Аннотация: Где-то так я увидел год 2008 + 4х, где х - любое число. История ведь, не дай Бог, любит повторяться....
Анатолий Алексеевич Гирин шел, рассыпая твердую дробь шагов по гулким и темным коридорам Кремля. За ним твердым шагом, почти совершено бесшумным и оттого еще более уверенным, шел начальник его личной охраны Иван Зверев; чуть дальше семенил пресс-секретарь Игорь Голиков - маленький, хромой человечек с невыспавшимся лицом и красными, в мелкой сетке сосудов, глазами. Залы с лепными потолками, антикварной мебелью, дорогими побрякушками "под старину" равнодушно провожали троицу тусклым блеском позолоты, отражающей уличные огни. Они видели столько разных важных персон, которые мнили себя, чуть ли не равными богам, а через миг оказывались растоптанными в прах, поверженными, превращенными в посмешище, что им было глубоко плевать и на Гирина, который вошел сюда грозно, будто Александр Великий в Вавилон, и на его приближенных.
Наконец Гирин подошел к самой главной двери, с солидной, тяжелой, как участь имперского монарха, ручкой и массивной золотой табличкой сбоку. "Президент Российской Федерации" - было выбито на ней. Далее следовало имя того, кто еще пару дней назад сидел здесь и казалось был незыблем, казалось держал в своих сухих цепких руках все: все слышал, все видел, контролировал каждый чих. И жестко пресекал, карал, вершил скорый суд и расправу над непокорными ему.
-Уберите табличку, - поморщившись, распорядился Гирин. И распахнул дверь.
Нет, не грянул гром, молнии не расчертили мрак комнаты, глас с небес не произнес ничего. Но всем было ясно, что в кабинете есть что-то абсолютно необыденное, что-то висящее прямо в воздухе, заполняющее все пространство между мебелью, от самого потолка до паркетного пола. Это нечто находилось в невероятно концентрированном состоянии, казалось, дышало, пугало и влекло одновременно. Это была История. Анатолий всмотрелся в глубь комнаты, туда где, теряя всякие внятные очертания, притаилась громада чего-то темного, некого мистического чудовища, ожидающего каждого, кто войдет сюда, готовая пожрать его, переварить и выплюнуть его тело, ставшее пустой призрачной оболочкой вон. Прежний хозяин кабинета оставил это здесь после себя.
Гирин постоял секунду как бы в раздумье и одновременно с вдохом сделал шаг вперед. Темная чудовищная масса беззвучно оскалившись бросилась на него и он почти увидел это.... Но одновременно со вдохом в его легкие вошла та самая висящая в воздухе, крепленая сотни лет в этих стенах, История. Она прошла сквозь легкие в кровь, разбежалась по крови, через мириады кровеносных сосудов разошлось по каждой клеточке, окутала своими частицами мозг. И Гирин перестал ощущать ее, как и чудовище, внезапно застывшее в своем неудержимом броске и растворившееся в ничто. Возможно, его не стало, а может быть оно с частицами воздуха также попало внутрь переродившегося Гирина.
-Твою мать! Когда свет дадут-то?! - с досадой спросил Гирин, обходя рабочий стол президента.
-Анатолий Алексеевич, это можно сделать уже прямо сейчас, - учтиво улыбаясь, сказал хромой Голиков.
-Давно пора! Революция, конечно, революцией, а без света как-то не очень, - Гирин отодвинул тяжелое кожаное кресло и сел.
Голиков отдал какие-то указания по спутниковому телефону, и несколько секунд спустя комната утонула в ярком свете. Свет был настолько ярким, что все на секунду оказались ослеплены и, прикрывая глаза ладонями уставились в пол. Гирин первым убрал ладонь и, все еще щурясь, хлопнул рукой по массивной дубовой крышке стола:
-Ну, что? За работу, камрады! Ваня, выстави охранение перед моим кабинетом, и пусть никого пока не пускают, - он сделал ударение - "МОИМ кабинетом". Да, теперь это его кабинет и ничей больше. Зверев кивнул и молча удалился.
- Так, телефон здесь. Отлично. Игорь, дуй в Останкино. Объяснишь тамошним товарищам, что теперь они будут говорить все ровно наоборот. Не "путч", а "национальная революция"; не "законная власть", а "антирусский режим" и так далее. Короче, не мне тебя, Игорь, учить. Только быстро! И стразу же ко мне - работы у нас сейчас дуром, - сказал Гирин. В ответ Голиков радостно кивнул и захромал из кабинет.
Анатолий Алексеевич, оставшись один, вздохнул. Он очень устал - всю последнюю неделю, с того самого момента, как разогнанный внутренними войсками митинг, как-то исподволь перерос в революцию, он практически не спал. Впрочем, кому-то "исподволь", а кому-то месяцы упорной работы. Он улыбнулся - все-таки народ у нас оказался горячим! Все эти мелкие, разрозненные и практически неуправляемые группы националистов казалось, только и могли, что рвать глотки на митингах и бить гастарбайтеров по ночам. Так казалось.... На самом деле, когда все понеслось уже по-настоящему, они вооруженные в основном охотничьим оружием наголову разбили и ОМОН и внутренние войска. Разбили не потому, что очень хорошо воевали - большинство из них и стрелять-то толком не умело. Разбили благодаря тому, что ОМОН просто разбежался. Обалдевшие от вида подростков штурмующих одно отделение милиции за другим они просто побросали оружие и разошлись по домам. Пока столичные власти собирали его заново, Эдик Рогов - ближайший соратник Гирина, ветеран двух чеченских войн собрал и вооружил настоящую национальную гвардию. Пусть у многих гвардейцев еще и борода не росла, желания сражаться и отваги у них было через край. Через ее избыток и нашли многие из них смерть. Кого-то застрелили истерично обороняющиеся, готовые сдаться в любой момент, милиционеры, кого-то угостили свинцом охранники олигархов, личные телохранители политиков, кого-то отправили в Вальхаллу боевики этнических ОПГ.... Впрочем, с регулярной армией они воевать все равно бы не смогли. Вот только армия, часть за частью, один офицер за другим, дивизия за дивизией, с удивительной легкостью переходили на сторону восставших. Гирину эта кажущаяся "легкость" стоила невероятной глыбы проделанной работы, бессонных ночей, коварных, тонких и липких как паутина интриг, отбракованного человеческого материала.
Ладно, усталость и размышления о том, что казалось недостижимым, но было сделано, завладеют Гириным позже. Сейчас нужно сделать самое главное. То, ради чего вся эта кутерьма и затевалась. Ибо не доделанное до конца - суть потраченное время. Он взял свой спутниковый телефон и набрал номер Рогова.
-Эдик, здравствуй! Ты все еще воюешь? - слыша доносившиеся в трубку звуки перестрелки, крикнул Гирин.
-Да тут по мелочи! Торговый центр захватили и держатся, сволочи! Это еще по Чечне мои старые друзья, мать их! - весело прокричал в ответ Рогов.
-Давай ко мне дуй! Хрен с ними!
-Как так?! Дай мы их добьем с моими хлопцами!
-Ты бы парней поберег лучше. Сейчас уже подходит регулярная армия, она ими и займется.
-Ну, как подойдет, так мы и снимемся. А то убегут еще, уроды.
-Пойми, Эдик, нам сейчас не нужно много стрельбы. Даже если убегут, их потом всех по-тихому возьмем.
-Так что снимать ребят?
-Конечно, снимайтесь! И вообще, Эдик, ты теперь политик - большой человек. Негоже самому с автоматом и малолетками по Москве бегать!
-Да я бы и не бегал. Говорю - с Чечни старые знакомцы. Лично хотел посмотреть какого цвета у них потроха.
-Насмотришься еще, мы вроде амнистию объявлять пока никому не собираемся.
-Ладно, будем отходить.
-Последняя просьба, Эдик. Скажи своим парням в Москве, да и по стране, чтобы сдали выданное им автоматическое оружие. Ментам или военным. Тем, понятное дело, которые сразу, особо не раздумывая, перешли на нашу сторону. Лучше так будет.
-Это еще почему?!
-Пойми, военные нервничают. Некоторые думают, что мы их заменить хотим своими парнями. Они за свои погоны сам знаешь, как трусятся. Говорят, что вот мы, мол, национальную революцию поддержали, а вы нам не доверяете - своих людей держите под ружьем. Если они рыпаться начнут, что мы сможем? Ничего. Да и незаконно это.
-Так придай нам статус какой-нибудь, и все будет по закону. Указ там выпиши, приказ или что там нужно. Ты же теперь тут главный.
-Пойми, Эдик, это сложная политическая игра. Пока я не могу этого сделать. Как только мы во власти окопаемся, так сразу и создадим юридическую основу для национальной гвардии. Тогда потихоньку и перетянем одеяло от армии, от этих пузатых пердунов к гвардии. А пока не могу, и не только из-за военных. Поверь мне, пока нужно сложить оружие. Это не значит, что гвардия распущена. Это значит, что мы ждем удобный момент. И мы его обязательно дождемся. Люди по всей стране верят лично тебе, лучше ты им этот приказ и отдай. Если сейчас парни начнут национализировать все подряд, рыскать, добивать чурок да буржуев - это всколыхнет недовольство. Нам сейчас главное - окопаться во власти, закрепить успех. А добить всех олигархов и врагов мы успеем.
-Ох, не нравится мне это! И так много кого упустили. Гарант наш любимый утек, Абрамовский утек, Резник, Биксельберг, Асланбеков, Аюев - вся практически денежная шушера утекла! Уж если от моих парней сбежали, то он ментов и армейских тем более сбегут! Они их купят просто и все.
-Хрен с ними, Эдик! Главное, что теперь все вокруг наше! Все будет национализировано, но позже. Без крови и по уму. Ну, что убедил я тебя, дружище?
-Убедил..., - ответил Рогов после некоторой паузы.
-Ну, тогда жду тебя через три часа у себя в Кремле! Водки возьми - за победу национальной революции опрокинем граммулечку! - на усталом лице Гирина появилась удовлетворенная улыбка. Все складывалось как нельзя лучше.
-Ладно, давай! - и Рогов повесил трубку. Обернулся к своему адъютанту - головастому парнишке лет двадцати с худой шеей и ясными, будто майское небо, глазами. Тот вопросительно уставился на него, сложив руки на висевший на груди автомат.
-Слыхал? Революция победила, пора по домам, - Рогов отвел глаза и сплюнул под ноги.
Гирин все принимал звонки. Уже вернулся из Останкино Голиков - по телевизору можно было наглядно убедиться в том, что люди делающие революцию профессионалы. Как впрочем, и работники телевидения. Невозмутимая ведущая на экране радостным голосом вещала населению России о том, что он, Анатолий Гирин, то есть, обязательно выведет страну из кризиса, найдет и накажет виновных во всех ее прежних бедах, вернет стране величие, а народу благосостояние. Ее не смущало то, что не прошло еще и суток с той минуты, когда она обращалась к гражданам с требованием не допустить к власти "фашиствующих молодчиков", оказывать им сопротивление и содействовать правительственным войскам и силам правопорядка. Впрочем, тогда за ее спиной стоял серый кардинал российского телевидения. Сейчас он валялся в коридоре с пулей в голове, отправленной туда из пистолета Макарова лично Голиковым. Эти двое - Голиков и Макаров, умели убеждать.
Гирину звонили изо всех концов страны. Где-то на окраинах еще бились ничего не понимающие милиционеры, в некоторых национальных республиках в драку ввязались местные сепаратисты, где-то был растерзан некий миллионер с нерусской фамилией, часто сообщали о том, что обрадованная молодежь разносит в пух и прах рынки, грабит иммигрантов, громит их квартиры, машины, ларьки. "Это нормально. Так и должно быть. Через месяц, другой все уляжется" - думал про себя Гирин, пропуская это все через себя не задерживаясь мыслями ни на чем конкретно, ожидая одного, очень важного звонка.
Наконец он раздался. Телефонная трубка, по которой мог звонить только один человек, завибрировала и тоненьким противным писком резанула слух. Гирин чисто рефлекторно вытянулся, как перед старшим по званию, мгновение спустя сам улыбнулся этому невольному дурацкому порыву и взял трубку.
-Доброй ночи, Анатолий, - сказал сидевший в кресле самолета небольшой, но очень складный мужчина лет пятидесяти с небольшим.
-Доброй ночи! Надеюсь, полет проходит нормально? - спросил Гирин, с досадой думая о том, что он немного робеет.
-Конечно. А что могло быть не так? - мужчина ласково улыбнулся и пригладил рукой редкие светлые волосы, обрамляющие неумолимо растущую лысину.
-Ну, революция все-таки. Бардак. ПВО могли и не дать коридор. Шарахнули бы с перепугу, - предположил Гирин.
-Брось, Толик! Я же не маленький мальчик. Везде все сделано, как надо. Как в учебниках пишут. Ты уже обвыкся с новой ролью? - мужчина с интересом следил глазами за молодым офицером, исполнявшим роль борт проводника. Тот довольно неуклюже разливал коньяк в высокие, явно не коньячные стаканы.
-Нет еще. Революция и все такое.... Как-то не верится даже, - честно признался Гирин, к которому вернулось самообладание. Он откинулся в кресле и в его мягких, упругих объятиях почувствовал себя уверенней.
-В двадцатом веке, дорогой мой, революций и президентских выборов было приблизительно поровну. Так что ничего необычного. Так даже верней, проще и безопасней для всех нас.
-Да уж верней! Проще было бы мне выиграть президентские выборы....
-Нет Толя, не проще. Знаешь, что является критерием эффективности того или иного предприятия, задумки, интриги? Благодаря чему можно еще до начала всего определить, удачно все закончится или нет?
-Э.... Сколько в дело бабок вложено? - предположил без особого энтузиазма Гирин.
-Нет, Толик. Тысячу раз "нет"! Я тоже так думал раньше. Денег потратил уйму. Но все без толку. Знаешь почему? Потому, что все куда я вкладывал деньги, было некрасиво. Понимаешь? А история уродства не терпит. Понимать я это начал перед самым концом. Лепил я из дерьма пулю, дерьмо между пальцами текло, а мне становилось страшно. Конец - думал я. Столько денег вкладываю, а дерьмо дерьмом же и остается. А потом я про красоту вспомнил. Озарило меня, знаешь ли. Как Менделеева - во сне. Ведь у нас, в России всегда все было с красотой и размахом! Гулять, так гулять, рубить - так рубить! Вокруг меня и товарищей такая ситуация сложилась, что просто "красотой" тут не обойдешься. Нужен был шедевр! Ход конем, так сказать. Скажем, уйти в отставку перед самым Новым Годом - чем не красота? Только пройденный этап это. Эволюционировать нужно, а не то загнешься, как Троцкий с альпенштоком в голове! Понял? - мужчина уже вертел стакан с темным, источающим волшебный запах, коньяком в руке, согревая напиток, давая ему раскрыться.
-Ага. Кажется, - сугубо практичный ум Гирина был несколько подавлен эстетствующим от истории собеседником.
-Ладно, придет время, ты сам все поймешь. Я тоже это все не от хорошей жизни усвоил. Когда жареный петух клюнул, тогда я все мигом и уразумел. И про красоту, и про то, что Центризбирком не лошадь двужильная - все на себе не вытянет. Ладно, заговорился я с тобой Толя. Что кому продавать помнишь, кого укоротить, кого в армии и у нас трогать нельзя тоже. Смотри - договор дороже денег. Ну, удачи! - мужчина положил трубку, долго смотрел в темное небо за иллюминатором, да так и уснул, уперевшись высоким лбом в стекло, держа стакан.
Зато Гирин долго еще сидел с трубкой у уха, размышляя о том, что очень странно, когда победа твоя, а победитель не ты. Потом он представил себя, неэволюционирующим, с ледорубом в затылке, песне на носу и бородкой. Получилось гаденько и до мурашек неприятно. Тягучий поток невеселых мыслей прервал внезапно раздавшийся за дверью одинокий пистолетный выстрел.
Когда-то накачанный, будто герой боевика, а ныне начавший потихоньку заплывать жиром Рогов спешил в Кремль. За рулем УАЗа сидел все тот же худой мальчик - адъютант, уже без автомата и совсем невеселый. По дороге они заехали в супермаркет, взяли водки. Революция может брать власть, власть может давить революцию - торговать водкой все равно будут. Даже когда мир рухнет, а на небе затрубит ангел, торговцы просто прикроют ставеньки - чтобы витрины не побило. Ибо род их неустрашим и неистребим, как земляные блохи. Они и на Страшном Суде попытаются всучить что-нибудь стоящим в очереди к Престолу.
Оставив адъютанта в машине, Рогов спрятал литровую бутылку водки под камуфляж куртки, поправил кобуру с единственным оставшимся из оружия пистолетом и спешно зашагал по лучащимся светом, лазурью и золотом коридорам. Охрана Гирина знала его лично, пропускала без вопросов, салютовала "от сердца к солнцу". Он улыбался, коротко вскидывал руку в ответ и, улыбаясь, спешил дальше. Настроение его поднималось неспешно, но верно. "Дурак ты все-таки, Эдик!", - подумал он про себя: "Хрен с ним, с оружием. Толик политик, настоящий, матерый. Он лучше знает. А ты солдат. Твое дело воевать. И ты его сделал, паршивец эдакий, очень неплохо! Отлично даже! Когда бы и кто подумал, что ты будешь идти по Кремлю и салютовать?! А ты идешь и салютуешь! И посмотри, какие хорошие русские парни салютуют вместе с тобой!".
У последней двери, за которой и сидел созданный революцией правитель России, стоял начальник его личной охраны. Стоял один.
-Здорово, Ваня! - крикнул на ходу Рогов.
-Здорово. Погоди! - Зверев поймал за рукав короткой камуфляжной куртки пролетавшего мимо него Рогова.
-Ну, чего? - недоуменно спросил тот его, высвобождая руку.
-Занят Анатолий Алексеевич. По телефону беседует.
-Я не помешаю. Буду там тихо сидеть, пока он не освободится.
-После войдешь. Сдай это мне, - Зверев кивнул на кобуру, висевшую у пояса Рогова.
-Ну, ты даешь! Все ж свои! - обиделся Рогов. Но все равно вынул Макаров из кобуры и, вздохнув, отдал его.
Зверев, взял пистолет, снял его с предохранителя и, со звонким щелчком передернув затвор, направил его на Рогова.
-Э! Ты не дури! А то...., - Рогов не успел договорить. Пуля, разбив спрятанную под курткой бутылку, вошла прямо под левый сосок, раздвинула ребра и, разорвав сердечные мышцы, расплющилась о лопатку. Эдуард Рогов грузно рухнул на пол, мелко задрожал конечностями и, громко с хрипом выдохнув, затих.
Из дверей выбежал Гирин. Увидав на полу тело своего соратника, сменил походку на ровный шаг. Уверенно и деловито подошел к Звереву. Тот все еще целил дымящимся дулом в мертвого командира уже практически безоружной национальной гвардии. Царапая кованными ботинками дорогой паркет в зал вбежали охранники.
-Идите, идите, ребятки! Все в порядке. Покушавшийся убит сам, - не глядя на них сказал Зверев. Они в непонимании, словно рыбы вытаращив глаза, топтались на пороге, не решаясь ни войти, ни удалиться.
-Идите, я сказал! - после окрика, к личной охране словно вернулась жизнь и сознание, они, толкая один другого, словно слепые начали нехотя расходится на свои посты.
-Ох. Жалко парня, - сказал Гирин, склонившийся над трупом, лежащем в луже из спиртного, стремительно смешивающегося с набегавшей густой кровью. Зверев ничего не ответил, просто пожал плечами.
В комнату вошел Голиков. Прохромал вокруг лежащего тела, покачал головой и сказал:
-Между прочим, он не один приехал, а с сообщником. Он там, на улице его в машине ждет. Уехать может пока вы тут, господа, видами любуетесь.
Зверев кивнул и молча пошел на выход.
-Так. Помимо покушения, что скажем нашим людям? - внимательно смотревший на мертвого Рогова, спросил Гирин.
-Разве одного покушения мало? - поднял удивленно брови Голиков.
-Мало. Нужно дискредитировать его по полной. А то скажут, с какого бы соратнику устраивать на меня покушение, да тем более лично? Вот если каждый будет знать, что он тварь и подонок, тогда никаких вопросов идиотских не будут задавать.
-Тогда скажем, что он был старый наркоман. Подсел, скажем, на первой чеченской и так все эти годы и просидел плотно. Можно сказать еще, что он был гомосексуалистом.
-Гомосексуалистом? Было это уже! - Гирин перевел взгляд на своего пресс-секретаря и уверенно, поучительно даже, сказал:
-Гомосексуализм конечно круто. Только пройденный этап это. Эволюционировать нужно, а не то загнешься, как Троцкий с альпенштоком в голове!
Лицо Голикова удивленно вытянулось, он медленно кивнул.
-Еще скажешь, что он все хотел национализировать. Не только крупные капиталы и природные монополии, а вообще все. И лавки мелкие, и квартиры у людей забрать. Все, гад, хотел обобществить и национализировать. В наш стан пробрался наркоман и троцкист! Мы стоим на позициях твердо: если человек честно заработал капиталы, неважно какие, мы уважаем его труд и право собственности. Так и скажешь. Понял?
На улице раздался выстрел и тонкий юношеский крик "Мама!", исполненный боли и ужаса. Второй выстрел оборвал его. Гирин развел руками:
-Политика - дело грязное! Иди.
Как только фигура Голикова, казавшаяся еще меньше на фоне огромных залов и высоченных потолков, исчезла из поля зрения, Гирин вернулся в кабинет. Сел за стол и вздрогнул - из-за стекла на него оскалившись пялилось нечто: мутные глаза были полны слепящей ненависти, на удлиненных клыках застыла мелкими пузырями кровавая пена, темная пропасть пасти казалось алчет проглотить целый мир. Мгновение спустя видение исчезло. На Гирина смотрело его отражение: усталые глаза, рот с опустившимися вниз уголками губ, шея с выпяченным кадыком, которой казалось стоит неимоверных усилий держать на себе голову. "Вот устал! Видится дрянь всякая! Сейчас, еще часок поработаю и спать. Спать!", - подумал, наслаждаясь радостью предвкушения, Гирин.
Только одна деталь и спать. Одно дело - и на боковую. Он подпер неимоверно отяжелевшую голову рукой и начал по памяти выводить фамилии тех олигархов и промышленников, директоров крупных фирм и банков, которые по уговору должны были отныне считаться перешедшими на "национальные позиции". Которые не должны сейчас подвергаться каким-либо санкциям со стороны новой власти. Которые распределят между собой собственность и рынки тех банкиров и олигархов, кто с "национальными позициями" не угадал. Они вольют в вены своих банков, заводов, холдингов, корпораций все то, что думал национализировать наивный ветеран двух войн, а ныне мертвый "наркоман и троцкист". Операция "Адольф" выходила на свою финишную прямую.