Аннотация: Отрывок из рукописи, найденной главным героем на постоялом дворе "Усталый пилигрим"
...Воля короля была законом, и я исполнил свой долг. Мне позволили взять оруженосца-слугу, меч и доспехи, еще коня и переводчика-сирийца, чтобы я мог общаться с эмиром и его людьми. Покидая ставший христианским и родным Иерусалим, я со страхом рисовал себе ужасы мусульманского плена. Сарацины представлялись мне дикими зверьми без ума и без сердца. Я боялся, что они станут принуждать меня к непотребствам и держать взаперти. Еще я боялся, что меня будут заставлять отречься от веры и лишат возможности посещать храм. С такими мыслями, отчаявшийся и угрюмый я въехал в Арсуф. Да, друзья мои, я прибыл, готовый к смерти, но не мог и представить, с какой она придет стороны.
- И что же, Вас заточили в тюрьму?
- Нет! - Почти воскликнул Жерар. - В том-то и дело, что приняли меня как гостя, а у мусульман гость - посланник Небес. Меня окружили вниманием, как героя и всюду я видел уважение и почет. Знатные люди приглашали разделить с ними стол и давали с собой подарки. Конечно, я понимал, что встреть меня любой из них при других обстоятельствах и в другом месте, он не задумываясь, выпустил бы мне кишки. Но я был посланник короля и с этим считались. Эмир города, его звали Джафар, объявил меня своим сотрапезником - "надиром" и предоставил мне кров и постель. Меня поселили в доме эмира и вскоре предоставили самому себе, взяв слово, что я не попытаюсь сбежать. Признаться, эта мысль часто приходила в мою голову. Я боялся, что сойду с ума среди чуждых мне мусульман, или меня околдуют. Что король забудет меня, и тогда... О-о, мавры знают толк в казнях и пытках! В такие минуты мной овладевал панический страх, и я искал способы побега. Но здравый разум брал верх, приходилось терпеть и смиряться. Так в душевных терзаниях и муках прошло несколько недель. Потом я привык, хотя сомнения не раз лишали меня сна, и я просыпался с криком на устах, покрывшись холодным потом. Эмир Джафар как-то спросил меня о причине моих криков. Тогда я соврал, что воспоминания войны не оставляют меня по ночам, а он похвалил в ответ, сказав, что это удел героев. Надо сказать, что эмир, вопреки моим ожиданиям, оказался образованным человеком. Он не только знал арабский, сирийский и византийский языки, но и немного владел итальянским с французским. Джафар мог говорить об истории и поэзии также легко, как о тактике военного дела. Да, это боль моего сердца, но невежественным зверем в такие минуты я чувствовал себя, понимая, как ограничены мы и темны по сравнению с древним Востоком.
Постепенно я перезнакомился со всей знатью Арсуфа и стал вхож во многие благородные дома. Вопреки ожиданиям, здесь было много христиан, и даже дом купца-генуэзца. Пьер Кукушка, когда-то вдохновивший нас на поход, рассказывал, что в Палестине христиан истязают. Напротив, я увидел - среди христиан было много уважаемых граждан, были и церкви, где я мог молиться, когда хотел. Мне даже подыскали невесту, но о женщинах я расскажу потом. Конечно, мусульмане преобладали, но между горожанами царил мир. Был я представлен и иудеям, только они держались особняком.
Итак, друзья мои, дни моего мусульманского плена потекли без особых забот. Пользуясь доверием эмира - в его обязанности входило командовать сарацинским гарнизоном, я стал собирать сведения о военной мощи и численности горожан. Благо, мне дали свободу, и моих передвижений по городу не ограничивал никто. Поначалу я повсюду брал с собой переводчика, но потом все лучше и лучше стал понимать сирийский язык и немного говорить по-арабски. Порой это приносило мне самые неожиданные знакомства.
Как-то эмир Джафар взял меня в хамам - мне все больше нравилась баня. Омывшись, после парной и массажа, умастив свои тела благовониями, мы отдыхали за игрой в шахматы, пили чай. В тот раз я впервые попробовал курить шишу и не могу отказаться от него до сих пор.
- Говорят, аль-сейид Жерар,..
"Аль-сейид" значило у них "господин". Мы разговаривали на смеси языков, добавляли слова жестами и с каждым днем все лучше понимали друг друга.
- Говорят, аль-сейид Жерар, тебе сватают невесту?
- Да, - ответил я: - но во Франции у меня осталась жена, пусть не столь образованная и соблазнительная, как дочери из знатных семей Востока, но любимая мной. Правда, - добавил я: - от нее нет вестей уже четыре года.
- Хах, всего одна жена! - Зацокал он языком.
Я давно понял, что мусульмане знали, что христианам разрешен только один брак, но не упускали случая похвастаться, что имеют по несколько женщин.
- У меня всего четыре жены, как положено по Корану. Три из них с детьми остались в Каире, у первой волосы уже цвета луны. - Он имел в виду, что первая его жена поседела. Самому Джафару перевалило за пятьдесят, но он оставался сильным, как буйвол.
- И я завел здесь четвертую жену, - улыбнулся мой собеседник: - чтобы радовать сердце и тело.
В тот момент я почти не обратил внимания на его слова - я знал, что в одном доме с нами живет молоденькая сарацинка - жена эмира Джафара, но видел её пару раз издалека, не придавая значения. Все, кого я встречал в Палестине, представлялись мне одним чужеземным врагом.
Мы закончили партию вничью, и эмир Джафар отправился в городскую цитадель по делам гарнизона. Я же сопровождать его отказался, сославшись на желание пройтись и заглянуть на рынок. О, если б я знал, к чему это приведет!
- Смотри, если надумаешь жениться, я помогу тебе собрать калым. - Подмигнул на прощание эмир.
После бани мое тело веселилось и пело, я чувствовал, что будто снова рожден. Жаль, что мои соотечественники в Европе так мало придают значения чистоте. На рынок я не пошел, а окольной дорогой направился на пристань поглядеть на море и приходящие корабли. В юго-западной части города я был впервые. Пахло здесь особенно и резко, не только рыбой и морской травой. Меня удивило обилие пустых раковин на берегу - их кучи превышали человеческий рост. Городская стена подходила к самому морю, полоска прибрежный камней - и берег резко брал в глубину. Бежать, не умея плавать, без лодки было бы безумием, но именно этот угол города оказался наиболее хорош для побега. Пока я размышлял, в десятке ярдов пристал челн с рыбаком в одних мокрых штанах и женщиной в темной накидке-хиджабе. Лицо её было достаточно открыто для того, чтобы я разглядел, что она не юна, но достаточно миловидна. Женщина выпрыгнула на мелководье, придерживая подол, так что я увидел её шаровары почти до колена, потом рывком подняла из челна корзину и направилась ко мне - я стоял на дороге. Заметив мой взгляд, однако, не подавая виду, женщина поравнялась со мной и, как бы устав, поставила корзину на землю.
- Ас салям алейкум, сейида! - По-арабски поздоровался я.
- Бон джорно, синьор! - Улыбнулась она в ответ по-итальянски.
Я вновь почувствовал себя невеждой, поскольку мало кто из местных людей знал только один язык. Чутьем я понимал, что незнакомка не прочь продолжить знакомство, и был не против - несмотря на обилие официальных приемов, я до боли был одинок. А сарацинка держалась приятно и просто.
- Для чего эти раковины? - Заинтересовано спросил я, разглядывая корзину.
- Сеньор не знает? - Удивилась она в ответ. - Из них делают пурпур для тканей. Я могу показать.
Вот так без ханжества и жеманства я попал в её дом. Барсум, так звали мою подругу, оказалась вдовой. Но вдовой довольно богатой. Барсум владела мастерской по добыче пурпура и вела дела хорошо. Каждый день рыбаки привозили корзины, набитые раковинами иглянок. Слуги вытаскивали из них моллюсков и толкли в ступах их тельца. Затем Барсум - это она не доверяла никому, посыпала ступы солью и заливала водой. Позже содержимое вываривали в медных чанах - вонь была страшной, потому дом и мастерская Барсум стояли на отшибе, на берегу у самой стены. Если быть до конца честным, именно это сыграло главную роль - Барсум владела лодками. Я стал оставаться у неё ночевать.
Вываренный пурпур ценился на вес золота. Им Барсум окрашивала ткани - тончайшее сукно, египетские полотна или дивный шелк, который везли через пустыню откуда-то издалека. Стоили пурпурные ткани так дорого, что позволить их могла только высшая знать. Женись я тогда на Барсум - был бы так же богат, как сегодня.
Так моя жизнь свернула в новое русло. Арсуф перестал быть враждебным. Начиналась беззаботная яркая жизнь. Король Готфрид и все мои братья остались где-то далеко в прошлом. Я и не вспоминал про крестоносцев. Я даже забыл, что нахожусь здесь в плену. Как только выдавалась свободная минута, я спешил к дому на берегу. И возвращался оттуда провонявшийся, но счастливый. Счастливый, пока...
С Зумуруд я столкнулся случайно. Прожив в доме эмира почти три месяца, я не замечал, что под крышей с нами есть женщины, кроме служанок. У Джафара были еще невольницы и арфистка, но он то продавал их, то покупал.
Как во всех богатых сарацинских домах, в главном зале эмира имелся небольшой бассейн, отделанный мраморной плиткой. Зайдя как-то в дом, я услышал легкий смешок - над бассейном склонилась девушка в шелковой тунике и шароварах. На поверхности покачивался цветок розы, а она, смеясь, плескала на него водой. Увидев меня, сарацинка вскрикнула, но не убежала, лишь прикрыла лицо рукавом. Я был надиром эмира, и девушке в моем присутствии не обязательно было закутываться в хиджаб - по богатой одежде и обилию драгоценных украшений я понял, что это и есть четвертая жена Джафара.
- Ма смук - как Вас зовут? - Спросил я.
- Исми Зумуруд. - Она покраснела и продолжала прикрывать лицо.
- Я - рыцарь Жерар. Из далекой Европы. Ты даже не знаешь, что есть такие места.
Девушка оказалась бесконечно красивой. Изящная, как серна, и нежная, как лилейный цветок. У меня перехватывало дыхание, и кружилась голова. Казалось, разговаривая с ней, я совершаю что-то запретное. Думаю, Джафар не одобрил бы нас. Зумуруд тоже волновалась. Я видел, как высоко поднимается её грудь, легко угадываемая под складками шелка.
- Я знаю Вас, господин Жерар, Вы давно здесь живете.
Мне стало почему-то стыдно, я ощутил себя мальчишкой-оруженосцем, который провинился перед "дамой сердца" - женой своего монсеньора. Всё это время Зумуруд наблюдала за мной, а я даже не знал о её существовании.
- Хочешь, я достану твою розу?
Она кивнула. Я шагнул прямо в бассейн, поймал цветок и протянул обратно, успев провести пальцем по её тонкой ладони. Зумуруд вздрогнула и улыбнулась:
- Теперь ты знаешь, как пах пророк Магомет. Розы выросли из его пота.
Дверь хлопнула, и раздались чьи-то шаги. Зумуруд дернулась, как степная газель, и бросилась прочь, прижимая к груди свою розу. А я остался в бассейне по пояс в воде объяснять Джафару, как туда поскользнулся.
Зумуруд упорхнула пташкой и стала наваждением для меня. Что и говорить, теперь я целыми днями не выходил из дома эмира, сидел в саду или ходил вокруг, косясь на занавешенные на втором этаже окна. Прислушивался, ждал. Все напрасно. Зумуруд не обнаруживала себя, хотя я чувствовал, что она где-то рядом.
Как-то вечером, за ужином, Джафар пристально посмотрел на меня, обмакнул плод банана в золотистый мед и протянул мне:
- Возьми, брат, мне кажется, что твои думы стали горькими, как полынь.
После мы стали играть в шахматы и курить шишу. Я дважды проиграл. Начинало казаться, что Джафар подозревает о причине моих страданий, и я слукавил, что печалюсь о родном доме и у меня появилась женщина по имени Барсум, хозяйка мастерской на берегу моря.
- Я знаю, - спокойно ответил эмир: - мне обо всем докладывает стража.
Холодный пот выступил у меня на спине. А если он обо всем догадался? Я вдруг каждым волоском на своей коже почувствовал, каким жестоким и беспощадным может быть Джафар, несмотря на гостеприимство. Мне необходимо стать осторожней. Или вовсе забыть Зумуруд. Но разве в силах я был это сделать?
Чтобы не вызывать подозрения, я стал вновь навещать Барсум. И даже помогать ей в мастерской передвигать чаны. Но вы знаете чутье этих женщин? Она тут же поняла, что в моем сердце появился кто-то еще. О-о, господа! Какие она устраивала скандалы, в этом-то вся их соль! Восточные женщины горячи, как раскаленные угли. Мирились мы тоже страстно...
Разумеется, общество Барсум стало меня тяготить. Я начал жалеть, что пошел в тот день к берегу моря. Да и мысль о побеге и лодках вдруг опротивела мне. Я вспомнил о короле Готфриде и своих друзьях в Иерусалиме, о том, что пребывание здесь - мой святой долг.
Чтобы отвлечься от мыслей о Зумуруд и меньше проводить времени с Барсум, я вновь принялся бродить по Арсуфу. Все равно Джафару наверняка донесли, что я изучаю крепость. Возможно, он догадывался о том, что я хожу к Барсум из-за её челноков.
Город опоясывала высокая, ярдов восемь, крепостная стена - довольно высокая для осадных лестниц. Со стороны материка возвышались две огромных башни - каждая в поперечнике не меньше двадцати ярдов. На любой из них можно было разместить отряд лучников и установить катапульты. Мощные ворота - единственные в городе были отлично укреплены, и площадка перед ними великолепно простреливалась стражей, чтобы их штурмовать. Можно было попытаться пробить стены тараном - вот здесь, между воротами и северной башней. Оставался также морской путь, но с цитадели города, прикрывавшей порт, проход в гавань тоже обстреливался хорошо. Имелись колодцы и запас питьевой воды. В общем, крепость была не из легких.
Я так увлекся, собирая сведения, что образ Зумуруд слегка померк. Но, ненадолго. Как-то вечером, возвращаясь с очередного обеда, я решил прогуляться по саду, который окружал приютивший меня дом. Эмир любил цветы и деревья, а я даже не мог назвать большинство из них. Внезапно, на дорожку к моим ногам упал цветок. Это была роза. Я остановился и сделал вид, что рассматриваю звезды. Одна из занавесок качнулась, и я увидел знакомый силуэт. Чувства вновь захлестнули мою душу. Теперь я знал, где её окно.
Я поднял цветок, приложил его к губам и спрятал в карман. Сердце бешено колотилось. Зумуруд любила меня. Моя страсть оказалась взаимной.
Войдя в дом, я изо всех сил сдерживал волнение. Мне пришлось сыграть в шахматы с эмиром, опять покурить и поговорить о жизни. Потом долго пить чай. Наконец, я был отпущен. Закрыв свою комнату, я бросился на кровать и как безумный целовал эту розу.
Так мы и жили - как Лейли и Меджнун еще целый месяц. Вы слышали сарацинскую легенду? Влюбленный Меджнун в пустыне питался от ветерка, который доносил ему запах любимой. А Лейли тосковала во дворце у жестокого старого мужа.
- Вы так и не прикоснулись к ней? - Граф Гуго Шампанский увлекся любовной интригой более, чем воспоминаниями о войне.
- Хе-хе. Пытливость, достойная монаха! Всему свое время. - Сеньор Жерар пригубил чай и вновь затянулся. Потом неспешно выпустил изо рта дым, пошевелил губами, словно пробовал воздух на вкус, и продолжил:
- Так прошел месяц. Я не встречал Зумуруд, лишь иногда слышал звуки арфы из женской половины дома. Иногда колыхалась занавеска - и всё! Как вдруг я столкнулся с женой эмира нос к носу. Это было в саду, в темноте. Было понятно, что она сама меня отыскала. Я заключил сарацинку в объятья, не веря, что это случилось со мной, а она сбивчиво зашептала:
- Я слышала, Джафар говорил - ваш король запросил высокую дань, и город платить отказался.
Она дернулась в моих руках, задрожала и прижалась, вздрагивая всем телом.
- Жерар, Готфрид может начать штурм. Ты должен бежать... Ты погибнешь!
Я впился губами в её губы и почувствовал, что они отвечают. Через мгновение Зумуруд вырвалась и прошептала:
- Стой, сперва уйду я. Жерар, ты в опасности, понял?
Золотисто-розовые одежды моей возлюбленной мелькнули среди кустов, и я остался обдумывать положение. Хотя я не мог думать и представлять ничего, кроме её гибкого тела.
На следующий день я был в мастерской на берегу дома. Слуга выковыривал несчастных тварей из их ракушек, а Барсум разможжала их тельца пестиком в ступе.
- Я слышал, Готфрид запросил высокую дань.
- Высокую?! - Вскрикнула Барсум, будто это была и моя идея. - Ваш король требует больше трети. Понимаешь?! Я должна отдать почти половину вашему королю, да еще заплатить налоги. Ваш король - алчный шакал, который жнет, где не сеял.
- И что город?
- Город отказался платить. Мы будем держать оборону!
Мне расхотелось даже приближаться к этой женщине, и Барсум все поняла. Такой злобной я её еще не видел. Я был человеком Готфрида - жадного короля, который жнет, где не сеял.
Все происходящее вдруг предстало передо мной в истинном свете. Насколько я знал своего сюзерена, монсеньор Готфрид дерзости не прощал. Он мог пойти брать Арсуф силой, чтобы дать урок другим крепостям. Мое будущее рисовалось мрачным. Вряд ли Джафар согласится меня отпустить.
Перемену я почувствовал сразу. Игры в шахматы, беседы за шишей и походы в хамам прекратились. Я все чаще обедал в окружение только лишь переводчика и своего оруженосца. Эмир Джафар ясно дал мне понять, что прогулок моих не одобряет. Да и совершать их стало опасно - для любого в городе, будь то мусульманин, иудей или христианин, я был посланником крестоносцев.
Еще через пару недель стало понятно, что войны не избежать. Меня почти что взяли под стражу. Начались тоскливые дни. И еще зимние ливни.
Сколько не отгоняй беду, она все равно стучится. Через несколько мучительных дней ожидания, в мою комнату вошел эмир с вооруженными слугами и объявил меня военнопленным. Войска короля Готфрида стояли под стенами Арсуфа. Смерть заглядывала мне в глаза.
И этот день наступил. Я стоял у окна и тоскливо смотрел, как холодный ветер треплет оливы. Редкие люди, что пробегали по улицам мимо эмирского дома, держали оружие в руках. Женщин и детей я не видел. Внезапно дверь приоткрылась и в комнату пробралась Зумуруд. Она сама бросилась в мои объятия.