужного балкона, осторожно втискиваюсь в глухой простенок. Фух. Справился. Вытерев потные руки о грязную футболку, прислушиваюсь. Тут же выясняются две вещи. И одна из них - очень хорошая. Во-первых я не ошибся, и засада в квартире покойного штурмана есть. Во-вторых, те, что сидят на кухне у Сербиных - полнейшие кретины. Сидят за столом, курят, языками лениво чешут. Еще бы свет включили, и хоть завтра вручай премию Дарвина. Которую как известно, присуждают за самую нелепую и глупую смерть ...
Пациенты, судя по говору, не менты и не залетные головорезы, а уроженцы окрестных сел.
- Скильки мы тут ще будемо сракы видсижуваты? Темно вже! Може ця мала и не прийде.
Ага, стало быть, ждут они не меня, а девчонку. Странно ...
- Та отож... - поддерживает нытье сосед. - Ще спасыби скажи, що той жовжиж який був з нею напывся, та спав. Хлопци казалы, що вин з десантуры, та й у сербив воював. Був бы тверезый, отрымалы бы повну сраку головняку, як Мыкола. Каже, що вин голый його так одметелыв, що куды там тим "Беркутам" ...
- Та отож. Тверезого мы б його, мабуть, взвгали бы не кончылы ...
Не понял. Про кого это они говорят? Кого кончили? "З десантуры" и "воювавший", во всем городке я один. Местные всё больше в Десне служили. Ну да ладно, скоро узнаем ...
Балкон у Вити завален всяким хламом. Стараясь не нашуметь, провожу инвентаризацию. В руку попадает обрезок трубы. Хорошая, труба, чугуниевая. Самое то для вдумчивой драки. Лишь бы стрелять не начали. Оружие, скорее всего, у них есть, но судя по расслабону, ребята ждут маленькую беззащитную девочку, а не злого меня с трубой.
Вообще странно все это, за всем бардаком явно стоит кто-то упертый и при деньгах, потому что без купюры и поселковые с места не встанут, не говоря о ментах. А вот исполнителей этот гений злодейства привлекает - один другого дурнее. Дефицит кадров или времени? Загадка ...
Тихонько толкаю балконную дверь. Она открывается с легким скрипом. Незаперто. Интересно, это нынешние гости решили вентиляцию улучшить или Витя воров не боялся? Впрочем, без разницы.
Осторожно, с пятки на носок, по-над стенкой, стараясь не скрипеть старыми деревянными полами... Хотя, засадникам не до меня. Они, по-прежнему жалуются на судьбу, сетуя по поводу бессмысленности ожидания.
- Добрый вечер!
По-голливудски как-то вышло, не удержался. Голливудские актеры сначала красиво говорят, а лишь потом бьют. Но я поклонник корейской кинематографической школы, потому все делаю параллельно.
Первого, что сидел у входа, после удара трубы сносит в сторону, широкоплечий бугай в майке-алкоголичке - прямо близнец ночного гостя - амбала, падает башкой под умывальник, опрокинув мусорное ведро. Второй, вместо того, чтобы схватиться за наган, лежащий на обеденном столе, глупо таращится, после чего глупо произносит:
- Га?
Это единственное, что ему удается. Рука, которой пытается закрыться от удара, оглушительно хрустит. Второй удар - по макушке. Третий - тычком в подбородок. Откормленная салом и самогоном туша падает, ломая табуретку. В падении этот солдат деревенской мафии умудряется еще и зацепиться своими граблями за штору. Штора падает, укрывая поверженного врага погребальным саваном.
Быстро проверяю поле битвы. Первый жив, без сознания. Ноги второго еще мелко подрагивают. Но дрожь - смертная. Причем, похоже я здесь не при чем, как ни удивительно. Ну, почти не при чем. Очень уж неудачно упал парнишка - головой да об угол, череп сломал. Были бы мозги - точно вытекли. А нехер в гости без спросу среди ночи ходить.
Так, зачистил территорию. Судя по общему уровню организации засады, надеюсь, к этим придурками проверяющий никакой не явится. Теперь - то, ради чего я сюда пришел.
Первым делом, суюсь в маленькую кладовку, где по словам Милы, у них хранился фонарик. Копеечный "китаец", как ни странно, работает. Нашелся он, правда, не на "второй, третьей полке", а прямо на полу, где в живописном беспорядке был вывален весь хранившийся в квартире инструмент.
Вся квартира после нашего ухода вдумчиво перерыта. Обыск налицо. Вернее, не обыск, а примитивный варварский погром. Его явно проводили не худо-бедно опытные правоохранители, а упокоенные мною сельские гоблины, искренне считающие, что нечто спрятанное проще всего найти, если перевернуть все верх дном. Вот оно, тлетворное действие тупых криминальных сериалов... Хрень какая-то, однако. Снова думаю, что задачи вероятного противника совершенно не увязываются с классом исполнителей.
Два клоуна квартиру перевернули, и ничего не нашли. Но не стоит ровнять бабуинов с человеком. То есть, со мной. Наскоро проверяю стандартные места закладок. Ни в банках с крупой, ни в унитазном бачке ничего нет, кроме положенного содержимого. Под шкафами и кроватями тоже. Ковры сорвали и без меня. Впрочем, на это я и не надеялся.
Наш метод - включать голову! Внимательно осматриваю кладовку. Вроде бы ничего подозрительного. Опять же, вряд ли бы Сербин клал это самое на открытое место, надеясь, что пронесет по принципу листа в лесу. Мало ли, может какой собутыльник бы спер? Нет, не то... Кладовка изнутри обшита вагонкой. Вариант? А почему бы и нет, в самом деле? Найдя среди инструментов покойного летчика сапожный нож, поддеваю кончиком деревянный плинтус. А идет-то подозрительно легко! Подорвав со всех гвоздей, ставлю в сторону. Туда же перекочевывают рейки.
Есть? Есть! В самом углу притаились два свертка вощеной бумаги. Один побольше, второй поменьше. Осторожно разматываю. В первом - древняя магнитофонная кассета, в том, который побольше - три столь же старые фотокассеты. Вот значит как.
Снова запершись в ванной, осторожно вытягиваю шпулю, и рассматриваю на свету несколько кадров. Пленка слайдовая, цветная. Снимали явно в воздухе. На квадратике можно разобрать очертания здоровенного, явно военного самолета на фоне облаков. В самолетах я не разбираюсь, но опознавательные знаки - белые звезды в круге, в свою очередь, перекрытом узким прямоугольником. ВВС США. Ох ты ж епть! Разворачиваю пленку до конца. Дела давно минувших дней. Эхо войны, блин.
Всё тот же "американец" в разных ракурсах. Насчет авиации времен Холодной Войны, мои знания близки к отрицательной величине, но то, что это бомбардировщик - сомнений нет. В свое время, за один факт использования на борту фотоаппарата, Витя мог загреметь года на три минимум. Но сейчас?...
Две прочие пленки еще больше запутывают дело. Отснятые на них, особенности несения службы стратегической авиации, в наше время не только не представляют никакой опасности для их обладателя, но могут при правильном подходе, принести немалые доходы и скандальную известность. Стало быть, если и была у штурмана какая-то тайна, спрятана она в магнитофонной кассете. Кассету бы прослушать... Но не сейчас - не на чем и некогда. Ладно, программа-минимум всяко выполнена. Теперь надо уточнить, что имели ввиду эти гоблины, говоря о "спавшем десантнике".
Стараясь не шуметь, пересекаю площадку, и на цыпочках пробираюсь в свою квартиру. Дверь не заперта - лишь прикрыта. Не включая свет, пробираюсь в комнату. Луч фонаря упирается в диван. Падлы.
На диване лицом вниз лежит человек. Заросший затылок, покатые плечи, ботинки с тракторным протектором. Лица не видно, но я его узнаю и так. Петро. Мертвый - две опаленные дыры на спине. На полу валяется простреленная подушка. Под глушитель сымпровизировали... Из-под кровати выходит, теряясь между облупившимися досками пола, лужа крови. Почти засохшая.
Понятно. Мой дверной замок открывается ногтем. Приятеля, пришедшего в гости под хорошим градусом и заснувшего на моей постели, гоблины вполне закономерно приняли за меня и порешили. Уроды хуторские! Впрочем, особо не злюсь. Один уже мертв, а второй только что лишился последнего шанса прийти в сознание. Ну и в счет, который я уже выписал на имя "дяди Сережи", еще один пункт добавился ...
Возвращаюсь в квартиру Сербиных. Ворочаю труп, вкладываю в теплую еще руку предварительно взведенный наган, подтягиваю второго ... Выстрел получился негромким, а соседи к шуму привыкшие. С одной стороны, револьвер самому бы пригодился, но мало ли что на этом ветеране висит?
Мысль о том, чтобы поджечь обе хаты и упрятать в огне все следы, отметаю как глупую и недостойную. Недостойную - потому что непременно пострадают соседи, никак не виноватые в наших делах. Да и Милке, после того как закончится этот цирк, нужно же будет где-то жить.
Ну а глупость поджога состоит в том, что он мне собственно и не нужен. Потому что с завтрашнего дня на мою защиту встанет серьезная и могущественная контора. Организация, настолько всесильная, что сможет сбить с моего следа не то что какую-то деревенскую ОПГ, но и хваленое ЦРУ, не говоря уже о МИ-5 и Моссаде. И организация эта - районная прокуратура...
На тройное убийство с огнестрелом после обнаружения трупов из райцентра приедет следственная бригада. Прокурорский следак, даже зеленый стажер, осмотрев побоище тут же выдвинет две рабочие версии. Первая - два бандита убивают некоего русинского жителя, находящегося в гостях. После чего возвратившись, хозяин (по слухам бывший спецназовец и участник боевых действий) с целью личной мести убивает бандитов и уходит в бега. Эта версия чревата: а) тремя висяками по особо тяжким преступлениям, б) подачей в розыск лица, которое опять же войдет в квартальную отчетность отнюдь не в графу "раскрытия".
Вторая версия будет звучать как "нанесение смертельных огнестрельных ран вследствие алкогольного опьянения и неосторожного обращения с оружием с последующим падением с высоты собственного роста и получением травм, несовместимых с жизнью". При этом в липовом протоколе опознания будет указан не Петро, земля ему пухом, а ответственный квартиросъемщик Верещагин Виктор Сергеевич. Так что никакого четвертого нет, не было и не будет.
Внимание, вопрос! Какую из двух представленных версий поддержит дежурный заместитель районного прокурора? А теперь слушаем правильный ответ. Однозначно вторую. Где преступления никакого не было, а бытовой "убой" раскрыт доблестными сыщиками в течение суток по горячим следам!
Тонкая папка дела с протоколами, написанными жутчайшим суржиком неразборчивым почерком и с таким количеством грамматических ошибок, что читая его, застрелилась бы даже училка из интерната для имбециллов, ляжет на архивную полку и вскоре затеряется в стопке себе подобных. Отчет прокуратуры пополнится тремя палками за раскрытие, а тело отомщенного Петрухи ляжет в могилу по соседству с холмиком Вити Сербина. И искать меня продолжат разве что в том почти что невероятном случае, если неведомый организатор и вдохновитель перебитой мною "засады в Марьиной роще" решит устроить личное опознание ...
Ну а Петра власти искать уж точно не будут. Родни у него, как у меня здесь нет. На работе всем пофиг, у боевой подруги заявление о пропаже в ментовке не примут даже за деньги. Да и дело по здешним местам житейское - мог утонуть в ставке по пьяни, мог просто завербоваться и куда-то тихо свалить, чтобы не проставляться. По-любому всем до лампады ...
Так что с завтрашнего дня я - официальный покойник. Кредит, конечно, по моему паспорту вряд ли выдадут, там служба безопасности по базам документ пробивает, но зато и в розыск не поставят. Что для моего положения не в пример актуальнее...
Нахожу в пожитках Вити древний "сидор" - армейский вещмешок, набиваю его теплыми вещами, которые, на первый взгляд должны Миле подойти. Увязываю поверх одеяло.
Так, что теперь? А теперь надо валить...
Девчонка сидит в НУПе, точно там, где ее оставил. В дальнем угле, на куче листьев. Чтобы не пугать, первым делом щелкаю фонариком, подсвечивая свое лицо. Стараюсь, чтобы луч упал сбоку. А то ведь при освещении снизу получается жуткая харя...
- Ты!... - шепчет девчонка.
- А ты боялась! - хмыкаю я.
Бетон остыл и в бункере довольно прохладно. Мила благодарно кивает, натягивая прихваченную мной куртку. Ловлю себя на том, что не ищу алкоголя ... Но и рассказывать, что случилось в квартире, я не хочу. Не хватало еще девчонку добить такими новостями. Но Мила начинает первой:
- Ну что там?
- Да ничего особенного, - пожимаю я плечами, - у тебя на примете нигде магнитофона нету? Такого, чтобы кассеты проигрывал?
- Откуда? - удивляется Мила. - Отцовский давно сгорел.
- Тогда вопрос за номером два. Отец фотографией увлекался?
Мила кивает:
- У него аппарат дорогущий был, "Практика", кажется. Еще увеличитель и разное оборудование. Только как мама умерла, он продал все...
Получается, все фотохудожества - и вправду дело рук товарища летуна. Версия о похищенных пленках и мстительном хозяине с тихим шелестом отправляется в мусорную корзину.
- Ты нашел что-то? - продолжает допытываться девчонка.
- Пленку нашел. - говорю я, - но она кассетная, прослушать сейчас не сможем, нужен старый кассетник. Ищут нас с тобой. Так что отложим мы это дело до тех пор, пока не доберемся до Киева...
17. Медведь и дракон
Идущий вдоль бесконечных торговых рядов в уйгурском квартале украинский летчик в изрядно помятой форменной белой рубашке с нашивками на коротких рукавах, был явлением здесь привычным и ажиотажа не вызывал. Как писал великий Конфуций "Рыба ищет где глубже, а украинский лаовай - где дешевле". И еще добавлял мудрец: "Когда родился хохол-цзы, то уйгур-цзы заплакал" ...
Город Урумчи, который называют "Северными воротами Китая", по меркам Поднебесной невелик - в нем живет миллиона полтора человек. Но экономический рост страны ощущается здесь намного сильнее, чем в чиновничьем Пекине или даже в европеизированном Шанхае.
Китайские товары на любой кошелек и любого качества, начинают свой путь в Европу из Урумчи. Годовой грузооборот двух железнодорожных станций и аэропорта измеряется в миллиардах долларов. В черте города и в окрестностях расположено невообразимое число рынков, лавочек и складов, где можно купить все, что душе угодно - от футболок "no name" и "настоящих айфонов последнего поколения", что изготовляются трудолюбивым "дедушкой Ли" в сарае с земляным полом и мерцающей двадцативаттной лампочкой, до первоклассной фабричной продукции, качество которой ничем не отличается от европейского.
Этот мощный поток приносит огромные барыши сотням концернов, тысячам экспортно-импортных фирм и десяткам тысяч мелких посредников, приезжающих сюда, в основном, из стран бывшего СССР. В начале двадцать первого века русский медведь и китайский дракон, посрамив западных политических предсказанцев, не вцепились друг в друга в смертельной схватке, а вели мирное торговое сосуществование, исподволь примеряясь к тому, как они разделят меж собой весь остальной мир ...
Но далеко идущие планы оставались лишь планами. Пока же местное население Урумчи делало все, чтобы приезжие оставляли в их гостеприимном городе как можно больше привезенных с собою денег. Армию чужаков готова была встретить целая инфраструктура, начиная от тридцатиэтажных офисных свечек и дорогих отелей с эскортницами модельной внешности, заканчивая лоточной торговлей и дешевыми уличными проститутками.
Урумчи - город изначально уйгурский, за последние годы был оккупирован пришлыми китайцами - неприхотливыми, трудолюбивыми и, главное, невероятно плодовитыми. Теперь предприимчивые дети Поднебесной превосходили аборигенов численностью раз в пять. Они захватили в "Северных воротах" практически весь серьезный бизнес, вплоть до криминального, а коренное древнее племя пробавлялось по большей части уличной стряпней, мелким рэкетом, да "разводкой лаоваев" - в китайском языке нет разницы между словами "иностранец" и "лох"...
Чад, стоящий на запруженных улицах, наглухо забивал ноздри. Бортоператор транспортного Ил-76, Константин Васильев, выбросил в урну жирные листы оберточной бумаги и, утирая пот со лба отошел от лотка, где торговали очень вкусными и на удивление дешевыми лагманами.
Все время, пока он ел, сын хозяина-повара, молодой высокий уйгур с традиционным кинжалом на поясе, на сносном русском пытался предложить свои услуги в качестве посредника широкого профиля. Убедившись, что летчик не имеет ни малейшего желания ни выкупить партию ноутбуков или приобрести "настоящий Роллекс" за сто юаней, ни стать счастливым обладателем дозы "чистейшего" героина, парень, попытался заинтересовать Константина девочками.
Уйгурки: высокие, с черными, как смоль волосами и миндалевидными раскосыми глазами, в качестве "жриц любви" у летчиков котировались гораздо выше, чем монголки и китаянки, и Васильев был не прочь развлечься, благо вылет завтра, и свободного времени осталось изрядно. Поинтересовался насчет цены и удивленно крякнул. Уйгурский бизнесмен не мелочился в цифрах и сходу предложил шестьсот юаней за час.
Константин не первый раз был в Урумчи и отлично знал расценки. За четыре или пять сотен юаней (полтора юаня примерно соответствуют гривне) можно взять в отеле искусную девочку на всю ночь. Если жаль шести сотен - можно заглянуть в "массажный салон" или "парикмахерскую", под которые в Китае маскируют бюджетные бордели. Здесь в пятьдесят-сто юаней обойдется легальная часть услуг, стрижка. Доплатишь две или три сотни сверху - и парикмахерша, проводив в заднюю комнатку, скинет халатик. Индивидуалки, что гуляют на улицах, предлагают себя всего за двести-триста юаней, но это без места. С такой еще придется тратить время и деньги на поиски подходящей койки. Не к стене же её прислонять...
Летуны помоложе ухитрялись кадрить студенток "за просто так", благо даже крошечные зарплаты украинских пилотов здесь, в Китае считались вполне приличным доходом. Так что порой было достаточно получить свое, сводив "избранницу" в одно из недорогих кафе. Но Константин уже вышел из того возраста, чтобы на него западали юные китаянки. Да и хотелось выспаться перед полетом.
Грузовые рейсы частных авиакомпаний бывшего СССР имели свои неписанные законы, и узнай о них европейские или американские пилоты, волосы у буржуинов встали бы дыбом. Дело в том, что работодатели то ли из повсеместного жлобства, то ли из инстинктивной нелюбви к налогам, выплачивали своим летчикам символические оклады. Но при этом, закрывали глаза на то, что экипажи брали на борт дополнительный неучтенный груз, а выручку за доставку левака делили между собой. Так трансформировался в условиях постсоветской рыночной экономики старый добрый социалистический принцип: "Если вы делаете вид, что платите, то мы делаем вид, что работаем".
Но авиационные перевозки приносили всем, кто был связан с этим бизнесом, баснословные доходы, поэтому такое положение дел устраивало и работников, и работодателей. Даже несмотря на то, что подобный род деятельности на языке аналитиков именовался как "экономически запрограммированные катастрофы", что, собственно и доказывала мрачная статистика воздушных происшествий. От вечного "давай-давай", постоянных перегрузов и скверного технического обслуживания потрепанные, еще советские самолеты, периодически выходили из строя в самый неподходящий момент, а пилоты и инженеры очень быстро проникались каким-то безысходным бытовым фатализмом. Чему способствовало и то, что во время многоэтапных перелетов они постоянно находились в состоянии хронического стресса и усталости.
Из Урумчи самолет Константина летел в Бишкек с грузом поддельных кроссовок, оттуда в Стамбул, где предстояло принять на борт груз сантехники. Из Стамбула в Конго, так как сантехника предназначалась для строящегося в Браззавиле отеля, а оттуда уже на регламент в Гостомель.
Из Русы Васильев уехал давно и вспоминать о ней не любил. Он слишком долго надеялся на то, что жизнь хоть как -то наладится и упорно не писал рапорт на увольнение. Не хватило духу и уехать в Россию - пусть плохая, но хоть как-то налаженная украинская жизнь казалась синицей в руке. Лишь после того, как "Борт 262" списали и разрезали на куски, а полк начисто сократили, Константин нашел в себе силы уйти в "коммерсанты" и вот уже несколько лет был в составе сменного экипажа старенького грузовика Ил-76, принадлежащего украинской частной авиакомпании.
Происшествие в августе восемьдесят седьмого он, будучи человеком замкнутым, постарался забыть. Точнее, спрятал в самом дальнем уголке памяти и завалил коробками с разным хламом, вроде выпускного вечера и первого в жизни пьяного секса. Чтобы неровен час, не вспомнить в подробностях.
Хотя подробности время от времени возвращались. Вот и сейчас чадная уйгурская улица вдруг отошла куда-то на задний план и перед глазами бывшего оператора вооружения встала титановая сигара бомбового контейнера с открытым лючком панели. Из которой он, щуря глаза в темноте и боясь даже вздохнуть, вывинчивает блок управления ...
В экипажах, допущенных к испытательным сбросам ядерных специзделий, оператор вооружения получает особую подготовку. Если, как в тот проклятый раз, снаряженное изделие останется на борту, по инструкции самолет должен уйти на безлюдный новоземельский аэродром, а оператор выполнить последовательность действий, предотвращающих срабатывание и подрыв.
Ту бомбу, которую в суматохе им подвесили в тот раз, Васильев раньше не видел. Из сбивчивого предполетного инструктажа узнал лишь, что это какой-то экспериментальный заряд, который лет пять провел в "автономной консервации", да изучил карту расположения управляющих органов и демонтируемых в случае нештатной ситуации блоков...
Ночью в Русе, закончив свою работу он, дождавшись, когда контейнер покроется слоем хвороста и земли, тут же и прикопал извлеченный из бомбы блок. Не с собой же его забирать в самом деле. Не раз и не два на протяжении всех этих лет ему снилось, как чьи-то руки откидывают лючок и возвращают блок подрыва в тот паз, из которого он когда-то его извлек, и Васильев просыпался в холодном поту ...